Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Джилли попытался оттолкнуть ее руки, но она сжала сильнее – и он замер; нахлынула непрошеная волна удовольствия. Ее ногти вонзились в нежную плоть, и Джилли вскрикнул от пронзившей все тело боли.

Мирабель ослабила хватку. Ее рука задвигалась мягче, ритмичнее.

– Джилли, – сказала она, – задери мне юбки.

Боясь ее рук, ее прикосновений, Джилли встал на колени, задышал спокойнее, когда ее ладонь соскользнула, позволяя ему опуститься. Он поднял ее перепачканные юбки. Под тонкими тканями, где знатные дамы носили кружевное белье, батистовые нижние рубашки и панталоны, на Мирабель не было ничего. Над лобком, над огненным пучком волос, пробивались перья – мелкие, черные. Поначалу Джилли подумал, что Мирабель решила украсить себя в честь Ани, но, когда она прижала его руки к своей плоти, он понял, что все было наоборот: Ани украшала ее.

– Лиф, – подсказала Мирабель.

Джилли потянулся к ее спине; Мирабель опустилась перед ним на колени, прижалась к нему бедрами, как страстная любовница. Расшнурованный лиф платья упал ему на руки; она стряхнула его с плеч, обнажая белую плоть, испещренную черными перышками – крошечными, похожими на чешуйки. Джилли судорожно вздохнул, отдергивая руки. Она схватила их и прижала к груди, а потом навалилась на него. Джилли застонал.

– Ты любишь меня, Джилли.

– Да. – С его губ сорвались ее слова. Собственные слова Джилли утонули в покачивающихся движениях ее тела.

Джилли принялся мысленно шептать молитвы, хотя единственным из присутствующих богов была Ани. Зубы Мирабель вгрызались в ранки, оставленные клешнями крабов на причале, из них снова начинала сочиться кровь. Ногти вонзались в глубокие следы от кулаков Януса, терзали ободранные запястья. Мирабель коснулась языком раны на голове Джилли, принялась зализывать ее, пока кровь не остановилась, потом кусать, заставляя кровоточить снова. Все молитвы Джилли растворились в одной сокровенной: «Маледикт».

* * *

Маледикт метался по комнате, испытывая беспричинное беспокойство. Теперь у него было небо, видимое сквозь высокие окна, и все же… меч пульсировал в его руках, ища крови.

Стук в дверь заставил его резко повернуться с обнаженным клинком в руке.

– Сэр, я принесла вам ужин. – Голос девушки, хоть и звенящий напряжением, был ему знаком.

Маледикт отворил дверь. Гвардейцы отступили за пределы досягаемости его меча, слишком осторожные, чтобы дать ему использовать горничную для отвлечения внимания. Один из гвардейцев сказал:

– Мисс, вы уверены, что хотите войти к нему?

– Он мой хозяин, – ответила девушка. – Я принесла еду с его стола – то, что оставалось. А он наверняка проголодался.

Второй гвардеец пожал плечами.

– Вы рискуете своей шеей.

– Можно мне войти? – спросила Ливия. – Вы уже осмотрели меня с ног до головы, заглянули в миски. Вы же знаете, что мне нечем ему помочь. – Ливия половчее перехватила тяжелый поднос, гвардеец кивком пропустил ее и запер за ней дверь.

Маледикт смотрел на Ливию, на ее рыжие волосы, шарфом ниспадающие на мокрый плащ. Он поднял меч и, взмахнув им, в последний миг остановил лезвие у самой шеи девушки.

Ливия сдавленно вскрикнула, не в силах сдвинуться с места от страха. Длинный, обвязанный тесьмой хвост скользнул на пол, срезанный. Маледикт поднял его.

– Раздевайся, – скомандовал он. – И не вздумай кричать. Я не собираюсь причинять тебе вред, но мне нужно найти Джилли.

Ее кожа побелела, как мрамор, рот беззвучно открывался и закрывался. Маледикт прочел слово по губам Ливии.

– Джилли?

Из-за холодной ярости, из-за голода, в груди поднималось что-то теплое, как свежеиспеченный хлеб; гнев унялся и почти сразу же вновь вспыхнул. Маледикт понял: Ливия неспроста помертвела, она что-то знает.

Девушка облизнула пересохшие губы.

– Если голос к тебе не вернется сам, мне придется вернуть его с помощью меча, – предупредил Маледикт.

– Вы должны помочь ему. Мирабель его убьет.

