Текст книги "Злой"

Автор книги: Леопольд Тирманд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

– Это правда, – согласился Крушина, – верно говорите, пан инженер… – Он громко вздохнул, припомнив что-то такое, о чём предпочитал молчать.

Марта бросилась через порог, глаза у неё расширились от страха, она сразу же догадалась, куда клонит этот поблёкший, обрюзгший мерзкий тип. Мгновенным движением закрыла за собой дверь и лихорадочно принялась придвигать к ней всё, что было тяжёлого, в алькове. «Ой, Боже мой, что же это будет? Что же будет?» – проносилось в её охваченной ужасом голове.

– Ха-ха-ха! – засмеялся Вильга, словно бы приободрённый поведением Марты; его лысая голова стала багровой, – слышишь, баррикаду строит? Девушка нашлась!

– Действительно, – весело подтвердил Крушина, – вот так новость! Новый способ вести споры. Ха-ха-ха!

– Ну, Роберт, начинай! – скомандовал Вильга и ударил кулаком в дверь. Мебель с лёгким шумом отодвинулась даже от лёгкого толчка. В углу спальни стояла Марта с тяжёлой бронзовой пепельницей в руке.

– Если кто-то из вас… – начала она сдавленным голосом. По щекам её бежали слёзы.

Но инженер Альберт Вильга походкой лунатика прошёл через альков. Приблизившись к Марте, он не задержался, а двинулся дальше, в сторону кухни, словно стрела, которая не попала в цель и летит дальше в пространстве.

– Инженер, – неожиданно окликнул его Крушина, – я еду на Пружную.

Из кухни не доносилось ни звука. Вильга стоял возле раковины и дрожал всем телом, как в лихорадке. Наконец он взял себя в руки, закурил сигарету и вышел в спальню.

– Хорошо, – сухо сказал он, – я тебя отвезу.

Они вместе вышли из квартиры, и Вильга запер её на ключ. Внизу он вывел из гаража оливковый «гумбер» – другой машины под рукой не оказалось.

«Чудесная машина», – подумал Генек Шпигло, слегка притормозив на перекрёстке Ясной и Свентокшизской. Был ранний, очень приятный вечер. Световые сигналы перекрёстка яркими красками играли на фоне новых стен. Генек уважительно погладил руль «шоссона»: машина была пустая, новенькая, ещё не обкатанная. Несколько дней Генеку напоминала о себе сломанная пять недель назад ключица. Хотя он уже вернулся на работу, ему поручали только переводить пустые автобусы из одного гаража в другой или выезжать на смену какому-нибудь автобусу, который вышел из строя.

По дороге с Ясной на улицу Згоды он заметил длинный ряд легковых машин, стоящих за двумя троллейбусами перед треугольным сердцем города – площадкой на перекрёстке Братской, Шпитальной и Хмельной. Улица здесь узкая, движение транспорта напряжённое, место людное. Поток машин был остановлен сигналом светофора, а троллейбусы на остановке создавали ещё и дополнительный затор. Генек затормозил и остановился за «Варшавой».

И тут краем глаза в выпуклом внешнем зеркальце Генек заметил похожую на бульдога грузовую автомашину «шевроле». Она мчала со стороны улицы Сенкевича с недозволенной скоростью; её плоское решётчатое ветровое стекло мелькнуло в зеркальце; нарушая правила движения, машина ворвалась на свободную полосу левой части улицы; послышался сильный скрежет – шофёр затормозил. «Шевроле» неожиданно рванул в сторону, описав широкий крут на тротуаре. Прозвучал страшный крик, «шевроле» вздыбился в странном рывке, словно конь перед преградой, и, отчаянно лавируя, влился в ряды машин, двинувшихся в этот момент вперёд. На тротуаре, между магазином оптики и лавкой, где продавали бельё, остался труп молодой девушки.

В поток машин, приведённых в движение далёким сигналом, стали вплетаться люди, лихорадочно спешившие на место происшествия. Воздух наполнился возгласами, суматохой, криками. В этот отчаянный шум ворвалось гудение мощного клаксона – затрубил Генек Шмигло. Всем телом припав к рулю, Генек вывел автобус из ряда машин; большой «шоссон» загрохотал и рванулся вперёд. Сигнал его гневно гудел, словно неумолимый мститель. Глаза водителей и прохожих расширялись от волнения, когда они видели этого кинувшегося в погоню великана; балконы и окна домов заполнились зрителями, вся улица замерла. «Шоссон» проехал перекрёсток, и улица сразу заполнилась густыми подвижными толпами людей, которые бежали к убитой девушке; так на коже проступает кровь, если провести по ней хирургическим ланцетом.

