Текст книги "Злой"

Автор книги: Леопольд Тирманд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Во мне что-то вспыхнуло и тут же погасло – словно перегорела спираль в электроплитке. Какое-то страшное, мертвящее спокойствие наполнило сердце. Я оглядел комнату, погасил свет и вышел. Я стал причиной слишком страшных несчастий, чтобы поддаваться чувствам. Нужно было как следует всё обдумать. Обдумать, а потом действовать.

Через два часа я разыскал в одном из пражских кабаков человека из банды Буховича. Он любил пружинные ножи с деревянными рукоятками. Сидел за столом, ел почки с кашей и запивал водкой из поллитровки. На пальце у него блестел мириадами искр чудесный бриллиант. Я даже усмехнулся, вспомнив, что бедная женщина была права, когда кричала, что есть вещи, которые приносят несчастье. Наверное, это была страшная усмешка, потому что люди стали с ужасом расступаться передо мной, а у официанта, стоявшего за стойкой, выпала из рук бутылка.

Я подошёл к тому, что сидел за столом. Это был сильный парень, типичный варшавский бандит, атлетического телосложения, со шкурой гиппопотама, ко всему равнодушный, никчёмный, но живучий, как гад. Я вызвал его в тёмный двор за кабаком; он пошёл за мной без опаски – считал своим. Во дворе, с краю, я увидел что-то вроде голубятника; помню ещё какую-то колоду – наверное, это был дровяной сарай. Нет, я не убил его… То, что осталось от этого человека, вы можете увидеть и сегодня: он нищенствует в пыли и грязи на ярмарках, в местечках под Варшавой. Я только лишил его перстня, руки и ноги.

Остался Бухович, – продолжал свой рассказ ЗЛОЙ, – ловкий Бухович, который держал меня в руках, потому что и второе убийство в какой-то мере автоматически легло на меня. Вот в чём заключался план Буховича: связать меня преступлениями, загнать в ловушку, из которой нет выхода, чтобы я вынужден был позвать его на помощь. Таким образом он хотел избавиться от страха передо мной. Это бы ему удалось, если бы я запил. Но я искал не водки, а его самого. Он испугался и удрал через заднюю дверь кабака, где я его наконец нашёл. А потом прислал одного из своих людей и просил передать, что хочет ночью со мной встретиться.

Я пошёл, но Бухович меня обманул; он пришёл с четырьмя сообщниками, у которых были ножи, ломы и железные трубы. Молча они накинулись на меня. Несколько минут я защищался, но борьба закончилась моим поражением. Однако Бухович боялся меня до конца, до той самой минуты, когда наклонился ко мне, чтобы проверить, жив ли я ещё. Дважды на прощание он второпях пнул меня ногой в лицо – думал, что пинает труп.

Но я остался в живых и когда пришёл в себя и дополз до уличного фонаря, то уже знал, что буду жить. На следующий день какая-то газета напечатала в рубрике происшествий сообщение о том, что обнаружен неизвестный человек, умиравший под фонарём на окраине города. Я только усмехнулся, вспомнив, что у меня в кармане лежит тот роковой бриллиант. Мне казалось, что своими ранами и кровью я победил его фатальную силу.

ЗЛОЙ положил руку на письменный стол: на среднем пальце сверкал прекрасный бриллиант. Из его груди вырвался глубокий, тяжёлый вздох.

– Когда я через три месяца вышел из больницы, – сказал ЗЛОЙ, – Бухович куда-то исчез. Я долго его искал, а потом поехал на освобождённые земли. Полтора года работал в поле. Очень много читал, старался учиться и думал… Позади у меня целые недели бессонницы, пан поручик! В эти ночи я понял, как должны жить люди, понял, что невозможно решить какую бы то ни было проблему в мире двумя, даже самыми сильными, кулаками.

Потом вернулся в Варшаву, работал на строительстве чернорабочим. Я был незаметным, молчаливым, никому не бросался в глаза и не встречал никого из свидетелей моей прежней славы. Но Варшава – большой город, а в большом городе нет спокойствия. В селе я только и думал, как бы искупить свой грех, а в Варшаве стал думать о другом. Я люблю этот город, поручик, а любовь заставляет действовать. Тогда я, собственно, и начал то, что вам уже известно…

ЗЛОЙ поднялся. С минуту постоял, выпрямившись, как чёрный восклицательный знак, в мягких сумерках, на фоне вечернего варшавского неба.

