Текст книги "Злой"

Автор книги: Леопольд Тирманд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

5

– Какая-то пани к пану доктору.

В дверях отдельной палаты появилась улыбающаяся сестра. Витольд Гальский слегка приподнялся на локтях.

– Минуту, – сказал он, и сестра вышла, закрыв за собой дверь. Тысячи мыслей закружились в его забинтованной голове.

«Всё-таки пришла! Несмотря на всё, пришла!»

Уже неделю, с той минуты, как к нему вернулось сознание, продолжалась эта борьба с самим собой, безжалостная борьба любви с самолюбием, горького одиночества с обиженной гордостью. Сколько раз хотел попросить знакомых, врача, сестру, Колянко хоть разок позвонить по этому телефону, сообщить, передать коротенькую весточку о том, что с ним, где он. Но столько же раз в мозгу всплывало: нет! «Если бы это её по-настоящему волновало, она бы нашла. В конце концов можно найти человека в Варшаве, если этого действительно хочешь. Это не игла в стоге сена. Можно позвонить в скорую помощь… Она же знает, где я работаю. Если хочет! В том-то и дело… если действительно хочет…

А вообще-то всё это глупости. Какое значение может иметь один вечер для девушки, обручённой с таким красивым парнем, как тот хоккеист. Наверное, она его очень любит. Тогда, в раздевалке “Камеральной”, была какая-то ложь, мелькнуло что-то ненастоящее, фальшивое. Какая чепуха! Мы провели приятный вечер – и достаточно…

…А может, она действительно не сумела узнать? В скорой помощи существует правило – не давать информации о своих работниках. Вовсе не так легко найти человека в Варшаве. Варшава – большой город. Но должна же она предпринять какие-то шаги, хотя бы попытаться… Должна меня найти. Я не могу облегчить ей поиск, это будет навязчиво с моей стороны».

В дверь тихо постучали. «И всё-таки нашла!» – подумал Гальский.

Он нервно поправил одеяло, коснулся рукой не бритых несколько дней щёк.

– Прошу! – позвал он.

Дверь открылась – на пороге стояла Олимпия Шувар с букетом цветов в руках.

Выглядела она прекрасно. Красота, пышная женственность, аромат броского благополучия ворвались вместе с ней в сине-серую пустую палату. Бросив по дороге коробку с шоколадом на пол, пакет с апельсинами на стул и охапку роз на одеяло, она припала к рукам Гальского, опустилась на колени у его постели, забыв о том, что её прекрасная юбка из шерстяной фланели может испачкаться и помяться. В больших васильковых глазах блестели слёзы.

Гальский огромным усилием воли прогнал с лица выражение разочарования.

– Вы очень хорошо сделали, что пришли, – прошептал он. Слёзы скатились по щекам Олимпии к уголкам очаровательного рта. Это были красивые слёзы, круглые и блестящие, великолепные слёзы, как и всё в Олимпии Шувар – как её красота, движения, чувства и переживания. Прелестная улыбка сквозь слёзы засияла на её лице; она держалась мужественно и красиво, как того требовала ситуация.

– Наконец, – шепнула Олимпия, – наконец я тебя нашла, светловолосый мальчик.

– В этом нет сомнений, – слабо усмехнулся Гальский. Видимо, даже тяжёлые переживания не искоренили в нём особый талант принижать красивые, трогательные душевные движения.

– Что случилось? – спросила Олимпия, и две новые слезинки, как серебряные горошинки, блеснули в васильковых глазах.

– Даже… не знаю, – озабоченно ответил Гальский.

– Это замечательно с вашей стороны, пани, что вы меня навестили, – повторил больной.

Его угнетала одна-единственная мысль, которую он наконец высказал с болью, надеждой и горечью:

– Как вы меня здесь нашли?

– Перевернула вверх дном всю Варшаву, – тихо, но взволнованно ответила Олимпия. – Нашла даже частного детектива. Правда, он обманул меня, оказался никаким не детективом, а обычным администратором. Но у него были многочисленные знакомства в организациях, ведающих учётом населения, и ему казалось, что у него что-то получится. Я действовала также с помощью прессы и радио.

