Текст книги "Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие"

Автор книги: Лев Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 53 страниц)

8. К истокам желтой реки

Осенью 1883 г. было получено согласие правительства на новую экспедицию в Тибет, предложенную Пржевальским. Помощниками назначались подпоручики Эклон и Роборовский и вольноопределяющийся Козлов. Но Эклон отказался участвовать. Он, страшно сказать, женился! Пржевальский даже не принял его дома, не поздравил, не попрощался – извинился в письме. И письмо это было написано на «вы» – впервые за 8 лет. Двадцатилетний Козлов заменил Эклона. В составе экспедиции был 21 человек, 7 лошадей и 57 верблюдов, из них 14 «под верхом» у казаков, остальные вьючные и в запасе. Среди казаков выделялся препаратор Телешов, с которым Пржевальский очень подружился. Один из новооткрытых видов птиц назван «жаворонок Телешова».

За два года экспедиция прошла из Кяхты в Прибайкалье на юго-запад к верховьям Желтой реки (Хуан-хэ) и мимо оз. Куку-нор вернулась в Россию к Караколу на оз. Иссык-куль. Пришлось выдержать и настоящие бои с воинственными племенами тангутов.

В январе 1885 г. полковник Генштаба Пржевальский был произведен в генерал-майоры, а Географическое общество выбило золотую медаль с его профилем. Оставив Роборовского готовиться в Академию Генштаба, а Козлова определив в юнкерское училище, Пржевальский уехал в Слободу, забрав с собой любимого казака Телешова. Там они жили, как в экспедиции, редко даже ночевали дома – все в лесу. Потом у него жили Телешов и два гренадера – Нефедов и Бессонов.

Костя Воеводский

В окружении себя молодежью он был неустанен и изобретателен. В Смоленске, где он часто бывал на почтамте в связи с огромной корреспонденцией, ему приглянулся молодой телеграфист Вася Малахов. Умный и добрый, он, однако, был слаб здоровьем и в экспедиции негоден. Николай Михайлович пристроил его учителем детей в семейство Нуромских, где он сам часто бывал, – теперь мог его часто видеть. Правда, Вася вскоре женился на одной из дочерей Нуромских.

Костю Воеводского с открытым чистым лицом, какие он любил, он просто взял на воспитание и на время направил в юнкерское училище.

Его друг Лушников, поздравляя его с генеральским званием, мягко намекнул, что неплохо бы завести и генеральшу с детишками. На это Пржевальский отвечает:

«Спасибо за письмо и поздравления. Только то, что ты говоришь насчет генеральши, вероятно не осуществится. Я слишком стар (ему было 46 – Л. К.), и не такая моя профессия, чтобы жениться. В Центральной же Азии у меня много оставлено потомства – не в прямом, конечно, смысле, а в переносном: Лоб-нор, Куку-нор, Тибет и проч. – вот мои детища».

Одиноким он себя не чувствовал. Своей семьей он называл свой экспедиционный отряд. Он говорил, как вспоминает Роборовский, что «больше всего желал бы умереть не дома, а где-нибудь в путешествии, на руках отряда, который он называл нашей семьей» (разрядка моя. – Л. К.). Желание его исполнилось.

9. Экспедиция в Лхасу

Экспедициями Пржевальского Тибет был пройден вдоль и поперек, многие белые пятна закрыты, в науку внесены многие виды растений и животных. Одно Пржевальский считал не достиг нутым, и это не давало ему покоя: он не проник в столицу Тибета Лхасу, не увидел ее сказочного дворца. Лхаса оставалась миражом. Он мечтал о новой экспедиции, окончательной. Его мечты совпали с дипломатическими планами России: в Тибете разгорался конфликт между Англией и Китаем, и Россия хотела поддержать автономию далай-ламы против тех и других. Прежде всего нужна была полная информация об этих землях. В экспедиции был запла нирован состав в 27 человек на два года. Ассигновано было 80 тысяч рублей!

