Текст книги "Злой"

Автор книги: Леопольд Тирманд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

В эту минуту в дверь постучали, и вошёл почтальон. Обычный варшавский почтальон в расстёгнутом тёмно-синем мундире с почтовым гербом, в шапке, сдвинутой на затылок, и с большой брезентово-кожаной сумкой. У него были длинные усы неопределённого цвета и светло-бежевые сандалии, которые совсем не шли к мундиру, но зато позволяли ему ежедневно проходить много километров по ступенькам. Почтальон вынул из сумки газетную бандероль и протянул Вильге:

– Подписка, уважаемый пан директор, новый номер «Сцепления».

Вильга взял газету, вынул из кармана пять злотых и протянул почтальону, потом неожиданно обратился к нему:

– Как вас зовут, добрый человек?

Почтальон явно был поражён.

– Пайонк, – ответил он машинально. – Пайонк Антоний.

– Вот рюмка коньяку, – с каким-то болезненным возбуждением предложил Вильга. – Выпейте, Пайонк; вам, наверное, не часто случается пить такой коньяк, а?

– Точно! – согласился Пайонк. – Люди сейчас как-то меньше держат дома водку. Получит первую зарплату, выпьет себе и всё. Ваше здоровье, пан директор!

Он выпил, обтёр рукавом губы и добавил:

– Хорошая водка, мягкая. На каких-то травах, что ли?

Вильга посмотрел на него со снисходительным презрением.

– Коньяк, – ответил он, – «Мартель». Три звёздочки. Так просто не достанете. Ну спасибо.

Почтальон взял шапку и вышел. Через минуту поднялся и пан с зонтиком.

– Значит, пан инженер, я зайду через несколько дней. Хорошо?

– Всегда рад вас видеть, – ответил Вильга.

Пан с зонтиком с достоинством поклонился и вышел.

– Пацюк! – крикнул Вильга.

Зашёл Пацюк с сигаретой в уголке рта, вытирая руки тряпкой.

– А ну, беги посмотри, что там с коробкой скоростей в том экспонате внизу, – распорядился Вильга.

Пацюк вышел, но через десять минут вернулся и сообщил:

– Коробка старая, изношенная, но ещё поработает. Столько лет старик на машине ковылял и ещё поковыляет.

Лицо Вильги снова стало безразличным и бесцветным.

– А поэтому, – приказал он, – насыпь в неё песка или чего-нибудь там ещё, чтобы она раз и навсегда перестала работать, понял?

4

……………………………………………………

……………………………………………………

Прошёл не один час, пока наконец Меринос потребовал счёт. Официант, почтительно поклонившись, подал ему на тарелочке листок бумаги. Меринос взглянул на него, вынул несколько банкнотов и заплатил, не проверяя. Потом встал, старательно свернул «Экспресс вечорни» и положил в карман. За ним двинулся Вильга, потом Метеор с Зильберштейном и Крушина. В главном зале к ним обратились все взгляды: эти пятеро привлекали к себе всеобщее внимание. Отовсюду доносился шёпот:

– Какие-то иностранцы? Частная инициатива? Вон тот, первый, – профессор, я его знаю. Тот молодой – киноактёр. Наверное, с ними ещё литераторы…

От маленького столика в глубине зала, на котором стояла чашка с чёрным кофе, отделилась неприметная фигура в старомодном костюме. Человек быстро пробежал через зал, ворвался в гардероб, выхватил из рук гардеробщика зонтик и котелок, сунул ему пятьдесят грошей и, не дожидаясь проклятий за такие мизерные чаевые, сбежал по лестнице на улицу. Филипп Меринос как раз в это время садился вместе с Крушиной в «вандерер», а Зильберштейн, Метеор и Вильга закрывали за собой дверцу тёмного «мерседеса». Пан в котелке отчаянно замахал зонтиком, озабоченно озираясь вокруг. Машины уехали.

– И именно сегодня, – прошипел пан с зонтиком в бессильной ярости, – именно сегодня дёрнуло меня оставить там машину!

Такси нигде не было видно. Возле тротуара стоял маленький «рено», в котором развозили газеты; задняя дверца машины была открыта, последняя пачка газет полетела на тротуар.