Заставить при таких обстоятельствах автобус делать акробатические прыжки мог только первоклассный водитель, и Генек Шмигло был им. Но за рулём «шевроле» сидел тоже опытный водитель, к тому же не обращавший сейчас внимания ни на какие правила. Остатки алкогольного тумана исчезли из серых, как пепел, глаз уличного бандита. У него осталось единственное стремление – бороться и любой ценой уйти от погони.

Китвашевский хорошо знал, что погоня за ним уже началась. Неизвестно было только, кто, как и на чём его преследует. Он нажал на газ, ринулся через закрытые красным светом Иерусалимские Аллеи, лавируя между трамваями, которые подъезжали и с грохотом замедляли ход, потом бросился на Кручую.

Но тут ему преградил дорогу тягач с тремя прицепами, вынырнувший с Новогрудской; в сознании Китвашевского, охваченного жаждой борьбы, на какую-то долю секунды сверкнуло: «Нужно ударить прямо в прицепы!» Но он сдержался и замедлил ход. «Скорее! – подумал Китвашевский в панике, выглянув из кабины и охватив взглядом перегороженные потоком машин Иерусалимские Аллеи, – теперь во весь дух на Вильчую!» Не успел он это подумать, как из противоположного потока уличного движения прозвучал сигнал мощного клаксона, и непонятно откуда появился автобус, пересёкший течение на мостовой, словно красно-кремовый кит. «Гонятся на “шоссоне”. Наверное, внутри милиция», – подумал Китвашевский, и злая усмешка искривила его верхнюю губу.

Мотор «шевроле» бешено выл, выжимая восьмидесятикилометровую скорость; похожая на бульдога машина летела вперёд.

Позади, в кабине тяжёлого «шоссона», Генек Шмигло шептал молитву:

– Сейчас! Милый! Дорогой! Сейчас! Только ты можешь! – обращался он к машине, которая в руках Генека словно бы стала живым существом и жила его сердцем, мозгом, нервами. Автобус выл в смертельном усилии, что-то, казалось, напрягалось в моторе, как жилы на затылке у атлета, делающего последний рывок.

– Ну, – тяжело дышал в тёмной кабине Китвашевский, – ну ещё немного! Уже уходим! Отрываемся!

– Милый мой, – молил Генек.

Неуловимая черта соревнования, которая неизвестно где начинается и где заканчивается, натянулась на ровном асфальте Медзишинского вала. Ещё миг, и тяжёлый красно-кремовый «шоссон» метр за метром, дыша последним напряжением сил, стал приближаться к мчавшейся впереди грузовой машине. Потом заскрежетали тормоза, и подобный бульдогу «шевроле» заскользил длинной многометровой полосой по зеркалу шоссе, как мальчик, разогнавшийся на скользанке возле школы; несколько раз его заносило поперёк шоссе.

Из мгновенно открывшейся кабины появилась какая-то тёмная фигура, – бросившаяся к чёрному топкому берегу Вислы. Генек Шмигло с дьявольской ловкостью затормозил и выскочил из своей машины. В правой руке у него был массивный французский ключ. Пробежав несколько шагов по высокой насыпи, он остановился, тяжело дыша.

Тёмно-зелёный майский вечер под стрекотание кузнечиков мглистыми полосами ложился на прибрежные деревья и кусты. Вокруг простирались тёмные шумящие луга, быстрина весенней Вислы светлела и темнела внизу. Побродив по прохладной росистой траве и влажному песку, Генек растерянно поднялся наверх. Со стороны Гоцлавской Кемпы и зелёного поля аэроклуба виднелись немногочисленные огни; справа, по ту сторону реки, перечёркнутый посредине стрелой огромного башенного крана, – на фоне фиолетового неба, мерцавшего миллионом теней среди миллиона огней, сверкал большой город. Между Генеком и городом не было никого.

