Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

На втором этаже левого крыла больнички было её терапевтическое отделение, заведовала которым любимая всеми зэками Таисия Александровна или Тайка, как они её называли между собой. А на втором этаже правого крыла были складские помещения и рентгеновский кабинет. Своего рентгенолога в больничке не было, но его приглашали, когда это было нужно из какой-то городской больницы для вольных.

Туберкулёзным отделением руководил пожилой и грузный майор медслужбы по фамилии Тихонов. Все зэки называли его Тихоном, и все они считали, что Тихон просто ненавидит зэков. Обходы больных он не делал никогда. И многие зэки туберкулёзного отделения видели его лишь один раз, когда приходили этапом, и Тихон в своём кабинете распределял их по палатам. Его кабинет находился в конце левого крыла туберкулёзного отделения. Практически из своего кабинета Тихон выходил лишь на обед. Что он там делал в рабочее время, никто не знал. Тихон всегда одевался в гражданскую одежду, ходил он, как правило, при галстуке и в тёмном костюме.

В туберкулёзном отделении лежали зэки всех мастей и всех тюремных режимов. Здесь были зэки мужского пола, от малолеток до "полосатых" особо строгого режима, срок которых проходил в тюрьмах, в помещениях камерного типа.

Все палаты для больных зэков были четырёхместные с одним окном. В них стояли по четыре металлических шконки, без верхних ярусов, застеленные ватными матрацами, ватными подушками и тонкими байковыми одеялами. Из постельного белья на каждого больного были две белые хлопчатобумажные простыни и такая же наволочка для подушки. Выдавали ещё и по одному небольшому вафельному полотенцу. Бельё и полотенца меняли раз в месяц.

Зимой в больничке было тепло от водяного отопления. В каждой палате, в конце прохода, между двумя дальними шконками, у окна, стояли две зэковских тумбочки, которые были для тех, кто лежит на этих шконках. А две другие такие же тумбочки стояли между ближними и дальними шконками, у стен, с двух сторон палаты. Вещевой каптёрки в областной больничке не было. Свои сидоры со своими вещами каждый зэк, как правило, вешал за спинкой своей шконки так, чтобы его не было видно или же хранил его просто на полу, под своей шконкой.

Больным зэкам выдавали старые больничные халаты из чёрного или тёмно-синего материала с небольшим ворсом с лицевой стороны, и с поясом для завязывания из такого же материала, а также солдатское нижнее бельё из рубахи с кальсонами и тапочки-шлёпки. Но больным можно было носить вместо выдаваемого нижнего белья и свои теннисные майки или футболки, и спортивное трико вместо кальсон, и свои домашние тапочки. На кроватях больным разрешалось сидеть, лежать или спать в любое время суток. Общей столовой не было, и каждый принимал пищу сидя на своей шконке, за своей тумбочкой. Завтрак, обед и ужин привозили на специальной самодельной тележке два зэка санитара и развозили еду по палатам, раздавая её в алюминиевых шлюмках, а после приёма пищи зэками, собирали шлюмки и увозили их в зоновскую столовую.

По приезду, Игоря поселили в палату, расположенную в правом крыле туберкулёзного отделения, где-то в середине по левой стороне коридора. Ему досталась шконка по левую сторону от входа в палату. В его палате лежали один зэк из его зоны и два зэка с местного строгача. Одного из зэков со строгача, которого звали дед Пахней, знали все зэки туберкулёзного отделения.

Дед Пахней был зэком-ветераном. Он отсидел по тюрьмам и зонам в общей сложности тридцать девять лет своей жизни. Он был худым пожилым человеком лет под семьдесят, выше среднего роста. Во рту его было много мостов с металлическими зубами из нержавейки, но по его худому бритому лицу и по его разговору никто бы даже и не подумал про то, что этот человек отсидел "в местах не столь отдалённых" больше половины своей жизни. Когда-то он был игровым зэком, то есть играл в карты на деньги и под интерес. Но потом он бросил этим заниматься после того, как у него на глазах убили его кента, который, проигравшись, как говорят "до нитки", поставил на кон и свою жизнь. Но страсть к игре не оставила деда Пахнея. Правда, сейчас он пылал страстью к игре в шахматы. Он мог играть в шахматы днём и ночью, но из зэков туб-отделения мало кто вообще умел играть в шахматы, а те, кто и умел, играли очень посредственно. Поэтому Игорь, который по бытовым понятиям неплохо играл в шахматы, был для Пахнея желанной находкой.

