Текст книги "Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)"

Автор книги: Леонид Пантелеев

Соавторы: Лидия Чуковская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

116. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград, 26.IV.59 г.

Дорогая Лидочка!

Писал Вам на днях из Комарова, а в Ленинграде ждало меня Ваше письмо. Спасибо. Радуюсь вместе с Вами, что скоро к читателям (и ко мне в том числе) вернется «Солнечное вещество». Удивился (и порадовался, конечно), узнав, что вышла книжка Сарнова. А я уж, признаться, думал, что Детгиз угробил ее вместе с «Республикой», «Часами» и прочим. Вчера заходили с Машкой в Дом Книги, – в Ленинграде сарновской книжки нет. Если будет случай, попадется она Вам на глаза – купите, пожалуйста, несколько экземпляров для меня. Очень обяжете. В рукописи-то я эту книгу читал, но, говорят, после этого ее еще раз простирали, прополоскали и выгладили. Жалко мне и себя, а еще больше – молодого и действительно очень талантливого автора.

Пишу это письмо наспех. В квартире у нас идет ремонт, в комнате у меня воздвигнуты наконец книжные полки, и я второй день до изнеможения тружусь – расставляю книги, которых, как выяснилось, куда больше, чем нужно.

Желаю Вам успешно и в заданный срок закончить пятую главу и все последующие. Книга у Вас получится ОЧЕНЬ хорошая. То, что уже написано, – верный тому залог.

117. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

6/V 59.

Дорогой Алексей Иванович. Спасибо, милый друг, что верите в мою книжку, – мне эта вера очень нужна. Я как-то растерялась и ослабела, а ведь сколько еще труда – и горя – впереди.

Получили ли Вы книжку Сарнова – 5 экземпляров? Он послал один в Комарово и четыре в Ленинград. С этой книжкой тоже морока. Мне предложили написать о ней в «Лит. Газету», а я отказалась. Не только потому, что не могу сейчас отрываться от своего писания, но и потому, что мне слишком хочется сетовать на то, что из нее исчезло. А это неуместно.

Гнетет меня необходимость написать о Введенском. Я обещала – и не пишу (Предисловие к стихам). Не знаете ли адреса – и фамилии – жены его? Мне необходимо обратиться к ней за некоторыми справками.

118. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Разлив, 7.VIII.59.

Дорогая Лидочка!

В чем дело? Почему вдруг оборвалась наша переписка? Обидел я Вас чем-нибудь? Огорчил?

Прислали Вы мне свою статью о редактуре и, против обыкновения, даже не надписали ее [203]203
  Возможно, речь идет о статье: Лидия Чуковская.Убедительность словесного искусства. [Отрывок из кн.: В лаборатории редактора] // Сибирские огни. 1959. № 6. С. 148–159.


[Закрыть].

Статью прочел с удовольствием. Спасибо. А как работа над всей книгой? Идет к завершению? Или уже завершена?

22 июля, в годовщину смерти М. М. Зощенко, мы ездили на кладбище: Александра Ивановна, Элико, я, Маша и 7-летний мальчик, гостящий у Ал. Ив.

С горечью вспоминается мне эта прогулка.

Я почему-то считал, что на могиле в этот день будет много народа, и не знал, как поступить с ребятами, – не будут ли они шуметь, прилично ли это, не оставить ли их где-нибудь в отдалении.

Напрасны были мои опасения.

Могилу мы отыскали с трудом. Впрочем, это никакая даже не могила. Как в прошлом году засыпали яму и свалили на нее цветы и венки, так все и лежит нетронутым в течение года. Не только памятника, надгробной плиты или простой дощечки с именем покойного нет. Даже холмика могильного нет. Пройдет год, и не найти будет могилы, сгниют венки и ленты, смоют их дожди, заметет песок…

И жутко, и странно. Ведь остались жена, сын, любящий внук. И женщина, которая любила его.

119. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

11/VIII 59.

Дорогой, дорогой друг, как Вы могли подумать, что чем-нибудь меня огорчили или обидели? Никогда этого не бывало. Огорчила себя я сама, а обидел меня Бог, совершенно лишив толковости и памяти. Послать Вам статью без надписи! Это стоит прошлогодней путаницы с надписями и адресами! Извините великодушно.

Я пишу книгу – упорно и медленно. Устала я. Написала кое-как V главу, теперь мучаюсь с шестой – маршаковской. Каждый день мысленно благодарю Вас за драгоценный материал. Кончив (кончив! разве это когда-нибудь будет?) пошлю Вам обе главы… А Вы? Пишете ли?