Шмигло осмотрел вблизи грузовик, озабоченно качая головой и вытирая платком капли пота на лице. На дверцах кабины, где обычно размещают эмблемы и надписи, из которых можно узнать об учреждении, управлении или фирме, не было ничего. Регистрационный номер тоже пока ни о чём не говорил, кроме того, что машина принадлежит какому-то предприятию.

«Что тут поделаешь? – размышлял Генек. – Если бы у меня был трос, я бы взял его на буксир и притащил в комиссариат. А может, там кто-то есть?» Он поднял завесу и вскочил в кузов. На полу лежало что-то, прикрытое грязным брезентом. Генек откинул брезент – на железном дне кузова оказался связанный наволочками и простынями человек. Генек дрожащими руками зажёг спичку; в мерцающем свете появились бежевые сандалии, а потом и мундир почтальона, у которого рот был забит кляпом.

Освобождённый от кляпа, Антоний Пайонк долго и бессознательно тряс головой: во время бешеной езды его беспомощная голова ударялась о дно кузова, побитое тело глухо ныло.

– Милиция! – было первое слово, которое он пробормотал.

– Пан старшина, – взволнованно спросил Генек, – ради Бога, что всё это значит? Кто вас так отделал?

– Милиция! – уже истерично голосил Пайонк. – Помогите!

– Коллега, – умоляющим тоном стал уговаривать его Генек, – я тоже в мундирчике, вот погляди: ты в форме, и я в форме. – Он не знал, как говорить с этим охваченным страхом и болью человеком, даже сам стал заикаться. Помог Пайонку подняться и вылезти из кузова. Увидев идиллически-мирный вечерний пейзаж, почтальон немного успокоился.

– Сигарету, – попросил он.

Генек протянул ему пачку сигарет и спички. Пайонк закурил, жадно затянулся и уже увереннее проговорил:

– В милицию, пан шофёр! Там есть ещё девушка! Эти мерзавцы, которые меня так… ещё замучают её!

– Где? – удивился Генек.

– Я покажу! – воскликнул Пайонк и снова задрожал всем телом. Он отвернулся от Генека и опёрся лбом о край кузова.

– Как быть? Как быть? – шептал Генек. В поисках троса он ещё раз взобрался на платформу «шевроле» и, шаря в темноте, наткнулся на какую-то тяжёлую пачку. Вытащил её и увидел старательно упакованный и перевязанный шпагатом пакет величиной с небольшой чемодан. «Что это может быть?» – заинтересовался Генек. Заметив надорванный уголок, он сунул в пакет руку и вытащил несколько продолговатых картонных полосок. «Деньги? – мелькнуло в его сознании. – Нет. Слишком узкие». Спички, которые он зажигал, падали из рук; при свете жёлтого огонька Генек успел прочитать на полоске слова: «Польша – Венгрия». Сердце его сильно забилось – больше ничего не нужно было выяснять. Тысячи мыслей и догадок закружились в голове.

– Садись, пан! – обратился он к Пайонку, – едем!

Погасив свет в автобусе, он вынул из мотора ключ, а затем открыл кабину «шевроле». «Через двадцать минут я должен вернуться за машиной», – подумал он.

– Тут, на Саськой Кемпе, есть комиссариат, – снова начал Пайонк.

– Товарищ, – сказал Генек, – ничего не бойся. Сейчас будешь давать показания.

Через семь минут похожий на бульдога «шевроле» осторожно въезжал на Вейскую улицу. Антоний Пайонк, приобретший в этот вечер богатый опыт, ни о чём больше не спрашивал.

Юлиуш Калодонт в полдень вернулся домой и подошёл к дивану, на котором лежал Гальский.

– Пан доктор, – склонился он над больным, – я вам расскажу такое, что вы не поверите.

– Вернулась Марта? Она здесь? – воскликнул Гальский, приподнимаясь на локте.

– Нет, – Калодонт опустил глаза. – Вечером, – наконец проговорил он, – вы встретитесь со ЗЛЫМ.

Гальский сел на диване.

– И не стыдно вам смеяться над больным человеком? – с укором сказал он.

– Я говорю правду, – ответил Калодонт так просто и так искренне, что Гальский вскочил на ноги и через минуту с гримасой боли опустился на край дивана.

Вечером доктор Витольд Гальский сидел в киоске Юлиуша Калодонта и отвечал на раздражённые замечания клиентов, с явным неодобрением отзывавшихся об отсутствующем продавце.

