Текст книги "Бремя страстей"
Автор книги: Лайза (Лиза) Джексон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
– Проваливай отсюда! – вновь крикнул Чейз.– Мы не хотим с тобой играть. У тебя молоко на губах не обсохло! – Бадди сморщил носик, собираясь вот-вот заплакать. Да, если он вернется домой и наябедничает, мне здорово влетит, подумал Чейз и смилостивился: – Ладно уж, можешь остаться. Только не подходи к воде.– Он повернулся к Энди.– Не обращай на него внимания, он еще маленький.
Энди засмеялся, вытер нос рукавом куртки и снова принялся за работу. Чейз переправился через речку в том месте, где течение было не слишком бурным, и принялся возводить плотину с другого берега, позабыв о Бадди и глядя, как вода все быстрее струится по сужающемуся руслу. Окрыленные первыми успехами, он и Энди громоздили камни все выше и выше.
Энди принялся рассказывать какие-то грязные анекдоты, смысл которых был непонятен Чейзу, но он все равно смеялся, стараясь понравиться старшему другу. И вдруг боковым зрением Чейз заметил, что Бадди ступил в быстрое течение у самой плотины.
– Эй ты, не смей!..
Бадди сделал еще один неуверенный шажок и оказался в воде по колено.
– Бадди, иди домой! – Но глупый мальчишка продолжал барахтаться в воде.– Мама тебя выпорет, а если не она, так я сам! – закричал Чейз, используя любимую формулировку отца, чтобы произвести впечатление на Энди.
– Я хочу вам помочь,– сказал Бадди, однако поскользнулся на камнях, потерял равновесие и с визгом свалился в воду.
Чейза охватил ужас. Разбрасывая камни, он вскарабкался на плотину. Бадди появился на поверхности, отчаянно крича, но тут же его голова скрылась под водой.
– Нет! – Чейз побежал вдоль бурного потока, Энди бросился за ним следом, пытаясь схватить мальчика, которого несло течением.– Бадди! Держись! Бадди!..
– Чейз! – Услышал он свое имя, несмотря на ветер, и увидел мать, стоявшую в отдалении с ребенком на руках.– Бадди с то…
– Мама! На помощь!
– О Боже! – Санни в ужасе закричала и бросилась к реке, прижимая к груди младенца. Ее черные волосы развевались на ветру – Держите его, держите его! – Младенец заплакал.
Бадди вновь показался из воды. Течение становилось все быстрее. Чейз уже не раз поскользнулся, наглотался воды, но продолжал бежать вдоль реки. Энди мчался вдоль другого берега, тоже намереваясь перехватить тонущего мальчика.
Но было слишком поздно. Бадди несло течением до тех пор, пока он не наткнулся на металлическую решетку, сооруженную поперек Реки для сбора мусора. Маленькое тельце Бадди ударилось о металлическую решетку, и только тогда Энди, плача, вытащил его из кучи мусора, листьев и ветвей, застрявших здесь.
– Бадди, Бадди, мой мальчик! – причитала мать. В халате, развевающемся на ветру, она шагнула в воду. По-прежнему прижимая к себе малютку Брига, она одной рукой перехватила безжизненное тело Бадди.
– Иди домой! – крикнула она Энди. – Скажи матери, чтобы вызвала «скорую помощь»! Зови людей! Быстрей!
Бледный как мел и напуганный до смерти, Энди понесся по берегу как пуля. Чейз рыдал, горько всхлипывая.
– Иди домой и суши одежду. Возьми ребенка и положи его в колыбель,– приказала Санни, вкладывая плачущего Брига в одеревеневшие от холода руки Чейза.
– Мама, прости, прости…
– Иди! Кому сказала!
– Бадди!
– Я сама позабочусь о Бадди! – в ярости крикнула Санни. В этот момент Чейз впервые заметил красные потеки у нее на ногах и что ночная сорочка, видная из-под халата, приклеилась к телу, и что ее губы стали какого-то пунцового, неестественного цвета.
– Ты вся в крови,– сказал он, и подбородок его задрожал, слезы с новой силой покати лись из глаз.
– Иди же! – повторила она сурово.
