Текст книги "Рискованное приключение (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

Его рука вокруг моей груди напряглась, прижав меня ближе.

– Ками обычно ныла всю дорогу. Говорила, что хочет остаться с мамой, а это значило, что она хочет остаться со своими друзьями в городе.

Не успев прикусить язык, я спросила:

– Ками?

– Моя сестра.

– Ваша мама не приезжала сюда с вами?

Я смотрела на открывающийся вид и думала: кто в здравом уме не захочет сюда приехать; а заодно мысленно пинала себя за вопросы, не желая, чтобы Макс делился со мной, и не желая побуждать его к этому. Он был замечательным сам по себе, я не хотела слушать истории из его жизни.

– Они с папой развелись.

– Ох, – сказала я и заставила себя не вдаваться в подробности.

Однако Макс был в настроении поговорить.

– Мне было шесть лет, Ками четыре. И мама, и папа жили в городе, но мы виделись с папой только через выходные, если случайно не встречали его в городе. Или когда его вызывали в школу.

– Мои родители тоже развелись, – сказала я и захлопнула рот. Мне не нужно знать о нем, а ему, определенно, не нужно знать обо мне.

– Сколько лет тебе было? – спросил он.

– Мало, – уклонилась я от прямого ответа.

Его рука напряглась сильнее, а пальцы сомкнулись вокруг моего плеча. Ему не нравилось, что я избегаю ответа.

– Сколько, Герцогиня?

Я вздохнула и повторила: – Мало, – но прежде чем он заговорил, я продолжила: – Очень мало. Так мало, что я вообще не помню их вместе.

– Это тяжело, малышка, – прошептал он, а я не сказала ему, что это не так. Я не сказала, что исчезновение отца из моей жизни было счастливым случаем, потому что через некоторое время он в нее вернулся.

Я решила сменить тему и заметила:

– Прекрасно, что ваш папа смог дать вам это.

Я обвела рукой панораму.

– Да, за исключением того, что она перешла ко мне, когда он умер.

Я вздрогнула и повернулась в его объятиях.

– Прости?

– Я унаследовал эту землю после его смерти.

Его лицо ничего не выражало, и это выдавало глубину эмоций, которые он старался спрятать.

– Мне жаль, – прошептала я.

– Это случилось давно, милая.

– Все равно жаль.

Он крепче обнял мои плечи, а вторую руку положил мне на талию.

Я слегка отодвинулась, и Макс позволил мне, но лишь немного.

– Но я хотела сказать другое, – продолжила я. – Прекрасно, что он, пока был жив, смог дать вам это, что привозил вас с сестрой сюда.

Макс кивнул и посмотрел поверх моей головы:

– Это было папино любимое место. Он хотел построить на этой земле дом. Всю свою жизнь. Он не мог этого сделать, но говорил все время. Но он никогда не трогал это место. И мне тоже велел этого не делать.

Было что-то впечатляющее и трогательное в том, что Макс построил дом на этой земле, как хотел его отец, не говоря уже о том, что он сделал это собственными руками.

– Твоя сестра тоже получила землю? – спросила я, и его глаза на мгновение опустились на меня, прежде чем снова вернуться к пейзажу.

– Нет.

– Он все оставил тебе?

– Да.

– Ничего себе.

Он убрал руку с моего плеча, запустив ее в мои волосы под шапкой, а второй рукой обнял меня за талию.

– Ей досталось все остальное: его городской дом, машина...

– Земля лучше, – объявила я, хоть и понятия не имела, какие у его отца были дом и машина. Это мог быть особняк и «Мазерати», но земля все равно лучше.

Макс усмехнулся, глядя на меня, и согласился:

– Да.

Потом он продолжил, глядя мне за спину с отсутствующим выражением:

– Она разозлилась, хотя ей всегда было наплевать на это место. Но она знала, сколько оно стоит.

Я сжала губы, чтобы перестать спрашивать.

Но Максу и не требовались мои вопросы. Он снова посмотрел на меня:

– Она бы продала землю, папа знал это. Он даже написал об этом в завещании, объясняя свою волю. Так что он отдал ее мне.

– Он поставил условие, чтобы ты ее не продавал?

Макс покачал головой.

