Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

"Видимо уже невмоготу было от боли, раз сам себе такой нарывище выдавил", – подумал Игорь, садясь на свою кровать. Он вспомнил, что в выпачканных кровью пальцах руки Алика было что-то зажато. "Наверное, обломком мойки (лезвия бритвы) сам сделал себе надрез на нарыве", – решил он. Забыв о чтении, Игорь сидел на кровати. Вскоре послышались шаркающие, и как бы прихрамывающие, шаги из туалета. Игорь пошёл к распахнутой двери палаты и увидел Алика, идущего в халате, с голыми ногами и в больничных шлёпках.

– Тебе помочь чем? – тихо спросил его Игорь.

– Не надо, – ответил Алик бледными губами на бледном лице, – Спасибо. Я уже сам всё сделал. -

И Алик прохромал по коридору в свою палату. Игорь вернулся, и лёг на свою кровать, чуть расправив на ней тонкое серое одеяло. Читать уже не хотелось, и Игорь умылся и побрился. Когда он заправил свою кровать, послышался звук алюминиевых мисок, говорящий о том, что скоро будут развозить дневные пайки и завтрак.

После утренней пшённой каши Игорь лёг поверх одеяла и заложил руки за голову. "Как хорошо пишет этот Денисов, – думал Игорь, – Как красиво и чётко он выстраивает свои обоснования. Но кто он такой? Даже аннотации нет никакой в книге. Даже не известно его имени и отчества. В.В. Денисов, – и всё.

Ср...е коммунисты. Даже этим хотят принизить нормальных людей. Если бы какую-нибудь книжонку написал Топтыгин или Косыгин, тогда бы и обложка была другая, и похвал от ж...лизов было бы больше, чем написано текста в самой книжонке. Но Денисов молодец. Как он хорошо пишет. Учиться у него нужно.

Учись, урод. Тебе тоже нужно будет "на воле" свою работу написать. Ты должен будешь написать её ещё лучше, и понятнее. Даже для идиота. Учись, как последовательно излагает нормальный человек свои обоснования. После этого выводы становятся просто очевидными даже дураку. А я просто обязан буду написать свою работу понятной любому взрослому человеку. А может быть и молодёжи.

Как странно всё получилось, что это понял я, зэк, да ещё с таким сроком, да ещё и в зоне. А может быть это – удел раба – понять причины и сущности всего отвратительного в человеческом мире?

Ладно. Хватит думать бесполезные думы... Ты ещё сам многого не сформулировал чётко. Поэтому и недостаточно у тебя ещё всё систематизировано. Увлекся, вон, работой с бабой...

Да ладно уж. Поработаю немного с этой красотой. Может быть и в мозгах от этого немного просветлеет. Ладно. Надо сходить и покурить. А то никотиновой кислоты уже не хватает в организме".

Игорь сходил в умывальник и покурил, думая о книге. Придя в палату, он вновь взялся за чтение и прочёл книгу до обеда. Книга произвела на него колоссальное впечатление. Она дала ему новые знания о многих социальных работах в мире Запада. Денисов поразил его чётким логическим построением своих высказываний и доказательством очевидной нелогичности модных тогда социальных теорий. Он легко "разбивал" их "в пух и прах", логически последовательно делая выводы об их ложности или, другими словами, об их несостоятельности. От этой книги у Игоря как бы просветлела голова. Он был очень рад, что в мире есть такие люди, как Денисов, которые являются ниспровержителями социальной лжи, самой страшной лжи в мире.

Обедая, Игорь думал о том, что нужно будет ещё раз перечитать книгу Денисова. Он с благодарностью вспомнил Алика, который подарил ему эту замечательную и нужную ему книгу. Идя после обеда к Светлане Ивановне в кабинет, Игорь забыл о своей "маске", и лицо его, по-видимому, было несколько одухотворённым.

Он, как всегда, постучал в дверь, и, услышав "да-да, войдите", вошёл в кабинет.

– Здравствуйте, Светлана Ивановна, – поздоровался он.

