Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

39

Дверь в общую камеру открылась, и Маледикт поднял взгляд. Он восседал на груде тел сокамерников, умерших ночью. Дамастес захлопнул за собой дверь, и Ани, которая заметила темные рубцы на его лице, захохотала через горло Маледикта, обагряя кровью его губы. Над ним, в других камерах, люди визжали и рыдали, по мере того как ликование Ани поднималось сквозь тьму и проникало в их сны.

В коридоре послышался шум ожесточенного спора, а потом дверь снова отворилась.

– Ну и беспорядок ты тут устроил, – проговорил Янус, небрежно подкидывая на ладони ключи от камер. – Дамастес заперся в своей квартирке – наверно, забился в угол и бормочет что-то о крысиной лихорадке и чертях; королевские гвардейцы вообще отказались заходить в камеру. А ты сидишь тут и смеешься. – Его голос, хоть и беззаботный, все же сохранял следы нервной дрожи.

– Янус. – Сработала старая магия имени, принося с собой часть безумия. Запоздало почувствовав отвращение, Маледикт спрыгнул со своего сложенного из трупов трона.

– Я принес твой меч, – сказал Янус. – Подумал, вдруг ты захочешь воспользоваться им после освобождения.

Маледикт пошел к стоявшему на пороге Янусу, с каждым шагом становясь все больше самим собой. Он взял меч, поморщившись при виде крови на своей коже.

– Надеюсь, Джилли уже набирает ванну. И я больше никогда не надену серое, как бы Джилли ни уговаривал: слишком уж похоронный цвет. – Маледикт произносил слова четко, стараясь вернуть маску аристократа, но обнаружил, что она больше ему не впору.

– Ты не ранен? – спросил Янус.

– Нет. Кое-кто из присутствующих здесь не может сказать о себе того же. И еще мне надо получить свои вещи.

Янус вытащил его в коридор и обнял.

– Этот начальник тюрьмы, как его – Дамастес? Он ничего не узнал?

– Нет. – Маледикт задрожал в объятьях Януса. – Идем отсюда. Я хочу увидеть небо. – Слезы текли по лицу Маледикта, оставляя светлые дорожки на грязи и крови; юноша заметил их лишь тогда, когда они попали ему в рот, колкие от пыли.

– Ну конечно, – отозвался Янус, целуя его в губы и все медля с выходом.

Маледикт прильнул к Янусу, вдыхая чистое солнечное тепло на его коже, ощущая сладость его языка. Безумие Ани отступило еще дальше, дрожь усилилась.

– Янус, вызови врача.

– Ты же вроде не ранен? – Янус отстранил Маледикта на расстояние вытянутой руки.

Маледикт скорчился под пронизывающим взглядом.

– Не для меня – для узников. Не представляю, что я на них напустил.

– Это вспышка крысиной лихорадки. Такое довольно часто случается в тюрьмах. Ты же не ведьма, Мэл, одержим ты богиней или нет. А они – они ничто, – проговорил Янус. – Им так и так суждено гнить. А теперь идем, Мэл, прогоним твое неразумное беспокойство и осушим слезы – или же ты хочешь, чтобы Дамастес их увидел?

Вспомнив, что предстоит встреча с врагом, Маледикт вздохнул и отринул отравляющее чувство вины – пусть Ани растворит вину в чистом жару Своей ненависти – «Он засадил нас в подземелье». Его пальцы сжали рукоять меча; рот растянулся в голодной ухмылке.

– Почему бы, – начал Янус, – мне не побеседовать с Дамастесом и не забрать твои вещи? А ты подожди в карете.

– Гвардейцы короля, – проговорил Маледикт; смысл слов доходил до него с трудом, как будто он до сих пор не освободился от ночных кошмаров. – Что они здесь делают?

– Ты в самом деле думал вовсе избежать наказания? – удивился Янус. – Городской особняк для тебя закрыт. Гвардейцы сопроводят тебя в гостиницу и будут следить, чтобы ты ее не покидал. Мы лишь меняем одну клетку на другую, – с нескрываемой горечью сказал Янус.

– Я не могу вечно жить в гостинице, – возразил Маледикт. – Что задумал Арис?

Янус подгонял Маледикта вверх по лестнице, не отвечая, а Маледикт, покрытый грязью и каменной пылью, желал одного – спастись, снова вернуть себе небо.

