Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

Через короткое время, после принятого им решения, Игорь уже спал крепким сном.

На следующее утро, занимаясь привычными для зэка делами, Игорь постоянно размышлял обо всём случившемся вчера, и вновь и вновь убеждался в правильности избранного им решения. И придя в кабинет Светланы, он не изменил его.

Весь день они работали и дружески переговаривались ни о чём существенном в короткое свободное время. После того, как санитар прокричал в коридоре о прекращении работы в санчасти, Игорь сидел на своём рабочем стуле.

Светлана попросила его не оборачиваться, и быстро переоделась, поправив после этого себя перед зеркалом. Игорь при этом не поворачивался. Затем он проводил её и, выпустив из больнички, громко сказал:

– До свидания, Светлана Ивановна. -

– До свидания, Игорь, – ответила она с благодарной улыбкой, и Игорь закрыл за ней дверь.

– Ну вот, и хорошо, – подумал Игорь, – Она сама всё прекрасно поняла. И пусть всё у неё будет хорошо. -

Почти также протекали их отношения уже неделю. Игорь считал, что он ведёт себя правильно. И в разговорах со Светланой, он старался не смотреть на её фигуру и не замечать её женских прелестей. Он смотрел ей в её глаза, которые он уже просто обожал. Эти прекраснейшие для него в мире глаза уже всегда вставали перед ним, если он задумывался о ней.

И в тот день всё было по-прежнему. Светлана принимала пациентов, а Игорь привычно выполнял свои работы. После обеда Игорь пришёл в кабинет, когда больных ешё не запускали в санчасть. До этого оставалось ещё какое-то время, и Игорь присел на стул, который стоял недалеко от входной двери спинкой к стене, сбоку от стола с аппаратом Самсона.

Светлана что-то прибирала в шкафу-серванте, где был гипс, и что-то говорила о том, что этот шкаф для неё чем-то неудобен. Игорь в это время задумался о чём-то не очень значительном. И вдруг произошло то, забыть чего он никогда уже не сможет.

Светлана как-то решительно шагнула к нему и присела перед ним на корточки, положив при этом свои ладони ему на колени. Это произошло быстро и совершенно неожиданно. И получилось так, что Игорь, сидящий на стуле, смотрел уже на Светлану сверху вниз.

Внизу, перед его глазами было её лицо. Но оно было таким, какого он никогда не видел прежде. На её лице отсутствовала улыбка, а её глаза смотрели ему в глаза с какой-то отчаянной решимостью, граничащей со страхом.

– Игорь, я так больше не могу, – произнесла Светлана тихим и каким-то изменившимся голосом, – Я не могу уже больше так. Я люблю тебя. -

Эти тихие слова прогремели для Игоря как гром среди ясного неба. Его дыхание перехватило чем-то в груди.

Женщина, которую он любит любовью, скрываемой от всех и каждого в зоне, также любит его!

И она только что, глядя ему в глаза, сама сказала ему об этом!

И его любимая женщина как-то нелепо сидит перед ним на корточках и смотрит ему в лицо со страхом за это признание.

Этого даже в мыслях Игоря было недопустимо.

Любящие друг друга должны быть равны друг пред другом.

Руки Игоря сами протянулись к Светлане, взяли её чуть выше талии, и Игорь начал подниматься со стула, поднимая за собой свою любимую. Он был ошеломлён этими тремя простыми словами так, как не был ошеломлён ещё никогда в своей жизни.

– Свет, я тоже люблю тебя, – как бы сами собой произносились им слова, исходившие из глубин его души, – Маленькая моя. Я только и думаю о тебе. Я люблю тебя. -

Губы Игоря осыпали лицо Светланы быстрыми лёгкими и нежными поцелуями. Они целовали всё лицо любимой. И эти прекрасные для него глаза, и эти прекрасные губы и этот прелестный носик, и эти прелестные щёки. Он готов был расцеловать её всю, с ног до головы. Его руки нежно прижимали к себе тело любимой женщины, которое также льнуло к нему, подталкиваемое любовью.