– Здравствуйте, Игорь, – ответила Светлана Ивановна, повернувшись к нему, и села полубоком на своём рабочем стуле, – Ну, вот. Баранчин подписал на вас "заявление". А вы говорили, что он не подпишет. Теперь вы уже официально мой помощник, – говорила она, улыбаясь, – Так что... теперь это уже и ваш кабинет, как и мой. Только у вас работа без зарплаты. -

– Ну, раз его об этом сам "хозяин" попросил. Чего ж ему не подписать? – сказал Игорь, снимая больничный халат и одевая белый "рабочий".

Игорь прошёл на своё рабочее место и сел за свой стул. Светлана Ивановна сидела и улыбалась ему. "Как жаль, что я отучился улыбаться, – подумал Игорь, – Можно было бы и улыбнуться ей в ответ. Но, лучше не надо, а то получится какая-нибудь гримаса".

– Вы сегодня в каком-то хорошем настроении, – заметила Светлана Ивановна, – Наверное, письмо из дома получили? -

– Да нет, – ответил Игорь, – Просто книгу хорошую прочитал. -

– А о чём книга? -

– Вам это будет неинтересно, – сказал Игорь, – Вы такое навряд ли читаете. -

– У меня дома есть хоть и небольшая, но всё же хорошая библиотека, – улыбнулась Светлана Ивановна, – Есть Золя, Мопассан, Пушкин, Лермонтов, Толстой,... -

– Беллетристика меня уже давно не интересует, – прервал её Игорь, – Меня интересуют книги по философии, социологии,... словари... У вас есть что-нибудь такое? -

– Нет. Такого у меня нет, – ответила она, удивлённо посмотрев на Игоря.

– Жаль, – сказал Игорь, без видимого сожаления, – Ну, что мне сегодня делать? -

– Ах, да, – с улыбкой, как бы спохватилась она, но было видно, что это не столь важно, – Протянете сегодня несколько гильз на "Самсоне". Я принесла литые заготовки. Их я отливаю в городе, в зубной поликлинике. Здесь у нас нет печи для отливок. Вот и приходится носить туда, и отливать там и заготовки, и литые зубы. И пластмассовые протезы там же отливают. Здесь можно лишь обрабатывать всё. Спаивать зубы и коронки, и подгонять по размерам пациентов. -

– А что это за печь для отливок? – спросил Игорь.

– Да, – ответила Светлана Ивановна, – Здесь её и поставить-то негде было бы. Называется печь Денисова, для плавки и разливки металла в формы. Я сюда как-нибудь книгу по.зубопротезированию принесу. Там всё написано. Если вам будет интересно, то можете и почитать. -

– Принесите, – сказал Игорь, – Мне будет очень интересно. -

"Опять Денисов, – подумал Игорь, – Смотри-ка, уже два человека с такой фамилией, за два дня... Талантливые люди с такой фамилией. А может быть и родственники. Хотя, все мы на этой Земле родственники. Только различных степеней родства".

– А я сегодня ещё научу вас, как из протянутых по размеру гильз нужно делать коронки, – сказала Светлана Ивановна, улыбаясь, и весь вид её говорил о том, что сегодня она научит Игоря тому, чего он уже не знает, – Я для этого и молоточки, и наковаленки уже приготовила, – кивнула она на рабочий стол, на котором всё это и находилось, – А наковаленку и молоточки для вас мне пришлось из дома везти. Такую тяжесть. Хорошо, что случайно встретился один мой старый знакомый, и меня до ворот колонии на своей машине подвёз. -

"Старый знакомый, – подумал Игорь, – У тебя семья, прекрасные дети. Муж, наверно, тоже прекрасный человек. А ты к старому знакомому случайно в машину одна садишься, – он мельком взглянул на Светлану Ивановну, и отвёл взгляд на рабочий стол, – А если бы он тебя не на работу, а куда-нибудь ещё завёз? Или в машине завалил на сидении в укромном уголке? Какие вы, бабы, на машины, на кабаки, и на богатеньких Буратин падкие... Неужели и она такая?", – пронеслось в голове Игоря, и он опять посмотрел на Светлану Ивановну.