С Пржевальским в 1888 г. Слободу покидали Роборовский и Козлов, казак Телешов и гренадер Нефедов. Вскоре после отъезда умерла Макарьевна. Но мысли о путешествии отвлекли Пржевальского от горя. «Радость великая! – записывает он в дневнике. – Опять впереди свобода и дело по душе».

Н. М. Пржевальский, 1886 г.

В Верном (Алма-ата) он должен был отобрать солдат и казаков для своего экспедиционного отряда – добровольцев. 7 батальонов были выстроены на плацу. Он описал им опасности и тяготы. Затем отделил женатых – этих не брал никогда. Отбирал холостых, самых здоровых, причем унтер-офицерам предпочитал рядовых. Было предварительно отобрано 40 человек, а из них выбрано 10. Он подходил, смотрел «взглядом насквозь» (вспоминает один из выбранных), затем задавал короткие вопросы: «Фамилия? Куришь? Пьешь? Разряд?» – и если ответы устраивали – «Запиши его имя, Роборовский».

Отсюда также видно, что при отборе внешние данные преобладали над деловыми сведениями – ну что можно извлечь из столь короткого интервью? Зато «взгляд насквозь» – и стоит обратить внимание на одну общую особенность всех его помощников и воспитанников: они все очень красивые люди. Хорошие фигуры, чистые, открытые лица. Эклон, Роборовский, Козлов, Телешов, Воеводский – один к одному… Среди отобранных был Иван Менухов, который, по его словам, «табака не курил, водки не пил». За круглое лицо и широкую улыбку молодой силач был тотчас из Ваньки переименован в Маньку. Как-то реализовать его переименование генерал не успел.

В Пишпеке 4 октября Пржевальский охотился с Роборовским и, разгоряченный, выпил воды из реки Чу. Даже местное население остерегалось пить воду из этой реки: здесь свирепствовала эпидемия брюшного тифа. Прибыли в Каракол, разбили бивуак за городом. Но 15 октября Пржевальский почувствовал себя совсем плохо. Пригласить врача отказывался, а когда пригласили, было уже поздно. 20 октября он умер от брюшного тифа в возрасте 49 лет. Похоронили его там же, в Караколе. В советское время это стал город Пржевальский.

П. К. Козлов после экспедиции 1896 г. учеников Пржевальского.

Удивительно, сколько этот энтузиаст успел сделать за менее чем полвека своей жизни. В Тибете закрыты многие белые пятна, нанесены на карту целые хребты и озера, существование других опровергнуто. Науке стали известны сотни новых видов растений и животных и 7 новых родов. Дело его продолжили его ученики. Роборовский возглавил экспедицию 1893–1895 гг. и был разбит параличом в 1895 г. в Тибете в возрасте 38 лет. Больше ездить не мог. С экспедицией 1899–1900 гг. Козлов проник в Юго-Восточный Тибет, а в 1905–1909 гг., не достигнув Лхасы, все же беседовал с далай-ламой, изгнанным оттуда англичанами.

Ученики Пржевальского – это его создания, одно из его великих достижений. Он открыл их, воспитал и поднял к мировой славе. Трудно сказать, какую роль в этом педагогическом свершении сыграли деловая необходимость в помощниках, преданность своему призванию и забота о преемственности, а какую – простая человеческая любовь, пусть необычная и неодобренная обществом, простое томление по юношескому теплу и красоте.

Точно так трудно сказать, какое место в формировании личности самого Пржевальского занимают его страсть к охоте, его тяга к странствиям, его несомненное стремление к славе, а какое его эскапизм – жажда уйти в глушь, в пустыню, где нет тягостных оков цивилизации и где человек может быть таким, каким его создала природа. Где он и его юные соратники могут жить одной семьей.

10. Запоздалый роман?

Таким образом, по всем данным, хоть это данные косвенные, Пржевальский выступает сугубым гомосексуалом, совершенно чуждавшимся общения с женщинами. Есть только один текст, недавно опубликованный, который нарушает абсолютную чистоту этой картины. Это рассказ Марфы Мельниковой (Бацевой), из соседней с имением Пржевальского деревни Боровское. Эта женщина в старости объявила себя незаконной дочерью Пржевальского и передала в Дом-музей Пржевальского в Слободе (с. Пржевальское) и в Географическое общество свои воспоминания о рассказах матери, в которых был описан роман матери с Пржевальским.

