355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ларри Нивен » Осколок Империи » Текст книги (страница 20)
Осколок Империи
  • Текст добавлен: 4 декабря 2017, 15:00

Текст книги "Осколок Империи"


Автор книги: Ларри Нивен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

– Сколько еще лететь до Джинкса?

– Неделю.

– Поторопиться никак нельзя?

– Никак.

– Бедный Несс!

Брюхошлеп

Самая хорошенькая девушка на борту оказалась замужем за человеком, настроенным столь мизантропически, что я узнал о его существовании лишь на вторую неделю полета. Он был средних лет, пяти футов и четырех дюймов ростом, но на плече его красовалась татуировка, изображавшая пламя и означавшая, что тридцать лет назад он участвовал в войне с кцинти, то есть был обучен убивать взрослых кцинти голыми руками, ногами, локтями, коленями и всеми остальными частями тела.

Когда мы узнали друг о друге, он честно сделал мне первое предупреждение и сломал руку в подтверждение того, что не бросает слов на ветер.

На следующий день рука болела, и все женщины «Ленсмэне» казались мне двухсотлетними старухами. Я в одиночестве пил, угрюмо уставясь в зеркало, висящее над полукруглой стойкой бара. Зеркало отвечало мне таким же угрюмым взглядом.

– Эй! Вы с Нашего-Успеха! А я?

Он сидел через два табурета от меня и смотрел на меня в упор.

Если бы не борода, его лицо было бы круглым и дерзким, даже наглым. Борода – черная, короткая и аккуратно подстриженная – делала его похожим одновременно на Зевса и на сердитого бульдога. Воинственный взгляд прекрасно сочетался с бородой. Толстые пальцы держали стакан мертвой хваткой. У него были широкие плечи, и, несмотря на круглый живот, он казался не толстым, а крепким.

По-видимому, он обращался ко мне. Я спросил:

– Что значит «а я»?

– Откуда я?

– С Земли.

До этого не трудно было додуматься. Его выдавал акцент и консервативная симметричная борода. Он очень естественно дышал в стандартной атмосфере корабля, и сложение его было рассчитано на стандартное тяготение.

– И кто я?

– Брюхошлеп.

Давление его взгляда усилилось. Очевидно, он пришел в бар гораздо раньше, чем я.

– Брюхошлеп! Черт возьми! Куда бы я ни попал, везде я брюхошлеп. А вы знаете, сколько часов я провел в космосе?

– Нет, но держать корабельный стакан вы научились.

– Смешно. Просто смешно. Везде, где живут люди, брюхошлепом считается дурачок, который не вылетал за пределы атмосферы. Везде, кроме Земли. Если ты с Земли, ты всю жизнь будешь брюхошлепом. Последние пятьдесят лет я не вылезал из космоса, и кто я? Брюхошлеп. Почему?

– «Землянин» – смешное слово.

– А какая репутация у людей с Нашего-Успеха?

– Я разбейнос. Я родился не в Разбейнос-Сити и даже не в его окрестностях, но тем не менее я разбейнос.

Кажется, он усмехнулся. Из-за бороды было плохо видно.

– Хорошо, что вы не пилот.

– Пилот. Раньше был.

– Вы шутите? Как можно доверить разбейносу корабль?

– Можно, если он хороший пилот.

– Не сердитесь, сэр. Позвольте представиться. Меня зовут Слон.

– Беовульф Шеффер.

Он заказал для меня коктейль. Потом я для него. Выяснилось, что мы оба играем в кункен, и мы понесли свои стаканы к карточному столу.

В детстве я часто приходил в космопорт и смотрел, как приземляются корабли. Пассажиры выходили из тамбуров и направлялись к таможенным пунктам. Мне казалось странным, что им трудно ориентироваться в пространстве. Большинство жителей других планет не могли идти по прямой, шатались и моргали слезящимися глазами. Вероятно, это оттого, что в иных мирах они привыкли к другому тяготению, другому составу атмосферы и солнцу другого цвета.

Потом я узнал, что это не так.

