Текст книги "Бремя страстей"
Автор книги: Лайза (Лиза) Джексон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)
– Какие к черту подозрения?– Деррик постарался изобразить искреннее удивление. – Фелисити все записывает. Ты же знаешь. Она сама работает в бухгалтерии…
Чейз поднял руку, словно хотел предупредить новые жалкие оправдания.
– Фелисити твоя жена. К тому же она не частая гостья на работе. Только когда в настроении…
– Ее отец один из наиболее влиятельных судей в этом паршивом штате.
– А моя мать гадала на картах. Что с того? Когда речь идет о выплате вознаграждения, какая разница, чем занимается старина Айра – сидит на лавочке или играет в гольф со своими приятелями?
– Вознаграждения?– Деррик пока не улавливал сути, однако по недоброму блеску в глазах Чейза догадывался, что здесь кроется какой-то подвох.
Чейз подался вперед:
– Именно. Тому подонку, который все это устроил.
– Что устроил?
– Пожар… как ты и заказывал.
– Ты спятил? С какой стати мне поджигать лесопилку?
– По-моему, причин предостаточно. Взять хотя бы страховку– именно такую версию выдвигали люди шерифа. Если бы лесопилка сгорела, ты получил бы более трех миллионов, верно?
– Она принесла бы куда больше, если бы работала!
– Да, но деревообрабатывающая промышленность в кризисе. К тому же закон ограничивает возможность разработки федеральных земель, а лесные угодья семейства Бьюкенен не безграничны. Мы ведь могли и продать лесозаготовки, чтобы избежать риска.
Ерунда! – пробовал возразить Деррик. А может, ты просто хотел отомстить? Кому. Самому себе? Ты рехнулся, Чейз! – Мне! – Глаза Чейза были холодны как лед.– Ты никогда не скрывал, что ненавидишь мою семью – меня, Брига; тебе не нравилось, что я женился на твоей сестре; у тебя не вызывало восторга то обстоятельство, что я работаю у твоего отца. И теперь, когда я приобрел кое-какой вес, ты решил, что от меня пора избавиться.
Деррик нервно поерзал на диване, затем извлек из кармана пиджака пачку «Мальборо».
– Брось, Чейз. Если бы я хотел тебя убить – да еще и нанял бы для этой цели убийцу, – разве я стал бы для этого поджигать лесопилку. Тебя бы убрали так, что никто бы ничего и не заметил, да и лесопилка осталась бы при мне.
– Но без денег.
– Ты и впрямь псих. Должно быть, это у вас семейное. Кстати, твою мамашу до сих пор не нашли? – Деррик щелкнул зажигалкой, прикурил и глубоко затянулся. Что означает неожиданный демарш, предпринятый Чейзом? Больно уж не похоже это на осторожного Чейза, который скорее будет лизать тебе зад, чем попрет напролом.
– Моя мать не имеет к нам никакого отношения.
– Неужели? Сколько лет она путалась с моим отцом. Мы имеем на'двоих братца-идиота, ты женат на единственной сестре, которая у меня осталась, а ты говоришь, не имеет отношения! Я надеюсь, что ее в конце концов найдут и снова упекут в сумасшедший дом.
– Я бы на твоем месте особо не обольщался.– Глаза Чейза зловеще блеснули, словно он знал какую-то страшную тайну.– Ее найдут только тогда, когда она сама того пожелает.
Деррику стало не по себе: уж не унаследовал ли Чейз от Санни ее способность к ясновидению, телепатии– или что там у нее было? Проклятье! Вдруг и Уилли такой же? Впрочем, будь тот хоть капельку ясновидящим, то давно наслал бы на него порчу или еще что-нибудь в том же роде,– столько раз он бывал жесток с этим слабоумным. И все равно Деррик чувствовал себя не в своей тарелке. Его мутило от одной мысли об этой проклятой семейке – продукте кровосмешения.
– Полагаю, тебе следует побыстрее вернуть деньги,– прервал его размышления Чейз.– В противном случае у полиции могут возникнуть подозрения. Кстати, Уилсон еще не знает, что той ночью ты тоже был на лесопилке?
– Я? Вон ты куда хватил! У меня есть алиби.