По этим воспоминаниям, летом 1882 г., т. е. после четвертой экспедиции, Пржевальский в своих охотничьих рысканиях по окрестным лесам забрел как-то в дом Кирилла и Ксении Мельниковых, стоявший на окраине деревни. Кирилл был чрезвычайно мастеровитым крестьянином, известным всей округе, часто уходил надолго на работу к помещикам, а также был завзятым охотником. Однако он был хилый, некрасивый и сутулый. Жена Ксения была немного его моложе, очень красивая, выдана была за него не по любви, и любви между ними не было.

На почве охоты и заинтересованности мастерством Кирилла Пржевальский с ним подружился и стал часто бывать в избе. Однажды Ксения подшутила над ним: заперла его в амбаре, где он спал. Тот справедливо это воспринял как заигрывание. Когда Ксения проходила мимо него в праздничном наряде (вернулась со свадьбы), он обнял и поцеловал ее.

Прошло несколько лет. Летом 1886 г., т. е. за два года до последней экспедиции, Пржевальский пришел, когда Кирилла не было дома, и в разговоре спросил: очень ли я постарел. Ксения ответствовала, что наоборот, даже помолодел. А вот о себе сказала, что постарела: «Мне уже двадцать восемь лет» (Пржевальскому было сорок восемь). Пржевальский обнял ее и сказал:

«– Прошлый раз (это было за несколько лет до того. – Л. К.) я поступил с тобой как мальчишка-шалопай, поцеловал тебя, не сказав, что люблю тебя. А я очень тебя люблю, и ты не один раз стояла перед моими глазами там, вдали, словно царица. Я надеялся, что в разлуке пройдет, но не прошло. Ксения, любишь ли ты меня?

Мать произнесла еле слышно:

– Да.

… Мать уложила детей и проводила Пржевальского в амбар… Николай Михайлович стал часто навещать мать. Поздно вечером приходил, рано утром уходил. Хата стояла на краю деревни, и его никто не видел. Никаких разговоров не возникало.» (Гавриленкова 1999: 132).

Летом 1887 г. родилась девочка, о которой Пржевальский знал, что это его дочь. Он предлагал Ксении денег, предлагал их (якобы в помощь) Кириллу, но ни та, ни другой денег не брали. В 1888 г. Пржевальский уехал в свое последнее путешествие, и при известии о его гибели Аксинья (Ксения) на людях потеряла сознание.

Таков этот рассказ.

Николай Михайлович Пржевальский

Если даже принять это сообщение за достоверный факт, оно само по себе не противоречит выводам о гомосексуальности Пржевальского – мало ли гомосексуалов, имевших жен, любовниц и детей. Но принятие этого дополнения к картине изменило бы наши представления о характере гомосексуальности Пржевальского, сдвинув его характеристику в сторону бисексуальности. Вопрос, однако, в том, насколько достоверно это сообщение.

Смоленские публикаторы считают его достоверным. В этом их убеждает то, что в рассказе есть некоторые подробности жизни Пржевальского, которых вроде бы простая крестьянка не могла знать, а с воспоминаниями других о Пржевальском она вряд ли могла ознакомиться. Так, в рассказе сообщается, что Пржевальский не исполнял религиозные обряды, не крестился – ни входя в избу перед иконой, ни перед едой и т. п., что он цитировал стихи о русской женщине, т. е. некрасовские, а он действительно любил и знал Некрасова, и т. д.

Далее, Марфа Мельникова, видимо, не принадлежала к обширному племени «детей лейтенанта Шмидта»: она не претендовала ни на какие выгоды и не собиралась пользоваться благами как дочь великого человека. Только состарившись (свыше 60 лет) и тяжело заболев, она выдала тайну – свою и своей матери Ксении. С 1952 г. она стала записывать по памяти страничку за страничкой рассказы своей матери об этом событии их жизни, и о ее стараниях узнали ее муж и дети, а к 1954 г. ее записи собрали, отпечатали на машинке в нескольких экземплярах и отослали в Географическое общество. В 1975 г., т. е. через 20 лет после отсылки записей, она умерла. Еще четверть века записи оставались неопубликованными.

