Текст книги "Злой"

Автор книги: Леопольд Тирманд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Девушка вышла на углу Желязной и Хлодной. Она неторопливо шла по Желязной в направлении к Златой. Улица была слабо освещена, вокруг сновало множество людей, слышались громкие разговоры, смех. У ворот сидели на низеньких скамеечках старые дворничихи, из открытых ещё магазинов пробивались лучи света и пахло вечерним хлебом. Гуляли молодые пары, громко разговаривая и смеясь, как бывает только в начале знакомства. Некоторые тихо шептались, прижавшись друг к другу, что обычно для второй фазы счастья, а другие шли и обиженно молчали, ибо для них настала уже третья фаза – заботы, которые у всех молодых людей одинаковы, но им самим кажутся совершенно исключительными и незаслуженными.

«Как он сегодня сказал? – размышлял Колянко, не отрывая взгляда от стройных ног идущей впереди девушки. – Он сказал, что включаются в игру какие-то переживания. Что в последнее время мы редко видимся. Кубусь, Кубусь! Разве мало беды Мефистофеля-Дзюры? Милый мой, глупый мальчишка, ты ещё не знаешь, чего можно ожидать от женщины. Но я знаю, и я здесь, чтобы тебе это сказать и помочь».

Девушка зашла в кооперативный магазин, и Колянко пришлось нырнуть в толпу покупателей. Она купила четвертушку масла, немного ливерной колбасы и печенье; всё это было уложено в сумку, извлечённую из кармана пиджака.

«Вот то, что больше всего нравится мужчинам. Покупки для нас», – с горечью подумал Колянко: он хорошо знал, как Кубусь любит такую колбасу. Девушка вышла из магазина, прошла ещё несколько шагов и открыла дверь второразрядного бара.

«Ну, конечно…», – подумал Колянко и через минуту вошёл в ту же дверь, прочитав вывеску «Бар “Наслаждение”». Через минуту он уже пожалел, что зашёл сюда. Дешёвенький бар был почти пуст, но Колянко сразу же почувствовал себя здесь лишним. Из-за обитой никелем стойки к нему с любопытством повернулось лицо полной женщины. Официант, сидевший с закрытыми глазами на перевёрнутом стуле, открыл один глаз и вперил в Колянко пронзительный взгляд.

«Зачем я сюда пришёл?» – стучало в голове Колянко. Широкоплечий официант подошёл к столику, за который сел журналист, и спросил с ноткой раздражения в голосе:

– Что подать?

– Большую кружку светлого! – ответил Колянко.

На лице и во взгляде официанта он прочёл выразительный вопрос: «Чего ты тут ищешь, недотёпа? Чего этой морде надо?» У него появилось желание поскорее удрать отсюда, без единого слова.

В это время из-за потёртой портьеры вышла девушка Кубуся. Она была в грязноватом фартуке и вытирала руки тряпкой. Колянко окончательно растерялся.

«Ничего не понимаю, – почти испуганно подумал он. – Она здесь работает?»

– Гавайка, – позвала толстая женщина из-за стойки, – выдай бутылку светлого. Иду ужинать.

«Гавайка! – повторил про себя Колянко. – Как удачно!» Чёрные волосы, большие тёмные глаза, пухлые губы, немного выступающие скулы. «Гавайка… Хорошо».

Официант принёс бутылку пива и большую поллитровую кружку.

«Почему тут так враждебно на меня смотрят?» – задумался журналист.

– Пан официант, – крикнул он со всей возможной вежливостью, – могу я расплатиться?

Он смотрел на девушку, и взгляды их встретились.

«Узнала меня, – подумал он с досадой. – Что теперь будет?» – Рубашка прилипла у него к спине от беспокойства.

Гавайка вышла из-за буфета и подошла к Колянко, всё ещё держа в руках тряпку.

– Мы знакомы, – проговорила она холодно и многозначительно, подсаживаясь без приглашения к его столику. – Зачем вы сюда пришли, пан?

– Добрый вечер! – натянуто улыбнулся Колянко. – Я оказался здесь совсем случайно. Мне захотелось пива.

– А-а-а, – проронила с сомнением Гавайка, – наверное нет. Вы, пан, коллега Кароля Дзюры. Должно быть, он вас сюда послал. Он уже устраивал такие номера, когда мы в последний раз поссорились.