Маледикт схватил Ливию за шею, ощутив злорадное удовлетворение от ее дрожи, и распустил завязки на плаще.

– Раздевайся, – повторил он.

– Они никогда не поверят… – попыталась возразить девушка, на ощупь расшнуровывая лиф и выбираясь из юбок.

– Пусть поверят на одно лишь мгновение. Видение, навеянное ожиданием. Впрочем, не обращай внимания, – проговорил он, натягивая юбку поверх панталон. Девушка удивленно заморгала, когда пуговицы на нем застегнулись. – Лиф. И плащ.

– Если вы берете мой плащ, не пойму, зачем вам…

– Потому что плащ на штанах смотрится в точности как плащ на штанах, а юбка – дело совсем другое. Хоть я безмерно рад, что ты наконец обрела голос, я бы предпочел, чтобы ты опять помолчала.

Она стояла, раздетая до нижней рубашки, дрожа от холода в выстуженной комнате.

– Возьми мой халат, – велел Маледикт, махнув на кровать, где лежало тяжелое одеяние из клетчатой ткани. – Надень.

Схватив халат, Ливия тотчас надела его, трясущимися руками завязала пояс. Маледикт подавил готовую вырваться ярость и, не желая рисковать вблизи гвардейцев, сказал с приглушенным нетерпением:

– Ради богов, не подчеркивай ты свою тонкую талию. У тебя что, совсем мозгов нет? Завяжи на бедрах. Повернись. Встань у окна.

Ливия подчинилась, явно неохотно повернувшись к нему спиной. Маледикт зарычал. Ее волосы, неровно обрубленные мечом, ярко пламенели в темной комнате. Он бросил взгляд на давно потухший и вычищенный камин, потом на масляные лампы.

– Джилли, – повторила она. – Вы должны отправиться к нему.

– Именно это я и пытаюсь сделать. Или ты предлагаешь мне напасть на гвардейцев в коридоре и провозиться в крови до самого рассвета? Джилли успеет остыть, пока я прорублю себе путь на свободу.

Маледикт затушил лампу, снял стеклянный абажур, коснулся копоти: пальцы стали черными. Он подтолкнул Ливию к окну и принялся натирать ей волосы копотью. Ливия схватилась за раму дрожащими руками, прижалась к ней, словно боясь, что Маледикт столкнет ее на мостовую.

Он задул вторую лампу, погружая комнату в полумрак, и размазал по рыжим волосам остатки копоти. Потом отступил, оглядывая свое творение.

– Неубедительно. Встань прямо. Словно ты так напугана, что позвоночник превратился в сосульку.

Ливия напряглась. Пальцы на раме побелели.

– Уже лучше, – одобрил Маледикт. – Пару уроков хороших манер – и ты вполне сойдешь за леди… О боже мой! – Не хватало одной вещи, последней составляющей, чтобы убедить гвардейцев хотя бы на миг. Все-таки камин сослужит свою службу. Маледикт вытащил кочергу со скрежетом, от которого Ливия в очередной раз содрогнулась. – Держи.

Она стиснула кочергу.

– Как меч, Ливия! Как меч!

Маледикт швырнул еду в очаг и накинул на лицо капюшон, теперь видны были лишь рыжее пламя волос и край пышной юбки.

Подняв меч за лезвие, юноша перехватил его под гардой и наклонил так, что тот уместился у него под мышкой и доходил всего лишь до середины бедра. Взяв в руки поднос, Маледикт прикрыл им торчавшую гарду и постучал в дверь.

Гвардеец осторожно отворил ее, скользнув взглядом по подносу, волосам, плащу; глаза его загорелись при виде стоящей у окна фигуры. Маледикт шагнул к нему и ловко перерезал глотку.

Эти гвардейцы не были простаками из Особого отряда Эхо, что явились к нему на дом для ареста. Второй гвардеец держался вне досягаемости и даже обернулся, собираясь позвать на помощь. Маледикт отбросил поднос и ударил его кулаком в горло; когда гвардеец зашатался от удара, юноша взмахнул клинком и заставил его замолчать, как и его поверженного товарища.

– Ливия, – позвал Маледикт. – Идем.

– Я думала, что должна остаться здесь, – сказала девушка, но поспешила к Маледикту. – Думала, вы незаметно выберетесь и оставите меня, чтобы они ничего не заметили.

