Текст книги "Осколок Империи"

Автор книги: Ларри Нивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)

Светц вздрогнул. Очень похоже на правду. Рейнольдс продолжал:

– Не смешно, правда? Я побывал и в будущем. Существуют десятки вариантов будущего. Светц, ты знаешь, что машины времени могут сбиваться с дороги?

– Да, одна из наших машин сбилась. Она повреждена.

– Все сбиваются. Это ненадежная техника. Автономные и вовсе теряются. Те, главная часть которых фиксирована во времени, как ваша, – всегда возвращаются, как бы ни отклонились от намеченного пути. Чего я только не видел в будущем, Светц! Райское благополучие, нашествие инопланетян. Цивилизацию слонов. Видел и ваше будущее, – горько сказал Рейнольдс. – Я долго там жил, даже научился языку. Я хотел знать, что вы сделали с миром, который я подарил вам.

– Что это значит?

– Что это значит? Все загажено, все мертво! Вы истребили все живое, кроме самих себя и серой слизи, которой питаетесь.

– Это пищевые дрожжи.

– Дрожжи? Я знаю короткое слово, которое здесь более уместно. Я видел, как эта дрянь извергается из ваших ртов.

– Что-о?

– Я двигался во времени назад, стремясь пробраться к семнадцатому году постатомной эры. Это очень скоро надоедает. Я не люблю ездить в будущее, если нет твердой уверенности, что можно будет уехать обратно. Однако приходится. Всегда есть вероятность, что машина собьется с пути и окажется в моем родном будущем. Тогда я сойду или даже остановлю машину. Моя тактика оправдала себя.

– Не понял.

– А ты посмотри вокруг.

Впервые за все время Светц глянул мимо Рейнольдса.

Камера расширения лежала на равнине, усыпанной осколками черного стекла. Вокруг – ни травинки. На горизонте… Светц догадался, что это стена котлована. Они находятся на дне какого-то кратера.

– Это твой мир?

– Да. Я дома.

– Не могу сказать, что мне здесь очень нравится.

Рейнольдс засмеялся своим глухим, хриплым смехом.

– Здесь чище, чем в твоем мире, Светц. Если бы я знал, что вы уничтожите все живое на Земле, отравите почву, воду, воздух, я бы… Ладно, мы это исправим.

– Что это значит? Все, что тебе нужно, – выйти из камеры. Ты дома?

– Это все ненастоящее. Чтобы этот мир ожил, мне нужна твоя помощь. Ты мой единственный шанс, Светц. Ни одна машина времени, кроме твоей, не слушалась меня.

– Я сказал тебе…

– Смотри – это инфразвуковое ружье. Оно тебя не убьет, но не позволит тебе двигаться. А я провел немало времени в средневековых камерах пыток.

– Погоди, погоди! Из какого ты года? В каком году ты отправился предотвращать скоротечную войну?

– А-а-а… Две тысячи девяносто втором. Глядя на меня, не подумаешь, что мне было тогда двадцать два года, правда? А я ведь не состарился с тех пор.

– Какой это год постатомной эры?

– Сейчас скажу. Сто сорок седьмой.

На инерционном календаре значилось: плюс сто тридцать четыре.

– Отлично. Ты можешь ехать на своей машине. Впереди тринадцать лет. Нам нельзя двигаться назад, можно только вперед. – Светц потянулся к рычагу «домой». Его рука упала, как плеть.

– Если мы прыгнем в будущее, – сказал Рейнольдс, – нас может отнести в сторону, верно ведь? Значит, ход событий изменится и я перестану существовать.

«Поэтому стоит попытаться», – подумал Светц.

– Ты собираешься ждать тринадцать лет? – спросил он.

– Если нужно… – Рейнольдс щелкнул зубами.

Очевидно, это был его любимый жест, заменявший улыбку, угрожающий взгляд, задумчивую насупленность.

– Х-ха! Мы поступим умнее, Светц. Ты можешь доставить меня в Австралию? Эта штука перемещается в пространстве?

– Да.

– Возьму-ка я другое ружье. – Рейнольдс встал и принялся разглядывать висящие на стене предметы. – Вот это, которое стреляет тяжелыми иглами. Слона оно не убьет, но для человека достаточно.