– Коллега? – усмехнулся Колянко с недоброй иронией. – Это слишком сильно сказано.

Внезапно он почувствовал, что дорого бы дал, чтобы завоевать доверие девушки.

«Как это сделать? – лихорадочно размышлял он. – Как этого добиться?»

Тёмные, с красивым разрезом глаза Гавайки наблюдали за ним насторожённо и враждебно.

– Этот Кароль – очень приличный парень, но скажите ему, пан, чтобы он от меня отвязался. Ничего не поделаешь. Я ему уже сказала сегодня, а он настаивает. Жалко, но что делать?

Что-то похожее на внезапное желание поделиться с кем-то своими чувствами блеснуло в глазах Гавайки.

«Сейчас!», – подумал обрадованный Колянко и хитро спросил:

– А кто тот парень, с которым вы, панна, были сегодня? Такой блондин?

– Люлек? – бросила девушка, явно польщённая его вопросом, но тут же сощурилась, как кошка. – А вам что до этого? Кто вы такой? – спросила она, повышая голос.

Официант у буфета посмотрел на них с интересом.

– Вы, панна, отвечайте, хорошо? Только без крика… – сделал Колянко рискованный ход.

– А… так один знакомый, – неожиданно тише и спокойнее ответила Гавайка.

– Кто он, этот Люлек? – решительно настаивал Колянко.

В глазах Гавайки мелькнула варшавская сообразительность, губы её сложились в хитрую гримасу.

– Хотите спрашивать – сначала покажите удостоверение, – заявила она с осознанной уверенностью. – Ради красивых глаз не скажу ничего. Разговариваю с агентами только так. Не иначе!

«Явно защищает его, боится за него, – подумал Колянко; он ещё не решил, радоваться этому или печалиться. – Неужели с Кубой действительно что-то не так?» – внезапно кольнуло его в сердце.

– Нн-е-ет! – засмеялся он со всей возможной искренностью. – Я не из милиции. Этого Люлека я знаю лучше вас. Я просто шутил, как говорится, брал вас на пушку.

Гавайка смотрела на него с возрастающим недоверием.

– А вы кто такой? – перешла она в неожиданную контратаку. Дзюру знаете, Люлека знаете…

– Я журналист, – серьёзно ответил Колянко. – Знаю массу людей в Варшаве.

Что-то совершенно новое вспыхнуло в глазах Гавайки, и Колянко это заметил.

– Где вы работаете, пан? – спросила Гавайка, почти умоляюще.

– В газете «Экспресс вечорни».

Какую-то минуту оба молчали.

– А вы не могли бы назвать своё имя? – в голосе девушки была мольба, на этот раз уже откровенная.

– Моя фамилия Колянко. – Он пронзительно посмотрел на неё. – Эдвин Колянко.

Глаза девушки потеплели, в голосе зазвучали нотки неожиданной симпатии.

– Он мне всё время рассказывал о вас, – проговорила она без улыбки, серьёзно, с глубоко затаённой ревностью. – Очень вас любит. Говорит о вас, как о своём отце.

Колянко молчал, не зная, что сказать, как отблагодарить за эту искренность.

– Кто? Люлек? – спросил он с хитрой усмешкой.

– Да, Люлек, – подтвердила Гавайка.

В эту минуту за столом, где сидели четверо парней, разразился скандал. Сначала послышались гневные голоса и проклятия. Затем полетел стул, опрокинутые стулья с грохотом упали на пол. Двое парней вскочили на ноги, дрожа от звериной ярости. Это были высокие крепкие молодые люди с багровыми лицами, на которых сейчас пылала ненависть. Два их товарища тоже рывком поднялись, бледные и дрожащие. Они бросились разнимать противников, выкрикивая пискливыми от волнения голосами:

– Юзек! Успокойся! Владек! Не дури! Прошу тебя! Юзек! Уймись! Сделай это для меня! Тут люди! Владек! Возьми себя в руки! Юзек!..

Гавайка побледнела. Колянко почувствовал, что сердце словно разрывается от волнения и бьётся уже где-то в горле. Он был не в силах оторвать словно загипнотизированный взгляд от этой группы, не мог сдвинуться с места.