Ваня и В. В. месяц провели в Переделкине, мы много виделись с ними, потому что ведь я теперь – впервые! – могу в Переделкине жить и спать: мне выстроена на участке будка, и я там живу! Девять метров. В глубине, в лесу. Если бы Вы знали, как чудесно там просыпаться – рано утром – и сразу видеть лес – изнутри леса – и слышать птиц. И сразу выбираться на пень и – писать. Скоро этому конец, потому что будка без печки.

Будка – прелесть, очень благоустроено внутри: свет, ковер, тахта, вентилятор. Но снаружи она похожа на ларек, и Марина [204]204
  Марина Николаевна, жена Николая Корнеевича Чуковского.


[Закрыть]прозвала ее: «Пиво-воды». Прозвище осталось, и у нас целый день говорят: это в Пиво-воды… Лида ушла в Пиво-воды и пр.

Ну и пусть – зато знали бы Вы, как там тихо!

К. И. здоров, пишет о Чехове, пристраивает к библиотеке большую комнату, организует костер, на который обещает приехать С. Я.

То, что Вы написали о могиле Михаила Михайловича, потрясает душу. Стыдно, больно, позорно. А может быть, так и надо, чтобы могилы героев и мучеников сначалатерялись – тем прочнее память, подвиг, имя? Но – родные!

120. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Разлив, 31.VIII.59.

Дорогая Лидочка!

Как вы и что у Вас?

Целуйте, пожалуйста, Корнея Ивановича. Скажите, что ждем не дождемся его «Чехова».

Машка растет. Сухое лето и в самом деле пошло ей на пользу. Она почти не хворала.

Я работаю – каждый день, без выходных. Но – по многу работать уже не могу. И результатами своей работы редко бываю доволен.

«Республика Шкид» еще весной вышла в Берлине, уже разошлась. На днях я получил письмо от секретаря Центрального Совета Freie Deutsche Jugend (это что-то вроде ихнего комсомола), который просит, не разрешу лия включить «Республику» в список 20-ти лучших книг для немецкого юношества. В 1960 году они собираются такую библиотеку издавать.

А издатели прислали мне копию письма какого-то старого учителя из Веймара, который пишет, что он «как и все немецкие педагоги благодарен издательству за то, что оно вернуло им их старую „Шкид“».

А у нас, в отечестве нашем, «Республика Шкид» так и не выходит. Мне, честное слово, перед немцами неудобно. Я решил куда-нибудь написать, но прежде хочу с Вами посоветоваться. В прошлом году Вы мне писали, что в ЦК Вас спрашивали, переиздается ли «Шкида»? Может быть, мне стоит написать туда? Но – кому? По какому адресу? И, действительно, стоит ли? Я никогда не писал в эти высокие инстанции.

Уже 4-й месяц я не курю. Так как похвастаться больше нечем – письмо заканчиваю.

121. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

8/IX 59.

Дорогой Алексей Иванович. Что касается «Республики», то, мне кажется, Вам следует написать Игорю Сергеевичу Черноуцану. Это тот товарищ, который помог мне с «Солнечным веществом» и который спрашивал меня в ту встречу о «Республике». Он человек хороший: отзывчивый, деловой, тонкий, – хотя в известной мере и службист (т. е. по мановению начальства тонкость его слегка притупляется). Но в литературе понимает, и Вас, и «Республику» ценит высоко. В настоящее время у него пост большой – работает в отделе культуры ЦК, заместитель Поликарпова (тот – совершенно к литературе глух, принимает Панферова за писателя).

Адрес такой: ЦК, Отдел Культуры, Игорю Сергеевичу Черноуцану.

Напишите ему о Вашем письме к Лесючевскому, о его молчании – и непременно о ГДР… Что за стыд, что за срам! Господи!

122. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград. 19.X.59 г.

Дорогая Лидочка!

Спасибо Вам за Черноуцана. Он мне не ответил, но третьего дня звонил Авраменко, главный редактор Ленинградского отделения издательства «Сов. Писатель».

– Слыхал, что Вы переработали «Республику Шкид». Не зайдете ли?

Думаю, что это – неспроста. У нас не водится, чтобы главный редактор по своей охоте обращался к автору.

123. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

12 декабря 1959. Москва. [205]205
  Датируется по п/шт.


