Текст книги "Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)"
Автор книги: Леонид Пантелеев
Соавторы: Лидия Чуковская
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)
или
У Цветаевой, в ее поэзии, я более всего люблю начало, т. е., напр., «Стихи Блоку», многие – Ахматовой; люблю «Попытку ревности», «Тоску по родине»; люблю «Куст» («Что нужно кусту от меня…») и еще кое-что – немногое; поэм не люблю. В прозе люблю «Световой ливень», «Пленный дух», «Герой труда», «Мать и музыка». А «Мой Пушкин» – не люблю.
С И. Л. Лиснянской я знакома. Стихи ее знаю и люблю. (Она мне недавно подарила «Виноградный свет» [580]580
Название сборника стихотворений И. Лиснянской (М., 1978).
[Закрыть]– Вам тоже? – название вычурное, а многие стихи очень хороши.) И рядом с нею два больших мастера-поэта, которые повышают ее вкус [581]581
Имеется в виду М. С. Петровых, с которой И. Л. Лиснянская была очень дружна и муж И. Л. Лиснянской – С. И. Липкин.
[Закрыть]. В книге почти нет плохих стихотворений, хотя отсутствуют многие прекрасные. Вообще поэзия у нас сейчас сильная. А проза? Я знаю мало. Распутин «Живи и помни» – очень мне не,а «Прощание с Матерой» я не читала. Говорят понимающие люди о Белове: «Кануны», но я не достала. В Белова я вообще верю, а в Трифонова не очень-то. Он все-таки «якобы правда».
_____________________
*Водил себе на беду: тенишевцы встретили Уэллса так радушно, что тот написал: «встреча была подстроена».
439. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
23.VI.78.
Дорогая Лидочка! Ваше большое письмо, почти целиком посвященное Ване, давно получил, – простите, что так поздно отвечаю. Очень трудно живется.
Воспоминания Ваши о Ване, о знакомстве с ним в 20-м году и все дальнейшее – очень интересно. А вот биографическая справка – не точная. У меня в блокадных записных книжках упомянуто, что Ваня учился в Яранской гимназии, что и подтвердилось. Написал мне Талик [582]582
Талик – Виталий Иванович Халтурин, сын И. И. Халтурина от первого брака.
[Закрыть]– не по моей просьбе, а по просьбе Н. В. Рудневой, бывшей помощницы Веры Васильевны. Он меня буквально засыпал копиями Ваниных документов, послужных списков и пр., что мне вряд ли пригодится.
В губернскую Вятку Ваня переехал уже будучи уездным вождем.
А Талик живет не в Москве, а на Памире, в Гарме, Таджикской ССР.
_____________________
Вашего отношения к Цветаевой я не разделяю. Но в данном случае, в этом тройном романе – я тоже был огорчен за Б. Л., сердце мое на его стороне.
А что касается «круговерти», то мало ли ее у Пастернака? Мороза и солнца и у него не найдешь. И классической ясности «Последний раз мы встретились тогда»… [583]583
Строка из стихотворения Анны Ахматовой «В последний раз мы встретились тогда…».
[Закрыть]
Но вот какая странность!
В. Н. Орлов в предисловии к однотомнику Цветаевой писал что-то в том смысле, что она – поэт для избранных, народ ее не понимает и т. п. А Вы вспоминали о мечте А. А., чтобы стихи ее стали романсами, чтобы их распевали белошвейки.
Увы (а может быть, и не увы), белошвейки не поют. Пел Вертинский и почитатели его – симпатичного мне в чем-то таланта. А Цветаеву распевают вовсю. И Маша поет. И подруги Машины. Правда, это все стихи молодые, из тех, что и Вы любите.
440. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
26/VII 78.
Дорогой Алексей Иванович. «Избранное» жду терпеливо, знаю, каковы нынче порядки насчет авторских экземпляров. (Составителям и наследникам тоже очень хорошо.) А помните ли Вы то время, когда автору даромполагалось 25 экз.? Я помню.
Писала ли я Вам, что прочла с большою радостью «Кануны» Белова? Что попробовала читать, но бросила трифоновского «Старика»? Что «Живи и помни» Распутина не вызвало во мне радости. Что переписка трех поэтов (Цветаевой, Пастернака и Рильке в № 4 «Вопросов Литературы») вызвала во мне разнообразные чувства и мысли – и относительно М. И. по преимуществу неодобрительные?
Катаева (как и Ивинскую) твердо решила не читать.
Сейчас предо мною том писем Блока к жене [584]584
См.: Литературное наследство. Т. 89. Александр Блок. Письма к жене. М.: Наука, 1978.