– Да, – подтвердил Светц.

Он очень испугался.

– А теперь – поехали!

Австралия. Восточное побережье. Городской пейзаж: улицы, длинные приземистые здания.

– Это единственное обитаемое место на Земле, – сказал Рейнольдс, – и даже здесь почти пусто, – он велел Светцу двигаться вдоль берега на юг.

Во время полета он говорил не умолкая. Он распластался по стене и лежал неподвижно, как лабораторный препарат, извергая поток воспоминаний.

– Разумеется, я невысокого мнения о человечестве, говорил он, отвечая на один из своих собственных вопросов. – Почему? Если бы ты видел людей в состоянии стресса так часто, как я, – например, в переполненных больницах, в камерах пыток, на эшафоте, на плахе, на поле боя, – ты понял бы меня. Люди плохо переносят стресс. Особенно на поле боя… Вполне возможно, что я сужу предвзято. Наверное, стоило проводить больше времени на гуляньях, балах и новогодних вечеринках, где люди веселятся, но там мне не с кем было бы поговорить. Люди слышат и видят меня только перед смертью. Но тогда они не хотят слушать! Люди так тяжело переносят страдания! И так боятся умереть. Я говорил им, что им повезло, что вечный покой стоит нескольких часов агонии. Я говорил с миллионами мужчин, женщин и детей, живших в разных эпохах. Дети иногда слушают. Ты боишься смерти, Светц?

– Да.

– Идиот.

– Ты знаешь, куда мы летим?

– Не беспокойся, Светц, мы не заблудимся. Нам нужна школа.

– Школа? Зачем?

– Увидишь. Здесь только одна школа, а детей и на полшколы не наберется. Знаешь, иногда люди, с которыми я говорю, узнают меня. Тогда они начинают вести себя как идиоты. «Не забирай меня!» Как будто это от меня зависит. Мужчины предлагают мне золото, а как я его унесу? А женщины! То, что они предлагают, вовсе не имеет смысла. Можно подумать, что они слепые! Вот в этот большой парк, – распорядился Рейнольдс.

Большой? Парк был огромный. Зеленая трава, шапки деревьев. Светц вспомнил джунгли, где поймал броненосца. Здесь зелень не была такой буйной и между деревьями там и сям белели строения.

– Вот это приземистое здание – зоопарк. Животные все вымерли, но в зоопарке выставляются механические макеты. А там – стадион. Видишь белые полосы на траве? Возьми правее. Нам нужно во двор начальной школы.

По двору ходили дети. Их было немного, и они не веселились. Многие были уродами. Даже расстояние не скрадывало их уродств. Один мальчик был ужасно худой, он напоминал маленький ходячий скелет.

– Останови, – приказал Рейнольдс. – Открой дверь.

– Нет! – Светц догадался, кто это.

– Открой дверь. – Дуло ружья смотрело Светцу прямо в глаза, и он повиновался.

Когда Рейнольдс повернулся к двери, Светц прыгнул на него. Парализованная рука нарушала координацию движения, и Светц ударился подбородком о приклад ружья. Из глаз посыпались искры, Светц отлетел назад.

Когда в голове прояснилось, Светц увидел, что Рейнольдс стоит у двери, Светц встал на колени, Рейнольдс выстрелил во двор. Светц пополз к нему, вытянув здоровую руку.

Рейнольдс снова выстрелил. Заметив Светца, направил ружье на него. Тот бросился вперед и ухватился за ствол. Рейнольдс попытался вырвать у него оружие, но не сумел. Светц, слабый и испуганный, все же был сильнее призрака. Когда Рейнольдс ударил Светца ногой в челюсть, тому показалось, что в него швырнули кусок пенопласта. Уродец в шесть футов ростом и пятьдесят фунтов весом. Светц потянул ружье к себе и, вырвав его из рук Рейнольдса, бросил за спину. Рейнольдс неверными шагами направился за ружьем, Светц схватил его за горло. Если сжать кулак, Рейнольдс умрет: на его шее нет мышц, которые могли бы защитить дыхательные пути.

