Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Он спрятал оставшийся окурок в щель между доской нар и металлическим уголком их рамы у стены и с удовольствием умылся холодной водой под раковиной. Вытер рукавом воду с лица, и в это время в коридоре послышались звуки шагов нескольких сапог. Дверь в камеру открылась, и Игорь увидел Ваню-ваню с тремя прапорщиками. Двое из прапорщиков были прапорщики Морковские, или Братья-морковки, как прозвали их зэки, а третьего, со слащавым лицом садиста, Игорь видел впервые.

– Выходите из камеры! – сказал Ваня-ваня. Игоря завели в какую-то комнату, в которой был зэк-санитар из зоновской больнички в белом халате с большой сумкой. В сумке были видны какие-то никелированные мед. приспособления и тонкиий розовый медицинский шланг. Ещё в этой комнате был незнакомый Игорю прапорщик.

– Сейчас мы будем делать вам принудительное кормление через рот. Но если шланг не пройдёт, то будем делать кормление через задний проход. Пищевод у вас уже сжался, так что шланг, скорее всего не пройдёт, – говорил Ваня-ваня, пытаясь, как и всегда выглядеть как-то "более интеллигентней", чего у него никогда не получалось, и над чем часто надсмехались зэки.

Игоря усадили на стул, закоцали наручниками руки за спинку стула и раскрыли его рот каким-то никелированным разжимом, взятым из сумки санитара. Зэк-санитар начал засовывать медицинский шланг в горло Игорю. Через десять минут пищевод Игоря уже болел до половины груди, расцарапанный шлангом, который вновь и вновь пытался протолкнуть санитар. Он вновь вытаскивал и обтирал его, смазывал вазелином, и вновь пытался протолкнуть его до желудка Игоря. Четыре прапорщика держали Игоря за плечи и предплечья.

Когда Ваня-ваня заявил, что из-за того, что шланг не проходит, придётся кормить его через задний проход, Игорь сказал, что он этого не допустит, и лишь в связи с этим снимает голодовку. Он уже давно понял, что принудительно накормить его могли и так, лишь просунув шланг чуть-чуть в его горло. Но его специально хотели унизить в зоне кормлением через задний проход, чтобы потом можно было говорить об этом в среде заключённых.

Игорь настолько ненавидел масть опущенных, что прикоснуться к опущенному зэку было для него равным прикосновению к дерьму. Он не мог позволить столь гнусного глумления над собой, как принудительное кормление через задний проход.

Ваня-ваня бегом побежал за бумагой и ручкой в дежурную комнату, что было комично для "более-менее интеллигентного человека", и Игорь написал заявление о снятии голодовки. Ваня-ваня вырвал лист бумаги из-под рук Игоря, лишь только им была поставлена подпись под этим "заявлением". По-видимому, он боялся, что Игорь может передумать и порвать "заявление". Игоря вновь отвели в камеру, но только уже в общую.

Когда Игорь после ШИЗО увидел в мутном зеркале зоновской бани свой силуэт, сначала он не мог поверить своим глазам. Это был как бы скелет человека, где у рук и у ног были утолщения лишь в местах суставов локтей и колен. Он глянул на свои ноги и убедился, что это так, и что между его ног вверху можно спокойно просунуть две ладони рук, а кости на его груди выпирали, как у настоящего человеческого скелета.

"Да-а-а. За весь срок не отъесться теперь в этой зоне", – подумал он тогда.

Выйдя из ШИЗО, Игорь перенёс свои лагерные пожитки из одного отряда в другой отряд, куда его списали. Этот отряд работал на лагерной промзоне. В рабочем цехе, где работала бригада, в которую был зачислен Игорь, собирали какие-то простейшие металлические детали для радиозавода.

У Игоря в новом отряде не было даже знакомого Игорю лица. В первый день у него не было даже пайки хлеба, а бригадный шнырь сказал ему вечером, когда бригада пришла с работы, что хлеб на него не выдавали. Питаться Игорю было нечем. В зоновской "лавке", куда водили каждый отряд один раз в месяц, он был очень давно. Курить также было нечего. Игорь знал, что на промзоне работают вольные мастера, и решил, что, как только представится случай, поговорить с кем-нибудь из них.