[Закрыть]

Дорогой Алексей Иванович. Давно не было от Вас вестей. Я не знаю, как рука Ваша и как «Республика Шкид». Имел ли какое-нибудь продолжение разговор с Авраменко?

Недавно в Переделкинской библиотеке, по моему совету, руководитель литературного кружка, Саша, читал детям вслух «Честное слово». Слушали очень хорошо, особенно девочки (этика!). Потом им дали пластилин, они лепили. Все лепили домик и мальчика на часах. Настоящий домик (не склад) и мальчика почему-то с ружьем. Одна девочка, вылепив домик и часового, спросила меня:

– А как вылепить слово? Честное? Которое он дал?

_____________________

Книгу я сдала; на днях месяц как она лежит в редакции и у С. Я. Редактор читает, С. Я. – никак. И назад не отдает.

Вам пока не посылаю, потому что буду сильно править VI главу.

124. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Малеевка, 15.I.60 г.

Дорогая Лидочка!

Вот уже пятый день мы в Малеевке, и на каждом шагу я вспоминаю Вас и Вашу повесть – и на прогулке, и в парке, и на берендеевой тропе в лесу, и за овальным столиком в столовой.

Все Ваши предсказания сбываются: дом нам «активно не понравился», но стоило выйти из-под его тяжелых сводов и отойти шагов на сто-двести – и все забылось, и простилось, и на все, так сказать, наплевать.

Очарование здешних мест, действительно, пером не описать. Давно я не испытывал такого ликования от общения с природой. Смотрим и не насмотримся, дышим и не надышимся.

Успели побывать дважды в Старой Рузе, ездили на автобусе в Рузу.

Встретили нас, ленинградцев, как и следовало ожидать, негостеприимно, комнату дали маленькую, одиночную, сплю я, как собачка при барыне, на диванчике. Вначале нам хотелось поворчать и пожаловаться, но потом мы поняли, что не в этом счастье, и наплевали и на комнату, и на диван. (Каково после этого спать на нем?)

Чувствую я себя лучше. Мне позволили принимать ванны. И я принимаю их.

125. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

13/II 60.

Дорогой Алексей Иванович.

Вот и не удалось мне приехать к Вам в Малеевку, устроить себе этот праздник.

В тот день, когда я собиралась к Вам, – явилась комиссия в библиотеку и мне пришлось сидеть на месте.

А так хотелось повидаться и вместе побродить по снегу.

Теперь я к Вам с просьбой, милый друг.

Моя книга должна идти в набор 28 февраля. Если не пойдет – отложится очень надолго. Я до сих пор не могла ни Вам, ни К. И. дать прочитать V и VI – т. е. по новому исчислению VI и VII главы – т. к. попала в капкан: один экземпляр – у редактора, второй – у Глоцера, проверяющего цитаты, третий у С. Я. в Барвихе… С. Я. и читать не читал и отдавать не отдавал… Наконец завтра я еду в Барвиху и беру – прочел или нет. И самое позднее послезавтра – посылаю Вам две – или одну последнюю – главу: «Маршак-редактор». Кажется, она совсем не удалась мне; я ее писала в очень трудное время, переполненное кляузами, скандалами, судами – а также горями; исправить ее по существуя уже не могу. Но судорожно пытаюсь исправить хоть мелочи. И вот, дорогой друг, просьба: прочтите как можно скорее и верните мне… Ваши замечания и экземпляр нужны до зарезу.

126. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград, 18.II.60.

Дорогая Лидочка!

Получил, прочел и тотчас отвечаю.

Но почему Вы послали мне одну главу и именно эту?

Все очень хорошо, умно, остро, убедительно и почти везде общедоступно. Имею в виду адрес книги: кому ее читать?Ведь единомышленников убеждать не надо, а с инакомыслящими следует говорить понятно и не очень обидно для них. И вот это условие, по-моему, в Вашей рукописи почти всегда соблюдено. (Правда, кроме инакомыслящих, есть еще вовсе не мыслящие,но не о них забота.)

Некоторые мысли сформулированы с точностью заповеди: «Если человек полагает, что замена слова или слога в рукописи – это пустяк, это непринципиально, – настоящим редактором ему не быть».

Трудно представить критерий точнее этого!

Есть ли замечания?

Показалось мне, что многовато Станиславского. То есть все интересно, все цитаты к месту, все аналогии справедливы и убедительны, но – радуешься почему-то примерам из практики литературной, хотелось бы, чтобы их, т. е. ссылок на литературные авторитеты, было больше – но это уж я – так, с жиру.

