Текст книги "Игры сердца (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

– Я бы не удивился, если она воспринимает это именно так. В этом и есть настоящая Дебби.

Мой взгляд вернулся к Майку, он все еще смотрел на меня, его книга все еще лежала открытой на подушке, голова на согнутой руке, его грудь была обнажена и великолепна (так как было время ложиться спать, и мы приготовились ко сну), но его глаза были злыми.

– Красавчик, остановись, – приказала я. – Не злись в тот день, когда ты попросил меня выйти за тебя замуж.

– Боюсь, что моя злость продлится еще какое-то время, Ангел.

– Почему? – Спросила я.

– Потому что я пробовал заниматься в спортзале, не помогает. То, что приводит меня в хорошее расположение духа, пока недоступно, а ты спишь рядом со мной. Так что, пока ты не вернешься в строй, тебе придется смириться с моим раздражением.

Мои ноги подкосились от этой мысли, и я прошептала:

– Мы могли бы…

Его глаза страшно потемнели, и он прорычал:

– Ни за что, бл*дь.

Что ж, это было исключено.

– Я могу сделать все рукой, – предложила я, его глаза вспыхнули нестрашным образом, а затем снова стали темными и пугающими.

– Взаимно должно быть, – постановил он.

– Тогда ты мог бы…

– Дасти, говоря об этом, ты делаешь только хуже.

Я заткнулась.

И проворчала:

– Отстой, что мы не можем отпраздновать нашу предстоящую свадьбу, занимаясь непристойностями.

Майк ничего не ответил, поэтому я продолжала ворчать.

– И это несправедливо, что ты говоришь, что я не могу ныть, потому что привязана к этой кровати, а ты можешь, потому что у тебя плохое настроение, потому что ты ничего не получаешь.

– У меня не будет портиться настроение, если Дебби перестанет поднимать свою уродливую голову, ты перестанешь ныть и дергаться, будто тебя не подстрелили три недели назад, и также перестанешь говорить о сексе или о том, что мы не можем делать.

Я снова заткнулась.

А потом спросила:

– О чем еще нельзя говорить?

– Ни о чем, – ответил Майк. – Почитай лучше книгу. Я купил тебе двадцать книг.

– Я не люблю читать, – сказала я ему.

– Тогда используй эту прекрасную возможность, чтобы найти новое хобби, – парировал он.

– Мы серьезно сейчас говорим об этом? Мы собираемся стать Бики и Бикрамом Макбикерсонами? – Разозлилась я, а Майк расхохотался.

Лейла подняла голову и радостно задышала в его сторону.

Я уставилась на собаку Майка. Затем впилась взглядом в Майка.

– Я не шутила, – огрызнулась я.

– Да, ты не шутила, – сказал Майк, все еще смеясь.

Я снова заткнулась.

Затем выпалила:

– Забыла тебе сказать, мне нравится это кольцо. Оно прекрасно. Вероятно, слишком дорогое, но я упомянула об этом лишь мимоходом, чтобы ты не разозлился. И Джерра охала и ахала над ним целых пятнадцать минут.

– Рад, что тебе понравилось кольцо, Ангел. Самое приятное, что ты упоминаешь об этом мимоходом, будто только что сообщили, что к нам вторглись китайцы и их непредвиденная атака разрушит наши планы на ужин.

Я снова уставилась на него.

Затем его слова окончательно дошли до меня, и я почувствовала, как улыбка расплылась по лицу.

Поэтому поделилась:

– Препираться с тобой – весело.

– Это хорошо, потому что у нас впереди целая жизнь.

Я затряслась от смеха, и хорошее настроение Майка испарилось, когда его глаза переместились на мою грудь, он нахмурился.

Я подавила смех и прошептала:

– Майк, я прошла ту грань, когда мне больно было смеяться. Поверь мне.

И это была правда. Когда Джерра и Хантер появились на следующий день после ранения, и Джерра рассмешила меня в больнице, было чертовски больно. Они оставили детей с родителями Хантера, и Хантеру пришлось вернуться. Но Джерра осталась, заявив, что ее долг, как подруги, быть рядом и, как всегда в случае с Джеррой, она не солгала.

Его глаза вернулись ко мне, и хмурое выражение прояснилось.

