Текст книги "Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)"
Автор книги: Леонид Пантелеев
Соавторы: Лидия Чуковская
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)
И где они будут, стихи? В приложениях, то есть в конце книги? Конечно, это дополнительный подарок читателю, но – тот же вопрос: не помешает ли, не отяготит ли? Примечания составляли Вы сами, Ваш авторский такт, вкус, чувство меры подсказали Вам, где и сколько можно и нужно сказать. А тут не Ваша рука уводит читателя в сторону, и часто – надолго.
P.S. Религиозные люди избегают (может быть, в наших условиях) говорить – даже между собой – о своих верованиях. Очень редко говорил на эту тему Евгений Львович, Самуил Яковлевич – только в ленинградское время – много и часто. В Москве только 2 раза. А теперь я с удивлением читаю в статье Сарнова: «Он никогда не искал (утешения?) в религии и в философии». Только с Тамарой Григорьевной говорилось если не легко, то без больших затруднений.
280. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
7/V 68.
Дорогой Алексей Иванович.
Подвигается ли Ваша работа над воспоминаниями об А. М. [394]394
А. М. Горький.
[Закрыть]
Прочли ли Вы книгу В. Белова и что о ней думаете? [395]395
Возможно, речь идет о повести В. Белова «Привычное дело».
[Закрыть]
Повесть Тендрякова в № 3 «Москвы»? [396]396
Упомянута повесть В. Тендрякова «Кончина».
[Закрыть]
Теперь по вопросу о детях и внуках. О моей фразе «наше дело писать, не думая о»…
Конечно, я выразила свою мысль неточно, неверно. Конечно, Вы правы – заботиться надо о детях, а не только о внуках. И не только о написании, но и напечатании.
Но я, лично я, не мы,а я – этого НЕ могу. Просто физически не могу. На то, чтобы писать, т. е. сидеть за пюпитром и подняв руку писать, – уходят все мои физические силы. Я устаю от писания, устаю от того, что надо встать, умыться, одеться, причесаться и застлать постель; застлав ее, я снова ложусь – поверх одеяла – такое у меня сердцебиение, такое бессилие. Я живу неделями с выключенным телефоном, потому что по телефону мне тяжело говорить (пульс и пр.). Я стараюсь видеть не более одного человека в день, и чтобы он сидел не долее часу. Ну вот и скажите: как ямогу писать ипечататься? (Даже если бы кто-нибудь мечтал меня печатать.) Самое мирное редактирование – это телефоны, разговоры, собеседования и пр.
А я не могу.
Вон «5 писем С. Я. Маршака» – не Бог весть что! – лежат, готовые, год; я попробовала в одно место, попробовала в другое – и отложила попечение.
Пусть лежат [397]397
Опубликовано посмертно: Лидия Чуковская.Пять писем Маршака: Страницы воспоминаний // Лидия Чуковская. В лаборатории редактора: Сборник. Архангельск: Правда Севера, 2005.
[Закрыть].
Мне приходится выбирать, на что тратить силы. И я выбираю главнейшее. Если я не приведу в порядок свои ахматовские записи, то этого за меня не сделает никто.
Стало быть, писать, писать, писать – изо всех сил, последних или пред-пред-предпоследних – а далее что? на «далее» у меня нет сил. Либо я буду «пробивать» свои воспоминания о С. Я. («Пять писем»), либо писать…
Вот я и выбираю.
281. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
4/VI 68, Пиво-Воды.
Дорогой Алексей Иванович.
Это не письмо, а так – отписочка. Не сердитесь, что-то сил нет.
Я наконец на даче. Море зелени, ручьи птичьего пения. Кукушка выдает на спрос не менее 80 лет. Соловьи заливаются.
Я с трудом доползаю от домика своего до дома К. И. – по дороге лежу (!) на скамейке.
Зато К. И. – слава Богу! – веселый, счастливый, одолевший болезнь и страх. Работает, ходит, шумит.
Прочитали ли Вы Тендрякова в «Москве»? Что думаете?
Все мы, члены Союза Писателей, подписавшие письмо в защиту Гинзбурга и Галанскова, получили разные взыскания: я – выговор. Не знаю, что значит для писателя выговор. Ведь мы не служащие. Какая-то чушь.
282. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
28/VII. Москва.
Дорогой Алексей Иванович.
Вы пишете, что хандрите. Есть от чего не только захандрить – прийти в отчаяние. И не помогает даже то, что все мы уже давно в него пришли. Нет, новый срам все равно обжигает. Кстати о сраме [398]398
26 июня 1968 г. «Литературная газета» поместила редакционную статью «Идейная борьба. Ответственность писателя». Статья была направлена против А. И. Солженицына.