Через минуту шофёр с одутловатым бледным лицом, в мятой рубашке цвета хаки, захлопнул заднюю дверцу и сел за руль. «Рено», смешной и напоминающий коробку, настоящий комод на небольших резвых колёсиках, быстро покатил к выходу из Рынка и помчался по улице Пивной. Возле поворота на Замковую площадь перед его радиатором вспыхнули красным светом фары двух машин, которые не торопясь ехали по улице.

– Поезжай прямо вперёд, – внезапно услышал сзади шофёр, – и сворачивай только тогда, когда я тебе скажу!

Одновременно он ощутил между лопатками что-то холодное и твёрдое, что могло быть металлическим карандашом, трубкой или ключом, но в такой ситуации всегда бывает только дулом револьвера.

Рубашка прилипла к спине шофёра, мокрой от пота; машина запетляла во все стороны. Но через минуту шофёр опомнился, убедившись, что ничего плохого с ним пока не случилось, и осторожно поехал напрямик. Сзади он ощущал металлическую угрозу, но постепенно стал к ней привыкать; давал газ и вёл машину, как автомат, почти не понимая, куда едет.

– Быстрее! – услышал он взволнованный, сдавленный голос.

Шофёр подчинился приказу.

– Медленнее! – услышал он. «Рено» замедлил ход.

Наконец водитель настолько освоился со своим положением, что даже заговорил:

– И нужно же было такому случиться именно со мной. Такое у меня счастье! Пристукнешь меня, брат, или, ещё хуже, приеду домой после двенадцати и снова не высплюсь. Жена мне даст чертей – боится, что я за девками бегаю.

Это был односторонний разговор, так как револьвер сзади его не поддерживал.

– А говорят в Варшаве, – снова с отчаянием начал водитель, – будто что-то злое бродит по городу. Даже в «Экспрессе» писали. Ах, эти злые люди, погибели на них нет, и должно же было такое приключиться со мной…

– Сворачивай налево! – послышался голос сзади, и шофёр свернул без слова протеста.

Так они проехали мост Понятовского и утонули в гуще улиц Саськой Кемпы. Шофёр перестал ориентироваться; он автоматически сворачивал и тормозил, пока не услышал за собой короткое: «Стой!» Потом: «Поворачивай, и чтобы тебя сейчас же тут не было!» Его спины всё ещё касался металл, а сзади заскрипела дверца. Шофёр быстро развернулся на довольно широкой улице. Фары «рено» на какой-то миг осветили невысокую фигуру пожилого пана в котелке и с зонтиком. Шофёру пришло на ум, что можно было бы спросить у него, кто выскочил из машины, но он сразу же отверг эту мысль. «Такое чучело спрашивать?» – подумал он про себя, быстро дал газ и помчал в направлении Французской улицы, как никогда счастливый.

Пан с зонтиком быстрыми шагами двинулся к переулку, где остановились две машины. Его отделяло от них примерно двести метров. Вскоре он уже стоял возле калитки из живой изгороди, украшенной железной решёткой; сбоку была табличка с двумя кнопками. Это означало, что калитка открывается только после звонка в одну из двух квартир. Пан в котелке окинул пытливым взглядом красивую виллу: только в верхнем окне выходившем на террасу первого этажа, горел свет. Он шагнул в сторону, поднялся на цыпочки и вытянул руку как можно выше вверх: так и есть – над живой изгородью тянулась колючая проволока! Пан с зонтиком старательно застегнул тужурку, глубже надвинул на голову шляпу и ручкой зонтика зацепился за проволоку. Через несколько секунд он был уже по ту сторону ограды.

Внимательно осмотрев примыкающую к газону стену под террасой, он, к своему удовольствию, нашёл на ней деревянные перекладины для дикого винограда который кое-где тянулся здесь вверх, сбросил ботинки, ещё плотнее надвинул на голову котелок и ступил ногой на водосточную трубу. Первая перекладина сломалась с сухим тихим треском. Однако он уже успел зацепиться ручкой зонтика за надёжный выступ над окном первого этажа и повис на высоте двух метров над землёй. Несколько смешных, но энергичных движений помогли ему снова стать на водосточную трубу: сейчас он выглядел, как цирковой клоун, невероятно комичный, но в то же время прекрасно владеющий собственным телом. Наконец какая-то перекладина выдержала его вес. Пан с зонтиком быстро перебросил ручку своего вспомогательного орудия на железную балюстраду террасы и поднялся наверх.