Из-за портьеры выскочил коренастый человек с толстой шеей и точками на огромном носу. Он кинулся в самый центр свалки, выкрикивая:

– На улицу! Вот отсюда! Сейчас же! Гавайка, в милицию!

Противники рвались друг к другу, дёргались в объятиях товарищей.

– Юзек! Ради ран Божьих! Владек! Дорогой! Брат!

– Он мне тут не будет тявкать, этот голодранец паршивый! – тяжело дышал Владек.

– Я ему покажу, золотарю вонючему! – хрипел Юзек.

«О Боже! – лихорадочно думал Колянко. – Они же поубивают друг друга. Такие здоровенные, сильные парни…»

– Милиция-я-я! – вопила толстая кассирша.

Дверь бара распахнулась от толчка снаружи, несколько людей вбежали внутрь и нерешительно остановились. В этот миг Владек на секунду вырвался из рук товарища, схватил Юзека за волосы и дёрнул вниз, стукнув его одновременно коленом в подбородок. В волосах Юзека брызнули узкие струйки крови, лицо сразу побагровело и вспухло. Юзек, словно раненый кабан, одним рывком сбросил с себя официанта и товарища и молниеносно, с силой парового молота, ударил кулаком прямо по носу Владека, который стоял, словно огорошенный собственным поступком.

Удар был сильный – послышался треск сломанной кости. Владек обмяк, пошатнулся и упал на опрокинутый стул. Начался настоящий кошмар. Казалось, ничто не может сдержать разрушительную силу, накопившуюся в могучем теле Юзека, и люди, воздух, всё вокруг разлетится сейчас вдребезги. Однако секунды, которая понадобилась Юзеку, чтобы раскидать мебель, преграждавшую ему дорогу, этой секунды хватило Владеку, чтобы схватить бутылку из-под пива. Грохот расколоченных стульев слился со звоном разбитого толстого стекла: одним точным сильным взмахом Владек разбил бутылку о стену и ощетинившимся остриём её горлышка изо всей силы ткнул в лицо Юзека, когда тот кинулся на него из-за поваленной мебели. На какую-то долю секунды в баре «Наслаждение» установилась мёртвая тишина, а потом раздался отвратительный вой Юзека, который обеими руками держался за изуродованное, окровавленное лицо.

Владек бешеным прыжком подскочил к двери и выбежал в темноту улицы, расшвыривая по пути толпу.

– Мамочка! – хрипел Юзек. – Мамочка! – он опустился на колени, не отрывая от головы рук. Никто к нему не подходил. Юзек упал на пол и судорожно забил ногами.

Люди стояли вокруг, как загипнотизированные. И внезапно словно разорвался заколдованный круг. Гавайка первая бросилась в самый центр побоища, за ней официант – пан Сливка, товарищи Юзека, другие люди.

Зазвучали выкрики, полные истеричной тревоги: «Врача! Милицию! Скорую помощь! Спасите!» Но все голоса перекрывал звериный вопль Юзека.

Колянко не двигался с места, словно вросший в землю. Крупные капли пота выступили на его смертельно бледном лице. Вдруг он почувствовал руку Гавайки, подталкивавшей его к выходу.

– Идите отсюда, пан! – услышал он её голос. – Быстрее! Сейчас же! Вот-вот прибежит милиция. Зачем вам попадать в свидетели?..

Колянко послушно позволил вытолкать себя на улицу. Под фонарём, на Желязной, он долго пытался зажечь дрожащими пальцами сигарету.

«Как это можно? – шла кругом его голова. – Как можно? Бутылкой, острым краем, прямо в лицо. В лицо человеку! Как можно!» И внезапно он понял, что Кубусь – тут, в этом баре, с этими людьми. Представил себе чётко и остро, что произошло бы с Кубусем, если бы… Какая-то свалка, скандал… Ясно и холодно подумал, что Кубусь больше не вернётся сюда. Что он, Эдвин Колянко, не может этого допустить.

3

По улицам едва можно было проехать. Маленькие серебристо-голубые машины радиоцентра с громкоговорителями распространяли последние сообщения с трассы велогонки Варшава – Прага – Берлин; к ним устремлялись толпы людей, пренебрегая правилами движения, рискуя жизнью и вызывая гневную брань шофёров.