Лицо Бадди, лежащего на берегу, приобрело голубоватый оттенок, глаза были открыты и неподвижны. Я убил его! Я убил своего брата! Чейз испугался, как никогда прежде. Мать склонилась над Бадди, словно хотела поцеловать его в губы, и несколько секунд что есть силы дула ему в рот, затем надавила обеими руками на его маленькую грудь. Потом подняла глаза – они были неестественно спокойными.
– Чейз, помоги мне. Отнеси Брига в дом и сходи на лесопилку, в контору. Скажи управляющему, чтобы отпустил папу домой. Это срочно. Или попроси его сказать Рексу Бьюкенену, что у Маккензи в доме несчастье.
– К-кому?– переспросил Чейз, заикаясь от волнения.
– Управляющему лесопилки. Иди!
Она снова склонилась над Бадди, дуя в его маленький ротик, а Чейз бросился бегом к фургону, спотыкаясь, прижимая ребенка к мокрой груди.
Он убил Бадди. Он знал это. Все равно, что застрелил его из папиного охотничьего ружья. Чейз поднял взор к серым небесам и решил, что Бог покарал его. Ведь миссис Спирс внушала ему каждый день, что Бог наказывает плохих мальчиков, которые не слушают старших, а сегодня Чейз нарушил материнский запрет и тем самым прогневил Бога. Как пить дать прогневил!
Чейз больше никогда не видел Бадди. Мама объяснила ему, что Бадди в больнице и когда-нибудь вернется домой. Но он так и не вернулся. Однако Чейз привык думать, что братик не умер, по крайней мере, ему не было известно о его смерти. Он не был на похоронах, и мать ни разу не водила его на кладбище. Когда он спрашивал о Бадди, Санни рассеянно отвечала, что брату хорошо и о нем заботятся.
С годами Чейзу стало казаться, что Бадди, возможно, действительно жив, но парализован или сильно искалечен и не в состоянии сам заботиться о себе, поэтому он находится в каком-то медицинском учреждении. Но чувство вины не покидало Чейза. Поэтому ни в семнадцать, ни в двадцать четыре года он никуда не уехал. Он чувствовал свой неизбывный долг перед матерью. Случай с Бадди изменил климат в маленькой семье, и Фрэнк Маккензи, который так и не смог примириться с потерей сына и депрессией жены, стал тяготиться домом, а однажды, уехав на заработки, так больше и не вернулся.
Он оставил семье маленький клочок земли с автофургоном, служившим им домом, разбитый старый автомобиль и кипу больничных счетов, которые Санни не в состоянии была оплатить. Годами в городе шли разговоры о том, что Брига и Чейза следует забрать у матери, которой явно не по средствам содержать их. Состоятельные люди и представители общественности посещали семью ежемесячно, проверяя условия жизни детей, но реальной помощи поступало совсем немного.
Чейз и Бриг выросли в сознании, что в любую минуту их могут оторвать от матери. Они слышали все эти пересуды. Мол, Санни оказалась не на высоте положения и потеряла ребенка по собственной неосмотрительности, да вдобавок муж ушел от нее – видно, из-за слухов о ее неверности; и, что хуже всего, она не в состоянии содержать себя и детей.
В семь лет Чейз начал продавать газеты, а его мать зарабатывала тем, что читала судьбу по линиям на ладони.
Он и Бриг ходили в школу в потрепанных куртках и разбитых ботинках. Быть бедным не позор, часто говорила мать, но быть грязным непростительно. Поэтому их старенькие брючки и пиджаки были всегда отутюжены, заштопанные на локтях рубашки накрахмалены, ботинки не по размеру тщательно начищены.
Санни делала все что могла, чтобы прокормить детей, и Чейз, возможно из-за чувства вины за Бадди, всегда оставался при ней. Это защищало ее от злых языков лучше всего. Но он не мог защитить ее от нее самой и от надвигавшегося безумия, признаки которого, как ему казалось, усиливались с каждым днем…
Сейчас, стянув с рук перчатки, Чейз стер пот со лба и отмахнулся от осы. Он не любил вспоминать. Воспоминания угнетали его.