Светц глянул вниз. Худенький мальчик лежал у зеленой скамейки. Вокруг него столпились девочки, мальчики и существа неопределенного пола. Казалось, он был мертв. Светц подумал немного и ногой опустил два рычага.

Тяготение переменилось. Рейнольдс какое-то мгновение отчаянно сопротивлялся, затем Светц обнаружил, что у него в руке ничего нет. Бледное облачко повисло на рычаге «аварийная остановка». Вскоре оно растаяло.

– Он сделал свое дело, – подытожил Ра Чен.

– Я изо всех сил пытался его остановить, – пожал плечами Светц.

– Но не остановил. Он убил себя, отняв возможность предотвратить скоротечную войну.

Светц кивнул.

– Значит, мы призраки. Скоротечная война произошла, история пошла по пути Рейнольдса, а не по нашему. Почему же ты здесь?

– Машина времени вернула меня домой. Камера расширения не может затеряться во времени, если основная часть машины фиксирована во времени и пространстве.

В глазах Ра Чена был испуг.

– Если Рейнольдс уничтожил наше прошлое, если у нас нет истории, значит…

– Метафизика! Мы призраки – ну и что? У нас нет прошлого – ну и что? Вы ведь не чувствуете себя призраком, сэр? И я не чувствую. Можем считать, что дубль-проект осуществился без участия Рейнольдса.

– Но…

– А может, мальчик не умер. У него нет ни волос, ни кожи. Если Рейнольдс попал ему в голову, игла просто отскочила от черепа, оглушив мальчика.

– Гм… Это мне больше нравится. Если мальчишка погиб в девять лет, Рейнольдса не будет, так? Все наоборот, черт возьми! – взревел Ра Чен. – Если нет Рейнольдса, значит, и тебя нет. Почему же ты его больше не видишь?

– Минутку, сэр. – Светц потянул Ра Чена за руку.

Ра Чен подчинился не сразу.

За прозрачным фасадом Института Времени среди разбитых домов лежал разбитый труп птицы. Птица разбила не один квартал и лежала среди развалин не одну неделю.

– Неужели для вас нет ничего важнее вашей призрачности или реальности?

– Проклятье, ты прав. Нужно что-то делать с этой птицей, – согласился Ра Чен. – Она лежит как раз напротив Дворца.

Безумная толпа

I

На всем своем протяжении – от центра Лос-Анджелеса до самого моря – Уилшир-бульвар был пешеходной улицей.

Когда-то бетон был расчерчен белыми полосами, высокие бордюры разделяли потоки людей и машин. Теперь полосы стерлись, поверх бетона насыпали землю и посеяли траву. Кое-где даже росли деревья. Остались только дорожки для велосипедов и площадки для вертолетов, перевозящих грузы, которых не могут осилить телепортационные кабины.

Уилшир был слишком широк для пешеходов. Люди, казалось, жались к краю, даже те, кто ехал на велосипеде или самокате. Улица, проложенная для машин, оказалась слишком просторной для людей.

Кое-где проглядывали черты прежнего бульвара. Горбы на газонах отмечали места, где раньше тянулись бордюры. Там, где в бульвар вливались другие улицы, газоны были ровными. В Вествуде до сих пор сохранились бетонные парапеты, делящие бульвар надвое. Въезды на скоростные автострады остались нетронутыми реконструкцией и стояли никому не нужные. Когда-нибудь муниципалитет решит, что с ними делать.

Джерриберри Янсен жил в бывшем прибрежном мотеле, который находился на полпути из Бейкерсфилда в Сан-Франциско. Давным-давно в курортный сезон в Шейди Ресте отбоя не было от постояльцев, которые платили по десять долларов за ночь с человека. Теперь здесь сдавали квартиры внаем очень дорого. Дом был шикарный, с бассейном и другими удобствами, даже с телепортационной кабиной, расположенной позади конторы управляющего. Когда Джерриберри вышел из дома, в кабине была девушка. Прежде чем она исчезла, он успел увидеть ее плечи и длинные, волнистые темные волосы. Джейнис Вулф. Вот досада, не подождала! Впрочем, она его даже не видела.

У телепортационной кабины не принято задерживаться даже для того, чтобы поздороваться со знакомыми.