– Просто знал, что я никогда этого не сделаю. – Его глаза снова устремились мне за спину. – И я никогда не продам.

– Я бы тоже не продала, – прошептала я и прикусила губу, напоминая себе, что пора прекратить разговоры, в основном потому, что Макс смотрел на меня, и его лицо смягчилось, но взгляд стал настойчивым, что отозвалось глубоко во мне приятным, теплым, счастливым образом.

– Она принадлежит моей семье с тысяча восемьсот девяносто второго года, – сказал он.

Я распахнула глаза:

– Правда?

– Да, Герцогиня, – усмехнулся он.

Я открыла рот, чтобы заговорить и положить конец нашей откровенной беседе, от которой я получала слишком много удовольствия, а я знала, что не должна позволять себе этого. Но тут мы оба услышали:

– Макс!

Макс убрал руку с моей талии, но вторая рука на моей шее скользнула вокруг моих плеч, и он встал рядом со мной, глядя на тропу.

– Привет, Коттон, – сказал Макс.

Коттон был похож на Санта-Клауса. Густые седые волосы, пушистая белая борода, немного длинноватая, и большое славное пузо. Но он не носил красный костюм. Он носил джинсы, огромную куртку и теплые сапоги.

– Приветствую, – сказал Коттон, глядя на меня. Он был в десяти футах от нас, но я видела, что нос и щеки у него красные, как у Санты.

– Здравствуйте.

– Коттон, это... – начал Макс, но Коттон его перебил.

– Да, я знаю. Нина.

– Что... – начала я, но Макс сжал мои плечи.

– Труди – внучка Коттона, – объяснил Макс.

– Ох, – пробормотала я.

– Маленький городок, – заметил Коттон, подходя ближе, – много разговоров. Привыкнете.

– О... – медленно сказала я, – ...кей.

Я не была уверена, что пробуду здесь достаточно долго, чтобы привыкнуть, но решила не сообщать об этом Коттону.

– Дайте мне вашу камеру, я сфотографирую вас вдвоем, – кивнул Коттон на мой фотоаппарат.

Я напряглась. Наше с Максом фото на его утесе? Не думаю. В основном потому, что сама мысль о том, чтобы иметь фото с Максом вместе на этом прекрасном утесе, заставила меня захотеть этого так сильно, что я могла почувствовать на вкус, и я знала, что это неправильно, неправильно, неправильно.

– Эм-м... Все в порядке, я уже сделала несколько фотографий.

– Герцогиня... – сказал Макс, но Коттон его перебил.

– Дай мне камеру, девочка.

– Все нормально, правда, – сказала я.

– Нина, это Джимми Коттон, – вполголоса сообщил мне Макс. Я застыла на месте и вылупила глаза.

Когда ко мне вернулась способность говорить, я прошептала:

– Кроме шуток?

– Да, кроме шуток, – смеясь, ответил Макс.

Я уставилась на Санту.

Джимми Коттон, великий американский фотограф. Я была на трех его выставках: одна в Смитсоновском институте, одна в Музее Виктории и Альберта и одна в Метрополитен. Он был национальным достоянием, а перед его картинами преклонялись все, включая меня. Я каждый год покупала его календари, а один из плакатов, купленных в Смитсоновском институте, вставила в рамку и повесила дома в коридоре.

А еще он был затворником, никогда не появлялся на выставках, не давал интервью, успешно избегая мира, который его боготворил. Я никогда не видела его фотографий, даже когда он был молод. Я знала, что он живет в горах Колорадо – на большинстве его фотографий были горы, – но я и понятия не имела, что он живет именно здесь.

– Я... Мне... так приятно познакомиться с вами, – забормотала я, чувствуя себя глупой и застенчивой одновременно. – Я видела ваши выставки в Смитсоновском институте и одну в музее Виктории и Альберта и...

– V&A? – спросил он, прищурившись.

– Да. Она была впечатляющей. Она была... поразительной.

– У меня дома есть некоторые фото, что показывали в V&A. Я пороюсь в сарае, заверну одну и принесу к Максу.

Я почувствовала, как у меня отпала челюсть, но ничего не могла с собой поделать.

Макс засмеялся и сжал мою руку:

– Дай ему камеру, милая.