"Прстые" зэки, как известно, в свободное от работы время любят побазарить между собой. А во время таких базаров они любят и поспорить друг с другом о том, о чём сами лишь чуть-чуть что-то слышали, да не расслышали как следует. А на больничке ведь никто не работает, и целыми днями больного зэка никто сильно не тревожит. Поэтому и споров в зэковсских базарах на больничке возникает множество. А для разрешения таких споров, как правило, идут с разными вопросами к деду Пахнею, который сам прошёл множество этапов, знает по собственному опыту множество зон, тюрем и пересылок, и который, как говорят, "прошёл Крым, Нарым и всё прочее". Отвечая на такие вопросы, Пахней всегда говорил, что такое-то он видел сам, а такое-то лишь слышал от такого-то авторитетного зэка. Такие ответы деда Пахнея, как правило, и разрешали споры "простых" зэков, устанавливая, кто из них прав, а кто нет.

Игорь же, играя с Пахнеем в шахматы, иногда задавал ему интересующие его вопросы, и из ответов у него воссоздавалось то общее впечатление о местах заключения, которого он не мог бы узнать ни в одной книжке, издаваемой тогда в совейской стране. Партии в шахматы с Пахнеем всегда были долгими и трудными. Поначалу Игорь всегда их проигрывал, и лишь некоторые из них заканчивались в ничью. После таких ничьих Пахней долгое время был неразговорчивым и задумчивым. Как Игорь понял впоследствии, в это время Пахней перебирал такие партии в своей голове "по косточкам", и даже после отбоя долго ворочался с этим в своей постели. А вот после выигрыша трудной партии, Пахней был весёлым и разговорчивым со всеми. Выходил в умывальник или в прогулочный дворик покурить и весело побазарить с теми, кто там был, и быстро засыпал после отбоя.

Партии в шахматы отвлекали Игоря от мыслей о своей любимой Светке. А мысли о ней навевали на него такую жуткую тоску, что, как говорят, "хоть стену грызи". Поэтому после того, как Игорь проигрывал трудную партию Пахнею, и тот долгое время уже был весел и не хотел больше играть какое-то время, Игорь брался за самоучитель английского языка. Этого зэки вообще не понимали и считали, что у него или "какой-то свой шиз" или что он готовится "слинять куда-то" по выходу из зоны. На большее их невежественные мозги не были рассчитаны, и разговаривать со многими из них Игорю было более чем неинтересно.

С куревом и спичками на больничке у зэков была "напруга". Зэкам туберкулёзного отделения, лежащим, как правило, по пять-семь месяцев, один раз в месяц можно было отовариваться в зоновском магазине. Но их туда не водили, а продавец брала с собой те товары, которые всегда пользовались спросом в туберкулёзном отделении. В основном это были сигареты, спички, чай, дешёвые шариковые ручки, тонкие ученические тетрадки и нитки. Всё это приносили зэки-санитары в довольно большом фанерном коробе с ручками, как у ручных носилок. Дежурный прапорщик уступал продавцу на время свою будку-конторку, и продавец за час-полтора отоваривала всех зэков туберкулёзного отделения. Игорь мог отовариваться на три рубля, поэтому он каждый месяц брал двадцать одну пачку сигарет "Прима" и шесть коробков спичек.

Вскоре в туб-отделение прибыли этапом ещё два зэка из зоны усиленного режима, и их поселили в палате, где лежал Игорь. Получилось, что теперь в их палате все четверо человек были из одной зоны. Одного "строгача" переселили в палату через коридор, а деда Пахнея переложили в соседнюю палату, за стеной. Теперь для игры в шахматы Игорю нужно было ходить к нему.