«Но как потом спуститься вниз?» – тревожно подумал он, тяжело дыша. Его руки и одежда покрылись густой пылью, но он не обращал на это внимания. Осторожно приблизился к окну – оно было плотно закрыто. Но между шторами оставалась щель, сантиметров тридцать шириной. Мягкий тёмно-золотой свет наполнял комнату, приглушённый шум разговоров долетал из окна. Пан с зонтиком не мог расслышать слова. Он видел четырёх мужчин, которые сидели в креслах и высоко поднимали бокалы с шампанским, тогда как пятый стоял посередине и что-то говорил. Пан с зонтиком жадно всматривался в эту картину. Он знал всех присутствующих, во всяком случае, на вид, и пытался уяснить себе степень существующей между ними зависимости; его мозг лихорадочно работал, стараясь угадать, какие невидимые нити связывают этих пятерых.

Неожиданно высокий человек со смуглым лицом повернулся к окну. Пан с зонтиком обмер. По его целлулоидному воротничку покатились капли пота. Высокий подошёл к окну и опустил шторы, которые совсем заглушили звук разговора. Пан с зонтиком снова устроился так, чтобы наблюдать за происходящим в комнате. В узкой полосе золотистого света виднелась уже только фигура высокого мужчины со смуглым мясистым лицом; его выражение говорило о том, что этот человек не терпит, когда ему возражают. В руках он держал развёрнутый «Экспресс вечорни», потрясал им и что-то очень энергично говорил. Умная, хитрая усмешка появилась на лице пана с зонтиком.

– Ясно, – тихонько сказал он самому себе. – Это совершенно ясно.

Мысли его выстроились в чёткий логический ряд.

«Нужно ещё достать сегодняшний “Экспресс”», – подумал он и стал спускаться вниз. Это оказалось не таким простым делом. Сильно оцарапав лицо, сломав два ногтя и разодрав на локте тужурку, он через некоторое время всё же снова очутился на улице.

Когда пробка из открытой Робертом Крушиной бутылки стрельнула прямо в голову Лёвы Зильберштейна, тот даже не очень обиделся.

– Что поделаешь? – потёр Лёва ушибленное место. – Принцем Уэльским этот Бобусь никогда не будет. Откуда ему знать, как обращаются с шампанским?

– Панове, – провозгласил тост Меринос, поднимая бокал с шумным золотистым вином, – пью за наши успехи!.

– Нужно ли нам вставать? – спросил с холодной усмешкой Вильга.

– Сто лет, сто лет, – начал хорошо знакомый с именинными обычаями Метеор.

– Заткни глотку, – твёрдо бросил Меринос, и все поняли, что речь пойдёт о серьёзных вещах.

– Довольно развлекаться, – заявил Меринос и повёл вокруг тёмными глазами.

Фигуры в креслах съёжились от этого голоса и взгляда.

– Начинаем нормальное рабочее совещание, – с иронией проговорил Меринос. – Я знаю, кто убил Мехцинского, – бросил он внезапно, и в комнате установилась напряжённая тишина. – Тот, кто пристукнул Морица, очень злой человек, – небрежно продолжал Меринос, и от его небрежности у слушателей побежали мурашки по спине. – Очень злой человек, если он тот, кого я имею в виду. Я ещё не вполне уверен, но всё на свете возможно. А этот тип действительно очень злой, и с каждым из нас может случиться то же, что с Мехцинскнм.

Какую-то минуту было абсолютно тихо.

– Ну, я не подведу, – хмуро буркнул Крушина.

Меринос продолжал:

– Всё это не означает, что мы, панове, расходимся по домам. Мы, прошу внимания, только начинаем. Раз уж война – пусть будет война, тем более, что дела складываются неплохо. Во всяком случае, милиция на нашей стороне.

В глазах Зильберштейна, смотревшего на Мериноса, светилось восхищение.

«Имеет голову на плечах, – подумал он, – ничего не скажешь!»

Меринос развернул полосу «Экспресса».