[Закрыть]. Еще не читала – нет времени. Глянула только, как поступлено с похабнейшими воспоминаниями m-me. Очень искусно: похабство выкинуто. Но без похабства там ничего и не остается; «невинные» же строки все равно пахнут пошлостью. Вообще, туманный это вопрос – следует ли печатать супружескую переписку. Я и письма Пушкина к жене не люблю. Там какой-то Пушкин минус Пушкин. (Остатки после вычитания.)
Знаю, что Самойлов получил Ваше письмо. А как Вам понравилась его «Весть»? [585]585
Упомянут сборник стихотворений Д. Самойлова «Весть» (М.: Сов. писатель, 1978).
[Закрыть]
441. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
14/IX 78.
Дорогой Алексей Иванович. Читаю и читаю Пантелеева [586]586
Речь идет о двух книгах, полученных в один день: Л. Пантелеев.Веселый трамвай: Рассказы, стихи, загадки. Л.: Дет. лит., 1977; Л. Пантелеев.Избранное: Повести. Рассказы. Литературные портреты. Публицистика. Л.: Дет. лит., 1978.
[Закрыть]. И наново убеждаюсь, что – не знаю уж, как там Ерофеев, – а Л. Пантелеев, он, голубчик, самый обыкновенный и безусловный русский классик. Да, вот это и есть классическая русская литература. Я уверена.
Вы меня просили не перечитывать старое, но я сразу кинулась и перечла «Маринку», «Букву „Ты“», «Пакет», «На ялике», «Честное Слово», и даже не по одному разу. Опять полоснуло меня по сердцу (как когда-то в Ташкенте):
– Дядя, какой вы седой, какой вы старый!
Это не значит, что остальное «хуже». Просто – то уже приросло к сердцу, стало мною. А себяперечитывать всегда хочется (не свои книги, конечно, а свою душу).
А какое очарование – «Фенька»! А «Свинка»! А стихи «веселый трамвай»! А как прекрасно написано о Житкове! Сколько раз я о нем писала, но так —никогда. Очень существенно – «О милосердии», «Хуже трусости», «Гори, гори ясно!» и обе статьи о названиях улиц. (Кстати, Люша мне привезла пачку открыток «Город Пушкина», и я рада была узнать, что Александр Сергеевич окончил «Евгения Онегина», живя в 1831 г. в Царском селе, в доме Китаевой на ул. Коминтерна.)
Жаль, что по причине «детгизости» отсутствуют Ваши «ме»: «Шварц», «Седовласый мальчик», «Маршак…». И в «ме» – как и во многих других вещах – Вы – безусловный классик.
Предисловие К. И. меня несколько огорчило [587]587
Предисловие К. Чуковского к «Избранному» Л. Пантелеева…
[Закрыть]. Оно правильное, верное, точное, но ниже его возможностей, написано без блеска.
Теперь, как Вы просили, начинаю придирки. Они – не объективные, они – «на мой слух».
Белочка и Тамарочка [588]588
Речь идет о «Рассказах о Белочке и Тамарочке» в «Веселом трамвае».
[Закрыть]. Тут, по-моему, Вам изменяет «чувство соразмерности». Уменьшительные заданы: Бел очка, Тамар очка, дев очки, мам очка. Так. Но тогда поменьше бы песочка, формочек, сандаликов, босичком… Мы бегали когда-то в детстве по песку босиком, а не по песочку босичком. Я понимаю, что маленькие нежные девочки умиляются всему: напр., теленок для них «теленочек». Но почему же у милиционера перчатки не белые, а «беленькие»? Для них он большой, строгий дядя.
А вообще-то эти рассказы хорошие, в них угадано детское и девчоночье и, наверное, они любимы детьми.
«Трус» чуть бледнее других. Думаю, потому, что тут Пантелеев лишает себя выразительности языка персонажей (ради Бога, простите родительные падежи). Рассказ исполнен блестяще, но как алгебраическая задача. Он абстрактен – нет арифметики.
В «Загадке» мне понравились только первые 2 строки, остальное вяловато.
Стр. 582, вверху – почему Вы пишете: к «Былое и Думам», а не к «Былому и Думам»?
Стр. 575, смею Вас уверить, что изображаемый Вами персонаж скажет не «жена в положении», а «супруга». Жен больше ни у кого нет, у всех супруги.
Стр. 577 – «смог». К. И. уверял, что совершенной формы глагола мочь в русском языке нет, т. е. во всех случаях мог,а не смог. См. Пушкин: «И лучше выдумать не мог». «С ней речь хотел он завести / И – и – не мог». У Ахматовой: «…моя любовь такая, / Что даже ты ее не мог убить» [589]589
Цитата из стихотворения «А ты теперь тяжелый и унылый…». Последняя строка цитируется с перестановкой слов. Правильно: «Что даже ты не мог ее убить».