Такой случай представился на следующий же день. Бригадир сказал Игорю, чтобы первый день тот посмотрел, что и как работяги делают, потому что для него ещё не было инструментов, которые поставляют лишь с завода. Игорь ходил по деревянному цеху, дверь которого была закрыта на ключ. И вдруг в довольно широком тамбуре перед дверью он увидел человека в вольной одежде, курящего сигарету, и решил испытать этот случай.

Он подошёл к вольному и вежливо заговорил с ним. Он кратко рассказал о том, что попал в трудное положение после голодовки, что был списан в этот отряд лишь вчера, и что помощи ему ждать не от кого. Он сказал вольному, что может делать своими руками многое. Что он художник, что может вырезать портреты гравюрой по дереву, и что в будущем обязательно отплатит вольному, если тот согласится принести завтра Игорю хотя бы чаю и несколько пачек дешёвых сигарет.

Вольняга, сухощавый мужчина с тёмно русыми волосами, выглядевший лет на пять старше Игоря, сказал, что он сам здесь лишь третий день, но он принесёт Игорю завтра две пачки "Примы" и чаю, сколько сможет поместиться в папку, которую он держал в руке. Вольный сказал, что сейчас он уходит, и ждёт лишь бригадира, который вышел из цеха, а дверь закрыта. Он отдал Игорю свои сигареты "Прима", которых было больше половины пачки, и спички, сказав, что себе он купит за зоной.

Игорь искренне поблагодарил его и сказал ему своё имя. Вольный сказал, что его зовут Владимиром. Они пожали друг другу руки при знакомстве. Игорь сказал ещё раз, что не обманывает тех, кому он что-либо обещает. Затем Игорь сказал, что он "уже пойдёт", чтобы у Владимира не возникло каких-либо сложностей из-за того, что тот общается с зэком, и ушёл в цех по изогнутому коридорчику.

На следующий день Владимир действительно принёс Игорю две пачки сигарет и немного чаю в целлофановом мешочке. Он сказал, что больше он пронести через КПП просто не в состоянии, но за несколько дней, он пронесёт для Игоря пачек десять сигарет. Игорь искренне поблагодарил Владимира и крепко пожал ему руку, сказав, что он теперь многим обязан Владимиру, и как только появится возможность, сделает ему что-нибудь своими руками.

Владимир каждый день приносил Игорю по две пачки сигарет и граммов по тридцать грузинского чая в целлофановых мешочках. На четвёртый день им даже удалось немного поговорить, и в этом коротком разговоре, пока они курили, обнаружилось, что у них довольно схожие понятия о жизни.

Игорь сказал, что ненавидит людей, которые торгуют своими задницами. А Владимир сказал, что тех, кто торгует своей совестью и задницами, он считает самыми омерзительными существами. Игорь полностью согласился с ним в этом. Владимир кратко рассказал, что в детстве его очень любил его родной дядька, который часто "сидел", но короткие сроки. А когда очередной раз освобождался, то всегда брал его с собой на прогулки по городу и много чего рассказывал ему.

Игорь был просто рад не только тому, что познакомился с человеком, который может хоть немножко "поддержать" его после голодовки. Он был несказанно рад тому, что встретил настоящего человека, дружбой с которым нужно действительно дорожить. После выходного дня Владимир вновь принёс Игорю сигарет и чаю. При встрече они уже крепко пожали друг другу руки. А когда они закурили за углом коридорчика, Игорь решил узнать, кем работает Владимир на радиозаводе.

– Владимир, а кем ты работаешь на заводе? – спросил он.

– Да я на заводе не работаю, – ответил Владимир, – Меня приглашают сюда работать заместителем начальника отряда. -

Эти негромкие слова, были для Игоря как гром среди ясного неба. Они так ошарашили его, что он не мог вымолвить и слова, а лишь смотрел в лицо Владимира широко открытыми глазами, и сигарета выпала из его пальцев.

– Да успокойся ты, – сказал Владимир и поднял с пола сигарету, выроненную всё ещё стоявшим неподвижно Игорем, – Может, я ещё и не соглашусь на эту работу. Я ведь работал таксистом, но врачи из-за моего позвоночника запретили мне сидячую работу.

