Текст книги "Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие"

Автор книги: Лев Клейн

Канва биографии

А. С. Пушкин.

Гравюра художника Е. Гейтмана

Для последующего анализа напомним общую канву всем известной биографии поэта.

1. Московское детство. Пушкин происходит из древнего, но обедневшего дворянского рода. Несколько деревенек с сотнями душ крепостных у них всё-таки имелись. Отец Сергей Львович был потомком бояр, мать – внучка царского арапа Абрама (Ибрагима) Ганнибала. Хозяйство вели безалаберно. Александр родился в 1799 г. в Москве. Гувернерами были французы, да и библиотека отца состояла из французских книг вольнолюбивого и фривольного века Просвещения. Сын уже в детстве читал Вольтера, Парни и более эротических авторов. Русской речи учился у своей бабушки и няни. В семье часто бывал дядя Александра Василий Львович, поэт, известный своей фривольной поэмой «Опасный сосед».

2. Лицейская юность. Шесть лет – с 1810 по 1816 – Пушкин провел в Сарскосельском лицее (тогда еще это село под Петербургом называлось своим исконным именем – Сарским, а не Царским). Это было привилегированное заведение, только что созданное. Порядки были там весьма либеральные (без телесных наказаний, обращение к воспитанникам на «вы»), но строгие. У каждого воспитанника своя комната, но с окошком для надзора. Воспитанников приучали к самостоятельности мышления и независимости поступков. Французскую литературу преподавал, как ни странно, родной брат «друга народа» Марата – Давид Иванович Будри, музыке обучал Теппер де Фергюссон, учившийся ей в Вене у того же учителя, который обучал и Бетховена.

Еще в Лицее Пушкин стал сочинять стихи, среди товарищей – эротические, для рукописных журналов и более широкого круга – любовные, а также с философскими и гражданскими мотивами. Еще лицеистом познакомился с известными литераторами Жуковским, Батюшковым, Вяземским и Карамзиным, а на переводном лицейском экзамене понравился Державину, живому классику Был заочно принят в «Арзамас» – литературное общество во главе с Жуковским. У Карамзиных познакомился и подружился с гусарским офицером Чаадаевым. Таким образом, он сразу оказался в центре литературной жизни. Последний год Лицея дружил с гусарами.

3. Петербургская молодость (1817–1820). Пушкин мечтал поступить на военную службу в гвардию, но это требовало больших расходов. Пришлось устроиться в Коллегию иностранных дел переводчиком. Одновременно с ним присягу принес Грибоедов. Родители тоже переехали в Петербург. Александр службу посещал редко, вел светскую жизнь, щегольски одевался, часто участвовал в дружеских пирушках и попойках, был завсегдатаем театра и отнюдь не чурался дам полусвета и сексуальных эскапад. Имел много ссор с вызовами на дуэль. Стрелялся или почти стрелялся с собственным дядей Ганнибалом, с Корфом и Кюхельбекером, с Тургеневым…

«Арзамас» распался, его левое крыло состояло теперь из людей, у которых обозначилась тяга к освободительному движению, к тайным политическим обществам. Таковы были друзья Пушкина Чаадаев, Николай Тургенев, его однокашники Пущин и Кюхельбекер. В это время Пушкин и написал свою вызывающую оду «Вольность» и антикрепостническое стихотворение «Деревня», ряд эпиграмм на власть имущих. Они расходились в списках и дошли до царя. Решено было сослать дерзкого молодого человека на Юг, ссылку оформили как перевод по службе. Перед отъездом Пушкин закончил свою первую большую поэму «Руслан и Людмила». Жуковский подарил ему свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя».

4. В ссылке на Юге (1820–1824). Прибыв в Екатеринослав, Пушкин искупался в Днепре и простудился. Проезжавшая мимо семья генерала Н. Н. Раевского захватила больного с собой на кавказские горячие воды, оттуда в Крым. Получив немало впечатлений, поэт отправился в Кишинев, где к тому времени обосновалась канцелярия его начальника. Здесь Пушкин связался с участниками Южного тайного общества – генералом Орловым, Пестелем, В. Ф. Раевским, С. Г. Волконским. Однако в члены общества они его не принимали, так как он был под усиленным надзором властей и к тому же обладал несдержанным характером. Продолжалась цепь его дуэлей. В 1821 г. в Кишиневе создана «Гавриилиада», озорная эротическая поэма на библейскую тему – осмеяно непорочное зачатие.