Парни, пришедшие этапом, рассказали о двух заметных новостях, произошедших в их зоне. Первой новостью было то, что прапора Гену-Машку подловили на воле и избили так, что он лежит сейчас без движения. Может лишь с трудом что-то говорить и "глазами хлопать". Врачи говорят, что он так и останется парализованным до конца своих дней.

"Ну вот, и допрыгался, падла, – подумал Игорь, – Денег ему надо было больше. А для чего? Детей-то у него нет. Кто ищет, тот всегда найдёт на свою ж... приключений. По делам и заслуга".

Второй новостью было то, что как-то вечером "группа неизвестных" выловила рядом с зоной двух прапорщиц, которые выдавали зэкам пришедшие им бандероли и посылки. Их выловили человек семь вольняг, когда те шли от зоны по дороге к шоссе, ведущему в город. С прапорщицами также шли к автобусной остановке на шоссе мастер ШИЗО и ПКТ Анюта и ещё один какой-то мент, который работал за зоной в штабе.

Их всех под ножами привели в лес, за кладбище, которое было сразу за зоной, слева от дороги, ведущей к шоссе. Анюту со вторым ментом привязали к деревьям, а прапорщиц на их глазах "отодрали во все дыры". Говорят, что Анюте также успели сунуть х... в рот. Потом этих прапорщиц также привязали к деревьям, но с обнажёнными от живота до колен женскими прелестями, и сказали им всем, чтобы они часок помолчали, "как рыбы".

Когда, примерно через час, все они, замёрзнув от холода, начали орать о помощи, прибежали солдаты с офицером из караульного помещения и увели их всех туда. Солдаты побежали по следам, оставленным "на месте преступления". Следы на снегу привели их к шоссе, а дальше, по-видимому, "преступники" уехали на одной или нескольких машинах. Юбки и трусы прапорщиц порезанные "где надо" ножами, солдаты подобрали в лесу, рядом с шоссе. Больше этих прапорщиц в зоне не было видно.

"И эти нашли себе на все свои дыры приключений, – подумал Игорь. Он ещё прекрасно помнил, как пришёл получать свою первую посылку после пяти лет "отсидки". Помнил, как он смотрел в "кормушку" двери "комнаты для выдачи посылок и бандеролей", в которую невозможно было многое увидеть, но можно было что-то слышать и догадываться.

Он видел, как прапорщица нашла на полке его посылку в небольшом ящичке из фанеры, как она взвесила её на весах, как в магазине, и раскрыла ящичек при помощи молотка и большой отвёртки на столе с весами, стоящем посреди комнаты, между полок. Потом она принесла его посылку к двери с "кормушкой" и поставила там на какой-то стол, который был уже не виден. После этого Игорь уже не видел посылки, и что прапорщица из неё достаёт. Он видел лишь часть мундира прапорщицы, и слышал её слова "это не положено", "это не положено", "и это не положено", и слышал, как она бросала нечто вниз. По издаваемым звукам падающих вещей, можно было понять, что их бросают в картонный ящик, стоящий на полу, рядом с дверью. После этого она сказала "ага, сигареты" и было видно по её движениям, что она что-то с ними делает.

Потом она выставила коробку с посылкой на маленький столик "кормушки" и сказала "Забирайте. Следующий". Игорь забрал ящик, а на его место стал следующий зэк в очереди. Всего в этой очереди в прихожей в этот день было пять человек. Игорь был третьим. Комната выдачи посылок работала по одному часу в день по ежемесячному графику.

Придя в отряд, Игорь обнаружил по списку, положенному в посылку его родителями, что нет куска солёного сала, палки сухой копчёной колбасы, и банки мясной тушёнки. А сигареты, в двух пачках, которые родители положили для ровного веса в пять килограмм, были все разломаны пополам.

Конечно, вспоминать такое и грустно и противно, особенно когда зэки говорят о том, что расконвойники каждый день видят за зоной, как эти две прапорщицы уходят с работы, неся в руках по одному или по два пластиковых пакета, тяжёлых от нагруженных в них продуктов питания.