Держи сигарету, – протянул он выпавший из пальцев Игоря окурок, – Вот я и ищу сейчас себе работу. А у меня жена работает в Спецчасти за зоной. Она мне и посоветовала сходить сюда. Мне предложили, а я пока ещё хожу и смотрю. -

– Не ходи сюда работать, Володя, – сказал уже пришедший себя Игорь, каким-то изменившимся, звучащим как бы из одной груди, голосом – Зона, как я понял, калечит не только тех, кого сюда сажают, но и тех, кто здесь работает. Лучше не соглашайся на эту работу. Найди себе какую-нибудь работу за зоной. Здесь многие совесть теряют. -

– Да, скорее всего, я и не соглашусь, – сказал Владимир, – Но похожу, посмотрю, мне ведь тоже это интересно. -

После этого разговора они ежедневно встречались до конца недели. Владимир каждый раз приносил Игорю по две пачки сигарет и немного чаю. Игорь говорил, что ему очень жаль из-за того, что, скорее всего, не сможет отблагодарить его за это. А после выходного дня Владимир сказал Игорю, что согласился на работу, и его приняли заместителем начальника другого отряда, работающего также на промзоне.

– Возьми меня к себе в отряд, – сказал тогда Игорь, – Тебе будут нужны надёжные люди. -

– Я и сам так думал. Постараюсь перевести тебя к себе, если это возможно. -

– Возможно. А как твоё отчество? Мне нужно будет и обращаться к тебе соответственно. И на "вы". -

– Владимир Михалыч... Бынбазов... Я сегодня поговорю с начальником отряда о твоём переводе. Ну, пока, Игорь, – он протянул Игорю свою руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

Игоря перевели в другой отряд на следующий день. Бригада, в которой числился Игорь, также занималась сборкой простейших металлических деталей от радиозавода. Поставка комплектующих деталей была плохой, и работяги за пол смены успевали собирать все детали, для которых были привезены с завода комплектующие. Оставшееся время зэки сидели за своими рабочими местами.

Двери цеха были постоянно заперты на ключ. Многие из заключённых, соблюдая подпольную осторожность, делали шурушки. Шурушками назывались любые мелкие поделки: брошки, брелки для ключей, медальоны, головки рычагов переключения передач к автомобилям, плоские цепочки на шею и для запястья, и многое другое.

Главными элементами многих шурушков были розы, высверленные в толстом оргстекле. Их можно было высверлить даже заточенной для этого толстой проволокой или заточенным кусочком от электрода, с заострённым концом и острыми гранями. Такие розы и розочки с листьями раскрашивались флуоресцентной гуашью разных цветов, и выглядели ярко и броско в обточенном гранями и отполированном куске оргстекла.

За шурушок можно было выменять у старослужащих солдат, стоявших на вышках, чай или сигареты. Солдату, стоявшему на вышке, зэки бросали шурушок через высокий бетонный забор, предварительно засветив (показав) его, и договорясь о цене. А солдат, подобрав его с земли, бросал с вышки в зону чай или сигареты. Все солдаты конвоя были из среднеазиатских республик Союза Советов и любили всё блестящее и яркое. Они были падки на яркие шурушки, потому что хотели привезти что-нибудь домой после дембеля.

В бараке отряда Михалыч познакомил Игоря с Александром, завхозом отряда, молодым парнем из Подмосковья, с неувядающим чувством юмора, редкого в зоне. Затем они втроём прошли в комнату барака, которая планировалась быть кабинетом Михалыча, как Зама начальника отряда. В комнате было пыльно, но в ней уже были простой старый письменный стол, три стула, и обшарпанный шкаф для одежды. На столе стоял электропроигрыватель и лежала большая стопка больших долгоиграющих пластинок.