Вдруг зэковский "автомат" Игоря напомнил ему о том, что дверь в кабинет не закрыта на предохранитель. Что в дверь может зайти любой. Игорь тут же отстранил от себя Светлану, глаза которой начали как бы проясняться от его недавних слов и ласк, и выражать недоумение. Шагнув к двери, Игорь щёлкнул предохранителем английского замка.

Он вновь шагнул к Светлане, которая вновь улыбалась ему своей обворожительной улыбкой. Она ласково обняла Игоря за шею и прикрыла глаза, подставляя ему губы для поцелуя. И этот поцелуй был нежнейшим поцелуем людей, открывшихся друг другу в любви.

Их руки нежно проводились по телам своих любимых, лаская этим не только тела. Эти нежные руки как бы ласкали и согревали этим и души любящих сердец.

В это время из-за двери послышались голоса зэков-санитаров, и это говорило о том, что больничка сейчас будет открыта после обеденного перерыва. Это заставило любимых прервать их любовную идиллию. И они поняли, что вновь начинаются их обычные часы для работы. Они молча смотрели друг на друга.

– Пора открывать дверь, – произнесла Светлана с глубоким вздохом.

– Я пойду, сяду за стол, – отозвался Игорь, выпуская из своих объятий любимую, – А то боюсь за свою физиономию. -

– Хорошо. Я сама открою, – выдохнула Светлана, опуская свои руки с шеи Игоря.

Она как-то нехотя шагнула к двери, повернула вертушку замка и поставила его на предохранитель. Шагнув к зеркалу, она стала поправить свою одежду и причёску. Игорь сидел уже за рабочим столом и старался успокоиться и принять тот вид, который был у него всегда до этого. Но он чувствовал, что это ему как-то не удаётся сделать. И тут послышались голоса первых зэков, входящих в барак больнички.

"Я же могу погубить её своей дурацкой физиономией", – мелькнуло в его голове, и это заставило Игоря быстро сменить выражение своего лица на маску без чувств. Светлана раскрыла нараспашку дверь кабинета.

Остаток рабочего дня прошёл как-то незаметно. У Светланы оказалось несколько посетителей. С некоторыми из них она ходила в кабинет зубного врача. Игорь занимался своей привычной работой, но мысли его кружились лишь вокруг любимой. А маска его лица не выражала ничего. На ней не было заметно никаких эмоций.

Когда зэк-санитар прокричал об окончании работы, Светлана вернулась из кабинета зубного врача, куда она ходила с последним пациентом.

– Игорь, – сказала она, подойдя к Игорю, и глянула ему в глаза как-то извинительно, – Я сегодня должна забирать детей из садика. Я и так уже буду самой последней из всех родителей. Отсюда плохо добираться до садика. -

– Конечно, конечно, Свет, – произнёс Игорь, который хорошо знал, с каким нетерпением дети ждут в садике своих родителей в конце дня, – Ты что? Я же всё понимаю. -

Светлана быстро закрыла дверь, щёлкнув предохранителем замка, и они быстро переоделись без какого-либо стеснения. Вскоре в больничке воцарилась тишина. Игорь проводил Светлану до входной двери и открыл её.

– Поцелуй меня на прощанье, – тихо попросила Светлана, стоя у раскрытой двери.

– Может увидеть кто-нибудь, – тихо возразил Игорь.

– Ну, пожалуйста, – умоляюще проговорила она, – Я прошу тебя. -

Игорь прикрыл дверь так, чтобы оставался лишь маленький участок открытого пространства, и быстро, но с нежностью поцеловал Светлану в подставленные ей для этого губы. После этого Светлана улыбнулась и, сказав "до завтра, Игорь" быстро переступила порог и пошла по крыльцу.

– До свидания, Светлана Ивановна, – громко сказал Игорь и закрыл за нею дверь.

Он отошёл от двери и остановился. Ему не хотелось идти в палату. Ему хотелось побыть одному. Он чувствовал, что мир перевернулся для него. Это было как глоток свежего воздуха, полученного там, где воздух уже много лет был для него смрадным и застойным.

