Текст книги "Злой"

Автор книги: Леопольд Тирманд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

Фридерик Компот поднялся. Генек Шмигло опёрся на здоровый локоть.

Незнакомец улыбнулся. Ни Евгениуш Шмигло, ни Фридерик Компот не видели никакой улыбки. Но они точно знали, могли бы поклясться собственной жизнью, что в тёмном бараке кто-то улыбался, дружелюбно и сердечно.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Он пришёл в себя, поднялся на локтях и огляделся вокруг. Нестерпимо болела разбитая голова. Со всех сторон его окружала темнота, холодная, непроницаемая. Тихо позвал: – Манек! – Но откликнулись лишь темнота и тишина. Ещё раз позвал: – Ирись! – охрипшим, неузнаваемым голосом. И снова тишина. Наконец он смог встать на ноги, сделал два шага вперёд, но споткнулся и упал, тихо застонав от боли. Острый кирпичный осколок поцарапал руки до крови.

Теперь он вспомнил. Тяжело переводя дыхание, вспомнил тот страшный удар в сердце, который лишил его сознания и последних сил. Внезапно его охватил жуткий страх. Он бросился наутёк, судорожно, с огромным усилием передвигаясь на четвереньках. Только выбравшись на вершину крутой насыпи, понял, что лежал в глубокой яме. Провёл рукой по волосам, рука стала липкой от крови, смешанной с кирпичной пылью. В эту минуту огромное поле наполнилось шумом и возгласами. От Новотки и Жолибожа мчались легковые машины, полные людей. Послышался вой сирен машин скорой помощи. Серую предрассветную мглу со всех сторон пронизали мощные снопы света.

Парень глубоко вздохнул, собираясь с силами. Поднялся на слабые, нетвёрдые ноги и побрёл в темноту, стараясь как можно дальше уйти от лучей света. Скорее почувствовал, чем увидел перед собой низкую стену деревянного барака. Споткнулся и упал. Выругался, поднялся и с перекошенным от боли лицом стал плутать между кучами старого железа, среди гаек, шайб, винтов для железнодорожных шпал, которые были здесь повсюду разбросаны. Страшно болело разбитое колено. Вскоре парень споткнулся о какое-то тело, которое лежало навзничь: протянул руку и нащупал берет на голове лежавшего без чувств человека. Дрожащими пальцами вытащил коробку спичек, зажёг одну – и в ужасе отпрянул назад: под беретом вместо лица была кровавая маска. И тут он вспомнил всё.

– Побоище… – тяжело застонал он, – но кто это сделал?

И без оглядки кинулся вперёд, только бы убежать как можно дальше от человеческих голосов, от света прожекторов. Наконец добрался до какого-то строящегося здания, вскарабкался по деревянному помосту на первый этаж и тяжело свалился под столбом, от которого остро пахло влажной известью. Здесь его свалил сон, похожий на обморок.

Он пришёл в себя от холода. В небольшом прямоугольнике между стенами серел мрачный, хмурый рассвет. Медленным неловким движением парень отряхнул пальто и спустился вниз. Среди строительного мусора отыскал наскоро собранную водопроводную колонку. Секунду сомневался. Ночь была холодная, предрассветный морозец, словно иголками, колол избитое тело. Резким движением он подставил голову под струю воды и стал мыть лицо неловкими искалеченными ладонями. Побрызгал водой испачканное землёй, пылью и цементом пальто, пытаясь придать ему по возможности пристойный вид. Ледяная вода грозила воспалением лёгких, но возвращала ясность мысли, энергию.

Парень пробрался через строительные завалы и вышел на улицу Заменгофа, за Муранув. Пройдя Дзельну, Новолипки, Новолипе, остановился на Лешне. Уже ходили первые трамваи, силуэты людей маячили в сумраке.

Парень направился в Лешню, радуясь сумраку. «Домой? Нет! Может, на вокзал, опрокинуть хоть одну, чтобы очухаться?» – подумал он с внезапным удовольствием.

Наконец добрался до Главного вокзала со стороны Твардой улицы. Грязноватый зал заполняли пассажиры, спешившие с пригородных поездов. Парень протиснулся сквозь людской поток к буфету, даже не замечая, с каким отвращением расступаются перед ним люди.

