Текст книги "Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)"

Автор книги: Леонид Пантелеев

Соавторы: Лидия Чуковская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

_____________________

Слышала, что вышел том Ахматовой с послесловием Банникова (в Гослите) [535]535
  Анна Ахматова.Избранное / Сост. и послесловие Н. Банникова. М.: Худож. лит., 1974. В своем послесловии Н. Банников цитирует и пересказывает «Записки об Анне Ахматовой», – не называя имени автора: «Записки» тогда еще не были напечатаны ни в Париже, ни тем более – в России. Для своего предисловия он использовал рукопись, случайно попавшую ему в руки. Подробнее об этом см.: Записки.Т. 1. Примеч. к записи 25 июня 1940 г.


[Закрыть]. 50 тысяч тираж. Я его в руках не держала, и никто из друзей А. А. тоже. Вспоминаю, как А. А. когда-то говорила мне о том или ином своем стихотворении, о той или иной строфе:

– Когда меня не будет, приглядите, чтобы это не печаталось после… – ну, после или до – какого-нибудь стихотворения…

И вот я теперь «приглядываю»… Не имею возможности подержать в руках новый сборник. Хотя на «Беге времени» рукою А. А. написано:

«Лидии Чуковской мои стихи, ставшие нашей общей книгой».

Нет ли у Вас связей с букинистами? Вот вывод из приведенной новеллы.

397. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

31.3.75.

Дорогая Лидочка!

Сегодня (или завтра?) день рождения Корнея Ивановича. Вспомнил об этом, и потянуло Вам написать, хотя писать (и читать) мне еще не позволено. Впрочем, не ЕЩЕ, а УЖЕ. Было позволено, а потом опять запретили. Осложнения на роговице.

Читали ли Вы воспоминания М. Алигер об Анне Андреевне в «Москве»? [536]536
  Маргарита Алигер.В последний раз // Москва. 1974. № 12.


[Закрыть]Мне прислала эту книжку журнала – еще в больницу – одна провинциальная читательница.

Простите за краткость этого КОНТРАБАНДОЙ писанного письма.

398. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

8/III [IV] 75. [537]537
  Датируется по п/шт – у Л. К. в дате описка.


[Закрыть]

Дорогой Алексей Иванович. Как я обрадовалась Вашему почерку на конверте!

Вы спрашиваете, читала ли я мемуары Алигер. Читала. Они не такие лживые, как «Вторая книга» Надежды Яковлевны, которая вся насквозь лжива – как бывают лживы голоса, походки, в каждом шаге и звуке; нет; беда мемуаров Алигер иная; в них встречаются крупицы правды.Я проделала важную работу: подчеркнула около 12 фраз А. А., которые действительно точны.Слышу по интонации.

– Какая сегодня погода? А разве на свете еще существует погода?

Это в самом деле Ахматова. Или:

– Когда я вижу, что в баночку из-под майонеза накладывают масло, – я сразу понимаю, что кто-то из друзей в больнице.

И притом – воспоминания подлые.Сознательно. Например: Алигер описывает жизнь Ахматовой в Ташкенте, в эвакуации. В Ташкенте в эвакуации Алигер не была; а была возле А. А. – я (я ее туда и привезла из Чистополя), а позднее – Надежда Яковлевна, ее старый друг. Но мое имя и имя Н. Я. употреблять не положено… Но вот Алигер пишет характеристику жизни Ахматовой в Ташкенте, не бывши там, нарочно – лишь бы Ташкент – ахматовский – оказался безнас. Мне наплевать, но я сужу человека по намерению… Затем: чудовищный абзац, преступный, о сыне А. А.; см. стр. 154, последний… Выходит, что она плакала о нем, и молилась о нем,только когда он стал солдатом… А до?И это бесстыдство при наличии всемирноизвестной молитвы! «А. А. теперьмогла гордиться им…» А раньше – (и после!) стыдилась?

Очень глупо звучит самое начало воспоминаний: Ахматова радостно ахает, оказавшись наконец в квартире, где Шекспир – в подлиннике! А что же, у Лозинского, у Маршака, у Пастернака Ахматова не видывала Шекспира в подлиннике? Они переводили с потолка? Да и вообще у всех интеллигентных людей поколения А. А. на полках стоял Шекспир в подлиннике…

Виновата сама А. А. Как виноват С. Я., что первым написал о нем воспоминания Баруздин. Как виноват К. И., которого сфотографировали, когда он сидел на лавочке в Доме Творчества рядом с Верой Инбер (он терпеть ее не мог), и это была перваяфотография К. И., появившаяся в газете после его смерти… А. А. была бездомна – и вот, кажется, 2 раза – приняла предложение пожить у Алигер. Я там бывала. А. А. относилась к М. О. [538]538
  Маргарита Осиповна Алигер.