Наконец мне удалось узнать фамилию и адрес блондинки, с которой вы были в «Камеральной». Витольд, вы себе не представляете, каких нервных усилий и напряжения потребовал от меня визит к ней. Какой это был ужасный разговор! Но мне пришлось на него решиться, и теперь уже всё позади. Эта минута – моя награда! Я была вчера у панны Маевской. Она сказала, где ты, и добавила, что сегодня, то есть в четверг, – приёмный день в больнице. Я с самого утра стою у ворот…

«Значит, она знала, – Гальский застонал, зажмурив глаза. – Знает, где я сейчас». Он почувствовал себя вдруг очень больным, несчастным и ещё более одиноким. Забинтованная голова заболела сильнее, исчезло радостное ощущение выздоровления, которым он жил уже несколько дней.

Гальский открыл глаза и увидел лицо Олимпии совсем близко от своего. Она показалась ему красивой, доброй, словно он давно о ней мечтал и ждал её.

– Какие чудесные цветы… – проговорил он тихо. – Спасибо вам! – В его голосе была искренняя благодарность.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

– Только не таким тоном, хорошо, Роберт?

– Пан председатель, прошу прощения… Но пусть пан председатель на меня не сердится. Я даже не знаю, как это сделать. Не имею ни малейшего представления. Поймите меня, пан председатель!

– Что же тут понимать! Начальник Крушина не может справиться со своим подчинённым! Инженер, вы видели что-нибудь подобное? Начальник не знает, где искать своего подчинённого и как с ним разговаривать.

Вильга повернул от окна обрюзгшее бесцветное лицо.

– В самом деле, – слабо усмехнулся он, – это забавно.

Крушина вытер лицо ладонью.

– Единственное, что сейчас пришло мне в голову: кажется, этот паскудник знает буфетчицу бара «Наслаждение», Гавайку. Пойду выясню, пан председатель, но если и это не сработает, тогда я действительно не знаю…

– Иди, сынок, – сказал с ухмылкой Меринос, – и не возвращайся без этого фраера, слышишь? Но быстро, у меня есть для тебя новая работа. Устроим банкет.

Вильга закурил сигарету.

– Интересно, – заметил он. – Наконец немного светской жизни в своём кругу, в соответствующей форме и приличных рамках.

– Именно, – одобрительно проговорил Меринос, – я об этом и хотел поговорить с вами, пан инженер. Роберт, прощай!

Крушина хмуро поклонился и вышел из комнаты. Вильга удобнее устроился в кресле и положил ногу на ногу, выравнивая безукоризненную складку на брюках над синими фильдекосовыми носками.

– Пан Альберт, – приветливо спросил Меринос, – в какой вы сейчас форме?

– В прекрасной, – равнодушно ответил Вильга. – Работа и автомобильный спорт – вот то, что заполняет мою жизнь.

– Это хорошо. Есть необходимость устроить одной особе испытание водкой.

Вильга высунул язык и внимательно рассмотрел его в маленьком зеркальце, которое вытащил из кармана. Потом встал, наклонился вперёд и слегка ударил себя несколько раз ребром ладони по пояснице. Выпрямился и сильно, обеими руками надавил на живот с правой стороны – там, где расположена печень. Эта проверка, видимо, дала хорошие результаты, так как инженер Вильга сел, снова заботливо поправил безупречную складку тёмных брюк и заявил: «Всё в порядке».

– Очень рад, – серьёзно ответил Меринос, – потому что парень, которого надо прощупать, – продукт варшавской помойки, в полном смысле этого слова. Ему лет двадцать. Наверное, вы представляете, пан инженер, какой моторчик сидит в таком двадцатилетнем подонке? Молотком такого не пришибёшь! Почки, как новенький трубопровод, жёлчный пузырь, как чистенький мешочек, сердце и лёгкие – только что с фабрики. Тридцать лет преимущества перед вами, пан инженер, – немалая фора при хорошей тренировке. Справитесь с ним?

– Попытаюсь, – холодно и осторожно ответил Вильга.

Едва заметная усмешка скривила его узкие бескровные губы. Такая осторожность и холодность внушали доверие; к тому же Меринос знал невероятные способности инженера Вильги по части алкоголя. Сам он был свидетелем событий, казалось бы, невозможных, и уже не раз пользовался этим незаурядным талантом. В определённых кругах Варшавы рассказывали фантастические истории о стойкости этой лысой головы к огненной водичке. Поговаривали даже, что Альберт Вильга был перед войной агентом военной разведки по особым поручениям, то есть его использовали в тех случаях, когда нужно было получить информацию с помощью водки. Это были, однако, – легенды, эфемерные и непроверенные, причём люди знающие добавляли, что, вероятно, в мире не существует разведки, которая выдержала бы деятельность таких дорогих агентов и столь своеобразные методы работы.