Однажды, когда Игорь играл с Пахнем в шахматы на его шконке, в палату зашёл зэк в сапогах, телогрейке и шапке. Это был зэк из этой палаты. Он сбросил с себя шапку и фуфайку на свою шконку, затем сел на неё и стал снимать сапоги.

– Что, не выдали? – спросил его дед Пахней.

– Да сгнило там всё к ё... матери. И плесенью всё покрылось, аж смотреть противно было, – ответил зэк, – И взять было нечего. Даже собаки жрать такую х...ню не стали бы, – уточнил он. На лице его было выражение горькой досады.

И тут Игорь узнал от Пахнея, что зэки туберкулёзного отделения имеют право на ежемесячное получение посылки в пять килограммов. Но сообщают зэкам о получении этих посылок только тогда, когда всё в них сгнивает. Поэтому редко кто из зэков и пишет на волю о том, чтобы ему послали сюда посылку. А бандероли все зэки получают вовремя.

– Неужели каждый здесь может получать посылку каждый месяц? – удивлённо спросил Игорь, глядя на Пахнея.

– По закону положено, – уточнил Пахней.

– А почему об этом нигде здесь не написано? – опять спросил Игорь, – Я вот, например, не знал об этом. -

– А ты считаешь, что Тихону нужно, чтобы все об этом знали? – с сарказмом спросил Пахней, – Давай играй. Твой ход. Всё равно всё сгнивает в этих посылках. Я ещё ни разу здесь о нормальной и не слышал. Играй, давай, и губу подбери. Раскатал. -

Но Игорь не отбросил далеко своих мыслей об этом. Эту партию он свёл в ничью. А лёжа на своей шконке в своей палате он думал:

– Ведь если такие посылки все будут получать в туб. отделении, то и обеспечены все будут всем. Это же будет уже не жизнь, а малина.

А эти суки, которые здесь выдают посылки, напрочь оборзели. Конечно, они не любят работать, а любят лишь получать деньги. А сколько здесь тубиков? Человек семьдесят. Да, для этих сучек семьдесят лишних посылок, это, наверное, столько же, сколько приходит в месяц на всю эту зону. Это для них значит работать в два раза больше. Вот они и придумали гноить посылки тубиков, чтобы меньше было работы. А работать они не любят, любят лишь е...ться. Да разве это работа, перебрать продукты в посылке? А ведь всё равно не хотят, бляди ленивые.

Значит, нужно их заставить. Только и всего. Нужно написать на имя хозяина жалобу. Писать я умею. Нет, не жалобу надо писать. Жалоба сразу же вызовет конфликт. А зэкам конфликтовать с администрацией глупо. Нужно написать красивое заявление и самому отнести его здешнему хозяину. И объяснить хозяину на словах, что здесь происходит с посылками тубиков. Скорее всего, он уже знает, чем закончили "свой трудовой путь" прапорщицы у нас в зоне. Такое сразу же им всем должно сообщаться из их управления. Тем более, ему сразу же бросится в глаза и то, что я как раз из этой самой зоны, где вопрос с прапорщицами был уже решён. -

На следующий день Игорь написал заявление на имя хозяина этой зоны, которое он узнал от деда Пахнея. В своём заявлении он просил вывесить в туб. отделении "Перечень" продуктов питания, которые можно было присылать больным каждый месяц. Затем он пошёл к дежурному прапорщику и попросил, чтобы тот записал его на приём к начальнику колонии. Пахнею Игорь показал написанное заявление и сказал, что он хочет сделать так, чтобы посылки зэков не гноили.

– Что ж, дай бог тебе удачи, – сказал Пахней, выслушав Игоря, – Только я сомневаюсь, что у тебя это получится. Они там все одним миррам мазаны. -

– Посмотрим, может и получится, – ответил Игорь.

Через три дня дежурный прапорщик повёл его к хозяину. Игорь, как и хотел, кратко рассказал ему о том, что посылки туберкулёзников специально гноят, чтобы их больше не заказывали. Затем он сказал, что не желает раздувать это дело, и что именно поэтому не стал писать об этом жалобу, а принёс лишь своё "Заявление". После этого Игорь вынул из кармана и подал хозяину бумагу. Хозяин прочитал его заявление и после этого минуты три молча смотрел в лицо Игоря. Игорь также смотрел в лицо хозяина.