– Люди посходили с ума из-за этой гонки, – пожаловался Ежи Метеор молодому человеку лет тридцати.

– Угм, – безразлично кашлянул тот.

Они сидели в небольшой машине старого типа, с фибровым лёгоньким кузовом красного цвета. Машину вёл спутник Метеора с довольно-таки противной внешностью: большущим кривым носом, осёдланным очками, и прыщавым лицом. Одет он был изысканно, но крикливо: слишком широкий воротничок, слишком сильно затянутый мятый галстук.

– Поезжайте прямо Аллеями до Желязной, пан доктор, – посоветовал Метеор, заботливо поправляя складку мягких фланелевых брюк.

– Угм, – раздражённо буркнул врач.

– В самом деле, – угодливо улыбнулся Метеор. – Вам необходимо собрать деньги на что-нибудь получше этого грязного футляра на колёсах. – Он указал кивком на неуклюжий кузов машины, в которой они ехали.

Машина свернула на Желязную, потом на Крахмальную улицу и остановилась напротив облупленного каменного дома. Метеор и доктор вышли из машины. Доктор тщательно закрыл дверцу, спрятав ключи в карман. Они прошли через тёмные бесконечные гаражи. Врач бросил недокуренную сигарету и старательно затоптал её подошвой.

Во дворе повсюду валялись различные автомобильные принадлежности, бетонированная площадка для ремонта шасси свидетельствовала о солидности размещённого здесь предприятия. Пятна смазки вокруг, демонтированные машины без колёс, разобранные моторы, рабочие в засаленных комбинезонах и грязных спортивных рубашках, возившиеся возле машин, – всё это составляло картину, полную жизни, немного однообразную из-за преобладания серо-коричневых тонов.

К прибывшим подошёл блондин с пятнами смазки на давно не бритом лице, с приклеившейся в уголке рта сигаретой. Он обтирал тряпьём грязные руки.

– Добрый день, пан директор, – улыбнулся блондин Метеору, не выпуская изо рта недокуренную сигарету: он говорил с певучим провинциальным акцентом.

– Как дела, Пацюк? – дружески поздоровался Метеор. – Пан инженер есть?

– Да, есть, есть, – запел Пацюк. – Прошу, прошу.

Он отступил в сторону, давая им дорогу. Метеор с доктором направились в глубь гаража, и Метеор толкнул фанерную дверь с картонной табличкой, на которой чернела выведенная тушью надпись: «Контора». За фанерной дверью тянулся небольшой коридорчик, где сразу бросалась в глаза тяжёлая обитая кожей дверь с надписью на стеклянной табличке: «Директор». Метеор отворил её и шутливо постучал изнутри. Послышалось громкое: «Прошу!»

Метеор пропустил вперёд врача.

– Привет, Алюсь, – по-приятельски приветствовал он лысого мужчину с длинным обвисшим лицом, который поднял из-за письменного стола бледные, бесцветные глаза и взглянул на вошедших.

– Привет! – холодно ответил, вставая, инженер Вильга.

– Позвольте представить, – непринуждённо жестикулировал Метеор. – Пан доктор Дзидзяшевский, пан инженер Вильга. Пан доктор интересуется хорошими машинами, – продолжал он.

– Это меня очень радует, – скупо усмехнулся Вильга. Доктор Дзидзяшевский ответил такой же усмешкой.

– Угм, – кашлянул он, подчёркивая этим своё присутствие и участие в разговоре, после чего стал с интересом разглядывать всё вокруг.

Комната была без окон, ярко освещённая лампочкой под матовым колпаком. Здесь стояли письменный и канцелярский столы, застланные потёртой зелёной бумагой; у стены размещался конторский сейф. Занавеска из красного сукна против двери скрывала, видимо, вход или нишу.

На фоне этого стандартного канцелярского помещения ярко выделялась большая коллекция серебряных и хрустальных кубков, снабжённых металлическими пластинками с длинными выгравированными надписями. Кубки стояли повсюду: на шкафу, на письменном столе, на полке с бухгалтерскими книгами.

– К делу, панове, к делу! – шутливо напомнил Метеор. – Доктор – старый скупердяй, но решился наконец ликвидировать свой бумажный лимузин и купить что-нибудь приличное. Алюсь, что у тебя там есть на полках?