– Мне кажется, то, что я делал, было правильным выводом из моей прежней жизни, – проговорил он. – Верю в справедливость этого. Не желаю и не отрекаюсь от того, что делал. Вот и всё.

Он закончил рассказ и сел. Дзярский включил настольную лампу; яркий электрический свет разделил комнату на три части. ЗЛОЙ сидел в средней, светлой. На лице его была усталость.

– Человек, которого вы сегодня преследовали, Бухович, да? – после долгого молчания задал вопрос Дзярский.

– Да, – ответил ЗЛОЙ.

– А слышали вы что-нибудь о Кудлатом? – поспешно спросил поручик.

– Слышал, – утомлённым голосом сказал ЗЛОЙ, – понимаю, что вы имеете в виду. Вы думаете, что Бухович и Кудлатый – одно и то же лицо? Возможно. Я тоже так думал. Но если бы я попытался разгадать эту загадку, то снова запутался бы в грязных сетях спекулянтских и бандитских шаек. Между тем, прошу правильно меня понять, пан поручик… Я не только спал на матрасах первых рабочих общежитий Варшавы. О, этакий скромный, всегда усталый каменщик в пропотевшем под курткой свитере! Я хотел там спать и хотел иметь дело с кирпичом. А Кудлатый – человек, вращающийся наверняка в законспирированной среде спекулянтов. Бухович бежал от меня в прекрасном оливковом лимузине. Марки «гумбер», как сказал шофёр, ехавший со мной в «Варшаве».

– Шофёр Шмигло, – бросил Дзярский, – да? Говорите, «гумбер»? – усмехнулся он, как человек, который после долгих блужданий выходит на хорошо знакомую дорогу. – Новак, – проговорил поручик, вставая, – до суда будете сидеть в тюрьме… Да, – добавил он, что-то припомнив, – увидим ещё, чего хочет один из самых верных ваших компаньонов. Прибежал сюда сразу же после того, как вас арестовали.

– Из моих компаньонов? – переспросил, не моргнув глазом, ЗЛОЙ. – У меня нет никаких компаньонов.

– А пан Юлиуш Калодонт, ожидающий за этой дверью? Зачем он пришёл сюда, как не спасать арестованного друга? Связи между людьми, пан ЗЛОЙ, автоматически выявляются именно в такие минуты.

– Вы мыслите логично, – согласился ЗЛОЙ без малейшей обиды. – Что поделаешь!

Дзярский подошёл к двери и открыл её.

– Прошу, – обратился он к кому-то в другой комнате, – вы ведь ко мне, да?

Юлиуш Калодонт встал со стула, от удивления вытянув перед собой палку, и уставился на Дзярского одуревшим взглядом.

– Так вы были здесь? Всё время? – пробормотал он наконец.

– Очевидно, – сказал Дзярский, – позвольте…

Калодонт переступил порог и пошатнулся, увидев сидящего у стола ЗЛОГО. Он стоял, как воплощение безграничного удивления, палка ходуном ходила в его дрожащей руке.

– Гений! – выкрикнул Калодонт, водя палкой в воздухе от Дзярского к ЗЛОМУ и назад, словно бы связывая их. – Гений! Всё предвидел! Вы оба – вместе! Это чудесно!

– Что вы хотите сказать? – сухо поинтересовался Дзярский.

– Кто всё предвидел? – тихо переспросил ЗЛОЙ.

Глаза Калодонта некоторое время словно всматривались куда-то в пространство.

– Кто? Спрашиваете, кто? Такой маленький, низенький, в котелке, с зонтиком…

Установилась глухая тишина. ЗЛОЙ медленно поднялся с кресла. Дзярский нервно кашлянул.

– Пан поручик, – внезапно воскликнул Калодонт, обращаясь к Дзярскому, – не думайте, что вы всё знаете, – глаза рассерженного старика метали гневные молнии. – Я сюда пришёл не для того, чтобы спасать жизнь этого пана, – он указал на ЗЛОГО, – но… – тут Калодонт начал полную драматизма борьбу с собственным пиджаком, которая закончилась тем, что он вдруг извлёк из кармана белый конверт и бросил его на письменный стол. – Это для вас! – воскликнул он. – Для вас обоих! Такова воля того, кто вам адресовал письмо. Вы должны вместе его прочесть. – И добавил, одновременно загадочно и трагично: – Только бы не оказалось слишком поздно!