Спасибо, Лидочка! Рукопись возвращаю. Желаю хорошего. Спешу.

127. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Москва, 25.2.1960 г.

Дорогая Л. К. Возвращаю рукопись. По-моему, Вы напрасно считаете эту главу неудачной. Мне там только начало не понравилось, – страницы, где изображено утро в редакции. Статично очень, какие-то «живые картинки»… И не все портреты удачны. Я уже говорил о Юре Владимирове. Может быть, он и ходил с портфелем, но разве это характерно для него? Зачем Вам понадобился этот портфель? Да еще «старенький». Разве он помогает создать образ? Разве в Вашей памяти Юра такой? Я его помню другим. Милый, какой-то стивенсоновский мальчик, веселый, отважный, с распахнутой грудью… Капитан яхты. Стоит на крохотном своем капитанском мостике, сложив по-наполеоновски руки, грозно смотрит вперед, а яхта летит на всех парусах и вот-вот сядет на мель! (Дело происходит в Маркизовой луже, неподалеку от грозных лахтинских берегов.)

А другие обереуты?! Ведь это же был народ причудливый.

Я помню Хармса, юношу, в котелке, с пластроном [206]206
  Пластрон (plastron, лат.) – крахмальный перед мужской сорочки.


[Закрыть], а позже – с бархатной ленточкой на лбу.

А Олейников, похожий на молодого Пруткова!

И все напропалую острят.

О себе я тоже говорил Вам. Если у меня был фотографический аппарат, то почему же я – весь в ремнях? Фотоаппарат носят на одном ремне. Это лестно, что Вы мне их столько придали, но думаю, все-таки, что не этим я отличался.

Может быть, застенчивый до мрачности, молчаливый, вспыхивающий, краснеющий, как девочка.

А Житков, который молча курит! Я уж не говорю о том, что в редакции, которую Вы рисуете, Борис Степанович уже не бывал. (Эта, и подобные ей, неточности огорчили меня по-своему.) Там же, куда Житков приходил, он был в центре.Молча курить он мог только демонстративно, выражая протест, а не по застенчивости или задумчивости.

И вообще «сбор всех частей» производит впечатление какой-то искусственности, выдуманности, нарочитости. Другое дело, если бы Вы писали: «бывалздесь такой-то», «часто видели эти стены», «можно было здесь встретить» etc.

Но собрать всех героев в один день, в один час и в одной комнате!..

Впрочем, все это придирчивые заметки человека, который гораздо реже бывал в редакции и гораздо хуже помнит обстановку тех лет.

Но вот мелкие замечания:

Над каким «горбатым мостиком» висит «фонарь с крошечным узким балкончиком»? Не точно! Никакого там мостика нет, а есть самый, если не ошибаюсь, широкий в Европе мостище.

Иду дальше по тексту.

Стр. 17. Пантелеев – безвестный воспитанник детского дома. Когда я встретился с Маршаком, я уже давно не был воспитанником детского дома. Я успел переменить несколько профессий, а когда познакомился с С. Я., был автором первой книги, 18-ти лет от роду.

(Может быть, выпускникпетроградского детского дома? Или «Недавний воспитанникдетского дома?)

Дальше у меня записано: „Добавить Гайдара, Берггольц, Евг. Шварца, Дойвбера Левина“. Но в дальнейшем у Вас о всех этих людях сказано.

Не сказано, по-моему, только о Вл. Беляеве, который появился как раз в эти годы и с помощью редакции сделал свои первые книги „Старая крепость“, „Дом с привидениями“ и др. (Между прочим, очень показательный факт, который Вы напрасно не использовали: как плодотворно сказывалась „ленинградская школа“ на творчестве молодого Беляева и сколь катастрофически отразился его отрыв от Ленинграда на дальнейшей работе, в частности, на последней: книге трилогии [207]207
  Речь идет о трилогии В. Беляева «Старая крепость» (ч. 1–3, 1937–1951).


[Закрыть].)

Не упомянули Вы Рахтанова. А ведь он начинал в Ленинграде. Там вышел его „Чин-Чин-Чайнамен“. О том, как Маршак учил его писать, по-моему, рассказывает в предисловии к своему последнему сборнику сам Исай Аркадьевич.

Блестяще написано у Вас о Тэкки Одул оке – история создания книги.