– Это – муж моей хорошей подруги, – продолжала она говорить, дотягиваясь в это время рукой до литых заготовок зубов, лежащих на столе, – Мы с ними в одном подъезде живём. У них сын ходит с нашим сыном в один детский сад. В одну группу. -

"Заметила, наверно, мой взгляд, – подумал Игорь, – У тебя же, у идиота, всё всегда на роже написано, – ругнул он себя, – А может быть и, действительно, это её хороший знакомый? Чего это я на неё окрысился? Уже и забыл, кретин, как люди и живут-то на воле. Не надо лазить со своими грязными мыслями в её жизнь. Она – человек. И неплохой человек. И она сама знает, что и как. А ты – зэк и ублюдок. Так что не суйся в её личную жизнь".

– Вот, – сказала она, держа литую из какого-то металла заготовку в руке, – Видите? Вот сверху зуб. Такой же зуб, как и у пациента. Он, видите, отлит как бы на ножке. Гильзу, если она для резцов, – то прогоняешь её диаметром до ширины вот этой, самой широкой части, которой человек кусает пищу. А если для клыка, то чуть потоньше. Гильзу для резцов потом чуть сплющиваешь молоточками на наковаленке, – и зуб проходит в неё, для того, чтобы потом гильзу аккуратно обстучать вокруг зуба, и придать ей форму коронки, -

Светлана Ивановна посмотрела в лицо Игорю, как бы для того, чтобы удостовериться, понятно ли она ему всё объясняет, – Нержавеющий металл у гильз достаточно мягкий, чтобы "обжать" его молоточком по заготовке зуба. Но и металл у литых заготовок несколько хрупкий, поэтому обжимать гильзу нужно аккуратно, чтобы не сломать отлитую форму заготовки зуба. А затем, нужно уже "обжатую" молоточками коронку ещё раз окончательно обжать... Для этого нужно коронку на заготовке вставить в отлитую матрицу для этого зуба. Вот они. И на наковаленке уже окончательно обжать коронку по этой форме тяжёлым молотком, ударяя молотком по ножке, с которой отлит вместе литой зуб. Я понятно объясняю? Я потом ешё буду объяснять, и всё вам покажу, как надо это делать. -

– Не надо, Светлана Ивановна, – сказал Игорь, – Вы и так уже мне всё хорошо объяснили. Я немного и чеканкой успел позаниматься, поэтому всё это для меня немного знакомо. А когда начнём делать коронки, я буду видеть, как вы это делаете, и быстро пойму, если буду делать что-нибудь не так. А сейчас, давайте, я протяну гильзы. -

– Только "протягивать" их надо медленно, а не резко, – сказала Светлана Ивановна с таким видом, что хоть этим она скажет что-то новое для Игоря, – А то... -

– А то у гильзы просто оторвётся донышко, – закончил за неё Игорь.

– Даже и это вы знаете! – сказала Светлана Ивановна, улыбаясь, как бы "в сердцах", и откинулась на спинку стула. При этом она, как-то по-женски, хлопнула ладонями сверху себя по ногам. От этого две нижних пуговки её халата выскочили из петель, и обнажилось то, что было под её халатом.

Игорю бросилась в глаза обтянутая тонкими колготками телесного цвета верхняя часть сдвинутых женских ног, и в конце линии их соединения, бросился в глаза тот маленький "интимный треугольник". Под плотно натянутыми колготками был виден белый треугольник женских трусиков, с выделенным на них ажурным орнаментом, который чётко выделялся на её лобке.

Кровь тут же застучала в висках Игоря, и он быстро отвёл глаза на лицо Светланы Ивановны. Но боковое зрение уже автоматически видело тот манящий треугольник, который отключает разум у мужчин. Светлана Ивановна, улыбаясь своей очаровательной улыбкой, смотрела на него. А его боковое зрение не хотело расставаться с той манящей картиной, которая была ниже его взгляда. Кровь забила барабанами в его висках, а между его ног уже рвался на свободу тот, который вообще не подчинялся ему. Его невозможно было усмирить.

"Надо как-то успокоиться... Надо закурить, – замелькали мысли в голове Игоря, – Но ты же не можешь сейчас встать! У тебя же "пирамида" будет впереди! Делай же что-нибудь!!! Быстрее!!!".