«Писатель А. Солженицын мог бы свои литературные способности целиком отдать Родине, а не ее злопыхателям, – говорилось в статье. – Мог бы, но не пожелал. Такова горькая истина».
[Закрыть].
Я написала статью «Ответственность писателя и безответственность „Литературной Газеты“» [399]399
Эта статья Л. Чуковской распространялась в Самиздате (см.: Слово.С. 359–371).
[Закрыть](по поводу выступления «Лит. Газеты» против Александра Исаевича). Статья моя не удалась (я ее писала в самый разгар болезни), но мне она была необходима. Хотя бы для самолечения.
283. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Ленинград. 6.11.68 г.
Дорогая Лидочка!
Как Вы и что с Вами? Лучше ли?
Так мало мы с Вами побыли [400]400
Пантелеев с женой приезжали по делам в Москву.
[Закрыть]. И ужасно, что не могли повидать Люшу. Буквально каждая минута была у нас на счету.
Недавно один руководящий товарищ, раскритиковав мою заметку о Горьком, заявил, что писать так, как пишу я – не интеллигентно.
Напишите мне, пожалуйста, как идет битва за Ваше здоровье?
Короткий визит наш к Вам был озарен неожиданной, дополнительной радостью, сверхрадостью [401]401
Намек на неожиданную встречу с А. И. Солженицыным, который гостил у Чуковских и познакомился с Пантелеевыми.
[Закрыть].
284. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
15/XI 68, Москва.
Дорогой Алексей Иванович.
Вы, может быть, уже знаете от К. И., что у него родился новый правнук. А писал ли он Вам, что сказала маленькая Маринка, когда выбирала для ее братца имя?
– Назовем его Койнейиваныч!
Тут еще интересна одна подробность. Маринка называет К. И. – «прадед». «Ой, ой, где мой прадед?.. Прадед не работает, он чай пьет» и т. д. Предложив назвать брата «Койнейиваныч», она сейчас же добавила, что теперь пусть всезовут К. И. – прадед, полагая, по-видимому, что если его имя перейдет к малышу – сам он останется без имени.
Письмо из Лендетгиза К. И. получил и ожидает визита редакторши, которая едет в Москву.
_____________________
Теперь насчет сверхрадости… Да для меня это тоже огромная сверхрадость и постоянная злая тревога. Но вот в чем дело: известно ли Вам, что у сверхрадости скоро день рождения – полстолетия? Хотите ли Вы ее поздравить? Если да —пришлю Вам адрес (в книжке неверный, старый). Напишите мне!
Я перечла «По ком звонит Колокол» Хемингуэя – страшная и гениальная вещь… А прочли ли Вы Белова в № 8 «Нового Мира»? Что думаете вообще и о последней главе в частности? [402]402
Речь идет о «Плотницких рассказах» Василия Белова, напечатанных не в восьмом, а в седьмом номере «Нового мира» (с. 7–56).
[Закрыть]
285. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
29/XI 68.
Дорогой Алексей Иванович!
Вот, наконец, посылаю Вам:
1) дату – 11 декабря.
2) адрес – Рязань, 12.
Проезд Яблочкова 11, кв. 1 [403]403
День рождения А. И. Солженицына (в 1968 г. читатели отмечали его пятидесятилетие) и его домашний адрес.
[Закрыть].
3) Свою статью в «Лит. Газету», которой Вы интересовались [404]404
Об этой статье см. письмо 282 и примеч. к нему.
[Закрыть].
4) Две фотографии Александра Исаевича – одну Вам, а другую для Александры Иосифовны.
Вы его видели не таким, а веселым – когда-нибудь и веселого пришлю. (У меня есть, дам переснять.)
Вот, кажется, все. Спешу. Пожалуйста, хорошим людям давайте адрес и дату. Читателям, любящим, – молодым, старым – побольше бы! Не непременно литераторам, лишь бы хорошим людям.
По почте ни адреса, ни даты не хотела [405]405
Письмо послано с оказией.
[Закрыть].
286. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Ленинград, 15.XII.68 г.
Дорогая Лидочка!
Вы спрашиваете, как мне понравился последний рассказ Белова. Почему-то не хочется об этом говорить. Это – верный слепок с сегодняшней деревни (и не только деревни). Все знакомо: типы, ситуация.
Но на меня рассказ произвел впечатление гнетущее. Такого осадка не оставляют и не могут оставить ни «Записки из Мертвого дома», ни «Иван Денисович», ни «Иван Африканыч» того же Белова. Здесь (т. е. в «Плотницких рассказах») слишком густо то, что я называю «передвижничеством» (а его вообще много в современной прозе), и это передвижничество побеждает, затирает искусство чистое в лучшем значении этого затрепанного и обесславленного слова.
287. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
9/I 69.
Дорогой Алексей Иванович.