В пассажирских космических кораблях нет окон. Если бы они были, половина пассажиров сошла бы с ума. Нужно иметь очень крепкие нервы, чтобы, испытывая эффект слепого пятна в гиперпространстве, не дать мозгам расплавиться. Пассажирам не на что смотреть и нечего делать, и, если ты не хочешь читать шестнадцать часов в сутки, приходится пить. Пить лучше в компании. Ты меньше выпиваешь, потому что знаешь, что тебе нужно поддерживать беседу. Корабельный врач чаще лечит похмельный синдром, чем проделывает другие манипуляции, включая стрижку волос и ношей.

Через два дня после того, как я познакомился со Слоном, корабль приземлился в Лос-Анджелесе. Слон был хороший компаньон в выпивке и в картах. У него было чутье, а мне везло. Из беседы мы узнали друг о друге ровно столько, сколько полагается узнать из такой беседы. Мне стало жаль с ним расставаться.

– Вы записали мой номер?

– Да, но я уже сказал, что не знаю, чем буду заниматься, – я говорил правду. Исследуя цивилизованный мир, я люблю делать самостоятельные открытия.

– Все же позвоните, если у вас будет время и появится желание. Я хочу показать вам Землю.

– Спасибо, не нужно. До свидания, Слон. Было приятно с вами познакомиться.

Слон помахал мне рукой и вышел в дверь для местных. Я пошел к ловцам контрабандистов. Последний коктейль еще не выветрился из меня, но этим можно заняться в отеле. Я не думал, что встречусь со Слоном снова.

Девять дней назад я был на Джинксе. Я был богат и погружен в депрессию.

Богатство и депрессия имели общую причину. Кукольники, эти трехногие и двухголовые профессиональные трусы и бизнесмены, завлекли меня в корабль нового типа и отправили к центру Галактики. Я должен был пролететь двадцать тысяч световых лет. Полет был предпринят с рекламной целью: кукольникам нужны были деньги, чтобы устранить недостатки конструкции того самого корабля, на котором я летел.

Мне, наверное, следовало проявить больше благоразумия, но я этого не умею, а деньги мне предложили приличные. Вся беда была в том, что центр Галактики взорвался. Подлетев к нему, я увидел, что составляющие его звезды десять тысяч лет назад вступили в цепную реакцию сверхновых и волна радиации распространяется по Галактике (она и сейчас распространяется), приближаясь к Изведанному космосу.

Через двадцать тысяч лет мы окажемся перед угрозой смерти.

Вы не испугались? Я тоже не стал волноваться. Но кукольники исчезли в одну ночь, направившись в Финэгл знает какую галактику.

Я затосковал. Я скучал по кукольникам и злился на себя за то, что они исчезли из-за меня. У меня было время, деньги и черная меланхолия, которую нужно было разбить. А Землю я давно мечтал увидеть.

У Земли был приятный запах. Воздух имел какой-то привкус, вполне ощутимый, но ни на что не похожий. Точно так же вкус талой весенней воды отличается от вкуса дистиллированной воды. В каждом глотке воздуха присутствовали молекулы, которые вдыхали Данте, Аристотель, Шекспир, Хайнлайн, Картер и мои предки. А еще там были продукты жизнедеятельности промышленности предыдущих эпох: перегоревший бензин, уголь, табак, сигаретные фильтры, дизельное топливо, перебродившее пиво. Я вышел из таможни с полными легкими воздуха и удивленно распахнутыми глазами.

Я мог попасть прямо в отель, воспользовавшись телепортационной кабиной, но решил прогуляться пешком.

Наверное, все население Земли приняло то же решение.

По тротуару валила невообразимо густая толпа. Разнообразные фигуры, цвета кожи, странные, фантастические наряды. У меня зарябило в глазах и закружилась голова. На любой планете в освоенном людьми космосе – на любой, кроме одной, – ты безошибочно узнаешь коренного жителя. Вундерленд? Аристократа украшает асимметричная борода, простолюдин поспешно уступит аристократу дорогу. Наш-Успех? Летом и зимой у нас бледная кожа; осенью и весной, когда утихают ураганные ветры, мы все рвемся наверх, из погребенных под землей городов в цветущую пустыню, погреться в лучах солнца. Джинкс? Там живут приземистые, широкие в кости, сильные люди; добрая старушка, здороваясь с тобой, раздавит тебе руку. Даже на Белте, в пределах Солнечной системы, и мужчины и женщины носят особую стрижку. Но Земля!