Белый конверт упал между Дзярским и ЗЛЫМ. Было какое-то тайное приказание в странных словах Калодонта, которое не позволило ни одному из них протянуть руку к письму. Дзярский молча встал и перешёл к узкой стороне стола. ЗЛОЙ стал позади него.

– Распечатайте, – сказал ЗЛОЙ.

Дзярский вскрыл конверт. ЗЛОЙ склонился над ним и стал читать через его плечо. У Юлиуша Калодонта перехватило дыхание: минута была очень напряжённая, настолько напряжённая, что у него подкосились ноги, и он опустился на стул.

Письмо состояло из трёх фраз, написанных мелким, но необыкновенно чётким почерком. В конце был выведенный круглыми буквами подробный адрес. И стояла подпись: Йонаш Дробняк.

Дзярский бросил письмо на письменный стол, сунув обе руки в карманы, отвернулся, сделал несколько шагов и стал у окна. «Интересно, – кольнуло что-то Калодонта в сердце, – что в этом письме? Чего ожидает Дробняк?» – Он хотел было протянуть руку к листочку бумаги, но не смог: волнение парализовало его движения. ЗЛОЙ тихо подошёл и стал за спиной Дзярского.

– Поручик, – прошептал он.

Дзярский не ответил. Казалось, он всматривался в вечер за окном, но глаза у него были полузакрыты.

– Поручик… – мягко проговорил ЗЛОЙ, – это мой последний шанс. С завтрашнего дня я надолго сяду за решётку. Позвольте мне… Я вернусь к вам с Буховичем. Тогда моя жизнь будет иметь хоть какой-то смысл.

– Вы убьёте его, – охрипшим, нетвёрдым голосом проговорил Дзярский.

– Не убью, – тихо ответил ЗЛОЙ. – Могу поклясться.

– Идите… – разрешил Михал Дзярский; он нервно зевнул и потёр ладонями лицо.

Когда поручик обернулся, ЗЛОГО уже не было в комнате. Одним прыжком Дзярский подскочил к телефону и поднял трубку.

– Караульная! – крикнул он. – Прошу выпустить гражданина, который только что был у меня.

Юлиуш Калодонт поднялся медленно, с необычайным достоинством. Неуверенной походкой растроганного человека приблизился к Дзярскому, протянул обе руки, схватил поручика за плечи и сильно его тряхнул. Не в силах вымолвить ни слова, он всю свою благодарность вложил в этот жест.

Мгновенным, но деликатным движением Дзярский сбросил со своих плеч ладони Калодонта и рванул дверь, выкрикнув:

– Мацеяк! Клюсинский! Инспектора! Караульная группа! Автомашины! Перекройте всю Гжибоковскую площадь и выходы на улицы Пружную, Багно, Крулевскую, Граничную! Мацеяк, мой «ситроен»! И вы поедете? – неожиданно обратился он к Калодонту.

– Нет, – ответил тот, – я немного утомлён… – он хотел сказать «слишком стар», но самолюбие взяло верх.

В погнутой, проржавевшей рамке окошка старого «форда» замаячила тёмная фигура. Йонаш Дробняк проснулся после тревожной дремоты и быстро поднёс руку с часами к мглистой полосе света, падавшей из окна второго этажа дома напротив. Была почти половина одиннадцатого. «Что с Калодонтом, – подумал Дробняк, – а вдруг ему не удалось? Я дал ему трудное задание. Неужели оно ему не под силу? Может, оно невыполнимо?»

Какой-то человек несколько секунд возился с замком и, наконец сняв его, исчез в чёрном провале лестницы, ведущей в подвал. Дробняк выбрался из старого, разбитого кузова и подошёл к лестнице. Слева, от ворот, быстро приближалась какая-то невысокая тень. Дробняк спрягался за моток старого кабеля.

– Сюда, – тихо сказал он через секунду, когда тень проскользнула мимо него. Тень расплылась в чёрных недрах заваленного всяким хламом двора так же неожиданно, как прозвучали слова Дробняка. В темноте засветились белые, почти прозрачные глаза. Дробняк вздрогнул.