Калодонт вернулся через полчаса и сказал, тяжело переводя дыхание:

– Уже. Можете идти. Гожая, одиннадцать. Он ждёт вас у ворот.

Сердце Гальского бурно забилось: теперь, когда невероятная фантастика последних месяцев и сегодняшнее сообщение Калодонта вот-вот должны были стать реальностью, – доктор поверил в это сразу, без сомнений и расспросов. Ощутил страшное волнение, – неожиданно придавшее его истощённому организму новые силы.

– А что с Мартой? – радость погасил больной вопрос, неотступно преследовавший его весь день.

Однако волноваться легче, чем добраться до ворот на Гожей улице. Это слишком близко, чтобы ехать трамваем или троллейбусом, но пока Гальский дошёл, он совсем замучился. Провожаемый тревожным взглядом Калодонта, доктор неторопливо двинулся от киоска, осторожно опираясь на одолженную у старика палку. Доковыляв за пятнадцать минут до нужных ему ворот, он почувствовал себя так, будто искупался в слишком горячей ванне. Сердце билось тяжело и с перебоями, что-то пульсировало в висках и щемило в пояснице; влажная слабость охватила всё тело, как мокрое полотенце. Остановившись на минуту, Гальский глубоко вздохнул, опёрся рукой о стену, потом, набравшись смелости, переступил железный порог ворот.

Это были настоящие старинные варшавские ворота – тёмные и облупленные. Маленькая лампочка высоко вверху бросала бледный и мутный свет на полукруглые своды; внизу тёмные тени чередовались с бликами, падавшими из окон флигеля во дворе.

В воротах никого не оказалось. Гальский неуверенно остановился посредине, опираясь на палку, и внимательно огляделся вокруг. В этой полутьме он скорее почувствовал, чем увидел пустоту; его сразу же охватили тревога и сомнения. Заглянул во двор – также пустой, слабо освещённый огнями из окон, откуда временами долетали голоса возившихся на кухнях женщин. И вдруг взгляд Гальского остановился в самом тёмном углу ворот: там блестели два сверкающих белых глаза, словно повисших в пространстве, отделённых от невидимых лица, головы, фигуры. После секундного колебания Гальский сделал шаг в сторону этих глаз.

– Но ведь вас здесь не было? – тихо бросил он.

– Был. Всё время, – так же тихо ответил ЗЛОЙ. Это были первые слова, которые слышал от него Гальский; кровь прилила у него к лицу, сердце сильно застучало, потому что именно таким он представлял себе голос ЗЛОГО – низкий, сильный, звучный. Какой-то удивительно варшавский, с немного презрительными интонациями.

– Где Марта? – решительно спросил Гальский. Произнося в темноте это имя, он почувствовал, как его покидает волнение.

– Почему же вы её не ищете? – спросил ЗЛОЙ. Какая-то странная насмешка скрывалась в его вопросе, и прожекторы белых глаз внезапно словно потускнели от стыда.

– Я еле стою на ногах, – тихо объяснил Гальский. – Знаю, что виноват… – Он тяжело опёрся плечом о стену, но белые глаза не сдвинулись с места, рука из темноты не поднялась, чтобы его поддержать.

– А зачем же вы раньше времени вышли из больницы? – прозвучал безжалостный вопрос.

– Это был мой долг, и в конце концов… – повысил голос Гальский, – я не обязан вам объяснять.

– Путь так. Ваше право.

– Выслушайте меня, – Гальский оторвался от стены и шагнул вперёд. – Никто из нас двоих не имеет прав на эту девушку. Никто. Ни вы, ни я.

– Ни вы? – белые глаза блеснули, как минуту назад, но в низком голосе задрожала едва уловимая надежда.

– Ни я, – решительно подтвердил без тени сочувствия Гальский. – Кто может иметь какие-то права на Марту? Эти права, – добавил он осторожно, – мы будем добывать сейчас. Именно сейчас.

– Но вы ведь любите её? – низкий звучный голос в темноте стал хриплым и вызывающим, – правда? Скажите.

– Люблю, – ответил Гальский.

Белые глаза погасли.

– Пан Гальский, – прозвучал в углу низкий хрипловатый голос, – знаете ли вы, что можете остаться в этих воротах? Такие вещи случаются с людьми, которые слишком рано поднимаются с постели после тяжёлой болезни.