– Трупы в коридоре заметят. А если бы даже у меня было время от них избавиться, нет времени, чтобы отчистить ковер. Когда ты пришла, где были основные силы гвардейцев? И где балконы? Предвижу, что в ближайшем будущем нас ожидает спуск с балкона.

– На фасаде, – сказала Ливия. – Оба балкона на фасаде гостиницы.

– Ну, разумеется, все с одной стороны. Ладно, ничего не поделаешь. Давай искать комнату, которая выходит на фасад.

Несмотря на страх за Джилли, Маледикт невольно испытывал удовольствие оттого, что у него есть цель, обещающая в конце кровопролитие. В данный момент они с Ани действовали в редкостной гармонии.

Маледикт стремглав пронесся по коридору, приподняв юбки и плащ, чтобы не путались под ногами и не затрудняли бег. Ливия начала отставать, и он потащил ее за собой.

– Шевелись же, Ливия.

Они завернули за угол, перепугав господина, что навеселе возвращался в свой номер.

– Вы, милые девочки, пришли, чтобы согреть мне постель?

– Несомненно, – шепнул Маледикт. – Дворянин, живущий в номере с видом на улицу. Вы радуете мое сердце. – Он проскочил мимо господина, который уже собирался закрыть дверь, и распахнул окна. – Ливия, смотри-ка, по стене вьется роза. Как мило. – Он перемахнул через перила и поставил сапог на самую толстую из ветвей. – Ливия!

Ливия тем временем вытолкала пьяницу из комнаты и захлопнула дверь. Маледикт начал спускаться, морщась от колючих поцелуев растения.

Наверху замаячило лицо Ливии.

– Ой! Мне тут ни в жизнь не спуститься.

Маледикт поднял голову и хрипло зашептал:

– Тебя повесят за соучастие, если ты не спустишься…

Лицо Ливии приобрело пепельно-серый оттенок; она перебралась через перила балкона, изорвав халат о кованые железные наконечники, и потянулась, нащупывая ногой опору; едва слышно вскрикнула, шагнув на витой ствол.

– Тише! – предупредил Маледикт. Сверху было слышно, что к пьянчуге вернулась доля здравого смысла; он принялся молотить кулаками в дверь. Скоро на третьем этаже будет полно народу, а ведь в коридоре лежат двое мертвых гвардейцев. Маледикт глянул вниз; земля, кажущаяся такой темной, отдалялась словно специально. Капля чего-то более теплого, чем дождь, упала на его щеку, покатилась ко рту. Соль и железо. Кровь. Он слизнул ее и поднял голову. Мягкие туфельки Ливии насквозь пропитались кровью.

Маледикт положил руку на коварный длинный шип, глядя, как на ладони выступила кровь; он убрал руку, и кровь сама собой запеклась.

– В конце концов, – пробурчал Маледикт себе под нос, – ранеными руками не удержишь меч.

Когда до земли оставалось несколько футов, он спрыгнул, поскользнулся на гладком булыжнике и упал, вывихнув колено.

– Ани, – проговорил он, – мы не сможем драться с такой ногой.

Боль утихла, отек сошел. Маледикт встал.

– Прыгай, Ливия, – проговорил он. Или девушка совсем выбилась из сил, или была настолько перепугана – но ее тело повиновалось без колебаний. Он придержал ее, когда она зашаталась на отбитых ногах, и заглушив ее крик плащом.

– Тише!

На третьем этаже начали вспыхивать огни, рассыпаясь по комнатам; где-то послышался женский визг.

– Будь они все прокляты, – проговорил Маледикт. – Что, по ночам уже никто не спит?

Он потащил Ливию за собой.

– Скажи мне, где Джилли. – Ливия никак не могла угнаться за ним и была слишком хрупкой для борьбы.

– В Ее храме. Сэр, это я виновата, во всем виновата только я, – простонала она. – Я сказала ей – сказала, что вы любите Джилли. Если он умрет… я вовсе не хотела…

За их спинами широко распахнулись двери гостиницы, изрыгая толпу королевских гвардейцев. Ночь зазвенела криками, и Маледикт с ужасом услышал: «Вон они, у стены!».

Юноша потянулся, собираясь затащить Ливию в тень и обеспечить ей хоть какую-то безопасность, но у Ани были другие соображения. Руки Маледикта толкнули Ливию вперед, туда, где бесновались факелы. Мятый халат, короткие, перепачканные сажей волосы – гвардейцы выстрелили сразу же. Девушка упала спиной на мостовую. Маледикт бросился бежать, прижимая меч к боку, дрожа, отказываясь мучиться угрызениями совести – не теперь, когда он был так нужен Джилли.