– Я сейчас. Только покурю, Светлана Ивановна, – заговорил Игорь, и, повернувшись, поднял руку и нажал кнопку пускателя. Но она не нажималась. Нужно было чуть привстать, и нажать её сильнее. Но и привставать было нельзя, и Игорь, упершись правой рукой в толстый торец крышки стола, всё же смог нажать указательным пальцем левой руки неподдающуюся кнопку пускателя. За окном затарахтел компрессор. Игорь вытащил из верхнего кармана халата пачку сигарет, и глянул на Светлану Ивановну. Пуговицы её халата были уже застёгнуты. Игорь увидел это, смотря лишь ей в лицо. А на её лице была всё та же обаятельная улыбка.

– Хорошо, – сказала она, – Вы пока тут покурите, а я скоро приду. -

Она поднялась со стула, прошла до двери, и вышла из кабинета, не обернувшись назад. Игорь смотрел ей вслед, когда она шла к двери, а его глаза "сами смотрели" на её покачивающиеся бёдра и ягодицы. Взгляд художника уже "сам снял" с неё все одежды. А кровь при этом "кувалдами" стучала в его голове. Её женская фигура выделялась широкими бёдрами, которые были равны ширине её плеч. А чуть завышенная её талия и плавный переход от неё к широким бёдрам, делали её ноги как бы длинее. Такая женская фигура сама собой разжигала в мужчине страстный взгляд и страстные мысли.

Игорь встал со стула, и чтобы избавиться от пирамиды, образовавшейся ниже его пояса, повернулся спиной к двери и стал левой ногой на сиденье своего стула. Он быстро достал из смятой пачки сигарету и прикурил её. Сделав несколько больших затяжек дымом, он почувствовал, что начал немного успокаиваться. "Фу-у-у-у" – глубоко выдохнул он воздух, который как бы переполнял его грудную клетку.

"Ну вот и хорошо, – подумал он, – Вроде бы успокаиваюсь... Чего это она без юбки, в одной комбинации? – вспомнил он розовые кружева выше белого интимного треугольника, – Ладно, успокаивайся и не думай больше об этом. Сейчас же лето. И в трусах у тебя уже сыро... Природная "смазка". Лишь бы не просочилась чего через спортивное трико. Когда в конце "работы" буду переодевать халаты, надо будет отвернуться. А может всё и высохнет за это время. А может пятнышко какое будет? Лишь бы она больше ничего не "засветила". А то на одной ноге придётся стоять, а другую поднимать коленом вверх... Ну, ладно. Всё. Не надо больше зыркать глазами куда не надо. И забыть об этом".

Игорь убрал ногу со стула и почувствовал, что его "непокорный и своенравный член его семьи" уже успокаивается. Игорь затушил сигарету в пепельнице и, чтобы отвлечься, протянул на "Самсоне" все гильзы по отлитым заготовкам зубов пациентов. Их было семь штук. "Не так уж и много работы", – подумал Игорь, усаживаясь на свой рабочий стул.

Вскоре пришла Светлана Ивановна. Она совершенно не подавала вида, что поняла то, чем вызвала у Игоря бурю сексуальных эмоций несколько минут назад. Она также как и всегда обаятельно улыбалась, и сев на свой стул показала Игорю, что гильзу нужно сначала подрезать кусачками-бокорезами по длине зуба. Затем она стала "обтягивать" на наковаленке молоточками коронку вокруг зуба на литой заготовке. Игорю хватило двух минут, чтобы понять этот процесс и начать работу самостоятельно. До этого он мельком заметил, что Светлана Ивановна пришла уже в серой юбке, низ которой был виден из-под её белого халата. "Вот так-то будет лучше", – мелькнуло в голове у Игоря. Он работал тремя разными молоточками, и вскоре коронка на крупный, наверное, на верхний резец какого-то пациента, была готова. Игорь окончательно обжал заготовку коронки в металлической матрице большим молотком.

– Взгляните, Светлана Ивановна, – сказал Игорь, сняв коронку с зуба заготовки, и положив её на стол, ближе к ней, – Так пойдёт? – спросил он.