– Этого фраера, – проговорил Меринос, поправляя свой китайский галстук из тяжёлого шёлка, – зовут Пегусом, и он знает, кто убил Мехцинского. Надо, чтобы и мы узнали, а также заодно выяснили, откуда этому фраеру всё известно.

Двери бара «Наслаждение» были уже настежь открыты: первые дни мая дохнули на Варшаву настоящей летней жарой. Крушина не торопясь зашёл внутрь. В это время бар производил впечатление дешёвой столовой: немногочисленные, тяжело склонившиеся над столами посетители в рабочих спецовках и грязных велосипедных шапочках разворачивали жирную бумагу, вынимали хлеб с колбасой и поспешно проглатывали свой завтрак, запивая его пивом или чаем. Тут и там тяжело дышали вспотевшие командированные, нагружённые фанерными чемоданами и обязательными портфелями с ремёнными застёжками. Они обливались потом в своих тёплых зимних пальто и жадно хлебали подкрашенный лимонад.

За буфетом хлопотала Гавайка в подвязанном грязной тряпкой фартуке. Крушина подошёл к буфету.

– Слушай, Гавайка…

Гавайка подняла раскрасневшееся от работы лицо, мелкие капельки пота поблёскивали на её верхней губе.

– Гавайка, – повторил Крушина. – У меня есть к тебе… дело.

Он провёл ладонью от лба по всему лицу; это был жест, выражавший сильную озабоченность, безграничное беспокойство и полную беспомощность.

– Слушаю вас, пан Крушина, – отозвалась Гавайка без улыбки.

– Слушай, Гавайка, – мялся Крушина. – Ты знаешь такого невысокого парня с веснушками, правда? Он был здесь вместе с нами…

– Кого вы имеете в виду, пан Крушина? – спросила ледяным тоном Гавайка, демонстрируя абсолюта спокойствие и равнодушие; так ей, по крайней мере, казалось в эту минуту. Но даже такой неискушённый человек, как Роберт Крушина, не мог не заметить той неприкрытой настороженности, которая всегда появляется в глазах, лице и позе человека, когда разговор касается кого-то, кто является важным и постоянным объектом его мыслей.

– Ну, знаешь, – оживился Роберт: инстинкт боксёра подсказал ему, что он на верном пути. – Такой блондин, – сказал он с нажимом. – Был тогда со мной и покойным Мехцинским. Пару дней назад… Ну вспомни – он ещё разговаривал с тобой.

– Нет, – твёрдо ответила Гавайка, – ничего не знаю.

В эту минуту в бар вошёл Кубусь. Он взглянул на беседующих у буфета и без колебаний направился к ним. Небольшие глазки Крушины вспыхнули радостью. Он злорадно усмехнулся и собирался что-то сказать, но Кубусь его опередил.

– Жарко… Ну и пекло, да, Крушина? Самое начало мая, а уже так припекает, подумать только… Я проходил мимо и зашёл чего-нибудь выпить. Гавайка, у вас есть в этой дыре что-нибудь холодненькое?

Гавайка повернулась к холодильнику.

– Хорошо, хорошо, – насмешливо согласился Крушина, – так или иначе, хорошо, что ты появился, Пегус. У меня к тебе очень важное дело. Пей эту мочу, – добавил он, указывая на ярко-жёлтый лимонад, который Гавайка налила в огромную кружку для пива, – и пойдём.

Кубусь медленно выпил лимонад, поправил «бабочку» цвета цикламена, заплатил, равнодушно кивнул головой Гавайке и вышел с Крушиной. Гавайка за всё это время ни разу на него не взглянула, переставляя ящики с пустыми бутылками из-под пива.

– Палит, – повторил Кубусь на улице.

Какое-то время оба шли молча, Крушина обливался потом.

– Новые ботинки? – беззаботно спросил Кубусь, услышав скрип подошв. Ноги Роберта были обуты в красивые туфли на толстой кожаной подошве.

