Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

Ну, а все рамки для стенда и для статей стенда, я выполнил графически, используя многолинейность одной широкой линии, которая состояла из трёх-четырёх более тонких параллельных линий. Заголовок стенда я сделал из зелёных букв, обведённых синей окантовкой, с небольшим отступлением, чтобы была ещё как бы и белая окантовка букв. Когда я нарисовал портрет и написал название стенда, то понял, что времени у меня ещё много для того, чтобы лишь расчертить тушью сами рамки. И я приходил тогда в школу, в эту, как бы в "свою" комнату, и просто читал многие старые учебники. Я немножко там тогда и отдохнул от зоны.

Когда же я показал Галине Константиновне, так зовут завуча школы, стенд, который был не склеен, потому что не было клея, то она пришла просто в восторг. Она сказала, что вообще не ожидала такого. Она была даже немного шокирована тем, как можно так красиво, броско и ярко сделать стенд лишь двумя такими тёмными красками. А портрет Островского просто восхитил её. Она сказала мне, что хочет, чтобы я был художником школы, потому что два дня назад бывший их художник ушёл "на химию". Что она прямо сейчас пойдёт и позвонит замполиту колонии, в ведении которого находятся все назначения в школу, чтобы встретиться с ним для того, чтобы он назначил меня художником-библиотекарем школы. Вот так, через день я и был назначен на эту воровскую должность.

– А почему вы говорите на воровскую? – спросила Светлана Ивановна, недоумённо, – Там что? Надо было что-то воровать? -

– Нет. Что вы! – ухмыльнулся Игорь, – Воровской она называется зэками потому, что такую работу, уже, как бы запланировано, занимают авторитетные зэки, которые хорошо знают и зону, и зэков, и лагерное начальство. У таких зэков уже имеются, как говорится, и свои прочные связи.

А я был тогда, как говорят в зоне, ещё "щегол", который только что пришёл в зону, и, не зная ещё ничего как следует, устроился на такое тёпленькое местечко, о котором другие мечтают годами. Другой бы зэк там просто отдыхал, а я маймулил с утра до ночи, как проклятый.

За семь лет существования тогда этой зоны, в школе был лишь один кабинет, у которого был "паспорт"... То есть, любая комиссия, которая приезжала в школу с проверкой, не проверяла кабинет с "паспортом" по наглядному художественному оформлению. Я же, проработав в школе один год, оформил за это время семь кабинетов на "паспорта".

– Почему же вы ушли оттуда? – удивлённо спросила Светлана Ивановна, – Вас же там, наверное, очень ценили? -

– Вы так говорите потому, что вы, как и я когда-то, совсем не знаете зоны, – немного грустно сказал Игорь, – Здесь, за исключением считанных единиц, к которым относитесь и вы, все вольнонаёмные и администрация лагеря просто не считают заключённых за людей. Они считают, что заключённый просто обязан много работать, и лучше всего, чтобы он работал бесплатно. Чтобы он был простой рабочей скотиной, выполняющей беспрекословно любые их приказания. Чтобы он был рад лишь тому, что его когда-нибудь просто грубо похвалят за хорошую работу. И чтобы от этой похвальбы зэк начал бы работать ещё больше, ещё лучше и ещё быстрее.

Вы, наверное, помните тот фильм, когда фашистский офицер говорит русскому пахарю, – "Будешь карашё рапотать, – будешь кушать белий булька, а будешь плёхо рапотать, – будем тебя немношько вешать"?... Здесь надо всегда "карашё рапотать", но без "белий булька", а "вешать" тебя могут хоть каждый день. Как здесь говорят зэки, – "и получил он за свою работу три года расстрела". -

В это время в кабинет постучался и вошёл зэк-пациент, и Светлана Ивановна стала заниматься с ним возле маленького столика, на котором стоял "Самсон". В этот день было подряд три или четыре пациента, и пока Светлана Ивановна занималась с ними, Игорь закончил обтяжку всех коронок. Во время того, как она делала гипсовый слепок с зубов последнего зэка-пациента, Игорь включил вентилятор с компрессором, и начал курить у вытяжного шкафа.

