Текст книги "Суд времени. Выпуски № 12-22"
Автор книги: Леонид Млечин
Соавторы: Николай Сванидзе,Сергей Кургинян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)
Не только Бжезинский, но и Эгон Бар говорит: «Откровенно говоря, я поражен согласием Горбачева на включение Германии в НАТО. Можно сказать, что Североатлантическим альянсом одержан странный триумф».
Значит, весь смысл заключается в том, что когда ты идешь на односторонние уступки, тебе ставят ногу на голову и это кончается твоей смертью. Но ты должен идти на уступки с позиции силы. Ты должен искать гибкую стратегию и это показал союз Сталина с Рузвельтом.
А теперь я хотел бы попросить Юрия Николаевича Рогулева, директора Фонда изучения США имени Рузвельта, МГУ, чтобы он опроверг, или подтвердил этот тезис.
Рогулев:Ну, меня немножко удивляет такая жесткость постановки вопроса: да или нет, возможно или невозможно. В истории, конечно, всегда альтернативы присутствуют в той или иной форме. Но пример Рузвельта, между прочим, очень хороший так же, как и пример Горбачева. Он показывает, что и в советский период были возможности установления, если не дружественных, если не партнерских, то, по крайней мере, не враждебных отношений.
Кургинян:Но при Рузвельте они были?
Рогулев:При Рузвельте были. Более того, нами было подписано соглашение о совместной борьбе. То есть, мы были союзниками.
Кургинян:Значит, если бы Рузвельт остался, Вы сами подтвердили, что это может быть, то Сталин, вот этот самый Сталин с Рузвельтом могли бы поделить мир и устроить равновесный мир на основах кооперации?
Рогулев:Ну, знаете, конечно, в истории, как мы говорим, не бывает сослагательного подхода. Рузвельт был уверен в том, что он может найти общий язык со Сталиным.
Кургинян:И Томас Манн говорил: «Мы найдем с ними общий язык на почве воли к улучшению человечества».
Рогулев:Рузвельт был в этом уверен.
Сванидзе:Спасибо.
Юрий Николаевич, уточняющий вопрос Вам. Рузвельт и Сталин, они в какие годы были союзниками?
Рогулев:Во Второй мировой войне.
Сванидзе:Значит, от чего зависел их дальнейший союз? От того проживет ли несколько лет Рузвельт, или от состояния международных отношений, иначе говоря, продолжится ли война? Черчилль, ненавидевший Советы, ненавидевший Сталина вступил с ним в союз во время войны. Ненавидел. Не то, что Рузвельт.
Рогулев:Безусловно.
Сванидзе:Так согласитесь с тем, что союз Сталина с Рузвельтом, он определялся не их доброй волей и любовью человеческой друг к другу, а объективными условиями, а именно страшными условиями войны против смертельного мирового врага?
Рогулев:Согласен.
Сванидзе:Вы не видите разницы между союзом Рузвельта и Сталина и Черчилля и Сталина?
И еще один вопрос.
Рогулев:Нет, а ответить нельзя?
Сванидзе:Да, пожалуйста, прошу Вас.
Рогулев:Я бы ответил таким образом. У каждого из участников этой антигитлеровской коалиции были свои цели в войне. И они были известны. И понятно, что Рузвельту…
Сванидзе:Но сама коалиция-то определялась войной.
Рогулев:Безусловно. Но в период войны, например, Черчилль, хотел сохранить всеми способами Британскую империю. Рузвельт этого не хотел. Ему не нужно было потакать Черчиллю в том, чтобы сохранить Британскую империю.
Сванидзе:Разумеется, у них были разные…
Разумеется, Черчилль «болел» за Британскую империю, Рузвельт «болел» за Америку, а Сталин за Советский Союз и свою власть в нем.
Кургинян:Скажите, пожалуйста, Рузвельт хотел сохранить послевоенный мир со Сталиным?
Рогулев:Безусловно. У Рузвельта была главная идея – идея 4-х мировых полицейских.
Кургинян:Или «концерт держав».
Рогулев:Да. Или «концерт держав», в котором, конечно, он отводил первую скрипку Соединенным Штатам.
Сванидзе:Спасибо.
Уважаемые коллеги! Хотел. Не сомневаюсь.