Посылаю Элико и Вам небольшой приветственный автограф. А текст пусть читают все, кто читать умеет [406]406
К записке Л. К. приложена машинописная копия письма Солженицына в редакцию «Литературной газеты»: «Я знаю, – пишет Солженицын, – что Ваша газета не напечатает единой моей строки, не придав ей исказительного или порочного смысла. Но у меня нет другого выхода ответить моим многочисленным поздравителям иначе, как посредством Вас:
„Читателей и писателей, приславших поздравления и пожелания к моему 50-летию, я с волнением благодарю. Я обещаю им никогда не изменить истине. Моя единственная мечта – оказаться достойным надежд читающей России. Солженицын. Рязань, 12 декабря 1968 г.“».
На копии автограф: «Элико Семеновне и Алексею Ивановичу Пантелеевым с благодарностью и дружеским расположением. А. Солженицын».
[Закрыть].
Будьте здоровы и веселы. Недавно писала Вам.
288. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Комарово. 4.2.69.
Дорогая Лидочка!
Я никому не писал это время. И больше всего меня угнетало, что я не пишу Вам.
Что случилось? Болею.
Немалую роль сыграл один мой опрометчивый шаг. Я включил в свое собрание сочинений недописанную (а следовательно, и несуществующую) повесть. Сделал я это в иные времена, полтора года назад, да и тогда делать этого не следовало. Потому что писалось без радости, чем дальше, тем хуже, труднее, а последние 2 месяца и в состоянии настоящего гнета. Наконец у меня хватило ума спохватиться и – пока не поздно – самому отказаться от 4-го тома.
Сразу полегчало. Но мрак не рассеялся.
Тут и еще одно. Я ведь 22 года подряд из ночи в ночь принимаю снотворное. Отравляю себя.
Вчера, бессонной ночью я стал считать, много ли осталось людей, которых я люблю, мысли о которых меня согревают. Очень немного. Среди них – Вы, Лидочка.
Спасибо Вам за бесценные письма.
289. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
12/II 69.
Милый, дорогой Алексей Иванович. Я получила Ваше горькое письмо.
Может быть, Вам станет легче, если я скажу Вам, что понимаю в нем каждую строчку, каждую буквочку. Понимаю, что значит «сам отказался от четвертого тома». Понимаю, каково это перенести: не окончить начатую и уже начавшую жить в тебе вещь. Понимаю – 22 года снотворных. Понимаю – расшатанные нервы, а помощи ждать неоткуда, потому что врачей-невропатологов интеллигентных – нет.
_____________________
Ах, я понимаю, что если бы можно было вынуть из души несколько заноз – из памяти, из сознания – то и седуксена не надо. Но их-то и не вынешь и с ними в памяти и в сознании нам предстоит жить и работать. Они мешают. Но я надеюсь на Ваши могучие душевные силы. И на комаровские сосны. И снег.
PS. Мне внезапно прислали сверку ахматовской книги (Лениздат) [407]407
Л. К. по договору с Лениздатом готовила к печати отдел стихотворений и поэм в сборнике Анны Ахматовой. Сборник вышел в 1978 г., имя Л. К. как составителя и комментатора было снято редакцией.
[Закрыть]. Я сидела над ней 2 недели, снова, с помощью друзей, выверяя все. Насколько я поняла, печатать эту книгу не собираются, но мне приятно сознавать, что мною она приведена в должный вид и снова проверена.
Работать было трудно: со зрением у меня беда (не знаю, на сколько его еще хватит), а все мои дорогие помощники как раз в это время болели гриппом.
Но – сделали мы все.
Вчера – 11-го – в Ленинграде состоялся суд [408]408
Суд разбирал судьбу ахматовского архива. Об этом см. также примеч. 1 к письму 248 /В файле – примечание № 344 – прим. верст./.
[Закрыть]. У меня еще нет сведений о нем. Но решение меня не беспокоит. (Мало ли что решит очередная Савельева [409]409
Е. А. Савельева – судья, приговорившая Иосифа Бродского к ссылке и принудительному труду.
[Закрыть].) Важно, чтобы общественное мнение высказалось, чтобы вслух было рассказано, какжила А. А. И как лжет, изворачивается и торгует И. Пунина. А об этом расскажут – Жирмунский и Глен, Герштейн и Найман. И оно будет зафиксировано – для будущих биографов.
Вот, сижу, жду известий.
А вообще я сейчас живу в пятидесятых годах – переписываю свои тогдашние записи об А. А.
290. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Комарово [410]410
Письмо послано с оказией. Оригинал находится в РНБ.
[Закрыть]. 3.3.69.
Дорогая Лидочка!
Я выполз, выкарабкался из-под той страшной глыбы, из того гнета, который лежал на мне весь декабрь и январь. Вот как мы стали ранимы, как мало надо, чтобы впасть в такое состояние, и как много значат наша воля, наше решение, наш суд над самим собой.
