Текст книги "Осколок Империи"

Автор книги: Ларри Нивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

До капитана Кидда книга была единственной надеждой Ричарда Шульца-Манна.

Манн действует в рамках закона. Кидд не может сказать этого о себе, но, с другой стороны, Кидд никого не убил.

Манн вздохнул. Выбора нет. Основной мотив его поведения – защита чести, как вчера, так и сейчас.

Он заворочался в сыром логове среди мха-шерсти. День разгорался, а система терморегуляции работает только в полностью собранном скафандре.

Что это?

К нему приближался «Карабас-Барабас», легко скользя по воздуху на вспомогательных двигателях. Наверное, капитан решил утопить его, пока не появились блюстители закона.

Или он решил…

Манн запустил мотор с таким расчетом, чтобы оказаться невесомым, и переполз на другую сторону шпиля. Он увидел, что четверо дозорных летят навстречу «Карабасу-Барабасу». Если он отойдет от шпиля, его увидят, а если останется, то детекторы инфракрасного излучения…

Придется рисковать.

Скафандр давил под мышками, таща Манна ко второму шпилю. Долетев до мохового воротника, Манн отключил мотор и упал в мох. Пираты не изменили курс.

Ну-ка, посмотрим.

Корабль остановился над шпилем, от которого только что ушел Манн.

– Ты слышишь меня, Ричард Манн?

Манн угрюмо кивнул. Разумеется, слышу.

– Стоило сделать это раньше. Если тебя нигде нет, значит, ты либо вообще улетел отсюда, либо прячешься в кустах, которые растут вокруг этих башен.

Ну что, так и бегать от шпиля к шпилю? Может, попробовать улететь?

Из них двоих кто-то один наверняка летает быстрее. Правда, скафандр – это дополнительный вес.

– Я думаю, ты не упустил случай исследовать башню. Она великолепна. Какая гладкая, словно отполированный камень, поверхность! Какая совершенная форма, почти правильный конус! Почти правильный, ты слышишь? На самом верху эта штука совсем не правильная и совсем не каменная. У нее на верхушке на ножке в восемь футов толщиной растет шишка пятнадцати футов в диаметре, похожая на яйцо или на стрелку аспарагуса. Ну, что скажешь?

Доктор Манн склонил голову к плечу, переваривая сказанное.

Потом он отвинтил шлем, вырвал из него радио и сунул в карман. В отчаянной спешке он принялся рвать желтый мох-шерсть и набивать им шлем. Наконец он чиркнул зажигалкой. Поначалу мох только тлел, а Манн сквозь зубы бормотал ругательства. Но вот он занялся голубым пламенем, слабым и бездымным. Манн спрятал шлем во мху, поставив его так, чтобы он не опрокинулся и горящее содержимое не выпало.

– Я бы сказал, что это фаллический символ. А ты как думаешь, Ричард Манн? Если это фаллические символы, то они довольно далеки от наших представлений. Что-то не человеческое, а человекоподобное, если можно так сказать.

Четверо дозорных подлетели к кораблю и зависли в воздухе рядом с ним, готовые броситься на Манна, как только его обнаружат детекторы инфракрасного излучения.

Манн на полной скорости полетел на запад, стараясь держаться как можно ближе к земле. Еще минуту или две шпиль будет заслонять его, а там…

– А это не ракетные деревья, Ричард Манн. Отсюда похоже на траву. Интересно, что ей нужно от породы, из которой сделаны эти символы? Хм… Теплых мест не видно… Да ты не здесь! Попробуем под соседним.

Отваживаясь оглянуться, Манн видел, как «Карабас-Барабас» летит ко второму шпилю, от которого он, Манн, только что бежал, оставив в желтом мху серое пятно. Рядом с кораблем летели четверо пиратов.

– Ку-ку! – раздался голос капитана. – И до свидания, убийца!