На автомате я подняла руку с камерой. Джимми Коттон подошел, взял мою дурацкую маленькую цифровую камеру в свою талантливую руку и сделал несколько шагов назад. Я была настолько ошарашена тем, что Джимми Коттон держал мою камеру, что даже не сопротивлялась, когда Макс повернул меня так, что я прижалась к его боку, одной рукой обнял меня за талию, а другой за плечи. Моя щека легла на его плечо.

– Улыбнитесь, – сказал Джимми Коттон – сам Джимми Коттон! – держа мою камеру, и я счастливо улыбнулась, оттого что не кто иной, как сам Джимми Коттон фотографирует меня (не говоря уже о том, как приятно было находиться в объятиях Макса).

– Хорошее будет фото, – произнес Джимми Коттон, повозившись с моей камерой, прежде чем подойти и вручить ее мне.

Я взяла ее, думая, что могу умереть на месте и сделаю это счастливой, потому что Джимми Коттон только что меня сфотографировал. Хотя это значило бы, что у меня не будет возможности распечатать эту фотографию и герметично упаковать.

– Слыхал про Додда? – спросил Коттон Макса. Макс продолжал обнимать меня за плечи одной рукой, касаясь пальцами моей шеи, но вторую руку опустил.

– Да.

– Проснувшись сегодня, я подумал, что солнце светит ярче, – проворчал Коттон, и я тихо хихикнула от удивления.

– Он был козлом, – поведал мне Коттон.

– Начинаю понимать, – ответила я.

– Утром Мик приезжал ко мне. Повезло, что Нина еще не привыкла к смене часовых поясов и сказала ему, что не спала и была со мной в постели, когда все произошло.

Лицо Коттона застыло, и он спросил:

– Какого черта Микки творит? Спрашивать тебя об алиби?

Я все еще находилась под впечатлением от того, что Макс рассказал Джимми Коттону (из всех людей) о том, что я была с ним в постели, но Макс, кажется, не заметил моего недовольства, хотя я была уверена: оно было таким сильным, что его нельзя было не почувствовать.

– Ни для кого не секрет, что мы не ладили.

– Ни для кого не секрет, что ты не относишься к тем мужчинам, которые совершают подобное.

– Коттон... – начал Макс.

– Особенно ты, – продолжал Коттон.

– Джимми...

– Особенно по отношению к Додду, – продолжил Коттон и посмотрел на меня. – Десять лет назад у Макса была гораздо более веская причина нажать на курок и грохнуть этого козла. – Теперь он посмотрел на Макса. – И Микки это знает.

– Он просто делает свою работу, – сказал Макс, но я была заинтригована тем, что сказал Коттон. Я слышала фразу «десять лет назад» совсем недавно и вот сейчас, что казалось мне любопытным совпадением.

К сожалению, Коттон очень злился, и мне никак не удавалось вставить хоть слово, чтобы попросить его объяснить.

– Большая наглость – приехать к тебе.

– Я был не первым, к кому он приехал.

– И не последним, – сказал Коттон, глядя на меня. – Додд никому не нравился. Черт, Микки мог и ко мне приехать.

– У тебя нет оружия, Коттон, ты пацифист и против насилия, помнишь? – напомнил ему Макс.

– Если и был человек, способный поколебать самого убежденного пацифиста и противника насилия, то это Кертис Додд, – ответил Коттон.

Макс хохотнул. Я ждала, что они скажут что-нибудь еще, но оба мужчины замолчали.

Мне оставалось или спросить, а я уже говорила себе, что не желаю знать, или промолчать. Мне пришлось приложить усилие – очень уж хотелось узнать про десять лет назад, про Макса и Кертиса Додда, – но я промолчала.

– Ну, я пойду. Вам, двоим голубкам, не нужен старик, портящий настроение.

– Вы не портите настроение, – быстро ответила я, и он улыбнулся.

– Любые разговоры портят это, – сказал он, кивая головой на вид за моей спиной. – Это нужно переживать в тишине или, еще лучше, с кем-то, кто много значит для тебя. – Почему-то при последних словах его глаза скользнули к Максу, прежде чем он снова посмотрел на меня и закончил: – Поэтому мне лучше идти.

Я не стала рассказывать, что едва знаю Макса и поэтому он ничего для меня не значит (по крайней мере я убеждала себя в этом), но Коттон уже попрощался с Максом и повернулся.

