Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

– Ой, какой ужас, – вновь проговорила Светлана, – У меня аж в груди всё спёрло, – и она опять приложила руку к своей груди, – Ты прав, мне даже от этого курить захотелось. У меня аж душу защемило, – добавила она.

Они опять закурили, стоя у вытяжного шкафа. За окном тарахтел компрессор.

– Да как же она думала? Что было у неё в голове? – проговорила Светлана через некоторое время, – Разве так думают о счастье любимой дочери? -

– Я тоже раньше много думал об этом, – отозвался Игорь, – Но основную причину я понял лишь здесь, в зоне. -

– И что это за причина? – спросила Светлана.

– Я тоже убеждён, что основная причина была у неё в голове. Это её социальное невежество. Мне сейчас трудно всё это объяснить, но социальное невежество сидит у людей в головах. У каждого своё. В зависимости от того, кто и сколько заглотил социальной лжи. И это невежество творит своё зло в мире руками этих людей. -

– Но ведь ты рассказал о личной трагедии, а не о социальной, – возразила Светлана.

– Да, это трагдия личностная, – согласился Игорь, – Но человек существо общественное. Поэтому и личностное и общественное является социальным. И личностное невежество является частичкой социального невежества. -

ГЛАЗА И УШИ

Весь вечер этого дня Игорь читал довольно большую по формату и толстую книгу "Зубопротезирование", которую принесла для него Светлана. Ему всегда было интересно познавать всё то, чего он не знал. А после отбоя, когда зэк-санитар выключил у них в палате свет, мысли Игоря сами вернулись к его любимой Светке. Он уже не мог не думать о ней.

И вдруг он понял, что вскоре, когда его выпишут из больнички, он уже не сможет так часто видеть её. Сколько же ему осталось здесь лежать? Он уже не помнил, какого числа его сюда положили, но, скорее всего через пару недель его уже должны будут выписать. А может быть и через полторы. Тубиков в местной больничке держат именно два месяца.

На следующий день он сказал об этом Светлане. Она восприняла это сообщение с большим огорчением. Но потом, узнав о том, что Игорь после того, как его выпишут, не будет никуда ездить на работу, а будет просто находиться в зоне, как больной, сказала ему с улыбкой:

– Так ведь в моём заявлении и не было указано, что ты лежишь у нас в больнице. Я там просто написала "больного Григорьева", а ты таким остаёшься и после того, как тебя отсюда выпишут. Так что ты и так можешь приходить сюда и помогать мне. Ведь заявление подписано, а сроков там не указано. -

– Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были какие-нибудь неприятности, – проговорил Игорь.

– А я зайду к начальнику колонии и скажу ему, что без такого помощника как ты я просто не смогу нормально работать. И скажу, что работы с каждым днём всё прибавляется, и без помощника я пропаду, – улыбалась Светлана своей очаровательной улыбкой, – Я думаю, что он будет согласен, чтобы ты приходил сюда мне помогать. Да и заявление на это уже давно подписано Баранчиным. -

Этот день у них прошёл, как и обычно, – была и работа, и разговоры, и поцелуи с объятиями украдкой. А на следующий день Светлана сообщила ему с улыбкой о том, что была у начальника колонии, и тот так же как и она отнёсся к вопросу о помощнике. Он сказал, что пока Игорь болен, то он всё равно ходит в санчасть на лечение, так пусть и помогает, раз заявление об этом подписано Баранчиным.

– Он опять был со мной таким галантным. Встал, предложил мне стул, сам сел напротив на простой стул, и до двери опять проводил, – говорила она, улыбаясь Игорю.

"Ну вот, значит и после больнички можно будет ещё какое-то время встречаться, – подумал Игорь, – Но как долго всё это продлится? Тем более что это – зона. А в зоне мало чего бывает постоянным, кроме плохого".

В этот же день Светлана сообщила Игорю о том, что она переговорила с Валентиной Георгиевной, и Баба-конь прописала ей делать кардиограмму сердца. И Светлана теперь постарается узнать, не затевает ли чего-либо Колода против Игоря. В этот же день она сходила в кардиологию, и тот снимал у неё кардиограмму.