– Сюпка своё дело сделал, он заслуживает награды. Вот тут сегодня есть статья, из которой видно, что милиция уже разыскивает того типа. Того, кто пристукнул Морица. И мы должны помочь в этом милиции. Мои дорогие, – голос Мериноса стал медовым, – ещё немного усилий, и всё образуется. В этом месяце должно состояться одно зрелище, на котором мы, так себе, у полегоньку, заработаем полмиллиона злотых, а может, и больше. Может, и миллиончик, если повезёт.

– Сколько? – взвизгнул Метеор; в ту же секунду он забыл о страхе.

Крушина застонал с испугу – страшно было даже подумать о такой сумме.

– Скажи им, Лёва, – усмехнулся Меринос.

– Скажите сами, пан председатель, – хриплым голосом откликнулся Зильберштейн, но не выдержал и крикнул:

– Через десять дней состоится футбольный матч Польша – Венгрия!

– Что? Где? – воскликнул Метеор.

– Ты с ума сошёл! – крикнул Крушина.

– Тут? В Варшаве? – безразлично спросил Вильга. Его правое веко, однако, начало быстро мигать, что свидетельствовало о сильном волнении.

– Тут, в Варшаве, – спокойно кивнул Меринос, – и этот матч у нас в кармане. Никто о нём не будет знать ещё с неделю, а нам уже всё известно, благодаря коллеге Зильберштейну. Мы с ним уже разработали план всей кампании. Знаем, каким будет принцип распределения, сколько билетов получит Центральный Совет профсоюзов, кто там у них сидит в комиссии, имеем уже в этой комиссии своего человека, знаем, что через типографию нам на этот раз ничего не перепадёт, изучили весь механизм перевозки билетов. Одним словом, этот фарт уже проработан до мельчайших деталей. Так, Лёва?

– Так точно, – горячо подтвердил Лёва. – Полмиллиона заработаем наверняка, если пан Бог даст и всё пройдёт хорошо.

– Но для того, чтобы мы могли спокойно работать, – уверенно продолжал Меринос, – нужно быть настороже. Ты, Роберт, в пятницу займёшься этой ярмаркой. Я уже объяснял тебе, что нужно делать. Это, панове, высший класс акробатики, и если всё пойдёт хорошо, там должен остаться один труп. Это сделаешь ты, Роберт, и твои ребята. У тебя есть новая гвардия, есть люди из отдела витаминов, есть люди Жичливого. Твоё дело, чтобы всё это сработало. Поверь мне, даже прошлогодняя дыня может пристукнуть фраера или, по крайней мере, уложить его на много недель в больницу.

– Так точно, пан председатель, – хмуро отозвался Крушина, – будет сделано. – Ощутив гнетущую тяжесть ответственности, он залпом выпил шампанское, словно это было пиво.

– Не понимаю только, – сухо спросил Вильга, – на каком основании вы считаете, пан председатель, что этот ЗЛОЙ, как вы его называете, придёт на ярмарку?

– У меня нет никаких оснований так думать, – раздумчиво ответил Меринос. – Я просто делаю выводы, учитывая обстановку в Варшаве. Мы знаем, что тут происходит уже три месяца. Ярмарку огородников и садоводов наверняка используют те, кто мешает нам всюду, где только можно, кто бьёт нашу гвардию. Только на этот раз мы подготовимся к встрече с ними. Поможем им поскользнуться… – Меринос сжал могучую ладонь в мускулистый кулак. – Хватит легкомысленно относиться к этим лоботрясам. Мы не знаем толком, кто они и чего хотят, но знаем, что с нас достаточно! Тем более, что и милиция с нами, – усмехнулся он, – а кто-то разрисовал, как куколку, рекламу это ярмарки. Смотрите, вот тут, рядом со статьёй о Морице и ЗЛОМ. Эту статью, – добавил Меринос, – написал наш союзник. Он не подписал её. Интересно, кто бы это мог быть?

– Это Пегус сделал! – воскликнул Крушина.

– Этот Пегус, – усмехнулся Меринос, – толковый парень. Знаешь, Крушина, он мне нужен. Боюсь, пан инженер, что испытание алкоголем на сей раз нас подвело. У меня есть смутное предчувствие, что этот молодчик обвёл нас вокруг пальца.

– Не исключено, – равнодушно ответил Вильга, – но не думаю. Водка разложила его тогда на первичные элементы. Могу поклясться, что он говорил правду.