– Новые, – с облегчением ответил Крушина. – Тысяча восемьсот. Знаю одного сапожника, который такие шьёт. Дёшево, правда? Могу к нему отвести, хочешь? Туфли что надо. – Было заметно, что он с удовольствием ухватился за эту тему.

– Скажи, Крушина, что тебе нужно, потому что у меня сегодня нет времени, – перебил его Кубусь.

– Сейчас! – закричал Крушина и неожиданно кинулся на мостовую. Он остановил проезжавшее мимо свободное такси, открыл дверцу и решительным движением втолкнул Кубу внутрь.

– Куда? – спросил шофёр.

– В город, – с усилием ответил Крушина.

Шофёр решил, что клиент, похоже, под градусом, и, не требуя дальнейших пояснений, двинулся к центру.

– Ну? – спросил терпеливо, хотя и со скрытой угрозой в голосе Кубусь. – В чём дело?

Крушина мучительно скривился, судорожным движением головы давая понять Кубусю, что не может говорить в такси. Кубусь понуро умолк, и Крушина опять вздохнул с облегчением. На углу Пенкной они увидели большую толпу. Это явно подбодрило Крушину, который немедленно выкрикнул, не без удовольствия:

– Что там за кутерьма? Что происходит?

– Ничего, – ответил Кубусь, – читают сообщение о вчерашнем кроссе.

– Вот оно что! – обрадовался Крушина. – Кто выиграл? Кто? Снова Вильчевский?

– Вильчевский, – подтвердил шофёр. – На медаль. Каждый день – сорок километров в час.

– На медаль! – восхитился Крушина. – Вылазь! – толкнул он Кубу. – Ставлю бутылку! За Вильчевского, чтоб он, бедняга, и дальше не поскользнулся. Тормози, пан, – бросил он шофёру. – Сколько там?

– Крушина! – пробормотал Кубусь, когда Роберт заплатил и оба они уже стояли на тротуаре. – Говорю тебе, у меня нет времени. Будь серьёзнее. Говори, в чём дело, и разойдёмся.

Но на Крушину, казалось, снизошло вдохновение.

– Пегус, мой мальчик! – сказал он сердечно. – Ты не хочешь водки. Хорошо, не буду тебя заставлять. Но ведь ты любишь сладкое, правда? Я тоже его обожаю. И ты мне не откажешь, сынок. Мы стоим как раз рядом с баром. Вот видишь: «Фрукты, мороженое»? Я заболею, если мы в него не зайдём. Всё, что захочешь, – твоё. Торт мокко, ванильный крем, смородиновое желе с молоком, торт «камарго», мороженое. О, огромная порция фисташкового мороженого со взбитыми сливками! Подумай, парень…

И прежде чем Кубусь успел что-нибудь сообразить, железные ладони Крушины почти впихнули его в бар «Фрукты, мороженое», где стены были украшены разноцветной керамикой на фруктовые темы.

– Вот тут, – заявил Крушина. – Садись. Пани, пожалуйста, – обратился он к официантке, – две порции мороженого, два крема и два апельсиновых напитка. Вот здорово, да? – улыбнулся он Кубусю, как добрая волшебница в сказке о спящей красавице; так ему, по крайней мере, казалось, потому что он на минуту забыл о своём сломанном носе, который мог вызвать дрожь в сердце любого смельчака.

– Подожди минутку, я должен позвонить. Только никуда не уходи! – приказал Крушина. На этот раз в его голосе прозвучала нотка угрозы и предупреждения, которая не снилась даже самым злым волшебницам из детских сказок. Он зашёл в кабину телефона-автомата, как раз напротив входа в зал, где сидел Кубусь, и прикрыл дверь: через окно кабины боксёр внимательно следил за своим спутником, готовый немедленно принять меры, едва тот проявит малейшее намерение сбежать. Спустя несколько минут Роберт вышел из кабины и заявил:

– Ты, Пегус, ещё не передумал? Ещё хочешь заработать несколько злотых?

Куба быстро глянул на Крушину; он сразу понял, что теперь инициатива уже не в его руках и не в руках Крушины, а всё решает кто-то третий.

– Ясное дело, – осторожно ответил он.

– Так сиди тихо и жди. Сейчас сюда придёт кто-то, желающий с тобой поговорить.