Отказавшись от мысли дописывать полу (четверть) правдивую повесть, я сразу почувствовал облегчение…
Тут немалую роль сыграли, сами не ведая того, Вы и то веселое лицо, за которое я очень-очень Вам благодарен.
В ужас, в уныние прихожу, когда вспомню, сколько лет ушло даром, сколько сделал полу– и четвертьправдивого, а то и просто лживого. Не утешает и то, что – не я один.
Вероятно, выйдет мое собрание. Это даст возможность какое-то время работать, чувствовать себя свободным. А вообще – не только не радуюсь, а, бывает – стыжусь. В самом деле, разве не стыдно выходить, когда лежат под спудом книги А. И.? [411]411
Речь идет об А. И. Солженицыне, который к этому времени был полностью запрещен к изданию в СССР.
[Закрыть]
И много ли стоящего я сделал?! Отмеченная Вами «Маринка», может быть, «Часы», кое-какие воспоминания, «Наша Маша»… Еще два-три рассказа. «Республика Шкид» – полуправда. «Ленька» – четверть. «Американскую кашу» я, по совету К. И. из собрания выкинул, выкинул и гэдээровские путевые заметки.
Лидочка, Вы ни слова не сказали о себе, о том, что делаете. «А. А.» кончили?
Я дважды этой зимой был на могиле Анны Андреевны. 5-го не пойду, вероятно [412]412
5 марта день смерти Анны Ахматовой.
[Закрыть]. Знаете ли Вы, как ужасно «оформили» (кто?) ее могилу? Вместо простого, строгого деревянного креста – какой-то редкостно-старинный, железный, кованый. На нем сидит зачем-то, КАК на комоде, выкрашенный в натуральныйцвет сизый керамический голубок. И все остальное в таком же не еедухе.
PS. Меня интересует такой вопрос.
Я знаю, как трудно такому большому таланту, как А. И., жить без читателя (широкого), но ведь писателю нужны не только читатели и почитатели, но и критика (Вы понимаете, конечно, что я имею в виду не Кожевникова или Корнейчука). Принимает ли он ее? Терпим ли он к ней? Когда-то я спорил с Александрой Иосифовной, которая критиковала с присущею ей нервностью некоторые страницы «корпуса». Я не соглашался. А на днях слушал по радио (кстати сказать, в отвратительном чтении диктора) страницы, где рассказывается о каком-то «романе» Костоглотова, и был огорчен тем, что эта «история любви», сохраненная мужской памятью автора, но не одухотворенная его талантом, пошла в такую широкую аудиторию. В последнем романе таких страниц я не заметил, там все на уровне ЕГО таланта.
PPS. Сегодня писал в Лен. Детгиз об Александре Иосифовне, об очередной гадости, которую с ней учинили. Вы знаете, вероятно, что книгу Раи Васильевой поручили делать другим [413]413
А. И. Любарская была первым редактором книг Раисы Васильевой «Фабричные-заводские» и «Первая комсомолка». Подробнее о Р. Р. Васильевой см. примеч. 3 к письму 261 /В файле – примечание № 366 – прим. верст./.
[Закрыть].
Вряд ли мое вмешательство поможет, но – авось!
291. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
16/III 69. (День рождения Т. Г. и Ф. А.). [414]414
Т. Г. Габбе и Ф. А. Вигдорова.
[Закрыть]
Дорогой Алексей Иванович, постараюсь ответить на Ваш вопрос.
Он – человек чрезвычайно умный и потому критику любит, ценит, очень обдумывает. Мелким самолюбием, к счастью, не ослеплен. Хочеткритики. И, при этом, к сожалению, Вы попали в больную точку: с критикой неблагополучно.
Причины сложны.
Прежде всего: работает он по 12–14 часов в сутки. (Я не преувеличиваю.) У него «план», от которого он не отступает. В этот «план» входят и дни не рабочие, но они тоже наполнены и переполнены. Поэтому критиков своих он ставит в положение ответственнейшее, да и технически труднейшее. Не всякий способен выдержать требуемые темпы.
Но даже и не в этом главная трудность – во всяком случае, для меня.
Мой жизненный опыт, по сравнению с его, микроскопичен. Когда какая-нибудь его мысль, какое-нибудь обобщение, кажутся мне ложными – в ответ он опрокидывает на меня груду фактов и груду книг. Трудно критиковать, чувствуя свое невежество, свою неосведомленность в вопросах, на которых он, как говорится, «зубы съел».