– Знаю – твоя жена. – Чейз бросил на стол ручку. – Но я своими глазами видел тебя там. Приблизительно за полчаса до того, как там рвануло…
– Меня там не было! – Чувствуя, как пот градом катится по спине, Деррик постарался придать голосу как можно больше убедительности – ведь он соблюдал осторожность, его никто не мог видеть, к тому же это было задолго до взрыва.
– Был, был. Я не стал говорить об этом нашему другу Т. Джону Уилсону по одной простой причине: хотел собрать улики против тебя, а потом встретиться с глазу на глаз, чтобы сообщить: если к тебе постучится полиция, знай – это я направил ее.
У Деррика перехватило дыхание. Он судорожно затянулся, но это не принесло ему облегчения.
– Ты все подстроил,– пробормотал он.
– Ты сам все подстроил.
– Черта с два! Я стану все отрицать. У меня железное алиби.
– Да неужели?– Чейз недоверчиво вскинул брови. – Думаешь, твоя жена готова стоять за тебя до конца? В знак признательности за твое хорошее к ней отношение?
Во рту у Деррика пересохло – до него наконец дошло, что теперь ему не отвертеться.
Этот мерзавец хочет представить дело так, что он, Деррик, устроил пожар! Мало того, что поймал его на сокрытии доходов, хочет повесить на него еще и поджог.
– Не пройдет, Маккензи! – запальчиво возразил он, призвав на помощь все свое умение блефовать, столько раз выручавшее его в трудных ситуациях. Хочешь раздавить врага– найди верный тон. Это правило в большинстве случаев срабатывало. Но Чейз не принадлежал в большинству. – Только попробуй встать у меня на пути – я тебе хребет переломаю!
– Меня уже не запугаешь!
– Нет? А ты пораскинь мозгами, Маккензи! – Деррик вынул изо рта сигарету и сунул ее в цветочный горшок.– Может, тебе и наплевать на себя самого; может, тебе вообще на все наплевать – но этого нельзя сказать о Кэс-сиди или твоей матери. Они-то как раз весьма, скажем, уязвимы. Удобные мишени.
Чейз, точно забыв о травмах, в мгновение ока оказался возле Деррика, навалился на него и припер к спинке дивана.
– А теперь подумай ты! – прорычал он; Рука в гипсе немилосердно давила на горло шурина. – Хорошенько подумай! – Под тяжестью навалившегося на него тела у Деррика глаза полезли на лоб; он чувствовал на лице горячее дыхание Чейза, видел перед собой его горящий взгляд.– Попробуй что-нибудь сделать, Бьюкенен, и – клянусь! – ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Обещаю!
– А ну-ка полегче, приятель.– Деррик вдруг вспомнил, что Чейз не более чем инвалид, что он без костыля и передвигаться-то толком не в состоянии. Откуда же этот леденящий душу страх, от которого кровь стынет в его жилах?.. Он что было сил отпихнул Чейза, пнув его ботинком по больной ноге.
Лицо Чейза стало белым как мел – внезапная боль пронзила тело. Поделом!
– Не пытайся мне угрожать, Маккензи! Не забывай – ты всего лишь безродный подонок. Мне известно, из какой грязи ты вылез! Чтобы хоть чего-то достичь в жизни, ты лез из кожи вон, много улыбался и облизал столько задниц, что и не сосчитать. Но как был плебеем, так им и остался – даром что напялил кожаный пиджак, за который, небось, отвалил больше, чем твоя мамаша заработала за все те годы, что служила подстилкой моему отцу!
Чейз бросился вперед, стараясь схватить Деррика за горло, но тот, увернувшись, подставил ему подножку, и он врезался головой в стену.
– Маккензи, ты слязняк! Жалкий слизняк! – прорычал Деррик и для вящей убедительности смачно плюнул Чейзу в лицо.
Кэссиди почти весь день без устали работала. Так продолжалось недели две. Пока Чейз был на процедурах или в конторе, она работала для «Тайме».
Они с Чейзом находились в состоянии шаткого перемирия – прошлое по-прежнему стояло между ними, будущее же представлялось весьма туманным. О физической близости не могло быть и речи. После той утренней сцены возле бассейна они боялись даже невзначай коснуться друг друга. Впрочем, между ними уже давно пролегла пропасть, еще до пожара. Каждый жил сам по себе, преследуя какие-то свои цели. Сейчас по крайней мере они хотя бы внешне походили на семью.