[Закрыть] не худо;и благодарно; а в общем – никак. Разговаривала «внешне», светски; в сущности, они, будучи знакомы, не общались.(Я наблюдала это не общение; А. А. была великим мастером любезно общаться, не общаясь.) Ну вот – а теперь Алигер имеет полное право писать о ней воспоминания.

_____________________

Никогда не забуду, какими глазами, с какой злобой, смотрела М. О. на друзейА. А., слушала ее расспросы об Иосифе [539]539
  Об И. А. Бродском.


[Закрыть]…

_____________________

И все это пустяки. Каждое слово Ахматовой запечатлено.

 
Ничто
Не может пропасть.
 

Но мемуары – ух, какой трудный жанр! Ныне в России знаю одного мастера мемуаров: Л. Пантелеева.

399. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

18.IV.75.

Дорогая Лидочка!

Когда Мириам Борисовна Кан прислала мне книжку «Москвы» с воспоминаниями Алигер и спросила: та ли это Ахматова, которую я знал и помню, – я ответил, что очень близко А. А. никогда не знал, но на некоторых страницах с радостью узнаю Ахматову. Я имел в виду как раз реплики, отмеченные Вами, – они записаны или запомнены. Но тогда же я написал, что мне представляются фантастическими те близкие отношения, о которых сообщает читателю мемуаристка…

А сама Кан, человек умный, тонкий, доверчивый, влюбленный в литературу и поклоняющаяся любому литератору, писала мне: «Но знаете, у меня было чувство, что Алигер, может быть, до конца не понимает, чтоименно она показала, что я понимаю это верней»…

Следующая фраза в этом письме: «Относительно Л. К. не сомневаюсь». Это я писал ей о том, кто оставит самые достоверные воспоминания об А. А.

_____________________

На днях говорил с молодой редакторшей Детгиза о Шорине – о возможности переиздать его книги. Она книгу прочла, удивила ее 1-я часть. У меня впечатление, что я этой первой части раньше не читал – о вредителях и прочем подобном. Не знаете ли Вы происхождения этой главы?

400. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

20/V 75. Переделкино.

Дорогой Алексей Иванович.

Простите, что не написала Вам в прошлый раз о Шорине. Но я далеко не всегда имею счастливую возможность найти книгу, перечесть – или прослушать ее – вникнуть и пр. Ведь я, при своей слепоте, пишу 2 книги зараз; для каждой нужны справки, примечания; Фина не ежесекундно возле; я веду кочующий образ жизни – а потому перечитывать, искать, вдумываться во что-то не мое сиюминутно рабочее, мне не под силу. Если же хватает сил урвать 10 м., то сквозь лупу перечитываю «Евгения Онегина».

О Шорине. Книга сейчас передо мною. Надпись: «Из всех звуков незабываем первый и последний. Вы мне первая сообщили с искренней, кажется, и для Вас, радостью, что я стал „автор“. Лидии Корнеевне Чуковской от признательного автора. 16/XI 35 г. И. Шорин».

Как возникла 2 глава? Я не знаю. Нашла рукопись Шорина я, в самотеке. (С. Я. требовал, чтобы мы сами – а не младшие редакторы или Рахиль Ароновна [540]540
  Рахиль Ароновна Брауде – сотрудница редакции Лендетиздата.


[Закрыть]читали весь самотек, – и был прав.) Рахиль Ароновна дала мне очередную пачку. Менее всего меня тянуло читать рукопись, написанную карандашом, с сомнительными знаками. Но я прочла и восхитилась и в тот же день занесла ее С. Я-чу домойи, не застав его, оставила на столе со своими восторгами. Повесть о колхозе нам нужна была до зарезу, а эта – поэтическая, искренняя. С. Я. влюбился в нее, а посему поступил в нарушение обычая: работал над книгой не вместе со мной, а вместе с Т. Г. Я не бунтовала и не корила. (За что С. Я. меня однажды публично похвалил.)

Вот все, что могу сейчас написать о Шорине. Помнится, он писал для нас еще что-то – но не помню, что – и кончил ли? Погиб на финской войне.

401. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград. 23.VI.75.

Дорогая Лидочка!

За Шорина – спасибо, хотя Вы не сообщили мне почти ничего такого, чего бы я не знал. Была ли у него семья? Кто? Где? Впрочем, не знаю, решусь ли я писать предисловие, да и вообще вопрос о переиздании этой книги еще не решен.

Читал на этих днях Ваши старые, тридцатых годов письма.

О многом хотелось бы поговорить, даже поспорить, но – увы – разделяют нас 647 км и даже больше.

402. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

г. Пушкин, 26.VIII.75.