Дело в том, что их реальный союз – не желание абстрактное, а их союз определялся войной. Это одно.
Рогов:Наличием общего смертельного врага.
Сванидзе:Несомненно. И второй вопрос. И второй вопрос, который я хотел бы, наверное, задать Вам, Сергей Ервандович. Потому что Вы об этом говорили. Насчет противопоставления дружбы или союза между Сталиным и Рузвельтом и между Горбачевым и Западом. Что у Горбачева это плохое сближение, а у Сталина – хорошее. Не согласитесь ли Вы с тем, что ногу себе на голову Советский Союз поставил сам. Потому что он к тому времени, когда Горбачев, как Вы говорите «сдавал», действительно реально сдавал позиции Западу. Горбачев не имел никаких внутренних резервов для продолжения холодной войны? Никаких. Он экономически уже был несостоятелен.
Кургинян:Объясняю. Экономически несостоятельным. И когда нам все говорят об этих суперпустых прилавках и показывают, как лежит одна килька и томатная паста, все-таки надо сказать о каких прилавках это идет речь? Мы же жили тогда.
Сванидзе:О наших прилавках Сергей Ервандович, о наших прилавках.
Кургинян:Нет, Николай Карлович. На прилавках 72-го года у нас не лежала одна килька и томатная паста. Либо Вам очень не повезло с магазином, если это было так.
Сванидзе:В конце 80-х лежала.
Кургинян:Вот в конце 80-х правильно!
Сванидзе:Так именно об этом и идет речь!
Кургинян:Правильно – при Горбачеве.
Сванидзе:Да.
Кургинян:Значит Горбачев начал политику последовательно, которая ослабила все экономически и сделала неизбежными уступки.
Сванидзе:Сергей Ервандович, нет. В Афганистан вошел не Горбачев. И цены на нефть резко упали не из-за Горбачева, а из-за Афганистана.
Кургинян:Я не могу понять, как вход войск в Афганистан мог понизить цены на нефть.
Сванидзе:Объяснить Вам? Объясню охотно.
Кургинян:Объясните.
Сванидзе:Вход войск в Афганистан чрезвычайно разозлил исламский мир. И американцам после этого, которые долго окучивали исламский мир, но не пользовались там успехом, теперь было гораздо легче с ними договариваться в отношении Советского Союза и в отношении цен на нефть. У них появился общий враг. Советский Союз, войдя в Афганистан, объединил Америку и исламский мир против себя и тем подписал себе смертный приговор. Поэтому, когда Вы обвиняете Горбачева, что он сдался – он сдался, чтобы у него народ не начал с голоду пухнуть.
Кургинян:Я категорически отвергаю эту точку зрения. Все, что написано сейчас Турки Аль Фейсалом, все, что написано в книге Швейцера «Победа» и так далее, говорит о том, что американцы договорились по поводу снижения цен совершенно вне зависимости от этой войны. Я Вам говорю, если бы в 85-м году к власти пришел не Горбачев, а сильный и гибкий лидер…
Сванидзе:Сталин!
Кургинян:Не Сталин, а сильный и гибкий лидер, то мы бы прекрасно накормили народ…
Сванидзе:Чем? Его силой? Его силой мужской мы бы накормили?
Кургинян:Николай Карлович, это шпилька. Мы бы накормили его. Шпилька, которая видимо нравится барышням, но это не политический разговор. Мы бы провели другую политику. Эта альтернативная политика была. Советский Союз имел все потенциалы. Он в этот момент вышел бы на новые рубежи. Я Вам снова говорю. Вы же спрашиваете мою позицию. Все произошло потому, что была принята крайне неэффективная, мягко говоря, линия Горбачевым. Это моя позиция.
Сванидзе:Горбачевым? Хорошо, я понял Вас.
Прошу Вас, Леонид Михайлович. Вы имеете возможность задать вопрос свидетелям обвинения.
Млечин:Ну, в общем, с момента прихода к власти Сталина накормить страну так ни разу и не удалось. Юрий Николаевич, скажите, пожалуйста, я так и не услышал ответ на тот вопрос, который мы, в общем, взялись здесь обсуждать. Вы как оцениваете? Вот отказ Горбачева вести холодную войну – он пошел на пользу или во вред нашей стране? Вот самый главный вопрос я так и не услышал. Можете сформулировать?