– Ты смотри-ка, – смеясь, проговорил Янус. – Дамастес, оказывается, не такой уж дурак.

Вещи Маледикта посверкивали в тусклом свете, сваленные возле двери. Юноша схватил их и передал Янусу, предпочитая держать меч наготове.

Очутившись под послеполуденным солнцем, Маледикт зажмурился. Гвардейцы возле кареты Ласта вытянулись по стойке «смирно», но при виде обнаженного клинка в руке юноши дружно попятились.

– А где Джилли? – спросил Маледикт. – Я был уверен, что он ждет меня здесь.

Янус помог ему сесть в карету, и Маледикт подобрал ножны, оставленные на сиденье.

Янус велел кучеру трогать и устроился рядом с Маледиктом. Мимо окна проскакал гвардеец, и юноша мгновенно положил ладонь на гарду меча.

– Забирай свои безделушки обратно, – сказал Янус, отвлекая Маледикта от раздумий о побеге и убийстве.

Ему пришлось выпустить меч, чтобы не дать россыпи мелких драгоценных камней и монет раскатиться по полу. Маледикт с недовольным видом принялся сортировать пуговицы и запонки, вытащил из горсти монет булавку для галстука. Карманные часы снова выпали ему в ладонь, и он принялся раскручивать их на цепочке, любуясь игрой света.

– Ты так и не ответил. Где Джилли?

Молчание Януса чуть затянулось – ровно настолько, чтобы заинтересованность Маледикта переросла в беспокойство.

– Янус, говори.

– Я не видел его, – сказал Янус и постучал по часам в руках Маледикта, заставляя их раскачиваться. – Когда Арис сообщил мне о твоем аресте, я отправился в дом на Дав-стрит, чтобы собрать твои пожитки. Особняк оказался пуст. Не осталось ни одной живой души, и в комнатах явно шарили. Твои гроссбухи, разумеется, тоже исчезли. Я говорил тебе, что ты доверяешься не тем людям.

– Джилли, – прошептал Маледикт, и это имя внезапно отозвалось болью в сердце. Ани, отвлеченная от созерцания неба, сунула в рану коготь, изучила ее – и отвернулась: из раны нечего было извлечь. Боль в сердце Маледикта уже уступила место осторожной надежде. Джилли вернется.

– Он сбежал. Даже не сомневайся. Ушел в море, как часто грозился.

Янус наблюдал за перемещениями гвардейцев возле кареты. Маледикт развернул его лицом к себе и вгляделся в невинные голубые глаза. У него сжалось сердце. Роуч, Селия, Элла – все они оказались беспомощны перед Янусом.

– Ты… Ты убил его?

– Да брось, Мэл! – Янус рассерженно сдвинул брови, губы сжались в узкую полоску. – Я молил Ариса отпустить тебя, давал ненавистные мне обещания, которые придется выполнять, а ты спрашиваешь, не убил ли я твоего слугу? Я не убивал. К счастью, он решил, что наш путь слишком суров для его изнеженного сердца.

– Лизетта умерла, – проговорил Маледикт. – Якобы от моей руки. Зачем ты это сделал?

Янус бросил еще один взгляд в окошко и склонил голову.

– Ты знаешь, зачем. Чтобы наказать Джилли – ведь ты не позволяешь мне и пальцем его тронуть. Ты должен радоваться моей сдержанности. И почему ты в первую очередь направился в бордель…

– Ты убил Эллу и скрыл от меня… Терпеть не могу, когда ты что-то скрываешь, – сказал Маледикт. Он всё ждал. Однако Янус лишь раздраженно повел плечами, и тогда Маледикт спросил: – Что замышляет Арис? Что-то тебе очень не нравится об этом говорить.

– Арис решил сослать тебя в Эннисер, – ответил Янус. – Ты должен жить в имении, укомплектованном штатом гвардейцев.

Маледикт попытался представить себе карту, прикинуть, сколько миль от Эннисера до столицы, но его познания в географии были весьма поверхностными. Ворнатти обучал его ориентироваться в городе, в модных злачных местах. Янус рассказывал ему об Итарусе, а Джилли навевал сладкие сны описаниями Приисков. Эннисер не вызывал у Маледикта никаких ассоциаций – так, нечеткое пятно на незавершенной карте мира.