– «Гумбер», модель 1954 года, с комплектом запасных частей, – безразлично ответил Вильга, без купеческого оживления и малейшего намёка на расхваливание своего товара.

– Осмотреть! – буркнул Метеору доктор.

Сразу было видно, что этот человек вылеплен из твёрдой глины с примесью толчёного кремня.

– Ну, Алюсь, – только Метеор и вносил в это дело что-то похожее на традиционный торговый дух. – Веди! Будем осматривать.

Они вышли из конторы и спустились по железной лестнице в гараж, где в углу темнел силуэт красивой обтекаемой машины. Вильга повернул выключатель, и по углам помещения загорелось несколько лампочек. В глазах доктора вспыхнула жадность. Он долго ходил вокруг оливкового кузова, который поблёскивал чудесным лаком, кое-где, правда, немного поцарапанным. Неожиданно он остановился возле Вильги и, не отрывая глаз от машины, спросил:

– Сколько?

– Шестьдесят, – ответил, закуривая, Вильга.

Доктор быстро вытащил свой портсигар и прикурил у Вильги.

– Даже недорого. Но не для меня.

– Почему же, почему? – встревоженно дёрнулся Метеор.

– Слишком хороша, – сухо ответил доктор.

Вильга понимающе улыбнулся.

– Можно сделать, – проинформировал он деловым тоном.

– Не понимаю, – сухо обронил доктор.

– Сейчас я объясню, пан доктор. – Метеор взял Дзидзящевского под руку. – Добавите ещё восемь, ну, скажем, хотя бы только пять тысяч и будете иметь машину-мечту, такую, как вам нужно.

– Не понимаю, – повторил врач с осторожным упорством.

Вильга поднял на него свои блёклые глаза.

– Мне нравится, что вы автомобилист, доктор. Вижу, как вы смотрите на машину. Люблю автомобилистов. За пять тысяч всё будет в порядке.

– Не понимаю, – в третий раз заявил доктор.

– Видите ли, пан доктор, – тоном терпеливого педагога начал Метеор. – Вы знаменитый гинеколог, которого в Варшаве повсюду ценят. Вы легко зарабатываете свои тридцать тысяч в месяц, не правда ли? Это позволяет вам различными способами облегчать свою жизнь, что, скажем прямо, совершенно невозможно для каких-нибудь референтов министерств. Разве не так?

– Не люблю глупых шуток, – хмуро ответил доктор. – О том, сколько я зарабатываю, можете узнать из ведомости на зарплату в поликлинике, где я работаю.

– Хорошо, хорошо, – благодушно перебил Метеор. – Мы среди порядочных людей, пан доктор. Ты только послушай, что он говорит, Алюсь! – фамильярно обратился он к Вильге. – Дзидзяшевский, гинеколог, золотые руки, человек, которого обожают панночки из хороших семей, живёт на зарплату в поликлинике… Нужно написать об этом в «Шпильки». Лучшая шутка недели, разве нет?

– Заткнись, Метеор, – без тени улыбки посоветовал Вильга.

– Пан доктор, – вежливо обратился он к Дзидзяшевскому, – я вас понимаю. Эта машина вам не подходит, потому что некие злостные и придирчивые учреждения, скажем, такие, как финансовый отдел, который существует исключительно для того, чтобы усложнять жизнь людям с творческой инициативой и размахом, – так вот, эти учреждения могут сделать совсем неуместные выводы из факта приобретения вами такой прекрасной машины. Но есть способы этого избежать. Вы, как автомобилист, знаете, что самое ценное в машине. Значит, достаточно будет применить некоторые косметические меры, чтобы наш «гумбер», не утратив своих ценных качеств, приобрёл такой вид, что агенты налогового отдела заплачут слезами сочувствия, едва его увидят. Это будет стоить пять тысяч.

Врач глубоко задумался на несколько секунд, потом заявил:

– Пятьдесят пять вместе с косметикой, согласны?

– Что вы, пан! – резко дёрнулся Метеор.

– Шестьдесят, – коротко повторил Вильга.

– Не будем спорить из-за каких-то пяти тысяч, – сухо заметил врач. – Согласен.

– На когда это вам сделать, пан? – с холодной купеческой вежливостью спросил Вильга.