Рогулев:Понимаете, отказ от ведения холодной войны в любом случае пошел на пользу и нам, и всему миру, и Соединенным Штатам. Эта постановка вопроса, по моему, не вызывает никаких сомнений. Поэтому надо, может быть, в какой-то другой плоскости рассматривать.
Млечин:А зачем? Вот именно в такой плоскости: выгодно это было нашей стране или не выгодно? Давайте в этой плоскости рассматривать. Зачем же нам в другой-то плоскости?
Рогулев:Конечно, нашей стране было выгодно заканчивать холодную войну. Конечно, нашей стране было невыгодно противостояние, которое продолжалось столько времени и оно, конечно, было изматывающим. Здесь никакой, по-моему, тайны нет в том, что нас противостояние в холодной войне изматывало так же, как Соединенные Штаты.
Млечин:Конечно. У меня за американцев не болит душа совершенно. Юрий Николаевич, вот у нас целый класс ракет существовал средней дальности. Вот поставили эти Пионеры – последовал ответ «двойное решение НАТО». Мы уничтожили целый класс ракет. Представляете, сколько их было построено, какие деньги были вбуханы? Они исчезли. Разве безопасность страны стала меньше? Разве мы что-то потеряли? Ну, то есть, мы потеряли, когда их строили, а когда уничтожили-то, что потеряли?
Рогулев:Нет, безусловно, безопасность от сокращения вооружений не уменьшается, а более того, возрастает. В этом смысле я хотел бы обратить внимание, что даже в период холодной войны было сделано, с моей точки зрения, исторически очень важное достижение двумя странами. Впервые в истории была не только достигнута договоренность, но разработаны институты по разоружению, по проведения реального разоружения.
Млечин:Только реального разоружения не было. Институты-то были, а разоружения, согласитесь…
Рогулев:Нет, разоружение было.
Млечин:Сергей Михайлович!
Рогов:Ну, я хочу, прежде всего, возразить против нескольких вещей, которые тут выдаются за аксиому. Сдача Горбачевым позиций. Договор о стратегических наступательных вооружениях, Договор об обычных вооруженных силах в Европе, Договор о ракетах средней и малой дальности – эти соглашения идеальны с точки зрения равноправия СССР и Запада. То есть, это была фиксация ничейного результата в гонке вооружений. После чего началось реальное сокращение стратегических, полностью уничтожено 1000 средних ракет среднего класса, колоссальное сокращение обычных вооружений.
Сванидзе:То есть, Горбачев не сдавал ничего. Я Вас правильно понимаю?
Рогов:Горбачев не подписывал соглашений, которые сдавали позиции СССР. Возникла другая проблема. Холодная война началась с того, что Сталин хотел получить сферу безопасности в Восточной Европе для защиты границ СССР. Это не требовало большевизации. Помните, я говорил, что Сталин обещал, что он не будет большевизировать. Его финляндизация устроила. Но когда не удалось договориться, вот тогда он провел на полную катушку большевизацию. И вот эти режимы, которые были установлены в Восточной Европе, они держались только на наших танках. И когда вновь, как в 52-м году в Берлине, в 56-м году в Будапеште, в 68-м году в Праге, вновь в Восточной Европе началось движение и ГДРовский режим не смог удержать стену, что надо было делать? Выводить танки и давить людей, как это мы, увы, делали раньше? И вот здесь возникает вопрос. Оказалось, что без наших танков эти режимы не удержались. В мгновение ока компартии были отстранены от власти и новые режимы потребовали, чтобы мы уходили. Никакого это отношения к договорам не имеет о сокращении вооружений. И что? Мы должны были повторять опять не то, что в Афганистане, а во много раз в больших масштабах? Направлять войска в ГДР, в Польшу, в Чехословакию, чтобы всех задавить?
Сванидзе:Слава богу, мы этого не сделали.
Рогов:Это не дает ответа на вопрос, почему распался Советский Союз. Я не думаю, что по этой причине. Я возражаю против формулировки «Горбачев сдал». Это не Горбачев сдал, это режим, который перестал применять танки и штыки против любой попытки народного волеизъявления. Этот режим рухнул. А это уже тема для особого разговора: почему внутри он рухнул.