– Для меня было честью встретиться с вами, Коттон, – окликнула я его. Он остановился и обернулся.

А потом задал странный вопрос:

– Да? Почему?

– Потому что... – Под его внимательным взглядом я почувствовала себя смешной и запинаясь закончила: – Вы Джимми Коттон.

– Обычный человек.

– Человек, который умеет обращаться с камерой.

– Таких полно, – снисходительно сказал Коттон. Он явно не принадлежал к тем людям, которые рады похвалам такого непрофессионала, как я. Хотя, полагаю, он вообще не радовался похвалам от кого бы то ни было.

– Извините, – сказала я негромко, но достаточно, чтобы он услышал, – но я была на многих выставках, и только ваша заставила мое сердце болеть, потому что оно не могло постичь красоту, которая предстала моим глазам.

Рядом со мной замер Макс, а Коттон так глубоко вдохнул, что его грудная клетка расширилась.

– Так что, – тихо продолжила я, – вы не просто человек, который умеет обращаться с камерой. Не для меня. Вы Джимми Коттон, чьи фотографии сделали это со мной, и я очень признательна. И поэтому для меня большая честь встретить вас.

Несколько секунд он смотрел на меня, постепенно теряя идеально отрепетированный вид брюзгливого старика. Его лицо смягчилось. Он коротко кивнул мне, махнул рукой, повернулся и пошел в обход утеса.

Я смотрела, как он уходит, и, подозреваю, Макс тоже.

Я смотрела дольше, потому что почувствовала, как Макс сильнее обнял меня, пытаясь привлечь мое внимание.

– Готова ехать обратно? – спросил он, когда я подняла глаза.

– Нет, – выпалила я. Он вопросительно поднял брови, а я медленно выдохнула и предложила: – Можно мы еще покатаемся на снегоходе?

Он усмехнулся и предложил:

– Хочешь, я научу тебя водить его?

Я отрицательно затрясла головой, и его усмешка превратилась в улыбку.

– Не все сразу, – сказала я.

– Хорошо, Герцогиня, – ответил он и повел меня к снегоходу. Макс возил меня еще довольно долго, и надо признать, что я наслаждалась каждой секундой.

* * *

После обеда я сполоснула тарелки на кухне и сказала себе, что сейчас самое время снова стать умной, здравомыслящей и рациональной.

Пока мы ездили по горам на снегоходе, Макс показал мне еще множество видов и несколько своих любимых мест. Все они были прекрасными, но не настолько зрелищными, как утес. Я сделала несколько фото, один раз даже сняла Макса, надеясь, что он не заметит, хотя и говорила себе, что не следует этого делать. Он осматривал долину, его красивый профиль был уже не таким напряженным и... ну, красивым. Слишком красивым, чтобы не запечатлеть его на фоне раскинувшейся позади долины. Так что я сняла его и сделала это быстро, притворившись, что снимаю всего лишь долину.

Потом мы поехали домой, и я приготовила поздний обед, пока Макс ставил снегоход в сарай и разжигал огонь в камине в гостиной.

Мы ели сэндвичи из белого хлеба с креветками, авокадо и майонезом. Я сидела на стуле, а Макс стоял напротив меня около столешницы. Мы оба молчали. Макс казался вполне довольным, чего не скажешь обо мне.

Когда он закончил есть, я предложила:

– Если ты включишь компьютер, пока я убираюсь на кухне, то я изменю тебе пароль.

– Здорово, – пробормотал он, одним глотком допил колу и обогнул барную стойку. Я почувствовала, что он приблизился ко мне, и уже собиралась повернуться к нему, как он положил ладонь мне на шею и поцеловал в макушку. Его пальцы слегка сжали мою шею, а потом отпустили, и он пошел дальше, не сказав ни слова.

Я так и сидела, не шелохнувшись, не уверенная, что думать о такой естественной способности Макса к нежности почти в любом проявлении: словесном, физическом, лицом и глазами. Я осознавала, какие чувства это вызывало во мне, опасные чувства, и понимала, как угрожающе легко будет привыкнуть к этой нежности. Я просто не знала, что об этом думать.

Да, настало время быть умной, здравомыслящей и рациональной и убираться отсюда, пока я не позволила своему разуму решить, что именно я хотела бы думать об этом.