– Знаю, – спокойно проговорил Гальский, – а почему же тогда вы её не ищете?

В этот момент в ворота вбежал какой-то мальчик и громко свистнул. Налетел на Гальского, остановился на миг, пробормотал извинение, обошёл доктора и побежал во двор, оглядываясь на ворота. Гальский почувствовал, как чья-то рука деликатно потянула его из узкой полосы уличного света в тёмный угол.

– Вы стоите на проходе, – прозвучал очень тихий голос.

Гальский стал искать глаза, но не увидел их; вместо того на секунду сверкнула спичка и загорелся огонёк сигареты, освещая во мраке красноватые контуры лица.

– Закурите? – спросил ЗЛОЙ.

– Спасибо, – сказал Гальский и протянул руку за сигаретой.

– Я ищу её, – снова заговорил ЗЛОЙ, – целый день был на толчке. Расспрашивал одного продавца химикатов для выведения пятен – знаете, одного из тех, что торгуют возле рундуков. Он вообще знает, что там делается, но на этот раз не смог мне ничего сказать. Вчера на площадке было большое оживление. Я знал, что вряд ли нападу там на след, поэтому и хотел с вами встретиться, – продолжал ЗЛОЙ. – Одна голова – хорошо, а две – ещё лучше.

– Вы её любите? – внезапно резко и неделикатно спросил Гальский.

Белые глаза опасно вспыхнули у самого лица Гальского.

– Не ваше дело, – грубо ответил ЗЛОЙ.

– И всё-таки вы хотите помочь мне разыскать эту девушку? – дрожащим от напряжения голосом спросил Гальский. С минуту стояла тяжёлая, гнетущая тишина, только мигали пурпурные огоньки сигарет.

– Хочу, – просто ответил ЗЛОЙ. Голос его стал мягче. – Одна голова – хорошо, а две – ещё лучше, – повторил он. – Поэтому я и встретился с вами.

– Вам, очевидно, нужен союзник, – бросился в атаку Гальский, отшвырнув сигарету. Ему стало трудно дышать от волнения.

– Нужен всегда, – признался ЗЛОЙ. – Хотя у меня есть пан Калодонт и другие.

– Знаете, – горячо начал Гальский. – Я давно о вас думаю, пан… Как ваше имя?

– Генек, – ответил ЗЛОЙ.

Гальский заколебался: таким простым и обычным было это имя и так буднично произнесено, что в привычном ходе его мыслей словно что-то нарушилось.

– Вам нужен союзник, – снова начал он, но уже с меньшим воодушевлением; как-то не приходили в голову нужные слова, которые он так красноречиво провозглашал перед Колянко. – Особенно в этом положении, – внезапно оживился Гальский. – Дзярский во что бы то ни стало хочет вас арестовать.

– Ему меня не поймать, – презрительно бросил ЗЛОЙ. – Да и потом… что я ему сделал? Вам ведь, наверно, известно, что не сделал ничего такого, в чём меня обвиняют?

– Знаю, – кивнул Гальский, – знаю. Я первый разобрался в том, что вы делаете. И с самого начала я на вашей стороне. – Он произнёс эти слова так убедительно, что сердитые белые глаза смягчились и потемнели. – К тому же, – взволнованно добавил Гальский, – я обязан вам жизнью… Вы ведь тогда привезли меня в больницу.

– Нет! – дёрнулся ЗЛОЙ, сдерживая невольно просившиеся на язык слова.

– Как это… нет, – неуверенно сказал Гальский. Ему сейчас трудно было притворяться. Он хорошо знал, что не ЗЛОЙ доставил его в больницу.

– А так, что нет! – раздражённо ответил ЗЛОЙ. – Ничем вы мне не обязаны. Я появился через несколько минут, слишком поздно, да к тому же и не знал, что именно вас избивали… Я просто случайно наклонился над вами. Мне пришлось бежать, потому что в это время кто-то шёл сзади; он и отвёз вас в больницу, – в голосе его было облегчение.

Гальский усмехнулся.

– А кто же это был? – спросил он тоном союзника.

– Я и сам хотел бы знать, – задумался ЗЛОЙ. – Какой-то тип в котелке. Калодонт с ним говорил и тоже не знает, кто он такой. Видно, крутой парень.

Гальский тяжело вздохнул и опёрся о стену.

– Что с вами? – забеспокоился ЗЛОЙ.