Заработал термоядерный двигатель «Карабаса-Барабаса». Корабль выпустил столб сине-белого пламени, которое, скользнув по поверхности шпиля, ударило в серое пятно на желтом мху. Манн отвернулся и сосредоточился на полете. Он не испытывал ни ликования, ни сожаления, лишь презрение. Какой все-таки Кидд глупец! Он не заметил на Мире Сети-Т другой жизни, кроме ракетных деревьев, и поверил Манну на слово, что здесь нет больше ничего живого. Как можно было не заметить очевидного? Может быть, его ввел в заблуждение желтый мох-шерсть? Эта растительность действительно напоминает мох, который добывает из камня какой-то химический элемент.

Оглянувшись, Манн увидел, что пиратский корабль все еще поливает огнем шпиль и мох, растущий у его подножия. Если бы Манн не ушел из-под шпиля, то сейчас от него осталась бы только зола. Капитан хотел убить его наверняка. Ну что ж…

Шпиль вдруг взорвался. Он расплылся по сиреневой равнине пузырем разноцветного огня, поглотившим два соседних шпиля и пиратский корабль. Пузырь все рос, и Манн резко изменил направление полета, устремившись вертикально вверх, подальше от земли. Через несколько секунд взрывная волна нагнала его, толкнула, и он, кувыркаясь, полетел над пустыней.

Сквозь тающее облако взрыва Манн увидел два столба белого дыма. Это, еще не созрев, взлетали два других шпиля. Должно быть, взрыв опалил мох у их подножий.

Манн, откинув голову назад, болтался в вакуумном скафандре. Он смотрел, как летят шпили, и непонятно чему радовался. Перед лицом бессмертия он позабыл о собственных амбициях.

Вверху одновременно возникли два темных пятна. Отделилась первая ступень. Теперь живые ракеты поднимались еще быстрее.

– Ричард Манн!

Манн включил передатчик.

– Какой ты живучий!

– Где там! Я ничего не чувствую ниже плеч. Слушай, Ричард Манн, давай обменяемся секретами. Что произошло?

– Большие башни – тоже ракетные деревья.

– А-а-а. – То ли вопрос, то ли вопль отчаяния.

– У ракетного дерева два цикла развития. Первый цикл дерево проходит в виде куста, а второй в виде большого многоступенчатого дерева, – Манн говорил торопливо, боясь, что лишится слушателя. – Циклы сменяют друг друга. Семя ракетного дерева приземляется на какой-нибудь планете и вырастает в куст. Из года в год кустов становится все больше. Если семя куста попадает в особенно плодородную почву, вырастает большое многоступенчатое дерево. Ты слушаешь?

– Угу…

– У многоступенчатого дерева живыми являются корень и фотосинтезирующие органы у подножия. Таким образом, ракетной части не приходится нести груз. Она растет прямо из живой части, но сама мертва, как сердцевина дуба, за исключением семени на верхушке. Когда оно созревает, ракета взлетает. Обычно она развивает вторую космическую скорость – в той системе, в которой выросла. Кидд, я не вижу вашего корабля. Я подожду, пока рассеется…

– Говори…

– Я хочу помочь.

– Поздно. Говори.

– Я видел ракетные деревья на расстоянии двадцати световых лет отсюда. Одному Богу известно, где их родина. Они растут во всех соседних системах. Мешочки с семенами путешествуют в космосе тысячелетиями. Попадая в систему, они лопаются: если мир пригоден для жизни, хотя бы одно зерно приживается в нем; если нет, то там, откуда прилетел этот мешок, есть другие мешки. Вот пример бессмертия, капитан Кидд. Это растение старше человечества, оно проделало в космосе гораздо более длинный путь. Миллиард…

– Манн!

– Да?

– Двадцать три-точка-шесть, семьдесят-точка-один, шесть-точка-ноль. Я не знаю номенклатурного названия. Повторить?

Манн забыл о ракетных деревьях.

– Двадцать три-точка-шесть, семьдесят-точка-один, шесть-точка-ноль. Ищите в этом районе, пока не увидите красный гигант, но не слишком большой. Планета, которая обращается вокруг, маленькая, тяжелая, без луны.

– Понял.

– Вы сделаете глупость, если отправитесь туда. Вы кончите так же, как я Потому я и дал координаты.

– Я буду их шантажировать.