– Возможно, – с сомнением усмехнулся Меринос, – так и есть. С Сюпкой, как видите, всё сошлось. Во всяком случае, этот Пегус наладил в «Экспрессе» всё как надо. Я думаю: не поручить ли ему организацию продажи билетов? Он может стать достойным преемником Морица, тем более, что они были старые знакомые, и он, наверно, тоже хорошо ориентируется в подобных делах. Как раз такой человек мне нужен.

Меринос заходил по комнате, потом внезапно остановился и сказал:

– Роберт, налей шампанского.

Крушина встал и наполнил бокалы. Меринос поднял свой:

– Ну, братья! За то, чтобы нам во всём везло! За здоровье пана Кудлатого, нашего дорогого опекуна и друга!

Все уставились на него, как загипнотизированные. Мясистое смуглое лицо Мериноса выражало грубую, звериную силу.

Он выпил и отставил бокал.

– Теперь прощайте, панове! – крикнул он с оскорбительной невежливостью, словно разбогатевший выскочка на своих лакеев.

Все поднялись, как по команде, и стали шумно прощаться, кроме Вильги, который налил себе ещё бокал шампанского и медленно его пил. Меринос усмехнулся.

– Вы ведь извините меня, пан инженер?

Вильга слегка поклонился и усмехнулся – тяжело, безразлично, обидно. Лицо Мериноса ещё больше потемнело, но он ничего не ответил.

Когда все вышли, он бросился на диван и снял трубку телефона. Немного подержал её в руке, потом прошептал со злостью:

– Нет, нет! К этой девке?.. Нет! – и положил трубку на место.

5

Марта перестала писать.

– Слушаю, – отозвалась она, беря телефонную трубку, и её лицо стало напряжённым и сосредоточенным.

– Да, это Маевская.

– Не знаю, узнаёте ли вы меня, панна, – послышался в трубке звучный женский голос, – моя фамилия Шувар. Хочу поблагодарить вас за то, что помогли мне найти доктора Гальского, и передать вам от него привет.

– Узнаю вас, – ответила Марта, стараясь говорить как можно вежливее; ей хотелось, чтобы в её голосе звучала усмешка, но усмешки не было.

– Доктор Гальский бесконечно благодарен вам, панна, за оказанную нам услугу, – продолжал голос в трубке.

– Как себя чувствует пан доктор? – холодно спросила Марта.

– Уже значительно лучше, – ответил голос; в нём были нотки спокойной, уверенной удовлетворённости. – Витольд просил передать вам от него привет.

– Прошу также приветствовать от меня пана доктора, – сказала Марта сдержанным дружеским тоном, – очень рада, что ему лучше.

– До свидания, – голос в трубке звучал явной радостью. – Я ему передам. И благодарю от его имени.

Марта положила трубку и беспомощно огляделась. Со стен смотрели на неё пейзажи и натюрморты, «Сапожник» и «Дама в лиловом». Некому было пожаловаться, и Марта почувствовала, как на глаза набегают слёзы.

«Так говорят о дальних знакомых, – с горечью подумала она. – Прошу приветствовать… Очень рада… А вообще это очень нехорошо с его стороны – поручить ей позвонить. Значит, я ему совсем безразлична, и он даже не обижен за то, что я его не посетила. Благодарен мне за оказанную им услугу. Передаёт привет… О-о-о!»

Марта быстро прибрала на столе, накинула на плечи лёгкую серую кофточку, нервным движением взяла корзинку и вышла из комнаты. На часах было без десяти четыре.

«Слишком рано, – с отчаянием подумала она, – я выхожу слишком рано. Что теперь будет?»

Её мысли резко контрастировали с солнечным майским днём, весело движущимися машинами на мостовой Иерусалимских Аллей, с подвижной людской толпой и даже с радующей глаз расцветкой широкой юбки Марты, на которой были яркие полосы какого-то мексиканского или ацтекского узора.

Единственным желанием Марты в эту минуту было броситься на диван, лицом в подушку, в пустой и тихой комнате. Однако сейчас это было невозможно и ничем бы не помогло. Поэтому когда из киоска на площади Трёх Крестов высунулась сарматская голова пана Юлиуша Калодонта и его весёлый голос на всю улицу приветствовал Марту, девушка ощутила что-то похожее на панику.

«Нужно было идти окольным путём», – подумала она с отчаянием, но было уже поздно.