Он с интересом наблюдал, как она делает свою работу. Когда зэк в годах встал со стула, и Светлана Ивановна предложила ему сполоснуть рот и умыться под раковиной, то зэк, увидев курящего зэка "в вольном" кабинете, был просто шокирован этим. Он испугался того, что он будет при таком зоновском авторитете мыть свой поганый рот, как бы оскверняя этим вообще этот кабинет. Это явно прочитал Игорь у него на лице, и когда зэк, отнекиваясь, пошёл к двери, Игорь тихо сказал ему:

– Нока-нока, погоди, – и зэк остановился и замер у двери, – Ты "мужиком" живёшь? – спросил его Игорь.

– Да, – ответил зэк, не поворачиваясь.

– Так иди к раковине и умой лицо, раз тебя врач об этом просит, – спокойно сказал Игорь, – А то пойдёшь из кабинета по зоне с вымазанным в гипсе лицом, как чухан, а не как мужик. -

– Ага, – ответил зэк, и, подойдя к раковине, как-то быстро и неловко умылся.

– А теперь вытри лицо вон тем полотенцем, и скажи "до свидания", – спокойно сказал Игорь.

– До свидания, – сказал зэк, вытираясь полотенцем.

– Ну, вот видишь, как всё хорошо, – тихо сказал Игорь, – Теперь ты знаешь, что в этом кабинете тебя никто никогда и словом не обидит. -

– Ага... До свидания... Я пошёл, – закивал головой зэк-мужик, и как-то неловко вышел из кабинета.

Больше в кабинет никто не постучал. Светлана Ивановна подошла к умывальнику помыть руки. На лице её не было улыбки.

– Вот видите, Светлана Ивановна, что такое зона, – сказал Игорь, выпуская дым сигареты в вытяжной шкаф, – Как можно запугать человека до такого состояния? Ведь он же уже не человек. Он уже дрожащий раб. И таких в зоне сотни. Одних зэков, зоновские порядки превращают в баранов-рабов, а некоторые другие учатся здесь, как стать рабами-надсмотрщиками... Здесь как бы стараются вытравить из оступившихся людей всё человеческое. -

– Да. Вы правы, – сказала Светлана Ивановна, вытирая руки "своим" рабочим полотенцем, – Я это сейчас ясно увидела, – затем она улыбнулась и сказала, – Ой... А я тоже хотела бы с вами покурить. Сейчас я пойду посмотрю, нет ли там ещё кого, а потом приду и покурю с вами... Вы не курите слишком быстро без меня. Хорошо? – попросила она, мило улыбнувшись, и вышла из кабинета.

Светлана Ивановна быстро вернулась, и, сказав, что никого больше к ней нет, стала у вытяжного шкафа рядом с Игорем, спиной к двери, и закурила свою сигарету из пачки, взятой с верхнего швеллера вытяжного шкафа.

– Больше не буду вам ничего рассказывать, – сказал Игорь, закуривая новую сигарету, – А то вы перестали улыбаться. У вас такая красивая улыбка. -

– Нет-нет, что вы, – вновь заулыбалась Светлана Ивановна, – Мне очень нравится, как вы всё рассказываете. Это я просто о доме задумалась... Как там мои сейчас... -

– А завтра я поговорю с Валентиной Григорьевной, старшей медсестрой, – заговорила она через минутку, – Она очень хорошая женщина... Я попрошу её, чтобы она вам здесь давала таблетки и делала уколы... Я не буду смотреть... И тогда вы сможете приходить сюда и до обеда. Если вам захочется, конечно... А как вы считаете? -

– Я был бы рад, – ответил Игорь, – Там, в палате, всё равно делать нечего. Можно только книжку почитать. -

– Её и здесь можно почитать, – улыбнулась Светлана Ивановна, – Так договариваться мне с ней? – спросила она, улыбаясь, глядя в глаза Игорю.

– Договаривайтесь, если это вас не затруднит, – ответил Игорь, и какое-то подобие улыбки появилось у него на лице.

– Вот и хорошо! Я завтра же с ней обо всём и договорюсь, – вновь заулыбалась Светлана Ивановна, – Валентина Григорьевна, как я поняла, здесь самый профессиональный работник. Наша фельдшер, Ангелина Матвеевна, всегда спрашивает у неё, как ей поступить с каким-нибудь больным, и какой поставить кому диагноз. И как скажет Валентина Григорьевна, так она и делает. Похоже даже, что у неё вообще нет никакого медицинского образования... Даже как-то странно всё это... Откуда же у неё тогда диплом фельдшера?