Вечером, когда после рабочего дня Игорь со Светланой целовались в своём "укромном уголке", она сказала, что в эту субботу она опять придёт, якобы из-за большого объёма работы, и они опять смогут целый день побыть вдвоём. Игорь был очень рад этому, но он знал также и то, что уже не переступит черту, как прошлый раз.

Следующий день был также обычным, но один момент вызвал у Игоря какое-то недоумение непонятным поступком Светланы.

Одно время она куда-то вышла, и её не было около получаса. Игорь включил компрессор и стал курить возле вытяжного шкафа. И тут входит улыбающаяся Светлана, а на её раскрытой ладони, которая выставлена чуть впереди, висят, как на показ, тонкие женские колготки.

– Ты что это? – спросил удивлённо Игорь, увидев, что и на ногах её также надеты колготки, – Чего ты их так несёшь? Кругом же зэки. У них и крышу может снести от такой демонстрации. -

– Да это я их Антонине одалживала, – улыбалась Светлана, – А сегодня она их принесла. А что я их в кармане халата понесу? Он же от этого весь оттопырится, и их всё равно будет видно. Ничего с ними не сделалось оттого, что увидели. -

"Хорошо, конечно, что не сделалось, – подумал Игорь, – Это же не лифчик. И не так ярко в глаза бросается. Хотя голодным зэкам любые женские причиндалы бросаются в глаза. И перед зэками не стоит так выпендриваться. Зачем вытворять такие глупости?" – Но вслух он ничего не сказал, а Светлана тем временем положила колготки в свою сумочку.

Антонина ушла, по-видимому, как и всегда, до закрытия санчасти. Игорь, как и всегда, обнял и поцеловал свою Светку перед входной дверью, открыв которую, он, как всегда, сказал громкое "До свидания, Светлана Ивановна".

Оставшиеся до субботы дни проходили также, не выделяясь из других. Также были зубы и коронки из нержавейки, также были зубы и коронки из "рыжья", также были и разговоры на разные темы, также были и поцелуи и объятия украдкой.

Эта суббота началась, как и предыдущая. Игорь со Светланой до обеда сделали всё "рыжьё, которое нужно было сделать, а потом открыли окно, пили какао и курили. После обеда Игорь держал у себя на коленях обнажённую им по пояс Светлану, и ласкал руками и поцелуями её умопомрачительную для него грудь. Солнце светило прямо на них, а лёгкий ветерок усмирял через распахнутое окно солнечную жару.

Вдруг Светлана вздрогнула:

– Ой! Кто-то смотрит... -

– Где? – поднял голову Игорь и посмотрел ей в глаза.

– Вон там, – указала она взглядом широко раскрытых глаз.

Игорь повернул туда голову и увидел, что в побелённом заборе, метрах в трёх правее от их окна в доске забора имеется небольшое отверстие от выпавшего из доски сучка, в котором виднелся чей-то глаз. Как только Игорь заметил его, глаз исчез.

– Всё, – сказал он очень серьёзно, – Вставай, оденься, а я закрою окно. -

– А может задёрнуть тюль, – сказала Светлана, одевая кружевной лифчик телесного цвета, – Днём через тюль ничего не видно с улицы. -

– Точно, – отозвался Игорь. Он встал на рабочий стол и передвинул тюль в ту сторону окна так, что сквозь её складки вообще нельзя было что-либо рассмотреть.

– Кто это мог быть? – прозвучал вопрос Светланы, которая уже застёгивала на себе кофточку.

– Сейчас подумаем, – откликнулся на это Игорь, – В этом месте там, на промке, должен быть самый конец открытого склада под навесом. Склад этот длиннющий и разделён лишь редкими перегородками. Этот забор является как бы его задней стеной. А левее нашего окна, там начинается хоздвор промзоны.

Ходить просто так по промке зэкам запрещено. Ходить по территории могут лишь вольные мастера и бугры. Но они ходят куда-нибудь лишь по делам. Они и не ходят в этот открытый склад. Чего им там делать? Там им и делать нечего. Они и так знают, что и где там лежит. -

Игорь задумался. Светлана молча смотрела на него.