– Вас убьют. Иначе я не дал бы вам координат. Зачем вам понадобилось убивать меня, Ричард Манн?

– Мне не понравились ваши высказывания насчет моей бороды. Никогда не высмеивайте вундерлендские асимметричные бороды, капитан.

– Больше не буду.

– Я хочу вам помочь, – Манн вглядывался в клубящийся дым. Дым стоял черным столбом, края его были подсвечены лучами двух солнц. – До сих пор не вижу вашего корабля.

– Сейчас увидите.

Пират застонал… и Манн увидел корабль. Он успел отвернуться, и ему не обожгло глаза.

В глубине души

I

Я не мог решить, как назвать это произведение искусства – картиной, рельефом, скульптурой, овощным рагу, – но оно стало лауреатом в секции изобразительного искусства на выставке, организованной Институтом Знаний планеты Джинкс. Странно устроены глаза у кдальтино, подумал я. У меня глаза слезились. Чем дольше я смотрел на «ФТЛ-космос», тем меньше видел.

Я уже решил, что картина задумана так, чтобы расплываться перед глазами, когда на моей руке повыше локтя осторожно сомкнулись зубастые челюсти. Я подпрыгнул на целый фут.

– Беовульф Шеффер, какой вы расточительный! – прозвучало нежное, волнующее контральто.

Имея такой голос, можно сделать состояние. Мне даже показалось, что я его где-то слышал. Нет, не может быть – это было на Нашем-Успехе, очень далеко отсюда. Я обернулся.

Кукольник отпустил мою руку и продолжал:

– Что вы думаете о Хродену?

– Глаза от него болят.

– Разумеется. Кдальтино не видят ничего, кроме радиоволн. «ФТЛ-космос» нужно не рассматривать, а ощупывать. Проведите по картине языком.

– Языком? Нет, спасибо.

Я провел по картине рукой. Если хотите знать, что я почувствовал, садитесь на корабль и летите на Джинкс – картина до сих пор там. Я категорически отказываюсь описывать свои ощущения.

Кукольник с сомнением склонил голову набок.

– Я уверен, что ваш язык гораздо чувствительнее, чем пальцы. На нас никто не смотрит.

– Не будем об этом. Знаете, ваш голос очень напоминает мне голос президента филиала «Дженерал Продактс» на Нашем-У спехе.

– Неудивительно. Мы обучались английскому языку у одной и той же учительницы. Он передал мне ваше досье, Беовульф Шеффер. Я президент филиала «Дженерал Продактс» на Джинксе, что вы, без сомнения, определили по форме моей гривы.

В гривах я как раз не силен. Копна бурой шерсти над черепной коробкой, расположенной между двумя шеями, определяет принадлежность кукольника к той или иной касте – для того, кто разбирается в прическах. Чтобы различать прически кукольников, нужно быть кукольником.

Не желая обнаруживать свое невежество, я спросил:

– В этом досье написано, что я расточителен?

– За последние четыре года вы потратили более миллиона звезд.

– Зато сколько удовольствия я получил!

– Конечно. Скоро опять наделаете долгов. Может быть, вы напишете что-нибудь? Я был в восторге от вашей статьи о нейтронной звезде BVS-1. «Утыканное иглами дно гравитационного колодца…», «Голубой звездный свет падал на меня, как мелкий град…». Премило!

– Спасибо. Мне за это хорошо заплатили, но я больше пилот.

– Как удачно, что мы встретились! Я собирался вас разыскивать. Вам не нужна работа?

Он задал провокационный вопрос. Прошлый раз был единственным случаем, когда я согласился выполнить работу для кукольника, – я знал, что рискую жизнью. Едва не погиб. Я не держал за это зла на президента филиала «Дженерал Продактс» на Нашем-Успехе, но позволить им еще раз воспользоваться мной…

– Отвечу уклончиво: смотря какая. Вы думаете, что я профессиональный пилот-самоубийца?

– Вовсе нет. Вы можете обещать, что, если я посвящу вас в подробности, все останется между нами?

– Обещаю, – ответил я, зная, что обещание придется выполнить. Устное соглашение накладывает такие же обязательства, как и зафиксированное документально.