– Здесь в зоне есть люди, которые сидят за подделку всяких разных документов, – сказал Игорь, – Любой диплом они сделали бы "одной левой"... А знаете, какое погоняло у фельдшера? – спросил Игорь, и, увидев недоумённый взгляд Светланы Ивановны, пояснил, – Ну, какую кличку дали зэки этой фельдшерице? -

– Какую? – как-то заговорщически чуть наклонилась к нему Светлана Ивановна.

– Баба-конь, – тихо сказал Игорь, и Светлана Ивановна тихо захохотала, зажимая свой рот ладонью.

– Баба-конь, – борясь со своим смехом, тихо повторила она, – Действительно... Похоже на неё... А почему именно ей дали такую кличку? И конь, а не кобыла? -

– Понимаете, Светлана Ивановна, – тихо заговорил Игорь, – Здесь сами условия существования зэков, как бы дают им "возможность" метко подмечать в людях их характерные и отличительные особенности.

Современные зоны намного страшнее царской каторги... Вот представьте себе, как "живёт" здесь простой зэк. Каждый день ему нужно отдавать много сил на тяжёлой работе. А кормят его три раза в день пустой баландой из гнилой свеклы, и постной перловой кашей, которую называют ещё кирзой.... И так каждый день... Всё... Большего зэки ничего не видят месяцами и годами. Ни маргарина, я уже не говорю о масле, ни мяса, ни лука, ни чеснока. Этого нет и в зоновском магазине. Да, вообще, почти ничего нет другого. -

– Но ведь это и родственники могут прислать в посылках, – возразила Светлана Ивановна.

– Посылка зэку положена лишь после того, как зэк отсидит половину своего срока, – сказал Игорь, – Пять килограммов в год. Не более. Больше пяти килограммов нельзя. А то и вообще посылки могут лишить за такое "нарушение" из-за лишнего веса посылки. Бывало и такое. И продукты должны быть лишь в соответствии со специальным перечнем. "Неположенное" тоже не отдают зэкам. Сами едят и семьи свои кормят.

Первую половину срока зэк имеет право получать лишь один раз в год бандероль, весом не более одного килограмма, в которой не должно быть продуктов питания. А то ничего и не отдадут "за нарушение". Я ещё ни разу не получал посылку, но скоро уже будет пол срока, и получу, если не "лишат" за что-нибудь.

За эти годы я получил пять бандеролей. Заказывал тапочки, чтобы не ходить в носках зимой по холодному полу в бараке. В сапогах в бараках ходить запрещено, а носки рвутся за два дня. И их больше взять негде. Нитки с иголками, электробритву, майки, трусы, носки. А последний раз мне прислали вот эти трикушку с этой майкой.

А когда зэк идёт на длительное свидание, то, если не знает, начинает наедаться всего, что ему привезли. Так делают те, кто мало "отсидел". Потом они не вылазят из туалета, потому что их организм уже отвыкает от нормальной пищи, и не может её переваривать. Со мной первый раз тоже такое было.

Вот зэков и содержат впроголодь. А как же ещё проще человека можно заставить работать на тяжёлых работах? Это Высоцкий ещё написал в своей песне: "Здесь мерилом работы считают усталость". Вот зэки и пашут за хлеб, кислый и липкий, как пластилин, за баланду из гнилой свеклы и за кирзовую кашу, без всего прочего. И, к тому же, вся эта баланда и каша, которые не имеют даже и запаха масла, даже растительного, готовится на воде, с добавками в неё бромистых соединений, которые подавляют мужскую половую потенцию... В воде, которая идёт в зону имеются эти соединения. Их добавляют в водонапорную башню. -

– Да-да, – сказала Светлана Ивановна, – Я сама два раза уже видела, как носили из машины какие-то бумажные мешки к водонапорной башне, которая рядом с колонией. Они поднимали наверх эти мешки на верёвке и высыпали из мешков какой-то белый порошок в люк наверху башни... А я тогда подумала, что это какую-нибудь пищевую соду засыпают, чтобы не было ржавчины в трубах. -

"Значит, мои догадки были верны, насчёт засыпания именно в водонапорную башню", – подумал Игорь, и продолжал:

– Я читал, что бромистые соединения способствуют замедлению сердечной деятельности... А раз это так, то у человека появляется как бы упадок сил в организме. Желудок требует пищи для повышения этих сил, а пища не даёт нужных результатов, а лишь ещё более ослабляет деятельность всего организма, который требует ещё пищи. Получается как бы "замкнутый круг". Вот поэтому зэки и привыкают к чаю, который хоть ненадолго, но хоть как-то разгоняет их сердце, и заставляет его биться быстрее.