– Алюсь! – суетился Метеор. – Что ты творишь! Такая машина!

– Пожалуйста, ещё на этой неделе, – равнодушно проговорил доктор. – Только я не могу перевести деньги на ваш счёт. Получите наличными, хорошо? Не затруднит ли такая операция вашу бухгалтерию?

– Не очень затруднит, – так же вежливо ответил Вильга. – Как-нибудь уладим.

– Потому что, знаете, панове, – доктор неожиданно стал разговорчивым, – столько хлопот с этими деньгами. Вы знали Легабецкого? – обратился он к Метеору.

– Легаку? – с небрежной фамильярностью бросил Метеор. – Ещё бы не знать! Старый кореш. Ходили до войны в одну школу. Вместе получили аттестат зрелости в начале оккупации. Что с ним? Знаю, что денег у него, как ни у кого. Он всегда соображал на этот счёт, и к тому же везло ему здорово!

– Представьте себе, пан, – влип. По крайней мере, на несколько лет. Всё из-за денег.

– Как это? – удивился Метеор. – Ведь Легака – это признанная государством частная инициатива. Предприниматель в рамках всех уставов, патентов и правил.

– Вроде бы и так, – ответил доктор, – но его погубили деньги или, скорее, их излишек. Легабецкий начал свою карьеру сразу же после войны – производил зубной порошок. Казалось бы, несложная технология. Достаточно, как известно, иметь определённое количество мела, чтобы стать фабрикантом большого масштаба. Мы знаем также, что власти тогда имели собственные, достаточно серьёзные, заботы и не придавали особого значения проблеме зубного порошка. Но некоторые достижения Легабецкого показались им всё же настолько подозрительными, что однажды к этому поборнику гигиены явились несколько панов, ещё в военных, выгоревших на солнце мундирах, и конфисковали у него все запасы сырья. Выяснилось, что это даже не мел, а какой-то гораздо более дешёвый минерал. У посетителей было дело и лично к Легабецкому, но они не застали его дома.

Когда он снова появился в Варшаве, то был уже видным деятелем экономики и даже членом демократической партии. Легабецкий имел небольшую фабричку, где работало пятьдесят рабочих, согласно нормам, установленным для частной инициативы. С их помощью Легабецкий изготовлял ответственную деталь какого-то важного аппарата – гидравлического или измерительного. Он рассказывал мне, что аппарат состоит из семи основных частей, и каждую из них делают на отдельной фабрике с коллективом из пятидесяти рабочих. Никогда не говорил только одного: что все семь фабрик подпольно принадлежат ему, и есть ещё восьмая, где собирают эти части в единое целое.

Таким образом, у него работали четыреста рабочих и ещё семь официальных, хотя и фиктивных владельцев этих промышленных предприятий. Голова, да? Нужно иметь голову, чтобы в наших условиях сколотить такой концерн, верно? И поскользнуться на ровном месте! Представьте себе, он уже столько нахватал, что не знал, куда деть. И поэтому заказал большую цистерну из высококачественной меди, которую закопал у себя в саду, на Залесье. Из цистерны выходила труба, маленькое отверстие которой было старательно спрятано в траве, под яблоней. Легабецкий ходил туда по вечерам и каждую неделю бросал через трубу в цистерну золотые доллары, голландские гульдены и английские фунты. Кто-то подсмотрел, милиция выкопала цистерну; от золотой валюты добрались до восьми фабричек, и таким образом припаяли бедному Легабецкому двенадцать лет.

– Жаль человека, – буркнул Вильга. – Такой талант. Финансист.

Доктор обратился к Вильге:

– Буду у вас, панове, в конце недели. Привезу деньги. Ну и, конечно, приглашаю на традиционную рюмку. Вас, пан, тоже, – холодно бросил он Метеору.

– Очень благодарен, – вежливо, но, как всегда, деревянно ответил Вильга; он держался, как образцовый владелец образцового автомобильного салона.

Доктор Дзидзяшевский посмотрел на-него с явной симпатией.

Вильга выключил свет, и все направились к выходу. Во дворе их глаза, привыкшие к полумраку, с минуту ничего не видели. Этой минуты было достаточно, чтобы небольшая тёмная фигура человека, который внимательно наблюдал всю сцену и прислушивался к раз говору возле оливкового «гумбера», беззвучно спряталась за длинный кузов полуразобранного «кадиллака» старого типа.