Я загрузила посуду в посудомоечную машину, протерла столешницы и взяла свою диетическую колу.

Когда я дошла до ниши, Макс сидел у бюро, экран компьютера ярко светился.

– На что ты хочешь его сменить? – спросила я. Макс встал со стула и придержал его для меня. Я села, а он остался стоять рядом со мной.

– Думаю, «онаадскаястерва666» будет напоминанием о Шауне, – сухо проговорил он.

Я сжала губы, чтобы не рассмеяться, и подняла глаза на Макса.

Тогда я разжала губы и спросила:

– Так что ты хочешь?

– Без разницы.

– Должно быть что-то, что ты запомнишь.

– Нина, честное слово, без разницы. Это может быть один-два-три-четыре.

Я в ужасе замотала головой и сообщила:

– Это не может быть один-два-три-четыре. Такой пароль слишком легко угадать.

– Учитывая, что я проверю электронную почту раз в три месяца, удаляю большинство писем и время от времени смотрю прогноз погоды, тут нечего взламывать.

Я вздохнула и объяснила:

– Да, но ты сдаешь дом, и другие люди могут использовать твой компьютер, чтобы смотреть порно, а может, и еще какие-нибудь мерзости.

Он ухмыльнулся:

– Мерзости?

Я постаралась не обращать внимания на его усмешку, которая говорила, что он считает меня прелестной, – а также на чувства, которые она вызывала во мне – и продолжила:

– Мерзости. Мерзости, из-за которых у тебя могут возникнуть проблемы. Ты смотришь телевизор?

– Нечасто.

– Так вот, какой-нибудь педофил может снять прекрасный домик в горах и наслаждаться, взломав твой «один-два-три-четыре» пароль.

– Господи, дорогая.

– Больные люди повсюду. Только посмотри «Мыслить как преступник».

– Думаю, я обойдусь, если это их основная тема.

– Он на самом деле хорош, – сообщила я, развивая тему, потому что мне нравился этот сериал. Так что я забылась и не держала рот на замке. – Там есть очень умный, гениальный парень. Он очарователен. И очень бойкая, крутая леди. И еще прикольная компьютерщица, которая носит чудную одежду. У нее всегда идеальная помада. И они почти всегда ловят плохого парня.

Макс снова усмехнулся, глядя на меня, и сказал:

– Похоже, я пропускаю что-то интересное.

– Оно того стоит. Из-за одной только помады Пенелопы Гарсиа и всяких штук, которые она вставляет в волосы, поверь мне, – поделилась я.

Я замолчала, когда заметила, что его глаза заблестели, а тело затряслось. Судя по его лицу, он определенно считал меня прелестной.

Не глядя на него, я уставилась на экран компьютера и принялась за дело, переключаясь между окнами в поисках меню, которое позволит мне изменить пароль.

– Какая у тебя любимая цифра?

– Счастливый номер – три.

Я медленно вдохнула через нос. Моя любимая цифра.

И Чарли.

– Хорошо, тогда три и что-нибудь еще, – подсказала я.

– Просто придумай, Нина.

– Дай мне, от чего оттолкнуться.

– Просто придумай, а я запишу и спрячу где-нибудь.

Я посмотрела на него:

– Макс...

Он перебил:

– Три-герцогиня-три.

Не уверенна, но мне показалось, что от лица отлила вся кровь.

Не отводя глаз от экрана, я спросила:

– Прости, что?

– Три-герцогиня-три. Это я не забуду.

– Но...

– Вводи, детка.

– Но, Макс...

– Вводи.

Я сидела, не шевелясь, и поэтому Макс наклонился ко мне, одним пальцем ввел пароль и повторил для подтверждения, потом его ладонь накрыла мою на мышке и он нажал «ОК».

Не убирая своей руки с моей, он повернулся ко мне и сказала:

– Так хорошо.

– Мне надо уехать, – выпалила я, и он свел брови.

– Что?

Я вытянула ладонь из-под его руки, и Макс выпрямился. Я отъехала назад и встала со стула, повторяя:

– Мне надо уехать.

Потом я протянула руку ладонью вверх и попросила:

– Могу я получить назад ключи от машины?