Я продолжала шептать, уверяя:

– Со мной все будет хорошо.

Его глаза скользнули по моему лицу, затем он протянул руку и провел пальцами по моему подбородку.

Это было так мило.

Затем он опустил руку на кровать и прошептал:

– Да.

– И скоро мы снова сможем заняться сексом.

Он ухмыльнулся и повторил:

– Да.

– И после этого мы поженимся.

Майк просто продолжал ухмыляться.

Я продолжила:

– А потом займемся зачатием детей.

Ухмылка Майка стала шире.

Я убрала руку с Лейлы, накрыв его руку, лежащую на кровати, его пальцы сомкнулись и соединились с моими.

– Я люблю тебя, Джонатан Майкл Хейнс.

Его рука сжалась.

Затем он прошептал:

– Да.

Он мог просто сказать: «Да».

Но его прекрасные глаза, такие близкие, заглядывающие глубоко в мои, сказали мне гораздо больше.

Эпилог
Все хорошо

Семь лет спустя…

Фин скользнул рукой вверх по боку Риси, по ее ребрам, его глаза двигались вслед за движениями его руки.

– Малыш, – прошептала она своим мягким голосом, и он посмотрел ей в лицо.

Но не смог остановиться. Он очень редко мог, но, когда ее глаза так смотрели на него, как сейчас, он не мог остановиться.

Он опустил голову и завладел ее губами.

Она захныкала ему в горло.

Его тело прижималось к ее боку. Он перекатился через нее, и его рука скользнула вверх, обхватив ее грудь, большой палец скользнул по твердому соску.

Она резко выдохнула, втягивая его язык глубже в рот.

Боже, она была такой горячей штучкой. Горячей и сладкой, его Риси.

Черт, он любил ее.

Он прервал поцелуй и скользнул губами по ее щеке, подбородку к шее.

– Нравится это бикини, – пробормотал он, касаясь ее кожи.

– Я веду себя не очень хорошо, – прошептала она.

Да, так и есть.

Слава Богу.

Его большой палец снова скользнул по ее соску, и она заерзала.

– Как? – Все еще бормотал он, прижимаясь к ее коже, его губы двигались, язык пробовал на вкус.

– Я купила это бикини для нашего медового месяца. Ты не должен был его видеть.

Он усмехнулся ей в шею.

Он хотел зацепить большим пальцем материал, потянув его вниз, но ее руки, двигающиеся по его спине, внезапно прекратили двигаться, крепко обхватив его.

Ее сладкий, мягкий голос звучал хрипло, когда она прошептала:

– Завтра я выхожу замуж за парня – первую свою любовь.

Он приподнял голову, посмотрел на нее сверху вниз, ее длинные темно-русые волосы разметались по одеялу, нежные темно-карие глаза с теплотой смотрели на него.

– Единственного парня, которого ты любишь и будешь любить, – поправил он, и ее губы изогнулись в милой улыбке.

Затем ее губы перестали улыбаться, и она заглянула глубоко ему в глаза, ее рука скользнула по его спине, перешла на грудь, двинулась вверх, взяла за подбородок.

– Единственный парень, которого я когда-либо любила, – тихо произнесла она.

Его глаза скользнули по ее прекрасному лицу.

Затем он прошептал:

– Да.

Опустил голову и поцеловал ее на одеяле на берегу ручья у маленького озера, одна из их лошадей – Дримвивер жевала траву в десяти футах от них, жаркое, душное солнце Индианы палило сверху.

Идеальный день. Ничто не могло быть более совершенным. Ничего.

Только завтра.

* * *

Кларисса ехала впереди Фина на Дримвивере, думая о том, что она опаздывала, а также о том, что ей было все равно, что она опаздывала.

Она провела весь день у ручья с корзиной для пикника и Фином.

И ей было наплевать на все остальное.

Она понимала, что ей следовала заняться другими делами. Завтра она выходила замуж.

И на другие дела сегодня ей тоже было наплевать. Фин попросил ее провести с ним этот день, завтрашний день будет сумасшедшим днем, это она тоже понимала. Завтра будет их день, она побывала на многих свадьбах. И завтра может быть их день, но наедине им вряд ли удастся побыть, как сегодня.