Игорь был счастлив от внезапно открывшейся для него взаимной любви. И он хотел хоть немного открыто насладиться этим счастьем, внезапно свалившимся на него в зоне. Хотя даже это "открытое наслаждение", было определено для него лишь короткой возможностью побыть одному и в тишине, в этом убогом вестибюльчике, где никого больше нет, и где никто не сможет увидеть его, опьянённого счастьем.

Игорь уже знал, что лишний его жест или лишнее его слово, как и не спрятанное от посторонних глаз выражение его лица, могут причинить большой вред его любимой в этой проклятой зоне. А что такое зона, Игорь уже знал достаточно хорошо. Светлана же имела о ней самые смутные представления.

Весь этот вечер и часть ночи, до тех пор, пока он не уснул, Игорь чувствовал себя просто обалдевшим от счастья. Он впервые за несколько лет начал ощущать себя обычным человеком, а не просто мерзким совейским зэком.

И это ощущение себя человеком было неимоверно ошеломляющим. Оно наполнило свежим ветром паруса его ещё совсем недавно обвисших духовных сил. И этот свежий ветер как бы наполнил и его самого этой свежестью, и позволил ему и дышать уже более широко и свободно в опостылеашей зоне, где у него нет и долго ещё не будет свободы.

Но все эти ощущения были лишь внутри него. Лицо же его надёжно прикрывала маска обычного совейского зэка. И она показывала всем, что он такой же зэк, как и многие в этой зоне, и что с ним ничего не произошло, да и не могло произойти с ним в зоне ничего особенного и значительного, тем более сногсшибательного.

ЗОНОВСКИЕ МЕЛОЧИ ЖИЗНИ

Этой зимой в половине барака, где находился пятый отряд, было намного теплее, чем в предыдущие зимы. Продувавшаяся прежде пустая завалинка этого крыла барака была засыпана шлаком, который каким-то образом сумел раздобыть Михалыч. До этого Игорь успел организовать все необходимые работы, чтобы быстро засыпать шлак и накрыть завалинку листами жести. И когда завезли шлак, то эти работы были легко сделаны зэками его отряда за один вечер.

Теперь лишь в морозы за сорок градусов зэки на ночь набрасывали на себя телогрейки или чисовские бушлаты во время сна, но пряча их под одеялами. Набрасывать их поверх одеял, было запрещено лагерным порядком. Но подлые совейские зэки всё же ухитрялись таким образом безнаказанно нарушать режим содержания, обманывая этим лагерную администрацию.

Территория, предназначенная для уборки пятому отряду, была перед штабом зоны, и была всегда чистой от снега и от окурков. Участок запретной зоны для её уборки от снега был слабо заснеженным, и расчищать его от снега было легче других в зоне. Игорь даже перестал обращать своё внимание на эти вещи. Он вовремя отдавал зоновской мамке, Алиму, положенное количество пачек сигарет за всё это раз в месяц, и проблема этим и исчерпывалась.

Козлы просто не заходили в половину барака пятого отряда, как и обещал Игорю Эдик Тесликевич. Да и прапора навещали пятый отряд всё реже и реже, потому что "стуков" о пятом отряде им не поступало, и они занимались своей "трудной и опасной службой" в других местах и в других отрядах зоны.

Были случаи, что в прежней бригаде Игоря намечались низкие проценты по норме выработки за какой-нибудь месяц. Тогда он в конце месяца брал у бугра этой бригады документы и чистые бланки и за ночь переделывал всё как надо, повышая этим проценты нормы выработки. Затем он сам относил эти документы к Юрке в отдел труда. И многие бригадники отоваривались в зоновской лавке за этот месяц на девять рублей, а не на шесть, как если бы не было в их бригаде этих нужных "дутых" процентов.

Довольно часто к Игорю обращались мужики его отряда с просьбой разрешить им отметить чей-либо день рождения или ещё какой-либо "праздник", даже знаменательные дни их кентов из других отрядов. Игорь, коротко обговорив намеченное и предупредив о том, чтобы не было никаких "проколов", давал своё "лады". И такие небольшие праздники проходили, как правило, "с музоном".