[Закрыть].
То же всегда утверждал и С. Я.
_____________________
Между прочим, знал ли С. Я. французский и немецкий? Мне кажется, только английский.
Получили ли Вы пластинки, которые мы Вам посылали? Шекспир [590]590
Пластинка с голосом Пастернака, который читает отрывок из своего перевода «Генриха IV».
[Закрыть], Толстой и пр.? Там великолепен Зощенко.
442. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
4.10.78.
Дорогая Лидочка!
Только что получил Вашу открытку от 28.IX. Нет, большое письмо от 13 сентября в мои руки не попало. Простите, но как же это можно: ТАКОЕ письмо и – в ящик!
А вдруг дошлют?
На днях я получал орден – в Смольном, из рук самого Романова. Было это в торжественной обстановке под лучами юпитеров, и все-таки, когда Г. В. спросил меня, как живется и работается, я сказал, что работать и печататься трудно. Момент для такого разговора абсолютно не подходящий, и все-таки, знай я об этом почтово-цензорском пиратстве, я, пожалуй, сказал бы и об этом.
А нет ли у Вас копии этого письма? Мне же так важно знать ВАШЕ мнение даже об этом куцем Избранном… Особенно о новом, написанном в старом.
443. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Ленинград. 9.10.78.
Только что получил Ваше письмо от 14 сентября. Но опущено это письмо в ящик, судя по штемпелю почты, не 14-го (и не 13-го, как писали и говорили по телефону Вы) сентября,а 6.10.78 в 10 ч. утра, т. е. три дня назад. Кстати, кто у Вас надписывает конверты? Человек этот, да простит он мне мою стариковскую критику, совершенно не понимает принципа и назначения индекса, пишет его так, что ни одна, самая умная машина адреса не прочтет.
Впрочем, в данном случае дело не в индексе. Просто письмо где-то лежало без малого месяц.
За добрые слова о моих книжках – спасибо. И за критику тоже. Но все это касается старого. То, что Вы не сказали ни одного слова (ни доброго, ни осудительного) о моих последних рассказах («Хиросима» [591]591
Рассказ «Рейс № 14–31–19», где говорится о том, как автор в группе туристов побывал в Хиросиме.
[Закрыть]и четыре из цикла «Дом у Египетского моста»), разумеется, не могло меня не огорчить. Особенно после тех ухабов, которые им пришлось преодолеть, прежде чем они увидели свет.
Огорчительно, признаюсь, и другое. «Седовласого мальчика» нет в однотомнике не по причине его, однотомника, «Детгизости», а по той же причине, по какой его нет ни в одном сборнике памяти К. И. Неужели Вам, Лидочка, неизвестно, что стоило мне убрать из этой мемории ОДИН АБЗАЦ – и статья была бы напечатана и в этом сборнике, и в других?! [592]592
Абзац с упоминанием имени Л. К.
[Закрыть]
Сказать, что С. Я. знал немецкий и французский, – было бы неверно. Но объясняться мог. Помню, мы ехали с ним в трамвае, слегка навеселе, он хотел что-то сказать о ком-то, сидевшем рядом, и – зная, что я не владею английским, заговорил на таком немецком, который и мне был понятен.
444. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
11/X 78.
Дорогой Алексей Иванович.
Первое ощущение, когда начинаешь читать Вашу прозу – и когда закрываешь книгу, – это что ты попал в надежные руки правды. Чем оно обусловлено? Я не знаю. То есть ответ прост: тем, что Вы изо всех сил стремитесь писать правду, доходить «до самой сути» – а это стремление писателя
оно всегда ощутимо. И еще, я думаю, тем, что пишете Вы, как очень сейчас немногие, на коренном, основном, русском языке. А этот основной язык, по природе своей, не зыбок, не двусмыслен, не уклончив, не лжив.Он дезинфекция против всего, он выражает правду.
Вот почему я думаю – и это есть моя главная мысль о Вас, – что Вы принадлежите к числу русских писателей-классиков, что Вы – классик. Я произношу это не как комплимент, не как похвалу к юбилею, а как свое давнее, выношенное, точноеубеждение.
А как хорошо и важно: «О милосердии» и «Хуже трусости».