У него не только жизненный опыт другой (и огромный), у него и пути мыслисовсем другие. Даже к тому, в чем мы совпадаем, он пришел другим способом, по другой дорожке. Вот я, Александра Иосифовна, Туся, Фрида – все мы при разнице характеров, люди одного типа образования, уровня интеллигентности; мы на один и тот же манер, любим, скажем, стихи – и список любимых поэтов у нас в общем один, хотя и с вариантами.
Он любит вещи другие, не любимые нами или даже незнакомые нам, а нашими любимыми он не живет. И многого просто не знает. (Хотя вообще узнает все, что хочет узнать, со сверхъестественной быстротой и легкостью. Он образован, но читает то, что ему нужно,а «просто так» – нет.)
Слух к языку гениальный. Вкус, на мой взгляд, недостаточный. Иногда на его суждениях видишь печать провинциализма, дурного воспитания, убогой среды.
Анна Андреевна когда-то говорила мне:
«– Лев Толстой, конечно, был полубогом, но иногда в него вселялся дух одной из его тетушек».
Так и тут. Гениальный ум – и вдруг вы чувствуете душевные и умственные навыки, суждения, всосанные с молоком матери в провинциальном южном глубоко обывательском городе. И становитесь в тупик от неожиданности и досады…
И еще одна беда с критиками: их поневоле мало.Хоть он и старается выслушивать разныхлюдей, но – но – нелегко удовлетворить это желание.
Однако, повторяю, слушает он с жадностью, без предвзятости, и соглашается нередко.
_____________________
Живет он трудно, очень жестоко к себе и доблестно. Оторвавшись от работы, приезжает в Москву по делам и старается в 3 дня прокрутить то, на что надо по меньшей мере дней 10. По улицам не идет, а бежит, с друзьями говорит скороговоркой: ему некогда, он торопится обратно, к прерванной работе, домой. От спешки и городской жизни, которую он не переносит, у него мгновенно повышается давление, он перестает спать… А домой надо привезти отсюда (кроме материала для работы) продукты: и вот он стоит в очередях, покупает колбасу, корейку, батоны (там, где он живет, нету этого), и больно бывает видеть, как он идет к метро с целым возом в руках и за плечами… Человек он – кремень, и если он не желает, чтобы вы ему в чем-нибудь помогли – ни за что не допустит, хоть умри. Если примет от вас какой-нибудь знак внимания, какую-нибудь пустую помощь, мелкий подарок – как рублем подарит. Если уж согласится в кои-то веки пообедать с вами или поужинать – это уж великое снисхождение, милосердие к вам. А то он всегда, в ответ на ваше предложение, уже обедал, сыт, ничего не хочет и все у него есть. И не суйтесь.
А бывает – все эти суровости по боку, и веселый, открытый, как мальчик. И уж не смеется – хохочет. Я всегда вспоминаю в таких случаях строчки Блока:
_____________________
Впрочем, на людях, при посторонних, он всегда носит маску бодрости. Утомленным редко позволяет видеть себя.
Все это я пишу Вам,только Вам, дорогой друг, потому что я уже имею опыт, уже видела, как самые простые вести о нем превращаются в глупых устах в черт знает что и глубоко его ранят. А ран у него и так довольно, и без яда сплетен.
Если бы я верила в Бога, я молилась бы за него. А так – только могу беспрерывно тревожиться – и то про себя… Вслух – запрещено.
_____________________
Вы спрашиваете, кончила ли я Ахматову, т. е. свои записки. Нет; и неизвестно, кто из нас раньше кончится: я или они?
Вы читали 38–41.
Затем будет Ташкентская часть: 42 – я ею займусь в последнюю очередь.
С 42 по 52 мы с А. А. не встречались.
Я начала с 52 (пропустив Ташкент) и должна дописать до конца, т. е. до 66 г.
Сейчас я в 56…
Это еще груды работы, годы работы.
А потом еще, если останется время, я бы хотела написать статью о поэзии Ахматовой.
А пока я бы хотела, чтобы вышла ее книга в Лениздате. Но – ничего в волнах не видно – и это гнусное безобразие отбивает охоту не только работать, но и жить на свете.
Живу, так сказать, в дисциплинарном порядке. Заставляю себя: жить.
_____________________
Еще хотелось бы когда-нибудь написать книгу «Последний год жизни Герцена». Но на это уж наверное не хватит либо жизни, либо зрения.
_____________________
Вы пишете, что обратились в Детгиз с письмом по поводу Раисы Родионовны и Александры Иосифовны. Да, и книгу и право Александры Иосифовны надо спасать. Я должна на днях увидеться с зав. прозой «Нового Мира» – попробую, не перепечатают ли они чего-нибудь из наследия Васильевой с Шуриными строками. Может быть, это что-нибудь сдвинет?
Я хотела бы написать Пискунову, но для Пискунова я – «не авторитет», а напротив.