– Я рад, что наконец имею возможность увидеться с вами, – сказал он, прикрывая изысканной учтивостью неуверенность в голосе. Вышел из своего укрытия и вежливо приподнял котелок. – Я вижу, вы вовремя получили сведения о кооперативе «Торбинка» и его руководстве. А где поручик Дзярский? – сразу же добавил он.

– Это, прежде всего, моё дело, а не поручика Дзярского, – сухо проговорил ЗЛОЙ.

– Пожалуй, – согласился Дробняк. – Только, знаете, тот тип внизу вооружён.

– Я знаю, – сказал ЗЛОЙ, – он уже несколько раз сегодня в меня стрелял.

– Ну, – проговорил Дробняк, вежливо поклонившись, – тогда не о чем и говорить. Надеюсь, – он с уважением пропустил ЗЛОГО вперёд, – вы позволите…

ЗЛОЙ толкнул дверь склада и осторожно поставил ногу на ступеньку ведущей вниз лестницы.

– Что тут происходит? – подумал Филипп Меринос, вдыхая воздух, насыщенный дымом после взрыва. Минуту поколебавшись, вытащил револьвер и медленно, осторожно вышел в подвал. Не зажигая света и ловко лавируя в хорошо знакомом помещении, он добрался до подвижной стены, нажал на неё, открыл – и стал как вкопанный: фанерная дверь в глубине подвала была выломлена, а посредине сидел Кудлатый, совсем пьяный, и рылся в разодранном чемодане из дорогой чёрной кожи. Полными пригоршнями он перебирал золотые монеты, рулоны долларов, драгоценности, играл слитками золота. Страшная ярость, затемняющая сознание, сверкнула в глазах Мериноса. Забыв задвинуть стену, он сделал три шага вперёд и остановился возле Кудлатого.

Тот поднял от чемодана грязное лицо и посмотрел на Мериноса мутными слезящимися глазками. В них не было враждебности.

– У…а…ек, – промычал он и рукой указал на подвал, за подвижную стену, – бах… бах! – он сделал движение рукой, изображая пикирующий самолёт и взрывы бомб. Дружелюбным жестом Кудлатый поднял вверх наполовину наполненный водкой стакан и протянул его Мериносу. Тот с секунду постоял неподвижно, ошеломлённый; потом молча, резким движением, изо всех сил швырнул стакан с водкой прямо в низкий, заросший волосами лоб Кудлатого. Разбитое стекло и едкая жидкость ослепили Кудлатого. Но Меринос не ударил второй раз. Кудлатый стал на четвереньки, скуля.

Только теперь Меринос стал его бить. Кудлатый жалобно стонал, в его животном сознании никак не укладывалось, почему приятные вещи – война и бомбардировка – вызвали у его господина и повелителя такую необузданную ярость. Меринос тяжело, со свистом дышал, им всё больше овладевала усталость. Когда он нагнулся над чемоданом и стал бросать в него валявшиеся на полу ценности, ноги его не держали.

Кудлатый с усилием приподнял своё массивное тяжёлое тело, стал на колени и принялся неуклюже вычёсывать пальцами из косм осколки стекла; его тёмное обрюзгшее лицо было в крови.

– У…а…ек! У…а…ек!.. – бормотал он с хриплым тупым сожалением.

Меринос обернулся и выпрямился. Взгляд его упал на подвижную стену. В её просвете стоял ЗЛОЙ, а за ним – Йонаш Дробняк. Меринос молниеносно поднял револьвер, который всё время держал в руке, и в ту же минуту полуослепший Кудлатый, стоя на коленях, припал к его руке, пытаясь поцеловать её с рабской покорностью. Из направленного вверх дула грянул выстрел, и одновременно тёмная фигура невероятным прыжком перемахнула через весь подвал.

Меринос почувствовал, как кто-то с адской силой выкручивал ему пальцы и вырывал из рук револьвер. Оглушительный удар пришёлся по голове – словно возле его подбородка разорвалась граната. Когда Меринос опомнился, он лежал в углу подвала. За три шага от него над чемоданом из блестящей чёрной кожи стоял ЗЛОЙ, внимательно всматриваясь в Мериноса белыми глазами, в которых не было гнева, а только какая-то непонятная решимость. А Йонаш Дробняк склонился над Кудлатым и приставил дуло большого браунинга к его грязной всклокоченной седой голове.