У нее даже в мыслях не было отказать Фину, когда он попросил ее сегодня устроить пикник у ручья.

Фин загнал лошадь рысью в сарай, затем остановил ее рядом со стойлом и, перебросив ногу, спешился. Потом его руки легли на бедра Риси, и он стянул ее вниз, но проделывал это, стоя так близко, что ее тело скользило по его телу вниз.

Таков был Фин. Три года назад, когда она дала доступ к своему телу, он пользовался любой возможностью, чтобы дотронуться до нее.

Когда ее ноги коснулись земли, вместо того, чтобы отодвинуться, она обхватила его руками.

Положила руки ему на грудь и запрокинула голову, глядя на него.

– Мне пора идти, малыш, – мягко сказала она. – Идти к папе и Дасти, принять душ. Девушки появятся здесь через час, парни тоже скоро прибудут. Мы должны поторопиться, поставить Дрим в стойло и пойти дальше.

– Я хотел бы, чтобы ты вошла в дом, – попросил он ее.

– Фин, у нас нет времени.

Его руки сжались.

– Мы можем выкроить немного времени, красавица. Мне нужно, чтобы ты зашла в дом.

Она внезапно начала думать обо всех тех вещах, о которых стоило подумать. Мальчишник Фина сегодня вечером, и она надеялась, что он не сойдет с ума, а его друзья-идиоты не наделают глупостей. Подружки, должны прийти стилисты, сделать маникюр, педикюр, маски для лица и массаж плеч. Ей нужно было выстирать бикини, чтобы оно успело высохнуть на воздухе за ночь, а завтра она сможет упаковать его вместе с другими вещами.

– Фин…

– Риси, милая, – еще одно пожатие, – десять минут.

Она изучающе смотрела на него и что-то заметила в его лице. Она не поняла, что именно. Но что бы это ни было, невольно согласилась и кивнула.

– Я разберусь с Дрим, когда ты уйдешь, – пробормотал он, схватил поводья Дрим и повел ее в стойло, где привязал к длинному кожаному ремню.

Затем Фин взял Клариссу за руку, повел ее в дом, вверх по лестнице.

Теперь дом полностью принадлежал Фину.

А завтра – и Клариссе.

Кирби уехал. Как Кларисса и Ноу, он окончил институт. Изучал сельское хозяйство, получил диплом, теперь работал на земле с Фином, но он со своей девушкой жили в городской квартире, откладывая деньги на покупку дома в одном из близлежащих поселков.

Мама Фина тоже съехала, но она съехала всего три месяца назад. Она уехала, чтобы Фин и Кларисса смогли пожить в доме вдвоем. Она работала последние шесть лет, начиная с должности секретаря в приемной Таннера Лейна на полставки, поэтому могла позволить себе купить квартирку. Потом Мими позвала ее к себе, у нее она работала неполный рабочий день, и половину дня у мистера Лейна. Потом Мими стала нуждаться в ней постоянно, ей приходилось не только заниматься кофе, но и помогать с выпечкой, поэтому Ронда стала работать у Мими уже полный рабочий день, и осталась у нее надолго. Она получала не миллионы, но в прошлом году умер ее отец и оставил ей немного, а Кирби с Фином подкинули ей еще. Она не жила в роскоши, у нее была маленькая квартирка с одной спальней, достаточно близко от кофейни, куда она могла ходить пешком, и квартирка была очень милой. Так что она не жаловалась.

Когда Фин довел Риси до верха лестницы, повернул ее направо, туда, где была ванная и раньше была комната его родителей. Затем он подошел к закрытой двери бывшей спальни родителей, и Риси уловила свежий запах краски.

Ее брови сошлись вместе, Фин открыл дверь, ввел ее внутрь и остановился.

Она замерла и уставилась на комнату.

– Святая корова, – прошептала она.

Она сообщила (всем), что в первую очередь собирается сделать после того, как переедет на ферму – переделать родительскую спальню Фина в их собственную. Она потратила какое-то количество времени на изучение, как хотела бы, чтобы выглядела их семейная спальня.

И вот она. Почти точь-в-точь как на картинке в журнале, которую она показывала чуть ли не всем, кто хотел ее увидеть.