Дорогая Лидочка!

Давно не писал Вам – был погружен в работу, в болезни и, главное, в тревогу за Машу. Как Вы знаете, она передумала, отказалась от мысли поступать в Театральный, подала заявление в Педагогический, Герценовский. Все четыре экзамена, к моему удивлению, сдала на пятерки, но только на днях стало известно, что ее приняли в институт (могли и не принять: конкурс огромный, а у нее школьный аттестат – ниже пятерки).

Я живу в Пушкине, в пансионате для престарелых ученых. Здесь тихо, работать можно.

403. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Пушкин. 18.X.75.

Дорогая Лидочка!

Я все еще в Пушкине (в Царском бываю редко, и его все меньше и меньше остается, – все уже и уже тропинки меж озерных глухих берегов, где бродил смуглый отрок [541]541
  Скрытая цитата из Анны Ахматовой: «Смуглый отрок бродил по аллеям / У озерных грустил берегов…»


[Закрыть]). И Пушкин и Павловск (особенно Павловск) после войны неузнаваемы: многоэтажные каменные ящики выросли там, где была заповедная старина и заповедная тишина. В Веймаре этого нет. В Эстергоме, в Венгрии – тоже. Тоже и в армянском Эчмиадзине. Даже центр Одессы – пушкинский, россетиевский – остался неприкосновенным. Но нарушена заповедность Ленинграда. На месте дома, где я родился (у Египетского моста), возвели огромный элеватор, названный гостиницей. Против Летнего сада – на том, Выборгском берегу, – тоже выросла уродливая модернаягостиница. Чего же ожидать от ленинградского пригорода – Пушкина?

PS. В Ленинграде замышляется сборник памяти М. М. Зощенко. Просили и меня дать воспоминания. Я вспомнил, что когда-то, после смерти и похорон М. М., я записал свежие впечатления и – послал их Вам. Помню, что позже я был в Переделкине, гулял с К. И., и он просил разрешения перепечатать мой рассказ. Не сохранились ли эти мои заметки? [542]542
  См. письмо 107.


[Закрыть]Вообще-то затея со сборником кажется мне сомнительной. И фигура трагическая, и слишком узок круг возможных авторов. Комиссия по наследству обращается лишь к тем, кто не лягал Михаила Михайловича. А из близких к нему людей многие уже ушли. Нет Жени Шварца, нет Вс. Иванова, Н. П. Акимова…

404. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

8/XI 75, Москва.

Дорогой Алексей Иванович. Вашу телеграмму в день памяти Корнея Ивановича мы получили. Спасибо Вам. Он всегда Вас помнил, всегда говорил с любовью и восхищением, всегда удивлялся: как это может кто-нибудь не знать, что живет среди нас классик – Пантелеев. А за Библиотеку был благодарен до смертного часа… В этом году, как и всегда, Люша и Клара Израилевна устроили выставку – блестящую. К нам ведь поступили из Стокгольма новые материалы: письма К. И. к моей матери, да еще одно письмо Репина к К. И., да еще описание всех материалов фонда Чуковского, оказавшегося невесть каким путем (из Финляндии?) в Стокгольме… Многое нам прислали в виде ксерокопий, которые мы и выставили. Затем Люша читала вслух куски из тетради К. И. «Что вспомнилось»: о Сологубе, о Гржебине, о Балтрушайтисе, о Кропоткине. В доме и на могиле было человек 35.

405. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

1 сентября 1976 г.

Дорогой Алексей Иванович. Пишу Вам вздор, вместо того, чтобы сразу поблагодарить за подарки. Колокольня Никольского собора прекрасна. Кем и в какие времена выстроен этот собор? А известны ли Вам стихи Тарковского памяти А. А.:

 
Когда у Николы Морского
Лежала в цветах нищета —
 

если нет – пришлю.

406. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград, 4.9.76.

Дорогая Лидочка!

Стихов Тарковского я не помню. Если пришлете – приму с благодарностью. Печатались они? Тогда много было написано о Никольском Морском соборе. Помню стихи Евтушенки, Смелякова (который безбожно напутал, упомянув что-то о петровских временах [543]543
  Смеляков в стихотворении «Анна Ахматова» (1966) писал: «Мы ровно в полдень были в сборе / Совсем не в клубе городском, / А в том большом морском соборе, / Задуманном еще Петром».


[Закрыть], тогда как Никольский собор строился гораздо позже – во времена Елизаветинские [544]544
  Никольский Морской собор был построен за период с 1753 по 1762 г.


[Закрыть]. Строил его Савва Чевакинский – тот самый, автор Фонтанного Дома!).