После этих слов он с наслаждением принялся за крем и мороженое, поэтому задумавшемуся Кубе не оставалось ничего другого, как сделать то же самое. На закуску он перечитал номер «Спортивного обозрения», разложенный на столике, между вазочками с мороженым. Столица жила в эти дни сообщениями с трассы велосипедного кросса.

Через некоторое время в бар зашёл инженер Альберт Вильга. Не поздоровавшись, он сел за столик Крушины и Кубуся.

– Это он? – спросил он Крушину, движением головы указывая на Кубу.

– Что для вас, пан? – поинтересовалась официантка, подходя к ним.

– Большую бутылку «Чинзано», – ответил Вильга, не оборачиваясь.

– У нас такого нет, – неуверенно ответила официантка.

– Тогда, пожалуйста, оставьте меня в покое, – с ледяной вежливостью заявил Вильга, и официантка отошла, не возразив ни слова.

Кубусь внимательно присматривался к Вильге: его поразил безупречный костюм и манеры, которые даже явному нахальству придавали оттенок элегантности.

«Ого! – подумал он. – Этот сделан не из того материала, что крушины и мехцинские. Вот как! Значит, движемся вперёд и чем дальше, тем глубже».

– Вы ещё долго собираетесь сидеть в этой корчме, где смердит пирожками и патокой? – спросил Вильга тихим, но резким голосом; его выцветшие голубые глаза и бесцветное обрюзгшее лицо не выражали ни радости, ни злобы.

– А что вы, пан, можете предложить? – довольно нагло спросил Кубусь.

– Позавтракать, – ответил Вильга и взглянул на Кубуся; в его выцветших глазах была пустота, такая пустота, что Кубусю стало не по себе.

– Идём, – заявил Крушина, расплачиваясь.

Они встали и вышли. На краю освещённого полуденным солнцем широкого тротуара стоял оливковый – «гумбер» с красивым, немного подпорченным кузовом.

Вскоре «гумбер» можно было увидеть на улице Новогрудской, напротив входа в небольшой, на первый взгляд, захудалый магазин, витрина которого была между тем заставлена дорогими закусками и бутылками заграничной водки. За этой витриной скрывался один из лучших варшавских ресторанов. Из первого помещения с огромным буфетом несколько ступенек вели в небольшой зал, украшенный оленьими рогами и кабаньими головами. Тут стояли тёмные столики и такие же стулья с вырезанными в спинках сердечками.

Из зала можно было попасть в комнатку с правой стороны. Её единственное зарешечённое окно выходило на довольно грязный варшавский дворик. Один из находившихся в комнате столиков был сейчас занят тремя клиентами и являл собой картину кулинарного побоища, достойную пера Франсуа Рабле. В ужасающем беспорядке валялись на нём остатки селёдки, сухой охотничьей колбасы, окорока, редиски, лука, омлета, крутых яиц, заливного судака и холодца.

Один из клиентов, человек могучего сложения, со сломанным боксёрским носом, уже начал петь. Скрипучим баритоном он умолял: «Нинон, ах, улыбнись…» Или сообщал: «Чтобы ты знала, как я хочу целовать твои уста…»

Элегантный пан с длинным обвислым лицом сидел неподвижно и курил сигарету. На его лице не было заметно никаких следов опьянения, а лёгкий румянец на скулах являлся скорее следствием жары и духоты в тесной, насыщенной винными парами комнате.

Якуб Вирус спросил:

– Который час?

– Полпятого, – вежливо и небрежно ответил Вильга.

Кубусь с усилием проглотил слюну.

– Мы уже позавтракали? Так рано, – удивился он.

– Ага, – отозвался Вильга. – Пора бы уже подумать об обеде.

– Только без меня… – простонал Кубусь и зажмурил глаза.

Всё кружилось перед ним с удвоенной скоростью. Он открыл глаза и вновь увидел лицо Вильги, холодное, вежливое, невыразительное. Вся комната колебалась у него перед глазами, как на воздушных качелях. Дверь отворилась, и вошёл официант в белой куртке, которого, как показалось Кубе, внесла волна высокого прилива. Официант наклонился к Вильге.

– Нет! – простонал Кубусь охрипшим голосом: до его сознания дошло, что Вильга снова заказывает водку.