Темно-бирюзово-серые стены. Белый потолок. Тяжелая, но элегантная мебель из темного дерева, включая кровать размера кинг-сайз. Высокие лампы со стеклянным колпаком на каждой тумбочке с висящим шнурком, на нижней части болтался кристалл. Большой плюшевый темно-серый ковер у кровати.

На одном из комодов стояла одна из ваз Дасти, большая. Не ее обычных расцветок или форм. Очевидно, она была сделана специально матово-серой снаружи, внутренняя часть, изогнутая губой – блестящего бирюзового цвета. Смотрелась великолепно.

На стенах в черных рамках, в кремово-матовой кайме висело множество черно-белых фотографий Фина, Клариссы или Фина и Клариссы на протяжении всех семи лет, что они были вместе.

И еще была большая рама с зеркальными фигурными краями, в ней находилась любимая фотография Клариссы, на которой были изображены она и Фин.

Фин стоял, прислонившись к стене сарая, на голове у него была его вездесущая потрепанная бейсболка, белая футболка прикрывала грудь, на ногах выцветшие джинсы, на ногах рабочие ботинки, на руках потрепанные кожаные рабочие перчатки. Кларисса прислонилась к Фину, одетая в короткие шорты, симпатичную футболку и еще более симпатичные сандалии на плоской подошве. Одна его рука была обвита вокруг ее талии, другая свисала. Одна ее рука, скрытая от посторонних глаз, была обернута вокруг его талии, другая – на его животе. Она стояла в профиль, Фин в анфас, его голова была запрокинута, прижата к стене сарая, ее подбородок был опущен вниз. Они оба смеялись.

Дасти сделала этот снимок. Кларисса обожала его.

– Свадебный подарок, – пробормотал Фин, и она посмотрела на него. – От твоей мамы.

Она медленно закрыла глаза, затем открыла их и оглядела комнату.

Она показывала маме ту фотографию в журнале.

И вот оно. Ее мама попросила Фина отвести ее к ручью, чтобы в течения дня сделать их спальню, вручив подарок Клариссе.

Семь лет назад что-то случилось с ее мамой, что встряхнуло ее окончательно, все сработало. Она снова вышла замуж за адвоката, но все еще продолжала работать, теперь помощником юриста в другой фирме, не там, где работал ее муж. Она даже ходила вечерами на курсы учиться, без отрыва от своей дневной работы. Они жили в уютной квартире в центре Инди, и у них была куча денег. У ее мамы снова появилась отличная одежда и отличная обувь, но она работала по шестьдесят часов в неделю и все равно каким-то образом умудрялась выйти замуж за парня, который оказался не слизняком, на самом деле довольно вполне нормальным.

А еще ей удалось стать хорошей мамой.

Поначалу это выводило Клариссу из себя.

Потом она привыкла к материнской заботе.

И Ноу сказал ей как-то раз, он так ей и сказал.

«Ну и ладно».

Это сработало. Мама и ее муж Джорди даже подружились с папой и Дасти. Они не ходили вместе ужинать или что-то в этом роде, но обменивались поздравительными открытками, рождественскими открытками, разговаривали и смеялись вместе всякий раз, когда происходило какое-нибудь семейное событие, например, День благодарения, рождественский ужин или барбекю Четвертого июля. У Джорди не было детей, но он был предан семье, и поскольку папа, Дасти и мама тоже были преданы семье, у них четверых все получилось.

Семь лет назад Кларисса сказала бы «ни за что».

Теперь она привыкла и к этому.

– Джорди тоже, очевидно, – продолжил Фин, и она оглянулась на него. – Твоя мама сделала здесь многое, но эту мебель… – Он замолчал, но она и так видела.

Недешевая. Мебель была даже не для выше среднего класса.

Она была лучшее, что можно было купить за деньги.

У них это будет на всю жизнь.

Кларисса улыбнулась в ответ комнате.

– Это не все, милая, – пробормотал Фин, она снова посмотрела на него, но он уже смотрел в сторону двери.

Затем все еще держа ее за руку, повел ее дальше по коридору в другой конец. Подошел к закрытой двери своей бывшей спальни, открыл ее и втянул внутрь.

Она остановилась как вкопанная, то, что увидела, проникло внутрь, и ее глаза наполнились слезами.