– Можете идти. Разберёмся, – сказал, наконец, хозяин, и Игорь вышел из его кабинета. Перед выходом он сказал, как и полагалось зэку, "До свидания, гражданин начальник".

На следующей неделе один из зэков-санитаров приколол кнопками на "Доске объявлений", которая висела на стене, возле двери "Процедурного кабинета", в котором всегда дежурили медсёстры, два листа с "Перечнем продуктов питания, разрешённых в ежемесячных посылках больным, лечащимся в туберкулёзном отделении". Перечень был отпечатан на пишущей машинке и подписан начальником туберкулёзного отделения Тихоном. В этот день Игорь написал своим "старикам" письмо с просьбой выслать ему посылку весом пять килограмм, и написал краткий перечень из того, что можно было посылать.

Здесь нужно отметить, что после этого, посылки стали выдавать всем зэкам-тубикам вовремя. И через месяц больные туберкулёзного отделения стали уже считаться самыми богатыми зэками в этой колонии строгого режима. Туберкулёзники уже могли снабжать кое-чем и своих кентов в зоне. А у зэков-санитаров, которые могли выходить из больнички в зону, сразу же возрос их авторитет, и у них появился свой небольшой "левый" заработок. Из зоны тубикам их кенты стали передавать подшивки разных журналов, которые разрывались, и журналы "ходили" по всем палатам. Жизнь зэков от этого стала менее скучной. Они стали хоть что-то читать.

Вскоре наступила долгожданная весна. Тихон ушёл в отпуск, и его стала замещать Таисия Александровна, которая была уже единственным врачом на всей областной больничке. Она каждый день приходила в туберкулёзное отделение, ходила по палатам, спрашивала зэков об их самочувствии. Через пару недель она вызвала рентгенолога и человек двадцать тубиков, в том числе и Игоря, водили на второй этаж и делали им там рентгеновские снимки. Чуть позже Таисия Александровна, когда зашла при своём обходе в палату Игоря, сказала ему, что у него заметное улучшение здоровья, что при его поступлении, каверна у него была с рублёвую монету, а сейчас уменьшилась наполовину.

Игорь полюбил Таисию Александровну платонической любовью ещё тогда, когда лежал ранее здесь на втором этаже. Так её любили и большинство зэков, которых она лечила. Игорю вспомнилось, в какой палате он тогда лежал на втором этаже. Вспомнился и его сосед по палате Саня Галочкин, с которым они тогда подружились и много о чём разговаривали. У Сани был перелом позвоночника, и ноги его не работали. Работала лишь верхняя половина его туловища. Он постоянно лежал в постели.

Саня Галочкин был авторитетным зэком в этой зоне строгого режима. Его родной дом, в котором жили его родители, был деревянным домом, стоявшим метров в двухстах от зоны. Многие его родственники, которые жили в этом же районе, в своё время также сидели, и Саня знал о жизни зэков с раннего детства. Ему часто делали перекиды с воли.

Однажды, на выездном объекте, ему должны были сделать перекид большой суммы денег. Перекид сделали с крыши стоявшей недалеко пятиэтажки на крышу четырёхэтажного дома, который строили зэки. Перекид был удачный и Саня уже отмотал деньги от камня, к которому те были привязаны, но тут на крыше появились менты. Скорее всего, кто-то сдал Саню, потому что ментов было человек пять или шесть. Они вылазили из двух будок этого трёх подъездного дома, в которых были люки, чтобы через них можно было спускаться на верхний этаж по металлической лестнице. Саня побежал по крыше к третьей будке, но и из неё также вылазил мент. Тогда он с разбега прыгнул с крыши, зная, что вчера в этом месте внизу была большая куча песка. Но эту кучу для чего-то сегодня передвинули бульдозером, и Саня приземлился на твёрдую землю, сломав при этом себе позвоночник у его основания. Первыми к нему успели подбежать его кенты, и ментам деньги не достались.