Чем дальше, тем лучше. Там, где завязывается настоящий разговор о работе, крепчает и голос Ваш.

На Вашем месте я бы сказал и о Голубевой, и о Мирошниченко. Я понимаю, что трудно, но хотя бы как пример просчета: сделали книгу, а не писатели!..

В примечании на стр. 140 несколько неточностей. Детский отдел ГИЗ’а впоследствии стал Детиздатом, а потом уж Детгизом.

Житков ушел не „по собственному желанию“. Впрочем, на эту тему я мог бы много сказать. Это, я думаю, Вы напрасно совсем уж сгладили острые углы. Вообще, если в главе и есть недостаток, то это – ее некоторая розовость.Единственный шквал, которому Вы позволяете ворваться в безмятежный мир редакции, – это рапповская травля Маршака и Чуковского. А ведь были и посложнее бури!..

В те годы Маршак был безоговорочно хорош, делал большое дело, и, по-моему, он не нуждается в подкрашивании и в похвалах преувеличенных.

На стр. 148, где идет речь об опечатках, – баснословное, простите, вранье. В одном издании моих „Часов“ (редактор З. М. Задунайская) автор обнаружил 58 опечаток. И никто после этого не стрелялся и не стрелял в машинисток и наборщиков. Но может быть, такая легенда нужна и полезна? Пущай!

Там же, по соседству, где Вы говорите о том, что Маршак заражал своей вдохновенностью техредов и курьеров – необходим живой пример, доказательство. Без примера тут не пойдет, на слово читатель не поверит.

Простите, Лидочка! Пишу ночью. Стараюсь писать четко. Но – стоит ли стараться? Вряд ли Вам пригодятся мои хаотические заметки – след столь же хаотического, отрывочного чтения.

Повторяю: в целом глава очень хороша. Всюду, где речь идет о работе. Но ведь это не конец? Есть еще „заключение“?

128. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Комарово, 21.III.60 г.

Дорогая Лидочка!

Почему-то на этот раз мне кажется, что я очень-очень давно, бесконечно давно не видел Вас, хотя не минуло еще и трех недель с того дня, когда мы сидели с Вами на этих ужасных поминках [208]208
  То есть на поминках по Т. Г. Габбе. Она умерла 2 марта 1960 г.


[Закрыть].

Что с Вами? Где Вы?

Я – в Комарове. Мне предложили поехать сюда на 20 дней, и я поехал.

Здесь я еще немного работал над „Шкидой“.»

Книга уже у художника.

Вчера я получил письмо от В. Ф. Пановой. Она рецензировала новый текст «Республики Шкид». Я больше всего боялся – не испорчена ли в результате переработки книга. Вера Федоровна считает, что книга стала лучше, ничего не утрачено от «милой юношеской неуклюжести».

Между прочим, я, кажется, забыл сказать Вам, что главу, которую Вы в своей книге называете «лучшей», я написал заново. Я говорю о «Леньке Пантелееве». Переписал я эту главу не только потому, что не согласен с Вами и не считаю ее лучшей. Появилась повесть «Ленька Пантелеев», где некоторые факты Ленькиной биографии освещены несколько иначе.

129. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

25/III 60.

Дорогой Алексей Иванович.

Спасибо Вам за то, что меня окликнули.

В самом деле, поминки были ужасны. И – не странно ли устроена душа человеческая? Ведь С. Я. действительно в горе, – но ведь он был доволен, что все происходит «по первому разряду», и присутствие Суркова, причинившего Тусе столько зла, не казалось ему кощунством. Напротив, он был удовлетворен:, сделали, мол, для Т. Г. все, что положено…

А сейчас ему, бедняге, худо, худо. Не знаю, как он справится со своей жизнью.

PS. Все говорят о Ваших рассказах в «Огоньке», а я еще не читала, у меня нет «Огонька», но прочту непременно. За «Республику» рада, знаю, что С. Я. собирается писать предисловие (он попросил у меня мою статью и цитаты из Горького). То, что Вы изменили главу, меня не смущает нимало; ведь я-то пишу о первом издании, а тамошняя глава, по моему мнению, была в том варианте книги —лучшей. О новом же я ничего еще не могу писать, хотя охотно верю Вам и Вере Федоровне [209]209
  Пановой.


[Закрыть], что книга выиграла.

130. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

29/III 60, Москва.