Он услышал звук мотора старого «Кадиллака» и отставил тачку в сторону, чтобы мать могла проехать по дорожке, где он только что уложил гравий. Сын помахал ей рукой, она улыбнулась в ответ и затормозила возле навеса, который Чейз с Бригом построили для машины. «Кадиллак» был длинный, серебристого цвета, у заднего окна лежала искусственная кошка. Ее глаза вспыхивали при каждом сигнале поворота, и Санни обожала ее. При виде кошки Чейз слегка поежился. Его мать – любимая мишень для всех городских сплетников…
И Бриг еще удивляется, почему он завидует Бьюкененам!..
Глава 7
Рекс Бьюкенен искренне верил в Бога. Он верил в ад и рай и в то, что человек непременно будет наказан, если не старается творить добро, пребывая на земле. Он был воспитан в католичестве, и несмотря на то, что в христианской общине Просперити католики составляли меньшинство, крепко держался за ту веру, которую впитал с детства в престижной иезуитской школе на востоке.
Рекс всегда старался жить по совести. Как и прочие смертные, он много раз поддавался соблазну, но всякий раз старался искупить свою вину, каялся в грехах, жертвовал немало денег церкви и мучился угрызениями совести чаще, чем большинство людей его круга, уверенных в своей непогрешимости.
Он никогда не подвергал сомнению Слово Божье. Никогда не колебался в своей вере. Никогда не удивлялся существованию соблазна – порождению дьявола. Рекс Бьюкенен старался всегда быть справедливым и добродетельным здесь, на земле, чтобы апостол Петр открыл перед ним сияющие врата рая, когда наступит его время.
Но он был, в конце концов, таким же человеком, как и прочие смертные, и не всегда оказывался на высоте положения. Поэтому совесть его никогда не знала покоя.
Он налил себе полстакана бренди и залпом осушил его. Его филантропия была важна в глазах не только Господа, но и общины. Хорошо, что местные жители, работавшие на него, знали о том, что он заботится о своих менее удачливых собратьях, но иногда участие и сочувствие к беднякам приносило ему немало беспокойства.
Именно так было в случае с Бригом Маккензи. Ничего хорошего этот парень, разумеется, собой не представлял, но Рекс считал, что судьба не давала Бригу ни малейшего шанса. В ту самую неделю, когда он родился, его брат утонул в быстрых водах реки Бродячей собаки, а потом его отец предательски бросил семью в трудную минуту. Санни Маккензи осталась без средств к существованию. Красивая, не верящая в Бога Санни. Удивительно, как она еще выжила. Казалось, ее не пугал ни гнев Всевышнего, ни козни дьявола, когда она раскладывала на столе карты Таро или старалась прочитать своими чувствительными пальцами судьбу человека по линиям на его ладони.
В течение многих лет жители Просперити всеми способами старались вынудить ее уехать из города. В старый фургон, служившей ей домом, стреляли, а вывеска о занятиях хиромантией была попросту изрешечена пулями. Однажды кто-то положил дохлую кошку на ее почтовый ящик. Над мальчиками постоянно издевались в школе.
Но Санни была гордая женщина и не собиралась никому уступать. Даже когда Спирс лично явился к ней в дом, чтобы доказать ей, что она ступила на путь зла, Санни невозмутимо выслушала его и продолжала свои занятия хиромантией. Этот Спирс тоже был всего лишь слабым человеком. То почтение, которым паства окружала этого священника, убедили его в собственной непогрешимости. Он, должно быть, считал себя кем-то вроде святого. Не случайно он утверждал, что беседует напрямую с самим Господом Богом. И прихожане безоговорочно верили ему…
Рекс фыркнул. Наливая себе новую порцию бренди, он размышлял о причинах, заставивших Санни остаться в округе. Ответ был известен только ему одному. И обременял его словно воз кирпичей, но Рекс за прошедшие годы уже привык к этому тяжкому грузу…
Сделав еще один глоток бренди, Рекс почувствовал в желудке знакомое приятное тепло. Скоро тепло проникнет и в кровь. Ему нравилось это ощущение, тихий внутренний гул, с которым кровь приливала к щекам. Он не хотел считать и не считал спиртное одним из видов дьявольского искушения.