Но не каждый зэк имеет возможность пить крепкий чай ежедневно. Поэтому, при тяжёлой работе, организм зэка работает просто на износ. От этого возникают и болезни, и недомогания... А больной зэк, из простых зэков-мужиков, который приходит в санчасть к фельдшерице, слышит от неё лишь хохот-ржание и диагноз, что этот зэк просто симулянт. -

– Да, – сказала Светлана Ивановна, – Симулянт – это у неё любимое слово. Я постоянно его слышу, как ни зайду к ней, – Светлана Ивановна уже давно затушила свою сигарету, и просто стояла рядом с Игорем и слушала его, – Больше не буду к ней заходить. Да мне и самой уже давно не хотелось заходить к ней в кабинет. Сейчас у нас недавно устроилась психиатром Антонина Петровна... Вот она мне нравится, как человек. Она даже предложила мне, и мы переодеваемся вместе с ней в её кабинете. У неё там стоит большой платяной шкаф, куда всё можно повесить на вешалках. -

Немного помолчав, она спросила: – Значит, вы только силы отдавали, работая в школе? И ничего более, кроме работы, там и не видели? -

– Нет, – ответил Игорь, – В школе я иногда умел "выкроить" время и для себя. Я там познакомился с хорошим парнем, который попросил меня научить его различным ударам... Я его учил этому после занятий, а он меня учил... Вернее, мы оба с ним учились... Только он у себя, он работает в зоновском Отделе труда, а я – у себя, – говорил Игорь, не всегда находя нужные слова, – Мы занимались с ним и обучением скорочтению, и аутогенными тренировками, и акупрессурой, и отбиванием чечётки, и многому чему другому.

К тому же, я неплохо подружился с одним молодым учителем, который мне носил книги из обкомовской библиотеки. У его товарища по институту отец работал в обкоме... Там я начал читать книги по философии и социологии. Кстати, раньше меня от самого слова "философия" просто чуть ли не тошнило.

Работая в школе, я не потерял время зря. Я там прочитал и "Капитал" Маркса... Хотя написал его Энгельс... А продолжать этот "Капитал" можно и до сегодняшнего дня, и ещё какое-то время в будущем, пока будут существовать деньги и денежные отношения между людьми... Прочитал и многие работы иных социологов и философов. В то время, когда я работал в школе, у меня появилась и основная цель в моей жизни. -

– И какая это цель? Если это, конечно, не секрет, – спросила Светлана Ивановна.

– Когда я освобожусь из зоны, – как-то просто сказал Игорь, – мне нужно будет написать книгу. Я просто обязан буду написать её. Это будет самая мощная книга, если можно так выразиться об этом. И она будет какое-то время самой мощной книгой в мире... Но потом люди станут писать ешё более мощные книги... Ну... И так и будет всё потом и дальше продолжаться. -

– Конец приёма в санчасти, – прозвучал в коридоре голос зэка-санитара, – Всё. Выходим из больнички. Я закрываю входную дверь. -

– Ну, вот. И конец рабочего дня, – сказала Светлана Ивановна, – Как-то быстро сегодня время пролетело. -

Игорь затушил свой маленький окурок в пепельнице, подошёл к вешалке и переодел халат.

– До свидания, Светлана Ивановна, – сказал он, прощаясь.

– До свидания, Игорь, – ответила Светлана Ивановна, улыбаясь ему своей обаятельной улыбкой, – Мне так приятно было сегодня слушать вас и разговаривать с вами... А то, я раньше работала одна и не с кем было даже словом перемолвиться. Как в клетке, в этих четырёх стенах. Да ешё и решётка на окне. Я поэтому и дверь часто держала открытой нараспашку. -

"Она – человек общения", – подумал Игорь, выходя из кабинета.