На деревянных полах были разбросаны разноцветные коврики. В углу стояло большое, пушистое, с выцветшим цветочным принтом кресло, которое раньше стояло в комнате родителей Фина и которое, по словам Клариссы, было единственной вещью в этой комнате, которую она хотела бы сохранить. Поверх него был наброшен свободный цветастый плед, который, как она знала, бабушка Фина сама связала крючком. Перед ним стояла маленькая банкетка для ног с кисточками и пуговицами, обитая бархатом приглушенного розового цвета. И еще находился большой, глубокий, широкий белый письменный стол с огромной, высокой спинкой, доходившей почти до потолка, весь в ящиках, укромных уголках и полках, и она также увидела, что на полках и совсем малюсеньких полках были расставлены ее безделушки, блокноты и еще рамки с фотографиями семьи, детей и друзей. На столе стоял совершенно новый, очень широкий монитор, компьютер «все в одном», вокруг которого были разложены ее яркая цветная подставка для карандашей, подставка для конвертов и стопка бумаги для заметок. Даже лосьон для рук, который лежал у нее дома на столе, находился здесь. Впереди стояло крутое вращающееся кресло из белой кожи и хрома. Комната выглядела современно, но каким-то образом полностью сочеталось с деревенским домом. Вдоль стен стояли книжные полки с ее книгами и компакт-дисками, в одной из них была установлена ее стереосистема, а по всей комнате были расставлены колонки. А окна завешены тонкими, прозрачными, приглушенно розовыми занавесками, которые ниспадали на пол и потрясающе смотрелись на фоне белой деревянной отделки и недавно выкрашенных стен глубокого, теплого фиолетового цвета.

И наконец, в рамках по всем стенам были большие куски закрученных пастельных карандашных завитушек Дасти. Случайные узоры, красивые цвета, плавные линии. Они были великолепны.

– Это от меня, – произнес Фин, ее тело вздрогнуло, а голова повернулась к нему.

Дасти и ее отец, да.

Фин…

О мой Бог.

Он потянул ее за руку, притянув ближе, и когда он притянул ее ближе, его другая рука легла ей на бедро, и он прошептал:

– Вот, где ты будешь воплощать свои мечты, милая.

Слезы, наполнившие ее глаза, хлынули рекой.

– Детка.

Он ухмыльнулся и сказал:

– Счастливой свадьбы.

Она ухмыльнулась в ответ, все еще мокрая от слез, он отпустил ее руку с бедра, обе его руки опустились на ее подбородок, а большие пальцы скользнули по щекам.

– Ты не должна плакать, – прошептал он, наблюдая за движением своих больших пальцев.

– Фин, всякий раз, когда ты делаешь что-то милое, я плачу. Тут нечему удивляться. Это повторяется каждый раз.

Его взгляд переместился с больших пальцев в ее глаза, и он улыбнулся.

– Верно, – пробормотал он.

– Но ты не так все понял, – сказала она ему, и его большие пальцы перестали двигаться.

– Что? – спросил он.

– Видишь ли, – начала она, – раньше я сидела с папой на балконе его спальни, смотрела на твою ферму и думала, когда вырасту, выйду замуж, я хотела бы иметь спальню, такую же, как у моего отца.

– Я построю тебе балкон, – мгновенно согласился Фин и закрыл глаза.

Боже, Боже, она любила его.

Затем она открыла глаза и прошептала:

– Я еще не закончила, малыш.

Фин молчал.

Кларисса продолжила:

– Когда я сидела на папином балконе, думая об том, но я также сидела там, надеясь увидеть тебя. И, возможно, хотела бы иметь спальню, как у папы, когда выходила бы замуж. Но более того, я хотела выйти замуж за парня, который был бы очень похож на тебя.

Его глаза потеплели (или стали теплее), и он снова ухмыльнулся.

Затем заявил:

– Ну, тебе это удалось.

Она улыбнулась в ответ, затем улыбка исчезла, и она прошептала:

– Я хочу сказать, что я уже воплотила свою мечту.

Она почувствовала, как пальцы Фина напряглись на ее подбородке, а его голова наклонилась так, что его лицо оказалось очень близко.

Затем приказал:

– Придумай новые.

Затем он притянул ее к себе и поцеловал крепко, влажно и очень, очень долго.