– Владек Бухович, – сказал ЗЛОЙ, – выбирай… или попадёшь в милицию, или выйдешь здесь на последний бой со мной. Или ты выйдешь отсюда, или я!

Меринос понимал всё с необычной ясностью, несмотря на привкус крови во рту и боль в разбитой челюсти. Он не чувствовал себя оглушённым, только отвратительный гул страха наполнял его уши, рвал сердце на тысячи трепещущих кусочков.

– У…а…ек! У…а…ек! – отчаянно, по-звериному бормотал Кудлатый.

Меринос с усилием поднялся на затёкших руках и встал, опираясь о стену. Только теперь он заметил на земле, под стеной, голубоватый блеск своего револьвера. Болезненно, глубоко вздохнул и, ни малейшим движением лица не выдав своих намерений, сразу кинулся на ЗЛОГО. Его мощный кулак, словно таран, ударил прямо в лицо врага. ЗЛОЙ отлетел назад, глухо стукнулся плечами о стену, но успел наклонить голову. И когда Меринос, у которого в мыслях было только одно: «Стрелять! Убить!» – рванулся вперёд, мгновенно нагнулся и протянул руку к револьверу, сухой, короткий, но страшный удар в челюсть подбросил его вверх и толкнул на средину помещения.

Пытаясь опереться на руку во время падения, Меринос попал на одну из литровых бутылок из-под водки; не растерявшись, он бросился в сторону и метнул бутылку с силой пушечного выстрела. Дробняк испуганно прижался к стене, но не убрал дуло от виска Кудлатого.

ЗЛОЙ едва заметно отклонил голову. Послышался звон стекла: большая бутылка разбилась на бесчисленное количество осколков, ударившись о противоположную стену. По лицу ЗЛОГО скользнула улыбка, его глаза сверкнули каким-то терпким, яростным счастьем – счастьем борьбы.

Меринос стал отступать в угол, где стоял столик с тяжёлым мраморным верхом и стул. Йонаш Дробняк сжался у стены, прячась за перепуганного насмерть Кудлатого. Меринос обеими руками поднял тяжёлый стул; своим вспотевшим лицом, посиневшим и распухшим от ударов, искажённым невероятным напряжением и усталостью, он напоминал сейчас циклопа Полифема, метавшего скалы.

И тут произошло что-то непонятное. Расстояние между ЗЛЫМ и Мериносом, державшим над головой стол, было не более пяти шагов; даже быстрый, как мысль, прыжок не помог бы уклониться от страшного удара. Но ЗЛОЙ прыгнул вперёд в ту десятую долю секунды, когда Меринос швырнул стол. Тяжёлая столешница из искусственного мрамора оглушительно грохнулась о землю, а в пыли молнией мелькнул кулак ЗЛОГО. Безошибочно ударив между глаз, огромный бриллиант, сверкнув, прошёлся по лицу Мериноса. Меринос обмяк, зашатался и упал на пол.

Раздался телефонный звонок. Застывший от испуга Дробняк опомнился, ловким ударом револьвера пригнул Кудлатого к земле и взял трубку.

– Алло! – бросил он сдавленным голосом.

– Кооператив «Торбинка»? – послышался в трубке женский голос.

– Да, – ответил Дробняк.

– Могу я попросить к телефону пана Мериноса?

– Боюсь, – ответил Йонаш Дробняк, – что сейчас это невозможно.

– Ничего, – проговорил женский голос с невозмутимым спокойствием, с какой-то тихой радостью, – я понимаю. Прошу не мешать ему, не беспокоить его. Только передайте, что я… решила ехать с ним. Он поймёт, о чём идёт речь.

Меланхолическая улыбка осветила лицо Дробняка Немного помолчав, он сказал:

– Хорошо. Передам.

– Спасибо, – вежливо ответил женский голос.

– Кто это был? – спросил ЗЛОЙ, тяжело дыша и вытирая со лба пот.

– Какая-то женщина, – устало ответил Дробняк.

– К этому негодяю? – заскрежетал зубами ЗЛОЙ; он нагнулся к Мериносу, вытащил его из угла и бросил головой вниз, в чемодан с золотом. – Сколько несправедливости, преступлений здесь, в этом богатстве! – злобно прошипел он. В его глазах снова вспыхнул гнев.