Подошёл к длинной стойке в глубине зала.

– Гутек! – тихо позвал он официанта в куртке, которую не стирали, наверное, уже полвека. Тот сидел в углу и дремал. Услышав голос, медленно раскрыл глаза. Глянул – и, взмахнув мокрой тряпкой, вскочил на ноги.

– Мето! – воскликнул он тихо. – Ну, у тебя и вид!

– Налей сто граммов, и поскорее, – отозвался Мето.

Гутек без слов налил водку в чайный стакан. Мето выпил, с трудом глотая.

– О раны Иисуса! – повторил Гутек. – Что у тебя за вид!

Мето сел за первый с краю столик, голова его свесилась вниз, и через минуту он уже спал, так же как множество людей вокруг, – положив голову на руки.

– Пан шеф, – сказал Гутек буфетчику в запятнанном фартуке, – я скоро вернусь.

Накинув пальто на куртку официанта, плотно застегнулся, выскочил из зала, промчался по длинному залу ожидания, полному пассажиров, и вбежал в помещение почтовой конторы. Плотно закрыл телефонную кабину и набрал номер.

– Анеля? – спросил он через минуту, – это ты? Слушай, как бы мне сейчас найти Крушину?

Затем кивнул головой и сказал:

– Пусть ждёт моего звонка, хорошо?

Гутек положил трубку и секунду боролся с дверью, которая ни за что не хотела открываться, пока наконец под напором его плеча внезапно не распахнулась.

– О-о-о-о! Прошу прощения! – воскликнул Гутек, быстро поддержав какого-то невысокого пожилого мужчину, который стоял так близко к двери, что чуть не упал, получив удар в грудь и по носу.

Пожилой пан поднял свой котелок и рукавом пальто старательно стряхнул с него пыль.

– Это ничего, – сказал он, и на его жёлтом костлявом лице появилась заискивающая улыбка. – Ничего. В этих кабинах стёкла в дверях так высоко. Людям моего роста это доставляет некоторые неудобства.

Не слушая, Гутек быстро выбежал из почтовой конторы. Пан в котелке зашёл в кабину, глубоко задумался, потом полез в задний карман брюк и вышел.

– Простите, пани, – сказал он, подходя к окошечку, за которым зевала женщина, – можно ли выяснить, с каким именно номером был соединён минуту назад этот автомат?

– А зачем это пану знать? – равнодушно зевнула женщина.

– Тот пан, который был тут минуту назад, кое-что забыл.

– Оставьте здесь. Как обнаружит пропажу, придёт и заберёт. Мы отдадим.

– Убедительно прошу, – настаивал странный посетитель и выложил перед ней огромный блестящий чёрный браунинг типа «Гишпан 9».

– О-о-о! – что-то заклокотало в горле женщины, и она вскочила со стула.

– В милицию с этим! В уголовный розыск! – закричала она, быстро соединилась с Центральной и взволнованно прокричала в трубку:

– Пани, пожалуйста, пани! Это почтовое отделение Главного вокзала, обслуживающий персонал автомата 713! С каким номером он был сейчас соединён? Восемь… шестнадцать… ноль два. Спасибо.

– Спасибо, – повторил немолодой пан со старомодным воротничком, записывая номер и пряча в карман револьвер. – Пойду заявлю в милицию.

И мгновенно исчез.

…Пожилой пан, постукивая зонтиком, направился в буфетный зал и сел в дальнем уголке, опершись подбородком на ручку зонтика, будто задремал. Он не сводил глаз с Мето. Гутек торопливо сновал по залу, разнося скопившиеся за время его отсутствия на буфете кружки с пивом и стаканы с чаем. Каждый раз, проходя мимо Мето, он едва заметным движением что-то поправлял в его одежде, так что вскоре тот уже ничем не отличался от десятков людей, которые дремали за соседними столиками в таких же позах.

В половине девятого Гутек коснулся плеча Мето. Тот безвольно поднял голову: лицо его было страшным, опухшим, синим. Растрескавшиеся губы покрыты запёкшейся кровью, над правым глазом лилово-красный струп.