– Ну вот, – сказал Михалыч, – уберёшь здесь, возьмёшь у Александра пару одеял, чтобы завешивать окно, и можешь здесь работать даже после отбоя. Только смотри, никому не попадись. Да и Александр тебе в этом деле поможет, – с улыбкой глянул Михалыч на завхоза, – А чтобы спокойнее было, – вырежи на дверь табличку "Заместитель начальника отряда". Позже я принесу от замполита ватман, кисти, ручки, плакатные перья. Ну, что у него будет. И здесь можешь делать и газеты для отряда к праздничным дням, и всё остальное. -

– Владимир Михайлович, – сказал Игорь, – Газеты я буду делать, но только как художник... Я напишу и название газеты, и сделаю нужные рисунки к праздникам, и графически разлиную различные рамки. Но переписывать зоновские статейки в газеты я никогда не буду. -

– Нет, конечно, – улыбнулся Михалыч, – Александр найдёт тех, кто будет писать тексты. -

– И ещё одно, – сказал Игорь, – Я буду делать всё, чтобы в отряде всё было эстетически "на уровне". Но писать какие-либо плакаты типа: "Честно трудился – досрочно освободился!", я тоже никогда не буду. -

– А они нам в отряде и не нужны. Не так ли, Александр? – Михалыч весело глянул на завхоза, – Пусть их в зоне замполит вывешивает. В них всё равно никто не верит. Делай Игорь всё как считаешь нужным. Ты же художник. А Александр тебе, чем надо, поможет. От хозработ ты освобождён. И ко мне обращайся, если надо будет. -

Ещё раз пройдясь по своему кабинету, Михалыч сказал, обращаясь к Игорю – Ну, вот и всё... Ключ от кабинета пусть теперь всегда будет у тебя. Если его найдёт какой-нибудь прапорщик, скажешь, что оформляешь кабинет Зам. начальника отряда. И табличку на дверь сделай побыстрее. -

– А вы как же, Владимир Михайлович? Это же ваш кабинет, – удивлённо спросил Игорь.

– Да зачем он мне? С Александром мы и в каптёрке поговорить можем... Тебе он нужнее. Вот и распоряжайся, – сказал Михалыч, – Ну, мне уже пора идти в штаб, – взглянул он на наручные часы, – Всё понятно? – глянул он, с улыбкой на Игоря и Александра, – Тогда я пошёл. А вы уже сами дальше разберётесь. Ты, Саша, помогай Игорю, если будет надо. Ну, всё. До свидания. -

– До свидания, Владимир Михайлович! – вразнобой сказали Игорь и Александр, повернувшись, и смотря вслед вышедшему из "своего" кабинета заместителю начальника отряда. Они немного даже оторопели от его слов.

– Ну, пойдём в каптёрку, чифирнём за твоё новоселье, – сказал Александр Игорю, – А я скажу потом шнырю, чтобы он убрал здесь всё, как следует. Дашь ему потом ключ. -

– Пошли, если ты угощаешь, – сказал Игорь, – У меня после голодовки ничего нет. Был чай, но я его на консерву выменял. -

– Знаю. Мне немного Михалыч уже рассказал. Пойдём, – и Александр по-дружески хлопнул Игоря ладонью по плечу, ощутив при этом своей ладонью кости плеча Игоря.

Через полтора месяца отряд Игоря занял первое место в зоне по оформлению и наглядной агитации. Михалыч сказал тогда об этом Игорю в "своём" кабинете и прибавил ещё одну новость. Его должны были через день или два назначить уже начальником отряда, выезжающего на работы на ЖБК.

– Возьмёшь меня с собой, Михалыч? – спросил тогда Игорь.

– Возьму, – ответил Михалыч, – Вот только не знаю, как получится. Сразу же, или через несколько дней. Ты же знаешь, как все зэки рвутся на ЖБК. Это же лучший выездной объект. Я сейчас и не знаю, как там со свободными местами в отряде. Но не волнуйся, переведу тебя сразу же, как только смогу. -

Он перевёл Игоря в свой пятый отряд уже через день, после того, как стал начальником этого отряда.

МЕЛОЧИ ЗОНЫ

Игорь зашёл в столовую на ужин после того, как в столовую прошёл весь их отряд. Он подошел к окну мойки посуды, получил из рук одного из посудомойщиков алюминиевую миску, вытер её тряпочкой оторванной от старой простыни. Так делали почти все диетчики. Игорь не переваривал запаха посуды из зоновской посудомойки, когда выданная тёплая миска как бы "дышала" этим отвратительным запахом. Он бросил тряпочку в стоящий на полу грязный бачок для сбора сухого мусора, и получил в окне, где выдавалось диетическое питание, порцию гречневой каши.