– Почему вы сегодня так рано, Марта? – кричал пан Калодонт. Он стоял возле киоска без шапки, в лёгком пиджаке из альпака, который несомненно считался верхом элегантности ещё до покушения в Сараево.

Марта медленно подошла к киоску; мрак, окутавший душу девушки, несмотря на отчаянные попытки его скрыть, смотрел из её глаз.

– Что случилось? – спросил Калодонт.

– Ничего, – бодро ответила Марта.

– Что случилось? – с нажимом повторил старик, давая Марте понять, что он не лыком шит и не позволит себя обмануть или сбить с толку.

– Ничего, – упрямо повторила она.

– Хорошо! – сердито закричал Калодонт. – Тогда с сегодняшнего дня мы уже не друзья.

Глаза Марты наполнились слезами.

– Пан Юлиуш, – тихо промолвила она. – Так нельзя. Это нехорошо…

Калодонт бросил на неё взгляд, полный сочувствия.

– Марта, я знаю, но и ты знаешь, как меня волнует, чтобы ты… – он безнадёжно запутался.

– Ну ладно – скажу, – кивнула Марта с грустью, скрываемой за горьким сарказмом. – С сегодняшнего дня я решила изменить своё отношение к мужчинам. Буду жестокой эгоисткой, коварной и злой. Вступаю на тропу войны. Меняю жизненные идеалы. Прибегну к любым подлым и низким средствам, только бы увидеть отчаяние в мужских глазах. Война, пан Юлиуш, война! Чтобы дополнительно вооружиться, еду на следующей неделе на толчок. У меня есть триста сэкономленных злотых, за которые я куплю себе на этот сезон новую юбку и сатанинский купальный костюм. А теперь до свидания!

С этими словами Марта гордой походкой отошла от киоска.

«Что с ней? – обеспокоенно подумал Юлиуш Калодонт и сразу же рассердился. – Как поймаю этого доктора, скажу ему такое, что у него глаза на лоб полезут. Обидеть эту чудесную девушку!»

Он сел на свой стульчик и принялся разбирать пачки газет.

– Добрый день! – прозвучало вежливое приветствие за открытым окошком киоска, и Калодонт вскочил на ноги, ударившись при этом головой о трубу не убранной на лето железной печки, так называемой «козы».

– Э-э-т-то п-пан… – заикнулся он от волне и медленно поднял голову.

Старик отчётливо осознал, что сейчас, при свет майского дня, он уже не может не увидеть лица этого человека. Какой-то невидимый барьер ещё отдел его от того момента, когда ему удастся наконец рассмотреть черты, так долго скрытые под покровом тайны.

И вот теперь взгляд Юлиуша Калодонта изучал твёрдый угловатый подбородок, узкий нервный рот с выражением скрытого страдания, которое легко могло переходить в неумолимую враждебность, красивый прямой нос, ясные, очень светлые глаза в великолепном обрамлении чёрных, сросшихся на переносице бровей, прямой линией пересекавших лицо со смуглыми худыми щеками и невысоким лбом под очень чёрными, гладко зачёсанными набок волосами.

– Значит, это вы, пан, – перевёл дыхание Калодонту словно после тяжёлых усилий.

– Это я, – усмехнулся посетитель; его серые глаза смотрели проницательно, но дружелюбно. – Не видели ли вы панны Маевской?

– Видел. – Калодонта невероятно удивлял этот непринуждённый разговор. – Она только что здесь проходила.

– Значит, – огорчился посетитель, – я её сегодня уже не увижу. Наверное, она раньше ушла с работы. Какая неудача…

– Наконец-то вы появились! – сварливо воскликнул Калодонт. – У меня даже голова трещит! Сколько дел!

– Поэтому я и пришёл, – усмехнулся его собеседник. – Поговорим. Но где?

– Я могу закрыть киоск, – предложил Калодонт.

– Нет. Лучше дайте мне место рядом с собой. Будем вместе продавать газеты и сигареты, ладно?

Калодонт открыл дверь киоска и придвинул запасной стул.

– Садитесь, пан, – радостно пригласил он. Ему внезапно показалось, что этот утлый домик из досок и стекла, увешанный газетами, которые не позволяли заглянуть в него с улицы, неожиданно стал какой-то цитаделью, главным бастионом сил добра среди окружающих враждебных сил. – Если бы сюда ещё Компота и Шмигло! – вздохнул Калодонт.