– Да, скорей всего так, – проговорил он вскоре, – На хоздворе промки есть два-три уборщика территории. Обычно они из пидоров. Они убирают территорию от мусора и подметают все дороги на промке. А напротив этого открытого склада проходит бетонная дорога на хоздвор. Они обязаны её подметать. Скорее всего, это был кто-то из этих пидоров, – заключил он.

– И что теперь? – спросила Светлана.

– Теперь всё зависит от того, работает ли он на кого-нибудь из кумовьёв. Но пидоры своих кумовок сами неплохо отучают кумовать. По крайней мере, в этой зоне, насколько я знаю. Не зря у зэков есть поговорка, "слова ментов и пидоров недействительны". Да и зачем кумовьям слушать тех, кто отделён своим "стойлом" от всех других зэков.

Но зона есть зона. И нам нужно быть уже вдвойне осторожными. Я и так всегда боюсь за тебя, а теперь ещё больше. Хотя этот пидор, может быть, подглядывает за тобой ещё с прошлого года. Ты ведь говорила, что в том году уже загорала у окна. -

– Да. И даже лифчик порой снимала, – призналась Светлана, – А кого мне было стесняться? Дверь закрыта на предохранитель. На окне решётка, а за окном забор. -

– Хы, – хмыкнул Игорь, – забор. Как говорится, – "в зоне везде могут быть глаза и уши". Ладно, маленькая моя, успокойся, – обнял он Светлану, – Самое главное, что мы это уже знаем, и нас уже не застанешь врасплох. Как говорят в зоне, "никогда не признавай себя виновным ни перед каким судьёй". А чьи-то слова, могут быть и пустым звуком для тех, кто их услышит. К словам нужны доказательства. А их нет. И не будет. -

Следующая неделя проходила без каких-либо происшествий, хотя Игорь со Светланой и были готовы к ним. Они частенько переговаривались об этом во время работы и были ещё более осторожны в работе с "рыжьём". Светлана узнала у Валентины Георгиевны, что в четверг будет последний день пребывания Игоря в стационаре больнички. Игорь понял, что в четверг после ужина он должен будет собрать свои пожитки и идти в свой пятый отряд.

– Свет, – говорил он Светлане, – я тогда в пятницу, наверное, не приду. Надо будет хоть как-то обустроиться после этих двух месяцев. -

– Конечно, конечно, – улыбнулась она на это, – обустраивайся спокойно. У тебя же будет целых три дня, – пятница, суббота и воскресенье. А в понедельник уже и придёшь. А Валентина Григорьевна тебе опять здесь будет давать твои таблетки. Я с ней уже договорилась. Она такая прекрасная женщина. Самая лучшая у нас в больнице.

Только на обед теперь тебе нужно будет выходить со всеми, и уходить с закрытием санчасти. Опять эти санитары будут мне дверь открывать перед уходом. Не люблю я их подхалимские физиономии. -

– А ты не смотри на них, – посоветовал Игорь, – Относись к таким вещам несколько философски. Я частенько так поступаю. Иначе жить будет слишком уж противно. -

В отряд Игорь пришёл, когда до отбоя оставалось ещё около часа. Зайдя в каптёрку, он увидел в ней довольно много народа. Был и завхоз и бугры, и даже завхоз и два-три бугра с соседнего барака, также с ЖБК. Все чифирили. На столе стояли три двухлитровых эмалированных кружки, одна из которых была уже пуста, одна была ещё накрыта фольгой для запаривания чая, а третья парила бывшим в ней ещё чаем.

– Здравствуйте, – поздоровался Игорь.

– О! Игорь, привет! – послышались голоса в ответ.

Завхоз пятого, Саня Глазырин, сказал:

– Проходи, Игорь, чифирни. Старый, достань для него ещё стакан. -

Отрядный шнырь тут же поставил пустой стакан на стол и взялся за початую кружку, чтобы налить Игорю чаю.

– А что за праздник? – поинтересовался Игорь, подходя к столу.

– Да вон, Саня уже последнюю комиссию прошёл на посёлок. Суд только остался, – послышались голоса.

– Ну, счастливо, Александр! – поднял Игорь свой стакан, который уже подал ему дедок, – Как говорится, дай бог! -

Он отпил несколько глотков и поставил горячий стакан на стол. В каптёрке вновь зазвучал тихий гомон голосов.