В толпе нельзя было найти двух похожих друг на друга людей. Красные, синие, зеленые, желтые, оранжевые, в клеточку, в полоску. Я говорю и о коже, и о волосах. Всю жизнь я принимал таблетки, стимулирующие пигментацию, чтобы защитить себя от воздействия ультрафиолетовых лучей, поэтому цвет моей кожи изменялся в пределах от характерного для меня бело-розового (я альбинос) до черного, как вакса (под лучами бело-голубых звезд). Однако я не знал, что существуют средства окрашивания кожи в другие цвета. Я прирос к движущейся дорожке – пусть везет, куда вывезет. Вокруг бурлила толпа: бесчисленные локти и колени. Завтра я буду весь в синяках.

– Эй!

Девушка была небольшого роста, нас разделяли четыре головы. Я не заметил бы ее, если бы наши соседи тоже не были коротышками. Брюхошлепы редко дорастают до шести футов. Эта девушка, с бледно-зеленым лицом, черными, как космос, бровями и губами, с волосами, собранными в оранжево-серебряную прическу, похожую на топологический взрыв, махала мне рукой и что-то кричала.

Она размахивала моим бумажником.

Я стал проталкиваться к ней, и только тогда, когда мы оказались рядом, я расслышал, что она говорит:

– Глупый! Где ваш адрес? У вас даже нет места для марки!

– Что-что?

– О! Да вы из другого мира, – она испугалась.

– Ну да! – Я скоро охрипну, перекрикивая такой шум.

– Слушайте. – Она подобралась еще ближе ко мне. – Слушайте, не ходите по городу со своим инопланетным бумажником. Кто-нибудь другой, кто обшарит ваши карманы, может спохватиться, когда потеряет вас из вида.

– Вы шарили у меня по карманам?

– Разумеется. Вы что, решили, что я нашла бумажник? Вот еще, стану я совать свои драгоценные ручки под все эти каблуки!

– А если я позову копа?

– Копа? А-а-а, кирпичную морду, – она весело рассмеялась. – Примите к сведению и не нервничайте, против карманников закона не существует. Посмотрите вокруг.

Я оглянулся и поскорее обернулся к девушке, боясь, что она убежит. В бумажнике лежали не только все мои наличные, но и чековая книжка Банка Джинкса на сорок тысяч звезд – все мое состояние.

– Видите эту толпу? Только в Лос-Анджелесе живет шестьдесят четыре миллиона человек, а на всей планете восемнадцать миллиардов. Представьте, что примут закон против карманников? Как его осуществить? – Она проворно извлекла из бумажника деньги и протянула его мне. – Купите себе новый бумажник, и поскорее. Там будет место для адреса и окошко для десятицентовой марки. Следующий, кто вытащит бумажник у вас из кармана, вынет оттуда деньги и бросит его в ближайший почтовый ящик – без проблем. Иначе вы лишитесь чековой книжки, документов – всего.

Она сунула двести с лишним звезд за пазуху и одарила меня прощальной улыбкой.

– Спасибо! – крикнул я ей вслед. Я был ей на самом деле благодарен. Я еще не все понял, но она, без сомнения, задержалась для того, чтобы помочь мне. Она могла бы унести бумажник со всем содержимым.

– Не за что, – ответила она и пропала в толпе.

Я остановился у ближайшей телепортационной кабины, опустил в прорезь ползвезды и набрал номер Слона.

Я оказался во внушительных размеров вестибюле, куда и рассчитывал попасть. Кто захочет ставить телепортационную кабину прямо в квартире, куда грабитель может проникнуть, всего лишь набрав номер? У кого есть деньги, чтобы арендовать частную телепортационную кабину, у того должно хватить и на аренду вестибюля с замком на двери и системой радиосвязи.

Итак, я попал в вестибюль размером с гостиную, оборудованный массажными креслами и роботом, торгующим мелочами. Там была система связи, плоский видеофон, какие выпускали лет триста назад. Его ремонт стоил раз в сто больше, чем сам аппарат. Была и дверь с замком, двойная, по-видимому из полированной меди, в пятнадцать футов высотой, с огромными резными ручками.