– Вставай, – обратился к нему Гутек. – Пойди хоть немного приведи себя в порядок! Сейчас здесь может быть проверка, задержат тебя за один только внешний вид. Хватит уже… Зачем тебе это?

Мето молча кивнул головой.

– Иди к Ткачику, – добавил Гутек, – может, хоть лохмотья твои освежит.

– Правильно, – с усилием проговорил Мето. – Ты прав. – Встал, опершись на стул, закутался в пальто, надвинул шапку на лоб и направился к выходу. Вскоре после этого пан с зонтиком проснулся, встал из-за столика и вышел.

Мето медленно шёл вдоль тёмных стен Товарной улицы. Свернул на Серебряную, потом по Желязной добрался до Шлизкой и наконец вошёл в ворота одного из домов. Это было высокое мрачное каменное здание с чёрными стенами и узкими окнами, на которых повсюду стояли продукты. По строительной доске с перекладинами Мето забрался на второй этаж и позвонил. На двери красовалась стеклянная табличка с надписью: «“Исидор Ткачик”. – Портной».

Пан с зонтиком проводил Мето до флигеля во втором дворе, повернулся и медленно пошёл по направлению к Желязной. Не доходя до Иерусалимских Аллей, он увидел крепкого парня в клетчатом пальто с очень широкими плечами, который быстро шёл ему навстречу по другой стороне улицы. Пан с зонтиком незаметно довольно усмехнулся, как бухгалтер, у которого безошибочно сошлись цифры трудного отчёта.

Мето кивнул головой худенькому подмастерью и зашёл на кухню. На столе, среди груды тканей, подобрав под себя ноги, сидел невысокий седеющий человечек с грубым, нахальным лицом. В этот момент он перегрызал нитку и исподлобья взглянул на Мето, который тяжело опустился на кровать, прямо на только что выглаженные костюмы и пальто.

– Ты что! – буркнул портной. – Совсем одурел? На новёхонький товар грязным задом!

– Заткни пасть, Ткачик, – обессиленно выговорил. Мето. – Меня сегодня уже никто не испугает…

Ткачик посмотрел на него и замолчал. Мето тяжело приподнялся, сбросил пальто, швырнул его в угол и начал раздеваться. Стянул двубортный плохонький пиджак и штаны и снова сел на кровать.

– На тебе. Чисть и гладь, – бросил он свою одежду Ткачику. – А потом пальто…

– Что случилось? – спросил Ткачик.

Мето неподвижно сидел на кровати в трусах, свитере и молчал. Шапочка его сползла на синее страшное лицо.

Ткачик обратился к своему подручному:

– Гуля! Холера на твою голову! Видишь штаны пана Мето?

Гуля схватил штаны и прошепелявил:

– Уже делаю, пан шеф!

Зазвонил звонок. Гуля пошёл открывать. Через минуту в кухню вошёл невысокий, крепко скроенный блондин с широким розовым лицом; он был без пальто и шапки, съёжившийся, замёрзший и явно нетрезвый.

– С самого утра гости, – ворчал Ткачик. – Сперва этот, – он ткнул пальцем в Мето, – привидение в опере…

Мето не шелохнулся. Блондин с интересом наклонился к нему.

– Мордашка! – удивился он. – Мето! Дорогой мой… У-у-ух, какое личико! Кто это тебя так разукрасил?

Мето ответил:

– Мотай отсюда, – и снова ушёл в своё тупое молчание. Блондин сел рядом. Гуля накинул куртку и вышел. За дверью стоял высокий парень, который как раз собирался позвонить.

– День добрый, пан Мехцинский, – сказал Гуля и в два прыжка сбежал вниз.

Мехцинский открыл дверь на кухню.

– Как дела? – приветствовал он Ткачика, подавая ему руку. – Готово?

– Готово! Готово! – передразнил его Ткачик. – Как может быть готово, когда с самого утра ремонт. – И показал на двух человек, сидящих на кровати. Мехцинский присвистнул от удивления, увидев Мето:

– Вот это красота! Образцовая работа. Кто тебя так отделал?

Мето не ответил.

– Уже полчаса так сидит и молчит, – буркнул Ткачик.

– Сигарету! – вдруг отозвался Мето. – Дайте кто-нибудь сигарету!