Она опоздала на свою собственную вечеринку.

Но ей было все равно.

* * *

По дороге Клариссы домой…

Она улыбнулась дороге перед собой.

Свадебный подарок Фина был великолепен.

Но ему придется подождать ее подарка, когда они вернутся домой из медового месяца.

Она уже выбрала, но он очень маленький еще. Она сможет его забрать через неделю-две.

Щенка золотистого ретривера.

* * *

На следующее утро… рано…

– Двигайся, – прорычал Майк свой приказ мне на ухо.

– Малыш, я хочу тебя, – прошептала я, шея изогнулась, лоб прижался к его шее.

– Ты знаешь, что должна это заслужить, Ангел.

Боже, мне нравилось, когда он был властным, таким горячим и говорил разные непристойности, причем не только говорил.

И все же я хотела его.

На коленях, раздвинув ноги, Майк на коленях позади меня, одной рукой обнимает, палец подергивается на моем клиторе, два его длинных пальца другой руки погружены в меня, я в основном двигаюсь на них, но он также трахает меня пальцами.

Это было. О Боже. О Боже.

Черт, я готова была уже кончить без его члена.

– Майк, – простонала я, затем прижалась к его пальцам и кончила.

Он засунул их еще глубже, палец все еще подергивался на моем клиторе, и Боже, Боже, это было великолепно.

Потом я лежала на спине, мои колени были высоко подняты, икры скользили по предплечьям Майка, его руки упирались в кровать, член был погружен в меня.

Я раздвинула ноги еще шире, мои глаза блуждали по его телу, руки потянулись между ног, чтобы мои пальцы могли сделать то же самое.

– Прикоснись к себе, – приказал он, и я мгновенно сделала то, что он велел.

Его голова опустилась, он смотрел, как глубоко входит в меня.

О Боже, это должен был быть двойной оргазм. Быстрый двойной. Боже, Боже.

– Боже, – выдохнула я и кончила снова, мои ноги напряглись вокруг рук Майка, и его возбужденный член врезался в меня.

Несколько минут спустя я почувствовала, как бедра Майка приподнялись, и увидела, как его голова откинулась назад, как напряглись мышцы на шеи, вздулись вены, это было так фантастично, что я чуть не кончила снова.

Он оставался неподвижным, мои пальцы блуждали по его коже. Он продолжал оставаться неподвижным, прижав мои икры к своей спине и перенеся часть своего веса на меня.

Затем он подарил мне свой медленный обжигающий поцелуй.

Когда его губы отпустили мои, и он начал ласкать мне шею, я сжала его всеми четырьмя конечностями, повернула голову и сказала ему на ухо:

– Это было приятно.

– Да, – пробормотал он в мою кожу.

Я ухмыльнулась.

Итак, Майк.

Да.

Я снова сжала его.

– Мне нужно вставать, красавчик, сходить в душ.

– Ты не двигаешься.

– Майк, сегодня важный день. Миллион дел, которые нужно сделать.

Он прижался ко мне бедрами, я вдохнула, и его голова поднялась.

– Ты… не… двигаешься, – заявил он.

Майк чувствовал себя в настроении побыть альфой.

С другой стороны, Майк почти всегда пребывал в настроении побыть альфой.

Так что я догадалась, что лучше не двигаться.

– Хорошо, – пробормотала я.

Он ухмыльнулся мне. Затем его голова опустилась, и губы снова начали ласкать мою шею, и я задалась вопросом, с чего это я вообще хотела двигаться.

* * *

Майк стоял, согнувшись в талии, положив руки на стойку, не сводя глаз со светловолосой маленькой девочки в платье цветочницы ярко-зеленого цвета с желтоватым отливом с кухонным полотенцем, обернутым спереди, сидящей на стойке перед ним. Длинные, блестящие волосы, как у ее мамы, на голове маленькой девочки представляли собой массу кудрей с широкой атласной лентой под цвет платья, продетой сквозь них, удерживая волосы подальше от ее лица.

Она была занята тем, что пила шоколадное молоко из стакана.

И она была полна решимости.

Совершив этот подвиг, она перевернула стакан, который держала обеими руками, показывая, что он пустой, посмотрела на своего отца своими большими темно-карими глазами и драматично выдохнула протяжное «Ааааа».