Я догадывался, что Слон не бедствует, но это было слишком. Я вспомнил, что за все время не видел его трезвым, что отказался от его помощи, когда он вызвался быть моим гидом. Излечившись от похмелья, он забудет обо мне. Может, мне уйти? Я ведь хотел исследовать Землю самостоятельно.

Но я не знаю здешних обычаев.

Я вышел из кабины и глянул на противоположную стену. Ее всю занимало окно, в котором ничего не было, кроме голубого неба, по которому бежали кудрявые облака. Странно, подумал я и подошел ближе к стене. И еще ближе.

Слон жил на горе. На крутом утесе в милю высотой.

Зазвонил телефон.

Я ответил на третий оглушительный звонок, в основном для того, чтобы прекратить шум. Подозрительный голос спросил: «Здесь кто-нибудь есть?»

– Боюсь, что нет, – ответил я. – Здесь живет кто-нибудь по имени Слон?

– Я посмотрю, сэр, – ответил голос. Экран не загорался, но у меня складывалось впечатление, что меня хорошо видят.

Ползли секунды. Я почти решился вскочить в кабину и набрать первый попавшийся номер. Почти – в том-то и дело. Загорелся экран, на нем появился Слон.

– Бей! Ты передумал!

– Да. Ты не говорил мне, что богат.

– Ты не спрашивал.

– Об этом не спрашивают.

– Как можно узнать о чем-то, не спрашивая? Можешь не отвечать. Подожди, я сейчас выйду. Ты позволишь мне проводить тебя по Земле?

– Да, я боюсь ходить по ней один.

– Почему? Не отвечай, расскажешь с глазу на глаз, – он повесил трубку.

Через несколько секунд большие бронзовые двери с гулким звуком распахнулись – просто убрались с дороги Слона. Он втащил меня внутрь, не дав даже раскрыть рта от удивления, сунул в руку стакан и спросил, почему я боюсь ходить по Земле.

Я рассказал ему, как мне обшарили карманы, и он рассмеялся. Он рассказал мне, как однажды летом на Нашем-Успехе пытался подняться на поверхность, и я засмеялся, хотя слышал, что приезжих, которые не вовремя выходят на поверхность, часто сдувает. Нам снова было хорошо. Когда рассказ Слона подходил к концу, я почувствовал себя как на корабле.

– Разумеется, меня назвали глупым брюхошлепом.

– Я об этом думал, – сказал я.

– О чем?

– Ты говорил, что мечтаешь совершить экстравагантный поступок, чтобы, если тебя назовут брюхошлепом, загнать собеседника в угол и заставить его выслушать рассказ о твоих приключениях. Ты не раз это говорил.

– Именно этих слов я не говорил, но я бы хотел, чтобы мне было о чем рассказать, о чем-нибудь вроде твоего полета к нейтронной звезде, но чтобы это было мое. Чтобы глупый инопланетянин об этом ничего не знал, а я знал.

Я кивнул. О нейтронной звезде я рассказывал за картами, у меня вошло в привычку развлекать этой историей карточных партнеров. На Слона мой рассказ произвел должное впечатление.

– Я придумал для тебя парочку приключений, – сказал я.

– Выкладывай!

– Первое. Слетать на родную планету кукольников. Там никто не был, но все знают, что такая планета существует и ее очень трудно найти. Ты можешь стать первым, кто там побывал.

– Здорово! – он немного подумал. – Здорово! И кукольники мне не станут мешать, потому что их нет. Где находится их родная планета?

– Не знаю.

– Твоя вторая идея?

– Спросить об этом у аутсайдеров.

– Что?

– В Галактике нет системы, о которой бы у аутсайдеров не было подробнейших сведений. Мы не знаем, в каких границах располагалась империя кукольников – а она выходила далеко за пределы изведанного космоса, – зато мы многое знаем об аутсайдерах. Они знают Галактику как свои пять, или сколько у них там, пальцев. Они торгуют информацией; это едва ли не единственное их занятие. Нужно спросить у них, какой из миров в пределах досягаемости самый чудной.

Слон кивал, глядя перед собой застывшим взглядом. Я не думал, что он всерьез стремится к приключениям. Оказалось, я ошибся.

– Загвоздка в том, – продолжал я, – что понятия аутсайдеров о странности могут не совпадать… – я не договорил, потому что Слон вскочил и бросился к телефону.