Все еще хмурясь, он спросил:

– Куда ты собралась?

– В город.

– По магазинам?

– В гостиницу.

Он шагнул ко мне:

– Герцогиня.

Я сделала шаг назад. Он остановился, его лицо снова потемнело, а брови сошлись у переносицы.

– Что за фигня?

– Спасибо, ну, за сегодняшний день, и за вчерашний вечер, и за все, но мне нужно уехать.

– Почему?

Почему? Причин так много, что если я начну перечислять все, то к концу нам обоим стукнет восемьдесят.

– Так надо.

– Назови причину.

– Макс...

– Хотя бы одну, – сурово потребовал он.

– Хорошо, – сказала я, чтобы поскорее покончить с этим. – Возможно, я неправильно понимаю то, что здесь происходит, но если это не так, то, наверное, мне стоит напомнить тебе, что я ношу кольцо другого мужчины.

– Тебе не надо напоминать мне, Герцогиня, тебе надо напоминать себе.

Вот черт.

Я чувствовала, что начинаю сердиться.

– Что, прости? – тихо спросила я.

– Ни одна женщина не носила моего кольца на пальце, когда я прошлой ночью лег с тобой в кровать.

– Да, точно. – Я наклонилась к нему. – Хорошо, что ты заговорил об этом.

– Потому что ты злишься, что я это сделал?

– Да!

– Тогда почему, проснувшись в два часа, ты осталась в постели со мной до утра?

Я уставилась на него, не находя слов, потому что то объяснение, которое у меня было, я ни за что не собиралась ему говорить. С опозданием я поняла, что, наверное, мне не следовало разглашать эту маленькую деталь, хотя она и обеспечила ему твердое алиби.

Поэтому я просто заявила: «Я уезжаю» – и начала обходить его, но он быстро шагнул влево, схватил меня за талию и притянул к себе.

– Убери руки! – рявкнула я, но Макс только сильнее обнял меня, теснее прижав к себе.

– Мы оба хотим посмотреть, что из этого получится, – заявил он. Я прищурила глаза и уперлась ладонями ему в грудь.

– Этого?

– Того, что есть, что происходит между нами, тобой и мной.

– Нет!

– Нет?

– Нет.

Он скользнул взглядом поверх моей головы и произнес:

– Господи, сколько можно врать?

– Я не вру!

Он снова посмотрел на меня, качая головой:

– Да, Нина, ты врешь.

– Ты меня даже не знаешь!

– Я знаю достаточно, чтобы хотеть узнать больше.

– Что ж, ты не можешь узнать больше. Я уезжаю.

– Ты остаешься.

– Ты не можешь держать меня здесь.

– Могу.

– Это...

– И ты хочешь остаться.

Я недоверчиво закачала головой и воскликнула:

– Как же ты меня бесишь!

– И тебе нравится каждая гребаная секунда.

Я высокомерно хмыкнула и снова попыталась оттолкнуть его. Он скользнул ладонью вверх по моей спине, притягивая меня ближе, зажимая мои ладони между нашими телами, пока я смотрела, как он склоняется ко мне.

Кажется, я знаю, к чему все идет.

– Макс, – предупредила я, приготовившись дать отпор.

– Помолчи, – тихо приказал он. – Я должен кое-что доказать, милая.

– Макс! – рявкнула я.

– Давай проверим, насколько хорошо нам может быть, – пробормотал он, глядя на мои губы, и я поняла, что он собирается меня поцеловать.

– Макс, не смей...

Но его пальцы зарылись в мои волосы, обхватив затылок и не давая двигаться, пока его рот обрушился на мой, обрывая мои возражения.

И учитывая, что мой рот был уже открыт, Макс не преминул воспользоваться этой возможностью и скользнул языком внутрь.

Я застыла, когда его язык коснулся моего.

А потом мои руки вцепились в его рубашку, и мое тело расплавилось.

Это было прекрасно. Просто прекрасно. Нет, не просто прекрасно. Лучше, чем прекрасно. Я люблю целоваться, и, видит Бог, мне так не хватало поцелуев.

Я закрыла глаза, слегка повернула голову – и все, я потерялась.

А потом Макс поцеловал меня по-настоящему, и я потерялась настолько, что даже не хотела, чтобы меня нашли.