– Плохо себя чувствую, – несмело пожаловался Гальский.

Из тёмного угла вынырнула фигура, молниеносно кинулась к скамеечке возле квартиры дворника, подняла её и неуловимо быстрым движением поставила перед Гальским.

– Спасибо, – прошептал Гальский, тяжело опускаясь на скамейку; на его бледном потном лице появилась благодарная улыбка.

– Может, воды? – заботливо спросил ЗЛОЙ.

– Не нужно, – сказал Гальский, напряжённо вглядываясь в силуэт ЗЛОГО, едва проступавший в полутьме. «Таким я его себе и представлял, – с удовлетворением подумал он. – Как приятно наблюдать за этим человеком».

ЗЛОЙ сел возле Гальского, заложив руки в карманы.

– Нужно решить, – начал он.

В это время открылась дверь в квартире дворника, и из неё вышла старая женщина.

– Кто там взял лавочку? – крикнул сварливый голос. – Это вам не Саський сад! Поставьте на место!

– Тётка, – примирительно сказал ЗЛОЙ, – товарищу стало плохо. Я сейчас поставлю.

– Плохо, черти бы вас побрали! – ругалась дворничиха. – Вам, пьянчугам, всегда плохо. А водку хлестать хорошо?

Гальский улыбнулся своему соседу, такая же улыбка осветила и сухое худощавое лицо ЗЛОГО – неожиданно они ощутили себя настоящими товарищами. Брань дворничихи, казалось, связала их одним узлом. Почему? В таких случаях объяснить что-либо невозможно.

– Пойдём, – сказал Гальский.

ЗЛОЙ схватил скамеечку и поставил её возле дворничихи. Гальский вышел на улицу и тяжело присел на одну из железных подпорок, украшающих внизу каждые варшавские ворота. Тут же возле него резко затормозил грузовик. Из кабины выскочил красивый ладный мужчина в форме шофёра городского автопарка и обратился к ЗЛОМУ, выходившему из ворот:

– Шеф! Идите-ка сюда! – и он указал на крытый брезентом кузов машины.

Гальский растерянно обернулся к ЗЛОМУ, но на лице того не было ни малейшего удивления. Из-под брезента выглянуло сарматское усатое лицо в фуражке.

– Подсадите его, шеф, – быстро проговорил Калодонт, указывая на Гальского.

Не успел Гальский и глазом моргнуть, как очутился в кузове, ловко, хотя и не очень осторожно подсаженный сильными руками ЗЛОГО и Генека Шмигло. В кузове уже сидел на скамье кто-то, наклонившись и закрыв лицо руками. Гальский был окончательно сбит с толку: быстрая смена событий, слаженные действия этих людей и, главное, странные отношения, связавшие шофёра городского автопарка со старым пенсионером-киоскёром и с человеком, которого считали грозой Варшавы, – всё вместе взятое превзошло его самые смелые и фантастические представления.

Между тем прибывшие не теряли зря ни минуты: молодой шофёр тихо и поспешно рассказывал ЗЛОМУ о каком-то случае, погоне, указывая на человека, сидевшего в позе отчаяния в глубине кузова, и на большой пакет посреди платформы. Постепенно Гальский стал кое-что понимать и включился в разговор.

– Это может быть Марта, – внезапно отозвался он слабым, но выразительным голосом, – я думаю, что…

– Очевидно, – бросил ЗЛОЙ. – Мы едем туда. А что нам делать с этими билетами, как вы думаете? – обратился он к Гальскому.

Гальский ощутил радостное волнение: «Эти билеты. – молниеносно сообразил он, – наше спасение!»

– Я думаю, – сказал он, – что мы передадим их Дзярскому. Вот будет сенсация, правда?

– Прекрасно! – тихо воскликнул ЗЛОЙ; его блестящие серые глаза засияли благодарностью. – Гениальная мысль, доктор! – Видно было, что он сразу, с одного намёка, оценил все последствия такого смелого шага.

«Вот это человек! – почти с восторгом подумал Гальский, – теперь я понимаю, почему он действовал так успешно. Ему ничего не нужно объяснять».

ЗЛОЙ придвинулся к почтальону и деликатно взял его за плечо.

– Пан!

– Милиция! – закричал Антоний Пайонк в новом припадке истерии, но тут он увидел белые глаза ЗЛОГО, и голос его постепенно стал затихать, как в репродукторе.