Маленькими глотками он тянул вторую порцию. Бьюкенен не собирался напиваться, потому что, стоило ему выпить слишком много, как он утрачивал способность разумно мыслить и тогда демоны одолевали его, брали вверх над его разумом. Скверные вещи случаются с людьми в состоянии опьянения. Рекс был осторожен, контролируя дозу спиртного, словно исполнял боевой танец перед сатаной, приглашая его подойти поближе, но в конце концов захлопывал дверь перед его отвратительной мордой в тот самый момент, когда закрывал бутылку.
Дена уехала в город, работники заняты делом, и Рекс считал, что он один во всем доме. Сделав еще несколько глотков, он прошел через основной коридор и направился в комнату Энджи, его любимицы в этом огромном, чудовищном доме – доме, построенном им для Лукреции. Его сердце заныло, когда он, помедлив у двери, широко распахнул ее.
Он вдруг испытал чувство вины, словно мальчик, украдкой подсматривающий за купающимися женщинами. Густой запах духов заставил его подойти к туалетному столику Энджи. Множество стеклянных флаконов и баночек с парфюмерией на ее туалетном столике напомнили ему о ее матери. Почти все в Энджи напоминало о Лукреции. Он взглянул на портрет, портрет его любимой Лукреции с Энджи на коленях. У него в горле вдруг встал комок, когда он вгляделся в черты лица своей покойной красавицы жены.
Он влюбился с первого взгляда, едва увидел ее, робкую дебютантку, на рождественском вечере в клубе округа Беверли. Ей было шестнадцать, а ему уже около тридцати. Он преследовал ее так страстно, горячо и неотступно, что это казалось почти непристойным, и женился на ней через два дня после того, как ей исполнилось восемнадцать. Родители Лукреции были довольны – Рекс Бьюкенен был завидным женихом, хотя в те времена о деньгах не говорили столь откровенно, как сейчас.
Закрыв глаза, с чуть подрагивающими губами, Рекс вспоминал их медовый месяц. Он не хотел, чтобы она переодевалась в ночную сорочку, купленную для брачной ночи, и настоял, чтобы она осталась в подвенечном платье. Он довольно много выпил на свадьбе, да еще бутылку шампанского здесь, в отеле, и, когда наступил предел его терпения, он медленно вынул шпильки из ее волос, и черные локоны упали на белоснежное одеяние. Рекс знал, уже тогда знал, что так близко к раю не будет никогда в жизни. Он бережно поднял ее на руки и отнес на кровать. Бисер на ее платье отражал блеск огня, горевшего в мраморном камине. Ее глаза, взволнованные и невинные, стали огромными, когда он стянул с нее платье до пояса, и, все еще оставаясь во фраке, стал ласкать ее пышные груди, целуя их, сжимая пальцами большие темные соски, которые возбуждали его безмерно, заставляя буквально плавиться от вожделения. Она попыталась отвечать на его ласки, но была очень неловкой: никогда прежде ни один мужчина так ее не касался. Желание пульсировало в его крови, делая безумным и заставляя не замечать ее испуга. После почти двух лет воздержания и мучительно-сладких фантазий по ночам он не мог ждать ни секунды дольше.
– Рекс, – воскликнула она, когда он повел себя несколько грубее, чем намеревался. – Рекс, нет! Что ты делаешь?
Алкоголь еще кружил ему голову, и он резко вздернул вверх пышные кружева ее свадебного платья и быстро расстегнул молнию своих брюк. Его член, ставший огромным, затвердел, словно камень.
–Я делаю тебя своей женой, – прошептал он.
Она бросила единственный взгляд на его член и с отвращением отодвинулась.
– О, нет, Рекс, пожалуйста, подожди…
– Я ждал слишком долго, Лукреция.
Зарычав от удовольствия, как зверь, он повалил ее и резким движением вошел в нее. Она казалась зажатой и сухой, но ведь она была девственницей, а он не мог остановиться. Он слишком долго терпел, а теперь в его крови горел пожар и страсть пульсировала в мозгу.
– Рекс, прошу тебя, остановись!..– крикнула она и попыталась выскользнуть из-под него, но он удерживал ее всем весом своего тела. Накрыв своим ртом ее губы, он втиснул свой язык между ее зубами, заставив замолчать.