Я вообще думаю, что Вы, быть может и бессознательно, многое писали для «Круга чтения» Льва Николаевича – и он непременно взял бы туда и «Честное слово», и «Двух лягушек», и «Труса», и «Камилла…». Это рассказы толстовские – по отборности слов, краткости, по необходимости и ясности мыслей. (В «Камилле…» мне не нравится только слово «обязательно» вместо чуть архаичного «непременно» (стр. 507, 4 абз. сверху). «Рейс» не для «Круга чтения» – он сложен. И я, признаюсь, не совсем его поняла. Как будто дыхания у Вас не хватило на глубокий вздох, на глубину и полноту. И потом, отчего это: «Целуй бабушку»? А не «Поцелуй бабушку»?
Выход Ваших книг – большая радость; одну испытываю печаль: дошлили они до читателя? Кого из друзей ни спрошу – никто не видел. А ведь эти книги нужны, необходимы, и детям, и взрослым – так ясно я представляю себе моих живых и знакомых Тань, Маш, Варь, Петь с Вашими книжками в руках, вижу и взрослых Ваших читателей – но лишь в воображении.
Кстати: письма идут уже? Получаете ли письма? Каковы отклики – споры – мнения.
_____________________
Пишу Вам из Переделкина. Сегодня приезжала Люшенька, привезла из реставрационной мастерской «Кита» Конашевича и портрет Пушкина, – дивный детский рисунок. Воскресенье! Теперь множество вопросов: где повесить? где взять болты? как поддерживать должную t°? Но радость на душе оттого, что вещи эти спасены и покапоживут у нас. Мемориальная доска, обгорелая, еще у художника (Шаховской – ее автор, взялся исправить). А Библиотека стоит таким же вороньим пугалом; прохожие врываются к нам: «как? когда? почему? почему же выее не строите! Ведь К. И. подарил ее детям, а выне досмотрели». Вот так.
445. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
24.X.78.
Дорогая Лидочка!
Большое письмо Ваше получил; спасибо за доброе слово о моем «Египетском мосте». И за точные слова о «Хиросиме» [594]594
См. примеч. 1 к письму 443 /В файле – примечание № 591 – прим. верст./.
[Закрыть]. Да, Вы правы, девочка более или менее удалась, а рассказ – нет. Когда его хвалят (а бывает и такое), я испытываю некоторое смущение и сомнение…
Мысль там такая: горе – всегда горе, независимо от масштабов, арифметики, статистики. И что-то еще есть там, перекликающееся с мыслью Достоевского о слезах ребенка. Вероятно, выражено все это очень туманно, а может быть, и сама мысль неверна. Тем более что в другом своем рассказе, «Земмель» (он не напечатан), я ополчаюсь на немецких детей, играющих на Alexanderplatz в футбол, пользуясь вместо мяча булочкой (Semmel), ополчаюсь на них и на их родителей, не испытавших голода, блокады и других ужасов войны.
Когда я несколько лет назад сказал своей японской переводчице, что хочу написать о Хиросиме, она взмолилась:
– Не надо. Не касайтесь этой темы.
А я все-таки коснулся.
Была там, в рассказе (как я теперь понимаю), и формальная задача, трудная, но заманчивая: попробовать – дать образ человека, ребенка, не прибегая к диалогу, т. е. к тому, что мне обычно помогает в работе. Из-за незнания языка девочка и автор разговаривают языком жестов. Рад, что хоть это удалось.
А то, что Вы похвалили рассказы «Египетского» цикла, – меня не только порадовало, но и окрылило. Вы ведь знаете, что значит для меня Ваше слово. А других откликов не было, да и не могло быть. В продажу книга не поступила, а в библиотеку – кто же пойдет брать «Избранное»? «Избранное» – значит, старье (а на самом деле тут из 40 названий – 26 новое).
Читательские отклики были на «Маленького офицера». Он печатался в «Новом мире». Писали и звонили…
Очень меня заинтриговало и порадовало, что Вы опять пишете о своем детстве. Да, трудно, но ведь и радостно. Дай Бог Вам удачи!
446. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
29/X 78, Москва.
Дорогой Алексей Иванович. Вчера, в день К. И., получила Ваше письмо. Получила, вскрыла – а прочла только сегодня, сейчас. Почтальон принес его в очень драматический момент. Обычай за 9 лет сложился такой: я приезжаю на могилу ровно в 2. Там меня ждут друзья. Обе могилы уже в цветах. Я кладу свои цветы и одна стою внутри ограды. Потом говорю: «ровно… лет тому назад, в 2 ч. 10 м., скончался Корней Иванович». Тогда все идут – или едут – к нам в дом. Там ждет Люша, стол, выставка. Едим и пьем. Слушаем, читаем, смотрим.