– Так, – сказал ЗЛОЙ, – я вижу, несмотря ни что, вы человек рассудительный. Ни один волосок не упадёт с ваших усов, если вы поведёте нас туда, где держат эту девушку.

– Хорошо, – ответил Антоний Пайонк тем самым вежливым и спокойным голосом, каким он обращался к коллегам-почтальонам, прежде чем они расходились по своим участкам. Он был очень рад, что не придётся давать никаких показаний.

– Выгонят меня, наверное, с работы, – пробормотал Генек Шмигло, садясь в кабину вместе с Пайонком, – я оставил новенький автобус без присмотра, холера! Хоть бы успеть, а то местные крестьяне переделают его на ригу.

ЗЛОЙ положил ладонь на стиснутые руки Витольда Гальского.

– Спасибо вам, – неожиданно сказал он.

Грузовик тронулся с места, свет фонаря ворвался под брезент. На пальце ЗЛОГО красноватым блеском сверкнул крупный бриллиант.

– С этого всё и началось? – тихо сказал Гальский, указывая на перстень.

– Да, – подтвердил ЗЛОЙ. – С этого. Когда-нибудь я вам расскажу. Перстень – память о страшном грехе.

Грузовик замедлил ход у перекрёстка.

– Маршалковская, – сказал Калодонт, откидывая брезент.

Оливковый «гумбер» с тихим гудением въехал в гараж. Вильга оставил ключ в машине и не спеша поднялся наверх. В гараже было темно и пусто, слышался только звук изредка капавшей воды из неплотно прикрученного крана в углу. Не зажигая света, он прошёл через ремонтную мастерскую; отсвет ясной ночи грязноватыми полосами падал сквозь пыльные квадратные окна на столы и инструменты.

Есть люди, которые боятся пустых и тёмных помещений. Инженер Вильга был не из их числа. Он закурил сигарету и немного постоял, потом зашёл в контору и отпер дверь в квартиру. Марта спала в кожаном кресле среди беспорядка. Тень усталости и волнения легла на её щёки, жемчужные капли пота блестели на лбу и над верхней губой. В комнате была страшная духота.

Вильга не запер за собой дверь. Он с ненавистью посмотрел на Марту и подошёл к столу. Нашёл стакан, вылил из него на пол остатки чая, сполоснул содовой водой из сифона и налил себе полстакана чистого джина. Машинально включил радио: из репродуктора полилась игривая и в то же время грустная музыка, Марта нервно вздрогнула и проснулась; одним взглядом она охватила комнату. Вильга миролюбиво, но свысока на неё посмотрел.

Внизу послышалось приглушённое гудение въезжавшей в гараж машины. Потом раздались быстрые шаги на лестнице, и в дверях показался Метеор.

– Алюсь! – крикнул он. – Что такое? Где же транспорт?

Вильга весело на него посмотрел.

– Что значит, где? Китвашевский всё повёз. Может, ты с ним разминулся?

– Я целый час прождал возле ворот на Вильчей, – воскликнул Метеор, – и ничего не дождался. Ничего не было. – Он нервно закурил сигарету, потом истерически крикнул: – Выключи радио!

– Налей и себе, – радушно предложил Вильга, подвигая Метеору джин.

Снизу донёсся тяжёлый знакомый шум мотора «Шевроле», и Метеор бросился в ремонтную мастерскую, к окну.

– Китвашевский! – воскликнул он и выбежал на лестницу. Его удивило, что через пустой гараж к лестнице направляется кучка людей. «Наверное, люди из “гвардии”, – подумал он. – Что же случилось?». Перепрыгивая через две ступеньки, Метеор сбежал вниз, через минуту наверху оказались пять человек; один из них тащил, ухватившись за тонкий габардиновый пиджак, беспомощное тело Ежи Метеора.

– Сюда, – сказал Антоний Пайонк, шедший впереди; он уже ничего не боялся.

– Юрек, – позвал из глубины комнаты Вильга, – кто приехал?

На пороге столовой стоял ЗЛОЙ, держа в опущенной руке бессильно повисшее тело Метеора. Медленно вышел на середину комнаты и вперил взгляд в Марту. В его глазах не было ничего, кроме страшного белого блеска. Марта схватилась руками за шею, на лице засияла радость. Белые глаза потемнели, стали мягкого серого цвета: впервые ЗЛОЙ с глазу на глаз встретился с Мартой, и она сейчас его не боялась. Удивительные трепетные чувства переполняли его, и будущее представлялось ясной солнечной дорогой. Он отпустил Метеора, и тот свалился на пол, как габардиновый мешок с костями.