В общем, жизнь для зэков пятого отряда стала протекать намного лучше, чем для зэков в других отрядах. И к Игорю начали обращаться зэки его отряда и с просьбами перевести их кентов к ним в отряд. Но Игорь всегда говорил, что этого он сделать просто не в силах, потому, что отряд укомплектован полностью, и такие просьбы вскоре исчезли.

Михалыч появлялся в отряде уже на короткое время, потому что проблем в отряде становилось всё меньше и меньше. Иногда он лишь узнавал, что в отряде всё в порядке, и спешил по каким-то своим делам. Пару раз за эту зиму Игорь "стороганул" для него портреты к дню рождения молодых симпатичных женщин, и лишь это было для него какой-то более-менее серьёзной творческой работой.

Игорь заходил к Толику Карпачу помыться в его душевой. Один раз приводил к нему в душ и Юрку Яковлева. Юрке понравился душ, и то, как Толик виртуозно играет на баяне, но впоследствии он всё же по-прежнему ходил в зоновскую баню, потому что это для него было давно налаженным им вариантом, не приносящим ему никаких проблем.

Бывая у Юрки, Игорь иногда помогал ему подправлять портреты, которые Юрка изредка строгал "на заказ", и узнавал некоторые новости об их общих знакомых и о том, как дела на промке и на "свинюшнике".

Этой зимой угнали этапом Мансура куда-то в другую зону. Этой зимой ушёл "на посёлок" Саня Шашников. И Юрка сказал Игорю под большим секретом, что он тоже подготовил всё для того, чтобы подать заявление "на химию".

Юрка сообщил Игорю, что он давно уже начал переписку с судьёй, которая его судила. Он сказал Игорю, что писал ей так, чтобы убедить её в том, что он "стал на путь исправления". И эта "байда" имела успех.

Недавно судья прислала Юрке местную газету, где она написала статью об исправлении советских заключённых в лагерях по их перевоспитанию. Она писала и о том, что с нею якобы переписываются осужденные. И даже осужденные именно ею. И одним из них, а на самом деле, скорее всего, единственным из них, она конкретно называла Юрия Яковлева, про которого эта судья конкретно писала, что он "твёрдо стал на путь исправления". А она была "заслуженным судьёй".

– Теперь эта газетёнка даёт мне гарантию, что я точно уйду на химию, – сказал тогда Игорю Юрка, улыбаясь от мыслей об успешном претворении в жизнь его планов.

– Да, Юрка, ты мыслишь намного времени вперёд, – констатировал факт Игорь, – Если бы ты жил на "загнивающем западе", то точно был бы там или президентом или миллионером. -

– Сейчас я в родной совейской зоне, – хохотнул тогда Юрка, – А здесь не хочется быть и президентом. Отсюда необходимо лишь вырываться. -

Этой же зимой в Отделе труда разыгралась "подпольная война". По-видимому, кто-то из евреев захотел устроиться на "тёплое местечко" рядом с Мариком, и Марик начал деятельность по выживанию Юрки из отдела. Юрка рассказывал Игорю при встречах, как проходит эта "война". Он за четыре года постоянных общений евреев в Отделе труда, хорошо узнал их методы, которые он называл "еврейскими штучками".

Юрка, улыбаясь, тихо рассказывал Игорю все нюансы этой "войны". Марик считал Юрку обычным русским мужиком-дуболомом, на которого он переложил много своей работы, и думал, что легко справится со своей задачей. Но, не тут-то было. Всё, что бы он ни задумывал против Юрки, у него не получалось. А получалось лишь во вред самому себе. Юрка действовал незаметно на умелых контратаках, и получалось это так, что Марик как бы устраивает пакости не для Юрки, а сам для себя.

В середине этой подпольной войны евреями даже была предпринята инсценировка раздора в их рядах. Юрка со смешком рассказывал, как Яша, когда Марик куда-то "случайно" уходил, материл его на все лады, чтобы вызвать этим у Юрки доверие. Это делалось для того, чтобы выведать Юркины планы. А Юрка, зная это, давал Яше хорошо продуманную им "дезу". И Марик использовал эту "дезу", которая приносила ему только вред.