Вчера, в 1 час дня за мною и Финой (Люша уехала на дачу за день все приготовлять) должна была заехать приятельница. На машине. И вдруг, в 12 часов, я заметила, что вся ул. Горького пуста, транспорта нет, радио гремит с телеграфа и никакая машина приехать не может. В 12 ч. 30 м. явилась Фина, подтвердив, что подъезда нет и даже прохода почти нет. Приятельница позвонила из автомата: ее не пускают дальше определенного – довольно далекого – места. В эту минуту почтальонша принесла Ваши письма: мне и Люше. Я вскрыла, глянула – но читать не могла. Я знала, что на могиле и в доме меня ждут десятки людей. А поспеть я не могу, потому что и не ходок и ни на чем не ездок.
Оказалось: демонстрация по случаю 60-летия комсомола – и весь центр закрыт для машин и людей на неопределенное время.
Мы с Финой отправились в пеший путь на место встречи с приятельницей и машиной. Сели. Ехали часа 1 ½ – 2.
На могилу я пришла одна. Я пошла сверху, от церкви, вниз, вниз, вниз; мимо могилы Пастернака; тропинка между двумя березами; ниже…. еще ниже… и на могиле К. И. увидела кого-то одного, черного человека, в потертом пальто, с развевающимися на ветру волосами.
Это оказался Володя. Он стоял один возле могилы и плакал.
Я – не заплакала. В детстве, в юности, в молодости была отчаянная плакса, а теперь вот разучилась.
Володя помог мне положить мои хризантемы на обе могилы. Вниз мы спустились вместе. Я не видела его (и не слышала) несколько месяцев.
_____________________
Ваше письмо о том, как т. Романов вручил Вам орден, я получила. Не ответила тогда потому, что наши письма пересеклись и я поджидала ответа на свое. Кажется, я никогда не была в Смольном; а иногда мне мерещится, будто бы была там в 19 г. по какому-то делу с К. И.
_____________________
Помните, как отвечала Т. Г. на вопрос: «Что надо дать с собою в путь человеку, чтобы он не мог вырасти негодяем?» Она говорила: 1) чувство чести, 2) воображение, 3) волю. «Все остальное – производное от этих трех основ», – говорила она. Так вот: Ваше творчество кладет в душу эти три основы.
447. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
31/XII 78.
Дорогой Алексей Иванович.
Хочется написать о другом, но начинаю с дел – или, точнее, сначала с извинений, а потом с дел. Извинения примите в том, что я, вероятно, уже задавала Вам эти вопросы. Простите меня, что пишу снова. Если можете – ответьте.
1) Каковы, по Вашему, годы рождения и смерти Розалии Ивановны? [595]595
Р. И. Вилцын.
[Закрыть]Тот же вопрос задаю Александре Иосифовне. Определите хоть «на глазок». Я не способна.
2) А. А. говорила, будто Симонов приезжал в Питер и очень ее порицал «в 49 г.». Я задумалась: почему в 49-м? Не в 47 ли? И если это было, то где? В Союзе? В газете?
Мы с Финой безысходно корпим. В городе я корплю над примечаниями, на даче пишу «Памяти детства». Конца не видать.
448. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
Ленинград. 5.I.79.
Дорогая Лидочка!
Только что получил Ваше письмо, отвечаю не откладывая. Вы правы, ответить на Ваши вопросы я, к сожалению, не могу. В каком году приезжал Симонов в Ленинград – не знаю. Вопрос этот не волновал меня тогда, мало волнует и сейчас. Существа Ваших сомнений не понял: почему бы ему не порицать Ахматову и в 1949 году и в 1952-м?
Что касается возраста Розалии Ивановны, то, конечно, могу определить только на глазок. Появилась она у Маршаков в конце двадцатых или в начале тридцатых годов. Вероятно, ей было под сорок. А умерла она, пережив всего год-полтора Самуила Яковлевича. Думаю, что они были почти ровесники.
В Риге живет старая учительница М. Б. Кан, почитательница и корреспондентка Корнея Ивановича. Мне она, как и некоторые другие рижане, стала писать как раз в связи с Розалией Ивановной, вернее – с моим упоминанием о ней в воспоминаниях о С. Я. Сейчас не поленился, разыскал «Новый мир», где впервые были опубликованы с сокращениями эти воспоминания: октябрь 1966. А ведь пока написались, пока напечатались… Нет, могу утверждать, что умерла Розалия Ивановна не позднее 1965 года. А родилась, вероятно, в начале девяностых…
449. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
16/I 79.
Дорогой Алексей Иванович.
Простите, что отвечаю не сразу. Очень была загружена и заверчена.