Собор и его колокольня, на мой взгляд, – самый прекрасный из Ленинградских ансамблей. Вообще эти места – собор, Никольский рынок, Крюков канал – Лукомский называл красивейшими в Петербурге. Мне они дороги еще и потому, что это – места моего детства.

407. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

18/IX 76. [545]545
  К письму приложено стихотворение А. Тарковского «Когда у Николы Морского…».


[Закрыть]

Дорогой Алексей Иванович. Прилагаю стихотворение Тарковского памяти А. А. Оно напечатано в последнем сборнике его стихов, вышедшем в 74 г. Там, рядом, еще 3 – тоже ее памяти, они тоже хороши, но это лучше всех.

Я тоже очень люблю тот район Ленинграда, о котором Вы пишете. Я его помню. А вот не разгадаете ли одну загадку. В «Поэме без героя» (см. хотя бы сб. «Бег времени», где напечатана I часть) есть такие строки:

 
Вы ошиблись: Венеция дожей
Это рядом…
 

Речь идет о маскараде на Фонтанке – в Фонтанном Доме. Так вот, почему же рядом – Венеция дожей? А. А. знала историю Петербурга отлично и была чужда приблизительности. Я говорила со знатоками: рядом с Фонтанным домом существуют дома, построенные итальянскими архитекторами, но почему, все-таки, «Венеция дожей»?

Не разгадаете ли?

408. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

2.XI.76 г.

Дорогая Лидочка!

…откликаясь на Вашу просьбу попробовать расшифровать слова из «Поэмы без героя»:

 
…Венеция дожей
Это рядом —
 

я писал, что нигде по соседству ничего венецианского нет и быть не может. Талантливые стилизации («Под Египетским портиком банка» [546]546
  Строка из стихотворения О. Мандельштама «С миром державным я был лишь ребячески связан…».


[Закрыть]…) – все на Невском, на Морской, на Каменноостровском…

Вслед за Вами я думал, что речь идет об архитектуре, о местегорода. Подумал – не Фонтанка ли с ее барками, лодками, пароходиками… [547]547
  Разгадку этих ахматовских строк см. в опубликованной посмертно работе Лидии Чуковской «Герой „Поэмы без героя“»:
  «О Венеции – потому что в Петербурге много каналов… Но в „Поэме“ не потому она говорит —
…Венеция дожей —Это рядом…  что Петербург напоминает ей Венецию. А потому же, почему в „Эпилоге“ сказано:
Это где-то там – у Тобрука,Это где-то здесь – за углом.  Ленинград ничуть не похож на Тобрук. Но это ахматовская расправа с пространством (Ленинград и Африка) и с временем – война у Тобрука сегодня, а за углом Фонтанки начнется завтра; маскарады бывали во времена „Венеции дожей“ – а к ней ворвались накануне войны 41 года, напомнив ей канун 14 года».
(«Знамя». 2004. № 9. С. 136)

[Закрыть]

И вдруг перечитал ахматовские строчки и думаю: а не о комнатах ли рядомидет речь? Не о том ли Зеркальном зале, где шумит маскарад? Зал этот в Фонтанном доме Аргунова и Чевакинского сработан Гваренги (см. примечание А. А.) [548]548
  Имеются в виду «примечания редактора», помещенные в конце «Поэмы без Героя» (написаны Ахматовой). В примечании 11 сказано: «Белый зеркальный зал в Фонтанном Доме (работы Кваренги) через площадку от квартиры автора».


[Закрыть]. Пожалуй, что так.

409. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

14/XI 76.

Дорогой Алексей Иванович.

Очень возможно, что Ваше предположение насчет Гваренги и Белого Зала (в «Поэме» Ахматовой) правильно. Хотя все-таки, все-таки, все-таки нет в этом непреложности, обязательности. Но буду копать в этом направлении…

Люша читает верстку и очень счастлива [549]549
  Речь идет о верстке сборника воспоминаний о Корнее Чуковском для издательства «Советский писатель».


[Закрыть]. (Я счастлива за нее, а вообще-то равнодушна, как ко всему искалеченному. Но Люша и многие люди вложили в сборник памяти К. И. много труда, так что… пусть так. А я бы обменяла любые воспоминания о нем – и свои! – на егокниги.)

410. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

28.XI.76.

Дорогая Лидочка!

Радуюсь вместе с Люшей, с будущими читателями, что выйдет в этом году книга памяти К. И. Простите, но не понял я, на какие ЕГО КНИГИ Вы променяли бы эти воспоминания.

_____________________

Я еще раз перечитал «Поэму без героя». Если бы мне удалось побывать в этом Белом зале, скользнуть по нему взглядом и обнаружить там хоть что-нибудь от «Венеции дожей» – я бы мог поручиться за правильность моей догадки. А то, что помянут в примечаниях Гваренги, – ничего, конечно, не доказывает. Гваренги строил и Екатерининский институт РЯДОМ и Мариинскую больницу в тылу Фонтанного дома…

Но – что же венецианского в этом классицисте?!

411. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

4/XII 76.

Дорогой Алексей Иванович.

Вы спрашиваете, за какие книги К. И. я отдала бы все воспоминания о нем, даже самые лучшие. За те, которые не переиздаются, которых не только на прилавках, но и в издательских планах нет.Ни единой книги его нет,а ведь он в них вложил свою жизнь: «От 2 до 5», «Современники», «Живой как жизнь», «Высокое искусство», «Чехов», «Уолт Уитмен», «Книга об Александре Блоке», «Рассказы о Некрасове», ранние статьи – словом, я променяла бы воспоминания о Чуковском (в том числе и свои) на книги Чуковского. Ведь это естественно, не так ли? Ведь вот я очень люблю книгу К. И. о Чехове, но если бы меня спросили: «что издавать: А. П. Чехова или книгу Чуковского оЧехове» – я ответила бы: конечно, Чехова; и что издавать – стихи Ахматовой или «Записки» Л. Чуковской обАхматовой? Я ответила бы: стихи… Вот в этом смысле я и написала, что хоть и радуюсь сборнику воспоминаний о К. И. – более обрадовалась бы сборнику его статей или любой егокниге…

Я думаю, что в этом предпочтении нет ничего обидного по отношению к тем любящим К. И. друзьям, которые с разной степенью ума, таланта и мастерства написали о нем свои воспоминания. Я от души люблю Ваши, затем Непомнящего, Петровой, Берестова, Паперного, Клары Израилевны и других. А сколько труда внесли в эту книгу ее составители!

_____________________

Вот Вам вариант Вашей «Буквы „Ты“».

Девочка пошла в школу.

Мама спрашивает: – Как зовут твою учительницу? – На вы. – Нет, а как ее имя? – На вы. – Ну, а если ты хочешь у нее спросить что-нибудь, ну например: где мыло? тогда как ты скажешь? – На мы.

412. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

22.XII.76 г.

Дорогая Лидочка!

…Относительно Чехова и Чуковского – не знаю. Чехова я люблю, вероятно, не меньше Вашего, но если бы спросили: кого – Чехова или Чуковского? – я бы сказал:

– Чехова на книжных полках много, а прекрасную книгу Чуковского о Чехове знает не так много людей.

Почему Вы на эту тему заговорили – не понимаю; не помню, с чего начался разговор. Я бы не очень огорчился, если бы мои воспоминания о К. И. в сборнике «Советского Писателя» не пошли. Они не лучшее из того,что я писал о К. И. «Седовласый мальчик», как Вы знаете, не идет. Как не идут, вынутые мною из детгизовского сборника «Заметки о ремесле и мастерстве» [550]550
  И «Заметки о ремесле…» и «Седовласый мальчик» не печатались из-за упоминания в этих статьях имени Л. К. Чуковской, которое автор отказался вычеркнуть.


[Закрыть]. Статьи же К. И. – самого – там напечатаны. Первое меня не может не огорчать, второе – не может не радовать.

413. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград, 11.4.77.

Дорогая Лидочка!

Огорчил меня – и ужасно огорчил – Владимир Иосифович. К моему семидесятилетию Лендетгиз собирается выпустить сборник моих рассказов, спросили, кого бы я хотел видеть автором предисловия. Я назвал В. И. Глоцера. Знали бы Вы, каких трудностей стоило мне защитить его кандидатуру. «Не член союза», «не ленинградец», «никому не известный» – и еще похуже замечания приходилось мне многократно выслушивать и вычитывать. Я стоял твердо: или Глоцер, или не надо книги. Согласовали с Москвой и заключили договор с Глоцером. И тут была заковыка. От В. И. я узнал, что его «дискриминируют» – платят меньше, чем он заслуживает. Я добился, что ему дали высшую (для нелауреата) ставку. Было это полгода, если не больше, назад. Полгода он писал статью в один печатный лист. Я виделся с ним, писал ему и ни разу не спросил, как подвигаются его дела. Не хотел мешать ему, нервировать его. А он за эти полгода (за год, собственно, потому что начал готовиться к работе еще прошлой весной) не задал мне ни одного вопроса, ни о чем не посоветовался. Один раз я спросил: не надо ли подкинуть ему биографического материала?

– Нет, – ответил он. – Материала у меня достаточно. Мне важно донести до читателя мою концепцию.