– А чего он хочет от тебя?

– Я остаюсь рядом с Арисом и продолжаю осуществлять наши планы.

– Свои планы, – поправил Маледикт. – Мой план всегда был прост – его начертало божество. Убить графа Ласта и вернуть тебя. И я по-прежнему должен сделать первое из двух. Тот младенец до сих пор жив…

– Послушай, Мэл, – перебил Янус. – Послушай же меня. У меня есть план. Ты прав. Маледикт погублен. Так что пусть Арис отправляет тебя в Эннисер, наберись еще немного терпения. Я знаю одного черноволосого и белокожего мальчишку, который отдаленно похож на тебя. Мы убьем его, бросим его тело в Эннисере, а ты можешь снова стать Мирандой и вернуться ко мне.

– Ты глупец, – сказал Маледикт. – Миранда с хриплым голосом, отчетливым шрамом на подбородке и без всякого прошлого? С королем можно играть в куклы, и все же он не настолько не в своем уме. – Маледикт никак не мог свести воедино все нити своего аргумента: они словно рассыпались от холодного расчета в глазах Януса, от цокота копыт снаружи, от вида полоски крови на губах возлюбленного. – У тебя идет кровь.

– Ты ударил меня, разве не помнишь? – удивился Янус.

Кровь явно не позавчерашняя, подумал Маледикт, но и эту мысль унес трепет крыльев внутри. Над каретой кружили грачи, насылая на небо раннюю темноту.

– Где Джилли? – опять спросил Маледикт.

Карета подъехала к гостинице; лошади неуверенно перебирали копытами, пока гвардейцы о чем-то совещались. Наконец двое спешились и встали с двух сторон от Маледикта. Так они и поднимались по лестнице – Янус сам по себе, а Маледикт под конвоем. Хозяин за стойкой тайком начертал в воздухе знак против злых сил, и Маледикт одарил ему широким оскалом.

– Третий этаж, – приказал один из гвардейцев, – идите перед нами.

Маледикт безропотно вошел в номер. Жилище оказалось довольно просторное: спальня, лакейская, гостиная и ванная. Он подошел к окну, отодвинул занавеску и выглянул.

– Балкона нет. Сетки для растений тоже.

– Это тюрьма, Маледикт, – сказал Янус, уселся на кровать и раздраженным жестом отослал гвардейцев. Дверь закрылась, но Маледикт расслышал негромкий звон кольчуг: охрана осталась сторожить снаружи.

– Несомненно, – согласился юноша, опуская занавеску. – Так когда меня повезут на север?

– Завтра… – начал было Янус, но осекся, услышав недовольный рык Маледикта.

– Так скоро? – Он принялся расхаживать по комнате, приглушенно стуча каблуками по устланному ковром полу. Меч на его бедре свободно раскачивался. – И насколько?

– Пока Арис…

– Что? Пока Арис не умрет? – хрипло выкрикнул Маледикт в тишине комнаты, и Янус прижал ладонь к его губам.

– Тише, – проговорил он. – Под дверью гвардейцы.

– Ты отбираешь у меня все, – сказал Маледикт. – Я хотел убить графа – и ты мне не позволил. Я хотел вернуть тебя. И вот ты уходишь, потому что король тебя об этом просит. Почему мы не можем просто бежать? Убить гвардейцев и броситься наутек?

– Ласт не убегает, а побеждает, – заявил Янус.

Маледикт зашипел.

– Значит, игра во власть тебе дороже, чем я.

– Нет, не дороже… – запротестовал Янус. – Мне нужно и то и другое. Ты должен набраться терпения. Предоставь мне возможность строить планы, раз уж твой здравый смысл почил вместе с Амарантой. Верь мне. Я завоюю победу. И мы оба станем богатыми и могущественными.

– У меня в голове все перепуталось. Сплошные клювы, крылья и кровь… Где Джилли? Он поможет мне, – проговорил Маледикт, рухнув на перину.

Янус поцеловал его в лоб.

– Ты слишком устал, переутомился. Тебя нельзя было заточать в «Камни».

– Только не в подземелье, – проговорил Маледикт. – Крыльям нужно небо.

– Я имел в виду не только общую камеру, но всю тюрьму, – поправил Янус. – Но скоро тебе воздастся сторицей за все твои мучения. Я обещаю.