Юрка выиграл эту подпольную войну. Вернее, Марик, с помощью Юрки, довёл эту войну до того, что его самого уволили из Отдела труда, как постоянно не справляющегося со своими обязанностями. Через какое-то время после этого, когда Игорь был у Юрки, и они заварили чайку, Юрка, поднимая свой стакан, как бокал перед тостом сказал, что в этой жизни для выживания нужно хорошо знать все "еврейские штучки" и уметь не попадаться на них. Игорь, также подняв свой стакан, сказал, что рад выпить за скромного победителя в войне с хитрож...ми евреями. А хохотнувший Гена, заканчивая этот экспромт, сказал зоновскую банальность о том, что на хитрую ж... есть и х... с винтом.

Ранней весной в зону начал приходить автобус с рентгеновской установкой, и за четыре-пять дней "прогнали" через него всех зэков. Игорь тоже, как и был обязан, сходил и "заточковался", пройдя в нём рентгеновское фотографирование. Он уже и не помнил об этом, как вдруг пришедший в отряд Михалыч сообщил ему, что завтра Игоря положат в стационар "на больничку".

Игорю эта новость не принесла ничего, кроме неприятного сообщения об этой перемене его существования в зоне. Он и так чувствовал себя неплохо. Тем более что пятый отряд из месяца в месяц занимал первое место по зоне, о чём и сообщал всегда Игорю Михалыч. А тут для Михалыча сразу возникла проблема в том, кого поставить завхозом отряда после Игоря на время его "отдыха" на больничке, и он спросил об этом мнение Игоря.

– Михалыч, ставь, кого сам посчитаешь нужным, – ответил тогда Игорь, – Уже всё налажено. Тебе нужно будет лишь чуть больше контролировать дела в отряде. А если будут проблемы со штабными козлами, то обратись к рогу зоны, Эдику Тесликевичу, и скажи ему обо мне, что это я просил его об этом. И он сделает всё, что тебе будет нужно. -

Вскоре Михалыч ушёл. Игорь тоже отлучался из отряда по каким-то делам, и за это время успел сообщить Карпачу и Юрке, что его завтра ложат на больничку. После вечерней проверки в лагере он сходил в нарядную и ещё раз узнал, что завтра он должен лечь в стационар. Придя в отряд, он узнал от Хрыча, что его ждёт Михалыч в своём кабинете.

Игорь вышел из каптёрки, постучался в дверь кабинета, и услышав "войдите", зашёл. В кабинете за столом сидели улыбающиеся ему Михалыч и Эдька Тесликевич.

– Закрой дверь на ключ, – сказал Игорю Михалыч, и когда услышал звук проворачиваюшегося ключа в замке, повернулся и вытащил из сейфа бутылку водки и толстый свёрток, обернутый толстой магазинной обёрточной бумагой. Игорь прошёл к столу и поздоровался за руку с Михалычем и с улыбающимся ему Эдиком.

– Присаживайся, Игорь, щас мы немного гульнём, – говорил Михалыч, разворачивая свёрток, в котором оказались нарезанный хлеб, несколько котлет, и пучок зелёного лука. Он достал из тумбы стола стаканы и поставил их на стол. Затем он обратился к Эдику, как к хорошему и давнему приятелю, – Ну, давай, Эдька, банкуй. Проводим немного Игоря на больничку.

Я даже и не подозревал, что вы так хорошо знакомы. Как я помню, когда ты был у меня в отряде, вы с Игорем вроде бы и не кентовались. -

– Игорь у меня давний кент, – отозвался с улыбкой Эдик, наливая граммов по пятьдесят водки в гранёные стаканы, – И хорошо, что это мало кто знает. А помогать мы могём друг другу и без этого. -

– Как говорят в зоне, я просто ох...ваю в энтим зоопарке, – хохотнул Михалыч, и поднял свой стакан, – Ну, давай, Игорь, за твоё скорейшее выздоровление. -

– Выздоравливай, Игорь – сказал Эдик, подняв свой стакан.

– Да я вроде бы и не загибаюсь, – ответил Игорь.

– Ладно, ладно. За твоё здоровье, – улыбнулся Михалыч.