С 1823 г. поэт явно переживал духовный кризис. В его стихотворениях чувствуется мрачное настроение и разочарование в людях. Революции в Европе, которым он симпатизировал, угасли и подавлены. Призывы к свободе наталкиваются на равнодушие толпы. Начались разоблачения и аресты в России. В 1822–23 гг. разгромлен кишиневский кружок вольнодумцев. В. Ф. Раевский арестован, Орлов под следствием. Личная судьба также складывается неудачно.

С 1823 года южные губернии возглавляет М. С. Воронцов, и Пушкин переезжает в Одессу. Жизнь в Одессе несколько напоминает Петербург, есть опера, да и дамы более светские, чем в Кишиневе. Пушкин сближается с А. Н. Раевским, сыном генерала, человеком честолюбивым и озлобленным ввиду несбывшихся надежд. Полагают, что его образ отразился в стихотворении «Демон». С Воронцовым отношения не сложились. Он видел в Пушкине мелкого чиновника и ожидал подобострастия, поэзию не ценил. А Пушкин уже создал «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан» и «Цыган» – эти поэмы читались всей грамотной Россией. Пушкин написал злую эпиграмму на Воронцова («Полу-милорд, полу-купец…»). Воронцов писал на него доносы – что он «слишком проникся вредными началами», а в Одессе находит много поклонников. Да еще было вскрыто письмо Пушкина брату, где он писал, что берет уроки «чистого афеизма» (атеизма) у одного англичанина. Решено было удалить Пушкина в глушь, в деревню, в его имение в Псковской губернии.

5. Ссылка в селе Михайловском (1824–1826). В Михайловском жили его родители. К ним под надзор его и отправили. Родители были возмущены его поведением – тем, что он навлек подозрение на всю семью. Из-за ссор с отцом Пушкин уже готов был просить сослать его в какую-нибудь крепость. Но осенью родители уехали, а в соседнем сельце Тригорском, у Осиповых, он нашел дом, полный молодежи. Пушкин возобновил свои романы с женщинами, а общую картину дома Осиповых можно увидеть в доме Лариных в «Евгении Онегине». В Михайловском поэт много читал. В эти годы написана драма «Борис Годунов». Это когда он ее окончил, он прыгал и бил в ладоши, крича: «Ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!!» Наряду с любовными стихотворениями и центральными главами «Евгения Онегина» была написана и элегия «Андрей Шенье» – о поэте, казненном во время террора якобинцев.

6. Москва и царская милость (1826–1827). В условиях подавления мятежа на Сенатской площади, следствия по делу декабристов и расправы с ними Пушкин ждал ужесточения своей участи, тем более, что его стихотворение «Андрей Шенье» было воспринято как отклик на царскую расправу. Озабоченный отношением общества к себе после расправы, царь, однако, хотел использовать имя поэта, привлечь его на свою сторону. Он вызвал поэта в Москву, где прошла коронация, и дал ему аудиенцию. Выслушав честное признание, что будь поэт в столице, он был бы в рядах бунтовщиков, царь простил его и вернул свободу, обещав сам быть его цензором.

В Москве Пушкин сдружился с «любомудрами», «архивными юношами», служившими в архиве министерства иностранных дел, стал вместе с Погодиным выпускать журнал «Московский вестник».

7. Разъезды (1827–1830). Весной 1927 г. Пушкин уехал в Петербург. Поселившись здесь, он часто ездит-то в Москву, то в Михайловское, а весной 1928 г. – на Кавказ, в Арзрум (в действующую армию, воюющую против турок) и в Тифлис. С 1826 по 1830 г. он неоднократно сватается, всё пытается создать семью, постоянный очаг. В 1830 г. это с большим трудом удается – он помолвлен с Натальей Николаевной Гончаровой, 18-летней красавицей без приданого.

Один из разъездов осенью 1830 г. занес его в Болдино, отдаленное нижегородское имение Пушкиных. Это была для него чрезвычайно плодотворная осень. За три месяца написаны «Маленькие трагедии», «Повести Белкина» и три десятка стихотворений.

В начале 1831 г. Пушкин венчается.