Сванидзе:Спасибо. В эфире «Суд времени». Третий день слушаний по теме «Холодная война».
Я повторяю вопрос: «Отвечало ли сближение СССР и США при Горбачеве геополитическим интересам обеих стран?»
Леонид Михайлович, прошу Вас. Ваш тезис, Ваш свидетель.
Млечин:Позвольте продолжить этот разговор с нашим свидетелем. Анатолий Леонидович Адамишин – посол, заместитель министра иностранных дел. С Вашей точки зрения: окончание холодной войны и политика Горбачева на сближение с Соединенными Штатами на пользу нашей стране, или не на пользу?
Адамишин:Безусловно, на пользу. Безусловно, она на пользу, и я хотел бы привлечь внимание к такому моменту. Холодная война, продолжавшаяся 40 лет, фактически вылилась в войну между двумя образами жизни. Это была война за умы и сердца людей. И когда дело пришло, что называется к «раздаче», то оказалось, что мы не можем предъявить ни по одному показателю. Ни по продолжительности жизни – у нас уже с 82-го года смертность превышала рождаемость, ни по уровню жизни населения, ни по качеству образования, ни по выезду заграницу, ни молиться, скажем, в церкви, и т. д. То есть, во всем том, что касалось жизни обычных людей, мы были банкротами. Мы были банкротами. Поэтому единственный козырь, который мы предъявили – оружие. Оружие, конечно. Танки. Вот, знает Сергей Михайлович, что у нас было в 70-е годы 60 000 танков.
Рогов:64 000.
Адамишин:То есть, больше, чем у всех стран мира вместе взятых. Но вот эти танки, это оружие, эти ракеты они не пригодились ни на что. И вот, между прочим, здесь кроется интересная одна особенность: мы не потерпели военного поражения. А раз не потерпели военного поражения, то наша последующая элита приобрела бОльшую наступательность, говоря: «Так ничего не случилось. Мы могли спокойно выбраться из этой ситуации». Горбачев фактически, я согласен полностью с Вами (жест в направлении стороны Кургиняна) подписывал условия того мира, который мы проиграли много лет до этого. Много лет до этого. Его трагедия заключалась в том, что страна усилиями наших лидеров от Сталина до Черненко была доведена до черты, но эту черту не перешла. И вот переход этой черты достался на него (Горбачева).
Млечин:Достался на него. Спасибо Вам большое. Можно я еще Николай Васильевичу Злобину, доктору исторических наук, дам возможность высказаться на эту же тему.
Злобин:Ну, я думаю, что, проиграв экономически, Советский Союз, на каком-то этапе стал проигрывать геополитически. Действительно, я согласен с Сергеем, удержать союзников в Восточной Европе было невозможно. Польша стала откалываться.
Кургинян:Сергеи тут все. Поэтому, Вы скажите: «с Роговым».
Злобин:С господином Роговым. Польша первая стала. Вины Горбачева в создании «Солидарности» тут нет никакой.
Сванидзе:Вы имеете в виду польскую «Солидарность»?
Злобин:Польскую «Солидарность». Да. Организацию «Солидарность». Но, я думаю, это стало, так сказать, началом цепной реакции, по которой Советский Союз стал терять сателлитов. Терять сателлитов он стал, оказывается, в ситуации, когда его идеологическая основа начинала размываться. Люди перестали верить. Лояльность людей к коммунизму стала теряться, буквально, на глазах. Это все попало на время Горбачева. Да, военный паритет сохранялся. Надо было что-то с этим делать. Горбачев и американский президент сели и стали решать, что с этим делать, но судьба Советского Союза была уже решена. Плюс стали сыпаться союзные республики, национальный вопрос в Советском Союзе так никогда, оказался, и не был решен окончательно. И когда распался Советский Союз, можем об этом позже поговорить, американцы первые, кто стояли и чесали в затылке и думали: «Что же случилось со страной-то? Мы уничтожали коммунизм, а почему же они-то распались?»
Сванидзе:Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас, Ваш вопрос.
Кургинян:Я хочу обратить Ваше внимание, что то, что Вы сейчас сказали, противоречит всему, что Вы говорили на предыдущем этапе. Вы же понимаете.