Гречки уже давно не было, видимо её сегодня завезли в столовую, но через пару дней её опять не будет. Будет лишь как всегда привычное пшено. Игорь сел на свободное место за вторым от окон посудомойки столом, достал из бокового кармана газетный свёрток с кусочком хлеба и ложкой, и развернул его на столе, за своей миской. Он начал медленно есть кашу с хлебом. "Приятный вкус", – подумал он и вдруг вспомнил сегодняшний случай, произошедший в обед.

В обед, получив миски с первым и вторым, Игорь сел на свободное место за первым столом, в его конце. Потом принёс свою кружку компота, которую наливали сразу, но брать её уже было нечем, и развернул у своих тарелок газетный свёрток с хлебом. Он пододвинул ближе тарелку с супом, в котором плавали прожилки мяса от тушёнки и начал его есть. Но после первой же ложки почувствовал отвратительный запах посудомойки от тарелки с супом.

"Не обращай внимания, ешь! Это же зона. Многие этого годами не видят", – говорил он сам себе, но после двух ложек есть он уже не смог, к горлу подступала тошнота. Игорь выругался вполголоса, обозвал себя в мыслях "неженкой хреновой", и отставил миску с супом в сторону от себя, где недавно был уже вставший из-за стола зэк.

Игорь уже доедал второе, на которое была лапша с прожилками тушёнки, когда на место напротив него сел молодой зэк-паренёк в не поношенном ещё как следует чисовском костюме.

– Простите, пожалуйста, – сказал он, и Игорь поднял лицо, внутренне удивившись таким "вольным" словам в зоне, – Вы не будете больше есть ваш суп? – спросил паренёк.

По его лицу было видно, что он был воспитан в приличной семье, и, скорее всего, уже заканчивал какое-то учебное заведение после школы, откуда и начал уже "курс обучения" в зоне. Лицо его было приятным и не выражало какой-либо тени хитрости, а глаза выражали детское простодушие.

– Нет, не буду, а что? – спросил Игорь.

– Вы разрешите мне доесть его? – спросил паренёк, как-то по-детски глядя в глаза Игорю.

– Конечно, конечно, – сказал Игорь и какой-то ком подступил к его горлу, – Вот, берите и этот кусок хлеба на газете... Он у меня уже лишний... Кушайте, – сказал Игорь, обращаясь к пареньку на "вы", чего он давно уже не делал в общении с зэками в зоне. К тому же в зоне зэкам и не принято столь культурно разговаривать.

– Большое вам спасибо, – как-то просто, так, как он привык говорить на воле, сказал паренёк и с большим удовольствием голодного человека начал есть суп, которого наливали на диету полную миску.

Игорю резко вспомнилось, как с самого начала пребывания в этом лагере ему постоянно хотелось есть. Особенно трудно было первые полтора года после голодовки. Чувство голода было ежеминутным, ежечасным, ежедневным, еженедельным, ежемесячным. Постоянным. Игорь никогда и никому об этом не говорил, и не показывал этого. Он не мог показать окружающим зэкам, что он голодный. В зоне имеется много мерзавцев, которые могли бы использовать это против голодного человека.

Игорь всегда ел медленно, хотя иногда ему хотелось проглотить всё сразу, и было бы ещё мало. Он начал впервые ощущать сытость после еды лишь через несколько месяцев, после того, как мог получать диетическое питание, потому, что он числился уже тубиком. А "диету" наливали и накладывали в миски в два раза больше, чем "простым" зэкам наливали или накладывали из "общака". Это было и потому, что диетическим питанием приторговывали зэки, работники столовой, и потому, что диетическим питанием иногда питались и дежурные прапорщики. Диетическое питание на месяц, если был прямой канал выхода на работника столовой, стоило тридцать рублей в месяц, хотя "хождение" денег в зоне было запрещено.

Игорь с комком в горле кое-как проглотил остававшуюся у него в тарелке последнюю ложку лапши. Ему было как-то стыдно перед этим культурным и вежливым пареньком, который с жадностью ел тот суп, который Игорь отодвинул от себя "барским жестом". Игорь встал, подошёл к посудомойке, и взял там ещё одну пустую миску. Он подошёл к столу и вылил в эту пустую миску компот из своей кружки.