– Хорошо, пойдемте, – он танцующей походкой направился к телепортационной кабине.

Телепортационная кабина доставила нас в одну из вакуумных областей Джинкса. Стояла ночь. Высоко в небе виднелась ослепительно яркая точка Сириуса В. Гористый ландшафт был залит ее холодным голубым светом. Я огляделся, но не нашел на небе Байнари, огромную оранжевую планету, компаньона Джинкса. Значит, мы на внешней стороне.

Над нами что-то висело.

Модель номер четыре, выпускаемая «Дженерал Продактс», – это прозрачная сфера в тысячу с лишним футов диаметром. Большего корабля в Галактике нет. Только государству под силу приобрести такой корабль, и используются четверки только для колонизации планет.

Этот корабль использовался в других целях: он был полон приборов. Наша телепортационная кабина стояла между лапами шасси, как мышь между лапами совы. От двери кабины к люку корабля сквозь вакуум проходил туннель.

– «Дженерал Продактс» уже занимается оснащением кораблей? – спросил я.

– Мы хотим отделиться, но испытываем определенные трудности.

Давно пора разделиться, тем более что компанией владеют кукольники. «Дженерал Продактс» выпускает девяносто пять процентов корпусов для космических кораблей, в основном – потому, что больше никто не знает, как построить неуязвимый корабль. Но то, что я увидел, нельзя было назвать хорошим началом. Помещение, которое, по моему мнению, могло предназначаться для экипажа, груза или пассажиров, располагалось у дна, сразу над люком, и могло вместить лишь одного пилота: в нем было несколько кубических ярдов.

– Вам нелегко будет его продать, – заметил я.

– Верно. Вы заметили что-нибудь еще?

– Ну…

Машины, которыми был занят корабль, стояли очень тесно. Складывалось впечатление, что племя гигантов в десять миль ростом изо всех сил стремилось к миниатюризации. Я не увидел коридоров, по которым можно было бы подобраться к приборам. Выходит, ремонт в полете не предусмотрен. Дно пронизывали огромные ноздри четырех термоядерных двигателей. Реактивных поворотных двигателей не было, значит, внутри должен находиться гигантский гироскоп. Иначе…

– Похоже, что это все – гиперскоростные двигатели. Зачем это нужно? У вас возникла необходимость передвигать луны?

– Когда-то вы работали в компании «Накамура Лайнз», занятой коммерческими перевозками. Скажите, сколько занимает полет с Джинкса на Наш-Успех?

– Если ничего не случается, то двенадцать дней.

Ровно столько, сколько требуется, чтобы выяснить, какая из пассажирок самая хорошенькая, а пока ты выясняешь, автопилот выполняет за тебя всю работу, разве что фуражку не надевает.

– От Сириуса до Проциона четыре световых года. Наш корабль покроет расстояние за пять минут.

– Вы сошли с ума.

– Нет.

Ведь это почти световой год в минуту! Я не мог такого даже представить. Но вот представил, и у меня отвисла челюсть: я понял, что передо мной открывается Галактика. Мы ведь не знаем о Вселенной ничего, кроме того, что видим в ее небольшом обитаемом районе. А с таким кораблем!

– Это чертовски быстро!

– Вот именно. И, как видите, оборудование занимает много места. Корабль обошелся нам в семь миллиардов звезд, не считая нескольких столетий, ушедших на разработку, но он способен увезти только одного человека. Значит, корабль плохой. Давайте войдем.

II

Жизненное пространство состояло из двух круглых комнат, расположенных одна над другой. Выход был только один. В нижней комнате размещались пульты управления – выключатели, циферблаты, лампочки, – над которыми нависал огромный сферический индикатор массы. Верхняя комната была совершенно пуста, сквозь прозрачные стены просвечивали трубы, по которым в комнату должен поступать воздух и пища.

– Это комната отдыха, – сказал кукольник. – Мы решили, что пилот оборудует ее самостоятельно.

– Почему так?

– Погодите, скоро все станет ясно.