Саня Галочкин был на три года старше Игоря. Они были приблизительно одного роста и одной комплекции тел. Саня тоже на воле занимался разными видами спорта и, как и Игорь, любил бокс и волейбол. Они оба не верили ни в бога, ни в чёрта, и нередко разговаривали о религиях и о церковных организациях.

– Да какие это "святые отцы"? Разве отцы обманывают своих детей, чтобы выкачивать из них побольше "капусты"? – так Саня с презрением называл деньги, – И какие они после этого "святые"? -

– И эти "святые" хотят, чтобы все были "рабами божьими", – соглашался с ним Игорь, – А по их священным писаниям, бог создал человека по образу и подобию своему. А бог не раб. Значит, он создал людей богами, как и он сам, а не рабами. А рабами всех хотят сделать эти самые "отцы" "святые", работающие в церковных организациях. А с рабов они уже легко "стригут капусту". Все эти храмы, – это ведь их церковные офисы. -

– А мне бабушка говорила, что крещение – это окунание три раза в воду, – вставлял Саня, – А эти падлы всё время крестят людей крестом. А кресты во всём мире ставят мёртвым на могилы. Это же символ смерти. -

– А как мусульмане молятся? – говорил Игорь, – Это же, по здравому смыслу, просто грех на душу берут. Кланяются на коленях, голову – к самой земле. А ведь там, под землёй дьявол в своей "геенне огненной". Получается, что ему и кланяются. А своей жопой – в небо. А там их бог. Такая ему от них, "рабов божьих", "благодарность".

И все они молят бога о счастье. Уже тысячи лет всё молят и молят. А счастья-то всё нет и нет. Правильно Высоцкий поёт, что рай чертей в аду давно построен. А эти верующие придурки строят рай на Земле лишь для богатых пидоров. Да и неверующие тут такие же рабы. Они думают, что раз они нанимаются на работу, значит они не рабы. Да такие же рабы, только наёмные. Правильно начальство на стройке говорит "ты раб, а я прораб". -

Когда Саня с Игорем начинали такие разговоры, все зэки, как правило, уходили из их палаты. Запретить говорить Сане Галочкину они не могли, потому что он был авторитет в зоне, а слушать самим что-то "против бога и церкви" сами не решались. Мало ли что? А вдруг он есть? Так, в основном, поступают все невежественные рабы.

С религиозных тем, разговоры у Сани с Игорем перетекали на оккультные темы.

Игорь рассказывал, что его бабушка лечила людей наговорами, поила заговорённой водой, водила руками над телом больного человека. Она вылечивала от болезней всех тех, кого уже врачи в больницах отказывались лечить, и кого они называли неизлечимыми.

А о колдунах Игорь знал по рассказу своей матери, как её в молодости чуть не лишил жизни один деревенский колдун. Это было на свадьбе её старшего брата. Все трое её братьев потом погибли за границей во время Великой отечественной войны. На свадьбу пригласили много гостей, но не пригласили деревенского колдуна. Этого колдуна боялись многие в деревне. Говорили, что он делал тем, кого он невзлюбил, "падучую" для их коров или лошадей. Но отец матери Игоря, его дед Ефим, который объездил чуть ли не полмира, не верил в такие сказки. Он знал, что сын этого колдуна был влюблён в его дочь. А та просто ненавидела этого маленького рыжего сынка колдуна, и ненавидела до дрожи от брезгливости, даже при упоминании о нём. Поэтому колдун и не был приглашён на эту свадьбу, иначе он привёл бы с собой и своего сынка.

Однако во время свадьбы колдун сам заявился. Естественно, что по законам гостеприимства его усадили за стол, налили ему стопку самогона. Колдун протянул через стол руку со своей стопкой к матери Игоря, видя, что перед ней стоит стопка со сладкой наливкой, и говорит ей: "Выпей со мной, сношенька. Только не пригубляй, а хоть глоток, да сделай". Мать Игоря подняла свою стопку, колдун чокнулся своей стопкой с её стопкой, она сделала маленький глоток и больше ничего не помнит. Как ей потом рассказывали, она сразу же упала без чувств.