– Твоё место уже освободили, – сказал завхоз, – Можешь потом устраиваться. Там и тумбочка твоя стоит. -

– Спасибо, Саня, – поблагодарил Игорь.

– И тебе спасибо, за свиданку, – отозвался тот, – Мне Михалыч говорил. -

– А что, Хрыч, – прозвучал голос бугра нижнего полигона, – Вот ты уже, наверно, года три как отрядный шнырь. Вот скажи, кто был за это время лучшим завхозом в отряде? -

Шнырь как-то машинально сразу взглянул на Саню Глазырина.

– Да ты не бойся, – продолжал бугор, – Здесь же все свои. А Саня и суд скоро пройдёт. Это уж точно. Считай, что он уже на посёлке. Скажи, кто был по-твоему лучшим за это время? -

Вся компания сначала как бы чуть притихла, а потом раздались многие голоса, также желающие услышать его мнение. А когда и Саня Глазырин вставил своё "да не бойся ты", Хрыч, как бы вспоминая, заговорил:

– Конечно же, Александр – самый строгий из всех завхозов. Но справедливый. Просто так никогда и грубого слова не скажет. -

– Да это мы и так все знаем, – послышались голоса, – Ты на вопрос отвечай. Кто был лучше-то? -

Но Хрыча такими наскоками было не сбить с толку, и он продолжал обстоятельно:

– Сашка, – тот был так себе. Вроде бы, как и не к месту. -

– Это ты его за то, что он погоняло тебе такое подкинул? – спросил кто-то.

– Погоняло это было не от него, а от его щегла, от Олега, – уточнил Хрыч, – А вот самым паскудным завхозом был татарин. У него вся рожа была в пуху. Он уже всего и всех боялся.

Притащил сюда свою кровать, и здесь спал. А меня заставлял спать вон там, – и Хрыч указал пальцем на антресоль над дверью, на которой так же, как и на прочих полках хранились сидоры зэков. Антресоль была занавешана какой-то старой самодельной занавеской, сиреневой в мелкий цветочек, натянутой на тонкой верёвочке.

– Он приказывал задёргивать эту занавесочку, чтобы меня там не было видно. А там за занавеской и дышать-то нечем – говорил Хрыч, глядя на антресоль снизу вверх. И этот взгляд дедка говорил о многом.

– Ха-ха-ха! – раздался дружный хохот.

– Ты, говорит, – продолжал Хрыч, – если только дверь выломают, – спрыгивай оттуда и беги в соседний отряд звонить по телефону, а то у нашего могут и шнур оборвать.

А я и забираться-то туда мог кое-как, вон, по полкам. Я ж не молодой. А спускался вообще с трудом. Пару раз даже ё...ся на пол. Правда, не с самого верху.

А тут – прыгай. Ага, с такой высоты. Я что, дурак? Да я бы там и сидел. -

– Ха-ха-ха! – вновь прозвучал взрыв хохота.

– А вот самым лучшим был Игорь, – подводил итоги Хрыч, – У него и отряд всегда первое место занимал, хотя он никогда и не бегал, и ни на кого не кричал.

А так, – скажет мне заварить чаю, – я заварю. А он посадит меня здесь, напротив себя, и говорит мне, что могу пить чай и хоть спать, но сидя. Можешь, говорит, и не слушать, только сиди.

А сам сядет напротив и читает свой английский вслух, – чурюм-джюрюм, чурюм-джюрюм. А я напьюсь чаю и сплю, – улыбался шнырь своим приятным воспоминаниям.

Раздались смешки, и опять стал слышен гомон голосов.

– А чё ты ему английский-то читал? – спросил кто-то Игоря, – Он же всё равно в нём ни бум-бум, ничё не понимает. -

– А чтобы не подумали, что я тут сам с собой веду беседы, – пояснил Игорь, – Стены-то тонкие, один лист ДСП, – кивнул он на стену.

– А-а-а, – раздалось понимающее.

Вскоре Игорь уже застилал свою постель во втором проходняке у окна. А вечером, засыпая, он почувствовал, что как бы какой-то груз спал с его души. В отряде он был уже избавлен от глаз и ушей работников больнички.