Во дворе Вильга, Метеор и доктор обратили внимание на кучку механиков и рабочих, которые смеялись и шутили, столпившись вокруг чего-то так тесно, что не видно было даже объекта их шуток.

– До свидания, пан, – проговорил доктор.

– До свидания.

– Знаешь, Алюсь, – сообщил Метеор, – помчусь в контору. Меня дожидается председатель. Я воспользуюсь машиной: пан доктор меня подкинет. Хорошо, доктор?

– Ничего не поделаешь, – равнодушно согласился врач. – Но немедленно – я спешу.

Они попрощались, и Метеор с доктором направились к воротам. Вильга собирался подойти к механикам, но сверху донёсся голос Пацюка:

– Пан инженер, телефон!

Вильга поднялся по железной лестнице наверх, зашёл в контору и, не закрыв за собой дверь, взял трубку.

– Да, – ответил он через минуту. – Буду. С удовольствием. Прошу принять, пан председатель, мою благодарность. Ха-ха-ха, – тихо засмеялся он. – Форма? Да, для меня это очень важно. А сегодняшний вечер я считаю важной датой в истории общественной жизни нашей сферы. Банкет? Прекрасное название! Итак, сегодня вечером в «Крокодиле». Костюм – вечерний, правда? До свидания. Моё почтение.

Он положил трубку, взял со стола сигареты и вышел.

– Пан инженер, – подошёл к нему, Пацюк. – Там пришёл к вам какой-то пан.

Вильга вернулся в коридорчик. На стуле, у двери конторы, сидел маленький невзрачный человечек в тёмном, немного потёртом, очень старомодном костюме; между коленями он держал зонтик, на коленях лежала сброшенная с лысой головы шляпа-котелок; жёлтое лицо с выступающими скулами и длинным носом было, как у спящего, неподвижным и бесстрастным.

«Как я мог его не заметить», – задумался Вильга, но человечек был таким воплощением безликости, что тут не над чем было и размышлять.

– Вы ко мне, пан? – сухо спросил Вильга.

Человечек открыл глаза, тёмные, небольшие, но неожиданно полные жизни, поднялся и ласково усмехнулся.

– Да, – вежливо ответил он, – я насчёт ремонта. Моя машина стоит во дворе.

– Может, мы сойдём вниз? – слегка поклонился Вильга. – Я посмотрю машину.

Он был в превосходном настроении, что проявилось в безукоризненной корректности: удачная продажа смягчила его, приглашение на банкет польстило самолюбию, а этот удивительный человечек, словно выскочивший из какого-то водевиля, окончательно его развеселил.

Оба сошли вниз. Интерес механиков уже пропал, и посреди двора одиноко стояла машина, которая несколько минут назад возбуждала такую шумную весёлость.

Как ни странно, вид этой машины произвёл на инженера Вильгу совсем иное впечатление: выражение его поблёкшего длинного лица неожиданно изменилось, и если на таком лице вообще могло отразиться душевное состояние, которое называют воодушевлением, то это случилось именно сейчас. Коричневый румянец выступил на скулах, вспыхнули большие оттопыренные уши, правое веко задрожало.

– Чья это машина?! – впервые за много лет голос Вильги повысился до восклицания.

– Моя, – пан с зонтиком обратил к Вильге своё сухое лицо и бросил на него взгляд, в котором были и лёгкое удивление, и удовлетворённость.

– Пан, – проговорил Вильга. – Пан…

Он не мог выдавить из себя ни слова: от волнения у него перехватило горло.

Машина, вызвавшая такой восторг у Вильги и такую весёлость у его людей, действительно оправдывала столь противоречивые чувства: это был старинный автомобиль со спицами в колёсиках, так называемый «кабриолет-лодочка», той модели, которая была в моде сразу же после первой мировой войны. У людей со склонностью к бессмысленному смеху он и в самом деле мог вызвать беспричинную весёлость, но у тех, кому было что вспомнить, эта машина пробуждала сладкие сентиментальные чувства.