Можно, конечно, дежурить у кабины, пока кто-нибудь не подойдет, но что люди подумают?

Хочешь пообщаться – иди в клуб.

Телепортационная кабина представляет собой стеклянный цилиндр с закругленным верхом. Техника, которая совершает чудо телепортации, спрятана где-то под кабиной. В стене кабины, на уровне груди, установлена панель с кнопками, на которых выбиты цифры и прорезаны щели для монет.

Джерриберри вставил в специальную прорезь свою кредитную карточку и набрал код. Вынул карточку, цепь замкнулась. В мгновение ока Джерриберри очутился в здании телерадиокомпании «Си-Би-Эй». В студии было тихо. Здесь очень редко собирались все сотрудники сразу, хотя в течение дня несколько десятков репортеров проводили по нескольку секунд. Одну стену просторного зала занимали телепортационные кабины, у противоположной стены за овальным столом сидел шеф Джерриберри.

Джордж Бейли был тучен из-за малоподвижного образа жизни и смуглолиц – основательно прокоптился под солнцем Невады. Каждое утро междугородная телепортационная кабина высаживала его в аэропорту «Лос-Анджелес Интернэйшнл». Сегодня он молча помахал Джерриберри рукой. Значит, все как обычно. Джерриберри выбрал камеру и повесил на плечо. Рядом на столе лежали списки кодов. Джерриберри пробежал глазами несколько списков, потом взял один из них.

Когда он уходил, из кабины вышли еще трое репортеров. Джерриберри посторонился и кивнул, они кивнули в ответ и зашагали дальше. Янсен протянул руку к двери кабины, но тут в кабине появилась женщина. Час пик. Джерриберри улыбнулся ей и отошел к соседней кабине. Он набрал первый по списку код и исчез.

За все утро ему ни с кем не удалось поговорить.

Восточный конец Уилшир-бульвара, обычный Т-образный перекресток, высокие блочные дома. Набирая код, Джерриберри оглядывался, стоя в телепортационной кабине. По всей видимости, ничего интересного… Абсолютно! И вот он снова набирает код, но уже в следующей по списку кабине.

Джерриберри старался нажимать кнопки концом ручки, но часто забывал. На указательном пальце правой руки уже образовалась мозоль.

В этот ранний час центральные улицы города были пусты. Джерриберри оказался напротив автострады. Он вышел из кабины и с минуту наблюдал, как грузовики высыпают, а бульдозеры разравнивают землю на шоссе Пасадена-Харбор. «Старые машины находят новое применение» – об этом уже кто-то писал. Джерриберри двинулся дальше.

Все кабины абсолютно одинаковы. Кажется, что сидишь в одной и той же, а город скачками несется мимо тебя. Джерриберри уже привык к этому. Он двигался по Уилшир-бульвару на запад в надежде, что случится что-нибудь любопытное.

Это был очень эффективный и дешевый способ добычи новостей. «Си-Би-Эй» могла позволить себе содержать многочисленную армию «кочующих» репортеров, помимо штатных сотрудников. Они удовлетворялись небольшой заработной платой, небольшой премией за использованный репортаж. Затраты были невелики, отдача – огромна, особенно поначалу, когда маршруты для репортеров составлялись из случайных последовательностей кодов. Однако со временем выяснилось, что упорядоченный маршрут менее утомителен для нервной системы.

Джерриберри Янсен знал Уилшир-бульвар как свои пять пальцев. Ему было двадцать восемь лет, он еще застал автомобили и светофоры. Когда город изменился, скорее и сильнее всего изменились улицы. Набирая коды, Янсен смотрел, как преображается Уилшир.

Под старым котелком Браун Дерби автостоянку переделывали в площадку для гольфа. В последнее время стало модным чем-нибудь загружать пустующие площадки. Джерриберри связался с Бейли, но тот не счел событие достойным внимания.

Миракл-Майл уже благоустроили. Здесь оказалось неожиданно людно, так людно, что многие шли вдоль по улице пешком, не желая ждать, пока освободится телепортационная кабина. Люди разделились на потоки: пожилые шли там, где раньше были тротуары, молодые занимали середину улицы. Джерриберри не раз это замечал. В детстве его учили переходить улицу только у светофора, на зеленый свет. Он до сих пор не забыл эту привычку и порой ловил себя на том, что оглядывается, опуская ногу с тротуара.