Дома они вели себя подчеркнуто вежливо, заново постигая науку доверять друг другу, хотя давалось им это с трудом и за внешним спокойствием таилось огромное внутреннее напряжение, чреватое очередным нервным срывом. Часто он украдкой наблюдал за ней или провожал ее настороженным взглядом, не подозревая, что ей ведомы все его ухищрения. А в отсутствие Кэссиди он рылся в ее столе – иоб этом она также догадывалась, с грустью констатируя, что он по-прежнему не доверяет ей.
Однако хуже всего ей было ночью. Мучило сознание того, что он рядом, что их разделяет всего лишь коридор, что скорее всего он так же, как и она, не спит, ворочаясь в постели. Как невыносимо терзаться желанием, вспоминать и притворяться! Перед семьей, перед людьми, друг перед другом…
– Ты правильно делаешь, что не сдаешься,– сказала Дена, заглянув к ней как-то утром. – Брак сложная штука.
– Это точно,– согласилась Кэссиди.
– У нас тоже все очень сложно,– удрученно покачала головой Дена.– Особенно после того, как твой отец признал Уилли своим сыном. Ты знаешь, что он отдал ему комнату наверху? Бывшую комнату Деррика. Ты не поверишь – я вся дрожу, когда остаюсь дома один на один с этим типом.
– Уилли совершенно безобиден, мама.
– Ты находишь? Ну не знаю! Помню, он все время увивался вокруг вас с Энджи, прятался в кустах, подглядывал. Одному Богу известно, что там было у него на уме, но несколько раз я заставала его за бассейном, в кустах рододендронов, глазевшим в окно Энджи. Может, он ждал, что она покажется в трусиках и лифчике? Все это так противно.– Поморщившись, Дена достала из сумочки золотой портсигар. – Подумать только – вы с ним сводные брат с сестрой. Это… это выше моего понимания. Это непристойно! – Она достала сигарету.– Похоже, все забывают о том, что Уилли присутствовал на обоих пожарах.
– Откуда ты знаешь?
Дена прикурила сигарету, затянулась и, сложив губы трубочкой, выпустила вверх струйку дыма.
– Это очевидно. На первом он точно был – помнишь, он еще опалил себе брови? Что касается второго, то всем известно, что Уилли нашел там бумажник, принадлежавший этому Маршаллу Болдуину. Полиция не нашла, а он нашел! Совершенно очевидно, что он оказался там раньше полиции.
– Уж не думаешь ли ты, что это он устроил оба пожара? Уилли слишком… слишком добросердечен, слишком мягок для этого. Надеюсь, ты не серьезно? – Кэссиди недоверчиво смотрела на мать.
– Куда как серьезно. И это не только мое мнение. Многие считают, что он вполне способен на такое. Обыкновенная пиромания. Дорогая, ты ведь не станешь возражать, что у него явно не все в порядке с головой. Он… просто ненормальный. Тот несчастный случай с ним, когда он тонул, настоящая трагедия. Я не настолько мстительна, чтобы думать, будто Бог покарал Санни за грехи, однако… Что ни говори, тот факт, что Уилли присутствовал на обоих пожарах, наводит на мысль о том, что это не просто совпадение, ведь так? Полагаю, твой отец образумится и отправит Уилли в специальное заведение, где он будет находиться в обществе себе подобных. Ему же самому там будет лучше. Он хотя бы перестанет чувствовать себя убогим и отверженным.
– Мама, он не отверженный. Он…
– Меня бросает в дрожь при одной мысли о нем! – Дена нервно теребила свое жемчужное ожерелье. – Только подумай, каково жить с ним под одной крышей. Мне неприятно это говорить, но пора принять решение. Это и мой дом тоже. Пора выбирать – или он, или я.
– Но мама…
У Дены дрожали губы. Пепел от сигареты упал на пол, но она и не заметила этого.
– Я просто не знаю, что делать! – В глазах Дены стояли слезы.– В последнее время твой отец ведет себя совершенно безрассудно!