СОВЕТ ДРУГА

Игорь шёл с хоздвора и думал о том, что познакомился с ещё одним хорошим человеком в зоне. Это для него был очень редкий случай. В принципе, в зоне были и неплохие люди, но все их интересы были направлены лишь на то, чтобы выживать в этом мирке. Естественно, что в таком выживании, им, просто так, приходилось частенько заключать сделки со своей совестью. Таким образом, многие и привыкали к этому.

Игорь, практически голодавший первые три года в этой зоне, знал, что такое настоящий голод, но заключать сделки со своей совестью он не мог. Он думал по этому вопросу так: "Если ты ненавидишь подлецов и мерзавцев, то, можно ещё как-то оправдать себя, если ты на подлость ответишь подлецу подлостью или на мерзость ответишь мерзавцу мерзостью. Но, копаясь в этом дерьме, ты и сам "выпачкаешься и провоняешь" этим же дерьмом. А если привыкнешь к этому, то сам можешь стать, в принципе, ни кем иным, как подлецом или мерзавцем.

А, занимаясь после сделки со своей совестью самооправданием, ты всё равно выявишь в этом самооправдании ложь, и перестанешь тогда уважать сам себя. Ну, а если уже ты сам себя перестанешь уважать, то зачем тебе вообще тогда жить на этом свете? Чтобы есть, пить и спать, как любой из низших по развитию животных? Ведь если ты лишний раз не солжёшь в этом мире лжи, то лжи станет на одну ложь меньше. И, точно также, если ты не сделаешь ещё одну подлость в этом мире подлости, то и подлости будет на одну меньше.

Ты должен многое познать и понять. Ты должен знать и хорошее и плохое для того, чтобы уничтожать это плохое. Ты должен заранее видеть, что подлец хочет совершить по отношению к тебе подлость. И когда он уже будет кусать тебя, своими подлыми зубами, – подставь ему тогда в его пасть камень, заранее приготовленный тобой для этой цели. Пусть он обломает об него свои подлые зубы.

Таким образом, и ты сохранишь своё основное человеческое достоинство, свою совесть, и не потеряешь самоуважения, и в глазах окружающих людей также будешь иметь уважение. И ублюдкам не так-то просто будет уже жить, потому, что они уже будут бояться и будут задумываться, – а совершать ли им своё скотство в другой раз или нет?"

Рассуждая, таким образом, Игорь не мог близко "сходиться" в зоне с теми, кто придавал большее значение "телесной" пище, нежели духовной. Поэтому он и продолжал жить в зоне "сам на сам". Сейчас же он думал о своём новом хорошем знакомом.

– Как виртуозно он играет на баяне. Так просто, как будто дышит или воду пьёт... Смотри-ка, мне даже баян стал нравиться от такой игры... И чего ты раньше не познакомился с ним? Ну, да... Слово "комендант" говорило о том, что на этом месте сидит либо кумовка, либо тот, кто через влиятельных родственников "купил" кого-то из ментов.

А зачем я иду в отряд? – подумал он, замедляя свой шаг, – Ведь скоро будет обед. Нужно будет опять, из барака идти сюда, к столовой... Лучше зайти к Юрке. Может быть, и в столовую вместе с ним сходим. А вечером нужно в санчасть сходить, за "колёсами", раз утром не получилось. А то, – с "креста" могут "снять". Не забывай, микитра бестолковая, – и он повернул в Отдел труда.

Зайдя в кабинет, и поздоровавшись со всеми за руку, Игорь узнал, что первым пойдёт на обед Марк Яковлевич, а потом уже и Юрий с Геннадием. Игорь сказал тогда, что пойдёт вместе с ними, и присел на стул спиной к старому шкафу для бумаг. Юрий дал ему посмотреть газету "Правда" из четырёх листов, но двухдневной давности, и Игорь, настроив себя на скорочтение, быстро прочитал её, не найдя в ней ничего для себя интересного. Он свернул газету, и положил её на стол. Марк Яковлевич уж начал собираться, чтобы идти в столовую.