Он понесся дальше на запад, набирая код за кодом из своего списка.

Санта-Моника-Мэлл стала пешеходной еще тогда, когда телепортация была не более чем теоремой квантовой механики. В местах пересечения улиц миллионы ног выдолбили в тротуарах ямки. Мэлл всегда была святилищем для праздной публики. Здесь располагались многочисленные магазины, рестораны, театры и не было ни одного небоскреба, который бы загораживал небо.

Телепортационные кабины густо усеивали улицу. Люди то и дело вбегали в кабины и выбегали из них. Многие несли в руках складные велосипеды, многие – сумки. После полудня горожане дружно стремились использовать одну и ту же площадь в одних и тех же целях.

У дверей универсального магазина «Пенниз Департмент Стор» вспыхнул скандал. Полисмен был тверд, а женщина, которую он задержал – дородная, средних лет, – кричала во всю мощь легких. Собралась толпа – не потому, что людям было любопытно, а потому, что спорящие перегородили дорогу. Люди вынуждены были их обходить. Некоторые замедляли шаг, чтобы посмотреть, что происходит. Многие потом вспомнят, как полисмен повторял: «Мадам, я вынужден взять вас под арест по подозрению в краже товара из магазина. Все, что вы говорите…» В толпе его голос был едва слышен. Если бы полисмен воспользовался дубинкой, он вряд ли добился бы чего-нибудь. Скорее всего, его растерзали бы. Толпа уже запрудила всю улицу, раздавались крики – сочувственные и издевательские советы, ругательства, адресованные в пространство, и в разнообразных вариациях: «Дайте пройти!», «Подвиньтесь!», «Некуда мне двигаться, идиот!».

В двенадцать пятьдесят пять Джерриберри Янсен, набирая очередной код, выглядывал из кабины на улицу. Взгляд скользнул по вывескам, задержался на витрине магазина Романова. Может, что стоящее попадется? Иногда громкие имена годятся для рекламы, особенно по части кулинарии. Нет, ничего интересного… Джерриберри нацелился на толпу перед универсальным магазином «Пенни» и вынул карточку. Он выпрыгнул двумя кварталами ниже.

Были кабины и ближе, но Джерриберри не знал их кодов. Он вышел на улицу, связался со студией, но говорить ничего не стал. Прокомментировать происшествие можно и после. Он только включил камеру.

Событие, кажется, стоящее. Джерриберри пустился бежать. Вдруг закончится без него?

– Простите, сэр, вы не видели, с чего все началось?

На голос Джерриберри обернулся молодой человек с задумчивым лицом.

– Нет… извините, я только что подошел, – ответил он и пошел прочь.

Нужно будет его вырезать, подумал Джерриберри. Тем временем обернулись другие, заметив появление долговязого молодого человека с открытым, любознательным и доброжелательным лицом и светло-рыжими курчавыми волосами. Крошечный микрофон в уголке рта, миниатюрный наушник, пристегнутая к поясу сумка. В руках тяжелая телекамера с гироскопической стабилизацией и направленным микрофоном. Репортер. Чей-то взгляд остановился на нем надолго. Задержанная женщина замахнулась сумочкой. Полисмен не успел ее остановить. Сумочка отскочила от его головы, как будто в ней было что-то твердое и тяжелое.

Полисмен упал. События разворачивались с головокружительной быстротой. Джерриберри вертел камерой и торопливо говорил. Вопросы из студии не мешали репортажу, напротив, направляли его. Камера повиновалась движению руки, как живая. Она послушно поворачивалась за женщиной с тяжелой сумочкой. Та, протолкавшись сквозь толпу, бросила на Джерриберри злобный взгляд и побежала к телепортационной кабине. Потом Джерриберри заснял, как кто-то разбил витрину ювелира, наугад схватил горсть драгоценностей и пустился бежать. Направленный микрофон уловил вой сигнализации.