– Хватит, хватит, Новак! – отозвался сухой рассерженный голос. ЗЛОЙ и Дробняк посмотрели на щель в стене. Там стоял поручик Михал Дзярский, а за ним поблёскивали стволы милицейских автоматов.

– Вы же мне обещали, правда? – с укором бросил Дзярский. – Оказывается, вам нельзя доверять. Лучше за всем проследить самому.

ЗЛОЙ отпустил Мериноса и отошёл к стене. Быстрыми движениями стал поправлять одежду, пришедшую в беспорядок во время схватки.

– Вот это и есть Владек Бухович, – сказал он Дзярскому, указывая на Мериноса.

– А это гражданин Кудлатый, – добавил Йонаш Дробняк, кивнув в сторону грязной кучи тряпья, лежавшей возле стены; он вежливо, но с достоинством поклонился Дзярскому, слегка приподняв котелок.

– А вот и прославленный неуловимый пан в котелке, – удивлённо промолвил Дзярский, внимательно посмотрев на Дробняка. – Признаться, я давно мечтаю вас арестовать, потому что не терплю конкуренции. Хуже всего то, что у меня до сих пор не было повода это сделать. А теперь… О! – внезапно с удовлетворением воскликнул он, указывая пальцем на большой чёрный револьвер типа «Гишпан 9», который не выпускал из рук Дробняк. – У вас есть разрешение носить оружие?

– Нет, – с мягкой улыбкой ответил Йонаш Дробняк, – но это… – он спокойно поднял револьвер и прицелился прямо в грудь Дзярского, и тот инстинктивно отступил, – это театральный реквизит. Никто из него не сможет выстрелить, – довольно закончил Дробняк, открывая патронник и показывая, что там нет магазинной коробки, патронов и бойка.

ЭПИЛОГ

– Итак, – сделал вывод поручик Дзярский, – большинство уже арестовано. Лёва Зильберштейн, спортивный деятель, сам сдался милиции. Альберта Вильгу и Ежи Метеора нашли в одной из варшавских больниц. Мы ещё займёмся ими. Роберта Крушину арестовали благодаря Мериносу, который охотно выдаёт своих подчинённых и сообщников.

– Но вы же сказали, пан поручик, – заметил Юлиуш Калодонт, – что операция ещё продолжается?

– Да, – кивнул Дзярский, – мы ещё не всех арестовали. Например, Шаевского, шефа «гвардии» Мериноса. Меринос назвал нам фамилии, но этого мало. Точнее проинформировать нас о Шаевском мог бы Крушина, но он молчит, словно воды в рот набрал. Сознаётся, что был адъютантом Мериноса, и готов понести наказание за то, в чём принимал участие. Вот и всё.

– Почему же он не приходит? – вздохнула Марта, поглядывая на часы? – Почему опаздывает?

– И в самом деле, – нетерпеливо проговорил Калодонт, – что с ним случилось?

С улицы донёсся шум, похожий на пыхтение маленького старого локомотива, но никто не обратил на него внимания.

– Извините за опоздание, – отозвался через минуту голос, носовой, скрипучий, но с оттенком какой-то спокойной весёлости.

– Отпуск у меня уже закончился, и я был вынужден просить, чтобы отпустили с работы.

– Наконец-то, – первая откликнулась Марта. – Мы с нетерпением вас ждём.

– Да, – горячо подтвердил Гальский, – только вы можете нам объяснить некоторые вещи.

Дзярский недовольно взглянул на Гальского, но ничего не сказал.

– Мои дорогие, – сердечно обратился к собравшимся Дробняк, – это похоже на так называемый бенефис… Что вас интересует?

– Собственно, – сказал Колянко, – мы хотим знать всё.

– Хорошо, – кивнул Дробняк. – Расскажу. Началось всё с того, что мне предоставили двухмесячный отпуск. Месяц за прошлый год и месяц за этот. И я решил разыскать ЗЛОГО.

Все опустили головы, услышав это слово, будто до сих пор не решались его произнести.

– Я бросился его искать и попал на Кудлатого.

Все облегчённо вздохнули.