Злобин:Нет.
Кургинян:Ну, как? Все говорят, что холодная война неизбежна, что американцы все время боролись, доктрина Трумэна, директива СНВ-2.
Злобин:С коммунизмом.
Кургинян:Теперь оказывается, что нет.
Мы привели цитату о том, что Бжезинский говорит: «Вы проиграли холодную войну, вот теперь вы клиенты, а не партнеры».
Вы говорите «нет».
Бжезинский говорит: «Вы в Компьене в железной клетке будете тут сейчас сидеть против Версальского мира».
Злобин:Да что Бжезинский. Я не понимаю почему…
Кургинян:Что такое Бжезинский? Ну, конечно, он – никто и Америкой управляет Злобин. И я надеюсь дожить до этого часа.
Злобин:Авторитет, ну, не Бжезинский же.
Кургинян:Но я сейчас хотел сказать не об этом.
Злобин:Я понимаю, что Вы хотели …(неразборчиво).
Кургинян:Я хотел сказать абсолютно о другом. Я хотел задать Вам конкретные вопросы, если Вы мне позволите. Смысл этих вопросов заключается в следующем.
Я абсолютно предполагаю, что у разных людей могут быть разные позиции. У господина Рогова есть определенная позиция, и он считает, что Горбачев ничего не сдал и, на самом деле, все произошло по причине исчерпавшей себя советской системы. Я могу представить себе, что такая же позиция есть у господина Адамишина.
Но я, все-таки, хочу спросить об одном.
Скажите, пожалуйста, когда я читаю этот текст, где говорится про Версаль и компьенскую клетку, когда я читаю текст, где говорится о том, что вы должны быть клиентами, а не партнерами, у вас, как людей того времени и как у людей, которые за что-то отвечали, не шевелится ничего внутри?
Вам не кажется, что списывать это все на дефекты советской системы, значит просто уходить от ответственности за то, что в определенный этап определенные люди повели линию, которая привела к сокрушительному поражению в холодной войне.
И это сокрушительное поражение в холодной войне превратило нашу страну, или ее попытались превратить, в клиента, то есть, в растоптанную версальскую державу?
Вам не кажется, что если это происходит при определенных людях, то политика этих людей есть главная вина, а не чьи-то там недостатки в предыдущее время?
Вам не кажется, что несправедливо снимать ответственность с людей при ком, при чьей абсолютной власти произошла капитуляция подписанная?
И, наконец, Вам не кажется, что все это вместе отдает чем-то странным?
Сванидзе:Сергей Ервандович, время исчерпано, но я, естественно, даю время на ответ. Пожалуйста, прошу Вас.
Адамишин:Однажды Сталину задали вопрос насчет пребывания 6-го флота в Средиземном море. И вопрос был примерно на полстраницы: «Вот не волнует ли СССР, что там 6-й флот та-та-та?..» и Сталин ответил одной фразой: «Не волнует».
Вот я точно так же скажу: «Не кажется».
Кургинян:Вы сказали это нации. Вы это сказали нации.
Сванидзе:Сергей Ервандович, мне кажется, что нация не интересовалась у господина Адамишина. Вопрос задавали Вы.
Кургинян:Но сказал он это нации. Это телевидение.
Злобин:Ну, на самом деле, ну жалко конечно, что распалась страна…
Рогов:Можно два слова?
Кургинян:Вам жалко. Я понимаю.
Злобин:Жалко, конечно. Распадаться она начала давно. Всем было понятно, что проблемы…
Кургинян:Я не спрашиваю… Мне даже как-то странно, я даже не спрашиваю Вас.
С точки зрения Вас, как гражданина Соединенных Штатов, Вы должны испытывать триумф. Я бы Вас понял.
Сванидзе:Сергей Ервандович, Вы уже задали вопрос. Прошу Вас.
Злобин:Жалко конечно. Я все-таки гражданин России, во-первых.
Кургинян:Да?
Злобин:Страна начала, конечно, испытывать трудности задолго до прихода Горбачева. Вы это знаете не хуже меня. Мы все жили в этот период. Мы жили в период застоя, когда спасались за счет высокой нефти, потом все стало сыпаться, все от нас отвернулись и не Америки вина то, что мы…
Рогов:Уже не все. Половина здесь присутствующих родились после Советского Союза.