Дорогой Алексей Иванович. Пишу Вам по поручению С. Я. Мы у него вчера были с Шурой. Он начал работать над предисловием к «Республике». Я ужасно рада. Я ему отвезла свою статью, все необходимые цитаты и пр. (Даже цитаты из него самого – он позабыл!) Ну вот. Но он задает мне вопросы дополнительные, на которые я, по своему беспамятству, не умею ответить. Он просил меня написать Вам – с тем, дорогой друг, чтобы Вы отвечали непосредственно ему,и немедленно.

1) Сколько было лет Вам и сколько Белыху?

2) В каком году Вы написали Шкиду? (Она вышла в 27 – стало быть, в 26?)

3) Почему вы принесли ее сначала в Отдел Народного Образования?

4) Не помните ли, как называлось тогда издательство: Отдел детской и юношескойлитературы Лениздата? Госиздата?

5) Подробно: сколько поэтов, прозаиков, режиссеров, учителей – и просто достойных тружеников вышло из Шкиды?

6) С кем из шкидцев Вы встречаетесь сейчас?

Вот так.

131. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

4 апреля 1960. Москва. [210]210
  Датируется по п/шт.


[Закрыть]

Дорогой Алексей Иванович. Ничто не могло обрадовать Корнея Ивановича так, как Машенькин дневник. Я сама прочитала ему вслух две первые порции. Дневник удивительный по точности, тонкости и артистизму записей, по совпадениям с «От двух до пяти», по интересности самого материала. К. И. в те дни было хуже, но он реагировал восторженно на каждую строчку и просил меня написать Вам, что Вы будете первым, кому он напишет поправясь, и что он будет просить у Вас разрешения опубликовать дневник в следующем издании «От двух до пяти», если Вы не собираетесь публиковать его сами.

О себе сказать нечего. Надо браться за книгу о Герцене, на которую у меня договор, а душа к этому колоссальному труду совсем не готова.

Корректуру книги о редакторе обещают через 10 дней.

Тусины последние дни все время перед глазами и в сердце. И вся ее жизнь – наша жизнь – просматривается теперь с новой точки.

Написали ли Вы С. Я.?

132. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Комарово, 5.IV.60 г.

Дорогая Лидочка! Оба Ваших письма я получил. Простите, что не сразу ответил. Сначала был занят печатанием выжимок из «Нашей Маши», потом Вы загрузили меня Маршаковской «анкетой».

То, что С. Я. пишет предисловие к «Шкиде», было для меня полной неожиданностью. Об этом, т. е. о предисловии, насколько мне известно, хотели просить В. Ф. Панову.

Во втором письме Вы ничего не пишете о здоровье Корнея Ивановича. Лучше ему? Встает? Ходит? Выходит?

Мне стыдно, что я загрузил его таким огромным количеством шлака. Вряд ли он найдет там что-нибудь стоящее для своей «От двух до пяти». А кроме того, все это, т. е. дневниковые заметки, написано таким ужасным языком! Ведь я, когда «сочиняю», по десять раз переписываю, а дневник пишу, ясное дело, без черновиков, перечитывал же его торопясь, без малейшей правки.

Неужели «все вокруг говорят о моих огоньковских рассказах»? [211]211
  В журнале «Огонек» (1960. № 12) опубликованы рассказы Л. Пантелеева: «Настенька», «Брат алкоголика», «Плоды просвещения» и «Всепоглощающая любовь» ( СС-П.Т. 3. С. 113–118).


[Закрыть]Если и говорят, то вряд ли хорошо. И какие же это, простите, рассказы? Это редакция их так обозначила, а вообще-то это – не больше как заметки из записной книжки. Не в оправдание себе, а в утешение могу сказать, что журнал выбрал и опубликовал не лучшее из того, что я им дал.

133. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

17/IV 60.

Дорогой Алексей Иванович.

Только сегодня прочитала я Ваши рассказы. По правде сказать, впечатление у меня сложное. Не всякая запись, даже самая мастерская, но мимолетная, оказавшись перенесенной на страницу журнала, обретает силу литературного произведения. Ведь «Трус» или «Честное слово» или даже «Маринка», вероятно, тоже родились из записей. Но они состоялись, родились – а эти не совсем. В чем тут дело, определить не берусь – в легковесности, что ли? Более всех мне понравилась «Настенька». Семья нарисована точно, сильно, ярко, по-пантелеевски. Так и вижу сытых папу и маму и сытую принцессу. Но и тут – конец, вывод – мелок. «Всепоглощающая любовь» тоже написана отлично, но она слишком длинна для такого мелкого бытового вывода.