– Успокойся. Все не так плохо…
– Плохо, Кэссиди, плохо,– срывающимся голосом произнесла Дена, пытаясь смахнуть слезы, чтобы не расплылась тушь. – Быть женой Рекса Бьюкенена – это крест. Только теперь я начинаю понимать, что заставило его обожаемую Лукрецию наложить на себя руки.
Глава 21
Т. Джон остановил машину перед «Морским окунем». Он сбился с ног, пытаясь выйти на след Санни Маккензи. Ему уже начинало казаться, что шансов найти ее у него не больше, чем встретить неопознанный летающий объект, про который талдычил старик Петер-сон, – что тот, мол, приземлился прямо у него на поле, сжег траву и до смерти перепугал его черных овец. Т. Джон подозревал, что Петер-сон чересчур налегает на домашнее, собственного приготовления зелье, утверждая, что это пиво. Наверняка какая-нибудь отрава.
Он потянулся, так что хрустнуло в плечах, и вышел из машины. В «Окуне» двое мальчишек, расположившись за игровыми автоматами, увлеченно гоняли на автомобилях. Еще один глазел на обложки разложенных на прилавках журналов с девочками. Женщина с ребенком на руках покупала подгузники – ребенок все время хныкал. Все как обычно.
Т. Джон улыбнулся продавщице Дори Ри-Дер, особе лет пятидесяти – с отечными ногами, бочкообразной фигурой и пережженными химией ярко-желтыми волосами.
Размазав по хлебу колбасный фарш, он попросил у нее горчицу.
–Я же тебе говорила, Т. Джон,– если хочешь чего-нибудь остренького, отправляйся к Берли, напротив.
Т. Джон хмыкнул. Это была расхожая шутка, поскольку «У Берли», местное заведение со стриптизом, пользовалось дурной славой, и сам же Уилсон приложил руку к тому, что на дверях его чаще всего висел замок.
Маринованный лук, немного овощей, горчица – вот и весь его ланч. Он купил бутылку кока-колы– поскольку пиво на работе он не употреблял, – пачку «Кэмела» и упаковку жевательной резинки.
– Бон апетит! – шутливо напутствовала его Дори, наблюдая, как он, пятясь, пытается открыть дверь.
– Того же и тебе.
На улице, щурясь от полуденного солнца, Т. Джон заметил, что возле заведения Берли околачивается несколько подростков, и подумал, что скоро ему, видно, снова придется применить санкции. А жаль. Берли был славным малым, исправно платил алименты трем своим бывшим женам и старался хоть сколько-нибудь разнообразить скучную жизнь их захолустья. Что с того, что девицы немного потрясут грудью и повиляют задницей? Посетителям не позволялось никаких вольностей, к тому же танцовщицы скрывали свои лица гримом и выступали под вымышленными именами. Берли лично следил за порядком и хорошо платил своим артисткам.
Однако несмотря на то, что Берли был движим самыми чистыми побуждениями, неприятности все же случались. Слишком много выпивки, обнаженные девицы, разношерстная публика – многие чуть что хватались за оружие; если добавить ко всему этому агрессивную безапелляционность проповедей преподобного Спирса, становилось понятно, почему предприятию Берли фатально не везло. Если не скандалили посетители, то роптали добропорядочные прихожане. Что до Т. Джона, то он считал, что Берли давно пора отступиться. Тот же, казалось, свято верил, что сам Всевышний наказал ему обеспечивать зрелищами местного обывателя.
Спирс мог сколько угодно изрыгать проклятия, стоя на паперти, устраивать марши протеста и предавать анафеме богохульников, но Т. Джон знал, что многие члены паствы преподобного, являясь простыми смертными, по утрам в воскресенье страдают похмельем после обильных возлияний накануне в обществе полуобнаженных девок…
Задумчиво жуя свой сандвич, Т. Джон огляделся по сторонам. Сегодня его меньше всего интересовало заведение Берли– вот уже почти два месяца он ломал голову над загадкой пожара на лесопилке Бьюкененов. За делом надзирал Флойд Доддс, он ждал результатов, надеясь, что если Т. Джон и не найдет истинного виновника, то по крайней мере выстави! кого-нибудь в качестве козла отпущения. Но Т. Джону пока порадовать его было нечем.