Морозы… Я к ним отнеслась равнодушно, хотя и у нас дома было не без стужи (мы в этом году впервые не заклеили окна), и у нас не шла вода. Но это пустяки, а мы струхнули из-за дачи. И не в том дело, что там у меня в комнате было 6–8 градусов тепла, что ж! валенки! носки! куртка! шапка! – но, милый друг, котельная,где стоят газовые котлы. Туда я не вхожу (по слепоте), а между тем – трубы, за которыми надо следить. Если в трубах вода замерзнет и лопнет труба, напр., в кабинете К. И., где все его вещи и книги, – это для нас катастрофа. Кругом, на соседних дачах, было много аварий. В мое дежурство (36–42°) как-то повезло, обошлось, а вот бедной Кларе Израилевне выпало на долю много хлопот, потому что в кухне из кранов перестала идти вода, а это знак близящегося бедствия. Она вызвала аварийную бригаду, которая явилась на 4-й день! Но в конце концов все обошлось, ничего нигде не лопнуло. У нас ведь ни дворника, ни истопника.
Вот это наш постоянный испуг: дача. Она ведь еле держится, для нее все опасно. И могилу надо держать в порядке, при любых градусах и снегах. Я же на гору не поднимаюсь.
Главное сейчас напряжение – это Люшин аврал, т. е. публикация Дневника К. И. с записями о Блоке для Литературного Наследства.
Клара Израилевна начала водить экскурсии – с Люши хоть это снято.
450. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
19.I.79.
Дорогая Лидочка!
Звонила на днях Александра Иосифовна, благодарила за «Избранное». И я (уже не в первый раз) не мог не поблагодарить Бога – за то, что она никогда не была моим редактором. Я и без того очень не уверенный в своих силах и способностях автор. Всякую критику, даже явно несправедливую, я принимаю на веру. Как я понял, из моего нового Александре Иосифовне не понравилось ничто, кроме «Рейса № 14»… «Очаровательный рассказ». «Лопатка» – лучше других, но плохо построен. «Собственная дача» – не детский рассказ, о «Маленьком офицере» – «как-нибудь поговорим». «Живой китайчонок» произвел на нее «неприятное впечатление» – чуть ли не шовинистические нотки.
Конечно, в таких случаях нельзя не задуматься. В чем же дело? Откуда такая разноголосица? Люди одного круга, одной школы, близких вкусов так по-разному оценивают одни и те же рассказы. Вы – из хорошего отношения к автору – переоцениваете его работу? Да, может быть. Такое бывает. Но ведь Вас не тронул «очаровательный» японский рассказ. И я не могу не согласиться с Вашей оценкой: девочка удалась, и многое другое удалось, а рассказа нет.
Маша по своей инициативе поздравила Владимира Иосифовича. Получила любезный ответ, в котором, к удивлению Маши, она не обнаружила привета родителям. Я – еще понятно. Но Элико-то при чем? За что ее-то?
451. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
27.I.79.
Дорогая Лидочка!
Не знаю, дошли до Вас мои письма, где я отвечал на вопрос о Розалии Ивановне и другие, все Ваши до меня дошли, спасибо, а многое доставило радость, за которую тоже спасибо. Целый столбик на тетрадочной странице выстроился с циферками, всего не перечислишь. Начинать надо со вклейки, а дальше – я рад, что Вы еще в тепле, прелестны застигнута песней военной. Не весна. Война. И отрывки чудесны. И этот страшный, изглоданный страданьем лик и следующее. Но есть и меньше понравившееся и совсем непонравившееся. Хороши (а второе не побоюсь сказать – монументально) два четверостишия.
Вот что я мог несвязно набросать в той спешке, в какой сейчас нахожусь [596]596
Это письмо – отклик Пантелеева на книгу стихов Лидии Чуковской «По эту сторону смерти» (Paris: YMCA-Press, 1978). Перечисляя понравившиеся ему строки ее стихов, он не ставит кавычки, понимая, что их переписка подвергается перлюстрации. Речь идет о стихах: «Я рад, что Вы еще в тепле…», «Застигнута песней военной…»; «Не весна. Война» – конец стихотворения «Вишни все в цвету. Весна…», отрывки – «Отрывки из Поэмы», «И этот страшный, желто-черный, изглоданный страданьем лик…», следующее – «Опять чужая слава…».
[Закрыть].
452. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
1/II 79.
Дорогой Алексей Иванович. В известном смысле «разноголосица» неизбежна. А. А. говорила: «когда напишешь многостихов, замечаешь: одним нравятся одни стихи, другим – другие. И это непредсказуемо». Оно так. Но насчет Александры Иосифовны у меня имеется одно подозрение.