Майк ухмыльнулся и спросил:

– Хорошо?

Его младшая дочь Аманда (сокращенное Менди) улыбнулась в ответ с усами цвета шоколадного молока и горячо кивнула.

– Ладно, – пробормотал он, – ты наелась и можешь идти.

Затем он забрал у нее стакан, отставил его в сторону и снял у нее спереди кухонное полотенце, чтобы вытереть им рот.

Он снял ее со стойки, когда Риси, с уложенной прической, идеальным макияжем, в переливающемся коротком халатике, вбежала, бросила на него один взгляд и закричала:

– Я не могу найти мои туфли!

Затем она повернулась и выбежала.

Майк поставил Мэнди на ноги, но опустил подбородок, взглянув на нее сверху вниз, заметив, что ее голова откинута назад и она смотрит на отца.

– Риси сходит с ума, – заявила Мэнди.

– Правильно понимаешь, детка, – пробормотал Майк, затем повернулся и увидел, как входит Остин, темно-русый, кареглазый шестилетний сын, одетый в смокинг для маленького мальчика с бутоньеркой из желтой розы, приколотой к лацкану.

– Риси сходит с ума, пап, – объявил он очевидное.

– Я уже понял, – ответил ему Майк.

– Я не могу выйти замуж без обуви! – Закричала Риси откуда-то сверху, судя по звуку.

Именно тогда вошла Дасти. На ней было бледно-желтое платье, облегающее ее фигуру, из прозрачного струящегося материала поверх атласа того же цвета под ним. Без рукавов, с v-образным вырезом и небольшой ложбинкой, которая обнажала лишь намек на ее шрам от огнестрельного ранения. У платья был намного ниже v-образный вырез на спине. Юбка обтягивала ее задницу и бедра, нижний атлас заканчивался выше колен, но прозрачный слой ниспадал ниже. Ее волосы были собраны в конский хвост на затылке и перевязаны бледно-желтой атласной лентой. В ушах у нее были бриллиантовые сережки, на шее – бриллиантовый кулон, который Майк подарил ей на их вторую годовщину (вторую по значимости, в тот день, когда она его простила), и все.

Она выглядела сногсшибательно.

– У нас обувной кризис, – провозгласила она. – Нужны все руки, и под этим я имею в виду тебя, папа. – Она посмотрела на Остина сверху вниз. – Ты, уже большой, мне нужно, чтобы ты присмотрел за сестрой. Ее платье должно оставаться идеальным в течение одного часа и пятнадцати минут, и только тогда она может приступить к его уничтожению. Пока обувь не найдена, это твоя миссия. Мое предложение – идите в гостиную и попросите дядю Джорди помочь тебе выполнить эту миссию.

Остин посмотрел вверх на свою маму и торжественно кивнул. Затем он подошел к своей сестре, взял ее за руку и повел в гостиную.

Взгляд Дасти провожал их, пока они не скрылись в гостиной.

Майк подмигнул своей дочери, которая пристально смотрела на него, а затем присоединился к поискам.

Он был удивлен, что Риси что-то потеряла, с другой стороны, в такой день было бы самое время что-то потерять. Обычно она была немного похожа на Дасти, за исключением того, что была более тихой и мягкой. Уверенной. Непринужденной. Без глупостей.

Он прикинул, что через час, пятнадцать минут она вернется к своему прежнему состоянию.

Поэтому просто передвигался по дому, можно сказать, слоняясь, учитывая, что он понятия не имел, что именно нужно искать.

И это было нетрудно.

Когда Дасти была беременна Амандой, она продала свое ранчо паре, которая арендовала его через месяц после того, как в нее стреляли.

Затем они переехали из дома Майка в Бург. Большой, солидный дом на Грин-стрит. Огромный двор. Вдоль длинной боковой аллеи тянулся ряд кустов пионов, которые каждый май распускались огромными пушистыми шапками самых разных цветов – от насыщенного кремового до темно-розового. Летом Дасти повесила четыре больших кашпо с папоротниками под крышу переднего крыльца, протянувшегося вдоль всего дома, и она поставила там его адирондакские стулья. В доме были большие комнаты, кухня, построенная для приготовления ужина на День благодарения, и множество распашных окон, где в гостиной в передней части дома каждый год ставили рождественскую елку. На обширном, просторном заднем дворе был отдельно стоящий гараж на две машины и огромный отапливаемый сарай, где Дасти создавала свою глиняную посуду.