Маледикт кивнул. Слова Януса окатывали его, словно пение певчих птиц: успокаивающие, но бессмысленные. Маледикт позволил раздеть себя, как ребенка, и покорно стоял в ванне, пока Янус губкой стирал с его тела грязь «Камней». Запустив пальцы в светлые кудри, он поцеловал Януса в губы и позволил рассудку позабыть обо всем. Янус уложил Маледикта в постель и принялся целовать, ласкать, утешать. Маледикт крепко обнял возлюбленного. Некоторое время спустя Янус ушел, а Маледикт остался сидеть у окна и смотреть в небо.

Джилли то и дело украдкой пробирался в его сознание: серьезные глаза, озабоченное, немного хмурое выражение, в последнее время не сходившее с его лица. Образ Джилли затмевал лишь Янус, и оттого в душе Маледикта поднималась волна боли. Он не мог удержать в сознании обоих одновременно; стоило ему попробовать – и все заволакивала кровавая пелена.

На другом конце комнаты бормотал и нашептывал что-то меч, пока Маледикт не убаюкал его в своих руках.

– Я сделаю, как обещал тебе. В обмен на меч. Я еще пролью его кровь.

Грачи, слетевшиеся на крышу гостиницы, постепенно угомонились.

40

Джилли проснулся от ощущения морской качки и едкого запаха соли и просмоленных веревок. Открыв глаза, он увидел только зыбкие тени и не менее зыбкие отсветы воды на стенах. Всё дрожало и дробилось от пульсирующей в голове боли.

Жив? Почему? Джилли удивился. Ведь в его лице читалось желание убить, а в руках было достаточно силы, чтобы осуществить желаемое.

Джилли попробовал подняться, но руки и ноги одеревенели и отказывались держать его. Он повалился лицом вниз, окунувшись в темную воду. Панический страх вывел Джилли из оцепенения. Он с трудом поднялся (ноги совсем онемели), глубоко вдохнул и оценил ситуацию. Запястья и лодыжки ему перетягивала пеньковая веревка. Он был в трюме. От ужаса у Джилли замерло сердце. Он теперь матрос! Его продали на корабль!

Неужели Янусу было недостаточно просто убить его? Неужели он желал для Джилли страданий? Джилли сидел в темноте; было сыро и промозгло, его тошнило от качки и от странного маслянистого запаха, что расползался от груды металла, однако Джилли поразился ясности собственного мышления. Янус продал его на корабль за одну-две луны, не больше, чтобы раздутый от денег карман не испортил безупречный покрой камзола. Более того: теперь Янус мог спокойно сказать Маледикту – если тот спросит, – что не убивал Джилли. В конце концов, он отправился в море, подумал Джилли и содрогнулся. Янус проявил не только жестокость, но и остроумие: странные металлические предметы явно предназначались для Приисков – для сооружения какого-нибудь очередного двигателя Вестфолла.

Джилли принялся ослаблять зубами узлы веревки – его едва не вырвало от вкуса смолы и сырой пеньки. Корабль не успел пока уйти в плавание – об этом свидетельствовали шлепки волн о сваи причала и корпуса других кораблей. А у Джилли чуть ли не на каждом пирсе друзья – моряки, грузчики, портовые рабочие – которые наверняка ему помогут. Только бы развязать узлы…

Тени в трюме сливались воедино и вздымались в такт невидимому прибою. В отдалении Джилли услышал перекличку команды, подхваченную криками чаек. Тени словно задрожали, вторя этим звукам; головная боль накатила снова, затуманила глаза.

Джилли, сложив руки вместе, усердно вгрызался в узел, пока тот не ослаб. Время на возню с мокрыми петлями на запястьях Джилли тратить не стал – петли саднили и жгли, но могли и подождать. Он нагнулся и занялся пенькой на лодыжках; из тени бесшумно выпорхнул грач.

Птица опустилась на балку, выступающую из груды железяк, и бесшумно сомкнула острые когти. Глаза у грача были матово-черные, пустые, как у куклы; им не хватало сияния жизни. Джилли сглотнул. Птица разинула клюв и распушила крылья – и стала увеличиваться в размерах. Теперь это была уже ворона, рожденная тенями.