– Я просто не могу вами нарадоваться, – сказала она, рассматривая сделанную Игорем коронку и обаятельно улыбаясь при этом, – Вы как будто тоже заканчивали такое же мед. училище как и я. Признавайтесь же... Ну? – посмотрела она, как-то лукаво, в глаза Игоря своими большими карими глазами и улыбаясь своей обаятельной улыбкой.

– Да зачем бы мне было бы это скрывать от вас? – спросил Игорь, – Я сделал это впервые. -

– У вас действительно золотые руки. Я просто поражаюсь вами. -

– Да, что вы, Светлана Ивановна, – спокойно сказал Игорь, – Это у вас золотые руки. Вы же меня этому научили. -

– Давайте тогда больше не будем хвалить друг друга, а то перехвалим, – улыбалась она, – Я просто очень рада тому, что встретила такого хорошего человека, как вы. И мне очень приятно с вами работать. -

– Мне тоже приятно с вами... работать, – тихо сказал Игорь.

– А мне тут уже медсестра сказала, что вы здесь в школе художником работали, – взглянула на Игоря Светлана Ивановна, – А вы мне говорили, что места художника в колонии нет. -

– Смотри-ка, – ухмыльнулся Игорь, – Уже кто-то этой медсестре на ухо нашептал... Я же её и не знаю совсем... Да и художник в школе – это вовсе не художник зоны. Да и попал я туда как-то случайно. -

– Расскажите мне, пожалуйста, – попросила Светлана Ивановна, изобразив как бы просящую детскую мимику на лице, – Вы так интересно умеете рассказывать. А я вам потом тоже что-нибудь о себе расскажу. Хорошо? -

– Хорошо, – ответил Игорь, только я кратко буду рассказывать. А вы спрашивайте о чём-нибудь, если вам интересно будет... -

– Ой! Как хорошо! – Светлана Ивановна сделала быстрые движения кистями рук, как будто захлопала в ладоши, а глаза её выражали неподдельный восторг и интерес, – Я буду работать, и слушать вас. Вас могут прервать только лишь пришедшие ко мне пациенты. Но как их не будет, – вы опять продолжите. Хорошо? -

– Попробую, – ответил Игорь.

– Ну, тогда начинайте, – как бы нетерпеливо сказала Светлана Ивановна, мило улыбнувшись ему, – А то я уже вся сгораю от нетерпения. -

– Я пришёл в эту зону этапом с Алтая, – начал тихо говорить Игорь, обстукивая молоточками гильзу на литой отливке зуба, – На "распределении" в кабинете у замполита было много всяких начальников. Замполит листал моё дело. "Ой, ты! Боксёр", – сказал он тогда, как-то презрительно... "А давайте мы его в отряд к капитану Яблонскому направим", – сказал тогда ешё кто-то, – "Он ведь у нас тоже боксёр. Вот и посмотрим, кто кого нокаутирует". Они тогда все весело захохотали, а я, таким образом, попал в отряд на местную промзону. Моя бригада работала на штамповочных станках. Все станки были уже так изношены, что срабатывали самостоятельно.

А бугор и мастер только и делали, что подгоняли всех быстрее работать. В первый же день, как я пришёл, один работяга обрубил себе палец штампом. На другой день, – опять кто-то отрубил себе два пальца. А зэк, возле которого я сидел и учился, рядом со штампом, на котором тот работал, сказал мне, что почти каждый день кто-нибудь отрубает себе пальцы, и мне надо к этому привыкать. У него у самого не было четырёх пальцев на правой руке. Он тогда мне сказал, что у него они были обрублены неровно, и он сам их потом подровнял на большом штампе... "Зато я неделю потом на кресту побыл", – сказал он тогда, как-то радостно... "Идиот", – думаю, – "Чему тут радоваться? Своим увечьям?"...

Когда меня посадили за штамп, я не стал гнать норму, а работал неспеша и аккуратно. Бугор и мастер меня тоже подгоняли, но не орали, как на других работяг. Меня тогда уже какие-то зэки проверили пару раз, за бараком. Для меня – легко вырубить человека одним "щелчком" по бороде... Это делается уже как бы автоматически. Вот больше никто и не совался ко мне на рожон.