Прозвенел звонок.

– Это Гуля, – проговорил Ткачик. – Иди, Мориц, открой.

Мориц вышел и вскоре вернулся с Робертом Крушиной.

Крушина подал всем руку и сел рядом с Ткачиком на столе.

– Что случилось? – обратился он к Мето.

– Не знаю, – тупо ответил тот.

– Он что, под мухой? – спросил Крушина у Ткачика.

– Холера его знает, – пожал плечами Ткачик, – сидит так уже целый час.

– Оставь его в покое! – посоветовал Мехцинский. – Где-то набрался, вот его и отделали. Очухается.

– Ну и дела, – с издёвкой сказал Крушина. – Настоящие модели… Хватит дурака валять! – добавил он резко. – Выкладывай, Мето, что и как? Где Ирись? Где Манек? Где остальные? Я знаю, что вы вчера скандалили на каких-то именинах, недалеко от Мокотова.

– Это меня не касается, – выговорил Мето и уже осмысленно посмотрел на присутствующих. – Дальше играйте без меня. Я пас.

Он встал, подошёл к крану, открутил его и жадно припал к струе воды. Потом заявил:

– Обойдётся без глажки. Давай штаны, Ткачик.

Вырвал пиджак из рук Ткачика и с усилием натянул. Теперь он стоял в пиджаке и трусах, растерянный и жалкий.

Крушина, не вставая со стола, резким движением толкнул его на кровать и сурово приказал:

– Рассказывай. Но всё…

…Когда Мето закончил, снова прозвенел звонок.

Мехцинский открыл, и в кухню вошёл Гуля с бутылкой водки. Он вымыл стаканы и разлил водку. Ткачик рисовал узоры портновским воском на стене. Уставившись в какую-то точку отсутствующим взглядом, портной проговорил:

– Настоящие гвардейцы. Ирись, Мето, Манек… Семеро. Лейб-гвардия.

– Это конец, – неуверенно сказал блондин. – Сколько их было? Двадцать? Тридцать?

– Сколько? – повторил Мето. – Сначала только двое, шофёр и тот, высокий. А потом? Не знаю. Может сто, а может…

– Может, один… – иронично усмехнулся Мехцинский, затягиваясь недокуренной сигаретой.

– Шофёр и тот, высокий, уже лежали, уже были готовы, – заговорил Мето. – А потом… клянусь здоровьем! Я не знаю. Дали мне раз в живот, второй раз в сердце, посмотри! – схватил он с полу пальто. – Через такое толстое пальто. Конец. Я пас! Понимаешь?

– Роберт, – обратился Мехцинский к Крушине. – Помнишь, я рассказывал вам, как мне досталось на Вейской и что говорил тот врач скорой помощи в комиссариате. Потом была история со Стрицем…

– С каким Стрицем? – спросил блондин.

– С тем, с Черняковской улицы. Не знаешь что ли Стрица, Яська Стрица?

– А потом кто-то обработал Леона и Юлека Мигдаля на углу Видок и Кручей, – заявил Ткачик.

– Не говоря уже обо всех этих мелких случаях в городе и за городом. Знаешь, истории с мелкими фраерами в разных районах…

Крушина выпил водку и закусил огурцом. Вытер пот тёмной мясистой ладонью.

– Ну и что с того? – спросил он равнодушно.

– В этом что-то есть, – невесело усмехнулся Мехцинский.

– Факт, – подтвердил Ткачик. – Об этом говорят здесь, на Шлицкой. И на Желязной. И на Гжибовской.

– И на Праге. И на Охоце, и на Воле, – добавил Мехцинский, взяв в руки стакан.

– Земляки! – взволнованно начал блондин. – Это мой завтрак… И пана Ткачика. А вы тянете, будто и не водку пьёте. Она, между прочим, денег стоит. Это дорогая жидкость.

– Ты это оставь, Мориц, – раздражённо бросил Мехцинскому Крушина. – Не твоё дело. Тебя последнее время где-то черти носят, никогда нет, когда ты нужен. Кто знает, где ты теперь болтаешься.

– Моё дело, – холодно ответил Мехцинский, – где я бываю. Всё, что мне поручили, сделано. А чем я занимаюсь после работы, только меня касается. Личная жизнь.