Кукольник принялся мерить шагами комнату, а я, присев у стены на корточки, наблюдал за ним. Мне нравится смотреть, как ходят кукольники. Даже на тяжелом Джинксе их тела, похожие на тела оленей, кажутся невесомыми. Кукольник небрежно переступал крохотными копытцами.

– Область, колонизированная людьми, занимает в космосе сферу диаметром в тридцать световых лет, не так ли?

– Почти так. Это не совсем сфера.

– Владения кукольников гораздо меньше. Сфера влияния кдальтино вдвое меньше вашей, сфера влияния кцинти чуть больше. Все это крупные цивилизации, способные путешествовать в космосе. Аутсайдеров не будем брать в расчет: у них нет кораблей. Некоторые сферы влияния совпадают или перекрываются. Некоторым, чтобы попасть из одной сферы влияния в другую, никуда не нужно лететь. Другое дело мы: наше влияние распространяется на все территории, где покупают наши корабли. Сложите их протяженность, и получится шестьдесят световых лет. Этот корабль преодолеет такое расстояние за семьдесят пять минут. Прибавим шесть часов на взлет и шесть на посадку, предположим, что у места назначения не будет транспортных пробок, и получим корабль стоимостью в семь миллиардов звезд, который доставит одного пилота и ноль груза в любое место минимум за двенадцать и максимум за тринадцать часов.

– А если использовать его в исследовательских целях?

– Кукольники не видят смысла в абстрактном знании, а кроме того, мы сами не можем заниматься исследованиями, – он имел в виду, что кукольник не станет рисковать жизнью и не полетит один, а значит, результаты исследований будут принадлежать той цивилизации, подданным которой является пилот. – Нам нужны деньги и специалисты, которые сумеют создать пусть не такой быстрый, но зато не такой громоздкий аппарат. «Дженерал Продактс» не желает тратить деньги на то, что может не иметь успеха. Нам потребуются лучшие умы, которые имеются в разумных цивилизациях, и огромные капиталовложения. Мы хотим привлечь к себе внимание, Беовульф Шеффер.

– Рекламный полет?

– Да. Мы хотим отправить пилота к центру Галактики и обратно.

– Господи! Это долго?

– Приблизительно двадцать пять дней туда и столько же обратно. Если вам нужна аргументация…

– Нет-нет, все в порядке. Почему вы решили пригласить именно меня?

– Мы хотим, чтобы пилот написал о своем путешествии. У меня есть адреса и фамилии нескольких пишущих пилотов. Те, к кому я уже обращался, не изъявили достаточной готовности. Они говорят, что писать, сидя на земле, гораздо спокойнее, чем испытывать новые корабли. Я согласен с их рассуждениями.

– Я тоже.

– Вы полетите?

– Что вы за это предлагаете?

– Сто тысяч звезд за полет и пятьдесят тысяч за рассказ плюс та сумма, за которую вы его продадите.

– Согласен.

Тревожился я только о том, что мой новый босс выяснит, что статью о нейтронной звезде писал не я. Поначалу я не понимал, почему «Дженерал Продактс» мне доверяет. В первый раз, когда я на них работал, хотел украсть их корабль; тогда это казалось мне более выгодным, чем честное выполнение задания. В этот раз корабль, который я назвал «Лонг-Шот», не стоило красть. Потенциальный покупатель понял бы, что корабль краденый, и не захотел бы со мной связываться. На этом корабле можно было бы отправиться исследовать шаровидное скопление звезд, другим его применением может стать реклама.

Полет к центру Галактики – это шедевр рекламы.

Смотрите: на обычном корабле от Джинкса до Нашего-Успеха можно добраться за двенадцать дней, а на «Лонг-Шоте» за двенадцать часов. Какая разница? Деньги на такую поездку нужно копить двенадцать лет. Но центр Галактики! На своем первом корабле я летел бы туда триста лет, не считая остановок для заправки топливом и пополнения запасов провизии. Ни одно разумное существо еще не видело центра Галактики, спрятанного в чередующихся слоях разреженного газа и космической пыли. О центральных звездах написаны бесчисленные тома, но они содержат лишь общие места и научные предположения, основанные на результатах наблюдения за другими Галактиками, такими как, например, Андромеда.