К этим аргументам публикаторы могли бы добавить и еще один факт. Летом 1886 г. Пржевальский решил съездить в Москву к докторам: его пугала полнота и отеки ног. Доктор Остроумов, осмотрев его, посоветовал: «Держите диету, купайтесь, больше ходите, а самое лучшее – заведите-ка себе хорошую девицу: жир сразу пойдет на убыль…». Не решил ли Пржевальский последовать совету доктора? Как раз в 1886 году он и завел, по рассказу Марфы, роман с Аксиньей.

Однако, не все эти аргументы представляются мне убедительными, да и в рассказе не все рождает доверие.

Во-первых, многие подробности жизни Пржевальского и черты его личности в окрестностях знали все. Так, о том, что он недолюбливал попов, не ходил в церковь и не очень уважал религию, знали даже крестьянские детишки (Гавриленков 1889: 108–109).

Во-вторых, если верны многие детали общения крестьян с Пржевальским, это еще не значит, что верно и сообщение об интимных отношениях его с хозяйкой дома.

В-третьих, никому из своих близких Пржевальский ни разу не обмолвился о том, что у него есть дочь и не оставил ни в своем завещании, ни в своих устных предсмертных наказах никаких распоряжений на ее счет – ни обеспечения, ни подарков, ничего. Ни словечка.

В-четвертых, и это главное, весь текст совершенно непохож на воспоминания неграмотной или малограмотной крестьянки, пусть даже литературно обработанные. Он скорее смахивает на очень распространенное и подробное повествование профессионального литератора, прибегающего к стилизации диалогов под крестьянскую речь и умело использующего диалектные словечки.

Марфинъка, дочь (?) Николая Михайловича Пржевальского в возрасте 20 лет

Правда, дочь Аксиньи, Марфа, в переложении которой и дошли до нас все эти сведения, – это уже следующее поколение семьи, уже с образованием: один брат учился в юнкерском училище, другой был учителем русского языка. Видимо, и сама Марфа хорошо владела языком, так что воспоминания матери дошли до нас в дочернем, сильно переработанном пересказе, к тому же отделенном тридцатью – сорока годами от устного повествования матери. Если этот текст в самом деле писала Марфа Мельникова, то в ней умер незаурядный литератор. Неясно, сколь велика в этом пространном литературном тексте (он занимает 36 печатных страниц!) доля подлинного сообщения о позднем романе генерала с крестьянкой и какова тут связь с реальностью.

Мотивы к тому, чтобы приукрасить свое прошлое романом с великим чело веком, бывают очень разнообразны и весьма часты в женских мемуарах. У Ксении это могли быть совсем не выгода и поиск славы, а простая тоска по загубленной молодости, жажда приподнять себя в глазах близких, неприязнь к мужу, и т. п. А уж дочь могла иметь еще больше причин сохранить и развить, а то и изобрести эту историю – тоже не обязательно ради своей собственной выгоды и славы, хотя и это не исключается (надо же в своих болестях обратить на себя внимание окружающих), но и ради того, чтобы получше обеспечить своих детей своим (или присвоенным) отблеском славы великого человека – как оружием в жизненной борьбе.

У публикаторов есть и еще один, коронный аргумент: «Если ко всему вышесказанному добавить и бросающееся в глаза портретное сходство Марфы с Н. М. Пржевальским – можно сделать вывод о том, что история с отцовством вполне имела место быть…» (Гавриленкова 1999: 106). Приложена фотография Марфы Мельниковой.

Ах, впечатления о портретном сходстве далеко могут завести. Как известно, памятники Пржевальскому так схожи с бюстами вождя народов, что народное сознание родило молву, будто Сталин – незаконный сын Пржевальского (хотя Пржевальский никогда не был на Кавказе, а прачка Джугашвили никогда не выезжала из Гори). Теперь, выходит, у Сталина была еще и сестра на Смоленщине – скорее всего, столь же недостоверная. Как известно, сам Пржевальский считал своими детищами не сыновей или дочерей, а Лобнор, Кукунор, Тибет… Вероятно, как и вытекает из всего его быта, он все-таки не был бисексуален. Если и был, то лишь под старость, по совету доктора.