– Хорошо, что хоть на время избавлюсь от этой осторожности, а то она уже чуть не съела меня с потрохами. Жил там как в стане врага, с натянутыми нервами, – подумал он и уснул крепким сном.

УЧЕНЬЕ – СВЕТ

На следующий день Игорь быстро обустроился на своём месте в бараке и решил после завтрака зайти к Юрке в отдел труда. Пропуск для хождения в зоне в одиночку у него был. Ранее он их наделал достаточно для своего отряда, и их пока не изменили. Идя в столовую, Игорь с удивлением увидел, что длинная часть г-образного барака, в которой, как говорил Юрка, хранился какой-то ментовский архив, была снесена полностью. Оставалась нетронутой лишь маленькая половина барака, в которой был отдел труда. В месте прежнего соединения, с торца кровли оставшейся части барака, из-под шифера, высовывались и торчали неровным оскалом чердачные доски перекрытия.

– О-о-о! Вот кого я не ожидал сегодня увидеть, – восторженно заговорил Юрий, когда Игорь вошёл в отдел труда, предварительно постучав в дверь.

– А мне как-то по шагам послышалось, что это он, – заметил Геннадий. – Да и стук в дверь был такой же, как он и раньше всегда стучал.

– Тогда и чифирнём сейчас втроём за встречу, – сказал улыбающийся Юрий, пожимая руку Игоря. – Садись за стол, – и он указал на стул, за которым прежде сидел Марик.

– Я тоже рад вас увидеть, – сказал Игорь, пожимая руку Геннадию. – Вот только угостить мне вас нечем. Голяк. Вчера только из больнички выписали.

– Ничё, мы и это переживём, – пошутил в ответ Юрий.

– И не такое переживали, – добавил Геннадий, хохотнув.

За чаем Игорь узнал, что с работой у них всё в норме, справляются вдвоём даже лучше, чем когда был Марик, потому что за ним надо было всё всегда проверять и исправлять. Узнал и то, что Саня Шашников ушёл на посёлок.

– А зачем это у вас полбарака снесли?– спросил Игорь.

– Да строить там чего-то надумали, – ответил Юрий, – И эту часть потом снесут. -

– А Яша или Мансур к вам больше не заходят?– поинтересовался Игорь.

– Мансура угнали куда-то на другую зону. Он же за КГБ числится, – ответил Юрий, – А Яшу говорят, готовят для актировки. Наверное, его братец в этом ему помогает. Яша сейчас уже не выезжает на свинюшник, только и сидит в отряде в бараке. Косит на больного. Неплохо получается. -

Актировка – это освобождение заключённого из мест лишения свободы, в связи с тем, что по медицинским документам утверждается, что этот заключённый должен вскоре умереть от уже неизлечимой болезни. Но по актированию из этой зоны ещё никогда и никто из зэков "на волю" не уходил.

– Ну, раз уже его братец за это взялся, то уйдёт Яша. Молодец, хорошее дело замутил, – заметил на это Игорь.

– Я вот тоже уже все три комиссии прошёл на посёлок, – заметил Юрий, – лишь суд пройти осталось. -

– Желаю тебе удачи и успеха, – отреагировал на это Игорь.

– Ну, а ты? Говорил со своим отрядником насчёт химии? – поинтересовался Юрий.

– Говорил, – ответил Игорь, – ещё до больнички. Обещал подготовить на меня документы. Сейчас вот ещё раз поинтересуюсь у него, как увижу. -

– Я же тебе рассказывал, как я заранее готовился к этому, – заметил на это Юрий, – Вот и ты заранее постарайся всё обдумать и предпринять всё что нужно. -

– Постараюсь, – сказал Игорь, – Я ведь многому учусь у тебя. Как говорится, ученье – свет.-

– Ага, а неученье – чуть свет – и на работу, – хохотнул Геннадий, и все весело рассмеялись.

– Я у тебя тоже многому чему научился, – сказал Юрий, – Гравюры вон уже могу строгать, – а потом заговорил намного тише, даже чуть наклонился над столом поближе к Игорю, – Тут есть ещё одна интересная информация. У нас в зоне появился новый начальник спецчасти. Часто сидит здесь в штабе, на втором этаже. А прежний в зону даже никогда и не заходил. Говорят, что за триста рублей он запросто делает заплатившему зэку уход "на химию".