Они тихо, чуть слышно, чокнулись, соприкоснувшись своими стаканами, и выпили.

– Не стесняйтесь, мужики, налетайте на закусь, – тихо говорил Михалыч, ложа котлету на кусок хлеба и с хрустом откусывая толстый белый низ от стебля зелёного лука.

Уговаривать никого не пришлось. Съев по котлете с хлебом и луком, все трое закурили. Для этого Эдик выложил на стол пачку болгарских сигарет "Интел" с фильтром. А это было в зоне чуть ли не роскошью. Михалыч кивнул Эдику на бутылку, и Эдик начал разливать по второй.

– Может мне не стоит больше, – сказал Игорь, – Мне же завтра утром идти в больничку. Может запах остаться. Да и вам больше достанется. -

– Каждому достаётся столько, сколько прокурор наметит, а судья отмерит, – пошутил Эдик, – У тебя до утра и так всё выдохнется. А в больничку тебе надо будет идти лишь после проверки. -

– О! А у меня для этого есть и средство, – Михалыч сунул руку в карман брюк и протянул Игорю мускатный орех, – На, держи. Разжуёшь кусочек перед больничкой, на всякий случай. -

Они довольно быстро распили оставшуюся водку и съели всю закуску, рассказывая при этом друг другу анекдоты. А потом вскоре настало время и расходиться.

У Михалыча с Эдиком было какое-то дело, о котором Игорь не стал их расспрашивать. После их ухода Игорь зашёл в каптерку, срезал с рукава своей куртки лантух помпобыта пятого отряда, положив его на стол. Потом очистил рукав куртки от оставшихся ниток и сказал удивлённо смотревшему на это Хрычу, что его завтра ложат на больничку, а завхозом будет бугор арматурного цеха Саня Глазырин. После этого он пошёл и просто лёг спать, предупредив Хрыча, чтобы тот не будил его без срочной надобности. А таких надобностей, практически, не могло было и быть в пятом отряде.

На следующее утро, после проверки, Игорь вновь лёг на больничку, о чём так мечтают многие зэки в зоне. Но для Игоря это было какой-то не очень-то и нужной ему случайностью. И сам он, для этого ничуть и не старался. Да и в отряде весной ему было бы много лучше, чем в больничной палате без ежедневных прогулок по свежему воздуху. В то утро он и представить себе не мог, что приготовит ему на больничке Его Величество Случай.

ЛЮБОВЬ УКРАДКОЙ И ПОДПОЛЬНОЕ ДЕЛО

Первые дни Игорь чувствовал себя если не сказать счастливым, то просто обалдевшим от светлых чувств взаимной любви. Внутри его уже постоянно был образ его любимой Светки, который как бы согревал его своей любовью. За годы пребывания в этих не столь отдалённых местах, где ему постоянно показывали, что для вольного персонала он является лишь самым мерзким ничтожеством из всего животного мира, он впервые начал ощущать себя вновь человеком.

Но зона, которая до этого лишь давила на него тяжёлым и опостылевшим грузом, стала для него теперь ещё и опасной. Игорь знал, что если что-либо раскроется в его отношениях со Светланой, то это грозит ей не только одним лишь увольнением с работы с такой записью в трудовой книжке, которую невозможно будет и "вырубить топором". Такая запись останется у неё уже на всю её жизнь, и последующее устройство на любую работу станет для неё уже тяжёлой головной болью. Но это будет после того, как её постигнут все унижения предварительного разбирательства многих коммунистических чиновников, что даст и в городе некую огласку, порочащую её саму и унижающую её женскую честь, и её человеческое достоинство.

Ничего другого от коммунистического режима Игорь не мог предвидеть в подобной ситуации. Он уже достаточно много раз слышал от зэков, которые сами были на воле разными "начальниками", о том, как различными разбирательствами можно запросто уничтожить человека. А таких бывших начальников различных рангов пришло в зону совсем недавно достаточно много.

Это было в связи со сменой верховной власти в Союзе, когда главой государства после смерти Лёни Брежнева стал Юра Андропов. Вместе с этим началась и очередная перестановка людей или "очередная перестановка кадров" в различных эшелонах власти в государстве, как говорится, сверху и до низу. Коммунистический режим имел огромный опыт таких "перестановок". Как и следовало ожидать, одних чиновников "сажали", а других "ставили" на место "посаженных".