Поработал я там, и за месяц человек десять или больше обрубили себе пальцы. Думаю, надо как-то менять это место работы. Но как это сделать здесь? Я ведь не знаю. Начнёшь с кем-нибудь разговаривать, – или дураками притворяются, или начинают растопыривать пальцы веером.

Думаю, ну и попал же ты в зону, где одни уроды. Дома, на Алтае, я знал многих ребят, которые сидели, но с ними можно было спокойно разговаривать, и они многое рассказывали, как живут в зонах и в тюрьмах. А здесь я увидел столько всякого сброда, что решил жить "сам на сам", и разбираться во всём самостоятельно. -

Игорь посмотрел на Светлану Ивановну, которая так же, как и он, стучала своими молоточками по заготовке.

– Вам, наверно, неприятно слушать такие рассказы, да и не интересно, наверное? – спросил Игорь, которому как-то не хотелось вновь пережёвывать уже пройденное им, которое, в принципе, и не заканчивалось, а лишь продолжается.

– Нет-нет! Что вы, – отозвалась она, – Мне это очень интересно! Я вас очень внимательно слушаю. Я бы бросила работать, но так, возможно, я тогда только буду мешать вам рассказывать. Пожалуйста, рассказывайте... А? -

Игорь увидел искренность в её больших карих глазах, с длинными, подкрашенными чёрной тушью ресницами, и глубоко вздохнул.

– Ну, что ж, слушайте, – сказал он и продолжил рассказ, – Барак того отряда, где я был тогда, стоял своим торцом почти напротив крыльца барака школы. А я случайно как-то услышал, что в школе есть ставка художника, а художник, который работал на этой ставке, должен скоро уходить или "на химию" или "на посёлок". Я начал приглядываться к школе. Смотрю, – там работают два шныря, завхоз и художник. Я стал присматриваться к ним -

– А кто это такие, шныри? – спросила, прервав его, Светлана Ивановна, – Это которые везде шныряют, что ли? Ну, шустрые такие... Да? -

– Нет, – ухмыльнулся Игорь, – Шнырь – это дневальный. Ну... Как бы это вам объяснить? Ну, как техничка на воле, которая полы моет, мусор убирает. Только здесь – мужского пола. -

– А-а-а, – протяжно сказала она, улыбаясь, – Понятно... У нас ведь здесь, в санчасти тоже такой есть... шнырь... Только он что-то мне не нравится. Лицо у него какое-то. Как у подхалима. -

– Вот-вот, – вновь ухмыльнулся Игорь, – Это и есть "шнырь"... Не болтайте ничего рядом с ним лишнего. Может он кумовка. Да и вообще. И с другими зэками рядом не болтайте лишнего. -

– А что такое "кумовка"? – вновь спросила Светлана Ивановна, – Я ведь и этого не знаю. -

– Кумовка – это зэк или вольнонаёмный стукач, который работает на кума. Ну, стучит на зэков или на вольных куму, – пояснил Игорь, и, подумав о том, что и это будет непонятно, начал пояснять чуть подробнее, – Главный кум, – это начальник оперативно-режимной части. У нас в зоне это Баранчин. Его два заместителя, – начальник оперативной и начальник режимной части, – это уже кумовья. А офицеры, работающие в этих частях, – это уже подкумки. Понятно? -

– Понятно, – улыбнулась Светлана Ивановна, – Значит, я сегодня утром была у главного кума. Но из-за того, что я подписала у него "заявление" и сказала несколько хороших слов о вас, я же не стала от этого кумовкой? -

– Нет, конечно, не стали, – тихо сказал Игорь, – Но лучше не говорите кумовьям вообще ничего. Они потом могут использовать в своих делах любую информацию, которая к ним стекается. Как, например, информация о том, что вы хорошо относитесь ко мне. Если бы вы этого ему не сказали, то он бы и не знал об этом. А если ему когда-нибудь понадобится эта информация, то он уже не будет ломать себе голову для её выяснения. -

– Ой, как здесь у вас... Даже как-то страшно стало, – повернулась к нему Светлана Ивановна, и приложила руку к своей груди, – Я даже об этом как-то и не задумывалась. Как хорошо, что вы мне всё это объяснили. А то я, действительно, болтаю обо всём, не задумываясь. А ведь здесь и вред этим можно кому-нибудь случайно нанести, – она посмотрела в глаза Игорю и сказала, улыбнувшись, – Хотела вас чему-нибудь новому научить, а получилось так, что сама у вас учусь. -