Сумасшедшую старуху и ту не смог разыскать. Эти мысли угнетали его. Проклятье! Санни всех обвела вокруг пальца. Даже собак. Полиция пустила по следу пару ищеек в лесу, в том месте, которое указали местные мальчишки,– они божились, что видели старую ведьму на поляне. Предварительно собакам дали понюхать ночную рубашку, которую нашли в заведении, куда Чейз поместил свою мамашу. Собаки словно обезумев принялись носиться кругами и отчаянно выть, но следа так и не взяли. Точно Санни растаяла в воздухе, как и положено ведьмам, к числу коих ее причисляла молва. Может, один из пришельцев, о которых грезил старик Петерсон, подхватил ее да и уволок к себе на другой край Вселенной? Т. Джон подозревал, что эта Санни Маккензи далеко не такая сумасшедшая. Просто намного хитрее всех тех, кто тщетно пытался найти ее.
В любом случае дело о поджоге и убийстве оставалось нераскрытым.
У всех было алиби. Старшие Бьюкенены отдыхали в Палм-Спрингс, Деррик и Фелисити находились дома с детьми. Санни – в своей психушке, а Уилли пьянствовал в городе. Его многие видели в заведении Берли. Только Кэссиди была дома одна; она утверждала, что весь вечер работала за компьютером.
Однако заподозрить ее было нелегко. И вовсе не потому, что весь ее облик располагал к доверию, убеждал сам себя Т. Джон, просто она действительно была не похожа на человека, который готов сжечь имущество собственного отца.
– Теряешь хватку, Уилсон,– пробормотал Т. Джон, дожевав сандвич.
Он вытер салфеткой рот, выбросил бумажную тарелку в переполненный мусорный бачок и сел в машину. Дело шло туго. Доддсу это не нравилось. Не нравилось это и Т. Джону.
С Аляски поступали все новые крохи информации о Маршалле Болдуине, и Уилсон пристально следил за каждым шагом Маккензи и Бьюкененов, надеясь, что они допустят какой-нибудь промах. Однако до сих пор все его усилия оказывались тщетными; не удалось ему и поймать кого-либо из семейства на очевидной лжи. Его люди прочесывали архивы местных больниц и клиник на предмет записей о какой-нибудь травме, возможно, полученной Бригом Маккензи в детстве, след от которой в виде шрама мог остаться на теле: казалось маловероятным, чтобы такой сорванец, как брат Чейза, ничего себе не сломал в детстве, чтобы ему не наложили в свое время парочку швов. Т. Джон хотел сравнить старые записи с результатами осмотра трупа Болдуина. Пока ничего обнадеживающего не подворачивалось– выходило, что болезни Брига сводились к переломанному носу да паре ссадин.
Чтоб их, про себя выругался Т. Джон.
Когда-то он завидовал богатым. Его отец, мелкий фермер, жил в вечном страхе лишиться своего клочка земли, мать работала с утра до ночи не покладая рук, и Т. Джон, старший из шестерых детей в семье, всегда думал, что деньги решают все. Теперь он не был в этом уверен. Чем больше он узнавал о семействе Бьюкенен со всеми их капиталами, тем больше убеждался, что в жизни не встречал столь несчастных людей.
Открыв пачку «Кэмела», Т. Джон машинально отметил, что с началом этого муторного дела к нему возвращается пристрастие к табаку; он прикурил и глубоко затянулся, с удовольствием ощутив, как легкие обволакивает дымом. Ничего, когда дело будет закрыто, можно будет снова бросить курить – дать легким передышку.
Кэссиди вошла в дом. Из комнаты Чейза доносился шум воды. Она представила, как Чейз пытается помыться, стараясь не замочить гипсовую повязку. Сколько раз она предлагала ему свою помощь, но он отказывался, не желая представать перед ней обнаженным, словно боялся, что совершит непоправимую ошибку, если восстановит с ней более близкие отношения.
Она бросила сумочку и ключи на столик в кухне и решительно пошла по коридору. В конце концов жена она ему или нет? Она имеет право смотреть на него и касаться его тела сколько ей вздумается. Она устала от глупой игры, от постоянного ощущения, что вторгается в его частную жизнь.