– Ну что? – услышал он голос Вильги. – Ещё по одной, панове? Роберт, выпьешь? А ты? – обратился он к Кубусю.

Кубусь успел подумать, что если выпьет ещё хоть рюмку, то, наверное, умрёт. Нельзя было, однако, отказываться: все его усилия держаться во время четырёхчасового неистового пьянства пропали бы зря, если бы Кубусь сломался. Он с ужасом взглянул в холодное обрюзгшее лицо своего элегантного соседа и кивнул головой.

Вильга слегка усмехнулся. Если бы он был способен на сострадание и рыцарское восхищение своим противником, то, наверное, сейчас бы ощутил эти чувства. Вконец измученный юноша по другую сторону стола в этом испытании держался с достоинством.

Но инженер только налил две рюмки водки и поднял свою вверх. У Кубуся выступили на лбу холодные капельки пота, дрожащей рукой он поднёс рюмку ко рту и выпил, расплёскивая водку. Эта последняя рюмка произвела на него странное впечатление: он как будто немного протрезвел. Какое-то мгновение Куба прислушивался к своим заглушённым водкой мыслям и действительно ощутил, что ему стало легче. Тут он услышал тихий небрежный голос Вильги:

– Собственно, мне не следует с тобой разговаривать: ты сейчас на больших оборотах.

– Совсем я ни на каких оборотах, – с бессмысленным пьяным упрямством ответил Кубусь. Он старался твёрдо взглянуть на Вильгу, но его мутный взгляд бессильно расплывался, скользя по лицу инженера.

– Ты пьян, – холодно повторил Вильга, – и я не хочу, чтобы ты думал, будто я этим пользуюсь.

– Думай, пан, что говоришь! – возмутился Кубусь, но уже не смог придать своему голосу грозное выражение.

– Закрой рот, щенок! – совершенно равнодушно приказал Вильга. – Ну если ты такой герой, то скажи: кто убил Морица?

Красные и зелёные сигналы вспыхнули в мозгу Кубуся. Он глубоко вздохнул и попытался решить: что ему на это ответить? Чем дольше думал, тем меньше мог что-нибудь придумать.

Крушина уже спал за столом, положив голову между солёными огурцами и остатками лососины. Кубусь опять вздохнул и увидел, как Вильга поднимает бутылку, чтобы налить ему ещё рюмку водки.

– Какой-то фраер с белыми глазами и бриллиантом на пальце, – проговорил Кубусь так быстро, как только мог.

– Так-так, – кивнул головой Вильга. – Эти сказки я уже слышал. Придумай что-нибудь новенькое или лучше скажи: откуда ты об этом знаешь?

Во взгляде Кубуся было смятение. «Откуда я знаю? Милостью Божьей, откуда я могу это знать?» Перед ним опять были блёклые голубые глаза, которые будто обволакивали его голубой ледяной пеленою, парализуя волю и мысли.

– Я это знаю… – начал он отчаянно, – от Сюпки.

– А кто он, этот Сюпка?

– Железнодорожник… Живёт в Анине.

– Что у тебя общего с железнодорожниками из Анина? Говори!

– У меня? – пробормотал Кубусь. – Ничего…

«Это конец, – подумал он, – затравил меня как зайца. Действительно, что у меня может быть общего с железнодорожниками из Анина?»

– У меня нет ничего общего, – начал он неуверенно, – только…

– Откуда ты его знаешь? Откуда он об этом знает? Кто он такой, этот Сюпка? Почему он тебе рассказывал?

– Сейчас, сейчас, – защищался, как мог, Кубусь; он казался теперь окончательно упившимся и неловко размахивал руками, – сейчас я вам всё, пан, объясню. Там, в Анине, есть одна девушка. Её зовут Ганка. Покойный Мориц ухаживал за ней. Но мне она тоже того… Знаете, пан, любовь – глупое чувство. Я ездил туда, в этот Анин. Вот именно поэтому, пан, я и ездил в Анин. А этот Сюпка был свидетелем, как пристукнули Весека Мехцинского. Он знал, что Мориц идёт к Ганке, и всё ей сразу рассказал. А Ганка мне… Видите, пан, как получилось…

Вильга медленно поднёс свою рюмку ко рту и выпил, не обращая внимания на Кубуся, потом отрезал себе розовый ломтик лососины. Дверь опять открылась, и вошёл официант. Кубусь почувствовал внезапный приступ тошноты. На его лице появилась гримаса.