Таким образом, зэковский "автомат" Игоря, настроенный на охрану любимой от любых неприятностей, быстро перестроился на то, чтобы никто, и ни в коем случае не мог бы даже и подумать о том, какие отношения есть у него со Светланой. Эмоции любви не должны быть свойственны зэку, они могут быть свойственны лишь "вольному" человеку, да и то не в зоне, а "на воле". Теперь Игорь всегда, не задумываясь над этим, имел при посторонних у себя на лице маску без эмоций, которая и обязана быть у любого совейского зэка в зоне.

Светлана теперь почти каждый день приносила на работу в зону "рыжьё". Она радостно говорила Игорю, что получила очередной заказ, и это так помогает ей, потому что её дети подрастают, и деньги сейчас просто необходимы как воздух. И они с Игорем спокойно, при открытых дверях кабинета, часто делали золотые коронки, зубы и мосты для вольных клиентов Светланы. Теперь два маленьких зеркала заднего вида из трёх, стоявших напротив рабочего места Светланы, были повёрнуты так, чтобы Игорь мог видеть всё, что происходит у него за спиной.

Игорь знал, что если, не дай бог, обнаружат, что Светлана занимается в зоне изделиями из рыжего металла, то это грозит ей уже уголовным преследованием. И Игорь решил, что если таковое произойдёт, то он будет брать всю вину на себя. Мол, это он втёрся в доверие к Светлане, чтобы начать заниматься этим подпольным делом для зэков. Мол, он и не думал, что металл "рыжий", думал обычная рандоль. А Светлана об этом вообще ничего не знала.

За одну-две рыжих коронки, которые и могли лишь "засветиться" в таком деле, если он вовремя не сможет их "спулить" (незаметно избавиться от них), чтобы их и найти не смогли бы, много ему не накинут. Самое большее, лет пять. А если дело хорошенько запутать, то можно "скостить" (сократить) и до трояка. А если удастся устроить беготню из больнички, и незаметно спулить "рыжьё" в зоне, то можно отделаться и одним ШИЗО.

"Автомат" Игоря не позволил бы ему лишний раз дёрнуться при внезапном появлении у него за спиной кого-либо, когда он был занят работой с рыжим металлом. Игорь спокойно, обычными при работе движениями, прятал "рыжьё" в складки куска грязного полотенца, валявшегося на столе для вытирания об него грязных деталей и грязных от работы рук, а в его руках было уже обычное зубопротезное изделие из нержавеющей стали, для его обработки.

Утром, как и прежде, Игорь заходил в кабинет Светланы лишь после того, как он постучит в дверь и услышит знакомое "войдите". Входя, он, как и прежде говорил громкое "здравствуйте, Светлана Ивановна", и только после того, как закрывал за собой дверь, он мог тихо поздороваться со своей любимой. Как правило, это происходило на пятачке, между раковиной умывальника и шкафом-сервантом, где хранились гипс и банки с кислотами.

Это место было безопасно тем, что входная дверь открывалась вовнутрь, и упиралась в этот шкаф-сервант, не открываясь полностью и заслоняя собой видимость этого места для входящего в кабинет. И в этом месте Игорь со Светланой могли и обняться, и тихо поздороваться, и тихо сказать друг другу несколько тёплых слов. На всё это уходило, как правило, три – пять минут.

Но эти минуты были для Игоря несравненно дороги тем, что их приходилось ждать весь вечер, после того, как он по окончании рабочего дня провожал Светлану из больнички, и всю ночь, и утро, до того, как он вновь войдёт в её кабинет. Были ещё и короткие минуты после обеда и в конце рабочего дня, которые Игорь затем вспоминал весь вечер и часть ночи, пока не засыпал в своей больничной палате.