– Вот, выпьешь потом компот, – сказал Игорь пареньку.

– Большое вам спасибо! – сказал паренёк, прожёвывая, и вновь посмотрел в глаза Игоря с искренней и по-детски простой благодарностью.

– Приятного аппетита, – глухо сказал Игорь из-за кома, вновь подступившего к его горлу, – Только сдай после себя посуду в посудомойку, чтобы столовские шныри не ругались на тебя, – посоветовал Игорь и пошёл к выходу.

– Хорошо. Спасибо! – услышал за своей спиной Игорь голос паренька, который произнёс эти слова искренне, без малейшей тени заискивания, которого было так много в этой зоне.

Вспомнив этот случай и доев гречневую кашу, Игорь поставил миску на подоконник окна посудомойки, и пошёл к выходу из столовой. В его другом боковом кармане лежал ещё один газетный свёрток с нарезанными ломтиками хлеба. Игорь пошёл к Юрке, в Отдел труда, как тот приглашал его позавчера.

Пройдя по коридору, Игорь подошёл к двери "отдела" и, тихо постучавшись в дверь, вошёл в кабинет.

– Я же говорил, что это Игорь. Я же его по шагам уже узнаю, – сказал Юрий, – Привет, Игорь! Защёлкни там дверь на шпингалет и заходи.

Игорь закрыл дверь, защёлкнув её на шпингалет, и начал за руку здороваться с присутствующими. Здесь были кроме Юрия и Геннадия, Марк Яковлевич, Яков Иосифович, постоянно приходящий к Марку еврей маленького роста, с возрастом около шестидесяти, и Саша Шашников, давнишний приятель Юрия, высокий человек, лет за сорок, с интеллигентным лицом. Яков Иосифович был до посадки директором крупного ресторана, на железнодорожном вокзале города. Он был не по годам весёлым человеком, и в разговоре произносил букву "р" так, как её произносят французы.

Саша Шашников был бывший "сталинский сокол", который был уволен в запас, когда сократили армию при Хрущёве. Он был единственным сыном Зам. министра Госснаба тяжёлой промышленности СССР. Но, к моменту сокращения армии, Сашин отец уже умер.

Игорь вначале не верил Шашникову, когда тот рассказывал о своих "похождениях" в Москве. Но потом увидел у него много семейных фотографий, и убедился, увидев на нескольких фото молодого ещё тогда Александра, сидящего за одним большим столом, уставленным различными бутылками и блюдами с едой, или просто стоящего рядом, в числе многих других людей с Фиделем Кастро, бородатым вождём с Кубы. Шашников говорил, что в этот приезд в Союз, Кастро всё время прожил у них на даче, под Москвой. Были у него и фотографии самой дачи, старинного деревянного двухэтажного особняка.

Марк Яковлевич, бывший на воле начальником крупного склада, подал Игорю через стол свободный стул, и Игорь сел на него, недалеко от двери, где ему освободили для этого место Яков Иосифович и Саня Шашников.

– Я же говорил тебе, что за портрет не только индюха, но и жрачка будет, – говорил довольный Юрий, – Сейчас уже будем и банки открывать. Шпроты! Это же пища богов. -

Игорь протянул Юрке вынутый им из кармана газетный пакетик, – Держи. Здесь хлеб, порезанный уже. -

– О-о-о! Нормально. Я взял у хлебореза сегодня булку хлеба за две пачки сигарет. Но и твой тоже не помешает, – говорил Юрка, открывая две банки шпрот консервным ножом, – Ну, чего вы? Давайте... Кто режет хлеб... Кто делает бутерброды... Кто чай заваривает... Хотя нет. Чай ещё рановато. Когда поедим, тогда и заварим. -

Марк Яковлевич достал из своего стола и положил на него свёрток, который чуть раскрылся, обнажив кусок толстой, с кусочками сала на её срезе, колбасы, граммов на двести пятьдесят.

– О-о-о!– раздался дружный возглас.

– Со свиданки пронёс, – сказал Марк Яковлевич.