Вильга принял её за признак слабости; на самом деле это была улыбка победителя.

Поздно вечером Роберт Крушина обессиленно лежал в кресле в кабинете председателя кооператива «Торбинка». На голове у него был лёд, а в дрожащих руках – сифон, из которого Роберт жадно пил газированную воду.

– Ничего не помогает, – плаксиво жаловался он, нажимая язычок сифона.

– Мне всё кажется правдоподобным, – обратился Меринос к Вильге, который сидел, удобно расположившись в другом кресле. – Мехцинский предупреждал Крушину об этом Пегусе. Может, они поцапались из-за девушки в Анине.

– Может быть, – холодно ответил Вильга. – Ну и что теперь будет?

– Я должен видеть этого Сюпку, и поскорее, – заявил Меринос, затягиваясь сигаретой. – Крушина, – обратился он к Роберту, – слышишь? Завтра вечером чтобы у меня был этот Сюпка – живой, а не мёртвый. Надо действовать быстро, очень быстро, – добавил он задумчиво.

– Как это сделать, начальник? Пан председатель, как я смогу это провернуть? – простонал Крушина слабым голосом.

– Пусть у тебя голова болит, как это сделать.

– Моя голова, моя голова, – скулил Крушина. – Где у меня голова? Есть у меня вообще голова? Сверху – скользанка, а внутри – немного помоев…

Тупоносый «шевроле» притормозил на каменистом шоссе. Мотор смолк. Четыре фигуры соскочили с грузовой платформы и медленным шагом двинулись прямо на огни железнодорожной станции. Вечер был тёплый и ясный, пахло маем и сухой прошлогодней хвоей. Небольшая пригородная станция – собственно, длинный бетонированный перрон под цементной крышей – лежала среди песков и сосновых боров Мазовецкой равнины, где сухость воздуха и запахи хвойного леса как бы дополняют пейзаж.

Четыре человека уселись на поваленные столб бетонного забора. Бледные огни станции белели в тёплых майских сумерках. Светились огоньки сигарет.

– Холера его знает, – отозвался один из четырёх, – долго ли придётся ждать?

– Недолго, – ответил другой, слегка шепелявя. – Он всегда возвращается в это время.

– А мне всё равно, – заявил третий, – всё равно негде ночевать.

– Что произошло, Пятый Колодец? – спросил шепелявый. – В чём проблема?

– Да так, пан Шая, – вздохнул Пятый. – Выкинули меня из рабочего общежития. Я теперь бездомный.

– Поезд идёт, – заметил четвёртый.

Бесшумная змея электрического поезда быстро вползла на станцию Анин и остановилась; высыпали пассажиры.

– Ну, ребята, внимание! – напряжённо шепнул Шая. – Стасек, иди искать!

Один из парней направился к тускло освещённым ступенькам, ведущим с перрона вниз. Пробегая быстрым взглядом по редкой толпе, взгляд Стасека выделил в этом человеческом ручейке низенького мужчину в расстёгнутом железнодорожном мундире. Стасек резким движением отбросил окурок и подошёл к нему.

– Гражданин Сюпка Юзеф? – спросил Стасек.

– Я, – испуганно ответил железнодорожник, останавливаясь и поднимая вверх потное, лоснящееся лицо.

За ним, на расстоянии нескольких шагов, остановился тёмный, неброский силуэт человека в котелке, с зонтиком в руках.

– Я из милиции, – заявил Стасек, вынимая из кармана нечто похожее на удостоверение, – хочу задать вам несколько вопросов. Позвольте, я вас провожу.

Сюпка пробормотал: «Конечно… С охотой… К вашим услугам…» и пошёл за Стасеком к поваленному забору. В нескольких шагах от них двигался едва заметный в сумерках силуэт в котелке. Через минуту Сюпка ощутил тяжёлый удар по лицу, и кто-то сильно пнул его в почки. Он упал. Хотел крикнуть, но только задушенный стон доносился из-под тряпок, которыми ему молниеносно обмотали голову.

«Шапка! Портфель!» – отчаянно подумал Сюпка, как любой попавший в беду, о вещах, наименее важных в этот момент. Он резко рванулся, пытаясь спасти шапку и портфель, и его ещё раз сильно ударили в живот.