8. Семейная жизнь (1831–1837). Совместная жизнь с женой была нелегкой. Поэт привык к вольному времяпровождению, к работе по вдохновению, с творчеством на первом плане. А молодая жена ожидала внимания и светских развлечений, которые поэту претили. От разваленных имений доход был невелик, над Пушкиным висели огромные карточные долги, а никакие гонорары не могли покрыть расходы на светскую жизнь. К тому же рождались дети, требовались средства на домашнее хозяйство.

Красоту Натальи Николаевны при дворе оценили, ее стали приглашать на все придворные балы, сам царь был не прочь за ней поухаживать – «как офицеришка», по выражению Пушкина. Пушкин, работавший над историей Пугачевского бунта и «Капитанской дочкой» и много ездивший для сбора материалов, тревожился за жену и за свою честь. В письмах он умолял жену не поддаваться на ухаживания «кобелей» и не кокетничать с царем. В это время написан «Медный всадник», один из мотивов которого – конфликт с царем, отнявшим у бедного Евгения его Парашу.

9. Последняя дуэль. Осенью 1834 года с Натальей Николаевной познакомился молодой красавец-кавалергард Жорж Дантес, приемный сын нидерландского посланника барона Геккерена. Он стал настойчиво уха живать за ней, уверяя в своей любви и умоляя утолить его страсть. Наталье Николаевне было лестно и приятно внимание кавалергарда, но она отвечала, что останется верна своему мужу – как Татьяна в «Евгении Онегине». По распространенному представлению, Пушкин вызвал Дантеса на дуэль и был убит. На деле всё было не совсем так. Первая ссора была улажена, но позже как раз Дантес был вынужден вызвать Пушкина – и не по прямому поводу своих ухаживаний.

Ревнивый Пушкин, конечно, сразу же возненавидел Дантеса, но вначале считал, что незачем привлекать внимание света к этим приставаниям. Однако в ноябре 1836 г. в Петербурге был распространен пасквиль, причислявший Пушкина к рогоносцам и тонко (косвенно) намекавший на внимание царя к его жене и подобострастную терпеливость Пушкина. Пушкин подозревал Геккерена в авторстве (как теперь ясно, ошибочно). Он тотчас послал вызов Дантесу, чтобы отвлечь общее внимание от конфликта с неприступным соперником – царем (его-то не вызвать). Стремясь спасти Дантеса и свою карьеру, Геккерен сообщил, что Дантес ухаживал вовсе не за Натальей, а за ее старшей сестрой Екатериной. Дантес, который действительно (прикрытия ради) оказывал внимание и Екатерине, сделал ей предложение и, хоть та и была старше его на 4 года, бедна и не очень красива, срочно женился на ней. Он стал родственником Пушкина, но тот не примирился с ним, хотя и продолжал считать главным злодеем Геккерена и лелеял идею мести именно ему (это известно из его прямых высказываний).

Прошло несколько месяцев. Представление об авторстве Геккерена было поколеблено, но возникло подозрение в его причастности к распространению сплетни об интимной связи Пушкина с другой сестрой жены – Александриной (Скрынников 1999). Неожиданно Пушкин получил аудиенцию у царя и прямо сказал царю, что подозревал и его самого в ухаживании за Натальей Николаевной. Царь уверял в своих чисто отеческих чувствах и, по-видимому, согласился с гипотезой о Геккерене как инициаторе козней – ему было выгодно отвлечь от себя негодование поэта (он и позже называл Геккерена канальей). Это развязало Пушкину руки для мести. На другой день Пушкин послал чрезвычайно оскорбительное письмо Геккерену. Поскольку Геккерен как дипломат не мог вызвать Пушкина на дуэль, вызов (в защиту оскорбленного отца) должен был сделать его приемный сын Дантес. Дуэль состоялась 27 января 1837 года на окраине Петербурга, на Черной речке. Рана по тем временам была смертельной. В ночь на 29 января Пушкин умер.

10. Эпилог. Есть данные полагать, что вдова Пушкина очень быстро утешилась и позже действительно стала любовницей царя, обеспечив царские милости своему новому мужу Ланскому, приятелю Дантеса (Чулков 1999: 354), а Дантес прожил за рубежом с ее сестрой до смерти последней.

«Донжуанский список» Пушкина

Прежде чем рассматривать отношение Александра Сергеевича к содомскому греху, надо с самого начала констатировать, что любовь к женщинам составляла с юности его неотъемлемую черту, порождая страстную и ненасытную жажду поэта к любовным наслаждениям, следами чего являются его многочисленные любовные признания в стихах (Губер, 1923; Толмачева, 1996; Аринштейн, 1999: 5–95; Скрынников, 1999: 42–51). Но характер этой страсти с течением времени изменялся.

Аринштейн заботливо собрал свидетельства раннего полового созревания Александра Пушкина, соответствующего его африканским генам и африканскому темпераменту. Пушкин вырастал как молодой Дон Жуан, а легенда о Дон Жуане, замечает исследователь, не случайно возникла в Андалузии – на стыке африканской и европейской культур.

Уже в тринадцать лет Пушкин пишет любовные стихи, в четырнадцать-пятнадцать влюбляется то в Екатерину Бакунину, то в Наталью Кочубей. Однокашники иронизировали над этой пылкостью. С. Комовский отмечал, что «от одного прикосновения к руке танцующей, во время лицейских балов, взор его пылал, он пыхтел, сопел, как ретивый конь…». М. Корф подтверждал: «В Лицее он всех превосходил чувственностью, а после, в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сочетались и частые гнусные болезни… У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обеих он ушел далеко» (Губер 1923: 20).

По окончании Лицея он оправдывал характеристику Корфа. Подтверждения можно вычитать в письмах его друга А. И. Тургенева к Вяземскому: 18 декабря 1818 г.: «Сверчок (это его кличка в «Арзамасе». – Л. К.) прыгает по бульвару и по борделям». Сам Пушкин в стихотворном послании Мансурову (1819) пишет о расставшейся со школой девице, которая «на бархат ляжет пред тобой/ и ножки враз раздвинет» (II, 80), а в послании Юрьеву (1819) возглашает:

 
Здорово, молодость и счастье,
Застольный кубок и бордель,
Где с громким смехом сладострастье
Ведет нас пьяных на постель (II, 95).
 

То же самое излагалось и в более пристойных выражениях – для другой аудитории:

 
Что смолкнул веселия глас?
Раздайтесь, вакхалъны припевы!
Да здравствуют нежные девы
И юные жены, любившие нас! (II, 420).
 

В феврале 1819 г. А. И. Тургенев сообщает Вяземскому: «Венера пригвоздила Пушкина к постели и к поэме» (Пушкин тогда работал над «Русланом и Людмилой»).

Одна из дам полусвета известна по имени. Это Ольга Массон, которая кружила молодому поэту голову и которой он посвятил несколько стихотворений. О приключении с ней Тургенев в июне опять сообщал Вяземскому: «Пушкин очень болен. Он простудился, дожидаясь у дверей одной б…, которая не пускала его к себе, для того чтобы не заразить его своею болезнью. Какая борьба благородства, любви и распутства!».

Но приударял он и за светскими дамами – за супругой Карамзина, за ее знакомой княгиней А. И. Голицыной (обе были на двадцать лет старше его), за славной актрисой Семеновой. Во время путешествия с Раевскими влюбился в 15-летнюю дочь генерала Марию, хотя ухаживал и за ее старшей сестрой Екатериной, и подругой Анной Гирей. Эти образы повлияли на женские фигуры поэмы «Бахчисарайский фонтан». В Кишиневе он скучал, довольствуясь офицерскими женами:

 
Но в Кишиневе, знаешь сам,
Нельзя найти ни милых дам,
Ни сводни… (II, 292).
 

Впрочем, не уклонялся и от местных бессарабских красавиц – от «национальных кадров», как сказали бы сейчас: Пульхерия Варфоломей, гречанка Калипсо Полихрони, целовавшая самого Байрона, Людмила-Шекора Инглези, из-за которой он был вызван на дуэль ее мужем, Мариола Рали, Аника Сандулаки, Мариола Балш – опять дуэль. Всё это жены помещиков. Была и некая еврейка-трактирщица, упомянутая в «Гавриилиаде». К ней послание:

 
Христос Воскрес, моя Ревекка!
Сегодня следую душой
Закону Бога-человека,
С тобой целуясь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я не робея
Готов, еврейка, приступить —
и даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить. (II, 186)
 