– В Ее храме, – бормотал он, вспоминая извилистую и длинную улицу Сибаритов, отделявшую его от разрушенного храма в Развалинах – единственного известного ему храма Ани. Наверняка Мирабель обосновалась там, откуда начались его поиски.

Лишь очутившись в толпе на улице Сибаритов, Маледикт замедлил шаг, поплотнее запахнул плащ и пошел, то и дело оглядываясь по сторонам. Гвардейцы скоро поймут свою ошибку.

Свет полыхал в окнах публичных домов, и медленный, заторможенный наркотиками смех растекался, как сироп на морозе. Маледикт, стиснув в ладони рукоять меча, старался держаться в глухой тени. Он возвращался туда, куда не рассчитывал вернуться. Однако он шагал твердо, словно его путь был нанесен на карту, словно он шел домой.

41

И он отдал свою душу во владение Ани и стал Ее воплощением – крылатым и окровавленным, колдовским кошмаром в человечьем обличье, что прорубал себе путь сквозь плоть на полях брани и смеялся. И слова его стали воронами, и где ни ступал он, там люди гибли от чумы…

Грейл. Книга отмщений

Мирабель отстранилась от Джилли, одернула юбки и воздела руки. Вдоль ее груди трепетали крылья. Джилли повернулся на бок и скорчился на земляном полу, согретом его же теплом и кровью.

– Бедный Джилли. Впрочем, капитан на судне мог бы обращаться с тобой ничуть не лучше. По крайней мере, я избавила тебя от него.

Мирабель встала на колени и, взяв Джилли за подбородок, повернула его лицо, вглядываясь в глаза.

– Какая синева, какая чистота. – Ее голос понизился до шепота. – Ты, наверное, своими ясными глазами видишь богов?

– Только Ани, – отозвался Джилли, вырываясь.

– О нет, мы не можем такого допустить. Ты следишь за Ней в любое время, наблюдаешь, судишь Ее; стало быть, тобой займется ворон.

Мирабель встала и отошла.

Джилли осторожно вдохнул и поднялся на четвереньки. Тело вновь начинало слушаться. Медлительное, слабое, неокрепшее и ноющее – но его тело.

В дальнем углу комнаты Мирабель сдернула тяжелое прогнившее сукно с бесформенной груды на алтаре. Под сукном оказалась клетка с вороном: птица принялась сипло и недовольно каркать.

– Тише, любовь моя, тише. Ведь я приготовила для тебя самые синие глаза, виденные по эту сторону моря. Для тебя одного. – И Мирабель выпустила огромную птицу из клетки. Ворон повернул голову, глядя на нее одним блестящим черным глазом, и она чмокнула его в голову. Птица зацокала клювом и каркнула.

Джилли перекатился на живот и закрыл голову руками.

– Пожалуйста, – прошептал он, вспоминая Вестфолла и остальных, кого нашли без глаз, с лицами, изуродованными до неузнаваемости.

– Вот еще, – приговаривала Мирабель, пинками пытаясь перевернуть Джилли на спину; он только сильнее вжимался в пол и крепче зажмуривался. – Я могла бы опять наложить заклятие. Но не лучше ли умереть, будучи самим собой? – спросила Мирабель и потянула его за волосы, пока кожа у него на голове не затрещала. Это не помогло, и тогда Мирабель, просунув руку под лежащего на полу Джилли, саданула ногтями по голой коже. Джилли выгнулся; она перевернула его и опустила ворона ему на грудь.

Джилли отпрянул от накатившего запаха перепачканных кровью перьев, стараясь отпихнуть птицу отяжелевшими руками. Когти впились ему в грудь в поисках опоры, хлопающие крылья били по ушам, вызывая звон, а голодный клюв терзал поднятые в попытке защититься руки. За спиной птицы Мирабель прижала руки Джилли к бокам. Зажмурившись, он ждал, ощущая лишь онемение и дурноту.

– Давай же, – подбадривала она птицу. – Клюй, кусай, калечь его.

Зашелестев перьями, птица опять уселась, засыпав лицо Джилли высохшей кровью и выпавшими перьями. Джилли вздрогнул и открыл глаза, глядя на клюв снизу вверх.

Мирабель в злобе ударила руками оземь.

– Подчиняйся, птица! Я приказываю тебе.