Это было не просто прекрасно.

Это было головокружительно. Целовался он так же потрясающе, как и выглядел. Может быть, даже больше, а это о многом говорит.

У меня поджались пальцы на ногах, я провела ладонями по его груди о обвила руками его шею. Я прижалась к нему всем телом, в животе взорвались фейерверки, прежде чем он самым восхитительным образом ухнул вниз. Я ощутила покалывание между ног, еще более восхитительное, упоительное. И учитывая все это у меня не осталось выбора, кроме как открыться ему.

Что я и сделала.

И когда я открылась, Макс брал, и брал, и брал. А я давала, и не волновалась, что он может выпить меня досуха. На самом деле я хотела этого.

Наконец его рот оторвался от моего, и он поднял голову. Я слегка нажала пальцами, которые запустила в его волосы, на его затылок, и он хрипло прошептал:

– Боже, милая.

– Еще, – выдохнула я, не открывая глаз, и его рот вернулся. Он дал мне то, чего я желала, и мне нравилась каждая чертова секунда.

Где-то на задворках сознания я поняла, что Макс двигается и тянет меня с собой в сторону дивана, и обрадовалась этому. Мне не терпелось добраться до дивана и получше изучить Макса и позволить ему изучить меня, когда зазвонил телефон.

На втором звонке Макс поднял голову и прекратил наше движение.

– Не отвечай, – почти умоляюще произнесла я.

– Я должен, Герцогиня. – Его голос все еще был хриплым, и казалось, что ему не хочется отвечать на звонок. Когда его рука покинула мою талию, а ладонь коснулась моей щеки, я открыла глаза и поняла, что ему действительно не хочется, но он должен.

– Оставайся такой, – приказал он, поцеловал меня в лоб и, отпустив меня, зашагал к телефону, стоявшему на бюро.

Я смотрела, как он подошел к телефону и ответил:

– Да?

Я потрясла головой, пытаясь прояснить мысли, но все еще ощущала на себе руки Макса, его губы, язык, его густые мягкие волосы под своими пальцами, его твердое тело, прижатое к моему, и я хотела, чтобы все это вернулось. Я не могла стряхнуть с себя это желание, хотя и пыталась. Такое чувство, что оно было во мне от природы, оно было моей сущностью и предназначением, и не было способа от него избавиться.

– Сейчас? – спросил Макс скептически и немного раздраженно, хотя и постарался это скрыть. – Хорошо, да, успокойся. Я буду через пятнадцать минут. – Я уставилась на него, а его глаза нашли мои. На его лице уже не было желания, как пять секунд назад, в нем читались напряжение и нетерпение. – Да. Я же сказал, что позабочусь об этом, значит, позабочусь. – Еще одна пауза, во время которой он не отводил от меня взгляда, и он тихо сказал: – Не волнуйся, я приеду. Через пятнадцать минут.

Потом он нажал отбой, и меня передернуло от звука. Ко мне возвращался здравый смысл, но Макс был уже передо мной, мешая этому процессу.

– Мне надо уйти.

Я просто кивнула.

– Я не знаю, когда вернусь.

Я опять кивнула.

– Герцогиня, ты со мной?

– Да, – прошептала я.

– Я забираю ключи от твоей машины, – сообщил он.

– Хорошо, – тут же согласилась я.

Он взял мое лицо в ладони, наклонил мою голову назад и приблизился. Я увидела, что его лицо снова стало спокойным, казалось, он испытывает облегчение.

– Я доказал, да?

О да, он доказал.

– Да, – снова прошептала я.

– Мы продолжим, когда я вернусь.

Я не ответила. Я не знала, что он имел в виду: продолжим разговор или продолжим наше движение в сторону дивана, чтобы я могла стать еще большей идиоткой, вдобавок ведущей себя как визгливая сучка.

– Нина?

– Кажется, это что-то важное.

– Так и есть, иначе я бы ни за что не поехал. – Он притянул мою голову ближе. – Я потом объясню.

– Тебе лучше идти, – сказала я.

Его ладонь спустилась по моей шее, а большой палец погладил мою челюсть.

– Веди себя хорошо, – прошептал он.