– Да вы бы и сами всё это быстро поняли, – сказал Игорь, – Светлана Ивановна, ничего, если я сейчас покурю? -

– Игорь, – сказала она, мило улыбнувшись, – Пожалуйста, не спрашивайте меня больше об этом. Вы здесь работаете, и можете курить здесь, когда вам будет угодно. А то мне даже как-то неудобно становится оттого, что вы постоянно спрашиваете меня об этом. Я ведь тоже курю, и не боюсь запаха дыма. Да его всё равно весь вытягивает на улицу. -

Игорь встал, нажал кнопку пускателя на вытяжном шкафу, и закурил. Он повернулся спиной к двери и смотрел на Светлану Ивановну, которая работала, стуча своими молоточками.

– А что это вы на меня так пристально смотрите? – спросила она, улыбаясь, и чуть повернув свою голову, а затем опять отвернулась к рабочему столу.

– Извините, – тихо сказал Игорь, – У меня, наверное, неприятный взгляд? -

– Да что вы такое говорите? – повернулась она к нему уже полубоком и с милой улыбкой, как бы стыдя его за эти слова, – Мне, наоборот, нравится, как вы на меня смотрите... Просто я жду, когда вы продолжите свой рассказ, а вы всё молчите. -

– Сейчас продолжу, – сказал Игорь и затянулся дымом сигареты.

– Ой... Вот теперь уже вы извините меня за мою бестактность, – сказала она, приложив к груди свою руку и отвернулась к столу, – Курите спокойно. А потом и дорасскажете. -

"Как мне бы хотелось вот так положить руку тебе на грудь, – как-то само промелькнуло в голове Игоря, – Да что это я? Заткнись, скот. Выкинь эти мысли из головы, – ругнул он себя следом, – Да, что-то я начал расслабляться. Надо взять себя в руки". Он отвернулся к шкафу, и, докурив сигарету, затушил маленький окурок в пепельнице. Сев за своё место, он начал прерванную им работу. Светлана Ивановна повернула к нему своё лицо, с ожидающей улыбкой, и Игорь, заметив это, спросил, – Так на чём я остановился? -

– На том, что вы начали присматриваться к работникам школы, – напомнила она.

– Да... Вспомнил, – сказал он, и продолжил рассказывать, – Как-то, когда завхоз и художник куда-то ушли из школы, я зашёл туда. Дверь была почему-то не закрыта. Сразу, почти у самой двери, я увидел шныря, который был маленького роста. Я поговорил с ним, сказал, что я художник, и спросил, можно ли мне устроится в школу, когда уйдёт работающий сейчас художник. Я тогда совершенно ничего не знал о зоне.

Шнырь сразу всё понял и решил из меня что-либо выдоить для себя. Он сказал мне, что он может всё устроить, но только не сразу, что сразу ничего невозможно сделать. "Ты же понимаешь, что это зона? Никому об этом только не говори. А я всё устрою", – пообещал он мне, дураку. Когда он вытянул у меня половину моей отоварки с магазина, лишь тогда я понял, насколько я ещё глуп, и как мало я знаю ещё эту неизвестную мне зоновскую систему.

Вскоре в отряде начал ходить какой-то зэк и записывать тех, кто хочет учиться в школе. Я подошёл поближе, и по разговорам зэков понял, что документов ни у кого нет, и можно пойти в любой класс, который ты назовёшь... Скажешь, что ты закончил пять классов школы, – и тебя запишут в шестой... Многие зэки, которые уже порядком отсидели, не хотели, почему-то, непонятно тогда для меня, ходить учиться. И это несмотря на то, что учащиеся школы освобождались на время учёбы от обязательных для всех хозработ по уборке территории. Для меня же это было тогда необходимо. К тому же, я подумал, что неплохо было бы и походить в школу, и хорошенько вспомнить те предметы, которые я когда-то уже проходил. И я сказал, что у меня восьмилетнее образование, и был записан учиться в девятый класс. -

"Для чего это я так подробно ей всё рассказываю? – пролетела мысль у Игоря, – Да нужно было ей это, как пятое колесо в телеге... Расскажи ей всё это кратко и побыстрее. Что ей? В зоне сидеть, что ли?".