– Сегодня у нас царский ужин, – сказал, картавя, Яков Иосифович, – Давайте-ка я порежу эту колбаску. -

– Доверяем это только работникам ресторана, – пошутил Юрка, передавая ему небольшой самодельный ножик, сделанный из тонкого полотна ножовки по металлу.

– Рука не дрогнет, – прокартавил Яков Иосифович, вызвав общий тихий хохот.

Игорю доверили нарезать ломтики хлеба, а остальные занялись приготовлением бутербродов.

– И ещё есть одна вкуснятина, но её мы будем есть после того, как чифирнём, – сказал Юрка, хлеб для неё я оставил.

Когда были готовы бутерброды, их оказалось по три маленьких со шпротами "на брата" и по два, такой же величины, но с тоненькими ломтиками колбасы. Для зэков это был уже пир. В процессе пиршества, когда каждый медленно прожевывая, как бы смаковал эти деликатесы, пошли и непринуждённые разговоры.

У Якова Иосифовича его старший брат, хотя он и был уже на пенсии, но был "приглашён" главой области курировать стройку "Свинокомплекса". Поэтому Яша, как за глаза его называли все, находящиеся в этом кабинете, кроме Марка Яковлевича, выезжал на свинокомплекс, но не работал там, а хорошо питался поставляемыми его братом продуктами, и кое-что, иногда, получал от него и в зоне. Но никогда и ничего он не провозил с объекта в зону сам, и не просил этого сделать других зэков.

– Слыхали свежую новость? – спросил Яша, улыбаясь, – Прапора на свинокомплексе перехватили ксиву (письмо, записку) при её перебросе на волю. И все обосс... со смеху! – рассказывал он, держа в руке бутерброд, – В ксиве было написано поздравление для Анюты. -

Все слушающие знали, что "Анюта", – это погоняло (кличка) майора Анютина, мастера ШИЗО и ПКТ (ПКТ – помещение камерного типа, ранее называлось БУР – барак усиленного режима). Анюта был жадным и бессердечным человеком по отношению к зэкам, чем он среди них и прославился. Особенно бесчеловечным он был в отношении зэков, содержащихся в ПКТ, где он и был мастером "камерного" труда. ПКТ зэки часто называли по-прежнему БУРом.

– Так вот, – продолжал Яша, – ксива была уже в конверте с адресом в Москву, на программу Центрального радио "Концерт по заявкам радиослушателей". В ксиве было написано: "Пишет на вашу программу бригада БУРовиков из N-ска. Скоро у нашего мастера Анюты будет день рождения. Просим передать для неё песню. Названия её мы не помним, но есть там такие слова: "А-ап! И тигры у ног моих сели!" -

В кабинете раздался хохот. Хохотали все. Все откладывали при этом свои бутерброды на стол, чтобы с них не свалилась от сотрясения тел начинка из шпротов. Саня Шашников так зашёлся, что не мог уже хохотать и, содрогаясь в беззвучном смехе, отвалился спиной на узкий шкаф для бумаг, стоящий за его спиной. Хохотали до слёз.

– Да тихо вы, – говорил махая на всех руками Марк Яковлевич, сам хохоча и откидываясь от хохота на спинку стула, – Тихо... Сейчас ещё прапора прибегут. -

У Игоря от неудержимого хохота, даже заболело в солнечном сплетении, и он хохотал уже полусогнувшись. Яша тоже хохотал, и глаза его сверкали ещё и оттого, что он так развеселил всю компанию. Постепенно все, охая, отошли от смеха, но иногда, у кого-нибудь, хохоток иногда прорывался и впоследствии, как бы автоматически.

Все доедали свои бутерброды, и как бы не могли говорить после недавнего смеха. Юрка положил в большую кружку самодельный кипятильник, чтобы вскипятить воду для чая.

Марк Яковлевич поднялся со стула и сказал, – Яков Иосифович, пойдёмте, нам уже пора. А то мы не успеем. У нас же неотложное дело. Хватит, нахохотались, пора и делом заняться. А то опоздаем. -

Они быстро распрощались со всеми и ушли. Игорь опять закрыл дверь на шпингалет. Вскоре закипел кипяток, и Юрий засыпал чай в кружку и плотно накрыл её фольгой от пачки чая.