Кэссиди даже не потрудилась постучать – просто повернула ручку, втайне порадовавшись, что он оставил дверь незапертой. Ни секунды не колеблясь, вошла в комнату. В открытое окно дул теплый ветерок. Сквозь приоткрытую дверь в ванную было видно запотевшее от пара зеркало над раковиной. В душе хлестала вода, то и дело с глухим стуком падало мыло, и Чейз, поднимая его, всякий раз негромко ругался.
Ей наверняка влетит, когда он увидит ее. Плевать! Сердце ее бешено забилось, и она присела на краешек кровати. Его кровати. Которую он так упорно отказывался разделить с ней. Вдруг ее осенило– что если раздеться и нырнуть под одеяло; Чейз выйдет из ванной и увидит ее, нагую, готовую отдаться ему. Однако она тут же отбросила прочь эту шальную мысль. Неизвестно, как он отреагировал бы на подобную выходку.
Внезапно шум в ванной стих. Она сидела, затаив дыхание, словно завороженная, глядя на дверь и уже начиная раскаиваться в своем опрометчивом поступке, когда наконец в дверях появился Чейз. Вокруг его бедер было обернуто полотенце. От неожиданности он остановился, и она успела хорошенько разглядеть его влажные черные волосы, слегка закудрявившиеся над ушами, лоснящийся живот с рельефно очерченными тугими мышцами, завитки темных волос на широкой груди. И никаких повязок – он даже не предупредил ее, что именно в этот день с руки снимут гипс.
Кэссиди буквально пожирала его глазами, словно уже не чаяла увидеть мужа целым и невредимым: лишь мертвенная бледность и сухость освобожденной от гипса руки и все еще загипсованная нога напоминали о перенесенных им травмах.
– Какого черта тебе здесь нужно?
– Ничего. Просто жду тебя. – Она старалась казаться невозмутимой, но легкое придыхание выдавало ее волнение.– Ты не сказал, что идешь к врачу, что…
– Я думал, мы поняли друг друга. Эта комната закрыта для посещений…
– Я твоя жена, Чейз,– запальчиво отрезала она.– В этом доме нет замков и стальных решеток. Нет запоров и связки ключей. Нет пограничных полос между твоей и моей территорией. Мы живем здесь вместе!
– Последнее время мне казалось, что тебя не очень-то радовало это обстоятельство.
– А что если я изменила свое отношение? – У нее бешено колотилось сердце и какое-то шестое чувство подсказывало ей, что она – если хочет сохранить его – должна быть настойчивой. Иначе…
– Ну а если мое отношение осталось прежним?
Но она-то помнила, какой желанной была для него тогда, у бассейна. Он лжет. Она подошла к нему и, не отводя глаз, произнесла:
– Раньше тебя не приходилось уговаривать, Чейз. Никогда. Ты понимал меня с полуслова. Вспомни, каким нежным и ласковым ты был прежде, в первые годы…
– Я не желаю об этом слышать, – процедил он сквозь зубы.
– Неужели ты все забыл? – Это было давно.
– Не так уж и давно,– проронила она, пристально глядя ему в глаза.
Чейз тяжело вздохнул:
– Многое изменилось с тех пор.
– Нет, Чейз, это мы стали другими. Ты и я. Ты погряз в своей работе, а я – я просто закрыла на все глаза. И мы оба виноваты в том, что стали безразличны друг другу. Пришло время растопить наконец этот лед.
– Что, прямо сейчас? Здесь?..
– Да! – Кэссиди смотрела на него с вызовом; она стояла так близко, что достаточно протянуть руку и…– Думаю, пора.
– Я калека,– произнес он, и по лбу его пробежала тень.– Даже если ты забыла, то твой братец может напомнить.
– Ты не калека. Ты мой муж.– Сделав еще шаг, она почувствовала исходивший от него свежий запах мыла. – О, Чейз… – Закрыв глаза она положила ладонь на его плечо.
Чейз не пытался отстраниться.
– Просто обними меня,– прошептала она, вся подавшись вперед и ощутив, как он напрягся, словно желая отогнать от себя внезапное наваждение.
– Я не могу…
– Прошу тебя!
– Боже мой, Кэссиди, что ты творишь?
В следующее мгновение она почувствовала на спине его руки.
– Да, да! – бормотала она, осыпая поцелуями его шею. Он застонал и сомкнул объятия. Ей передалась его дрожь. Он наклонил голову и впился в ее губы жадным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание. Она почувствовала, что больше не в силах сдерживать желание, и, обвив руками его шею, прижалась к нему со всей нерастраченной страстью.