– Постараюсь, – прошептала я в ответ. Его глаза осмотрели мое лицо, потом он наклонился и коснулся моих губ легким сладким поцелуем – таким же, каким целовал меня в лоб, но намного лучше – и отпустил меня.

Я смотрела, как он идет в кладовку, исчезает за дверью и вновь появляется, натягивая парусиновую куртку. Он посмотрел на меня и приказал:

– Не засыпай.

– Хорошо.

Он поднял подбородок и вышел за дверь.

Я подошла к компьютеру. Мне хотелось посмотреть, как Макс уезжает, но не хотелось, чтобы он заметил, что я смотрю.

Я подвинула стул к бюро, села и открыла интернет браузер, чтобы войти в электронную почту.

Я слышала, как уехал «Чероки», пока печатала адрес сайта, имя пользователя и пароль. Когда я нажала «Написать», вокруг стояла тишина. И еще более глубокая тишина, когда я печатала адрес Найлса.

Следующие два часа я провела, составляя письмо своему жениху, в котором подробно объяснила, что значит перерыв в отношениях; что он не знает, какой кофе я пью; что он не понимает, как больно мне было, когда он попросил меня продать дом Чарли; какой одинокой я себя чувствую, даже когда он рядом; что он не занимается со мной любовью, он не ласковый; что я не ощущаю себя желанной и не испытываю желания; меня очень сильно беспокоит, что, хотя я говорила ему об этом и даже писала электронные письма, до него, кажется, не дошло. Но большую часть времени заняла та часть, в которой говорилось, что у нас ничего не получится. Потом я написала, что позвоню ему через несколько дней и мы поговорим. Потом я перечитала письмо, поправила, снова прочитала, кое-что добавила, еще раз прочитала, кое-что изменила и нажала «Отправить».

Текст исчез, а я уставилась на экран со списком электронных писем.

«Молодец, солнышко», – прошептал мне на ухо Чарли.

Это прозвучало печально, но гордо.

Я заплакала.

Глава 5

Чарли

Я открыла глаза и заморгала от яркого солнечного света. Пахло жареным беконом.

Я лежала одна в кровати Макса. Он, очевидно, был внизу и готовил завтрак.

Я перекатилась на спину и уставилась в потолок.

После того как я отправила письмо Найлсу, я выплакалась. Я пересела в кресло рядом с диваном, прижала к груди диванную подушку и свернулась в уютный кокон, пока отпускала часть своей жизни, которая когда-то была для меня очень важна. На самом деле я думала, что она станет моим будущим, но оказалось, что больше она не так важна. Успокоившись, я вытерла лицо и подбросила в камин другое полено. Потом я смотрела на горящее полено и пыталась разобраться в своих мыслях. У меня не получилось. Когда стало поздно, я приготовила ужин на одного человека, а на десерт съела печенье. Потом я читала, пока не стало еще позже. Когда стало совсем поздно, я надела ночную сорочку, включила кино, забралась в кровать и опять заснула во время просмотра.

Теперь настало утро, и Макс был дома.

А он говорил, что, когда вернется, мы продолжим.

Лежа и глядя в потолок, я решила, что должна придумать, как сообщить ему, что я не готова продолжать что бы то ни было. Я не была готова к тому, что происходило в его доме во время моего приключения в Колорадо. И я не была готова исследовать то, что происходит между нами.

Я хотела этого всей душой. Хотела сильно, почти до боли.

Но я только начала привыкать к переменам в своей жизни. На самом деле вчера, глядя на огонь в камине, я поняла, что еще до этого перерыва знала: у нас с Найлсом ничего не получится. И еще я поняла, что знала это уже давно. Или я его разлюбила, или наша любовь умерла от скуки. Но еще до отъезда где-то в глубине души я знала, что мне просто нужна дистанция, чтобы принять это решение, и эта дистанция придаст мне мужества его исполнить.

Поэтому я не могла – и не хотела – совершать колоссальный поворот обратно к старой Нине. К Нине, которая жила с открытым сердцем, отрывалась, любила приключения и риск. И которая в результате оставалась с растоптанным сердцем и замороченной головой.

Не уверена, что хочу и дальше перестраховываться и быть умной, здравомыслящей и рациональной каждую секунду и в каждой сфере своей жизни.

Но я уверена, что давно усвоила урок и не собираюсь возвращаться к прошлому.