Одна из лучших ее черт – верность. Но и лучшие черты иногда превращаются в свою противоположность. Шурина прекрасная верность – С. Я-чу, редакции, вкусам и работе нашей молодости постепенно превратилась в косность,в консерватизм, в неспособность (и нежелание) понимать новое,иное, другое. Я это наблюдала много раз (и в ее отношении к моей работе тоже). Почему Шура не принимает «Дом у Египетского моста»? Думаю, потому, что это не «Пакет», не «Республика Шкид», не «Часы»; что это другой, новыйПантелеев. (А любит ли она Ваши мемуары? не знаю.) «„Лопатка“ плохо построена». Да, конечно, она построена иначе,чем, например, «Пакет» (который я очень люблю). В «Пакете» все стремительно, динамично, все в движении. «Лопатка» замедленнее, она вглубь.(Как и весь «Дом».) «„Дача“ – не детский рассказ». А что за обязанность у рассказа быть специфическидетским? Найдутся дети, которые и «Дачу» полюбят, – но действительно это скорее о,чем для– и я ничего дурного тут не вижу. Один из лучших рассказов Житкова – «Пудя» – не специфически детский; «Механика Салерно» дети читали бы с б о льшим увлечением. Ну и что? Что у Вас за пожизненная задача: быть «для детей»? Ваша задача – быть писателем, Вы ее выполняете, причем меняетесь,а Шура именно этого-то и не хочет (не может). Повторяю: я прежнего Пантелеева нежно люблю, но я понимаю, что жизнь писателя (и человека) есть путь;а для Шуры всякая переменаесть измена.Она не дает себе труда двигаться; кроме того, работая «в коллективе», она не имела возможности проявлять самоуверенность, непререкаемость, а теперь (когда рядом нет Т. Г. и С. Я.) она – сама себе госпожа. И выносит резолюции.
В чем она права, это – что «Рейс 14» рассказ «очаровательный». Подходящее слово. Очаровательный, если можно так выразиться, «экстракт японизма» – и японочка очаровательна, и ее отношения с автором, и ее капризы, и все поклоны родителей. Очаровательная игра с пространством (прилетели туда же, откуда вылетели). Но беда в том, что тут задана (восклицаниями Элико, хотя бы) Хиросима.И потому очарованиятут мало, безупречного искусства – мало. Вы не даете рифмы,отзвука, ответа – взятой ноте. Если бы «Рейс 14» был бы не в Хиросиму – тогда я была бы неправа. И знаете, мне мечтается, что у Вас эта не хватающая в рассказе нота еще может родиться. Вдруг. Сама.
Насчет живого китайчонка – это такой вздор, что даже опровергать не стоит. А «Маленький офицер» – это хоть рассказ не для маленьких, но прекрасный, глубокий. Пусть и маленькие и большие подумают.
_____________________
Привычка к старой писательской манере и отталкивание от новой – это не только Шурино свойство. Вспомните, как любили «Кавказского пленника», «Руслана и Людмилу», «Бахчисарайский Фонтан». И – стоп. «Евгения Онегина» – не приняли… А как страдала А. А., стараясь разгадать, почему столь многие ее поклонники не любят «Поэму без героя»? Пыталась классифицировать этих нелюбителей. А дело было ясное: очень любили«Двадцать первое. Ночь. Понедельник». Было за что любить. Но Ахматова двигалась, менялась, становилась другой,а читатель хотел опять и опять слышать: «На столе забыты / Хлыстик и перчатка».
Шура хочет опять «Пакет» или опять «Маринку» (про блокаду; про блокаду – это ей родное). А Вы – о детстве… Не огорчайтесь, дорогой друг. Жалеть надо не Вас, а Шуру. У нее душа не трудится.
453. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
13/II 79, Москва.
Дорогой Алексей Иванович.
Да, я все Ваши письма получила. И то давнее, со сведениями о Розалии Ивановне, и сравнительно недавнее – с Вашим отбором по плюсу.Очень хотелось бы получить отбор по минусу [597]597
Плюсы и минусы относятся к только что вышедшей книге стихов Л. Чуковской (см. примеч. 1 к письму 451 /В файле – примечание № 596 – прим. верст./).
[Закрыть]. А получили ли Вы мое письмо об Александре Иосифовне и ее критических высказываниях.
_____________________
Все это пустяки, а мне на душе тяжко от того, что заболела моя близкая приятельница, мой любимый друг, мой любимый поэт – Мария Серг. Петровых. Она в больнице; через неделю операция. В субботу меня пустят к ней в больницу перед операцией в последний раз. Так что мне надо непременно за эти дни отоспаться и привести себя в порядок.
Ну, вот и все. Итак, жду разбора по минусу. Мне это важно. Обнимаю Вас. Будьте здоровы.
Вы написали: «Работаю через невозможность работать». Очень точно.