И вот четыре дня назад наш милый Володя – без предупреждения – нагрянул к нам с готовой статьей. Скажу сразу: статья хорошая. На четверку во всяком случае. Немало страниц и на пятерку с плюсом. Но там есть вопиющие неточности биографического порядка. И неверно, неточно определена степень автобиографичности моих сочинений. «Ленька Пантелеев», оказывается, «сугубо автобиографическая повесть», а «Республика Шкид» – меньше. В то время как о своем герое Леньке я несколько раз публично заявлял, что это не автор, а «человек с очень похожей судьбой и с очень знакомым автору характером». «Республика Шкид», как Вы знаете, повесть-очерк. И все в таком духе. В «Букве Ты», оказывается, «еще меньше автобиографичного», а что там правда и что вымысел – «это навсегда останется писательской тайной».

– Почему? – спрашиваю. – Разве трудно выяснить, спросить у живого еще автора?

– Это не в моих правилах. Я держусь дистанции между собой и тем, о ком пишу.

Есть в этой статье ляпсусы вопиющие по своей фантастичности и неуважению к автору. «Вернулся Пантелеев в Ленинград в январе 1944 года, едва только отогнали врага». Так только враг и мог написать. Я приехал в блокированный Ленинград за неделю до начала решающих боев и самые горячие дни провел в городе. А уезжал из Ленинграда 27 января – в день, когда страна салютовала нашему освобожденному городу. Об этом узнать было просто, – проглядеть мои опубликованные дневники 1944 года.

Вообще-то таких ляпсусов немного – пять-шесть самое большее.

Говорил я с В. И. предельно спокойно (в этот, первый раз). Он выслушал меня, согласился, сказал, что все обдумает. На другой день я продиктовал ему по телефону точные справки биографического характера, он записал их, поблагодарил, а еще через день звонит и заявляет, что все, что я прошу убрать или изменить, ему «крайне важно», что это нужно для его «концепции», что я «не вижу, как рвется ткань с таким трудом сделанной вещи».

На следующий день Элико звонила к нему в гостиницу – он не подходил к телефону. Забеспокоившись, мы в воскресенье, по пути к Маше, заехали к нему в гостиницу, разбудили его. Он заявил, что все обдумал и – завтра расторгает договор. Рискуя опоздать к Маше, убеждали его, урезонивали. Я готов был предложить ему карт-бланш.

Пряча голову в подушку, он восклицал:

– Нет, нет, кончено! Да, конечно, убито пять месяцев жизни. Убито здоровье и т. д.

Я не выдержал и сказал, что ведет он себя не по-мужски.

Вечером Элико еще раз позвонила ему, не застала, просила соседа по номеру передать, что звонила и просила звонить Пантелеева.Он не позвонил.

Между прочим, еще год назад Элико предсказывала, что будет трудно и очень трудно. Я, конечно, тоже знал, что будет нелегко. И боролся за Глоцера, как Вы понимаете, лишь из желания ему услужить. В издательстве мне сказали, что статья Глоцера будет «пробным камнем», если она выйдет, ему закажут книгу…

Ужасно, ужасно оба мы огорчены. То, что он подводит и меня, и издательство я уж не говорю. Нарушаются, ломаются отношения с хорошим (но очень серьезно больным) человеком!

Что Вы подскажете? А что тут можно подсказать? Ничего ведь не подскажешь. А издательство его уговаривать не будет ни одной минуты.

Да, воспользоваться Вашим арбитражем я не могу – живем мы, увы, в разных городах, пока да что…

Простите, Лидочка, что заморочил Вам голову подробностями, но коротко написать не могу, нет времени.

PS. Сегодня утром, не дозвонившись к нему, послал телеграмму: прошу его не торопиться, не принимать решений сгоряча. И я, мол, подумаю. Мы, мол, продолжаем любить его. Просили позвонить. Он не позвонил и тут.

414. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград. 14.IV.77.

Дорогая Лидочка!

Пишу вдогонку своему позавчерашнему письму. Глоцер вчера объявился – с букетом роз, с растерянной улыбкой на губах и – с каким-то анонимным пригласительным билетом: на обложке нарисованы цветными карандашами какие-то куколки, а в письме детскими каракулями кто-то приглашает Владимира Иосифовича вечером 13-го апреля пожаловать к нам в гости. И он, Володя, видите ли, решил, что это рисовала и писала и приглашала – Элико Семеновна!..

Вообще-то я рад, конечно, что он пришел, но – ощущение беды, болезни не оставило меня.

За один вечер мы сделали все, что нужно было. Мы с Элико сделали все, чтобы ни самолюбие, ни тщеславие его не пострадали.

415. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

23.V.77.

Дорогая Лидочка!

Писал Вам на днях и вот пишу опять. Неотложно требуется Ваш совет.