– Мэл… – прошептал Джилли. Птица вспорхнула, подлетела к дальней стене трюма и уселась на узкую лесенку, что вела на палубу и на свободу. Птица нетерпеливо захлопала крыльями и заскрежетала клювом о деревяшку.

Джилли опять склонился к веревкам на лодыжках, хотя от этого его головокружение и тошнота лишь усилились. Ему хотелось только одного – лечь. Но он потащился на другой конец трюма, к многообещающей груде металла: наверняка здесь найдется орудие более подходящее, чем зубы и онемевшие пальцы.

Просмоленные веревки поддавались – прядь за прядью, с умопомрачительной медлительностью; наконец они расползлись. Когда же Джилли поднял взгляд, чтобы разделить радость победы с вороной, оказалось, что он опять один. Стремительное движение заставило его поднять глаза.

– Мэл, – снова выдохнул Джилли. Тень птицы, застигнутая в момент превращения, захлопала громоздкими крыльями, складывая их, и начала вытягиваться и истончаться. Знакомая человеческая фигура метнулась вверх по последним перекладинам лестницы, но, прежде чем выпрыгнуть на палубу, на миг задержалась и оглянулась.

Джилли доплелся до лестницы и одолел первую ступеньку; пот лил ручьями по избитому телу, заставлял его дрожать, словно под покровом инея. Перед глазами стояла пелена, в ушах звенело, Джилли не различал, где запах машинного масла, а где – свежего ветра, веющего из открытого люка. Джилли казалось, что он видит дурной сон и никак не может очнуться.

– Мэл, – прошептал он. Что он делал? Лез в окно к Ласту за безымянным мальчишкой, царапая пальцы колючим вьюном, а снег залеплял ему ресницы, заставляя смаргивать холодные слезы? Или еще раньше – шел по подземелью, которого никогда не видел, вслед за мальчиком – спотыкающимся, едва выпущенным из-под крыла Ани; обнаженный меч засиял у мальчика в руках, когда он выбрался на улицы Развалин.

– Мэл, – повторил Джилли, подтягивая себя на следующую ступеньку в погоне за хрупким призраком. Время замерло, потом закрутилось, тени и свет замелькали перед его взором – и вот он уже стоял у королевского дворца и смотрел на высокую башню и на стройный силуэт в отдалении. Джилли протянул руки, чтобы помочь – и наткнулся на пустоту. Соленый запах моря пробудил его от видения. – Мэл…

То было не видение, а судьба, которой он желал избежать. На носу корабля толпились матросы, пили перед отправлением в плавание, травили байки, починяли рыболовные сети, которые будут кормить их долгие недели и месяцы. К причалу тянулись сходни – чтобы с легкостью добираться до пивных и борделей.

Когда-то команда корабля показалась бы Джилли неплохой компанией. Теперь он мог думать о матросах лишь как о врагах и надеялся только, что они достаточно пьяны и успели потерять бдительность. Но напиться настолько, чтобы дать ему сбежать прямо из-под носа? Джилли сомневался.

Джилли приник к верхней ступеньке, прижался щекой к просоленной древесине, и стал наблюдать, как пожар заката затухает в море, как по палубе блуждают тени. Он потерял чувство времени. Если бы не созвездие Паука, ожившее в вечернем небе, Джилли поверил бы, что проспал в трюме много-много лет.

Тень – его тень – отделилась от собратьев по палубе и поплыла к Джилли. Теперь она почти не походила на человеческую. Тень истекала кровью, похожей на разбавленные чернила, размывалась по краям. Вот она перенеслась к Джилли, заключила его в холодные и мокрые объятья, и голос, подобного которому Джилли никогда не доводилось слышать, выдохнул, как шрам оставил: Торопись.

Джилли отдался на милость тени и побрел, спотыкаясь точно пьяный, по направлению к матросам, к сходням, к манящей безопасности берега. Хотя волоски на коже у него встали дыбом, а сердце гулко билось, отдаваясь в больной голове, он все же миновал толпу и ступил на сходни. Похоже, матросы ничего не заметили, даже когда ветхое дерево заскрипело и прогнулось под его весом.

Вода под ногами закручивалась странными воронками, темными, со светящейся пеной, будто старалась дотянуться до Джилли своими всплесками. В глазах стоял туман, но Джилли усилием воли разгонял его и смотрел только на причал, только на бледное лицо в тени. Кто-то ждал его у кареты на том конце пирса.