Человек с луны: Миклухо-Маклай среди папуасов

1. Загадочное завещание

Имя Миклухо-Маклая в России известно всем. Великий путешественник-первоокрыватель, героический исследователь-одиночка, проведший много лет в диких болотистых лесах Новой Гвинеи, среди малоизвестных тогда первобытных туземцев – папуасов. В отличие от западных колонизаторов и миссионеров, он привлекал к себе туземцев не силой оружия, а только добром – лекарскими умениями, распространением материальных благ. Он стал среди них культовым героем-покровителем, память о котором жива в фольклоре папуасов еще и сейчас. Там и в XX веке рассказывали о человеке с Луны Макрае и дарованной им людям свинье с зубами на голове, которую звать «бика» (Носик 1998: 370).

Он – одна из культовых фигур и в российской этнографии. Этнографические и антропологические коллекции, привезенные им из многочисленных путешествий, составляют золотой фонд Кунсткамеры – Музея антропологии и этнографии, и основанный в ней научно-исследовательский Институт этнографии РАН носит имя Миклухо-Маклая. Николай Николаевич состоял в переписке с выдающимися учеными мира – Вирховом, Гексли, Бэром, переписывался с министрами иностранных дел ведущих держав, царь Александр III принимал его лично в Ливадии.

Впрочем, ассигнования, на которые он проводил свои дальние экспедиции, были в основном от Русского географического общества. По крайней мере, поначалу они были далеко не достаточны для путешественника. Царь помогал главным образом средствами доставки – позволял военным кораблям отвозить путешественника и его груз к облюбованным островам в Океании, моряки также обустраивали его поселение. Нехватку денежных средств Миклухо-Маклай покрывал из личных источников – расходовал на науку всё, что получал от матери на проживание. Друзья – особенно князь Александр Мещерский, но также и писатель Иван Сергеевич Тургенев – собирали деньги, хлопотали за него.

В сущности, он является предшественником Малиновского, основателя функционализма. Этот английский ученый, поляк по происхождению, считается изобретателем метода «включенного наблюдения» – исследователь изучает туземцев не наездами и не опросом информантов, а поселяется среди них и живет их жизнью. Только так он может составить себе представление о функционировании всей их социальной структуры как системы. Малиновский поселился на одном из Тробрианских островов и два года (1915–1916) жил среди туземцев. Но Миклухо-Маклай осуществил это же на Новой Гвинее почти на полвека раньше Малиновского! Он писал в голландском журнале: «Единственное средство изучить обычаи этих интересных дикарей – это жить в течение нескольких месяцев с этими первобытными бродячими ордами их жизнью» (Путилов 1985: 71).

Малиновский и Марсель Мосс выявили значение неэкономических функций первобытного обмена. Но и здесь Миклухо-Маклай предвосхитил их наблюдения. Об обмене в деревнях Горенду, Гумбу и Бонгу он писал: «Надо заметить, что в этом обмене нельзя видеть продажу и куплю, а обмен подарками. То, чего у кого много, он дарит, не ожидая непременно вознаграждения. Я уже несколько раз испытывал туземцев в этом отношении, т. е. не давал им ничего в обмен на принесенные ими кокосы, сахарный тростник и пр. Они не требовали ничего за них и уходили, не взяв своих подарков назад» (ММ 1: 97).

Но прежде всего Миклухо-Маклай собирал доказательства равенства человеческих рас и народов, равноценности разных обычаев и культурных норм.