За спиной Мирабель что-то мелькнуло. Сердце Джилли бешено дернулось в груди.

– Ливия, пожалуйста…

Мирабель заставила его умолкнуть.

– Уже вернулась? Ты видела его? Он придет?

Ливия кивнула; растрепанная коса скользнула по плечу: лицо пряталось под тяжелой тканью капюшона.

– Твое время на исходе, мое сокровище, – сказала Мирабель ворону. – Его глаза – или твои.

От удара птица дернулась вперед. Джилли почувствовал, как клюв рвет кожу на его лице, прочерчивая осторожную, тонкую линию вдоль подбородка.

Мирабель зашипела, проведя по порезу пальцем.

– Малед…

Вдруг ворон взбесился в ее руках, забил крыльями одновременно и по Мирабель, и по Джилли и вцепился когтями в лицо хозяйки. Мирабель сбила птицу на пол и растоптала ее каблуками.

Джилли молча смотрел на Ливию, на отвязавшуюся косу, которая мягко соскользнула на пол, на бледно светящееся из-под капюшона лицо и черные глаза. Он знал их и застывший в них гнев – но никогда не видел над ними капюшона женского плаща. Из Маледикта, подумал он, с трудом удерживаясь в сознании, получилась бы вполне убедительная женщина – если бы не прямые линии плеч и груди и не сила в бледных руках, теперь вытаскивающих меч.

– Ты пришел, – проговорила Мирабель, привычным жестом кокетки откидывая с лица растрепанные волосы. Раны, нанесенные поверженной птицей, затянулись на ее лице без следа.

– Как же я мог отказаться от подобного приглашения, – ответил Маледикт.

– Мой нетерпеливый гость, ты явился до того, как хозяйка успела подготовиться, – сказала Мирабель. – И все же я найду, чем занять тебя, пока я разделаюсь с твоим домашним любимцем.

Маледикт бросился вперед. Клинок без труда рассек плащ и юбку. Он прыгнул к Мирабель, вытянув меч и целясь в темное соцветие перьев на груди.

Воздев руки, Мирабель выкрикнула одно-единственное слово и перенеслась за пределы досягаемости меча, словно развеянный по комнате дым. Глаза Маледикта удивленно распахнулись и сделались задумчивыми. Тени в помещении льнули к рваной юбке Мирабель, и она натягивала на себя их мрак.

– Ты слаб. У тебя сохранились остатки совести, и пока она не исчезнет совсем, тебе никогда не познать мести или истинной власти. До тех пор, пока ты не примешь Ани всецело…

Маледикт скинул разодранный плащ.

– Зачем все эти советы? Я нужен тебе? Тогда сразись со мной.

– Я не хочу тебя убивать, – проговорила Мирабель. – Я хочу управлять тобой. Ты и я будем по очереди править королевством, мы затмим небо Ее крыльями…

– Мэл, – позвал Джилли, желая предупредить, но у него перехватило дыхание от бешеного стука сердца. По приказу Мирабель тени начали обретать очертания и превратились в знакомую фигуру. Нечто худое и высокое – некто с зажатой в кулаке палкой.

Глаза Маледикта сузились.

– Что это такое?

– Ты хочешь сражаться – так сначала я заставлю тебя сразиться с самим собой.

Тень выпрыгнула, обретя плоть, бледную, как у трупа. Волосы ее торчали в разные стороны, рука сжимала отточенную палку, как клинок. Джилли был знаком этот образ: оборванный, тощий мальчишка, что когда-то стоял среди разбитого стекла и снега в библиотеке старика Ворнатти, дикий ребенок, выползший из алтаря в его снах. Маледикт-ребенок, Маледикт-подросток.

Мирабель стояла, покачиваясь, тяжело дыша; перья на ее коже топорщились.

Маледикт сделал еще один шаг вперед. Сверкнул меч. Мальчик из тени, оскалив зубы, бросился на меч, бесстрашно замахнувшись палкой.

Силясь подняться, Джилли зашатался и обнаружил, что в поисках поддержки схватился за юбки Мирабель. Она покачнулась под его весом, и он дернул сильнее, стараясь повалить ее, стиснуть руками ее шею. Наконец ему это удалось. Руки его заскользили вверх по телу Мирабель, желая добраться до заветной цели.