– Вот именно, – согласился гость. – Мы провели бы тогда нечто вроде военного совета. Ведь начинают происходить важные вещи, гораздо более серьёзные, чем я думал.

– Вот-вот, – немного ворчливо подхватил Калодонт. – А вы, пан, не показываетесь целыми неделями, и я не знаю, что и думать.

– Я тоже не знаю, – ответил посетитель; на низеньком стульчике он выглядел как-то по-домашнему и совсем не грозно.

Калодонт ощутил к нему тёплую приязнь.

– Пачку «Познанских», – раздался чей-то голос за стеклом.

Калодонт подал сигареты и взял деньги.

– Незачем вспоминать все глупые сплетни, – тихо сказал Калодонт. – Их не стоит и повторять. Но всё же я должен вам кое-что рассказать.

Он подробно передал сцену в суде, разговор с поручиком Дзярским и Колянко.

– Ну а как вела себя Марта? – задумчиво спросил человек с серыми глазами.

– Конечно, не хотела верить, что вы, пан, могли стать убийцей, – поспешно заверил Калодонт. – Но тот, из милиции, был очень въедливым.

– Милиция меня не любит, это ясно. Не может любить…

– Есть ли у вас, пан, вчерашний «Экспресс»? – послышалось за стеклом.

Калодонт насторожился.

– Нет, – раздражённо бросил он, – нет.

Он снова обратился к своему собеседнику.

– Со вчерашнего дня вы, пан, – самый популярный человек в Варшаве. Конечно, в худшем значении этого слова. «Экспресс» вмиг раскупили, и сегодня целый день люди за ним гоняются.

– Да, я читал, – кивнул гость, – и у меня странное впечатление, что статью писал мой сторонник. Не знаю, почему мне это пришло в голову, но я почувствовал в статье какое-то предостережение.

– А я – нет, – горячо возразил Калодонт. – Всё подробно описано, даже этот перстень. Почему вы, пан, его не снимете, не дожидаясь неприятностей! – внезапно рассердился он. – Только слепит людям глаза.

– Потому что это дорогой для меня перстень. Память о помолвке. – Человек с серыми глазами меланхолически улыбнулся.:

– О вас говорится в статье, что вы – зло варшавских окраин. ЗЛОЙ человек.

– Я в самом деле Злой, – задумчиво ответил гость. – Это правда.

– Ничего не понимаю! – обиделся Калодонт. – Я вижу в статье обвинение, а не предостережение. Это название ЗЛОЙ уже прилипло к вам. Делают из вас, пан, последнего лоботряса, главаря варшавских хулиганов.

– Потому что я с ними борюсь, – по-мальчишески беззаботно засмеялся посетитель. – Вот почему. И всё же я вижу в статье предупреждение. Мои враги так меня назвали, ибо заинтересованы в том, чтобы меня считали Злым. И кто-то, кого я не знаю, пытается известить меня об этом с помощью статьи. Но хуже всего, что я не имею представления, кто же мне враг. От милиции меня отличают только взгляды на методы борьбы, но я не считаю её врагом. Ведь по сути мы хотим одного и того же: чтобы в городе было спокойно. Понимаю, что милиции не по душе такая частная инициатива, но ничего не поделаешь, у меня есть причины действовать так, а не иначе.

– Есть ещё вчерашний «Экспресс»? – снова донеслось из-за витрины.

– Есть, – ответил человек с серыми глазами и, вытащив из кармана газету, отдал её в нетерпеливые руки по ту сторону витрины и взял двадцать грошей.

– Этот железнодорожник врёт, – сказал он углубившемуся в свои мысли Калодонту. – Я не убивал Мехцинского. Мне было бы нетрудно найти железнодорожника и спросить, зачем он врёт, кто его заставил и для чего.

– Может, милиция? – задумался Калодонт. – Возможно, милиция хочет расследовать этот случай любой ценой и любым способом.

– Не думаю, – ответил гость. – В конце концов, там был ещё один свидетель происшествия. Знаю об этом наверняка и удивляюсь, что он не явился в милицию, не дал никаких показаний, исчез как дым. А присутствовал там несомненно. Такой невысокий мужчина. Я успел заметить, что на нём была какая-то странная шляпа – котелок или нечто подобное.