– Давно я так не хохотал, – сказал Игорь, закуривая сигарету, – Ген, дай пепельницу, пожалуйста. -

– Я чуть икать не начал от смеха, – признался Шашников, также прикуривая сигарету.

– Балдёж в зоне будет надолго, – вставил Гена.

– А куда это Марик с Яшей поскакали? – спросил Саня Шашников, повернувшись к Юрию.

– Ты что? Не понял? – повернулся тот к нему с гримасой улыбки, – В отряд. К тумбочке Марика. Мне сказали, что он сегодня три огромных баула со свиданки в отряд притащил. -

– Да, – сказал Гена, – Всем запрещено даже лишнюю пачку сигарет вынести со свиданки. -

– Ты же знаешь, что в этом мире всё продаётся и всё покупается, – отозвался на это замечание Юрий.

– Да нет, не совсем всё, – заметил Игорь.

– Здоровья не купишь, – вставил Гена.

– Да многого чего не купишь, – пролжолжил Игорь, – Любовь, дружбу, искренность... А если и купишь, то на проверку окажется совсем те то, что ты покупал. -

– Ты иногда говоришь в самую точку, – заметил Саня Шашников, – С тобой приятно общаться. Ты бесхитростный. -

– Ну, хватит философствовать, – сказал Юрий, – Давайте чай разольём, а потом и поговорим. -

Он достал из тумбочки целлофановый пакет и достал каждому по три круглых батончика в обёртках. А Гена тусанул чай, перелив раза два чай из большой кружки в стеклянную банку и обратно. По кабинету поплыл запах "индюхи". Затем он налил чай по стаканам и все сели ближе к столу, попивая чай с конфетами, и куря сигареты.

– Со свинокомплекса теперь многие зэки с "провозом" идут на Гену-машку, – сказал Саня, отхлёбывая чай и с удовольствием выдыхая горячий воздух изо рта.

Все знали прапора Гену-машку как самого паскудного прапорщика в зоне. Он был очень маленького роста, где-то около полутора метров, и был рыжий. Прапорщики его как-то также недолюбливали из-за его жадности и скудоумия. Он был готов "отмести" у зэков всё, если бы это было возможно.

– С чего бы это? – спросил Игорь, – Или они уже ох...ли с горя? -

– А ты что не знал? – спросил Юрка, – Машка же хочет себе погоняло сменить. -

– Его жена дое...ла, – продолжал опять Шашников, – Пилит его дома. Другим прапорщикам, говорит, зэки дали клички, как клички. Толя-строгий, Ваня-беспредел, у Гриши, вон, вообще клички нет, зэки так и зовут его, – Гриня. А ты один в зоне Машка. Как пидор какой-то! -

Все слушали молча, попивая чай и куря сигареты. Шашников отхлебнул чаю, с удовольствием пожевал откушенный батончик, затянулся сигаретой и продолжал:

– Вот Гена-машка и решил сменить себе погоняло. Хочет, чтобы зэки называли его "Огонёк". Он же рыжий. Но вы же знаете, что зэки, подлый народ, быстро об этом узнали. Теперь "заряженный гревом" зэк идёт на общем шмоне на Гену-машку и говорит ему тихонько: "Привет, Огонёк!" И Машка, похлопав его для близира по карманам, говорит ему: "Проходи!" Да и в самой зоне, если кто из проштрафившихся зэков назовёт его "Огоньком", тот отпускает его. -

– И что? – спросил Геннадий, – Начали его в зоне звать Огоньком? -

– Да кто же будет эту скотину так называть? – произнёс Саня так, что все хохотнули, – Как звали Машкой, так и зовут. Только козлы, выслуживаясь перед ним, называют его громко "Огоньком". -

– Да уж, – хохотнул Игорь, давно не выезжавший из зоны, – Ух и мерзкий же народ, эти совейские зэки. -

– Гриня говорил другим прапорам, это уже кто-то из козлов из "надзорки" вынес, – добавил Шашников, – что если Машка за своё дежурство не вынесет из зоны сто рублей, то он считает, что у него была плохая смена. -