_____________________
На могиле А. А. все поставил Лева. А нужен, конечно, простой деревянный крест. Он ей идет. И когда она писала
то уж, конечно, простой, деревянный, а не чугунный с крашеным голубем…
Но мальчик-то оказался не зоркий.
(А суд все-таки окончился справедливым решением и я рада.)
292. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Комарово, 8.IV.69 г.
Лидочка, я не поблагодарил Вас за великолепный портрет (устный портрет), написанный рукой любящей и беспощадной. Не следовало только, пожалуй, предупреждать меня о некоторых вещах, например, о силе и токсичности сплетни.
Я знаю, что врагов и слепых не меньше, чем любящих и понимающих.
Лидочка, Софья Игнатьевна [417]417
Софья Игнатьевна – Богатырева.
[Закрыть]с восторгом говорила мне о тех новых страницах «А. А.», которые ей удалось прочесть. Могу лишь завидовать ей. И – Вам, работающей с таким подъемом, несмотря ни на что.
Об Александре Иосифовне и Раином лит. наследстве я писал гл. редактору Лендетгиза Агапову. Как и следовало ожидать, этот человек не откликнулся на мое письмо. Это – тот самый, который поучал молодого редактора, что главная задача работников издательства – «вытравить остатки маршаковского духа». Третьего дня был у меня С. М. Алянский, – по его словам, и Пискунов, и все его ведомство стоят на таких же позициях.
Но – надожить и работать! Будьте здоровы, дорогая Лидочка!
293. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
13/IV 68 [69]. [418]418
Письмо датируется по почтовому штемпелю – у Л. К. описка в годе.
[Закрыть]
Дорогой друг, Вы напрасно обиделись за предупреждение мое о сплетнях… Господи, Вы – и сплетни, это, разумеется, в моем уме несовместимо. Но человек, о котором я писала Вам, необыкновенно придирчив; его раздражает, если кому-нибудь становятся известны такие жгучие факты, как то, например, что он любит грибной суп и не ест фасолевого или наоборот. Вот почему я сочла необходимым предостеречь Вас – о степени его в этом смысле педантизма и ранимости. Если я сделала это неуклюже, то извините меня.
Еще слово – о другом писателе, Пантелееве. В предпоследнем письме Вы с помощью критической дубинки расправились с большинством его вещей; оставили, кажется, три: «Маринку», «Часы» и «Нашу Машу»… Я согласиться с этим никак не могу. А «Республика»? Когда она вышла, я жила в Саратове – мне прислали ее друзья, пораженные ее резкой правдивостью. Правоверные педагоги всегда не терпели ее по той же причине. А Вы на нее замахиваетесь! Я уверена, что Детгиз ее и сейчас не терпит. Ей присуща некоторая узость схемы, но правдивость характеров, ситуаций, всего воздуха – так и прет. Затем «Пакет». Превосходная книга – сказка, полная реальности. А «На ялике»? А «Долорес»? О мемуарах, о ленинградских дневниках уж и не говорю. В сущности, у этого писателя я не люблю 2 вещи: «Кашу» и «Памятники». А вы замахиваетесь!
Тем не менее, хорошо понимаю, что Вы сейчас переходите на какую-то более высокую ступень – требований к своей душе – и радуюсь этому… Но и прежнего не отдам.
_____________________
Последнюю неделю я опять впала в бессонницу, в снотворное, а потому в некоторую депрессию. Надеюсь выбраться. Причины две: 1) весна 2) побывала на предвыборном собрании в Союзе. Я приехала, чтобы только голосовать, но, к сожалению, застала еще речи. А на следующий день оказалось, что кроме гнусных речей были еще гнусные махинации с бюллетенями и урнами, так что 3 члена счетной комиссии отказались подписать протокол.
Есть отчего погрузиться во мрак!
294. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Каменный Остров, 2.V.69 г.
Дорогая Лидочка!
Сегодня ко мне должна прийти Люша, и – в ожидании этого радостного события – прислушиваюсь к шагам в коридоре – я взялся за перо, чтобы написать Вам – о том, о чем не решался писать, имея в виду Шпекиных [419]419
Почтмейстер Шпекин – гоголевский персонаж из «Ревизора».
[Закрыть]. Много раз думал: была бы оказия! А вот она появилась, и я не сразу вспомню, о чем же хотелось писать в чаянии свободы.
Вероятно, только об этом чаянии.
Вы пишете о какой-то новой ступени, на которую я шагнул.
Да, в общем-то шагнул.
Это – та ступень, когда физическую (настоящую физическую) боль доставляют малейшая фальшь и малейшая неправда. Когда не хочется (и не можется) заниматься сочинительством.Как Вы понимаете, к такому состоянию приводит не только возраст…
Впрочем, сейчас я вообще не могу работать. Уже десять дней нахожусь в клинике (в клиническом санатории), где меня исследуют по всем меридианам и параллелям.