Ужасно у меня получилось с Володей. С огорчением должен сказать, что Владимир Иосифович ведет себя в этой ситуации не лучшим образом. Неожиданно для меня, он вдруг задирает нос, требует высшей ставки гонорара. Статью он пишет бесконечно долго, берет двухмесячную отсрочку. И вот привозит мне готовую рукопись.

Вы знаете, что было дальше. Но не знаете того, о чем я не говорил, скрыл и от Вас, и от Люши, и от самого В. И. Статья мне не понравилась, не могла понравиться. Она вялая, неинтересная и по жанру – совсем не то, что требуется. Однако – против обыкновения – я правды автору не сказал, статью в целом похвалил, попробовал только убрать фактические неточности. И это, как Вы знаете, вызвало истерику.

_____________________

Вчера мне звонила редактор [551]551
  Е. Д. Шнитникова.


[Закрыть]:

– Неужели вам нравится эта статья?

Став на ложный путь, я вынужден и тут лукавить, говорю, что статья – хорошая.

– Там же ничего нового. Повторение сказанного другими. Статья примитивна. И т. д.

Говорит, что это мнение всех, кто читал статью. Мне остается долдонить, что меня, как автора, статья вполне устраивает.

Спрашиваю:

– Вы Владимиру Иосифовичу писали?

– Не написала еще.

– Пожалуйста, прошу вас – напишите помягче, поделикатнее. Он болен. Он был не в лучшей форме, когда писал…

– А я уже вторую неделю этим и занимаюсь, что ищу мягкийтон.

В. И. уверяет, что писал статью 8 месяцев. В гостинице «Октябрьская» он кричал – на меня и на Элико! – утверждая, что только из уважения ко мне взялся за эту неблагодарную работу. – Только для вас! Уверяю: только для вас! – кричал он.

То, что я оказался в дурацком положении – с этим я могу смириться. Бог с ним. Предвижу торжество Неуйминой, гл. редактора, которую я довольно резко пробирал за то, что она не знает такого автора, как Глоцер. Хуже, что я изменил своему правилу – из побуждений дружеских веду себя не совсем принципиально, даю завышенную оценку рукописи. Никогда со мной этого не бывало.

Но тут я даже не об этом думаю, а о Володе: что будет с ним?

Знаю, что он обвинит меня: в статье, мол, была концепция, ее не стало после поправок, внесенных по просьбе Пантелеева. Это будет несправедливо. Статья не стала ни хуже, ни лучше, просто в ней стало меньше фактических ошибок… А концепция!!! Объяснить, что это за концепция, он не мог. О том, что творчество Пантелеева автобиографично? Об этом писал и Корней Иванович и Вера Васильевна…

И все-таки. Что будет с Володей, как он перенесет этот удар.

Элико, которой статья тоже решительно не понравилась, говорит:

– В этом случае ты должен был слушаться меня.

Не очень глубоко вникая в существо литературных дел, она куда лучше понимает существо человеческих отношений. И – уважая, любя Володю, она предупреждала меня – не биться за его кандидатуру. Она предчувствовала и предсказывала – то, что в результате получилось.

Лидочка, милая, что делать?!

Еще раз: я не о себе говорю. Готов идти на любой стыд и поношение, готов видеть в конце или в начале книги недостаточно яркую, скучноватую статью, готов не видеть никакой статьи, но – как быть с Володей? Он не пишет, не звонит. Знаю – очень страдает. Он ведь болезненно тщеславен, обидчив, легко раним.

Я так хотел помочь ему. Хорошая книга сразу помогла бы ему в его трудной жизни. Хорошо, что договор заключили не на книгу, а на статью.

Мне больно думать, что я могу потерять, а может быть, уже и теряю такого друга.

Жду Вашего слова, Вашего совета.

416. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

12/VI 77.

Дорогой Алексей Иванович, вернувшись домой, я застала Ваше письмо, полное тревоги о Володе. Я ее разделяю – но ничего толком сказать не могу. Нам он не звонит – ни мне, ни Люше. Я звоню по обоим телефонам: тщетно. Фине повезло – она снова встретила его на улице, на остановке троллейбуса, неподалеку от нас. Она силой дотащила его до нашего дома, поднялась одна наверх, достала сама Ваш подарок (ни меня, ни Люши не было) и вручила (всучила!) ему. Пыталась узнать, где он живет. «И там и сям» был ответ.

Пишу Вам это письмо, а одновременно посылаю ему по обоим адресам записочки с просьбой позвонить мне. И с уверениями, что никаких делк нему у меня нет.

Вчера виделась с Дав. С. Самойловым, который только сейчас впервые прочел Ваш Ленинградский Дневник, Ваши воспоминания о Шварце и Маршаке. Он говорил о Вашей прозе восторженно. Человек он сухой – и потому его похвалы вдвойне обрадовали меня.