Сюпка завыл от боли, однако сквозь тряпьё слышался только жалкий скулёж.

– Чего ты с ним ещё возишься? – услышал он нервный, сердитый голос. – Разве ты, Пятый, не видишь, что с него довольно?

– А ну его, – ответил другой голос. – Всё равно мне негде ночевать.

– Сделаем, – успокоил его шепелявый, – ничего не бойся, для такого ценного парня что-нибудь найдём. Ну, панове, в дорогу!

Сильные руки подняли Сюпку вверх и швырнули на какой-то твёрдый, обитый железом пол. Он в третий раз застонал от боли, но его стон потонул в гудении мотора.

Из-под котелка у человека, стоявшего неподалёку, вырвалось сдержанное проклятие, потом слабый довольный смешок и, наконец, тихий шёпот:

– Значит, так. Понятно! Это должно было произойти.

Потом человек достал карманный календарик, в котором старательно отметил дату и время происшествия.

После нескольких минут очень быстрой езды Сюпку сняли с платформы и посадили на землю. Он услышал звук удаляющихся шагов и, ободрённый тишиной, начал сдирать тряпки с головы. Сорвав их, он, наконец, увидел перед собой две огромные могучие фигуры, которые стояли молча, держа руки в карманах. Лица не были видны из-за поднятых воротников и низко надвинутых шляп. От неожиданности у Сюпки перехватило дыхание; придя в себя, он осознал, что сидит на каком-то пустыре, среди битого кирпича и строительного мусора, опираясь плечами на ржавую, наполовину сорванную проволочную сетку. Вдали маячили уличные фонари.

– Юзеф Сюпка? – приветливым голосом спросил более высокий из двух людей.

– Я, – кивнул головой Сюпка. Он хотел подняться и встать, но тот, что пониже, необыкновенно плечистый, приказал:

– Сиди!

– Пан Сюпка, – медовым голосом проговорил более высокий, – пожалуйста, расскажите о том случае на Восточном вокзале, свидетелем которого вы были.

– Я… я уже говорил в милиции… – пробормотал Сюпка. – И снова получил повестку. Хватит с меня уже этого, – добавил он плаксиво. – Я был пьян. Знаете, господин начальник, такое случается, верно? А теперь вот история…

– Говори! – грозно бросил человек пониже, и звук его голоса напомнил Сюпке о всех болевых ощущениях нынешнего вечера.

– Гражданин начальник! – простонал он. – Они дрались… А может, и нет, холера их знает… Именно так – совсем не дрались. Тот пан покойный вдруг как крикнет: «Погашу тебе эти белые глазищи! Задую эти бандитские фонари! Кудлатый заплатит!» А потом тот, второй, крикнул: «Оставьте меня в покое, пан!» и «Не буду тебя здесь бить, слышишь! Но если встречу в третий раз…» Потом пан покойник стал убегать и попал под поезд…

– Очень хорошо ты об этом рассказал, Сюпка, – проговорил высокий. Он замолчал, будто что-то обдумывая, потом заговорил:

– Слушай, Сюпка, ты говорил что-то о новой повестке в милицию, верно? Так вот, в милиции ты на этот раз скажешь так: того пана покойника бросили под поезд. Просто схватили за одежду и бросили под локомотив. Понял? А если тебя там спросят, почему ты этого сразу не сказал, ответишь, что испугался. Что ты железнодорожник с Варшавского узла и знаешь некоторые вещи, причём такие, о которых желательно не упоминать, если не хочешь сам оказаться на рельсах под колёсами, верно?

– Это точно!.. – задохнулся от испуга Сюпка, как зачарованный вглядываясь в высокую фигуру.

– Видишь, братец, мы понимаем друг друга. Ты же знаешь о таких, которые бросают людей под поезд, правда, Сюпка? Это очень злые люди… особенно на линии Зомбки – Воломин; хотя это далеко отсюда, но ведь они могли перейти и на другую линию? Разве нет? И здесь когда-то были: помнишь такой случай в Юзефове?

Сюпка почувствовал, как волосы становятся дыбом У него на голове и холодный пот течёт по спине. Это правда! Он восемь лет работал на Варшавском узле и кое-что знал о таких делах. Был случай в Юзефове, в самом деле был! Злой человек! ЗЛОЙ.