– Есть ли «Сверчок»? – спросил тоненький голосок за стеклом.

– Не морочь голову! – буркнул Калодонт.

– Дайте ему, пан, – посоветовал гость Калодонта. – Какое ребёнку дело до наших забот?

Калодонт протянул в окошко цветной журнал для детей.

– Прошу пачку «Моряков», – попросил в ту же минуту вежливый голос за витриной. Человек с серыми глазами, опережая озабоченного Калодонта, взял с полки сигареты и подал их в полукруглое окошечко. Под майским солнцем сверкнул тысячами огней великолепный бриллиант на пальце небольшой, но широкой и сильной руки.

Невысокий пан в котелке и с зонтиком, взявший сигареты, едва сдержал возглас удивления. Он поспешно заплатил и быстро ушёл. Возле трамвайной остановки, рядом с Институтом глухонемых, он сел на столбик ограды и долго смотрел на киоск, что-то записывая в блокноте.

– А может, стоило бы на некоторое время затаиться? – неуверенно спросил Калодонт.

– Зачем? – удивился гость. – Мы и дальше будем делать своё. Нужно всегда быть готовыми к борьбе, где бы это ни понадобилось. Везде, где слоняется отвратительная варшавская шпана, где она отравляет жизнь. Не могу только понять, откуда исходит попытка организованно действовать против нас, – напряжённо добавил он. – Я ясно вижу из статьи, что идёт какая-то подготовка.

Он поднял лицо, на котором внезапно вспыхнули страшные глаза, знакомые Калодонту по ночной прогулке.

– Не вижу причин, из-за которых варшавская шпана стала бы ввязываться в эту афёру. Но кто знает? Во всяком случае, мы и в дальнейшем не отступимся от своей цели – всегда быть там, где требуется наше вмешательство. Согласны вы с этим, пан Юлиуш?

– Да, – задумчиво ответил Калодонт. – Нужно, чтобы всё свинство – скандалы, хамство, ругань, грубое насилие и хулиганство – получало отпор на каждом шагу. Чтобы за злом, причинённым негодяями, немедленно следовала расплата… Прав да ведь? Именно это и нужно?

– Да, – просто ответил человек с серыми глазами. – Вы высказали то, о чём я всегда думал. Вы мне очень близки сейчас, пан Юлиуш. Вы меня понимаете, а это так редко бывает между людьми…

Калодонт растроганно шмыгнул носом.

– И поэтому мы поедем на ярмарку овощей в Кошиках. Думаю, что там соберётся весь цвет огородников столицы – нужно посмотреть. Прошу известить об этой прогулке Компота и Шмигло. Ярмарка начнётся послезавтра, в двенадцать часов. Встретимся вот в этой кофейне, – указал человек с серыми глазами на угол Иерусалимских Аллей и площади Трёх Крестов.

– Будет сделано, – деловым тоном ответил Калодонт. – Не понимаю только одного, – заколебался он.

– Чего именно?

– Не понимаю, зачем вы, пан, носите с собой оружие?

– Я?! – удивился тот.

– Ну-у-у… да… – неуверенно подтвердил Калодонт. – Та вчерашняя история…

– Какая история? – лёгкое раздражение постилось в голосе посетителя.

– Ну… вы запугали револьвером шофёра машины «Руха» и приказали отвезти себя с Рынка на Саську Кемпу.

– Я? Что за выдумки! Здесь какое-то недоразумение! – вскочил с места гость.

– А кто же? – пробормотал Калодонт, нервно дёргая себя за усы. – Этот шофёр сегодня утром привёз мне утренние газеты. Он говорил и всё ещё дрожал от страха. Я ему посоветовал держать язык за зубами, потому что, если начнёт болтать, может иметь большие неприятности. Кажется, он понял.

– Пан Юлиуш, – слегка усмехнулся человек с серыми глазами. – С первого же дня моей популярности в Варшаве кто-то уже начинает под меня подделываться. Поверьте, я не ношу оружия и не терроризирую шофёров.

– Интересно, – нахмурился Калодонт. – Кто же это был? Тот шофёр сказал: единственный, кто мог видеть человека, выскочившего из его машины, был какой-то неприметный пан в котелке и с зонтиком, который как раз стоял на тротуаре.