Он взглянул на Светлану Ивановну, и продолжил:

– В общем, получилось так, что в этой школе я быстро разочаровался. В ней основным показателем была не успеваемость, а явка зэков в школу. Половину каждого урока учителя выясняли, почему кто-то и когда-то не был на занятиях, и кого и почему нет в данный момент. Остальные пол урока учителя объясняли, где, и в какой книге искать новый материал, и редко сами что-нибудь преподавали. Я понял, что зря трачу своё время.

Я пошёл к завучу школы, она там самая интеллигентная женщина, и хороший учитель по литературе. Я ей сказал, что соврал о своём образовании, что разочаровался в самой школе, и попросил её отчислить меня. А она мне сказала, что сама хотела сегодня со мной поговорить, потому что написанное мной сочинение по литературе где-то там, у них, было признано лучшим сочинением по всем исправительно-трудовым колониям области. Но мол, в конце моего сочинения нужно ещё прибавить то, что она написала на листочке.

Я ей прямо сказал, что переписывать ничего не буду, так как прошу её просто отчислить меня из школы. Тогда она давай меня спрашивать, кто я такой и откуда, и кем я был на воле. И как только узнала, что я работал "на воле" ешё и художником, попросила меня нарисовать ей один стенд о русском писателе-драмматурге Александре Островском.

Она сказала, что выделит мне для этого помещение, даст все материалы, которые только она найдёт, и я буду ходить не на уроки, а буду заниматься стендом, который ей нужен будет через две-три недели. Стенд должен быть лишь нарисован и разлинован. Она также сказала, что Островский, – её самый лучший писатель, что, по её мнению, он самый лучший драматург в царской России, а может быть, и вообще, в России.

Я согласился, и она повела меня в комнату, где всё было завалено книгами старых учебников. Она отдала мне от неё ключ, и сказала, что это старые учебники, и их можно сбросить через люк в подполье, и это тогда будет мне комната, где я смогу делать стенд. Она сказала, что покажет меня завхозу школы и дневальным, и я смогу приходить и работать в этой комнате в любое время, свободное от работы до отбоя в зоне.

Она попросила меня немного подождать, а потом привела завхоза школы и шнырей, чтобы они всегда меня пропускали свободно в школу, даже в субботу и в воскресенье, от "подъёма" и до "отбоя". Сказала им, что ключ от кабинета у меня есть.

Из художественных материалов в школе оказалась лишь синяя и зелёная тушь, простые карандаши, стирательные резинки и несколько ручек с самыми широкими плакатными перьями. А стенд должен был быть на четырёх склеенных листах ватмана.

Я не знал, что мне делать. Ладно, из широких перьев можно выточить узкие, и любых размеров по ширине. Но как можно такими двумя цветами сделать хороший стенд, я тогда не мог себе даже и представить. -

Игорь прекратил говорить, потому что опять подумал: "Ну, зачем ты ей это рассказываешь? Разве это может быть интересно для вольного человека? Там же, на воле, у них всё по-другому. Надо заканчивать эти дурные для неё истории".

– Ну и как же вы это сделали? Ведь это действительно невозможно! – посмотрела на него Светлана Ивановна, – Вы так интересно рассказываете... А останавливаетесь на самом интересном месте. Вы нарочно так делаете? – улыбаясь, спросила она.

– Да нет, – смутился Игорь, – Просто как-то так получилось... Я долго ломал голову, и, наконец, придумал. На первом листе ватмана я нарисовал синей тушью портрет Островского. Я нарисовал его, используя технику рисунка акварелью, когда оттенки краски зависят от количества воды, в которой её разводят. А для рисования были лишь плакатные перья разных размеров, которые, я обточил на работе на наждачном станке, из широких перьев. Поэтому мне пришлось использовать технику письма маслом, которая ведётся как бы грубыми толстыми мазками кистью, а кисти при этом должны быть разной ширины. Эта техника называется "а ля прима". Но теперь я делал это для рисования портрета плакатными перьями.