Полисмен все еще лежал, Джерриберри подошел, чтобы помочь ему, а кроме того, Янсену пришло в голову, что полисмен скорее, чем другие, знает, в чем дело. Из студии сообщили, что к месту происшествия направлена бригада репортеров. Уголком глаза Джерриберри заметил, что из телепортационной кабины выходят люди со знакомыми лицами и камерами через плечо. Он опустился на колени рядом с полисменом:

– Скажите, что произошла?

Полисмен повернул к Джерриберри искаженное болью и недоумением лицо. Он произнес какие-то слова, которых Янсен не расслышал в шуме толпы. Их уловил направленный микрофон, и позже по телевизору прозвучало: «Где моя фуражка?»

– Что здесь произошло? – повторил Джерриберри.

Тем временем другие репортеры расспрашивали других людей, а из телепортационных кабин выбегали полицейские в голубых мундирах. Они дубинками прокладывали себе дорогу в толпе.

Некоторые из зрителей – покупателей-гуляющих – решили покинуть место происшествия. Это мудрое решение оказалось невыполнимым. Телепортационными кабинами невозможно было воспользоваться. Как в стеклянных клетках, в них сидели люди, безуспешно пытаясь открыть двери, которые снаружи прижимала толпа. Каждые несколько секунд пассажир, отчаявшись, уносился в другое место, а в кабине появлялся новый пленник.

В радиусе четырех кварталов все кабины были заняты. Едва только кому-то удавалось выйти, его место занимал кто-то другой. В основном это были ничем не примечательные граждане, движимые любопытством. Некоторые держали в руках большие картонные прямоугольники, расписанные светящейся краской, еще сырой. У других, ничем иным не примечательных, в карманах были камни.

Джерриберри, склонившемуся над поверженным полисменом в надежде услышать что-нибудь вразумительное, показалось, что взорвалась бомба. Он поднял голову и увидел, что скандал перерос в погром.

– Это погром! – воскликнул Джерриберри в ужасе.

Направленный микрофон подхватил его слова.

Толпа напирала, увлекая Джерриберри с собой. Он оглядывался на полисмена. Если он сейчас не поднимется на ноги, его затопчут… но толпа несла Джерриберри дальше. Здесь не соблюдался закон сохранения массы и энергии. Здесь были свои источники и свои точки приложения, которые сегодня поменялись местами. Однако любой поток должен куда-то принести.

Рядом с Джерриберри очутилась молодая женщина. Растрепанные волосы, широко распахнутые глаза. Странная ярость и странное наслаждение боролись на ее лице.

– Легализовать стимуляторы постоянного тока! – выкрикнула она в лицо Янсену.

Потянулась руками к камере, повернула ее к себе и завопила в объектив:

– Даешь электрический кайф!

Джерриберри вырвал у нее камеру и направил на большую витрину универсального магазина «Пенни». Стекло уже выбили, и теперь в витрине суетились мародеры. Джерриберри поднял камеру над головой и принялся снимать грабителей. Вдруг перед камерой появились три плаката. На одном из них было написано проклятие, на другом нарисован ядерный гриб, под которым значилось: «Власть растлевает», а третий Джерриберри не успел прочитать, потому что его едва не сбили с ног. Кого-то уже топтали. Джерриберри пришлось поработать локтями, чтобы не оказаться на земле.

Как же это случилось? Все произошло на его глазах, но он ничего не мог понять.

Джерриберри старался держать камеру над головой. В объектив попал высокий, жилистый, волосатый тип, который тащил полдесятка двадцатидюймовых трехмерных телевизоров. Грабитель увидел камеру и вдохновенное лицо репортера, выругался и ринулся к Джерриберри.

Янсен сообразил, что в толпе есть люди, которым не хочется, чтобы их снимали. Верзила бросил телевизоры и погнался за Джерриберри с видом, не сулившим тому ничего хорошего. Репортер выпустил из рук камеру и пустился наутек. Оглянувшись, он увидел, как грабитель крушит камеру о фонарный столб.

Погром расползался, как клякса. Толпа увлекала Джерриберри все дальше. Он сосредоточился на том, чтобы удержаться на ногах.