Её положили на лавку у стены и пытались привести в чувство, но этого не получалось. Тогда все увидели, что колдун сидит за столом и улыбается. Дед Ефим, а он тогда был уважаемым в деревне мужиком зрелого возраста, строго сказал ему, чтобы он сейчас же оживил его дочь. А колдун ему ответил, что оживит её лишь тогда, когда тот даст своё согласие на женитьбу своей дочери с его сыном. На это дед Ефим твёрдо сказал, что никогда не даст на это своего согласия, и его сыновья начали бить колдуна, требуя, чтобы он оживил их сестру. Колдун кричал при этом, что не будет делать этого просто так, и требовал согласия на женитьбу своего сына с их сестрой. Тогда один из братьев матери Игоря сказал: "Давайте добьём его сейчас, а потом пойдём и добьём его рыжего сынка". Услышав это, колдун испугался и сказал, что сейчас всё сделает. Его отпустили, он встал с пола, подошёл к матери Игоря, которая лежала без движения на лавке, и взял её за мизинец правой руки.

Мать Игоря рассказывала, что помнит всё с того момента, как кто-то за мизинец поднял её с лавки. А потом к ней подбежали женщины и увели её в другую комнату. Там они уложили её в постель, и она уснула. А на следующий день её родная тётка рассказала ей всё, что было. Она также сказала ей, что если она когда-либо будет выпивать с кем-нибудь, то чтобы она всегда при этом держала свой мизинец на донышке своей стопки или рюмки. И тогда с ней ничего плохого не произойдёт, и никакая зараза к ней не пристанет. С тех пор мать Игоря всегда только так и делала, и детям своим это передала. А про колдуна она сказала, что тот вскоре уехал куда-то со своим сынком из их деревни совсем.

А Саня Галочкин, после этого рассказа, рассказал Игорю, что в этой зоне сидел один парень, который мог руками рвать напополам монеты.

– Я жил тогда в одном кильдыме со своим кентом Женькой Молотом. Он был силён как лось. Живота у него не было, а плечи были как наши с тобой, если их сложить. Ростом он был на полголовы выше меня. Щас он уже откинулся. И вот раз я сижу в кильдыме, а он забегает, хвать из тумбочки алюминиевую миску, поднатужился, согнул её почти пополам, а потом бросил на пол и говорит: "Но я же вижу, что я сильнее его. Но он может. А я не могу". И давай бегать по кильдыму, как придурочный. Потом он мне рассказал, что увидел, как один зэк на его глазах свернул такую же алюминиевую шлюмку в трубочку, как бумагу. Я сначала не поверил, а потом сам видел, как тот рвёт напополам монеты. Один раз при мне он порвал на две части кусок гладкой арматуры, толщиной миллиметров в десять. -

– Да и мне что-то не верится, – ухмыльнулся Игорь, – Есть поговорка, что пятаки на Руси ломали. Но порвать... Это же нужна сила какой-то специальной машины или какого-то мощного станка. -

– Вот и я сначала также думал, пока своими глазами не увидел, – как бы с удивлением говорил Саня, – А он обычный такой мужик. Коренастый, правда. Даже и не подумаешь. Говорил, что мать его этому научила, когда он взрослым стал. Возьмёт монету в руки перед грудью, чтобы её разрывать, перебирает её пальцами, перебирает, крутит, крутит, а потом напряжётся, так, аж лицо красным становится, бац, – и она разорвана на две половинки.

Говорят, один раз он подошёл к шофёру чаю заказать. Его машину зэки разгружали, а он вышел из кабины и стоял рядом. Тот подошёл к нему, привези, мол, чаю. А шофёр бздиловатый оказался, нет, говорит, нас тут всех проверяют. А тот стоит рядом, уговаривает шофёра, а сам рвёт потихоньку крыло у его машины, как бумагу. У шофёра от этого аж глаза на лоб полезли, как увидел. Привезу, привезу, говорит, давай деньги. Обоссался, наверно. Может, подумал, что и ему тот точно так же башку может оторвать.