– Кэсс, подумай…
– Не думай ни о чем, Чейз. Дай волю чувствам,– прошептала она ему на ухо. Он целовал ее, а руки медленно скользили по шелковой блузке, пока не замерли на груди.
Она застонала и, еще крепче прижавшись к нему, стала покрывать поцелуями ее глаза, губы, шею. Блузка сползла, оголив плечо со спущенной бретелькой кружевного лифчика, и его шершавые ладони ласкали ее обнаженную грудь.
– Кэссиди, Кэссиди,– как сквозь сон, донеслось до нее.
Ей показалось, что он по-прежнему сомневается в ней, и еще крепче обняла его.
– Молчи. Просто люби меня.
Неожиданно он издал хриплый стон и толкнул ее на кровать – на свою кровать. Лицо его помрачнело.
– Я не могу! Не теперь…
Острое чувство разочарования и стыда охватило ее.
– Что происходит, Чейз?– с дрожью в голосе спросила она.– Скажи, почему ты избегаешь меня?..
Но он уже повернулся к ней спиной и стал надевать рубашку, злясь оттого, что не может попасть в рукава. Полотенце упало на пол, мелькнули голые ягодицы; Чейз молниеносно натянул трусы и стал возиться с джинсами – загипсованная нога никак не хотела сгибаться. Он едва не упал, чертыхнулся и, чтобы удержать равновесие, прислонился к стене.
– Тебе совсем необязательно одеваться.
– Не могу же я разгуливать по дому нагишом!
Он нащупал наконец застежку-молнию и остервенело рванул ее вверх.
– У меня кое-что есть для тебя,– вдруг заявил он.
– Что же? – равнодушно спросила она.
– Защита.
– Что за защита?
– Хорошая защита. От твоего семейства.
– От моего семейства? Ну выкладывай. Чейз быстро справился с ремнем; он был зол – на нее, на себя, на весь свет.
– Разве ты еще не слышала?
– О чем?
Чейз презрительно хмыкнул.
– Неужели Фелисити со своей любовью к сплетням не преминула позвонить тебе. Хотя… может, она еще не говорила с Дерриком. Мы вчера сцепились с твоим братцем. В конторе. Короче говоря, он угрожал нам с тобой.
– Деррик? Он не мог…
– Мог, Кэссиди. Вчера я зазвал его к себе в кабинет. Хотел припугнуть. Сообщил, что догадываюсь о его причастности к поджогу.
– Деррик? Но он был дома, с Фелисити…
– Возможно, но не все время. Я сам видел его на лесопилке за полчаса до пожара.
Она испуганно смотрела на него, не зная, что и подумать.
– Ты сообщил Уилсону?
– Нет еще. Я вспомнил об этом совсем недавно: что-то с памятью… Врач говорит, что У меня нарушена способность концентрировать внимание на главном. Наверное, я не придал этому эпизоду большого значения.
– На мой взгляд, с памятью у тебя все в порядке. – Кэссиди недоверчиво покосилась на мужа.
– И я так считал. До вчерашнего дня. Но даже теперь я не могу ничего рассказать Уил-еону, потому что не хочу показаться голословным. Впрочем, я уличил его в растрате.
Кэссиди не верила своим ушам.
– Ты должен сообщить в полицию.
– Я так и сделаю, – произнес он, не сводя с нее глаз. – В нужное время.
– Что тебе сказал сам Деррик?– У нее не укладывалось в голове, что ее брат способен сжечь лесопилку… убить человека… Хотя, почему нет? Он всегда отличался жестокостью, всегда считал, что окружающие должны обеспечить ему красивую жизнь, что Фелисити готова ради него на все. Ведь она и впрямь пойдет на лжесвидетельство, лишь бы скрыть тот факт, что ее муж – убийца. Ее передернуло от этой мысли.
– Пока Деррик взял надо мной верх. Даже принял мою физиономию за плевательницу…
Кэссиди задохнулась от возмущения.