И вдруг три столетия превращаются в три недели! Вполне обозримый срок. И все будет видно!

Жизненное пространство оборудовали за две недели. Я велел полностью закрасить стены синим цветом в комнате отдыха и совсем не красить в зале управления. К тому времени, когда все было готово, я успел запастись видеокассетами и другими развлечениями, которые помогают человеку, на семь недель запертому в помещении чуть более просторном, чем чулан, не сойти с ума.

В последний день перед вылетом мы с кукольником обсуждали окончательную версию контракта. Мне давали четыре месяца на то, чтобы достичь центра Галактики и вернуться обратно. Наружные камеры будут работать непрерывно, я не должен их отключать. Если корабль получит механические повреждения, могу вернуться, не побывав в центре Галактики, в ином случае я должен долететь до центра. Предусматривались штрафы. Копию записи я оставил у адвоката.

– И последнее, – сказал кукольник, когда контракт был заключен. – Термоядерные двигатели и гиперскоростные моторы работают в противоположных направлениях.

– Как это?

Кукольник не мог подобрать слов.

– Если вы включите их одновременно, то перед кораблем сквозь гиперпространство будет лететь пламя.

Я представил себе картину: корабль, как рак, пятится в неизведанное. А если учесть, что зал управления располагается у дна корабля, это приобретает какой-то смысл. Особенно для кукольника.

III

И вот я в полете.

Я взлетел при двух стандартных g, потому что люблю комфорт. В течение двенадцати часов я летел только на термоядерных двигателях. Не стоит нырять в гиперпространство в близком соседстве с центром тяготения, особенно в экспериментальном полете. Пилоты, которые так поступают, потом не выходят из гиперпространства. Когда раздался звонок, я смотрел фильм в комнате отдыха. Я соскользнул в зал управления, привязался, чтобы не болтаться в невесомости, отключил реакторы, потер руки и включил гиперскоростные двигатели.

Получилось не совсем то, чего ожидал.

Выглянуть наружу я, разумеется, не мог. Когда ты находишься в гиперпространстве, тебе кажется, что на корабле нет окон. Нельзя сказать, что ты ничего не видишь, – ты забываешь, что можно что-то увидеть. Например, если между репродукцией «Испании» Дали и пультом управления кухней находится окно, твое зрение и сознание поместят картину рядом с пультом, не замечая пространства между ними. Постепенно человек к этому привыкает; бывает, сходит с ума, но меня это не тревожило. Я провел в космосе тысячи человеко-часов. Мое внимание привлек индикатор массы.

Индикатор массы – это большая прозрачная сфера, из центра которой расходятся в стороны голубые линии. Направление линии соответствует направлению на звезду, длина линии соответствует массе звезды. Если бы можно было встроить индикатор массы в автопилот, не нужны были бы люди-пилоты, но, к сожалению, такое невозможно. При всей своей точности и надежности это псионический прибор. Он не работает, если им не управляет сознательное существо. Я так привык к индикаторам массы, что воспринимаю линии как настоящие звезды.

Ко мне приближалась звезда, и я свернул в сторону. Потом увидел, что еще одна линия, направленная на меня, удлинилась до опасных размеров, и снова свернул. Передо мной оказался голубой карлик. Опять свернул и огляделся, ища дроссель. Я хотел затормозить.

Повторяю: я хотел затормозить.

Разумеется, дросселя не было. Управление скоростью в гиперпространстве являлось частью исследовательской программы кукольников. Ко мне потянулась длинная размытая линия – протосолнце…

Попытаюсь объяснить, на что это похоже. Представьте себе скоростную автостраду на Земле. Вы, наверное, видели их из космоса – сплетения изгибающихся бетонных лент. Сейчас они стоят пустые и заброшенные: какие-то разрушены, какие-то застроены; новые, с резиновым покрытием, используются как дорожки для верховой езды. Представьте, как такая автострада могла выглядеть в шесть часов утра в будний день, скажем, в тысяча девятьсот семидесятом году. Сплошной поток наземных машин. Возьмем все машины и отключим у них тормоза. Теперь установим регуляторы на акселераторах так, чтобы максимальная скорость автомобилей находилась в пределах шестидесяти-семидесяти миль в час, но не была у всех одинаковой. Теперь представим, что все регуляторы разом испортились и скорость, которую мы считали максимальной, является минимальной. На дороге начнется паника.