Но это ещё не слишком хорошо проверенная мной информация. И я не знаю, самому ему дают, или через кого-то ещё. Ты поинтересуйся сам об этом по своим каналам. Но говорят, что два зэка уже ушли на химию таким образом. -

– Это интересно, – также пониженным голосом отозвался Игорь, – Обязательно поинтересуюсь. -

В этот же день в отряд ненадолго заходил Михалыч, и Игорь спросил его насчёт ухода "на химию". Оказалось, что Михалыч давно уже подготовил на него документы и только ждал выхода Игоря из больнички, чтобы подать документы на первую комиссию.

– Только смотри, – сказал Михалыч, – Я узнал, что с тубиком зэков "на химию" не пускают. Не положено. Я в документах об этом нигде не указывал, и постараюсь, чтобы их в твоих делах вообще не было. Но и ты не афишируй много о том, что ты освобождённый от работы как тубик. Чтобы об этом не знало зоновское начальство. А я постараюсь сделать всё, чтобы ты ушёл. -

Все эти три "комиссии" были обычной совковой филькиной грамотой. Можно было бы и без этих комиссий подать документы зэка сразу на рассмотрение суда. Однако совковой системе было выгодно держать всех в строгом повиновении, тем более зэков в зонах, поэтому и был устроен такой спектакль с этими тремя комиссиями.

На все эти комиссии требовалось времени от двух до трёх месяцев, затем ожидание до приезда в зону суда, которое могло протянуться от двух до трёх месяцев. В общем, полгода из зэка как бы медленно тянули нервы, а он должен был быть "как один из достойных", "как шёлковый". Так карательная система лишний раз утверждала своё неписанное правило о том, что попасть туда легко, а выйти неимоверно труднее.

В этот же день вторая смена привезла новость о том, что на объекте солдат с вышки застрелил зэка. Был переброс с воли, и один пакет из трёх немного не долетел, упав в двух метрах от последнего забора из колючей проволоки. Обычно зэки, готовясь к перебросу, куркуют (прячут) где-нибудь поблизости с местом переброса длинную палку с крюком на конце или длинную толстую проволоку с загнутым крючком концом, чтобы можно было подтянуть и взять то, что немного не долетело. Но, по-видимому, эти зэки плохо подготовились к перебросу, и у них рядом ничего подобного не было, чтобы подтянуть не долетевший пакет. А колючая проволока на заборе, за которой была вспаханная контрольная полоса перед основным высоким бетонным забором, была довольно-таки редкой. И зэк, согнувшись, легко прошёл между нитями колючей проволоки, сделал три шага до пакета, поднял его с земли, повернулся, чтобы идти назад, но в этот момент был застрелен одиночным выстрелом из автомата солдатом, стоявшим на вышке метрах в тридцати от этого места. Пуля прошла навылет, войдя с одного бока зэка и выйдя из другого. Она пробила оба лёгких и сердце. Зэк упал лицом вниз, головой к забору из колючей проволоки. Застреленный был мужиком из шестнадцатого отряда.

Позже зэки узнали, что солдату, застрелившему зэка, дали за это десятидневный отпуск на побывку домой. Все солдаты, стоящие на вышках в зоне и на выездных объектах, были, как правило, из среднеазиатских республик. Такая была "дружба народов".

Услышав эту новость, Игорю вспомнились все "побеги" зэков, случившиеся пока он сидит в этой зоне. Их было два, и оба были с объекта Свинокомплекс. Первый "побег" был поздней весной, года три назад. Тогда какой-то зэк разгружал какую-то грузовую машину, которая привезла на свинюшник какой-то груз. Он не успел полностью разгрузить её, потому что наступил обеденный перерыв. Пообедав, зэк закончил разгрузку автомобиля. Но шофёра не было, и зэк, решив немного покимарить (поспать), завернулся в брезент, который лежал в кузове бортового грузовика и уснул.