– Ты думаешь, он может…
– Не знаю. Но я не собираюсь уступать без боя. Пойдем, я тебе кое-что покажу. – Он бросил ей свою спортивную фуфайку, она надела ее и вслед за ним вышла во двор, где он уже поджидал ее возле нового грузовичка. Он открыл дверцу, и из кабины выпрыгнула холеная немецкая овчарка. – Стоять! – скомандовал Чейз, и пес застыл на месте. – Знакомься, Кэссиди. Это Раскин.
Кэссиди невольно рассмеялась, увидев обращенный на нее взгляд ясных янтарных глаз.
– Вы должны по-настоящему подружиться друг с другом, а уж Раскин позаботится о том, чтобы никто не околачивался здесь без нашего ведома.
Взглянув на часы и недобрым словом помянув мужа, Фелисити вошла в комнату дочери. По ровному и глубокому дыханию Энджелы можно было подумать, что та спит ангельским сном. Однако окно было приоткрыто. Фелисити сразу поняла, что что-то не так. Крадучись, словно шпионка, она подошла к кровати Энджелы и откинула покрывало. Ее драгоценное дитя лежало в полной экипировке: в джинсах, майке, кроссовках.
– Я знаю, ты не спишь. Хотела потихоньку улизнуть из дома на свидание с этим Кат-лером?– Тяжело вздохнув, Фелисити опустилась в кресло у окна; Энджела молчала, по-прежнему притворяясь спящей.– Можешь прикидываться сколько угодно – я все равно буду сидеть здесь всю ночь и прослежу, чтобы ты не выходила из дому.
– Мама, черт побери, сколько можно?..
– Не смей мне грубить.
Энджела порывисто села и, отбросив со лба темные волосы, заявила:
– А ты не смей называть Джереми «этот Катлер». Чем он тебе не угодил?
– Он тебе не пара. Не забывай, что ты принадлежишь к семейству Бьюкенен!
– А мне плевать!
– Прекрати! Еще одно грубое слово – и я устрою тебе такую жизнь, что ты света белого не взвидишь, не говоря уже об этом Катлере!
Энджела, набычившись, с ненавистью смотрела на мать.
– Ты не имеешь права запрещать мне!
– Ты так считаешь? – Фелисити не могла допустить, чтобы ею помыкала шестнадцатилетняя девчонка. – Я найму детектива и позабочусь о том, чтобы каждый твой шаг был запечатлен на фотографиях. Пусть этот паршивец посмеет хотя бы пальцем дотронуться до тебя– я тут же заявлю в полицию. Ты хочешь, чтобы твоего дружка обвинили в изнасиловании? Я ему это устрою!
– Ты не посмеешь!
– Еще как посмею, Энджела. Ты моя дочь, и я готова на все, чтобы уберечь тебя от ошибки.
– Джереми не ошибка!
Фелисити понимала, что Энджела рассуждает, как наивный ребенок. Она сама в ее годы считала, что Деррик для нее– все. Разница состояла лишь в том, что Деррик принадлежал к семейству Бьюкенен и с его социальным статусом все было в порядке.
– А что если я сама заявлю в полицию?
У Фелисити екнуло сердце.
– С какой стати?
Глаза ее дочери недобро блеснули.
– Потому что мне кое-что известно про нашего папочку,– заявила Энджела с таким высокомерным злорадством, что у Фелисити мурашки побежали по коже.
– Что… что тебе известно?– оцепенев от ужаса, спросила она.
– Не скажу! Я не продаю секреты, мамочка. Но знай, если ты хоть слово скажешь против Джереми, я отплачу той же монетой.
– Ты маленькая…
– Поосторожнее в выражениях, мама! – Энджела откровенно издевалась над матерью, искренне радуясь, что так лихо перехитрила ее.
– Я не понимаю, что такое ты несешь.
– Ты все прекрасно понимаешь, мамочка. А теперь почему бы тебе не оставить меня в покое? Сделай вид, что все в порядке – что твоя дочь дома, отдыхает, чтобы наутро со свежими силами идти в школу.
– Я не позволю тебе встречаться с этим мерзавцем!
– Еще чего! Повторяю, если ты сейчас же не оставишь меня в покое, нашему папочке не поздоровится. Представляешь, что станется с твоей драгоценной репутацией?
– Энджела, я не позволю себя шантажировать.
– Позволишь. Тебя шантажируют долгие годы – тебе не привыкать.