Он вошел глубже, почувствовал, что она сдалась, и сквозь алкогольный туман услышал, как она завизжала от боли… Но она должна пройти через это. Девственницы всегда бывают сначала сухими и зажатыми.
– Не-нет! – кричала Лукреция, но он уже не мог контролировать себя и двигался, проникая все глубже, прижимая ее извивающееся тело к своему. Ему не раз приходилось иметь дело с девственницами, и он знал, что она скоро обмякнет, ее соки изольются, и она станет задыхаться от страсти, сама прося его о продолжении, выгибаться дугой, чтобы слиться с ним полнее, царапать его ягодицы ноготками, покрытыми лаком. Она сама захочет его, лаская и пробуя на вкус мужское тело. Ничего запретного не останется между ними.
О, это райское блаженство! Сотня диких лошадей галопом пронеслась в его сознании, и хотя он старался задержать этот момент, но, нырнув глубоко в ее сухой и узкий колодец, излился в нее.
Покрытый потом, тяжело дыша, он обрушился на нее сверху, почти бесчувственный от восторга, расплющив ее груди своей тяжестью, Уверенный, что будет иметь ее снова и снова, точно жеребец, стремящийся оплодотворить течную кобылу. Он возьмет ее спереди, сзади, в ванной, на полу – всеми способами и везде, где только можно вообразить. Она заставит его забыть всех остальных женщин в мире – чувственная, горячая, готовая заниматься с ним любовью в любое время суток.
Когда наконец его дыхание немного успокоилось, он почувствовал, что фрак прилип к телу. Он поднял голову, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась, в ее глазах блеснули слезы.
– Ты животное! – прошипела она.– Дубина, болван, урод! – Она оттолкнула его от себя и скатилась с постели. Ее тугие, налитые груди поднимались и опускались в ярости, и она пыталась натянуть на них лиф платья, прикрываясь, стыдясь своей наготы. Подвенечный наряд был в пятнах крови, и выражение откровенной ненависти исказило ее юные черты.
– Не смей больше прикасаться ко мне,– хрипло прошептала она, вздернув подбородок. Глаза ее горели возмущением, и она еле сдерживала слезы. – Не смей вести себя со мной, как грязное, отвратительное животное!
Он не поверил своим ушам и потянулся к ней.
– Лукреция, нет. Я люблю тебя.
Отступив назад, к горящему камину, она задрожала от омерзения.
– Оставь меня, Рекс. Я не хочу быть твоей девкой.
Он был смущен и напуган.
– Нет, Лукреция, о чем ты. Я твой муж. Ты моя жена.
– Тогда относись ко мне с уважением! То, что произошло, было…– Ее красивые пухлые губы брезгливо искривились.– Было так… вульгарно и мерзко. Гадость! Мама говорила, что произойдет что-то подобное, что мне придется терпеть боль и тяжелое дыхание на своем теле, что это мой долг, но я думала… я думала, что ты уважаешь меня и не посмеешь обращаться со мной как с грязной потаскушкой!
– О нет, Лукреция, нет. Видит Бог, мне очень жаль…
Что, собственно, произошло? Почему она ведет себя таким образом? Разве ей не понравилось заниматься с ним любовью?..
– Ты использовал меня! Использовал мое тело, словно какой-то грязный сосуд! – Ее плечи сотрясались от рыданий, и она смотрела на него с таким отвращением, что этот взгляд как стрела пронзил его сердце.
– Ты знала, что это должно случиться,– промолвил он в смущении. Что с ней? Возможно она фригидна. Если только она вновь позволит, он будет более нежен, он убедится, что она тоже готова к сближению.
– Я думала, все будет как-то иначе, мы сблизимся, как двое любящих друг друга людей, а не будем просто… трахаться…– Он выговорила это слово так, точно это был что-то омерзительное на вкус. Глаза ее округлились, голос дрожал. – Это совсем не одно и то же…
– О, милая…– Он поднялся с постели в смятом фраке, с расстегнутыми брюками направился к ней.– Прости меня, я должен был действовать более бережно. Вернемся в постель, я обещаю, что теперь все будет иначе…
– Никогда больше не прикасайся ко мне Рекс Бьюкенен! – Теперь ее охватил настоящий ужас, заставив потянуться за кочергой. – Если ты попытаешься снова изнасиловать, тогда клянусь, я убью тебя!