Мирабель принялась скрести по полу ногтями, потом взмахнула руками, обрушив кусок вонючей тьмы ему на лицо: Джилли догадался, что это была тушка ворона, – клюв оцарапал ему шею и плечи. Мирабель хохотала – визгливым, диким смехом; она снова швырнула в Джилли птицу. Он откатился, оглядывая комнату. Маледикт кинулся на своего двойника из тени, почти дотянувшись клинком до головы юноши.

– Нет, Мэл! Нет!

Если Маледикт убьет себя ребенка, в кого он превратится, лишившись детской невинности? Тогда Ани поглотит его целиком.

Мирабель схватила Джилли за волосы, напоминая, что он ведет собственную битву, и ударила его по лицу.

– Я хотела, чтобы он был зрителем. Кажется, получится наоборот. Можешь понаблюдать, если хочешь. Мужчина с мечом против мальчишки с палкой. А когда все закончится… он убьет тебя сам, несмотря на все молитвы, на все ничтожные предостережения, которые ты посмел прошептать. Против меня. – Кровь на миг окрасила губы Мирабель, когда в одержимой проявилась и скрылась Чернокрылая Ани, заставив Джилли задрожать от Своего присутствия.

Меч опустился сверкающей дугой, прижимая к полу палку мальчишки. Джилли поморщился, но палка выдержала, заскрежетав о меч. Мальчик из тени пнул Маледикта в голень, и тот, бранясь, выпустил палку. Воспользовавшись крошечным преимуществом, мальчик размахнулся, метя в голову Маледикту. Тот блокировал удар, но его теневой двойник быстро изменил направление удара, сделав выпад в живот. Маледикт отскочил.

Джилли застонал, охваченный страхом. На благоприятный исход битвы надеяться не приходилось. Либо Маледикт убьет собственную совесть, либо проиграет в борьбе с собственной тенью… Мирабель хохотала, прижимаясь к боку Джилли, царапая его кожу своими перьями. Мальчик отер лицо; его плечи тяжело поднимались и опускались от усилий, но вытянутая вперед палка ни разу не дрогнула. Сжимающая меч рука Маледикта тряслась, клинок тоже дрожал.

Мальчик, пританцовывая, приблизился, и Джилли прочел в его лице решимость, выдавшую его ошибку: Маледикт блефовал. Мальчишка в полной мере обладал свирепостью Мэла, кровожадным желанием дотянуться до глотки, но не имел представления о фехтовании и стратегии.

– Нет! – выкрикнул он. – Нет.

Но мальчик уже растянулся в ударе, слишком далеко выбрасывая палку, и Маледикт выбил и отшвырнул прочь его примитивное оружие. Палка растворилась в тени, не успев коснуться пола. Двойник заскрежетал зубами, в безумных глазах отразились паника и ярость. Клинок Маледикта беспрепятственно и беззвучно пронзил плоть мальчика, чиркнул по горлу. Рука и гарда меча прошли сквозь загривок мальчишки, проливая сумрачную кровь.

Объятый ужасом, Джилли мог только смотреть. Он просто не в силах был осознать, что со смертью мальчика Маледикт лишится самых зачатков совести и доброты.

Мирабель стояла, раскинув руки и улыбаясь.

– Мой соратник…

Маледикт, продолжая движение, ступил сквозь растворяющуюся тень самого себя и отделил голову Мирабель от тела; фонтан крови брызнул на Джилли.

Мирабель повалилась, ее кровь хлынула ручьем. Джилли отшатнулся, поспешно отодвигаясь на слабых ногах, чтобы не коснуться ее. Маледикт равнодушно наступил в лужу крови и пронзил сердце Мирабель; потом разорвал ее тело, вываливая внутренности на пол.

– Нужно большее? – спросил он едва слышно. – Сможет ли Ани залечить такое?

– Не знаю, – пролепетал Джилли. Онемение в его руках и ногах охватило и губы. Он чувствовал себя окоченевшим словно мертвец. Его мышцы, перенапряженные в борьбе, отказывались повиноваться. Джилли повалился на пол и растянулся, оказавшись лицом к лицу с головой Мирабель. Он взглянул в ее немигающие глаза, и его стошнило пустотой.

– Совершенно с тобой согласен, – проговорил Маледикт. Он поднял голову Мирабель и швырнул ее в клетку ворона, прикрыв сверху ветхим сукном.

Джилли свернулся в дрожащий клубок; по его щекам струились слезы.