Теперь Алексей Иванович, дорогой, хочу Вам сказать одну вещь, на которую Вы, пожалуйста, не сердитесь. Говорю Вам по секрету, полномочий не имею никаких, даже напротив, имею запрещение. Но «ради мира и дружбы» решила запрет нарушить. Только Вы меня не выдавайте.

Дело в том, что на Вас обижен С. Я., и я думаю, что Вам следует знать это… В Вашем письме к нему (в ответе на вопросы) Вы (по его словам) не прибавили к деловым ответам ни единого звука участия [212]212
  То есть не выразил сочувствия по поводу смерти друга и помощницы Т. Г. Габбе.


[Закрыть]. Это его обидело. Когда я ему сказала: «наверное, А. И. просто очень торопился, я требовала от него ответов самых скорых», – С. Я. этого объяснения не принял и стал жаловаться, что Вы с ним вообще последнее время сухи. «Только не пишите ему».

Быть может, это все ему кажется. Быть может, так и есть, и Вы имеет основания быть с ним сухим. Все может быть. Но, милый друг, сейчас у него такая страшная пора жизни, что он нуждается в милосердии.

Простите меня.

134. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Комарово, 23.IV.1960 г.

Дорогая Лидочка!

Письмо Ваше получил с опозданием, т. к. неделю пробыл в Ленинграде и только вчера вернулся.

Спасибо Вам за отзыв о моих огоньковских рассказах. Как и за доброе вмешательство в мои отношения с Самуилом Яковлевичем. Я ему уже написал. На Вас не ссылался, говорю – дошли слухи. А это – правда, потому что о том же говорила мне и Александра Иосифовна.

В Вашем письме все хорошо, кроме последней строки, где Вы взываете к моему милосердию. В этом нужды нет. Самуилу Яковлевичу я писал коротко, но неверно, что я ничего не прибавил к «деловой части». Просто ему хотелось бы еще большей задушевности, тепла, участия. А мне мешало то, что письмо – деловое и касается как раз моих дел. (Это глупо, конечно.) Мешало и другое – то, что всегда мешает: говоришь «в сторону», не рассчитывая на ответ, на живой отклик. Это, действительно, очень затрудняет письмо. А С. Я. не понимает этого. Давно как-то Тамара Григорьевна говорила мне, что «все Маршаки очень плохие психологи».

Все, что Вы сказали о «рассказах» моих, – справедливо. Тут я не только не угадал, но, по-видимому, и перемудрил. В свое время я старался придумывать так («Маринка», «На ялике», «Долорес» и др.), чтобы выглядело бесхитростной записью.А тут, наоборот, пытался простую запись, не придумывая ни единого слова, превратить в искусство. Не вышло, споткнулся.

135. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

30/IV 60.

Дорогой Алексей Иванович.

Не сразу отвечаю Вам, потому что у меня верстка книги. Думала, кончу на праздниках, но пока дали только 11 листов, а их 16. Читаю, проверяю, волнуюсь. Судить о написанном уже совсем не могу, – пригляделась, прислушалась. Кроме того, читая, думаю больше о глазе, чем о книге.

Послезавтра я собираюсь съездить к С. Я. в Барвиху. Он обещал почитать мне предисловие к «Республике». Как бы хорошо, если бы это оказалось хорошо.

Читали ли Вы нового Твардовского? Я огорчилась. А Вы? Первая из двух напечатанных вчера глав – рыхлая, бескостная; вторая – показывает, что автор еще не освободился от гипноза, еще не в силах называть вещи своими именами [213]213
  Упомянута глава «Так это было» из поэмы А. Твардовского «За далью даль» («Правда». 1960. 29 апр.). В главе рассказывается о встрече автора с другом, вернувшимся из заключения. Л. К. возмутило «применение к Сталину – пакостнику, интригану, провокатору – слов „суровый“, „грозный“, „вел нас в бой…“. А „тризна“, „бразды“, „ведал“! Не о Владимире ли Красное Солнышко речь?» ( Записки.Т. 2. Запись 3 мая 1960 г.).


[Закрыть].

136. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Комарово, 7.V.60 г.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Предисловие к «Республике Шкид» ждут и автор и издатели. Я тронут самым настоящим образом, что С. Я. пишет его в трудное для себя время и – главное – не тянет, не задерживает. В мае статья должна быть в типографии, потому что книга уже почти вся набрана. (Вчера был у меня редактор, привозил показывать очень неважное «оформление».) Зная способность С. Я. откладывать и оттягивать трудное и не очень для него интересное, я боялся, что он и тут выступит в привычной роли. А вот он уже Вас просит послушать статью!!! Поражен и – жду Вашей информации.

137. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

12/V 60.

Дорогой Алексей Иванович.

Сейчас я в Переделкине. Сейчас – впервые в этом году – сижу на лавочке в лесу.

Гложет меня тревога: у Бориса Леонидовича инфаркт и, говорят, «хуже, чем был у Олеши». А Олеша скончался третьего дня. А сказал это проф. Фогельсон, который лечил Олешу и лечит Б. Л.

Вчера приезжала ко мне сюда Анна Андреевна и мы вместе зашли к Б. Л. Не к нему, конечно, а к его близким. Сказали: «сегодня ему лучше».

У Олеши был организм очень истрепанный, а Б. Л. – здоровяк. Но ведь у Б. Л. это уже второй инфаркт.

_____________________

С. Я. говорил мне, что написал Вам большое письмо. На днях я была у него и читала ему вслух предисловие. Оно стало лучше. Оно совершенно готово, нужно только переписать на машинке и послать. И вот тут-то и начнется, я боюсь, болезненная медлительность. Если предисловие еще дня 2–3 не прибудет в Ленинград, советую Вам просить издательство позвонить или телеграфировать С. Я.

О Вас С. Я. говорит с нежностью, но огорчен Вашей фразой, что теперешние ваши отношения хуже, чем были 30 лет назад.

Конечно, он труден, мне ли не знать. Но Вас он действительно любит, а это главное.

Перечитываю свой дневник, выбираю странички о Т. Г. Вот это мне по душе.

Так часто говорят: «не верится, что ее уже нет с нами». А я в самом деле не верю и близко чувствую ее от себя. Слышу голос, вижу улыбку и руки.

138. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской

Ленинград, 25.5.1960.

Дорогая Лидочка.

Совершенно напрасно я беспокоил Вас и прибавил лишних забот и хлопот к тем, которые у Вас уже есть в преизбытке. Статью Самуила Яковлевича получили – и «Советский писатель», и я.

Вы скажете, что я – неблагодарная свинья, но, Вы знаете, мне показалось, что статья не совсем еще готова. Она велика, многословна – главным образом за счет обильных цитат из «Республики». Я долго думал и наконец решил сообщить свое мнение в наиделикатнейшей форме Самуилу Яковлевичу.

В Издательстве тоже считают, что статья велика и нуждается в некоторой отделке, но редактор не решается писать об этом Маршаку.

С. Я. просил меня, в случае если встретятся фактические ошибки, исправить их. Но ведь тут – дело другое.

Огорчительно, что я должен был писать об этом Самуилу Яковлевичу в больницу. Если Вы увидите его или будете говорить по телефону, скажите, пожалуйста, что я хвалил его статью, радовался, выражал чувство признательности и благодарности и, между прочим, что-то там такое упомянул о несколько затянутых цитатах из «Шкиды».

139. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву

28/V 60. Вечер. Москва.

Дорогой Алексей Иванович.

Я сейчас вернулась от С. Я., из больницы.

Я опять читала ему вслух предисловие (он настаивает, что это именно предисловие). Оно сокращено. Сегодня мы сократили еще кое-что, и оно снова будет переписываться на машинке. Но после перепечатки не пойдет к С. Я., а прямо будет послано в Ленинград Лелей [214]214
  Леля – домашнее имя сестры С. Я. Маршака, писательницы Лии Яковлевны Прейс (псевд.: Елена Ильина).


[Закрыть].

Завтра иду в больницу к Анне Андреевне. Должна была идти сегодня, но две больницы в день мне, кажется, не по силам. Она в Боткинской. У нее, слава Богу, не инфаркт.

А вот Б. Л. я, наверно, уже больше никогда не увижу. Ему все хуже и хуже. Теперь говорят, что у него, кроме инфаркта, – рак желудка и легких и что это последние дни. К нему давно уже никого не пускают.

Страшно мне ехать в Переделкино. А надо, надо и потому, что Корнею Ивановичу будет очень трудно пережить приближающееся несчастье. Он и думать не может о конце Б. Л.; написал в одном письме, что и сам тогда жить не будет.