– Ну и молодёжь! Будущее народа! – резко остановил их Ткачик. – Только без споров. Тут работают. Тут шьют.

Мето снова встал и стал надевать брюки.

– Как хотите, – заявил он. – Обойдётесь теперь без меня.

– Не узнаю тебя, Мето, – медленно проговорил Крушина. – Кто-то отделал тебя на Инфлянтской, как последнюю тряпку, а ты спокойненько себе идёшь домой. Может, запишешься в Союз польской молодёжи? Тебя там только и ждут. Будешь работать курьером в какой-нибудь конторе, получишь комнату на окраине. Мето! Знаменитый фраер из правобережной Варшавы, гордость Бжеской улицы! Неужели ты не хочешь найти того, кто тебя так обработал?

– И что потом? Что ты ещё скажешь, Крушина? – с иронией бросил Мехцинский.

– Мориц, – спросил Крушина, поднимаясь. – Тебе в городе ничего не надо?

– Прекратите этот базар, – твёрдо сказал Мето. – Хватит с меня ваших глупостей. Слушай, Крушина: я уезжаю из Варшавы. Не стану никого искать. Скажи это кому надо, и баста. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Ирись, Манек и другие, которым не терпится отомстить, пускай разыскивают того или тех, кто их так обработал. Я смываюсь. Покоя, понимаешь, хочу, хочу, чтобы меня оставили в покое!

«Так говорил и тот врач в Аллеях», – подумал Роберт Крушина. Он подошёл к Мехцинскому:

– Покажи подбородок, Мориц!

– Тут вам не кино… – буркнул Мехцинский.

– Ты же сам говорил тогда, что у него был кастет или что-то в этом роде. Нет?

– Может, был, – ответил Мехцинский, проводя рукой по шраму.

– Ты говорил, что там, в скорой помощи, говорили о таких же ранах. У Юлека Мигдаля и Леона были точно так же сворочены челюсти.

– Ну и что из этого? А Стрица топтали ногами, как собаку. А как Мето – ты слышал сам. А Ирися, Манека и остальных – железнодорожными гайками… Ты же слышал, Мето рассказывал.

– Жаль, – процедил Крушина, разглядывая свои ногти. – Жаль, что вы все струсили. Что смываетесь отсюда. Ведь мы уже знаем, сколько их и кто они. И чего хотят.

– Врёшь, – оборвал его Мехцинский. – Холеру ты знаешь!

Крушина с грохотом отшвырнул стул. Глаза его сузились, как две чёрные булавочные головки, смуглое мясистое лицо потемнело. Гуля склонился над своей швейной машинкой, изо всех сил нажимая на педаль. Блондин равнодушно закурил сигарету. Мето продолжал застёгивать брюки.

– Мои дорогие, – вмешался Ткачик, не меняя позы. – Хватит этого шума, хорошо? У меня потом до самого вечера мигрень. – Он, будто забавляясь, подбрасывал в руке большие портновские ножницы.

– Мориц, – проговорил Крушина, подходя к Мехцинскому. – Не выступай. А то можешь вскоре заплакать. Горькими слезами!

– Крушина, – холодно и безбоязненно ответил Мехцинский; он был выше Крушины, но не такой крепкий, сразу видно, что намного слабее, – я тебя не боюсь. Заруби это себе на носу! И ещё скажу: не боюсь я этих фраеров. Я не Мето. Я бы охотно встретил кого-нибудь из них, мечтаю об этом. Но ты, Крушина, врёшь. Ты не знаешь, кто они такие, точно так же, как и я. И Мето не знает, и никто не знает. Даже Кудлатый!

В кухне воцарилась мёртвая тишина. Пять пар глаз уставились в одну точку, как будто брошенная Мехцинским фраза повисла в воздухе. Стрекотанье швейной машинки медленно затихло под ногами онемевшего Гуля.

– Порядок, – неожиданно, с деланной невозмутимостью ответил Крушина. – Тогда не о чем говорить. Мето, постарайся устроиться в киоск с газированной водой. Найдутся другие, с кем можно будет договориться. Те, кто так просто не отступит.