Я не огорчился: у меня появилась возможность спокойно поглазеть вокруг. Я бывал в больших домах, чем дом Слона, в гораздо больших. Я вырос в огромном доме, но никогда не видел такой уютной комнаты, как гостиная Слона. Это была не просто гостиная, это был оптический обман вроде прыгающих черно-белых изображений, которые демонстрируют на лекциях, раскрывающих механизм зрения, только наоборот. Эти ремесленники создают иллюзию движения, а в гостиной Слона создавалась иллюзия покоя. Звукоизоляция покорила бы любого физика. Специалист по интерьеру, наверное, прославился, оформив эту комнату, а если он успел прославиться раньше, то здесь он разбогател. Разве может казаться удобным высокому и тонкому Беовульфу Шефферу кресло, сделанное по фигуре коренастого Слона? Однако я привольно развалился в кресле, блаженно расслабив мускулы, кроме тех, которые держали стакан с двойными стенками, наполненный освежающим, странным на вкус напитком под названием Тцлотц.

Стакан не опустевал. Где-то в хрустале был спрятан крохотный телепортационный механизм, связанный с баром. Его не было видно, мешало преломление света. Очередной оптический обман, наверняка вводящий честных людей в грех тяжелого опьянения. У меня будет возможность это проверить.

Вернулся Слон. Он двигался тяжело, словно весил несколько тонн, и решительно, как будто мог пройти сквозь кцинти, который окажется настолько глупым, что преградит ему дорогу.

– Готово, – сказал он. – Дон Крамер займется поисками аутсайдерского корабля и расспросами. Через несколько дней мы что-нибудь узнаем.

– О’кей, – сказал я и спросил, что это за гора.

Оказалось, что мы находимся среди Скалистых Гор и что Слону принадлежит весь отвесный склон утеса до последнего квадратного дюйма. Зачем он забрался сюда? Я вспомнил о том, что на Земле живут восемнадцать миллиардов человек, и подумал, что в другом месте они не дали бы Слону покоя.

Вдруг Слон вспомнил, что некая Дайана уже должна быть дома. Я прошел вслед за ним в телепортационную кабину, где Слон набрал код из одиннадцати цифр, и мы оказались в другом вестибюле, гораздо менее просторном и более современном.

Дайана сомневалась, впускать Слона или нет, но он рявкнул, что он не один и пусть она не валяет дурака.

Дайана была маленькая миловидная женщина с темно-красной, как марсианское небо, кожей и волосами цвета жидкой ртути. Глаза ее были того же серебристого цвета, что и волосы. Она не хотела впускать нас, потому что наша кожа имела естественный цвет, но, впустив, уже не заговаривала об этом.

Слон представил меня Дайане и тут же сообщил ей, что собирается вступить в контакт с аутсайдерами.

– Что такое аутсайдеры? – спросила она.

Слон развел руками, смутился и беспомощно взглянул на меня.

– Это трудно объяснить, – сказал я. – Они похожи на девятихвостые плетки с толстыми рукоятками.

– Они живут в холодных мирах, – добавил Слон.

– В маленьких, холодных, безвоздушных мирах, таких как Нереида. Нереиду они арендуют, это их база, правда, Слон? Они колесят по Галактике в больших негерметичных кораблях, у которых нет гиперскоростных двигателей, а только термоядерные.

– Они торгуют информацией. Они могут рассказать мне о мире, который я хочу найти, – о самой необычной планете в изведанном космосе.

– Они все время гоняются за звездными семенами.

– Зачем? – спросила Дайана.

Слон смотрел на меня, я посмотрел на Слона.

– Слушайте! – воскликнул Слон. – Давайте позовем четвертого и сыграем в бридж.

Дайана задумалась. Потом сфокусировала на мне взгляд своих серебристых глаз, осмотрела меня с ног до головы и, кивнув самой себе, сказала:

– Шеррол Янсс. Нужно позвонить ей.

Пока она звонила, Слон сказал мне:

– Неплохая мысль. У Шеррол есть привычка создавать себе кумиров. Она работает программистом в «Донованз Брейн, Инкорпорейтед». Тебе понравится.