Представили? А теперь представьте, что вы сидите в одной из этих машин, окна и лобовое стекло в ней закрашены черным, а в вашем распоряжении радар. Ваша задача – ни с кем не столкнуться.

Вот в каком положении я оказался.

Поначалу было не так уж страшно. Звезды надвигались на меня, я уворачивался от них. Постепенно я к этому привык. У меня был большой опыт, и я на глаз определял массу звезды и расстояние до нее и оценивал опасность. Однако, летая на кораблях компании «Накамура Лайнз», я смотрел на индикатор массы четыре-пять раз в сутки, а здесь я не решался отвернуться от него. Я устал и начал подпускать звезды все ближе и ближе. Через три часа я сдался.

Звезды выглядели несколько непривычно. Я вздрогнул: корабль залетел в совершенно незнакомую область космоса. Если я увижу Сириус или Антарес, то не узнаю их. Неизвестно, видимы ли они отсюда. Я отогнал эту мысль и связался с хозяином.

– «Лонг-Шот» вызывает «Дженерал Продактс», «Лонг-Шот» вызывает…

– Беовульф Шеффер?

– Я вам никогда не говорил, что у вас очень красивый, прямо-таки обольстительный голос?

– Нет. Все в порядке?

– Боюсь, что нет. А если честно, я поворачиваю назад.

Молчание.

– Почему?

– Я не могу все время лавировать между звездами. Когда-нибудь я замешкаюсь и врежусь в звезду. Ваш корабль летит слишком быстро.

– Да. Нужно сконструировать менее быстроходный.

– Конечно, жаль отказываться от такого хорошего заработка, но мне в глаза словно песку насыпали. Я весь разбит. Придется поворачивать назад.

– Хотите послушать запись нашего соглашения?

– Нет, а что такое?

– Согласно контракту, вы можете вернуться лишь в том случае, если корабль получит механические повреждения. Иначе вам придется платить неустойку, превосходящую обещанное вам вознаграждение вдвое.

– Механические повреждения? – переспросил я.

Где-то на корабле есть ящик с инструментами, в котором лежит молоток…

– Я не сказал об этом раньше, потому что счел это невежливым. В жизненном пространстве установлены две кинокамеры. Мы собирались использовать фильм в целях рекламы, но…

– Понятно. Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос, всего на один: когда президент филиала компании на Нашем-Успехе передавал вам мое досье, он не говорил, что мне известно, что в вашем мире нет луны?

– Говорил. Он сообщил, что заплатил вам за молчание миллион звезд и что у него имеется запись соглашения.

– Ясно.

Вот почему выбор пал на Беовульфа Шеффера, известного писателя.

– Путешествие продлится дольше, чем я рассчитывал.

– За каждый просроченный день вы заплатите штраф. Две тысячи звезд за день.

– В вашем голосе появились неприятные скрипучие нотки. До свидания.

Я продолжал полет. Каждый час я выходил из гиперпространства в обычный космос, чтобы десять минут отдохнуть и выпить чашку кофе. Я делал перерыв на обед и на ночь. Двенадцать часов я сидел у пульта, а двенадцать пытался восстановить силы. Я был обречен на поражение.

К концу второго дня я понял, что не уложусь в четыре месяца. Мне потребуется хотя бы шесть. Уплатив сто двадцать тысяч звезд штрафа, я останусь почти ни с чем. И поделом: нечего связываться с кукольниками!

Вокруг было море звезд. Они заглядывали в кабину сквозь пол и в просветы между приборами. Под ногами, излучая призрачное белое сияние, проходил Млечный Путь. Звезд становилось все больше. Чем ближе к центру, тем их будет больше, и в конце концов я врежусь в какую-нибудь из них.