Злобин:Нет-нет, я имею в виду нас с Сергеем. Нас вдвоем. Что мы же тогда жили, мы знаем, как это было. Что Горбачев пришел уже в условиях разрухи…
Кургинян:Вы считаете, что трудности оправдывают капитуляцию? А в 41-м году не было трудностей?
Злобин:В принципе, я думаю, что Горбачев в большей степени волновался, например, и американцы, кстати говоря, всерьез об этом говорили, если уж все это рушится, то чтобы это рушилось сравнительно мирно. На самом деле, это была большая проблема американцев. На самом деле, это было настолько сильное военное доминирование, начиная с 92-го года, что если бы они хотели это захватить…
Кургинян:В 41-м у державы нашей не было трудностей?
Злобин:Подождите. Тут надо понять, какая задача стояла перед Горбачевым. Какая задача стояла перед американцами. Какая задача стояла перед их оппонентами. Какую цель они хотели достичь? Сохранить Советский Союз и дать ему возможность еще одной попытки? За счет чего? За счет людей? За счет вот граждан, которые здесь сидят? Они бы сейчас были гражданами Советского Союза. Мы бы этой передачи не вели с Вами. Мы бы так не обсуждали. Мы бы обсуждали очередную статью нового Михаил Андреевича Суслова и ее бы обсуждали. За счет этого? За счет того, что все бы продолжалось, как продолжалось тогда. Талоны начались когда? Вы не помните талоны до Горбачева на еду? Наверное, Вы помните.
Кургинян:Я в третий раз задаю вопрос…
Злобин:Мне жалко, что так пошло. Мне жалко этот народ. Я не хочу, чтобы над ним постоянно производили эксперименты.
Кургинян:«Этот народ! Этот народ!»
Если вы гражданин, то это наш народ.
This people – это не русское.
«Этот народ»! Если Вы – гражданин, то он называется «наш народ».
Злобин:Хорошо. «Этот народ» – я имею в виду наш народ, живущий в этой стране и живший в Советском Союзе.
Рогов:Позвольте мне вопрос.
Злобин:Нет, мне конечно жалко. Жалко. Выиграл ли он от этого? Я, думаю, что выиграл, отвечая на Ваш вопрос.
Сванидзе:Секундочку. Вот насчет «наш» и «этот» я считаю, что каждый человек должен говорить так, как он говорит. В свое время Анна Андреевна Ахматова написала в одном из своих великих стихотворений: «Если когда-нибудь в ЭТОЙ стране поставить задумают памятник мне». Вы будете Анну Андреевну тоже учить патриотизму?
Кургинян:Нет. Я просто хочу сказать, что «эта страна», «этот народ» – это разные вещи. Абсолютно разные вещи. Абсолютно.
Сванидзе:«Этот народ» можно называть, «наш народ». Но…
Кургинян:Я могу сказать, что например Анна Ахматова, когда сказала, что «я жила с моим народом там, где он в несчастье был», говорила о том, что он БЫЛ.
А вот сейчас стоит вопрос о том, будет ли он через 5 лет или не будет?
Сванидзе:Вы любите эту цитату? Нет-нет, она говорила «к несчастью». «К несчастью».
Кургинян:Она, говорила, БЫЛ.
Вы ставите акцент на одном слове – это Ваше право, а я – на другом.
Сванидзе:К сожалению, мы не можем спросить у Анны Андреевны, поэтому наш с Вами спор достаточно безысходен.
Кургинян:Ну, вот. Значит, у нас с Вами гипотезы равноправны, Николай Карлович. Как всегда.
Сванидзе:Да. Хорошо.
В эфире «Суд времени». Мы завершаем третий день наших «горячих» слушаний по теме «Холодная война».
Последний вопрос сторонам: «Стал ли мир устойчивее и безопаснее, после того как Холодная война была завершена»?
Пожалуйста, сторона обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.
Кургинян:Если при каком-то лидере происходит крах страны, никто не виноват, кроме этого лидера. Трудности никогда не могут быть оправданием для того, чтобы капитулировать. Трудности являются оправданием для борьбы.