Все эти первые дни, после их признания в любви, в душе и в сознании Игоря происходили глубокие изменения. Первое время ему хотелось безмерно радоваться своему счастью, но зэковский "автомат" чётко запрещал ему проявлять свои эмоции и именно на своём лице. В груди же Игоря поселилась какая-то сладкая, не затихающая боль счастья, которое нужно скрывать ото всех, кроме любимой. Но и со Светланой, лишь редкие минуты доставались ему для того, чтобы тихо, с осторожностью и как бы украдкой, дарить своей любимой хотя бы маленький кусочек из того огромного, светлого, чистого и искреннего, что и называется любовью.

Дня через два в голове Игоря как-то сама собой всплыла банальная песенка из городского фольклора о несчастной любви богатой и знатной девушки дворянки, дочери графа, и молодого лакея, служившего в богатом графском доме её родителей. Эту песенку Игорь когда-то слышал в кампаниях своих сверстников-подростков по вечерам под гитару. Её исполняли не слишком часто, и она, казалось, уже была и забыта Игорем. Но она вдруг вспомнилась. И сейчас эта песенка о несчастной любви украдкой, постоянно всплывала в его голове, как он ни гнал её оттуда. И вскоре он начал постепенно сам ощущать и осознавать, насколько это мучительно любить украдкой.

В этот день, после того как Игорь быстро съел свой обед в больничной палате, он, как и нужно было, медленно шёл по коридору стационара, чтобы вновь побыть несколько коротких минут после обеда наедине со Светланой. Внутри его была уже томительная жажда этих незабываемых минут, предоставляемых ему судьбой, до того момента, как больничка вновь будет открыта после обеденного перерыва для зэков.

Когда Игорь был уже недалеко от двери стационара, ведущей в вестибюльчик прихожей больнички, постоянно закрытая дверь кабинета-кильдыма Могилы, которая была слева от него, вдруг открылась, и в дверном проёме Игорь увидел фигуру Сани Колодина, которого в зоне звали Колодой, в одетом поверх зэковской одежды белом халате.

– Игорь, зайди. Поговорить надо, – сказал Игорю Колода, и Игорь вошёл вслед за ним, прикрыв за собой дверь.

В небольшом кильдыме Могилы, справа от входа в простенке был старый светлый двустворчатый шкаф для одежды, за ним, справа у стены стояла металлическая койка, застеленная старым "вольным" покрывалом. У окна был старый светлый письменный стол с одиноким стулом, а слева от стола у стены стояла светлая "вольная" тумбочка. Окно было занавешено старой тюлью, за которой были в задёрнутом состоянии маленькие больничные белые занавески, закрывавшие нижнюю половину окна. И лишь эта тюль на окне придавала кильдыму Могилы некий уют, отличавший его от кльдымов других совейских зэков, которые в разных, даже в самых невообразимых местах, создавались зэками на выездных рабочих объектах колонии.

– О чём разговор? – спросил Игорь, проходя к столу, стоявшему у окна.

– Присаживайся на стул, – сказал Колода, садясь на кровать, – Можешь курить, – и он вынул из кармана пачку болгарских сигарет "Родопи" с фильтром. Он достал из неё себе сигарету и бросил пачку на стол рядом со старой алюминиевой пепельницей.

– Спасибо, у меня свои, – поблагодарил Игорь, доставая из кармана пачку болгарских сигарет "Интел" с фильтром.

По зоновским понятиям это говорило о том, что разговаривать будут два относительно равных зэка, имеющих довольно таки высокий зоновский "достаток". Колода прикурил сигарету от спички и, бросив её в пепельницу, сказал Игорю, который держал в руке сигарету не прикуренной:

– Кури, не стесняйся. Могилы сегодня не будет. Он на свиданке. Ключи у меня на все три дня. Можем говорить спокойно. А, если понадобится, и чайку можно будет заварить. -

Эти слова были сказаны, с целью показать свою связь с тем, кто может в зоне довольно часто заходить в кабинеты хозяина и его замов. Это говорило и о том, что, при желании, этот заходящий в кабинеты человек может дать "где надо" и ту информацию, которая будет влиять на мнение зоновского начальства. А это, как правило, приносит и свои "плоды" в зоне, влияя в первую очередь на жизнь зэков, которые и будут затронуты такой информацией.