– Роберт! – Мето приблизил своё изуродованное лицо к лицу Крушины. – Посмотри на меня: ты когда-нибудь видел, чтобы меня замела милиция или чтоб я испугался какого-то легавого? Мы вместе делали много дел, но теперь конец, я смываюсь. Сейчас до чёрта молодых – у кинотеатров, на вокзалах, на стадионах и пляжах. Моложе меня, такие, которые ещё не знают того, что известно мне. Найди себе кого-нибудь на моё место, а меня оставь в покое, ладно? Я уже меченый, я своё получил. И запомни: я не струсил. Мне всё равно, что вы обо мне думаете. Только оставьте меня в покое.

– Хорошо, – великодушно заявил Крушина. – Барахло нам не нужно. А теперь ты, Мориц, слушай. Тебя любят у нас. Говорят, ты способный. Я не знаю. То, что ты сегодня тут говорил, передам кому надо. Пусть Кудлатый думает, что с тобой делать.

И снова все ощутили лёгкий спазм где-то в области сердца, а у Мехцинского мороз пробежал по спине.

– Ты знаешь, где меня искать, – ответил он охрипшим голосом, силясь казаться равнодушным. – Если понадоблюсь, передашь. Сегодня вечером я буду в баре «Наслаждение».

– Да, да, – кивнул Крушина, – пока что отдыхай.

– Роберт, – Ткачик шепнул тихо, выходя следом Крушиной в тёмный коридор. – Скажи пану Мериносу, что я за всем прослежу как следует. Ага! И ещё передай – его костюм готов. Тот, цвета маренго. Хорошо получился.

– Скажу. До свидания.

– Что-то не сильно вы друг друга любите, ты и пан Крушина, – бросил Ткачик Мехцинскому. Он снова на столе, по-портновски поджав под себя ноги.

– Не люблю хама, – сплюнул Мехцинский. – Боксёр, битая его морда! Думает, все его боятся.

– Зато и фраер! – одобрительно вставил блондин. – Да он тебя, Мориц, стёр бы в порошок, если ты ему попался.

– Может, стёр бы, может, нет… – криво усмехнулся Мехцинский. – Это дело случая. Не очень-то я боюсь.

– Если хотите, скачите дальше, – заключил Мето. – У меня есть дядя под Ольштином. Поеду отдыхать. Может, задержусь там на пару месяцев, найду какую-нибудь работу.

– Мето, – серьёзно спросил блондин, – ты когда-нибудь видел Кудлатого?

– Нет, – просто ответил Мето, – не видел и видеть не хочу. И, Бог даст, уже никогда не увижу. Хватит с меня! Я сматываюсь. Одного только и хочу, чтобы вы слезли с моей шеи, холера на ваши паршивые морды…

– А ты? – спросил блондин, подходя к Мехцинскому, – видел когда-нибудь Кудлатого?

– Видел, – соврал Мехцинский. И снова что-то противно сжалось в области сердца. Поймал на себе подозрительный взгляд Ткачика и почувствовал, как захотелось крикнуть, что нет, никогда не видел и видеть не желает. Никогда! Совсем как Мето. Но смолчал, прикусив до крови губу.

– Если кто-то будет искать меня в городе, скажите, что я утопился, – проговорил Мето, поднимая воротник и надвигая шапку на лоб. Вытащил из кармана несколько банкнотов и пересчитал. – Хватит, – буркнул он и вышел не простившись.

– Этот Кудлатый, – задумчиво проговорил блондин, – наверное, крутой. Самый крутой в Варшаве.

«И не такие ломались!» – хотелось крикнуть Мехцинскому. В то же время он понимал, что его слова были бы кощунством или неискренней позой. Все в этой комнате, включая и Мехцинского, знали, что блондин прав.

– Тоже человек, – тихо проговорил Мехцинский с лёгким недоверием.

Ткачик быстро взглянул на него.

– Скажешь об этом Кудлатому, если ты такой храбрый. Ой, Мориц, высоко летаешь!

Мехцинский молчал, глубоко затягиваясь сигаретой. Произнесённая Ткачиком фамилия будто резанула его по сердцу – остро, больно.

– Ничего не понимаю, – медленно продолжал Ткачик, – но одно могу сказать уверенно: всё это не к добру!