– Видите ли, мои дорогие, большой город всегда полон неожиданностей, тайных следов. Когда я шёл в отпуск, в Варшаве начиналась эпопея ЗЛОГО. Я не мог не заинтересоваться ею. Всё остальное – дело случая. Я расскажу сейчас то, чего не знает даже поручик Дзярский, – тут Йонаш Дробняк смущённо поклонился поручику. Потом закурил сигарету и заговорил:

– Вы уже знаете, что настоящее имя Филиппа Мериноса – Владислав Бухович, не правда ли? И знаете также, чем он занимался сразу же после войны. Но вам неизвестно, что было с ним до войны, во время войны и после неудачного покушения на Генрика Новака. Итак, слушайте. Владислав Бухович был сыном мелкого чиновника магистрата, но телосложением он пошёл, видимо, в свою мать, могучую дебелую женщину, которая была на полголовы выше мужа. Эти тихие честные люди старались воспитать своего единственного сына порядочным человеком и дать ему образование.

Сначала у них были основания радоваться, потому что Владек проявлял незаурядные способности. Наука давалась ему легко, учился он хорошо. Но, успешно занимаясь, Владек в то же время вырабатывал своеобразную жизненную философию: он уже тогда вбил себе в голову, что честный трудовой путь – неимоверно длинный, тяжкий и слишком медленно ведёт к счастью, если вообще к нему ведёт.

Ещё в средней школе он пришёл к решению, которое потом осуществлял на протяжении всей своей жизни. Всё началось с бильярда и дешёвого покера, но вскоре Владек стал посещать хмурые, полные дыма кофеенки на Злотой, Зелёной и Велькой, где собирались профессиональные игроки в пирамидку и карамболь, шулера, скупщики краденых вещей, различные аферисты и известные преступники. Быстро нашлись и женщины лёгкого поведения. Бузювич начал пить, не раз принимал участие в пьяных оргиях… И вот он неожиданно бросил школу перед экзаменами на аттестат зрелости; не сказав ни слова на прощание, покинул родной дом.

Не прихватив с собой даже запасных носков, Владек переселился к одной из своих любовниц, которая жила на Шлизкой улице. Эта дама, старше Владека лет на пятнадцать, грубо говоря, положила начало его опытности в отношениях с женщинами. Прожив с ней месяца два, Бухович избил её и вышвырнул из квартиры, а ещё через два месяца поставил во главе небольшого заведения, которое обслуживали несколько девушек. Он основал его, воспользовавшись ценными советами своей бывшей подруги и разделив с достойной удивления находчивостью две её комнаты на десять отдельных кабин.

Через год молодой, респектабельный, элегантный Бухович стал популярным человеком в преступном мире Варшавы. На Желязной и в её окрестностях он был известен как Владек Бугай, или Владек Ляля. Но ему мало было одних только денег. Он жаждал чего-то большего и значительного – как говорится, славы в мировом масштабе. В нём проснулся огромный, неведомый раньше талант организатора. Целыми днями он лежал на топчане в одной из кабин, лихорадочно что-то обдумывал и мечтал. Эти размышления прервала война. Конечно, Владек Бухович избежал мобилизации. Во время осады Варшавы, спасаясь от бомбардировок, он совершенно случайно попал в Секерки и там остался. Не вернулся в центр города. Нашёл свою «землю обетованную».

Йонаш Дробняк на минуту умолк. На него не отрываясь смотрели исполненные жгучего любопытства глаза слушателей.

– Секерки никогда не пользовались в Варшаве доброй славой, – продолжал Дробняк. – Эта окраина была населена специфической смесью мелкого мещанства и люмпен-пролетариата. Людей здесь кормили профессии, связанные с физическим трудом или со всякого рода нечестными делами. Сезонные каменщики и специалисты по квашению капусты обитали там в небольших полусельских домиках рядом с мелкими ворами и проститутками; возчики песка, рыбаки, перевозчики через Вислу жили по соседству со взломщиками.

Между кривыми заборами редко застроенных улочек, на камнях сырых мостовых, в тёмные ночи здесь происходили тёмные дела, но матери, жёны и сёстры Секерок, чистя картофель или пришивая пуговицы, почти никогда не отрывались от своей работы, даже когда слышались револьверные выстрелы или отчаянный крик человека, которого добивали ножами.