Среди последних совершенно неожиданно оказался инженер Альберт Вильга: несколько минут он, как околдованный, всматривался в кабриолет, потом схватил своего скромного посетителя за плечо и потащил его наверх, тщательно закрыв за собой дверь конторы.

– Садитесь, пан, – промолвил он, справившись наконец с волнением. – Прошу вас минуту подождать. – Он раздвинул занавеску из красного сукна и открыл спрятанную за ней дверь, которую тут же старательно запер.

«Неужели там есть ещё какое-то помещение? – подумал пан с зонтиком. – Интересно. Ведь эта пристройка опирается на стену сгоревшей фабрики, вход на которую был со стороны Гжибовской. Сейчас, сейчас! Если комната, где я сижу, находится в задней части пристройки, значит, в её наружной стене должен быть какой-то ход. Следовательно, там, на территории разрушенной фабрики, есть ещё помещение, принадлежащее инженеру Альберту Вильге. Возможно, даже квартира? Интересно…»

Вошёл Вильга с бутылкой французского коньяка и двумя рюмками. Он молча поставил рюмку перед своим гостем, налил в обе рюмки топазово-золотистую жидкость, сел за письменный стол и заговорил:

– Выслушайте меня, пожалуйста, пан. Я не выношу дешёвой банальности и принёс этот коньяк не для того, чтобы, как говорится, обмыть дело. Я достал его, желая вместе с вами отметить великую минуту.

– Понимаю, – ответил пан с жёлтым лицом. Его чёрные глаза светились умом. – Я угадываю в вас человека, который знает, чего хочет, а хочет он вещей великих и необычайных.

– Так оно и есть, – кивнул Вильга, поднимая рюмку. Глаза его необычно оживились. – Так и есть, – повторил он. – Думаю, вы, пан, поймёте меня, если я скажу без лишних слов: моя жизнь прошла среди машин. Если я и люблю что-нибудь, то только силуэты машин, гудение мотора, запахи горючего и смазки, прикосновение слегка вибрирующего эбонитового руля… Не знаю, понимаете ли вы меня, пан?

– Да, прекрасно понимаю, – мягко отозвался собеседник, рассматривая кубки, награды, плакаты и эмблемы, которые висели и лежали повсюду. В его взгляде было столько понимания, что Вильга ещё выше поднял рюмку с коньяком.

– Не знаю, кто вы такой, пан, и как вас зовут, – начал он снова, и какой-то необычный пафос зазвучал в его голосе, – но, несмотря на это, а, может быть, именно поэтому, я открою вам свои самые заветные мечты. Сейчас, правда, не то время, но меня не оставляет мысль об одном частном учреждении.

– Что, что? – не на шутку заинтересовался пан с зонтиком.

– Мысль об одном частном учреждении, – серьёзно повторил Вильга. – Видите ли, пан, у меня нет ни жены, ни детей, ни даже дальней родни. Но у меня есть некоторые средства, и потому я бы хотел сделать что-нибудь такое, чтобы оставить по себе память. Итак, я собираюсь основать частный автомобильный музей, чтобы почтить саму идею автомобилизма, и это я напишу в своём завещании. – Тут Вильга кашлянул, тронутый собственными словами. – Вы, пан, наверное, заметили моё волнение при виде вашей машины. Теперь вам будет понятно, почему я так разволновался? Ваша машина – идеальный экспонат номер один. И я предлагаю вам такую вещь: вы получите от меня хорошую современную машину в обмен на ваш кабриолет. Вам не придётся постоянно заботиться о ремонте, запасных частях, непрерывной починке. Ну как? Согласны?

На лице пана с зонтиком отразилась меткая меланхолия.

– Это не так-то просто, – вежливо, но решительно возразил он, – я очень люблю свою машину.

– Прекрасно вас понимаю, – шепнул Вильга, – и не настаиваю. Но надеюсь, что когда вы хорошо продумаете мотивы, которыми я руководствуюсь, то в конце концов дадите своё согласие.

– Возможно, – дружелюбно кивнул пан с зонтиком, – и поэтому мы будем поддерживать постоянный контакт. Да?

– Конечно, – поспешно сказал Вильга. – А что там у вас требует ремонта?

– Кажется, что-то с коробкой скоростей… – неуверенно ответил его собеседник.

– Всё отремонтируем, – сердечно заверил его Вильга. – Будьте спокойны.