Шофёр, придя и увидев, что его машина разгружена, поехал назад в город. Разгруженная грузовая машина спокойно прошла досмотр при выезде с объекта, потому, что никто не мог и подумать, что кто-то может быть в валявшемся в её кузове брезенте. Зэк проснулся уже перед самым городом. Выглянув за борт, он был поражён увиденным и выпрыгнул из кузова грузовика. Зная, что за побег накидывают ещё года три, он пошёл назад по дороге. Он не знал, где именно находится свинокомплекс, а шёл просто "назад".

Пропажа одного заключённого обнаружилась на съёме зэков с выездного объекта. Была объявлена тревога "в связи с побегом опасного бандита из зоны". А этот "бандит", не зная дороги, уже ночью набрёл на какую-то деревню, переночевал там в каком-то сарае, а утром позвонил в милицию из местного сельсовета.

Второй "побег" был устроен со свинокомплекса зэком, который очень боялся оставаться там работать и на зиму. Он думал, что за это ему сделают на его деле "красную полосу", с которой зэков на выездные объекты не пускают. Зимой зэки мёрзли от холода и в бараках зоны, и на работе на свинюшнике, куда зэков вывозили работать и в морозы за сорок градусов. Мёрзли они и в железных фургонах, в которых они находились "в дороге" на объект и с объекта, а это занимало не менее трёх часов каждые сутки.

Везли их на объект около часа. Затем машины отцеплялись от фургонов и уезжали. А зэки продолжали сидеть в промёрзших железных фургонах до тех пор, пока солдаты разойдутся по вышкам, а офицеры и прапорщики не согреются на вахте и не попьют там горячего чайку. После этого и зэков выпускали из фургонов. Такое же время уходило и на съём зэков с этого выездного объекта.

Тот зэк-"побегушник" пролез между колючей проволокой трёх заборов почти у самой вахты, где не было высокого деревянного забора, то есть почти у самого КПП второй очереди строящегося зэками свинокомплекса. И побежал по полю не к ближайшему леску, а к отдалённому лесу, до которого было чуть ли не километр. Когда солдат с вышки начал стрелять, все выскочили из КПП и увидели невдалеке бежавшего к лесу зэка. Солдат с вышки стрелял, а зэк бежал. Уже было сделано шесть или семь выстрелов. Солдат, по-видимому, был с понятием и не хотел убивать человека. Тогда Ваня-ваня, который был в тот день дежурным офицером на свинюшнике, залез сам на вышку и после того, как солдат в очередной раз промазал, вырвал у него автомат, и со словами "смотри, как надо стрелять", быстро прицелился и выстрелил. Зэк упал. Пуля попала ему в ногу, в мякоть бедра, не задев кости.

Зэку за "побег" "намотали" на суде лишний трёшник и отправили досиживать срок уже на строгий режим. Естественно, что в деле у него теперь была красная полоса, означавшая "склонен к побегу". На выездные объекты выезжать ему уже было нельзя, хотя в любой зоне зэки и "кормятся" в основном с выездных объектов. Всё это зэки зоны узнали из разговоров прапоров, которые обсуждали это на вахте в зоне. Ну а выносили эти рассказы с вахты постоянно "нюхавшиеся" там зоновские "козлы".

ЖИЗНЬ ДИКТУЕТ СВОИ УСЛОВИЯ

Игорь проснулся минуты за две до подъёма. В теле он чувствовал какую-то лёгкость, как будто он хорошо отдохнул после тяжёлой работы. И в голове его чувствовалась какая-то свежесть, как будто с его души свалился тяжёлый камень. Такое бывало у него часто на воле, а в зоне – впервые. И вдруг он понял, что он отдохнул так хорошо лишь потому, что весь предыдущий день ему не надо было притворяться, не надо было "надевать" на лицо маску безразличия, как до этого все предыдущие дни работы с любимой Светкой. У него вчера душа не была напряжена в постоянном контроле над тем, что в какой-либо непредвиденной ситуации он должен несмотря ни на что оградить свою Светку от любых неприятностей, мгновенно сориентировавшись, и приняв удар на себя.

В его сознании возникли прекрасные глаза его любимой, смотрящие на него, и он понял, что уже сильно стосковался по ней. Но скоро он вновь увидит её, ощутит её в своих объятиях, ощутит своими губами теплоту и нежность её губ.