Кстати, в № 5 журнала «Дружба народов» – цикл его стихов.

417. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

16.VI.77. Ленинград.

Дорогая Лидочка!

Вот уже – сколько и не знаю, – много дней прошло с тех пор, как мы распрощались с Вами на Фонтанке. Радуюсь, что повидал Вас, огорчен, что не мог проводить: в эти часы мы – у Маши.

Уже больше 8 месяцев она в клинике!

Нужно ли говорить, как мы чувствуем себя!

Ко всему прочему – еще Володя.

Не ответил редактору, не откликнулся на 2 моих письма, поставил меня в положение самое дурацкое: ведь я не только рекомендовал его, – я бился за него, за его кандидатуру, за высокий гонорар для него.

Меня спрашивают: почему он молчит? Не могу же я сказать, что он и мне не отвечает, этот человек, о котором я писал: «не знаю никого, кроме…»

И все-таки самое горькое – не судьба статьи, а судьба наших с ним отношений. Я писал ему оба раза с возможной кротостью, даже ласково… Не понимаю, как мог он не ответить на эти письма.

Я знаю, что Вам трудно что-нибудь подсказать. Ведь он, небось, и от Вас скрывается. Он болен,я не сомневаюсьв этом.

Что касается моего давнего письма о Михаиле Михайловиче, то как я уже говорил (и Вам, а еще раньше Корнею Ивановичу), я не возражаю, если оно будет процитировано в серьезной работе о Зощенке – в любом контексте, в любом объеме, без каких-либо купюр и аббревиаций с точным указанием автора и адресата [552]552
  Речь идет о письме А. И. Пантелеева к Л. К. Чуковской о похоронах Зощенко. См. письмо 107.


[Закрыть].

418. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

19.VI.77.

Дорогая Лидочка!

Наши письма, как это не раз бывало, разминулись. Не успел я написать Вам, как пришло письмо, от Вас. Пришло (прилетело, примчалось) молниеносно: на следующий день после того как его опустили в ящик.

А вчера наконец пришло огромное, увесистое, на 9 листах – письмо от Владимира Иосифовича.

Письмо это окончательно утвердило меня в мнении, что он тяжело болен.

Письмо – сплошной стон, сплошная жалоба – на судьбу, на врагов и недоброжелателей и – на друзей тоже. Никто никогда не спросит, как он живет, над чем работает!

На следующих двух листах подробно рассказано, как вечером на ул. Горького его ограбили три глухонемых парня. И как он безуспешно через милицию разыскивал их.

Потом вдруг сообщает:

«Моя жизнь усложнилась еще больше, в конце апреля у меня произошло несчастье, о сути которого я не стану говорить ни сейчас, ни когда-либо потом».

А двумя страницами ниже пишет:

«На фоне беды меня почти не тронуло – другое происшествие».

Что с ним случилось? Какая беда? Можно ли помочь? Как? Чем? Мы с Элико встревожены очень.

_____________________

Узнать, что мои воспоминания о Маршаке и Шварце понравились Д. С. Самойлову, мне было приятно. Не знаю, какой он человек (Вы пишете – сухой), но поэт он большой. Недавно мы с Элико полтора часа слушали его по телевидению.

419. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

28/VI 77.

Дорогой Алексей Иванович. Отвечаю сразу на два Ваши письма.

О Володе… Я рада все-таки, что он написал Вам. Самым ужасным мне казалось, если бы Вы потеряли друг друга. Но, конечно, и без этого – тревога за него большая. На мое письмецо с просьбой откликнуться («Где Вы? Что Вы? Позвоните!») он ответил записочкой, что очень занят, но скоро позвонит. Однажды позвонил Люше (меня не было); разговор был мирный, но тоже «занят», «не знаю, когда появлюсь» и пр. Кажется, в трехкомнатной прекрасной тихой и чистой квартире, которую оставили ему друзья, он все-таки не живет… Слышала про одну новенькую однокомнатную, от которой он тоже отказался. Значит, он в своей берлоге, среди злобы и неустройства – что же делать? Я опять звала его на дачу, где у нас простор и дивное благоухание – опять тщетно – т. е. на это место моей записки он не ответил. А история со статьей – стала ли ясней? Я думаю, в его попытке общения с издательствами и кроется основа разрушения нервов и пр. При этом я не думаю, что конкретно всегда не правы они,а он прав. Но ведь дело не в правоте или неправоте, а в хрупкости, при которой человек уже не выдерживает ни подлинной, ни мнимой неудачи. Я очень его люблю и очень в него верю и многим ему обязана. И не знаю, чем помочь: ведь он мнепро всю историю с предисловием не рассказал, так что я и вмешаться не имею права.