– О Боже, Лукреция, я не хотел…
Она размахивала кочергой перед самым его носом.
– И не поминай имя Господа всуе. Вообще не произноси его в этом ужасном месте. Я буду твоей женой, Рекс, потому что принесла клятву. Над нами был совершен обряд, который я чту. Но я не помню, чтобы в Писаний было сказано, что я должна вести себя как дешевая шлюха и потакать твоим мерзкие домогательствам!
– Мерзким? Нет, Лукреция, ты не поняла. Я хотел…
– Я все поняла. Ты женился на мне, чтобы опрокидывать меня на спину, раздвигать мои ноги и рычать, и храпеть на мне, как… как один из твоих породистых жеребцов, оплодотворяющий кобылу!..
Это было какое-то безумие. Он пытался успокоить ее, сказать, что совершил ошибку, что он больше не будет таким неуклюжим грубияном, что он постарается доставить ей удовольствие. Но, когда он попытался приблизиться, она в панике стала отступать назад, пока ее плечи не коснулись камина и подол ее длинного подвенечного платья не коснулся тлеющих углей. Огонь вспыхнул с отвратительным шипением, и язычки пламени словно воры, карабкаясь вверх по ее наряду, жадно пожирали прозрачную материю…
На мгновение, будто она превратилась в какое-то неземное создание, окруженное сияющей аурой, силуэт Лукреции четко обрисовался на фоне камина. В горящем белом платье, она казалась видением, сошедшим с небес, хотя закричала так, словно оказалась в аду.
Рекс метнулся к ней и, повалив на пол, Упал сверху, стараясь сбить пламя и затушить огонь, в ужасе она вцепилась в него, сотрясаясь от рыданий. Рекс действовал решительно, отнес ее в ванную комнату, снял с нее обгоревшее платье и посадил в ванну, наполнив ее холодной водой. Ожоги на ее ногах и у него на руках были незначительны, но когда она, дрожа, сидела голая в ванне, выполненной в форме сердца, и смотрела на неге темными, полными животного страха глазами он понял, что его приближение к раю было коротким и закончилось навеки. Ее взгляд застыл на почерневшем, запятнанном кровью подвенечном платье.
– Я вызову врача,– испуганно сказа Рекс.
– Нет! – Она прикрыла груди ладонями и стыдливо сжалась.
Боже, как она была красива! Само совершенство. Он возжелал ее снова, несмотря на все, что они только что пережили.
– Но ты же обожглась… И вообще, я…
– Никто не должен знать об этом, Рекс. Обещай мне, что, пока я жива, мы будем играть роль самой счастливой пары, когда-либо жившей на земле.
Раздался громкий стук в дверь их номера.
– Эй, у вас все в порядке?– прокричал грубый мужской голос.
Рекс затаил дыхание.
– Я не знаю…
– Обещай мне! – Лукреция схватила его за руку, оставив грудь на секунду обнаженной и ее соски, казалось, поплыли по воде, как бутоны роз.
Он ни в чем не мог отказать ей, чувствуя каким колоссальным грузом вина легла на его плечи. Из-за него она получила такую глубокую душевную травму. Он думал только о себе, и не кто иной, как он сам был виноват в том, что она, возможно, больше никогда не ляжет с ним в одну постель.
– Лукреция, пожалуйста, послушай…
– Обещай мне, Рекс Бьюкенен, что никто никогда не узнает, что ты сделал со мной!
– Эй, у вас все в порядке? – снова закричал человек за дверью. Потом голос его звучал приглушенно, он явно обращался к кому-то: – Возможно, надо взломать дверь или позвать управляющего…
Рекс с трудом сглотнул.
– Все в порядке! – прокричал он ожидаемую от него ложь.– Оставьте нас в покое!
– Вы уверены? – Судя по голосу, человек за дверью не был убежден в этом.– Я слышал крики.
– Все прекрасно, не беспокойтесь, – крикнула Лукреция удивительно ровным голосом, – у нас медовый месяц.