– Ладно, – сказал я, а про себя подумал: о бридже он говорил или о чем-то другом.

Неожиданно мне пришло в голову, что я у Слона в долгу.

– Слон, когда ты свяжешься с аутсайдерами, я полечу с тобой.

– Да? Зачем?

– Тебе нужен пилот, а кроме того, я уже имел с ними дело.

– О’кей, годится.

Зазвонил внутренний телефон. Дайана пошла открывать и вернулась с четвертым для бриджа.

– Шеррол, со Слоном ты знакома, а это Беовульф Шеффер с Нашего-Успеха. Бей, это…

– Вы! – воскликнул я.

– Вы! – сказала она.

Это была девушка, которая залезла ко мне в карман.

Я наслаждался отдыхом всего четыре дня.

Я не знал, когда кончатся мои каникулы, хотя знал как, поэтому предавался наслаждениям и душой, и телом. Если выдавалась свободная минутка, я старался использовать ее для сна, но все равно не высыпался. Слон, по-моему, пребывал в таком же состоянии. Он стремился взять от жизни побольше, очевидно, он, как и я, подозревал, что опасность не является для аутсайдеров критерием оценки. У них не те этические ценности, что у нас. Вполне возможно, что это были наши со Слоном последние дни.

В течение этих четырех дней происходили события, наблюдая которые я удивлялся, зачем Слону искать странный мир. Самый странный мир – это Земля.

Я помню, что, закончив игру, мы решили отправиться куда-нибудь пообедать. Это было не так просто, как кажется. Слон не имел возможности переодеться в брюхошпепа, да и никто из нас не выглядел так, чтобы прилично показаться на людях. Дайана дала нам свою косметику.

Я поддался неожиданному искушению и выкрасился в альбиноса. Именно выкрасился, потому что Дайана дала нам краски, а не таблетки. Когда я закончил, из высокого зеркала на меня взглянул человек, каким я был много лет назад. Красные, как кровь, радужные оболочки глаз, снежно-белые волосы, белая кожа с розоватым оттенком: подросток, которого не стало давным-давно, когда он повзрослел настолько, что мог принимать танниновые таблетки. Мои мысли невольно обратились в прошлое, в то время, когда я сам был брюхошлепом, мои ноги ходили под землей, а голова никогда не поднималась над песчаной пустыней выше чем на семь футов…

Компания, застав меня у зеркала, объявила, что в таком виде мне можно появляться в обществе.

Я помню вечер, когда Дайана сказала мне, что знает Слона всю жизнь.

– Это я назвала его Слоном, – похвасталась она.

– Это прозвище?

– Ну конечно, – сказала Шеррол. – Его настоящее имя Грегори Пелтон.

– О-о-о! – И все стало ясно.

Грегори Пелтон известен во многих мирах. Ходят слухи, что он владеет территорией, занимающей в космосе сферу диаметром тридцать световых лет, то есть тем, что называют человеческим космосом, и имеет доход за счет ренты. Ходят слухи, что «Дженерал Продактс», вселенская компания кукольников, прекратившая свое существование с их уходом, служила для него вывеской. Его прапрапрабабка изобрела телепортационные кабины, и он богат, богат и еще раз богат.

– Почему Слон? – спросил я. – Почему именно такое прозвище?

Дайана и Шеррол с напускной серьезностью разглядывали скатерть.

– Включи свое воображение, Бей, – сказал Слон.

– А что такое Слон? Это какое-то животное?

У всех на лицах появилось досадливое выражение. Я не понял шутку.

– Завтра, – пообещал Слон, – мы сводим тебя в зоопарк.

В зоопарке Земли семь телепортационных кабин. По этому можно судить, насколько он велик. Но он еще больше. Между кабинами курсируют две сотни такси, – кабины располагаются так далеко одна от другой, что ходить между ними пешком неудобно.

Перед нами были серые толстые животные, менее крупные, чем звездные семена или бандерснатчи, но более крупные, чем другие животные, которых мне пришлось видеть.

– Понял? – спросил Слон.

– Да, – ответил я.

Животные были такими же массивными, крепкими и казались такими же неуязвимыми, как Слон. Я засмотрелся на одно из них, которое стояло в грязной луже. С помощью полого щупальца, растущего надо ртом, оно обливало себя водой. Я смотрел на его щупальце, смотрел…

– Эй, смотрите! – закричала Шеррол, показывая на меня пальцем. – У него уши покраснели!