В Одессе был еще более длинный и разнообразный список соблазненных. Вигелю он пишет: «Я пью, как Лот Содомский… Недавно выдался нам молодой денек – я был президентом попойки; все перепились и потом поехали по б…. м» (XIII: 73). В Одессе же поэт пережил страстный роман с молодой женой старого торговца, Амалией Ризнич, дочерью венского еврея-банкира и итальянки. От этого романа у Амалии родился сын, которого муж назвал Стефаном, а жена – Александром. Но Амалия изменяла Пушкину с одним польским аристократом, а вскоре ревнующий муж отправил ее с ребенком за границу, где она через год умерла. Сын Пушкина подевался неизвестно куда. Множество пушкинских стихотворений воспевают прекрасную Амалию и терзания поэта, но когда весть о ее кончине достигает его ушей (одновременно с вестью о казни декабристов), он пишет:

 
Где муки, где любовь? Увы! в душе моей
Для бедной легковерной тени,
Для сладкой памяти невозвратимых дней
Не нахожу ни слез, ни пени (III, 20).
 

В Одессе он также волочился за Каролиной Собаньской и влюбился даже в супругу генерал-губернатора Воронцова, причем его тайным конкурентом был приятель Александр Раевский. При прощаньи Воронцова подарила поэту перстень-талисман, прославленный позже в известном стихотворении «Храни меня, мой талисман», перстень с еврейской надписью прежнего владельца «Симха, сын почтенного рабби Иосифа старца, да будет память его благословенна». Но своих кишиневских возлюбленных он зовет в Одессу, соблазняя их оперой, концертами. «Я буду передразнивать обезьяну и нарисую вам г-жу Воронцову] в 36 позах Аретино» (позах сношений – Л. К.). (XIII: 77).

В Псковском изгнании он вначале презирал провинциальных барышень из дома Осиповой-Вульф, у которых нет «Ни тонкой вежливости знати, Ни [ветрености] милых шлюх», но Анна Вульф первая в него влюбилась, а он влюбился в приехавшую к ним Анну Керн, жену генерала. Анне Керн посвящено «Я помню чудное мгновенье». Матушка Осиповых также не осталась в стороне от любовных связей Пушкина, а у себя в Михайловском он по уши влюбился в крепостную крестьянку Ольгу Калашникову, дочь сельского старосты, работавшую в доме горничной. С ней он прижил ребенка, который быстро умер. В раскаянии Пушкин дал ей вольную, так что она смогла выйти замуж за бедного помещика и стала дворянкой, потом она выпросила вольную своему брату, потом всему семейству, потом деньги на поправку дел своего мужа (рост ее претензий отразился в Сказке о рыбаке и рыбке).

Пушкин был очень переменчив. В Тригорском влюбленной в него Анне Вульф он посвятил сочувственные строки: «Я был свидетелем златой твоей весны…». Ей же посвящено «Зимнее утро»:

 
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры… (III, 183)
 

Но когда она, уязвленная его долгим невниманием и благоволением к другим, не отдалась ему по первому зову, он сочинил злые стихи:

 
Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами только буду сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет,
Она на щепочку нас. ыт,
Да и понюхать не позволит. (11, 452)
 

В альбом ей он вписал это без двух последних строк – они были означены точками, но в устной передаче Анны Керн сохранилось всё. Анна Вульф всё-таки не устояла, но Пушкин так и не женился на ней. Она вообще не вышла замуж.

В течение всего этого времени – с лицейских лет и до смерти избранницы и даже позже – он, по мнению Аринштейна, втайне был влюблен и в супругу императора Александра I, Елизавету Алексеевну, покровительницу Лицея. Разумеется, влюблен беззаветно и бескорыстно, без всякой надежды на обладание. Впрочем, эта любовь, высказанная в юношеских элегиях, оспаривается пушкинистами – вероятно, она была, так сказать, поэтической и политической (Утаенная любовь 1997: 31–32).

А поэтичная любовь к Анне Керн, «гению чистой красоты», подарившей ему чудные мгновения, не помешала ему через несколько лет, в 1828 г. отписать о ней приятелю Соболевскому: «ты пишешь о m-me Керн, которую с Божьей помощью я на днях [уёб]» (XIV: 5).