– Ну, что там интересного? – спросил Юрий, оторвавшись от записывания столбцов цифр на каком-то бланке, и кивнул головой на газету, – Работы столько привалило, что газету не хочется потом читать. -

– "Экономика должна быть экономной", – сказал Игорь, и причмокнул языком, как это делал в своих выступлениях состарившийся глава страны Советов, – Ну, есть, как всегда, и про нового Луиса с Карнавала, которого надо освобождать из тюрьмы всему прогрессивному человечеству. Короче, всеми честными совейскими гражданами, вся мудрая политика нашей партии и правительства воспринимается с чувством глубокого и полного удовлетворения... Одна пропаганда. -

– Понятно, – сказал Юрий, – Хорошо, что я не читал... Ну, тогда её можно смело использовать для завёртывания в неё хлеба в столовую. -

Марк Яковлевич сказав, "ну я пошёл в столовую", вышел из кабинета.

– Марик ходит сейчас в столовую один, – сказал, через какое-то время, усмехаясь, Геннадий, – Говорит, что нужно всегда кому-то быть в кабинете... А то, "мало ли чего?" -

Проговорив это, Геннадий вновь "уткнулся" в бумаги, разложенные перед ним, в которых он что-то писал.

– У него в кармане теперь всегда небольшой свёрточек с нарезанной копчёной колбасой, – пояснил Юрий, – Но он уже не замечает, что она пахнет из кармана... Так и будет ходить теперь один, пока не съест все свои три "сидора" со свиданки. -

– Правильно, – сказал Игорь, подражая голосу выступающих с трибун коммунистов, – Если хочешь быть здоровым – ешь один и в темноте... А лучше – под одеялом. -

Парни хохотнули, хотя и знали эту, всем известную в зоне зэковскую поговорку, а Игорь сказал:

– Сейчас узнал, что Миша Калинин вчера умер... Жаль мужика... Столько уже здесь отбомбил и – на тебе. -

– Да, жаль, – откликнулся Юрий, – Хороший был мужик... И завхоз четвёртого отряда, с промки, вчера вечером на чердаке барака вздёрнулся. -

– Может, вздёрнули? – спросил Игорь.

– Да нет, – ответил Юрий, – Ему обещали "досрочное освобождение", вот он и лютовал в отряде... Полгода лютовал. Кого в ШИЗО сбагривал, кого чего-нибудь "лишал". А отсидел-то ещё лишь года три с небольшим, как и ты... А потом, когда его на суде бортонули, он и понял всё... Три дня, говорят, ходил тогда как дурной. Видать и совесть тогда пробудилась. -

– Тоже своего рода трагедия, – сказал Игорь, – А я сегодня с Карпачём познакомился. Оказывается он неплохой парень. А на баяне играет – просто "караул"... У него баян прямо в кильдыме. Ему не надо его в клуб сдавать. Ему это хозяин, по "заявлению" разрешил... Я такой игры в жизни никогда не видел. Играет пятью пальцами и на голосах, и пятью – на басах. Оказывается, он консерваторию на воле окончил. -

– Смотри, Игорь, – проговорил, пишущий цифры Юрий, – Будь осторожен... Я его совсем не знаю. Так что, сказать ничего о нём не могу. -

– Да, вроде бы, я не ошибаюсь, – сказал Игорь, – Может, и познакомлю когда-нибудь тебя с ним... А мне он, я полагаю, может быть и поможет ещё кое в чём... Меня, наверное, Михалыч опять поставит завхозом в отряде. Ему кумовья своих ублюдков хотят подсунуть. Санька, завхоз, "на химию" уходит. А у Михалыча сейчас туго с людьми... Только не болтайте ещё никому. Ещё никто ничё не знает. -

– Значит опять будешь крутиться, как белка в колесе, – сказал Юрий, – Ну разве плохо тебе живётся на кресту? -

– Ты же знаешь, Юрка, – серьёзно сказал Игорь, – Я "просто так" никогда ничего не делаю. Но если нужно хорошему человеку помочь, то я сделаю это, независимо от того, хуже мне от этого будет или нет. -

– Ну, что ж, решай сам, – сказал Юрий.

– А чего это Мансура у вас давно не видно? – спросил Игорь, – Что с ним? -

– Не знаю, – ответил Юрий, – я сам его давно не встречал. А Марик сказал как-то, что, мол, зэки говорят о том, что у Мансура "ку-ку поехало". Что Мансур ходит и травки какие-то в баночку собирает... Наверное, у них произошла какая-то еврейская размолвка... А ты видел плакат у столовой? -

– Ты же знаешь, что я на них внимания не обращаю, – сказал Игорь.