Все эти исследования и анализы отнимают столько сил, что остаются только крохи на самое неотложное – на те письма, на которые нельзя не ответить.
А что-нибудь посерьезнее, и уже мне трудно. Грозят прислать корректуру 2-го тома, и я уже пугаюсь. Но это, конечно, не самое страшное и не самое опасное. Опаснее то, что, заключив со мной договор только на 2 тома, меня просят представить и два остальных. А эти два как раз не могут не вызвать жажду крови у редактора и у цензора. Там – дневники и воспоминания, а в этих последних – неоднократные упоминания о 37 годе, о [нрзб], о Хармсе, Введенском, Белых, Васильевой и т. д. Поэтому я и не форсировал, не пытался ускорить это издание. Чем позже, тем лучше – думал я в ребяческой надежде, что будет поворот к лучшему.
Но издатели, вероятно, сами почувствовали неладное и требуют от меня сдачи всего материала – дозаключения договора и дообъявления подписки.
Пока что я требую заключения договора. А что будет дальше, какой тактики мне держаться – я не знаю.
295. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
11/V 69.
Дорогой Алексей Иванович.
Сколько я ни морщила лоб, чтобы сообразить, как Вам справиться с Детгизом, – я ничего не выморщила. (Новый глагол.)
Не умею, не понимаю, как со всем этим быть, – не могу понять, не в силах, как двинуть ушами. Я и относительно себя не понимаю, что мне делать со своей литературой: надо ведь как-то и зарабатывать, хоть и немного, а где, как, чем? Книга Ахматовой, сделанная нами, лежит; «Пять писем Маршака» – собственно мои воспоминания о нем – лежат; о сборнике статей нечего и думать. «Лаборатория» не переиздается. Вот и все.
Работаю я – когда работаю! – только над Дневниками [420]420
То есть над «Записками обо Анне Ахматовой».
[Закрыть]. Т. е. бесплатно.
Деньги пока есть,но перспектив никаких. А это скучно.
Вам же денег надо гораздо больше, ибо Вы «кормилец».
Ах, как хотелось бы научиться двигать ушами!
296. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Võsu. 12.VI.69 г.
Дорогая Лидочка!
Да, мне предстоят нелегкие бои за III и IV томы. Буду биться до последнего. Своей рукой не сниму ничего, а чужая, кажется, не вольна в этих ситуациях распоряжаться. Пока что берут убеждением.
О. Ф. Берггольц, у которой в «Избранном» цензура потребовала снять 6, кажется, стихотворений, добилась встречи с Толстиковым, и он, если мне правильно рассказали, убедил ее в приемлемости действий цензора. Будто бы он при этом сказал:
– Зачем Вам нужно об этом вспоминать? Мой отец тоже был репрессирован, и он никогда об этомне вспоминает.
Сейчас я как раз занят правкой III-го тома.
297. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
18/VI 69, Москва.
Дорогой Алексей Иванович.
Ольге Федоровне дивлюсь. Насилие есть насилие – и бывает, что все мы сдаемся, потому что выхода нет – но дать себя в этом пункте убедить! Вот на это воображения у меня не хватает.
_____________________
Книга Ахматовой в Лениздате ни с места. Я очень горюю. Свое пишу, но очень медленно, потому что нужно много справок в Библиотеке, а все заняты, а я в Библиотеку не ходок (лестница).
298. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Võsu. 17.VIII.69.
Дорогая Лидочка!
Ваше письмо, вернее, Ваши скорбные листы(как называли в старину то, что теперь именуется историей болезни) я получил уже давно.
Кузнецова я читал только «Бабий Яр». Талантливо, ярко, хотя и претенциозно кое-где. С автором я знаком не был. А этот Анатоль мне активно не нравится. Что-то стыдное, позорное – во всем, начиная с епиходовско-смердяковского псевдонима [421]421
В августе 1969 гг. Анатолий Кузнецов стал невозвращенцем, попросил политического убежища в Англии и выступал по Би-би-си под псевдонимом Анатоль.
[Закрыть].
299. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
Пиво-Воды. 30/VIII 69.
Дорогой Алексей Иванович.
Я работаю – над «Записками» дальше. Однако мои денежные запасы идут к концу, и надо подумать, как подвести материальную базу под дальнейший бесплатный труд. Переиздать бы что-нибудь! «Былое и Думы»? Сборник статей? Вот перееду в город и начну пытаться.
Но надежд больших не имею.
Мне даже «5 писем Маршака» нигде не удается напечатать. Когда я предложила эту работу журналу «Детская Литература» – мне ответили не читая:«У нас все номера заполнены на 5 номеров вперед».