Это самые разные женщины и самые разные связи с ними – от наслаждений «без любви» до «бесстыдного бешенства желаний», от романтической влюбленности без утоления страсти до рождения «незаконных» детей. В альбом Елизаветы Ушаковой, сестры своей приятельницы, он вписал свой «Донжуанский список» – всех возлюбленных, которых мог сходу при помнить (Утаенная любовь 1997): две колонки имен – 16 в одной, 21 в другой (в первой колонке наиболее впечатлившие, во второй – менее значимые).

Их было, конечно, гораздо больше. В. Ф. Вяземской в апреле 1830 г. в преддверии женитьбы он писал: «Моя женитьба на Натали (это, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена» (XIV: 81).

В 1824 г. он в черновиках к четвертой главе «Евгения Онегина» подвел итог своему (тогда десятилетнему) опыту общения с женщинами.

 
В начале жизни мною правил
Прелестный, хитрый слабый пол…
 

Но теперь он пришел к выводу, что женщины вообще не способны любить глубоко:

 
Как будто требовать возможно
От мотыльков иль от лилей
И чувств глубоких и страстей! (VI, 591–593).
 

Сказано с лукавым поддразниванием, но, по крайней мере, и с претензией на серьезность. Великосветской даме Е. М. Хитрово, своей приятельнице, он пишет осенью 1828 г. в ответ на ее обиду за какое-то его высказывание: «… все вы таковы, и вот почему я больше всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств. Да здравствуют гризетки! С ними гораздо проще и удобнее» (XIV: 391).

А. П. Керн, хорошо его знавшая, пишет: «Причина того, что Пушкин скорее очаровывался блеском, нежели достоинством и простотою в характере женщин, заключалась, конечно, в его невысоком о них мнении, бывшем совершенно в духе того времени» (Губер 1923: 23–24). Действительно, в одной черновой заметке конца 20-х гг. он констатирует: «Часто удивляли меня дамы, впрочем, очень милые, тупостью их понятия и нечистотой воображения» (Пушкин 1995: 90). И в стихах:

 
Не чисто в них воображенье:
Не понимает нас оно,
И, признак Бога, вдохновенье
Для них и чуждо и смешно.
Когда на память мне невольно
Придет внушенный ими стих,
Я так и вспыхну, сердцу больно:
Мне стыдно идолов моих.
К чему, несчастный, я стремился?
Пред кем унизил гордый ум?
Кого восторгом чистых дум
Боготворить не устыдился?
 

(Пушкин «Разговор книгопродавца с поэтом» – 11: 324).

А. П. Керн, 1825 г. Неизвестный художник.

В письме от 13 июня 1823 г. Бестужеву он писал по поводу подлаживания к женской аудитории: «Впрочем, чего бояться читательниц? их нет и не будет на русской земле, да и жалеть не о чем» (XIII: 64). Той же Анне Керн он писал (13–14 августа 1925 г.): «Вы говорите, что я не знаю вашего характера. А на что мне ваш характер? Он мне вовсе ни к чему! – разве хорошеньким женщинам нужен какой-нибудь характер? Основное – глаза, зубы, ручки да ножки» (XIII: 543).

В 1828 г. он даже напечатал подборку анекдотических замечаний о женском неравенстве мужчинам, разумеется, придав этому перечню оттенок осуждения:

«В некотором Азиатском народе (это иудеи. – Л. К.) мужчины каждый день, восстав от сна, благодарят Бога, создавшего их не женщинами. Магомет оспаривает у дам существование души. Во Франции, в земле, прославленной своей учтивостью, грамматика торжественно провозглашала мужской род благороднейшим». Далее упоминается «славное решение, приписываемое Петру I: женщина не человек, курица не птица, прапорщик не офицер». И даже те, кто выдает себя за почитателей прекрасного пола, «не предполагают в женщинах ума, равного нашему». Иначе зачем они издают ученые книжки для дам, как будто для детей – «приноравливаясь к слабости их понятия».

Автор вроде бы не одобряет этих мыслей, но подборка сделана очень старательно, а, учитывая приведенные свидетельства истинных убеждений поэта, в самом переложении скорее видится скрытое ехидство. Перечень назван странно: «Примеры невежливости» (Пушкин 1995: 91).