– А там написано, что Мансур Елизаров внёс две с половиной тысячи рублей в счёт досрочного погашения иска, – сказал Юрий.

– А какой у него иск? -

– Вроде бы, тысяч восемьсот. -

– Ого! Я таких денег "в живую" даже и не видел, – сказал Игорь, – Но что тогда "стоят" эти две с половиной тысячи, против восьмисот тысяч? Это же капля в море. -

– Не знаю, – сказал Юрий, докончив писать бланк, – Поживём – увидим. -

– Юрка, у тебя есть фанерка для портрета? – спросил Игорь, – Мне срочно надо. -

– Есть, – ответил Юрий, – Пойдём в склад для бумаг. Там прямо щас и отпилим, пока нет никого. -

Юрий достал из ящика стола ключ, и они пошли в следующую по коридору комнату. Там он достал из-за стеллажа с горами старых папок с бумагами, довольно большой ещё кусок толстой фанеры и ножовку по дереву. Игорь быстро отпилил нужный ему кусок, на старом табурете без сидения, и они опять вернулись в кабинет. Геннадий тоже, по-видимому, закончил то, что он хотел закончить до обеда, и перед ним на столе уже лежал газетный свёрток с хлебом и ложкой. Юрий поставил за шкаф с бумагами отпиленную Игорем фанерку, и, сказав, "пусть она в обед тут постоит", нарезал себе хлеб от своей пайки, и завернул его в кусок газеты "Правда".

Игорь попросил у Юрия для себя на обед ложку и пару кусков хлеба, чтобы не ходить за своими сейчас в отряд. А до ужина Игорь одолженный хлеб занесёт. Всё это нашлось.

Когда пришёл Марик, они пошли в столовую. В столовой они "забили место" за одним из столов для диетчиков, положив на стол свои свёртки с хлебом, вытерли свои миски тряпочками, и, получив в окне раздачи свои порции, сели обедать. Игорю пришлось взять для компота третью миску, потому что у него не было с собой кружки.

– Игорь, у тебя же "химия" по одной трети срока, – сказал Юрий, подняв голову над своей миской, – Чего ты не поговоришь со своим отрядником? Пусть бы готовил документы на предоставление тебя на комиссию. -

– Давай не здесь поговорим, Юр. А? – сказал в ответ Игорь.

– Ну да, – сказал Юрий, поняв, что за столом слишком много свободных ушей, а у Игоря есть в разговоре то, чего не должны слышать другие.

Из окна раздачи диетического питания, некоторые зэки из первого отряда получали и общаковую пищу. В первом отряде числились все заключённые хозобслуги лагеря. Большинство из них покупали себе диетическое питание, либо за деньги, которые, в принципе, были запрещены для заключённых в зоне, либо работая на кого-либо из администрации колонии. Но были в первом отряде и такие зэки, кто не имел возможности получить для себя диету, и им выдавали общак в окне для диетчиков.

Этот общак был несколько лучшего качества, чем для всех прочих зэков, и готовился в отдельных бачках. Но, кроме маленьких блёсток растительного масла в баланде и на кирзе, более он ничем и не отличался от общего общака. Игорь питался таким общаком, когда был художником-библиотекарем в школе. Тогда он числился по первому отряду, и спал тогда в бараке первого отряда. Он помнил презрительные взгляды диетчиков на него, когда он ел свой общак. Но, таким образом, Игорь визуально был "знаком" со многими зэками – зоновскими мерзавцами. Как говорится, – и в плохом можно найти для себя нечто полезное. В общем, за столом диетчиков, да и вообще, и за другими столами в столовой, не принято было зэкам говорить то, о чём не должны знать другие.

Геннадий быстро съел свой обед, и, поняв, что у Игоря с Юрием намечается какой-то разговор, сказал:

– Ну, вы тут доедайте, а я пойду... Покурю ещё на крыльце и опять сяду за работу. -

Он ушёл, а несколько позже вышли из столовой и Игорь с Юрием. Они пошли к бараку с Отделом труда, не спеша, и тихо разговаривая.