– Джилли, – позвал Маледикт, опускаясь на колени рядом с другом. Джилли ощутил, как его накрыло мягкое тепло рваного плаща Ливии, как заскрипел дощатый пол, когда Маледикт уселся рядом. – Джилли, ты… – хриплый голос оборвался и зазвучал снова: – Ведь ты же поправишься?

У Джилли не осталось слов – только слезы, которые текли ручьем, словно стремились смыть пролитую кровь. Он положил голову Маледикту на колени, спрятал залитое слезами лицо и тихо всхлипывал.

– Бедный мой Джилли, – проговорил Маледикт так тихо и нежно, что Джилли с трудом расслышал его слова. Он постарался унять слезы. – Ворнатти должен был вышвырнуть меня обратно на улицу и не рушить твой уклад жизни. – Пальцы Маледикта рисовали успокаивающие черточки на его спине, так медленно, так нежно возвращая тепло замерзшему телу.

Джилли вздрогнул. А как же мальчик из тени…

– Ты убил… – начал Джилли.

– Я должен сожалеть об этом? Мирабель была чудовищем.

– Но мальчик, – проговорил Джилли. – Твоя собственная тень. – Он заставил себя взглянуть в темные глаза, боясь встретить в них бездушную пустоту.

Черные глаза, вокруг которых от тревоги и усталости залегли глубокие тени, оказались спокойнее, чем Джилли привык видеть.

– Да, – сказал Маледикт. – Мне давно следовало так поступить.

– Но твоя невинность…

Маледикт рассмеялся – беззвучно, как кошка; его плечи тряслись почти истерически.

– Неужели ты думал, что крыса из Развалин невинна? Тварь, которая не знала доброты, лишь голод, страх и ярость, тварь, чьей единственной добродетелью была любовь столь безумная, что Ани решила поживиться моей душой? Я изменился. Ведь ты учил меня доброте. Несмотря на все мое тлетворное влияние на тебя, мой милый Джилли, ты пересилил. Я бы не сделал того выбора, что прежде, предложи Она мне его теперь.

Джилли выдохнул; его грудь судорожно поднималась и опускалась.

– Мэл…

Маледикт обнял Джилли, принялся целовать в ухо, в висок, и отстранился, коснувшись губами раны на голове.

– Мирабель обошлась с тобой очень жестоко, – проговорил он. – Как ты очутился в ее власти… Ливия тебя заманила?

– Нет, – сказал Джилли, вспыхнув от смущения и вновь накатившей боли – объятый надеждой, он на миг позабыл о ней.

Маледикт неловко укачивал Джилли.

– Тише, тише! Я увезу тебя в одно безопасное место.

– Янус, – проговорил Джилли.

Маледикт замер в ожидании продолжения.

– Он выяснил, что я позволил увезти тебя в «Камни», вместо того чтобы драться с гвардейцами; он избил меня и продал в море.

– А Мирабель? – Маледикт говорил спокойно, словно эти имена ничего для него не значили.

– Она была в порту, когда я сбежал. Думаю, она следила за всеми нами, – сказал Джилли.

Губы Маледикта сжались. Он рассеянно поглаживал Джилли по плечам.

– Тогда нам лучше спрятать тебя в каком-нибудь безопасном месте. Я сбежал от гвардейцев. Так что Эхо наверняка охотится за мной. А Янус – лучше не испытывать еще раз его терпение. Как думаешь, мадам, бывшая хозяйка Лизетты, согласится укрыть тебя? Это недалеко.

– Если мы ей заплатим, – ответил Джилли, огорченный спокойной отвлеченностью Маледикта, его упорным нежеланием замечать предпринятую Янусом попытку убить его.

– У Мирабель наверняка где-то припрятаны деньги, – сказал Маледикт. – Остается только найти их. – Осторожно опустив голову Джилли на пол, Маледикт стал обыскивать комнату. Он подошел к полке с бумагами и просмотрел их, остановился, заметив записку от дворцового шпиона, предупреждающую о намерении арестовать Маледикта.

– Мирабель перехватывала нашу корреспонденцию, Джилли, – Джилли не ответил, и Маледикт, закусив губу, принялся искать более настойчиво. Кошель с монетами обнаружился под камнями алтаря. Юноша засунул его в рукав рубашки. В другом импровизированном тайнике Маледикт нашел яды и бегло проглядел ярлыки на склянках, бормоча себе под нос. Он вернулся и опустился на колени рядом с Джилли.

– Выпей – это должно разогреть кровь. Мне тебя не донести.