С облегчением Джилли подумал: это приехал Маледикт, чтобы забрать его домой, и в кои-то веки он действует тонко, выманивает Джилли у врагов из-под носа, а не добывает свободу мечом.

Когда Джилли почти добрался до пирса, вода забурлила, подняла волну и обрушила ему на ноги, на лодыжки, соленую воду, смывая тень. Нага с отвращением отверг на удивление тонкую работу Ани.

Джилли заставил себя двигаться дальше и наконец оказался на убеленных солью досках причала. Он споткнулся, встал на ноги, стараясь идти нормальным шагом. Теперь, когда укрывавшая его тень исчезла, он боялся, что иллюзия развеется вместе с ней. Темное небо могло исказить его лицо и фигуру, однако он по-прежнему находился слишком близко от корабля, чтобы быть кем-то, кроме сбежавшего пленника.

Поднялся крик, и Джилли, прихрамывая и скривившись, пустился в некое подобие бега, от которого у него пульсировали голова и ребра, а мир раскачивался, словно занавес в театре – туда-сюда.

– Джилли, – позвал низкий хриплый голос, – поторопись.

Добравшись до конца пирса, Джилли почувствовал прохладные, гладкие пальцы на своей руке. Пустившийся в погоню капитан резко остановился.

– Леди, – осторожно произнес он.

Леди? Джилли вытянул шею, чтобы взглянуть, но тут же испытал приступ головокружения. В хриплый голос вкралась отчетливая приторность, которую он уже слышал прежде.

– И с чего вы взялись гоняться за моим слугой? Неужели он затеял драку с командой?

– Он мой. Обошелся мне в четыре луны.

– Принудительный труд незаконен, – возразила она. – И весьма постыден. – Джилли попытался освободиться. Ее ногти вонзились в его кожу, рождая новую боль, и он сдался.

– Но платить человеку за услуги не воспрещается. – Впрочем, голос капитана уже потерял уверенность. Джилли мутным взором смотрел на шелковую юбку, рваную, по колено в крови. Загубленное бальное платье.

– Когда эти услуги уже оплачены?

Джилли застонал, и она захохотала диким смехом.

– И вот я стою здесь и препираюсь, как будто должна доказывать свою правоту. Он мой, капитан. И не надо больше спорить. Меня обижать опасно. – Красноречива, как Маледикт, подумал Джилли, стуча зубами. Только, в отличие от Маледикта – враг.

– И все же вы лишились денег, а я знаю, как они порой бывают нужны. Я заплачу вам. – Она швырнула капитану монеты. Пока он ползал на коленях, стараясь не упустить в щелястые доски ни одной монеты, женщина проговорила голосом, подобным обнаженной стали: – Еще будут жалобы?

– Нет, миледи, – отозвался капитан, не поднимаясь с колен и дрожа всем телом. Теперь он понял, кто она такая, решил Джилли. Даже до моряков долетела молва о Безумной Мирабели.

Мирабель захохотала – голосом уже не таким приятным, как прежде, а напоминающим надтреснутый колокольчик. Она потащила Джилли к карете словно марионетку. Он молча растянулся на полу, роняя капли морской воды и крови. Мирабель зарылась пальцами в его мокрые волосы, вонзила ногти в кожу и открыла старую рану от удара о камин.

– Стало быть, Иксион в конце концов устранил тебя – или же в море тебя вышвырнул Маледикт?

Джилли поморщился, но не ответил, сосредоточенно стараясь обрести равновесие в покачивающейся карете.

– Ты даже не отвечаешь – а я потратила деньги и силы, чтобы спасти тебя. Полагаю, твое молчание свидетельствует о том, что ты еще и неблагодарный.

– Отпусти меня, – с болью выговорил Джилли. Он пошел в ее ловушку слепо, как гончая на запах, думая лишь о Маледикте.

– Теперь ты будешь служить мне, – сказала она.

– Нет, – возразил Джилли.

– Будешь, – повторила она. – Никуда не денешься. Я слишком долго откладывала месть. Клюв Ани хорошо отточен, и я поделюсь своей болью с другими.