– Боже мой! Извините,– произнес голос ужасом и изумлением.
– Не беспокойтесь,– добавил Рекс.
– О, Господи, простите, что потревожил вас.
В комнате воцарилась тишина.
– Обещай мне,– повторила она с беспощадной твердостью в голосе.
Рекс Бьюкенен не плакал с детства, но слезы внезапно затуманили его взор, и он почти не видел, как она сжалась, словно навек отрешась от него.
– Хорошо, Лукреция. Я обещаю,– произнес он тихо. Слова его казались пустыми и мертвыми.
Деррик был зачат в их первую брачную ночь. Рекс не касался жены во время ее беременности, но позднее он настоял на своих супружеских правах, и она сдалась, лежа под ним холодная, точно камень, не прикасаясь к нему, не целуя, только исполняя свой тяжкий долг, как ей внушила мать. Он чувствовал себя последним дураком, раздвигая ее бедра, тщетно пытаясь разжечь ее страсть и видя, как выражение ее лица из холодно-безразличного становится откровенно брезгливым, когда он целует ее груди, прикасается языком к ее пупку. Однажды, раскрепощенный алкоголем, он пытался заставить ее коснуться рукой своего возбужденного члена, а потом даже взять его в рот.
– Ну же,– настаивал он, погружая пальцы в ароматные волны ее волос и стараясь убедить ее подарить ему наслаждение.– В этом нет ничего дурного.
– Я в жизни не видела ничего более отвратительного…
– Я же твой муж!
– Да, но я не хочу быть твоей девкой. Найди себе кого-нибудь другого.
– Можно подумать, что ты не возражаешь.
– Я не возражаю? – Она на мгновение откинулась на подушки, словно готовая выполнить его просьбу. Но вместо ласки она неожиданно плюнула в его сторону, полностью выразив свое презрение.– Я беременна, ты, извращенец!
Пораженный и смущенный, он все-таки испытал чувство радости, заставившее его забыть гнев. Слезы заблестели у него на глазах.
– Хорошо, Лукреция,– сказал он,– очень хорошо.
– Я хочу сделать аборт!
– Что? Нет, не смей и думать об этом.
– Я именно об этом и думаю, Рекс. Я не хочу второго ребенка. У тебя есть сын. Тебе не нужен второй.
– Но это же непростительный грех…
Только это и остановило ее. У нее в глазах появилось страдальческое выражение, и она вскочила с постели. Лукреция тоже была воспитана в лоне католической церкви, свято верила в ее учение и знала, что погубить жизнь, Даже совсем хрупкую, которая не сможет существовать сама по себе, было смертным грехом.
– Хорошо,– сказала она, схватив лежащий на краю кровати халат и быстро накидывая его на себя,– но это будет последний!
– Крошка, послушай меня…
– Не надо,– отрезала она. Спина ее была прямой и непреклонной, когда она завязывала пояс вокруг своей прекрасной, стройной талии.– Этот ребенок родится, но других больше не будет!
– Я не могу обещать…
Она резко обернулась, глядя на него с яростью.
– Безусловно, можешь. Ты перейдешь в другую комнату и оставишь меня в покое. Навсегда!
Он чувствовал себя так, будто его ударили ногой в пах.
– Это противоестественно. Ты моя жена.
– Для меня вполне естественно!
– Лукреция, прошу тебя…
– Я уже говорила с доктором Уильямсом, поэтому теперь решать тебе. Если ты хочешь этого ребенка, прекрасно, но тогда обещай оставить меня в покое. Если нет, я сделаю то, что намеревалась.
– Как ты можешь! – Теперь уже в нем шевельнулась неприязнь к ней.
– Этот ребенок нужен тебе, Рекс! – Она дернула плечом.
Его вера боролась с желанием, и в конце концов вера победила. Он переселился в другую комнату, в дальнем конце коридора. Лукреция заказала новый замок на дверь спальни и, верная своему слову, родила Энджелу ровно семь месяцев спустя. С того дня как в мир явился этот ребенок, Рекс ни разу не постучал в дверь спальни своей жены.