Джилли не мог сосредоточить взгляд на пузырьке – он видел лишь окровавленные руки Маледикта.

– Пей же, – приказал Маледикт.

Жидкость, горькая, как желчь, обожгла Джилли горло, разлилась теплом по похолодевшим членам. Сердце несколько раз гулко, неистово стукнуло, потом забилось ровно.

– Так лучше? – спросил Маледикт, бережно поддерживая Джилли.

– Да, – отозвался Джилли, целуя искаженный горем рот, оказавшийся совсем близко.

Маледикт отпрянул:

– Не сейчас, Джилли. – Он потянул Джилли за руки, и тот, поднявшись, оказался в объятьях Маледикта. Храм закружился, струйка крови на щеке сменила направление и теперь капала Джилли на ключицу и грудь.

– Что это было?

– По-моему, «Сон моряка».

– По-твоему, – повторил Джилли, облизывая губы.

– Не зуди, – предупредил Маледикт. – Я совсем без сил и делаю все, что могу. – Руки юноши на груди Джилли задрожали, и Джилли постарался обойтись без поддержки, снова вспомнив, как хрупок Маледикт.

– Ты хрупкий, как девушка, – проговорил он, поглаживая вышивку на манжетах друга.

– Да. Все верно. А ты здоров, как бык, и так же легко управляем.

Джилли кивнул, заставляя себя сосредоточиться не на чудесном ощущении тепла, охватившем его душу и тело, а на кровавых следах, которые они с Маледиктом оставляли на полу храма.

* * *

Маледикт выругался. Джилли опять остановился; усталость пронизывала его тело до костей, делала таким тяжелым, что ему казалось, он вот-вот уйдет в землю.

– Ну, идем. – Маледикт потянул друга за собой.

Джилли все не двигался, и Маледикт, потеряв равновесие, упал ему на грудь, ощутив тепло сквозь распахнувшийся плащ Ливии. Джилли снова принялся шарить по нему руками, и Маледикт, пытаясь плотнее запахнуть плащ, не отстранился. Чертова Мирабель, с досадой думал он. Если Джилли был так ей нужен, опоила бы его «Сном»…

Маледикта трясло от ярости – собственной ярости, без всякого следа присутствия Ани. Интересно, где Она, размышлял юноша. Ани затаилась и притихла с момента смерти мальчика из тени, с момента смерти Мирабель, хотя Маледикт ожидал, что Она с воплем поднимется, и ему придется биться с Ней. Но Она молчала. Маледикт нервничал, как моряк под небом, затянутым грозовыми тучами.

Руки Джилли уже забрались Маледикту под рубашку. Юноша ощутил внезапный прилив тепла – пальцы Джилли медленными движениями ласкали его спину, потом скользнули ниже.

Маледикту на лицо упала капля крови. Он поднял голову и увидел тоненький ручеек из медленно затягивающейся раны на голове Джилли. Встав на цыпочки, Маледикт лизнул рану, надеясь, что у него в слюне окажется хотя бы частичка целительной силы Ани. Привкус меди во рту напомнил ему о необходимости двигаться дальше, чтобы не быть пойманными над телом Мирабель – и вообще не быть пойманными.

Джилли ощупал панталоны Маледикта и нахмурился в наркотической задумчивости.

– Ливия… – прошептал он.

– Нет, никакая не Ливия, – обиженно отозвался Маледикт и подтолкнул Джилли, побуждая его двигаться дальше. Маледикт пообещал себе, что поговорит с Джилли начистоту, как только тот протрезвеет. Маледикту больше нечего было скрывать. Чувство свободы навалилось на него, омывая кожу. Маледикт был в бегах; Маледикт был мертв; Маледикт был погублен. Он, однажды уже умерший и родившийся иным, мог сделать это снова.

Меч зазвенел о дверной косяк, мимо которого они проходили, высекая недовольный ответ Ани, что притаилась внутри.

Еще не свободен, осознал Маледикт, отрезвленный напоминанием. Он должен завершить месть, хоть и понимал, что она превратилась в пустой жест. Ласт давно мертв и похоронен, сгинули все враги: Критос, Ласт, Амаранта, Данталион – всех поглотила ненасытная тварь-ворона, Маледикт же ни разу не испытал чувства сытости. Если убить ребенка, оставит ли его Ани тогда? Положит ли гибель мальчика конец их сделке? Маледикт чувствовал Ее шепот в своей крови, утвердительный и призывающий. Всего одно убийство – и он будет свободен.