Джилли рванулся прочь, стремясь дотянуться до ручки дверцы и вывалиться на мостовую. Вдруг ручка изогнулась в его ладони, податливая и чешуйчатая, как змея, напружинившаяся, чтобы напасть. Он в ужасе отпустил ее. Мирабель захохотала, и Джилли, обернувшись к ней, произнес заклятие Баксита, защищающее от заклятий других богов. Мирабель поморщилась и отвесила Джилли пощечину, от которой он снова полетел на пол. Мирабель скользнула к Джилли, взяла его за подбородок, дернула голову вверх.

– Какая жалость, – проговорила она. – Молодой красавец не хочет стать моим, а всё из-за чего? Из-за того, что ему отказал другой душка. Я бы посочувствовала тебе. Если бы могла.

– Маледикт убьет тебя, – выдохнул Джилли.

Мирабель склонилась ниже и доверила Джилли тайну:

– Чернокрылая Ани подарила твоему господину меч. Она позаботилась о том, чтобы мне он никогда не понадобился. Что, сбит с толку, мой милый Джилли? Тебе все нужно разжевывать? Мне она подарила власть… – В глазах Мирабель вспыхнули и вновь почти угасли, как бы подернулись пеплом, красные огни.

Джилли отвернулся, чтобы не видеть безумия в ее взоре, но она с легкостью заставила его снова открыть глаза.

– Смотри на меня, Джилли. Разве я не красивее твоего господина? Разве не красивее тех дурочек дебютанток? – Она сжала пальцы, потом раскрыла ладонь и дунула пылью ему в лицо. Джилли закашлялся и постарался задержать дыхание – но не смог. Его тело больше ему не подчинялось.

– Ты ведь любишь меня, не так ли, Джилли? – Мирабель приникла своими губами к его губам, Джилли задрожал всем телом и почувствовал, как жар из ее уст перекинулся в его пах. – Скажи, что любишь меня.

– Люблю, – вырвалось у Джилли против воли.

– Ты будешь любить меня до самой смерти…

– Да – сказал Джилли; сердце бешено колотилось от страха и вожделения.

– Больше, чем его, – продолжала Мирабель.

Джилли закрыл глаза. Маледикт. Его образ – темные волосы, темные глаза, мягкие губы на его губах – не остудил ни его тела, ни страха. Ногти Мирабель сдавили его лицо сильнее, и он выговорил:

– Да.

– Я позабочусь, чтобы он узнал об этом, когда преподнесу ему твое тело. Пусть почувствует, что значит терять друга по капризу любовника.

– …любит Януса сильнее… – проговорил Джилли, увидев надвигающийся рот Мирабель.

Она отпрянула.

– Янусом я займусь позже. Сначала – Маледикт.

Карета остановилась, и Джилли упал лицом в юбку Мирабель.

– Неуклюжий болван! Я жду от тебя большего. – Она вытолкнула Джилли из кареты.

Он едва держался на ногах. Карета очутилась в самом сердце улицы Сибаритов, позади борделей и даже притонов, специализирующихся на наркотических галлюцинациях и торговле ядами. Эта часть улицы граничила с Развалинами: здешние здания скорее можно было назвать обрушившимися, чем обветшалыми. Впрочем, если пуститься бегом, возможно, ему удастся добраться до Ма Дезире и даже оказаться в безопасности. Если он способен двигаться.

Мирабель сжала руку Джилли в своей холодной ладони и потянула его за собой, как куклу. Кучер соскользнул с козел, сверкнув из-под плаща юбками и знакомым рыжим хвостом. Кареглазая Ливия. В ярости от ее измены Джилли на миг обрел силу и рванулся прочь.

– Стой, – прошипела Мирабель. Это слово как будто сковало Джилли по рукам и ногам. Ливия прикрыла лицо капюшоном и проскочила мимо него. Раздвинув сваленные в кучу доски, она открыла низкое темное отверстие. Казалось, что в рухнувшем здании могут поместиться только крысы, однако сквозь дыру Джилли разглядел опрятные комнаты.

– Итак, – произнесла Мирабель, вводя Джилли внутрь, – добро пожаловать в мою гостиную.