И теперь, хорошо. Капитулировали. Так упоительно и замечательно.
Теперь приведем последствия, чем это кончилось. Доказательство № 26.
Материалы по делу.
Из документа «Стратегия национальной безопасности США» получившего название «Доктрина Буша»:
«Наши силы должны обладать такой военной мощью, чтобы у потенциального противника не возникло желания наращивать свой военный потенциал в надежде превзойти Соединенные Штаты в военной мощи или сравняться с ними.
Сентябрь 2002 года»
Кургинян:«…Превзойти или сравнятся с ним».
Пожалуйста, доказательства № 24.
Сванидзе:Следующее доказательство обвинения.
Идет показ видеофрагментов:
– Бомбардировки в Сербии.
– 11 сентября 2001 года.
– Война в Афганистане.
– Война в Ираке.
– Южная Осетия и боевые корабли США в Черном море.
Кургинян:Вот он – мир без Советского Союза. Мир капитуляции.
Это мир глобальной войны с террором.
Это не мир во всем мире, это не гармония.
Но это еще не все. А есть еще бомбардировки в Сербии. А есть еще война в Афганистане новая. А есть еще война в Ираке. А есть еще Южная Осетия и боевые корабли США в Черном море. Это все есть. И это все вместе есть результат нарушения геополитического баланса. Результат этой капитуляции.
И концом этого результата были эти боевые корабли в море, когда мы оказались после Южной Осетии и Грузии на грани войны.
Значит, мы капитулировали, но это кончилось вовсе не тем, что установился равноправный мир.
Отсюда главный урок. Договаривайтесь, договаривайтесь и договаривайтесь, но только, никогда не капитулируя, никогда не уступая. Иначе вас добьют до конца. Вы уступите все, но в конце всего этого вам скажут одно: «Знаете, что еще надо. Повесьте гирю себе на шею, пойдите в море и утопитесь. Тогда мы вас полюбим окончательно».
Я хочу спросить своего друга и политолога известного Александра Нагорного. Прав ли я в этой позиции?
Нагорный:Конечно, нестабильность, которая сейчас существует в мире она, в общем-то, усиливается. И, в значительной мере, не только мы об этом говорим, но и американские и западноевропейские специалисты. Региональные конфликты расползаются с гораздо большей силой.
Поэтому, естественно, мир стоит перед крупными событиями. Какими они будут? Я думаю, они будут связаны с установлением более жесткого американского порядка, который будет основываться именно на новом технологическом рывке и на новых видах вооружений. И это является, безусловно, результатом той серии ошибочных реформ, которые предпринял Горбачев и его окружение.
Поэтому мне представляется, что тема анализа итогов реформ – это, в общем-то, несколько другой вопрос, но, тем не менее, он имеет отношение к нашему сегодняшнему обсуждению.
Сванидзе:Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович.
Млечин:Александр Алексеевич, четыре десятилетия, скажем так, наша страна жила под страхом атомной войны, да? Всерьез ждали здесь войны мы. Это была не шутка. И они ждали войны. Вы хотите сказать, что после стало менее безопасно? Мы стали больше бояться войны? С 49-го года четыре десятилетия готовились к войне с НАТО. Сколько вбили денег в это? Разве НАТО напало на нас? Разве русские солдаты, советские солдаты умирали в войне с НАТО? Не, они умирали на юге, в Афганистане. Я не помню, чтобы мы воевали после 45-го года там с Францией, с Германией, с Англией, с Соединенными Штатами, здесь на западной границе. Этого ничего не было. Мы сейчас выясняем один вопрос: «Стало ли безопаснее нам после окончания холодной войны»? Ну, разве не стало, разве это не очевидно? А что в мире? Что мир чудовищен по-своему, что там полно безумцев, которые дома взрывают и у нас метро взрывают и что их будет еще очень много, и что будут локальные войны и еще какие-то – это, ясное дело, от этого нас никто не избавит. Но мы избавились, благодаря окончанию холодной войны, от страха ядерной войны, которая могла быть реальностью. Согласитесь со мной или нет?
Нагорный:Можно отвечать?
Сванидзе:Да.