454. А. И. Пантелеев – Л. К. Чуковской
27.II.79.
Дорогая Лидочка, давно не писал, не мог. Стихи читал с удовольствием я, за мной Маша, а потом и Элико. Между прочим, Элико услышала и отметила такое, чего я по беглости чтения сразу не оценил.
Вы просите «минусов». У меня давняя (может быть, дурная) привычка – ставить в оглавлении крестики. Один. Два. Три… Такое стоит у нас десятилетиями и у Тютчева, и у Анненского, и у Ахматовой, и у Кюхельбекера, и у Баратынского… Бывает и три, и 4, и 5 крестиков. Значит ли это, что остальное меня не трогает, не волнует, не радует?
Нет, конечно.
Я отметил то, что с тремя звездочками. Но Вы, я думаю, понимаете, что меня никак не может радовать то, что написано, скажем, на стр. 127, или на 124, 118… [598]598
Не понравились Пантелееву атеистические суждения Лидии Чуковской: «Сверкнет, начищенный до блеска валютный купол в небесах» (с. 127), «В этом доме я могу повеситься…» (с. 124) и «Открытка» (с. 118), где есть строки: «Но нет всемогущего Бога / А есть всесжигающий труд».
[Закрыть]Непонятно, что Вы подразумеваете под судьбой, когда рядом ставите «никем» [599]599
Имеется в виду строка стихотворения «Я никем не хранима…».
[Закрыть].
_____________________
А Вы знаете, Лидочка, я, кажется, нашел объяснение ахматовскому «Венеция рядом». Недавно мне нужно было читать не очень интересные воспоминания О. Морозовой, дочери известного русского лесовода Г. Ф. Морозова. Морозова была художницей, работала с Яковлевым, Григорьевым, Судейкиным. В частности, помогала Судейкину расписывать залы «Привала комедиантов». Сам Судейкин расписывал зал «на тему венецианского карнавала».
Я выписал: «Это был, несомненно, лучший зал в подвале. На стенах из бархатно-черной глубины появлялись веселые маски: арлекина, коломбины и пьеро. Они плясали, обнимались, сбегались в простенки над канделябрами с пучками восковых свечей» etc.
Осенило меня, когда на следующей странице я наткнулся на имя Ахматовой. В том же «Привале комедиантов», в том же зале:
«Каменный профиль, шаль спадает с плеча… Королева!..»
Если провести прямую от Фонтанного дома до Марсова поля – это 300–400 шагов. Конечно же, рядом!
Не устроит ли Вас такая версия?
455. Л. К. Чуковская – А. И. Пантелееву
16/III 79. Переделкино.
Дорогой Алексей Иванович.
Спасибо за Ваши венецианские изыскания. Они очень интересны. Может статься, Вы правы. Будьте другом, пришлите мне библиографическую справку о книге (Морозовой), из которой Вы сделали выписки, – я постараюсь ее прочитать. Название, автор, год, издательство и пр.
Между прочим, А. А. говорила мне, что в «Привале комедиантов» (в отличие от «Бродячей Собаки») она бывала «всего раз или два, не более». Но это не меняет дела, и не уменьшает ценности Вашей находки.
Хочу прочесть эти воспоминания.
Очень сожалею, что Ваши беседы с Александрой Иосифовной о Ваших рассказах продолжаются. Зряшная трата нервов. Она сожалеет о напечатании «Дома у Египетского моста» в Детгизе? А как насчет детгизовского издания книги К. И. «Чехов»? Эта книга вышла там безо всяких перемен и изъятий, хотя писалась не для детей. Но подросткам (интересующимся литературой) она доступна. Она увлекает их. А «Детство Темы»? Длядетей? А «Детство Никиты»? А – наконец – «Сказки» Пушкина? Как это не стыдно Шуре вместо радости – огорчаться, да еще в лицо автору! Знаете, я сержусь на Шуру почти каждый раз, как с ней соприкасаюсь (косвенно или прямо), но мне каждый раз вскоре после того, как рассержусь, делается ее жалко. Она сама себя обузила и обокрала. Ведь она не была такою раньше, Вы ведь ее знали и помните. Конечно, зачатки самоуверенности, ревности, упрямства существовали всегда, но сколько было труженичества, самопожертвования, заботы о других, товарищества, дружеских чувств и даже героизма. Я это помню… Думаю, что Шурину душу сгубило безделье – внутреннее, не внешнее, внешне она занята. Вот она позволяет себе неписать воспоминания о людях, которых любила. Это грех. И от безделия – и сознания греха – осуждает, раздражается, вечно в обиде. Жаль ее, хоть она и кругом неправа.