И когда он бродил по комнатам в поисках коробки с обувью, как он делал, когда случайно проходил по ночам, он впитывал все вокруг, не пропуская то, что видел.

У него было все. Полная мечта. Его семья в большом, старом, изящном доме в Бурге, рождественская елка в окне, папоротники летом свисают на веранде.

И красивая, умная, веселая, любящая женщина в его постели, которая была его женой, матерью двоих его детей и обожающей мачехой для двух других.

Он жил в своей мечте.

Полностью.

Он заглянул в гостиную, надеясь, что Рис не сошла с ума и не убрала туда свои туфли, и увидел Мэнди на коленях у Джорди, Джорди откинулась в кресле Майка, счастливо смотря мультики с детьми Майка.

Глаза Джорди встретились с его глазами, и он сообщил:

– Я уже тут все проверил. Коробки здесь нет.

Майк усмехнулся и кивнул, затем вышел за дверь и поднялся по деревянным ступенькам с темно-синей ковровой дорожкой, обогнул среднюю площадку и поднялся наверх, где находились детские комнаты и его офис. Он только что вошел в дверь, которая вскоре станет комнатой для гостей, учитывая, что Риси здесь не будет жить, она как раз вышла из своей гардеробной с атласными туфлями цвета слоновой кости на пугающе высоких каблуках, держа их в каждой руке, и заявила:

– Нашла!

– У себя в гардеробной, – отметил Майк, и глаза его дочери встретились с его глазами.

– Майк, – пробормотала Дасти, но ее голос дрожал от смеха.

Она стояла на четвереньках на полу, задрав задницу в воздух, ее собственные туфли на пугающе высоких каблуках (у нее были бледно-желтые с ремешками) уже были на ногах, очевидно, она только что лазила под кровать, чтобы найти туфли Рис.

Майк оторвал взгляд от задницы своей жены и посмотрел на Одри, на кровати лежал раскрытый чемодан Рис, сложенное содержимое, которого Одри не успела тщательно перебрать. Ее смеющиеся глаза были устремлены на Майка, а губы плотно сжаты, чтобы удержаться от смеха.

– Пап, дай мне поблажку, – огрызнулась Риси, и Майк посмотрел на свою дочь. – Я выхожу замуж сегодня.

– Да, за мужчину, с которым ты была семь лет. Господи, Риси, ты уже была практически замужем. Ты делаешь это просто для того, чтобы устроить вечеринку и получить подарки, – ответил Майк.

– Майк, – снова пробормотала Дасти, теперь уже поднявшись на ноги, ее голос все еще вибрировал смехом.

Одри на самом деле фыркнула.

– Мам! – крикнула Риси, свирепо глядя на свою мать.

– Милая, твой папа насмешил, – защищалась Одри.

Майк скрестил руки на груди и ухмыльнулся своей дочери.

– Я просто пытаюсь снять напряжение шуткой, – заявил он ей, и ее глаза встретились с его.

– Если ты пытаешься снять напряжение, то у тебя не получилось! – выпалила Рис.

Ухмылка Майка исчезла, и он прошептал:

– Успокойся, красавица. Все будет хорошо. Все будет идеально. Ты выходишь замуж за хорошего человека, который любит тебя, ты любишь его и отправляешься в свадебное путешествие, которое сделает тебя счастливой до самой смерти.

Он наблюдал, как глаза его дочери наполнились слезами, затем она помахала рукой перед лицом и воскликнула:

– Не заставляй меня плакать! Мой макияж! Гримерша только что ушла! Она не сможет его исправить.

– Иди сюда, – приказал Майк.

– Нет. Ты заставишь меня плакать, – ответила Риси, все еще размахивая рукой перед лицом.

– Риси, милая, иди сюда, – тихо, но твердо сказал Майк.

Она выдержала его взгляд, опустила руку и подошла к нему.

– Мы дадим вам двоим минутку, – пробормотала Дасти, она с Одри проскользнули мимо них к двери.