Я ей это простил только в два часа утра.

Я помню, как перегнулся через Шеррол, потянувшись за сигаретой, и увидел ее кошелек, лежащий поверх груды вещей.

– А что, если я сейчас залезу к тебе в карман? – спросил я.

Оранжево-серебряные губы растянулись в ленивой улыбке:

– Я не ношу карман.

– Тогда я вытащу деньги у тебя из кошелька. Это прилично?

– Да, если ты сумеешь спрятать их на себе.

В маленьком кошельке оказалось четыреста звезд. Я сунул его в рот.

Шеррол не позволила мне вынуть кошелек изо рта. Вам не приходилось заниматься любовью, держа во рту кошелек? Это незабываемо. Если у вас астма, даже не пытайтесь.

Я помню Шеррол. Помню гладкую, теплую голубую кожу, серебряные выразительные глаза и оранжево-серебряные волосы, уложенные в прихотливую прическу, которую невозможно было расстроить. Ее волосы всякий раз возвращались в прежнее положение. Когда я осторожно отобрал две пряди и связал их двойным крепким узлом, она засмеялась серебристым смехом. А когда я подпрыгивал и бормотал чепуху, она серебристо ворковала, а пряди ее волос, связанные в узел, расходясь, шевелились, как змеи на голове Горгоны.

Я помню дороги. Это первое, что видишь, подлетая к Земле. Если бы мы приземлились ночью, то увидели бы огни городов, но мы, разумеется, опустились на дневную сторону. Иначе зачем планете три космопорта? Сети шоссе, автострад и автобанов, как вуали, лежали на лицах континентов.

С высоты нескольких миль ты не видишь, что они разрушены: лопнули покрытия, искривились формы. Люди поддерживают в рабочем состоянии только два шоссе. Оба находятся на одном континенте. Это Пенсильвания – Тернпайк и Санта-Моника – Фривей. Остальные дороги – бесполезные руины.

Кажется, есть люди, которые собирают старые наземные машины и устраивают на них гонки. Среди этих автомобилей есть реставрированные, в которых заменено от пятидесяти до девяноста процентов деталей, есть и собранные заново по старой модели. На абсолютно гладкой поверхности они развивают скорость от пятидесяти до девяноста миль в час.

Я рассмеялся, когда услышал об этом от Слона, но слышать и видеть – не одно и то же.

Гонщики начали собираться перед рассветом. Они съезжались к концу Санта-Моника – Фривей, туда, где когда-то Санта-Моника впадала в Сан-Диего – Фривей. То, что осталось в этом месте от дороги, напоминало кучу спагетти. Огромные завитки и петли прежде напряженного бетона за долгие годы утратили прочность и провисли до самой земли. Однако по верхней петле еще можно выехать на гоночную дорогу.

Повиснув над дорогой в воздушном такси, мы смотрели, как автомобили выстраиваются в ряд.

– Пользование дорогой обходится гораздо дороже, чем сам автомобиль, – сказал Слон. – Когда-то я тоже здесь гонял. У тебя волосы встанут дыбом, если я скажу тебе, сколько стоит обслуживание и ремонт этого участка дороги.

– Сколько?

Слон сказал. У меня волосы встали дыбом.

И вот они тронулись. Я никак не мог понять, зачем гнать старомодную машину по ровному бетону, если можно лететь по воздуху. Но вот автомобили тронулись, стройные ряды слегка искривились, потом вовсе ссыпались. Автомобили двигались с разными скоростями, то безрассудно приближаясь друг к другу почти вплотную, то пытаясь вырваться на простор. Я начал понимать, в чем дело.

В этих автомобилях не было радаров.

Они управлялись с помощью рулевого колеса, установленного в кабине и соединенного передачами с четырьмя колесами, бегущими по земле. Неверное движение рулевого колеса, и автомобили врежутся один в другой или в бетонный бордюр. Их направляет или тормозит сила человеческих мускулов, но они поворачиваются или останавливаются только тогда, когда четыре резиновые шины плотно соприкасаются с гладким бетоном. Когда контакт шин и бетона нарушается, срабатывает третий закон Ньютона, и хрупкое металлическое тело движется по прямой, пока его не остановит бетонный бордюр или другая машина.