Нагорный:Вы знаете, страх ядерного катаклизма я, как человек, который жил при Советском Союзе, мне кажется, наше население не испытывало. Очень спокойно относилось к существованию американской угрозы. Даже более того, собственно говоря, над этим подсмеивались. Но это анализ, собственно говоря, состояния общественного мнения.
Млечин:То есть, подсмеивались. На черта столько денег выбрасывали на противостояние, если это шутка была.
Нагорный:Минуточку, Вы спросили, я просто подхожу к ответу на вопрос.
Млечин:Я просто не понимаю Вашего ответа.
Нагорный:А с точки зрения того, что мы сейчас имеем: это война в Дагестане, это война на Северном Кавказе, это подкатывающаяся война в Средней Азии, там, где гибнут, собственно говоря, русские люди, русские солдаты.
Млечин:Извините, это имеет какое-то отношение к блоку НАТО? Это процесс наш внутренний, от нашей неспособности наши решить проблемы.
Нагорный:Это имеет прямое отношение. Это внутренний процесс, который опирается на определенные внешние силы.
Млечин:Когда мы сваливаем собственные проблемы на кого-то чужого, мы лишаем себя способности эти проблемы решать.
Нагорный:Это не есть собственные проблемы. Это аспекты одного явления.
Млечин:Здесь серьезные историки рассказывали Вам. Послушали, хотя бы один раз. На пользу пошло бы.
Сванидзе:Так, завершили. Время истекло.
Леонид Михайлович, прошу Вас. Ваш тезис, Ваш свидетель.
Млечин:Вопрос относительно того, что стал ли мир и положение России безопаснее. Можно я начну с Евгения Петровича Бажанова, профессора, доктора исторических наук?
С Вашей точки зрения Евгений Петрович?
Бажанов:Стал. Значит, ну, мы все об этом говорили, в холодную войну была конфронтация. Тысячи американских ракет были нацелены на Москву и на всю нашу страну. И в любую секунду из-за какого-то идиота, из-за ошибки президента, из-за того, что великолепный Рузвельт у власти не находился, еще там из-за чего-то, а у нас Сталин, мы могли закончить со своим существованием и американцы. Точно также наши ракеты.
То есть, опасность была колоссальная. Нам очень всем повезло, что этого не случилось. Сейчас этой холодной глобальной тотальной войны, безусловно, нет. Есть и остается соперничество уже чисто геополитическое. Мы теперь не делим там страны: мы ставим коммунистов, они антикоммунистов. Оно есть, оно остается. В частности, выражается оно в том, что американцы действительно после окончания холодной войны возобновили, что теперь они должны руководить миром. Они самые прогрессивные, они самые хорошие и умные, самые сильные и должны руководить. Это стало вызывать сопротивление и у нас, и у Бен Ладена, и у Китая, и у Индии, и так далее. Это была одна из причин такого обострения. Есть и другие вопросы, по которым мы соперничаем, но мы уже не враги, мы просто соперники. А по очень многим вопросам, чего не было в холодную войну, мы по-настоящему сотрудничаем. Это, прежде всего, с моей точки зрения, вопрос нераспространения ядерного оружия. Не дай бог Бен Ладен или кто-то еще получит ядерное оружие. Это будет похуже, чем ядерное оружие в руках там Буша или еще кого-то. Да? Бахнет по всем подряд. Значит, терроризм, наркоторговля, экологические катастрофы, локальные конфликты. Раньше же это автоматически было. В Африке какой-то вождь племенной приезжает в Москву и говорит нам, что он социализм собирается строить…
Сванидзе:Леонид Михайлович, если Вы хотите дать время трем свидетелям, то…
Бажанов:Я все, я заканчиваю. Значит, тут же мы на его стороне. Приезжает другой вождь в США и говорит, что он капитализм (будет строить) – на другой. Сейчас этого нет. По очень многим конфликтам у нас очень близкие позиции. Даже возьмите северокорейскую ядерную проблему. Там, Иран, Ближний Восток и так далее. То есть, мир, конечно, не стал идеальным и никогда не будет. Это пороховая бочка страстей, потому что в мире… Мы два человека на даче не можем 30 лет помириться. А когда нас миллиарды и разделены на государства? Но, вот, если так ставить вопрос, безопаснее? То, безусловно.