Как же Буховичу удалось укорениться в такой замкнутой среде? На то было несколько причин. Во-первых, его организаторский талант. Как раз в это время в Секерках развился большой промысел: тут стали нелегально гнать самогон. В условиях оккупации это давало огромную прибыль. Бухович необычайно быстро сориентировался в открывшихся неограниченных возможностях, навёл порядок и внедрил организованность в дикие отношения самогонщиков, которые действовали независимо друг от друга, конкурируя между собой. Он создал некое подобие монополии, картеля, распространив своё влияние на ближайшие районы – Чернякув, весь нижний Мокотув, Садыбу, Вилянув. Конечно, сначала было тяжело. Секерки только со временем по-настоящему оценили деятельность Буховича.

Именно тогда во Владека Буховича без памяти влюбилась женщина, которую называли «Королева Секерок». Звали её Анелей; это была дебелая, очень привлекательная женщина лёгкого поведения, властная и решительная. Она имела большое влияние в своей округе.

Когда Бухович прибыл в Секерки, Анеле перевалило за тридцать и она уже трижды побывала замужем. Последним её мужем был известный своим диким нравом и физической силой бандит Ян Хаберек, ещё перед войной осуждённый на пожизненное заключение. Во время сентябрьских беспорядков Хаберек удрал из тюрьмы, на короткое время посетил Секерки, в чисто педагогических целях избил до бессознательного состояния Анелю и, оставив ей немалую сумму неизвестно как добытых денег, лет на пять куда-то исчез.

Тогда-то и появился Бухович. Анеля по уши в него влюбилась, но чем сильнее любила, тем больше отталкивала его от себя. Она прикинулась холодной и неприступной: издавна известно, что это один из самых верных способов привлечь к себе внимание понравившегося мужчины. Однако Бухович с проницательностью опытного сутенёра сразу оценил ситуацию, смекнул, что Анеля окажет ему в тысячу раз больше услуг как сообщница, и потому наладил с ней связь в плане денежно-воровских интересов.

Это был на редкость хитрый шаг: Бухович использовал деньги и влияние «Королевы Секерок», между тем как гордая женщина, не знавшая до сих пор поражения, пылала дикой затаённой страстью. Так продолжалось года два, в течение которых Бухович нисколько не интересовался Анелей как женщиной. Дебелая «Королева Секерок» внезапно открыла для себя удивительный мир тяжких и сложных чувств; впервые в жизни она узнала любовные мучения, утопала в сладких мечтах о желанном счастье.

А Бухович только усмехался, пересчитывая пачки банкнотов, плывших в его карман благодаря этому союзу. Однажды вечером подвыпивший Бухович обратил внимание на безумно влюблённую в него женщину, но на следующее утро он так избил «Королеву Секерок», что она недели две отлёживалась в больнице. Оттуда Анеля вернулась его послушной рабыней и привязалась к нему на всю жизнь с глухим упорством простых и беспокойных сердец, которые слепо идут за своими кумирами, покоряясь любой участи, соглашаясь на любые условия. Но Буховичу она уже мешала. Теперь он сам стал божком Секерок, Анеля утратила для него значение как союзница. Она стала его служанкой – была ею, пока его не арестовали.

После войны, когда закончились золотые времена торговли самогоном, Секерки пришли в упадок. Они стали чересчур малы и тесны для Буховича. Он перебрался в Прагу. Чем он там занимался, нам известно из рассказа Новака. Конечно, Новак многого не знал. Например, того, что Бухович целыми ночами мечтал. Его мучила удивительная, ненасытная жажда власти – он стремился править, любой ценой диктовать свою волю. Лёжа на грязном топчане и время от времени протягивая руку к стоявшей на полу бутылке водки, он думал над тем, как зажать в железные тиски, организовать и упорядочить преступный мир Варшавы.

Он знал, что среди отвратительных свалок столицы с когда-то миллионным населением блестит золотая жила, которую кто-то должен выгрести из мусора и грязи, прибрать к рукам. Бухович чувствовал, что способен это сделать. Он строил невероятные планы, обдумывал их до малейших деталей.

И наконец произошёл случай, словно бы всё прояснивший, подсказавший ему, как надо действовать. В одном из пражских закоулков, в гнусной норе, среди заплесневевших запасов продуктовой лавчонки, где посетители выпивали, сидя на мешках с гнилой крупой, Бухович встретил Яна Хаберека. Тот стал уже тогда настоящим выродком, безнадёжным алкоголиком; у него было прострелено небо, и из горла вырывалось только хриплое бессмысленное бормотание.