Идея! Как вовремя!

Певучий голос ответил незамедлительно:

– Беовульф Шеффер?

– Радость моя, здесь больше никого нет. Я тут кое-что придумал. Вы не могли бы…

– Какой-нибудь из приборов вышел из строя, Беовульф Шеффер?

– Нет, пока все в порядке. Послушайте…

– В таком случае что вынуждает вас обращаться именно ко мне?

– Радость моя, пришло время принять решение. Вы хотите мести или предпочитаете получить свой корабль обратно?

После недолгого молчания он ответил:

– Можете говорить.

– Я могу попасть в центр Галактики гораздо скорее, если полечу в один из промежутков между ее ветвями. Достаточно ли у нас сведений о Галактике, для того чтобы вычислить, где кончается наша ветвь?

– Я свяжусь с Институтом Знаний и выясню это.

– Хорошо.

Через четыре часа, когда я вовсю спал, зазвонил гиперфон. Говорил не президент, а какой-то мелкий служащий. Вчера, усталый и в очередной раз обманутый очаровательным голосом президента, я назвал его «моя радость» и, наверное, оскорбил его кукольничьи чувства. Может быть, «он» самец. Пол кукольника – одна из его маленьких тайн. Служащий сообщил мне направление и расстояние до ближайшего промежутка между звездами.

Чтобы попасть туда, я потратил еще один день. Звезды стали реже, но я уже не мог этому поверить. Я вышел из гиперпространства – это правда. Звезды отстояли одна от другой на десятки и сотни световых лет. А вон и центр Галактики – яркий ободок вокруг тусклого плоского облака пыли и звезд.

IV

С этого момента дела пошли лучше. Я мог смотреть на индикатор массы не чаще, чем раз в десять минут. Я забыл о жестком режиме первых дней и, наблюдая за линиями на индикаторе массы, мог обедать, ужинать и проверять показания других приборов. Восемь часов в сутки я спал, в течение оставшихся шестнадцати – летел. Я продвигался к центру Галактики по коридору между ее ветвями, повторяя его повороты.

Как исследовательская экспедиция мой полет потерпел фиаско. Я ничего не видел. Все, на что стоило посмотреть, Осталось в стороне. Звезды, пылевые облака, аномальные скопления, пронизывающие темноту коридора пучками лучей, невидимые объекты, которые могли оказаться звездами, – все это мои камеры снимали с безопасного расстояния, фиксируя лишь пятнышки света. За три недели я продвинулся к центру Галактики почти на семнадцать тысяч световых лет.

К исходу трех недель закончился и коридор. Передо мной было безликое скопище звезд, а дальше – темные пылевые облака. До центра Галактики оставалось еще тринадцать тысяч световых лет.

Я сделал несколько снимков и нырнул в гиперпространство.

И снова десятиминутные перерывы на чашку кофе; завтраки, обеды и ужины, которые я намеренно растягивал, чтобы подольше отдохнуть, часы сна, не дающие отдыха утомленным глазам. Звезд вокруг было полным-полно, а пыли еще больше. Линии постепенно становились все менее яркими. Я стал делать перерывы каждые полчаса.

И так три дня.

После полудня четвертого дня я сидел перед индикатором массы, в котором сменялись оттенки синевы – это изменялась плотность пыли вокруг корабля. Вдруг туман в индикаторе рассеялся. Вот новости! Не хватало только, чтобы индикатор массы сломался! Но нет, линии, изображающие звезды, не пропали, как шипы, торчат в разные стороны. Я продолжал выруливать между ними. Зазвенел будильник, возвещая о перерыве. Я с облегчением вздохнул и вышел из гиперпространства.

Взглянув на часы, я увидел, что до ленча остается полчаса. Поначалу я решил есть, когда придется, но потом подумал, что лучше соблюдать режим. Это помогало держаться. Интересно, что там на небе. Я инстинктивно взглянул вверх, чтобы не смотреть через прозрачный пол кабины. Даже тренированным глазам тяжело смотреть в бескрайнее гиперпространство. Вспомнив, что я в обычном космосе, опустил глаза.