Он нашел утешение у других женщин, как это бывало до встречи с нею, проклинал собственную слабость и делал большие пожертвования церкви, надеясь, что эти взносы и филантропия снимут с него часть вины. И чем больше фондов он возглавлял, чем больше занимался благотворительностью, тем больше от него требовали.
Всю свою супружескую жизнь он был неверным мужем. Хотел бы быть верным, но он был здоровым, полноценным мужчиной и ему нужен был секс. Которого его лишила жена. И который ему давали любовницы. Особенно одна из них. Связь с ней длилась почти двадцать лет. И он посещал ее до сих пор.
Теперь, еще раз взглянув на портрет Лукреции, Рекс моргнул и отвел глаза. Господи, как ему не хватает ее! Она была единственной женщиной, не склонившейся перед ним, единственной, которая бросила ему вызов, единственной, которая отказала ему. И Энджи похожа на нее. Это проклятие, это бремя страстей он был осужден нести до конца своей жизни.
– Бриг не упускал Реммингтона,– сказала Кэссиди, встретив отца в коридоре у лестницы. Рекс нес в одной руке чемодан, а снятый пиджак был перекинут через другую руку.
– Если он не упустил лошадь, тогда кто же? Ты? – Он скептически поднял бровь.
– Да,– сказала она со вздохом. И, нервно теребя пуговицу на рубашке, добавила: – Я просто взбесилась, потому что никто не позволял мне ездить на моей лошади, и поэтому вчера вечером тайком вывела Реммингтона из стойла, доскакала до старой лесопилки возле пересохшего пруда, но тут он меня сбросил и убежал. Бриг разыскал меня и отослал домой – на своей лошади, а сам отправился на поиски Реммингтона.– Она говорила сбивчиво, торопясь закончить, боясь, что отец в ярости пристрелит Брига, а этого она не могла допустить.– Я знаю, что мне не следовало действовать за твоей спиной, – сказала она тоном искреннего раскаяния, – но правда, папа, я устала ждать…
– Я надеюсь, ты говоришь это не для того, чтобы защитить его? – сказал он, слегка нахмурясь, и Кэссиди пожалела, что не может вытереть внезапно вспотевшие ладони о задние карманы джинсов.
– С какой стати? – Сердце ее учащенно билось. Она любила Брига Маккензи и хотя на этот раз не лгала, но готова была солгать ради него. Однако ей удалось совладать с собой, и у нее на лице не отразилось ничего.
– Я не знаю, но кажется, твоя мать думает, что ты увлеклась этим парнем.
– Он всего лишь один из работников ранчо, не более того! – ответила Кэссиди, зная, что должна хранить свою тайну, и ненавидя себя за нотку превосходства в голосе. Для нее Бриг был больше, чем просто работник. Гораздо, гораздо больше.
– Работник, против общества которого ты не возражаешь,– неожиданно раздался голос Энджи. Видимо, она слышала разговор Кэссиди с отцом от начала до конца. Старшая сестра стремительно спускалась по лестнице. На ней была короткая белая юбка и черная блузка с глубоким вырезом. Склонив голову, она поправила в ухе одну из золотых серег.
– Он объезжает моего коня,– резонно возразила Кэссиди.
– Да-да, конечно.– Энджи улыбнулась довольно многозначительно. Она порылась в сумочке, достала солнечные очки, и Кэссиди постаралась никак не отреагировать на то, что лицо ее отца просветлело. Это происходило всякий раз, стоило Энджи оказаться рядом. Тогда выражение его лица становилось таким же, как в церкви перед статуей Пресвятой Девы.
Встав на цыпочки, Энджи прикоснулась губами к его щеке.
– Куда собралась? – спросил он.
– Фелисити и я едем в Портленд. Надо купить какую-нибудь обновку для пикника у Колдуэллов, – беззаботно ответила Энджи, ослепительно улыбаясь. – У нас есть кредитные карточки, почему бы не съездить.
Рекс добродушно усмехнулся.
– Не хочешь прокатиться с нами, Кэсс? Могла бы тоже прикупить что-нибудь новенькое.
– Нет, спасибо.
Взгляд Энджи презрительно скользнул по стареньким джинсовым шортам сестры и хлопчатобумажной рубашке мужского покроя.