– Игорь, ты думай хоть немного о себе, – говорил Юрий Игорю, – Почему ты вечно помогаешь кому-нибудь? У них есть свои головы, пусть и живут ими... Ты, вообще-то, хоть говорил со своим отрядником насчёт своей "химии"? -

– Да нет ещё, – ответил Игорь, – А чего разговаривать-то? У меня же три ШИЗО. А четвёртое, тогда, после голодовки, хозяин мне заменил лишением личного свидания. Он сказал тогда, что на меня уже готовы документы в ПКТ на три месяца. Хорошо, что тогда кто-то из соседней хаты пидоров отправил мою ксиву на волю. Я даже и не ожидал этого... Молодец кто-то у них оказался... Мой батя тогда "хозяину" письмо написал. Хозяин тогда мне чуть проболтался. Наверное, мой отец спрашивал его, почему это я держу голодовку? Он же у меня вояка, майор в отставке, и, к тому же, коммунист с лохматого года. -

– Ты обязательно поговори с отрядником, – сказал Юрий, – Если ты говоришь, что у тебя с ним хорошие отношения, и жена у него в Спецчасти работает, то он может и сделает что-нибудь для тебя... Не у всех в зоне есть такие возможности, – Юрий помолчал немного, а потом опять заговорил, – Ты вообще-то феноменальный человек в этой зоне. У тебя, сколько я тебя знаю, одни "взлёты" и "падения"... Я не знаю, и не видел ещё ни одного больше зэка в этой зоне, кто бы смог такое выдержать.

Обычно после первого падения с высоты здесь никто больше не поднимался. А у тебя... Художник в школе, а затем – бабах, – в самую худшую бригаду, да ещё и на "Свинокомплекс"... Ну, думаю, жаль парня, но помочь ничем не могу... Ты же это сам знаешь... Потом смотрю, – ты уже в самой лучшей бригаде, и кладовщиком... Я тогда обрадовался. Ну, думаю, молодец, Игорь, выжил. Ты же тогда начал уже и бригаду выводить на работу, когда твой бугор суд на химию прошёл. Думаю, вот молодец, опять поднялся.

А через некоторое время опять – бабах... Слышу – в ШИЗО сидит. Один раз, второй, третий. Голодовку держит. В отряде никто не знает где ты, и куда тебя списали. У кого ни спрошу, – никто ничё не знает. Ну, думаю, пропал парень. П...ец!

Потом, – бабах – приходит. Художник отряда, да ещё и на ЖБК. Ну, смотрю, – феномен в зоне... Потом, приходишь, говоришь – бугор... Помнишь, как я тебя уговаривал отказаться? Думаю, ведь сидит-то, – всего ничего... А через какое-то время, – бабах – лучшая бригада среди выездных объектов! И мужики уважают. Ни хрена себе, думаю... Потом, раз – уходишь с бугорства, и опять кладовщик в бригаде. Вот здесь, думаю, – молодец. И работа спокойная, и срок как бы быстрее пойдёт... Где-е-е там. Опять, – бабах – завхоз отряда... Это же самая морока в зоне.

Завхозами становятся уже авторитетные, которым надо "на химию" или на УДО (условно-досрочное освобождение). Нет, смотрю, – пидоров и козлов из отряда повывел, и зэки в зоне начали мечтать, чтобы списаться в твой отряд... Потом, – бабабах – тубик подхватил... Ну, поживи ты хоть на кресту, отдохни хоть немного. Не-ет ведь... Обучает щегла, которого на время председателем СКК поставили. И меня ещё подпряг к этому обучению... Сейчас, вон, опять, – идёшь завхозом, а о себе и не задумываешься... Ты чего не думаешь-то о себе? -

Они уже подошли к крыльцу барака, где был Отдел труда.

– Пойдём за барак, – сказал Юрий, – Там за кустами на завалинке и посидим и покурим. -

– Юрка, знаешь? – тихо сказал Игорь, – Витька Новохацкий себе ведь в сердце стрелял, после того, как свою бабу пристрелил... Я сегодня с ним в душ ходил к Капачу. Своими глазами видел и входное отверстие и лопатку развороченную... Должен бы быть мёртвым. Выстрел точный. Но пуля по ребру чуть соскользнула. -