За завтраком в столовой он подумал о том, что раз тубиков "на химию" не выпускают, то вскоре ему придётся просить Михалыча о том, чтобы он вновь занарядил его на ЖБК, хотя бы как и прежде, когда он числился там на нижнем полигоне кладовщиком, а выполнял все работы как художник по оформлению своего отряда. Так было тогда, когда Михалыч, став начальником отряда, списал его к себе в пятый отряд.

На следующий день, после списания Игоря к себе в отряд, Михалыч на выездном объекте завёл его в помещение, которое находилось в цехе, стоящем напротив нижнего полигона. Это была узкая комната, находящаяся как бы на втором этаже, с одним окном, выходящим на нижний полигон. В бригаду, работавшую на нижнем полигоне, и был списан Игорь. А нижний полигон представлял собой четыре длинных пропарочных камеры, расположенных впритык торцами друг к другу на открытом воздухе и протянувшиеся поперёк всего выездного объекта почти по его середине. В этих пропарочных камерах делали бетонные сваи, электростолбы, столбики для бетонных заборов, небольшие фундаментные блоки и дорожные плиты разных размеров.

С одной стороны вдоль всех пропарочных камер ходил по рельсам башенный кран, а между ним и дорогой были складированы готовые бетонные изделия, вынутые краном из пропарочных камер. Эти изделия затем грузились этим же башенным краном на автомобили, подъезжавшие по дороге, которая заканчивалась площадкой для их разворота, чтобы они могли ехать назад с грузом. Эта дорога и была прямо под окнами той комнаты, куда Игорь был как бы поселен Михалычем. И теперь эта комната стала уже как бы личным "кильдымом" Игоря.

За неделю Игорь сделал из этой комнаты неплохую художественную мастерскую. Сделал из распиленной плиты ДСП длинный и широкий чуть наклонный рабочий стол, установленный впритык к левой от окна стене, и протянувшийся чуть ли не до входной металлической двери. Сделал несколько настенных полок и вешалку для одежды. У окна он поставил старый однотумбовый письменный стол, который был уже ранее в этой комнате со старым стулом и табуретом. Несколько позже Игорь сделает там и топчан у противоположной стены.

Вскоре Игорь привёз на объект резаки и всё необходимое для того, чтобы резать гравюры по дереву. До этого всё это приходилось "курковать" (прятать) в разных местах в зоне. Всё это было "неположено" иметь зэку. Это мог отнять любой мент либо "просто так", либо, если мент злой в это время, то он может "пристрогать" зэку нарушение с лишением чего-либо (свиданки, посылки, магазина). Игорь начал с вырезания всех необходимых в отряде табличек на двери, типа "Начальник отряда", "Каптёрка", "Сушилка" и прочее. Как-то Михалыч зашёл к Игорю со старшим прапорщиком этого выездного объекта. Звали его Володя Михайлов. Зэки и прапора уважали его за честность и справедливость. Он мог отмести у зэка что-либо действительно "неположеное", или то, чего было уже "сверх меры". Но если у зэка находил немного чая или немного продуктов питания "с воли", то никогда этого не "отметал". Считалось, что для Володи Михайлова не было на объекте ни одного зэковского "кильдыма", которого он не смог бы довольно быстро открыть.

В тот раз он просто повертел в руках уже вырезанные и приготовленные для вырезания таблички и вскоре ушёл. А через недельку, когда Михалыч вновь зашёл к Игорю, то в разговоре попросил его вырезать для прапоров на вахту портрет Феликса Дзержинского.

– Михалыч, – отозвался на это Игорь, – Ну на хрена нам это надо? Для прапоров... Да ещё и портрет этого кровожадного ублюдка... -

– Да ты что, Игорь? – удивился Михалыч, – Они же за это уважать тебя будут. И лишний раз многого чего у тебя "не заметят". Ведь он же у них – вождь. Они же чуть не молятся на него. Да и попросил меня об этом Володя Михайлов. Я ему говорил, что ты художник-портретист. А он у них старший прапорщик. Мне с ним нужно иметь хорошие отношения. Вот я ему и пообещал. -