II

– Правоохранительные органы были застигнуты врасплох беспорядками, начавшимися на Санта-Моника-Мэлл. К настоящему моменту полиции удалось локализовать волнения. Людей постепенно выпускают за пределы оцепления…

Стали показывать людей, по одному проходящих полицейский кордон. Вид у них был усталый и подавленный. У какого-то парня карманы были набиты ворованными часами. Он не протестовал, когда часы отбирали. Девушка с неподвижным взглядом мертвой хваткой вцепилась в грубое древко плаката. Полотно плаката было измято и разорвано, краска размазалась.

– …Все телепортационные кабины в оцепленном районе закрыты. В пределах оцепления находятся четырнадцать городских кварталов. Доступ в прилежащие кварталы также закрыт. Эти кадры отсняты телерадиокомпанией «Си-Би-Эй» с вертолета…

Уличные фонари почти все погашены. Те, что остались гореть, населили улицу причудливыми тенями. В окнах мебельного магазина пляшут оранжевые языки пламени. Крошечные фигурки людей, выхваченные из темноты прожектором вертолета, останавливаются, машут руками и что-то кричат.

– …К нам не доходят сообщения из оцепленного района, – продолжал глубокий, спокойный голос. – За все это время мы не получили известий ни от бригады корреспондентов «Си-Би-Эй», ни от отряда полиции, который находится внутри оцепления… Многие участники беспорядков вооружены. В один из вертолетов компании «Си-Би-Эй» сегодня утром стреляли. Вертолет приземлился за пределами оцепления…

Крупным планом показали кирпичную стену. Кого-то несли на носилках, почти бегом.

– …Откуда взялось оружие, неизвестно. Есть предположения, что оно выкрадено из магазина спортивных товаров Керра, который имеет филиал на Мэлл… С чего же все началось?

На трехмерном экране появилось квадратное смуглое лицо, хорошо известное в англоязычном мире. Если новости были хорошие, комментатор широко улыбался, жуя слегка дымящуюся сигарету и обнажая белые зубы. Сейчас на его лице не было улыбки. Он был не просто серьезен, он был потрясен.

Джерриберри Янсен смотрел ему в лицо без всякого выражения. Он бросил свою камеру и видел, как ее разбили. Потом он снял микрофон и пояс. В гуще погрома невыгодно быть репортером. Вот уже час как его выпустили из оцепления. Джерриберри бесцельно бродил по улицам. Делать было нечего. Вместе с микрофоном он бросил в урну самого себя.

Он стоял перед магазином бытовых электроприборов и смотрел выпуск новостей по телевизору, выставленному в витрине. Глубокий, четкий голос Уоша Эванса проникал даже сквозь стекло:

– Как же это все началось?

Эванс исчез с экрана, и Джерриберри увидел кадры, отснятые его, Янсена, камерой. Волнующаяся толпа, которая пытается обойти препятствие. Голубой мундир, высокая женщина с тяжелой сумочкой…

– …Полисмен хотел арестовать женщину (ее личность не выяснена), подозреваемую в краже товара из магазина, когда появился этот человек…

На экране появился Джерриберри Янсен с высоко поднятой камерой.

– Это Барри Джером Янсен. Он сообщил нам о происшествии…

Женщина размахнулась и ударила полисмена сумочкой. Он упал, всплеснув руками…

– …и охарактеризовал происходящее как погром в докладе вот этому человеку…

Показали Бейли за рабочим столом. Джерриберри вздрогнул. Предстоит еще отчитываться перед Бейли и объяснять, куда делась камера. Джерриберри заснял неплохой материал, кое-что из этого попало на экран. Можно рассчитывать на парочку премий… которые уйдут на возмещение стоимости камеры…

– …Джордж Линкольн Бейли направил на место происшествия бригаду репортеров. Одновременно он стал транслировать репортаж Янсена в эфир, почти в неизменном виде. Таким образом, каждый владелец телевизора в Соединенных Штатах мог стать свидетелем происшествия, которое регистрировали камеры теперь уже десятка репортеров «Си-Би-Эй».

Снова на экране возникло квадратное смуглое лицо комментатора.

– И тут будто бомба взорвалась. Население Мэлл катастрофически увеличилось, и люди принялись ломать и крушить все вокруг. Почему?