Окинув помещение потрясенным взглядом и с легкостью узнав его, Джилли содрогнулся. Стены повсюду украшало Ее изображение; Мирабель обитала в развалинах храма Ани, спала под сенью Ее крыльев. Ливия зажгла в комнате лампы; каждая осветила изображение Ани. Некоторые портреты казались совсем свежими – как будто Мирабель нарисовала богиню кровью, наспех, грубо, неумело. На самом алтаре некая темная масса что-то забормотала и хрипло закаркала при их появлении.

Пока Джилли стоял, оцепеневший и беспомощный, Мирабель сдернула с него рваные рубашку и панталоны и улыбнулась.

– Да не бойся ты так, ягненочек. Я не собираюсь убивать тебя сразу.

Мирабель кружила, как хищная птица; собственническое выражение на ее лице напоминало Ворнатти, только было гораздо беспощаднее. Джилли опять почувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой, опять вспомнил, как ужас омывал его вместе с мыльной водой, как с каждой отмытой частью тела тусклый поначалу взгляд барона разгорался все ярче. Но тогдашний страх был страх перед неумолимо надвигавшимся взрослым миром. Джилли верил, что Ворнатти не причинит ему вреда. В отношении Мирабель он не питал подобных иллюзий, видя, как медленно сочатся кровью раны, оставленные на его холодном теле ее ногтями, какой голод таится в ее лице.

Ливия, в очередной раз отведя глаза, зажгла остальные газовые светильники – и всё молча, а ведь в доме Маледикта трещала, как сорока. Маленькие огоньки задерживались и разгорались под ее трясущимися руками, освещая мокрые следы на лице. Она отворачивалась, чтобы не встретиться взглядом с Джилли.

– Когда закончишь, Ливия, можешь уходить. Если не ошибаюсь, ты не настроена наблюдать за моей игрой.

Ливия покачала головой, не издав ни единого звука; Джилли даже вообразил что-то ужасное: что Мирабель вырвала ей язык или наложила заклятие, превратив в рабыню.

– Возвращайся за платой утром, – сказала Мирабель. – Ты будешь нужна – вымоешь тут все. Да не пори горячку с утра – я намерена провозиться с ним довольно долго.

Ливия вздрогнула; она на краткий миг встретилась взглядом с Джилли, потом слезы навернулись ей на глаза и покатились по щекам. Она вышла не торопясь, как будто хотела броситься бегом, но сдерживала себя.

Недостаточно страха, подумал Джилли. Мирабель убьет ее. Слишком много страха – и результат будет тем же. Подобно хищнику, Мирабель инстинктивно погонится за убегающим. Слабость навалилась на Джилли; он обмяк, не будучи в состоянии упасть, пока ее зелья и воля удерживали его на ногах.

– Сегодня она отправится на заработки. Пойдет к Маледикту, – проговорил Джилли. – Жадная маленькая дрянь. – Каждое слово давалось его языку и губам с огромным усилием.

– Я весьма на это рассчитываю, – отвечала Мирабель. – На миг я усомнилась в Ливии – решила, что придется посылать человека менее надежного. Или такого, которого Маледикт убьет, лишь только увидит. И что Тогда будет со мной?

– Маледикт в «Камнях», – сказал Джилли, внезапно ощутив извращенное удовольствие от осознания того, что так тревожило его прежде.

– Был в «Камнях», – поправила Мирабель. – А ведь раньше ты всегда знал, что делается в городе. Грачи опять перелетели, они следуют за ним. – Мирабель провела руками по его бокам, скользнула в пах. Мышцы Джилли от ее прикосновения свела судорога. – Грачи поселились в «Камнях», пока там находился Маледикт, а теперь его птахи перепорхнули на крышу главной гостиницы города. Небо потемнело от них, словно налетел ураган. Ему достаточно руку протянуть – и весь мир будет у него в кулаке, а он отказывается. Он мог бы контролировать их, их глаза, их тайны, если бы только поклялся Ани в абсолютной верности. Впрочем, неважно. То, что он не в силах дотянуться до собственной власти, мне только на руку. Подумай, Джилли, какое было бы зрелище: Маледикт в бальной зале, а над ним кружат грачи, кричат и гадят на всех этих аристократов.

Мирабель усмехнулась. Если бы не безумный взгляд, Джилли оценил бы озорное выражение ее лица.

– Жаль, что этому не суждено сбыться, – проговорила Мирабель сквозь смех, беря в ладонь его гениталии.