Лежит эта работа в сборнике «Памяти Маршака», но он ни с места уже 3 года, да и Карпова с Лесючевским меня ни за что не пустят.
_____________________
Все это вздор, а пока я спокойно работаю на крыльце своего домика, в глубокой и сырой тени, под высоченными соснами. Сердце неважно, зрение плохо, остальное в порядке.
_____________________
В Доме Творчества Ивичи. Иногда, в теплые вечера, мы сидим втроем на лавочке и смотрим на Луну. Не воем, а молча смотрим, хотя иногда состояние такое, что впору бы завыть.
300. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Ленинград, 5.X.69 г.
Дорогая Лидочка!
Давно Вам не писал, простите.
Главное, что не работается, не творится.Даже письма не пишутся.
Лидочка, что Вы там написали Е. О. Путиловой о ее книжке? [422]422
Упомянута книга: Е. О. Путилова.Л. Пантелеев. Очерк жизни и творчества. Л., 1969.
[Закрыть]Книгу я при всем желании похвалить не мог, написана она халтурно (о возможностях автора я не говорю), с массой ошибок. Столь же халтурно Путилова сделала комментарии к собранию сочинений. Я об этом ей сказал. А теперь она мне звонит и говорит, что получила «восторженные письма» от Вас, от В. В. Смирновой, еще от кого-то. Неужели Вам и в самом деле понравилась книжка?
301. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
6/XI 69.
Дорогой Алексей Иванович, пишу просто так, чтобы еще раз сказать Вам, как я Вам благодарна, как отраден был для меня Ваш приезд, и Ваш голос у гроба, и Ваша рука на кладбище [423]423
28 октября умер Корней Иванович. А. И. Пантелеев приезжал на похороны и выступил с речью на гражданской панихиде.
[Закрыть].
Я надеюсь, Вы не заболели.
Я тоже пока на ногах.
Но вообще-то – «ни в сказке сказать, ни пером описать»… Я и не пытаюсь.
302. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Ленинград. 8 ноября 1969 г.
Дорогая Лидочка!
В эти дни я много раз слышал: ушла в прошлое целая эпоха, оборвался целый период истории русской литературы… Для меня это тоже так, и больше чем ТАК. Все мы давно знали, что конец приближается, что он может наступить в любой день и час, и я знал это. И все-таки я не думал, что так больно мне будет, что так много огней погаснет и так много пустоты образуется вокруг.
Лидочка, если найдете минуту, – напишите мне. Что решила Люша со своей работой? И как вы все решили поступить с дачей? Вопрос, казалось бы, второстепенный, а почему-то (не «почему-то», конечно) меня он тоже – если не волнует, то задевает.
Есть немало дач и домов, которые не только «орудия жилья», по выражению Гете. Ясная Поляна, Михайловское, Ялта и Мелихово.
Не все дачи и не все дома. Вы знаете мое отношение к Самуилу Яковлевичу. Но вот судьба болшевской дачи Маршаков меня не волновала и не волнует.
Вчера я прочел в «Литроссии» о выходе 6-го тома, «завершающего собрание сочинений выдающегося советского писателя К. Чуковского». Меня это удивило. К. И. писал мне – и не один раз, – что в собрании будет 7 томов! [424]424
7-й том К. Чуковский составил из своих дореволюционных критических работ, которые ему не дали включить в Собрание сочинений по цензурным соображениям. Собрание вышло в шести томах, а седьмой – напечатан лишь через 20 лет, в годы перестройки в составе огоньковского двухтомника сочинений К. Чуковского (Б-ка «Огонек», 1990).
[Закрыть]
303. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
5/XII 69, Москва.
Дорогой Алексей Иванович.
Я живу в работе и болезни; это бы ничего – но, кроме того, в сутолоке, что гораздо хуже.
Описывать сутолоку – трудно и не к чему. Телефон как с цепи сорвался. Люша в отпуске, не ходит на службу, чтобы заниматься делами К. И.; а я ведь была избалована целодневной тишиной, одиночеством; теперь, к минуте моего вставания, дом уже полон народу и работы.(Считывают; переснимают; пишут библиографические карточки; кругом растут папки и ящички; скоро в столовой появятся полки и пр.) Люша – чудесный организатор, работает целодневно, все делает умно и самоотверженно, однако у меня бывает такое чувство, что я живу не дома – т. е. в привычной и любимой пустыне, – а в учреждении или на каком-то благоустроенном вокзале, где я всем несколько мешаю и где я никак не могу научиться писать, обедать и выходить на прогулку по-прежнему.
Иногда езжу в Переделкино, бываю на могиле. Там поставили крест. Весною поставят две плиты.
Перечитываю письма К. И., начав с конца.
Пытаюсь продолжать работу над ахматовскими записками. Но войти в прежний ритм не удается.