Жизнь его была короткой, стремительной и беспокойной. Лев Толстой, восхищенный ее результатами, написал ему восторженное письмо (от 25 сентября 1886 г.):

«Вы первый, несомненно, опытом доказали, что человек везде человек, то есть доброе общительное существо, в общение с которым можно и должно входить только добром и истиной, а не пушками и водкой. И вы доказали это подвигом истинного мужества». Люди так долго жили насилием, – писал яснополянский старец, – что поверили, будто это нормально. «И вдруг один человек, под предлогом научных исследований (пожалуйста, простите меня за откровенное выражение моего убеждения), является один среди самых страшных диких, вооруженный вместо пуль и штыков одним разумом, и доказывает, что все то безобразное насилие, которым живет наш мир, есть только старый отживший humbug (вздор), от которого давно пора освободиться людям, хотящим жить разумно. Вот это-то меня в вашей деятельности трогает и восхищает, и поэтому я особенно желаю Вас видеть и войти в общение с Вами» (ММ 5: 773–774).

Но увидеться им не довелось. Обменялись фотопортретами. После смерти Миклухо-Маклая Толстой не раз повторял: «Его у нас не оценили. Ах что это был за человек!»

По Толстому, Миклухо-Маклай действовал как гуманист «под предлогом научных исследований»… Их-то Толстой ни в грош не ставил, он презирал естественнонаучные теории и наблюдения, с его точки зрения, ненужные простому мужику, это и было «откровенное выражение» его тогдашних убеждений. С точки зрения Толстого, «научные исследования» были для Маклая лишь предлогом для достижения иных, более человечных и личных целей. Насколько Толстой был близок к истине в оценке мотивов подвижничества Маклая?

Между тем в представлении самого Миклухо-Маклая научные исследования были отнюдь не предлогом для достижения каких-то истинных целей. Научные исследования обладали для него самоценностью, и свои научные задачи он ставил превыше всего в жизни – это для них, по его собственному представлению, он готов был рисковать жизнью, неустанно и самоотверженно трудиться, преодолевать бедствия и болезни. Чтобы внести свою лепту в сокровищницу фактов, из которых извлекается знание научных законов. Он горячо возражал Толстому. Он знал, что его коллекции и наблюдения обладают непреходящей ценностью, что они увековечат его имя и прославят Россию. В конце жизни он чрезвычайно был озабочен тем, чтобы «издание моих трудов осуществилось на русском языке при содействии Русского географического общества». В путешествиях он непрерывно вел аккуратнейшие записи, дневники, делал описания и зарисовки. Тысячи и тысячи их содержатся в его архиве. Он тщательно хранил, упорядочивал и заботливо перевозил их с места на место при каждой перемене обитания, понимая их ценность для науки и для собственной чести.

Но странное дело: перед самой смертью он строжайше наказал своей англоязычной жене Маргарет (он женился в Австралии), чтобы после его смерти все его рукописи и письма, которых она не поймет, т. е. все написанные на русском языке, были немедленно, в ту же ночь, уничтожены. Свои дневниковые записи он часто вел на немецком и английском языках, а на русском он записывал то, что, по его мнению, требовало скрытности, – то, что он хотел сохранить в тайне от слуг и случайных попутчиков. На русском вел дневники в ряде своих путешествий, в которых совершалось нечто тайное. На русском переписывался с русскими друзьями, в частности с ближайшим другом, князем Александром Мещерским, с которым был откровенен.

Жена в точности выполнила его волю. Всю ночь напролет она жгла его рукописи и письма (кое-что удалось спасти его братьям и друзьям – уговорили прекратить аутодафе). В огне погибли целые годы тяжелейшей работы, ушли от биографов пласты интереснейшей жизни, ценнейшие данные обратились в пепел. Ради чего?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть его биографию, прочесть многочисленные жизнеописания, проштудировать его полное собрание сочинений, где опубликованы сохранившиеся письма (ведь его письма друзьям оказались вне достижения жены), просмотреть архивы в Академии наук (ведь сочинения публиковались с изъятиями – «с незначительными сокращениями, касающимися мест, где излагаются интимные подробности жизни Миклухо-Маклая». – ММ 1: 16). Тогда выяснятся некоторые стороны его личности, ускользнувшие от почти всех биографов, хотя именно эти факторы в значительной мере стимулировали его деятельность, придавали ей дух и форму.