Уош Эванс подарил зрителям свою белозубо-сигаретную улыбку.

– Мне кажется, что есть люди, которым нравятся погромы.

Джерриберри склонил голову набок. Это что-то новое.

– Это может показаться смешным. В самом деле, кому нужен погром?

Уош Эванс стал считать, загибая длинные, подвижные пальцы с розовыми ногтями:

– Во-первых, чтобы остановить то, что названо погромом, требуется больше полицейских. Во-вторых, нужно больше репортеров. В-третьих, всякому, кто хочет известности…

За спиной Уоша Эванса из моря голов вынырнули плакаты. Появилось женское лицо, придвинулось так близко, что остался только рот, который крикнул: «Даешь электрический кайф!»

– Всякому, кто хочет что-то сказать, кому нужно, чтобы его слышала общественность. Постой-погоди, здесь репортеры! И камеры! И известность!

Сцена за спиной Эванса сменилась. Из телепортационной кабины вышла Анжела Монк! Анжела Монк, актриса порнокино, очень красивая, в платье из сетчатой ткани с крупными ячейками, очень самоуверенная в ту долю секунды, которая прошла, прежде чем актриса поняла, куда попала. Она попыталась заскочить обратно в кабину, ей ведь не заплатят за это «выступление». Толпа заревела; чьи-то руки открыли дверь кабины и выволокли «звезду» на улицу…

– …Кроме того, есть люди, которые ни разу в жизни не видели настоящего погрома. Таких тоже было немало на Мэлл. Что они теперь думают о случившемся – отдельный вопрос. Впрочем, они не составляют большинства. Ну, много ли наберется дураков, которые побегут смотреть погром? Но они побежали! Со всех концов Соединенных Штатов и из других стран сбежались дураки. И чем больше их становилось, тем гуще делалась толпа на Мэлл, тем громче кричала, тем легче было действовать мародерам. – Эванс загнул последний палец. – Мародеры тоже устремились на Мэлл со всех сторон. Сейчас ведь можно попасть куда угодно – это легче, чем чихнуть.

За спиной Уоша Эванса по-прежнему сменялись кадры. Разлетались вдребезги витрины, завывали сирены. Метался над головами вертолет компании «Си-Би-Эй». Обезьяноподобный верзила тащил краденые телевизоры.

Эванс рассудительно продолжал:

– Вот что получается: полицейский громко высказал подозрение, разъездной корреспондент назвал незначительный скандал погромом…

– Боже милостивый! – Джерриберри Янсен боролся со сном. – Оказывается, во всем виноват я!

– Меня тоже обвиняют, – сказал Джордж Бейли.

Он пригладил руками волосы – жирные, длинные седые космы, растущие вокруг загорелой лысины.

– Ты второе звено в цепи, я третье. Найти бы ту тетку, что прибила полисмена!

– Ее не задержали?

– Где там, и след простыл… Ну и вид у тебя, Янсен!

– Надо было переодеться. В этом костюме я пережил погром! – Джерриберри вымученно засмеялся. – Спасибо, что подождали меня. Ваша смена, наверное, давно закончилась.

– Я не ждал специально. У нас было заседание. Минут двадцать как освободились. Проклятый Уош Эванс! Слышал его?

– Кое-что…

– Уже не один режиссер хочет его со света сжить. Предлагали самые разнообразные проекты… Ты был у врача?

– Зачем? Я не покалечился, только устал и проголодался… Камеру вот потерял.

– Радуйся, что жив остался!

– И то верно.

Джордж Бейли посуровел:

– Мне очень неприятно говорить тебе это, но компании придется расстаться с тобой, Янсен.

– Что-что? Вы меня увольняете?

– Да. Под давлением общественности. Не стану сглаживать углы. Выступление Эванса пролило свет на случившееся. Похоже, что ты спровоцировал погром. Хорошо еще, если все кончится только увольнением.

– Это не я!

– Ты, ты. Подумай хорошенько, – Бейли прятал глаза. – И моя вина здесь есть. Меня тоже могут уволить.

– Постойте, – Джерриберри запнулся, помолчал, снова заговорил, – погоди минутку. Если я правильно понял то, что ты говоришь, то как быть со свободой прессы?