– Витольд! – вскрикнула Марта сдавленным голосом; она обошла ЗЛОГО и припала к груди щуплого, исхудавшего молодого человека в смешной, слишком короткой и тесной одежде.

Гальский обнял Марту. ЗЛОЙ отвернулся к Вильге, который стоял за столом. Инженер поднял полный стакан водки.

– Ваше здоровье, – произнёс он бодрым, почти весёлым тоном, – только вас тут и недоставало. Я вот подумал, что вы придёте. И пожалуйста… Он поднял стакан к губам и закинул голову назад.

Глаза ЗЛОГО вспыхнули, словно расплавленная сталь. Неуловимым движением он протянул вперёд руку, и на тонких губах Альберта Вильги кровь смешалась с водкой и разбитым стеклом.

В конторе зазвонил телефон. Генек Шмигло, стоявший на пороге, мгновенно схватил трубку.

– Пана Героевского! – прозвучал мужской голос. Быстро! Говорит Вчесняк! – Генек отстранил трубку от уха, посмотрел на неё, потом заглянул через переднюю в глубь комнаты, откуда доносились крики, возня, глухие удары и быстрая, живая и в то же время грустная музыка, в которой выделялись ударные инструменты. Генек снова поднёс трубку к уху.

– Пан Вчесняк! Подождите немного! Пусть сначала наступит развязка. Роды продолжаются. – Он положил трубку, вынул из кармана складной ножик, раскрыл его и взялся за телефонный шнур.

– Сейчас! – послышался голос из передней; на пороге появился Гальский.

– Кто звонил? – быстро спросил он.

– Какой-то человек. Назвал свою фамилию – Вчесняк, – ответил Генек.

– Прекрасно, – похвалил Гальский, – работаете безупречно.

Генек улыбнулся: ему всё больше нравился этот худой щуплый человек – он вносил во всё порядок и организованность – то, чего не хватало их романтичному шефу.

– Телефон не трогайте, понадобится, – сказал Гальский.

Вошёл ЗЛОЙ.

– Что такое? – спросил он. В нём не было заметно ни малейшей усталости; он казался абсолютно спокойным, словно только что ел мороженое.

– Ничего, – ответил Гальский, что-то лихорадочно отыскивая в телефонной книге, – уже нашёл. – Он набрал номер.

– Можно попросить поручика Дзярского? – Гальский помолчал несколько секунд, потом добавил: – Срочное дело, прошу соединить меня с ним. Должен сообщить ему очень важную вещь. Видимо, он в канцелярии. Моя фамилия? Гальский. Доктор Витольд Гальский. – Он улыбнулся ЗЛОМУ и Марте, которая вместе с Калодонтом появилась в дверях. – Алло! – бросил Гальский в трубку. – Поручик Дзярский? Говорит доктор Витольд Гальский…

– Где вы сейчас? – раздался в трубке спокойный, но энергичный голос, – а мы вас ищем. В больнице считают, что вас кто-то схватил.

– Не совсем так, – усмехнулся Гальский, – схватили одного очень дорогого мне человека, а не меня.

– Я знаю, – едва заметное недовольство ощущалось в энергичном голосе. – Мы уже напали на след панны Маевской. К сожалению, пани Маевская слишком поздно заявила об исчезновении дочери, потому и произошла задержка.

– Интересно, – сказал Гальский. – Значит, вы знаете, где я нахожусь. Марта Маевская сейчас рядом со мной. На всякий случай, поскольку вам будет трудно соединиться с нами, прошу передать пани Маевскской, что с Мартой ничего плохого не случится, хотя она не сразу вернётся домой.

В трубке стало тихо.

– Доктор, – проговорил поручик Дзярский голосом, каким говорят обычно, закусив от злости губы, – боюсь, что вы вмешиваетесь не в свои дела.

– Очевидно, – вежливо ответил Гальский, – вмешиваюсь. И Марта тоже. Бедная девушка боится возвращаться домой. Опасается, что вы будете требовать от неё показаний, касающихся ЗЛОГО.