Да он же и здесь монеты, говорят, рвал. Он года два или три назад лежал здесь с воспалением лёгких, кажется. Ты спроси у медсестры об этом. Только не у этой, которая здесь сегодня, молоденькая, она недавно работает, а у второй, пожилой. Она завтра будет. -

На следующий день Игорь спросил об этом у пожилой медсестры в процедурном кабинете, когда пришёл туда за таблетками и уколами.

– Да, был такой, – ответила медсестра, и на лице её появилось выражение, как от воспоминания о чём-то очень удивительном, – Рвал монеты. Даже и не подумаешь, глядя на него, что у него такая силища. Перебирал, перебирал монетку в пальцах, а потом как напрягся, покраснел как рак, и разорвал её пополам. А потом бросил мне на ладонь одну половинку, а она горячая, даже руку жгла немного. Я о таком раньше даже и не слышала никогда. И представить даже не могла. Я хранила эту половинку у себя в кошельке, а потом она куда-то затерялась. -

В этот день Саня с Игорем разговаривали о многих удивительных способностях человека. Говорили и о гипнозе и о различных гаданиях. И в конце разговоров пришли к общему заключению, что человек наделён от природы многими различными способностями, которые как бы спят в нём. И человек о них ничего не знает, и даже не подозревает, что они есть у него. Но у некоторых людей некоторые из способностей могут раскрываться в каких-то экстремальных ситуациях. А о некоторых удивительных способностях люди знают, но хранят такие знания в тайне, и передают такие знания лишь по наследству из поколения в поколение. Так было с тем парнем, которому мать передала знание, как рвать монеты и прочее "железо".

Иногда, когда Игорь и Саня не разговаривали, Игорь видел, что Саня плотно сжимает губы, как бы напрягаясь, морщится, как от боли, а потом через какое-то время вытирает пот, выступивший у него на лбу. И такое Игорь видел довольно часто каждый день. Он как-то спросил у Сани об этом.

– Я хочу их заставить шевелиться, – ответил Саня, – Сейчас я пытаюсь пошевелить пальцами. Это очень больно. Но раз больно, значит, они не умерли. И нужно делать это через боль. И я заставлю их шевелиться. А потом и дальше можно будет всё разрабатывать. Я не хочу лежать всю жизнь как какой-нибудь калека. Я буду ходить. Я всё равно буду ходить. -

Как-то, уже за пару дней до своей выписки, Игорь пришёл в палату из умывальника, в который выходил покурить.

– Игорь, посмотри, – сказал ему Саня, когда тот сел на свою шконку.

Игорь посмотрел на него и увидел радостное Санино лицо, а в его глазах стоят слёзы радости.

– Смотри, смотри, – говорил ему Саня, – Я уже начал шевелить ими. -

Игорь, только сейчас увидел, что Саня стащил на себя со своих ступней одеяло с простынёй. В этот момент Саня напрягся, и большие пальцы его ног чуть пошевелились взад-вперёд.

– Видел?! – восторженно спросил он Игоря, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.

– Видел, – ответил Игорь, искренне радуясь успеху своего друга, – Поздравляю! Ты будешь ходить. Держи корягу, – он встал и крепко пожал Сане руку. А Саня был просто счастлив от радости.

Через пару дней, когда Игорь должен был уходить на этап в свою зону, он, прощаясь с Саней дружеским рукопожатием, искренне пожелал ему поскорее начать бегать.

В туб. отделении Игорю каждый день давали по десять таблеток "Паск" и по десять Таблеток "Тубазид". Каждый день делали по одному или два укола, и давали по пять штук жёлтых горошин витаминов. А раз в неделю давали такие же капсулы лекарства, какие давала ему ранее Валентина Григорьевна на их больничке в зоне, называя их редким лекарством. И вот как-то, когда уже почти месяц Таисия Александровна заменяла Тихона, Игоря стало тошнить после приёма лекарств. Он быстро побежал в туалет, и его вырвало. Потом его также вырвало и вечером перед отбоем. А утром, после подъёма, ему в палате парни сказали, что у него лицо что-то пожелтело. Умываясь в умывальнике, Игорь увидел в зеркале, что лицо у него стало с неестественно жёлтым оттенком. Он пошёл к дежурной медсестре и сказал ей, что с ним произошло.