– В такой машине можно убиться!

– Не бойся, – успокоил Слон. – Обычно никто не убивается.

– Обычно?

Гонка закончилась через двадцать минут у другой кучи мятого бетона. Я был весь мокрый. Мы приземлились и поговорили с гонщиками. Один из них, худой парень с жирными, спутанными зелеными волосами, с белым костлявым лицом и багровыми губами, растянутыми в широкой улыбке, пригласил меня прокатиться. Я поблагодарил и отказался, попятился от него, жалея, что у меня нет с собой оружия. Этот тип был явно не в себе.

Я помню, чем меня кормили брюхошлепы, такой вкусной еды нет во всем изведанном космосе, помню странный, слегка хмельной напиток под названием Тейтингер Конт де Шампань’59. Помню, как мы ввалились в бар для инопланетян и вчетвером приставали с профессиональными разговорами к девушке из рудокопов, с рыжей, шириной в ладонь, гривой до самой поясницы. Помню, как летел над землей на воздухоплавательном поясе, не видя под собой ничего, кроме города, в котором изредка встречались сельскохозяйственные угодья. Помню подводный отель у берегов Ньюфаундленда и посольство дельфинов в Средиземном море, где группа дельфинов и брюхошлепов занимались обсуждением проблемы разумных существ, не имеющих рук (таких видов много, и, вероятно, будут обнаруживаться новые). Конференция была больше похожа на беседу за чашечкой кофе, чем на серьезное собрание.

Вечером четвертого дня, когда мы собирались спать, зазвонил триофон. Дон Крамер нашел аутсайдера.

– Мы едем сию минуту? – спросил я, не веря своим ушам.

– Конечно, – сказал Слон. – Вот, прими таблетку. Не захочешь спать, пока мы не вылетим.

Дал слово – держи, а я многим был обязан Слону. Я принял таблетку. Мы поцеловали на прощание Дайану и Шеррол; Дайане, чтобы поцеловаться со мной, пришлось забраться на стул, а Шеррол залезла на меня, как на дерево, обвив ногами мою талию. Я был на полтора фута выше их всех.

В Калькутте был день. Мы со Слоном отправились туда по телепортационной линии и обнаружили, что «МБ» уже ждет нас в космопорте.

Полное название корабля было «Медленнее бесконечности». Он был изготовлен по модели номер два «Дженерал Продактс» и представлял собой веретено длиной в триста футов с осиной талией ближе к хвосту. Я вздохнул с облегчением, так как боялся, что Слон летает на роскошной, но ненадежной яхте. Жизненное пространство поначалу показалось мне тесным, но потом я увидел, что кроме зала управления, рассчитанного на двоих, в носу корабля есть еще одна комната. Внутри корабля размещался термоядерный двигатель мощностью в одно g, бак с топливом, гиперскоростной двигатель, гравитационный тормоз и шасси для приземления на брюхо. Все это было хорошо видно сквозь прозрачный корпус.

На корабле имелся запас топлива, пищи и воздуха. «МБ» был давно готов к отлету. Мы взлетели через двадцать минут после прибытия.

Если бы мы включили термоядерный двигатель в атмосфере Земли, то очень скоро оказались бы в банках органов, разорванные на части. Законы брюхошлепов очень строги в отношении загрязнения воздуха. Нас вывел на орбиту робот-буксир с огромными крыльями, использующий в качестве движущей силы воздух, сжатый до степени вырожденной материи. Уже на орбите мы включили двигатель.

Теперь было достаточно времени для сна. С тягой в одно g нам потребовалась неделя, чтобы удалиться от центра гравитации Солнечной системы на расстояние, позволяющее запустить гиперскоростной двигатель. В один из дней этой недели я снял личину альбиноса – это была личина, потому что я продолжал принимать танниновые таблетки, спасаясь от земного Солнца, а Слон вернул себе смуглую кожу и черные волосы. Четыре дня он был Зевсом, с мраморно-белой кожей, золотистой бородой и горящими желтыми глазами. Ему так подходил этот облик, что я не сразу заметил перемену.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю