Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

Игорь хотел поступить так же и сегодня, но хотел сделать это так, чтобы колёс было больше в третьей части, чем в первой и второй. Игорь стоял, опёршись плечом о стену, и думал, как нужно это сегодня сделать естественно и незаметно, чтобы не попасться.

Раздумья раздумьями, но зэк, отсидевший более трёх лет, в любом случае автоматически "сечёт" глазами и ушами. Иначе будешь часто попадать в дурные ситуации. Это – неписанный закон о самосохранении зэка в тюрьме или в зоне. У Игоря этот закон работал уже автоматически.

Очередь к окошечку образовалась так, что Игорь стоял спиной к входу в коридор санчасти. "Нормальные зэки изначально не стали бы так у этого окошка", – сразу подумал Игорь, когда занимал очередь у окошечка, – "Они стали бы лицом к входу". Ведь только оттуда зэку можно ожидать возможного появления ментов (дежурных прапорщиков или офицеров режимно-оперативной части колонии). По-видимому, сегодняшние первые два-три зэка в очереди были козьей породы, и очередь получилась такой уродской.

Вдруг, гомон зэков резко прекратился. Слух Игоря автоматически "усёк" это. "Менты", – подумал он. Но стука ментовских сапог не было слышно. "Наверное, кум (офицер оперативной или режимной части колонии)", – подумал Игорь, и его мысли пошли нужным для зэка порядком. "В карманах ничего запретного. Форма одежды?" Расстёгнутые пуговицы он уже спокойно застёгивает правой рукой. Левой медленно вытаскивает из кармана пидорку (так называют зэки головной убор, обязательный для ношения летом каждым заключённым) и медлённо одевает её, почёсывая при этом голову.

"Теперь всё в норме. Да. Наверно это – Баранчин", – подумал Игорь в наступившей после гомона тишине.

Только лишь главный кум зоны (начальник режимно-оперативной части колонии), майор Баранчин, мог так тихо подходить к зэкам. Для этого у него на сапогах не было подков, и подошву для сапог ему сделали мягкой в зоновской сапожке (мастерской по ремонту обуви). Главный кум был самым опасным для зэков человеком в зоне.

Зэки, которые были в секторе видимости Игоря, поворачивались или уже повернулись в сторону входа в коридор санчасти, и смотрели в ту сторону молча. Но шагов никаких Игорю не было слышно. "Наверно уже устроил кому-то шмон (обыск)", – подумал Игорь, – "Сейчас можно уже и повернуться, и посмотреть, кого он там уже шмонает". Игорь, медленно и естественно поворачиваясь, опёрся о стену уже не плечом, а спиной, и без каких-либо эмоций на лице, повернул его к входу в коридор санчасти, и... остолбенел.

Работать продолжали лишь его глаза. Всё остальное, – и мысли, и тело, как бы сами собой отключились. То, что он увидел, было каким-то чудом или чудесным видением. По коридору, мимо молча смотревших "на это" зэков, как бы на волне воздуха, бесшумно проплывали белокурая женщина с белокурой девочкой. Они держали друг друга за руку, а их лёгкие и красивые платья, нежных пастельных оттенков розового, голубого, жёлтого, зелёного и белого цветов, как бы трепетали от той воздушной волны, которая как бы несла их от входа и далее по коридору. Лицо женщины было таким красивым, как лицо кинозвезды Мерлин Монро с обложки красочного журнала. Фигура женщины была обаятельно женственной. А маленькая девочка с огромным полупрозрачным белым бантом на голове, как с нимбом у святых, была, в своём полувоздушном платьице, как настоящий маленький ангелочек. Обе они были просто небесными созданиями.

Взгляд Игоря скользил от прекрасного лица женщины ниже, по её груди, по её животу, ниже. Там лёгкое и воздушное платье женщины прижималось к низу её живота и к ногам, образуя при этом те формы, от которых мужчина не может оторвать своих глаз, а кровь начинает бурлить в его жилах природным зовом. И тут Игорь удивлённо увидел, что женщина с девочкой вовсе не плывут на воздушной волне, а всё же идут по полу санчасти. А звуков их шагов не слышно в тишине лишь потому, что подошвы их обуви очень мягкие.

На ногах женщины были красивые босоножки золотого цвета, на довольно толстой, но лёгкой, сплошной с завышенным каблуком подошве. Тонкие золотые ремешки босоножек, красиво переплетаясь, охватывали ноги женщины значительно выше её щиколоток. Это усиливало и красоту обуви, и красоту её ног. Обуви девочки-ангелочка Игорь заметить не успел, так как женщина с девочкой зашли в кабинет, который был почти напротив Игоря, чуть дальше по коридору. "Зубной врач", – гласила старая самодельная табличка на двери этого кабинета.

Последнее, что Игорь успел заметить, это красивую фигуру женщины со спины. Увидел её тонкую талию и красивый силуэт широких женских бёдер, который так привлекает взгляд любого мужчины. До него воздушной волной донёсся и лёгкий аромат тонких и нежных женских духов, которых он вообще не ощущал уже несколько лет.

Остолбеневший и заворожённый, он смотрел на дверь, за которой скрылись прекрасная женщина с чудесным ребёнком. Всё остальное вокруг, как бы исчезло для него. В голове стояло только это чудесное видение, как сон, – проплывшая мимо него изумительной красоты женщина, державшая за руку маленькую девочку-ангела. Всё это действительно выглядело в зоне, как в сказочном сне.

Тишина стояла ещё несколько секунд после того, как дверь за женщиной закрылась. Потом тишину резко прорвало. Это опять загалдели зэки. От этого наступившего галдёжа, Игорь и пришёл в себя. Галдёж был совсем не такой, какой обычно бывает там, где собирается много зэков. Обычно это гнусавый галдёж, потому, что зэки говорят друг с другом как бы в нос, так, чтобы рядом стоящие другие зэки не могли разобрать того, о чём они говорят. Это является как бы формой защиты от возможных стукачей. И к такому базару (разговору) зэки постепенно привыкают в зоне. Сейчас же слова были не гнусавыми, а отчётливыми.

"Кто это? Вот это баба! Зубной техник. К зубнику пошла. Его жена? Жена мента? А чья? Красивая. А корма какая!", – отчётливо доносилось из общего гомона. Доносились и другие реплики, и по ним Игорю стало понятно, что никто из присутствующих зэков толком не знает, кто это женщина, и многие, а возможно и все, видят её впервые.

Вскоре открыли окошко и начали выдавать таблетки. У Игоря мысленно, как перед глазами, всё ещё стояло видение "проплывающей" прекрасной женщины с ребёнком. Когда подошла его очередь, он увидел, что таблетки выдаёт зэк-санитар. При нём можно было все колёса заложить под язык, выпить глоток воды и открыть рот. Да тот в него и не посмотрел бы. Но очарованный недавним видением, Игорь выпил все колёса, и только по дороге из больнички в свой отряд он осознал это. Он выругал себя за это в мыслях кретином и болваном, но через минуту он вновь был в плену у недавнего чудесного видения.

Оно было так прекрасно, что вновь и вновь всплывало в его мыслях как перед глазами. Но оно также и усиливало всю отвратительность и серость окружающей зоновской действительности. И убогость внешности зэков, в том числе и его, Игоря. Разница во внешнем обличии недавнего видения с зэковской действительностью, в которой Игорь был маленькой составной частью, зияла как непреодолимая пропасть. И эта разница так шарахнула Игоря, как кувалдой по голове, что как бы вогнала его в зоновскую землю полностью, так, что ничего и не осталось на поверхности.

НЕМНОЖКО О ЗОНЕ

Игорю шёл тридцать первый год. Сел он в двадцать шесть, по статье 103 УК России, за убийство без отягчающих обстоятельств, и "принёс с собой" в колонию усиленного режима червонец своего срока. Он был высокого роста, худощавый, спортивного телосложения. Имел правильные черты лица, карие глаза, прямой нос, высокий лоб и с покатой ямкой подбородок. Губы его были не тонкими, и при разговоре чуть обнажался верхний ряд белых крупных зубов. Голос его не был грубым или хриплым, да и по внешности он выглядел лет на семь моложе своего возраста.

Зона уже наложила на его лицо и "свои отпечатки". Но две вертикальных морщинки между чуть нависшими широкими бровями и две вертикальных морщины на впалых щеках, придавали лишь некоторую мужественность его лицу. Его чуть скошенный влево нос, шрам на левой брови и своеобразный, не мигающий при посторонних резких движениях прямой взгляд, направленный или в лицо встречного человека или в глаза своего собеседника, выдавали то, что когда-то он занимался каким-то видом единоборства. Руки его были длинными, а ладони несколько широкими, в сравнении с его запястьями. Ногти на длинных пальцах его рук были удлинённой формы. Остриженная наголо голова была правильной формы, без бугорка под затылком. Залысин не было.

Его одежда говорила о том, что он имеет свой вес в зоне. Одежда не бросалась в глаза тем, что он носит что-то не положенное по форме одежды зэка в зоне, но она состояла из вещей, которые в зоне были не у каждого зэка. Рабочий костюм, выдававшийся простым рабочим на воле, из чёрного милюстина, и сшитая из такой же чёрной материи пидорка – для лета. Стёганная удлинённая фуфайка из такого же материала с солдатской шапкой, перекрашенной в чёрный цвет, – были для зим. Всё это было резким контрастом с той ЧИСовской одеждой, которую выдавали зэкам в зоне, и которую зэки так и называли чисовской. (ЧИС – Часть Исправительного Содержания заключённых).

Больше половины зэков в зоне ходили полностью или частично в чисовской одежде. Эта синевато-серая, мышиного цвета одежда, через неделю её ношения зэком, неизменно становилась измятым безобразным рубищем, с выпученными локтями на куртке, и с выпученными коленями на штанах. Складки и выпучивания оставались на чисовской одежде уже навсегда. Чисовская пидорка, с длинным, постоянно каким-то измятым козырьком, из той же чисовской материи, всегда выглядела как бы уродливо измятой. Эта одежда выгорала и летом и зимой, придавая ей и тому, кто её носит, отвратительный вид какого-то убожества.

Своим кирзовым сапогам Игорь своими руками придал форму яловых сапог, при помощи обувного крема и разогретого паяльника, – для носов сапог, которые он сделал узкими и "обрубленными"; и ножа с наждачной бумагой, – для изменения торцов подошвы и каблуков. Выглядели сапоги после этого много лучше тех, что "под заказ" перетягивали в зоновской сапожке два зэка сапожника, бравшие за эту свою "сверхурочную" работу до четырёх плит плиточного чая. Талант художника пригодился Игорю в зоне и в этом "сапожном" случае. Знающие зэки говорили, что у него "золотые руки", но сам Игорь знал, что руки подчиняются лишь голове их обладателя.

В зоне сидели в основном первоходочники по "тяжёлым" статьям, и Игорь был из их числа. Лишь немногие из пожилых зэков на этой зоне мотали свои вторые срока, да и то лишь потому, что их первые судимости были много лет назад, и к моменту их следующего осуждения к новому сроку, считались уже погашенными по сроку давности.

В зоне были зэки из многих регионов Советского Союза. Игоря сюда пригнали этапом с Алтая. Зэков пригоняли сюда этапами и из других зон Союза потому, что эта зона строила большой свинокомплекс на 108 тысяч голов скота, состоящий из двух, соединённых воедино свинокомплексов по 54 тысячи голов каждый.

Стройка нуждалась в дешёвой рабочей силе, каковой и являлись зэки Страны Советов. Огороженный запретной зоной с вышками для солдат-часовых, этот выездной рабочий объект зоны усиленного режима был разделён забором из колючей проволоки на две части или на две половины. Назывались эти части первой и второй очередями объекта "Свинокомплекс". У каждой очереди объекта были свои въездные ворота с "вахтами", через которые и завозили зэков на работу. Переходить через забор из колючей проволоки, отделявший одну очередь от другой очереди свинокомплекса, зэкам было запрещено.

Этот свинокомплекс несколько позже, хотя зэки будут ещё выезжать, и достраивать его вторую очередь, станет уже называться "ударной комсомольско-молодёжной стройкой". Об этом сами зэки будут знать, прочитав огромный плакат, установленный перед въездными воротами первой очереди свинокомплекса. С торцов железных фургонов, в которых возили зэков на работы, сзади и спереди их, были по одному маленькому оконцу, с приваренными на них решётками. Через эти оконца зэки и узнали то, что было написано на этом огромном плакате.

Большинство зэков с первой очереди свинокомплекса будут ездить уже с зэками второй его очереди, чтобы достраивать её. Но по всему периметру свинокомплекса будут, как и прежде, на вышках стоять солдаты. А на первую очередь будут вывозить уже студентов ВУЗов города, чтобы те произвели внешнюю и внутреннюю покраску двухэтажного административного здания всего свинокомплекса. К тому же, этот построенный зэками свинокомплекс станет ещё и трамплином, при помощи которого глава области "перелетит" уже в Москву и станет секретарём ЦК КПСС, а затем и членом Политбюро ЦК КПСС.

Был и ещё один выездной рабочий объект, который считался самым лучшим для зэков этой зоны. Это был объект ЖБК или Железобетонный комбинат. На объект ЖБК зэков вывозили в три смены на двух, таких же, как и для вывоза зэков на свинокомплекс, длинных железных фургонах-полуприцепах, сваренных из двухмиллиметрового листового железа. Каждый фургон в дороге охранялся двумя автоматчиками внутренних войск. Один из них находился в узком тамбуре впереди фургона, а другой, – в почти таком же тамбуре, но сзади фургона.

На строительство же свинокомплекса зэков вывозили лишь раз в день, но уже семнадцать таких фургонов. Каждый фургон мог вместить сотню зэков. Но если из-за поломок автомобилей приходило меньше фургонов, то, с помощью солдатских пинков и служебных собак, в фургоны можно было загнать и по сто десять, и по сто двадцать зэков.

В зоне было и местное производство, которое зэки называли промкой, от слов промышленная зона. На промке был цех металлоконструкций и штамповочный цех. А также заканчивали оборудование для работы двух цехов от радиозавода.

На выездных объектах "местным" зэкам, родственники или вольные их друзья могли делать перебросы через запретную зону, в назначенное им время и в назначенном месте. Они, таким образом, снабжали местных зэков деньгами, продуктами питания и одеждой. Так же они могли перебрасывать и то, что было в посылках, пришедших на их адреса из других мест Союза, если об этом просили их зэки-родственники или друзья зэки из зоны.

Затем такие перебросы зэкам нужно было незаметно провезти в зону. Это называлось "провозом", и его не всегда удавалось сделать. Приблизительно третья часть из всех провозов изымалась у зэков на общих шмонах, по их возвращению в зону с выездных объектов. Всем изъятым на этих шмонах распоряжалась оперативно-режимная часть колонии.

Но перебросами и их провозом, хоть немного кормилась зона. Столовая, как говорили сами зэки, "распродавалась на корню" зэками, работниками столовой. Поэтому зона считалась по зэковским понятиям полуголодной зоной. И если бы не было выездных объектов, то тогда она стала бы уже голодной зоной.

За первые годы своего пребывания в зоне Игорь уже успел хапнуть лиха. Первые три года были для него действительно голодными. Особенно голодно было после того, как он продержал двенадцать суток голодовку в ШИЗО (в штрафном изоляторе). Только через два года после неё он смог хоть как-то "придти в себя", и его вес достиг семидесяти килограммов в сапогах и в летней одежде. На воле же его вес был восемьдесят килограммов без одежды. Узнать свой вес можно было в столовой зоны, где невдалеке от окон раздачи пищи стояли напольные весы, на которых взвешивали в мешках гнилые свеклу, морковь и картофель, привозимые в столовую из-за зоны.

Игорь уже "успел" побывать в шести отрядах. Перевод зэка из одного отряда в другой, – это почти то же самое, чем является "на воле" переезд человека на жительство из одного города в другой. Только "на воле" человек может как-то спланировать свой переезд и подготовить его, а в зоне такой перевод зэка происходит за считанные пару часов после ужина до отбоя. За это время зэк должен собрать все свои пожитки: т.е. уложить все свои вещи в свой сидор (вещмешок), скатать в рулон матрац с подушкой, одеялом и постельным бельём, и чем-то перевязать эту скатку, чтобы её можно было нести. И явиться зэк должен с этими своими пожитками в новый, не знакомый ему мирок зэков другого отряда и другой бригады, для дальнейшего своего существования в зоне.

ЮРКА

Игорь шёл из больнички в "свой" отряд, и мысли его были заняты чудесной картиной, увиденных им сегодня вольной женщины с девочкой.

– Игорь! – услышал он оклик.

Из двери будки вахты входа на промку выходил его хороший и давний приятель Юрка Яковлев. Игорь подошёл к нему.

– Здравствуй, Юр, – сказал он, поздоровавшись с Юрием за руку.

– Игорь, как хорошо, что ты попался,– тихо заговорил Юрий, не давая больше Игорю открыть рта, – Пойдём ко мне, чифирнём. У меня есть индюха с конфетами, – радостно говорил он, – Марика нет. Он на свиданке. А Генка начинал уже заваривать, когда я сюда пошёл бумаги относить. Пока дойдём, – уже заварится. -

– Пошли, – согласился Игорь.

Юрка работал в Отделе труда, где работали кроме него ещё два зэка. Он был на пару лет старше Игоря. Срок у него был двенадцать лет. За сберкассу. Он "взял" её вдвоём с подельником без мокрухи (без убийства). Мокруха и не планировалась Юрием, при разработке им плана, а револьвер "Наган" был нужен лишь для испуга работниц сберкассы.

Взяв сберкассу, Юрка с подельником поехали на Чёрное море и пару недель там "погудели". Затем Юрка поделил оставшиеся деньги пополам, отдав половину подельнику, и сказал ему, что пора разбегаться в разные стороны. Юрка наказал ему, что пять лет они не должны ни встречаться, ни общаться друг с другом. На этом они и расстались.

Но Юркин подельник, недалёкий парень, успел за три года промотать свои двенадцать тысяч рублей. Затем он "сколотил" команду из каких-то трёх ублюдков, как об этом говорил Юрий, рассказывая Игорю свою историю, чтобы "взять" какую-то другую сберкассу. Юркин подельник говорил своим новым компаньонам, что он один раз уже брал сберкассу, и всегда ссылался на Юрку, как на профи, который взял его тогда на это дело.

Разболтал он им много, даже место, где они "взяли" сберкассу, и Юркино имя, и многое другое. Но на своём деле они погорели. Их повязали в самом помещении сберкассы. Менты взяли их «в оборот» так, что те выболтали всё что знали, и чего не знали.

Юрку "взяли" неожиданно. После того, как он расстался с подельником, он устроился на работу инженером на завод в другом городе. Он уже получил от завода квартиру, познакомился с женщиной, с которой они решили подать заявление в ЗАГС. Уже был подписан приказ директора завода о назначении Юрки главным инженером этого завода. И тут – патруль, облава.

У Юрки была "красная полоса" на его "деле" в зоне. Это означает – склонен к побегу. Юрка выпрыгнул через стекло из окна кабинета следователя со второго этажа. Но под окном оказался милицейский УАЗик. О его железную крышу Юрка сломал тогда ногу. В зоне с такой "полосой" в деле, ему было запрещено работать на выездных объектах. Только лишь в самой зоне или на местной промке. В Отделе труда Юрка работал уже два года с лишним, а сидел он уже восьмой год.

Отдел труда находился по правую сторону от входа с вахты в зону, если смотреть от её КПП (контрольно-пропускного пункта), в бараке изогнутом буквой Г, только перевёрнутой "с ног на голову", то есть на сто восемьдесят градусов. Этот барак находился рядом с кирпичным бараком бани, и как бы прикрывал его правый торец своим более длинным крылом или ножкой перевёрнутой буквы Г. Эту длинную часть барака занимал какой-то ментовский склад. Лишь раза два в год к крыльцу этой части барака подъезжал крытый брезентом военный грузовик, и из него выгружали что-то и загружали в него что-то солдаты, но никогда не зэки. Юрка сказал как-то Игорю, что это какой-то архивный ментовский склад. А с торца другой, меньшей части барака, был вход в Отдел труда. У крыльца в три ступеньки росли высокие кусты сибирской акации, которые несколько загораживали своей листвой крыльцо и вход в это крыло барака летом.

В не слишком длинном коридоре было два кабинета. Кабинет вольного начальника был налево от входа, и кабинет Отдела труда, чуть дальше по коридору, но по правой стороне коридора, где и работали три зэка. Кабинет начальника был постоянно закрыт на ключ, да и появлялся начальник в Отделе труда вообще раза три-четыре в месяц, редко заходя в свой кабинет. Он лишь забирал в кабинете зэков нужные ему бумаги, приносил какие-нибудь новые бумаги, давал нужные указания зэкам по работе и уходил опять за зону.

Были в этом крыле барака ещё две складские комнаты для бумаг, с постоянно закрытыми на ключ дверями, и маленький туалет с одним унитазом и с металлической раковиной под краном холодной воды. Менты, да и простые зэки, редко лукались (заходили) в Отдел труда. Козлам там вообще делать было нечего. Лишь бугры (бригадиры бригад зэков), в конце каждого месяца, сдавали в Отдел труда свои отчёты, наряды, о выполненных их бригадами работах, и ежемесячные табели о выводе зэков на работу.

Работали в Отделе труда, как правило, допоздна. Это было не только разрешено администрацией колонии, но было необходимо для столь маленького штата работников, поэтому у Юрки частенько можно было и попить чайку, и посидеть-поговорить спокойно. Отсутствие некурящего Марика или Марка Яковлевича, говорило о том, что сегодня можно будет и покурить прямо в кабинете, не выходя для этого на крыльцо барака.

Когда Юрка с Игорем пришли, Геннадий, молодой худощавый среднего роста чернявый зэк, вздохнул с облегчением, – Ну, наконец-то. Уже и нифеля (заварившиеся в чае чайные листья) все опали. Привет, Игорь. Садись, чифирнём с конфетами. -

Юрка приподнял фольгу от пачки чая, которой была накрыта белая двухлитровая эмалированная кружка со следами потёков чая, стоявшая на зэковской тумбочке в углу у окна, и заглянул в кружку.

– Точно, опали, – сказал он и потянул носом, – Индюха! А запах какой! -

В кабинете Отдела труда было три старых письменных стола. Они стояли буквой Т. Один стол стоял поперёк маленького кабинета, в его конце, ближе к окну. А два других, сдвинутые друг к другу обратными сторонами, стояли вдоль кабинета. Они торцами были приставлены к обратной стороне стола, стоявшего поперёк кабинета. За столом, который был ближе к окну, работал Геннадий, за столом справа от входа в кабинет – Юрий.

Игорь сел на стул, стоявший у стола слева, за которым работал Марик. У двери кабинета справа и слева, возле стен, стояли старые шкафы для бумаг. Над тем, который был справа от двери, и который был пониже, на стене висела большая самодельная тройная полка для бумаг.

– Привет, Гена, – Игорь протянул Геннадию руку через стол, стоявший поперёк кабинета. Тот, пожимая правой рукой его руку, левой уже ставил на стол третий гранёный стакан, взятый им с круглого обшарпанного алюминиевого подноса, на котором стоял стеклянный гранёный графин с водой. В воздухе поплыл аромат индийского чая, считавшегося дефицитом и на воле. Пока Геннадий наливал чай в стаканы Юрий достал из тумбочки небольшой кулёк из обёрточной бумаги.

– По две конфетки на брата. Обжираться не будем, – сказал он, выкладывая на стол парами шесть конфет в обёртках, – Кофейные батончики, – уточнил он содержимое конфет.

Зэки в этой зоне не пили настоящий чифир. Чифир – это маленькая двадцати пяти граммовая пачка чая, заваренная в полулитровой кружке воды. Здесь, в зоне усиленного режима, зэки хотя и говорили "чифирнём", но пили просто достаточно крепко заваренный чай, который иногда они называли купец, купчик или купеческий чай.

В зоне процедура чифирения была такой, что все, кто участвовал в ней, пили из одной кружки или из одного стакана, пускавшегося по кругу, по часовой стрелке. Каждый мог сделать по три глотка и передать кружку или стакан с чаем следующему. Чай по ходу чаепития подливался из чифирбака, – из стеклянной банки или большой эмалированной кружки, в которой чай был заварен, и в которых, в основном, его и заваривали зэки.

Но в местах, подобных сегодняшнему, где находился Игорь, если хватало на это посуды, то каждому человеку можно было налить чай и в отдельный стакан или в отдельную кружку, а в процессе чаепития, чай подливали всем поровну из чифирбака до тех пор, пока чай там не заканчивался.

– Ты чё-то сёдня какой-то не такой, – сказал Юрий, обращаясь к Игорю, звучно отхлёбывая горячий чай из стакана, – Стряслось чё-нибудь? -

– Да нет, всё нормально, – Игорь с удовольствием отхлёбывал чай и ставил горячий стакан на стол, после каждого глотка, – Бабу какую-то вольную сегодня на больничке увидел. Чуть крыша не поехала. -

– Я тоже видел с крыльца, когда старые нифеля из кружки в урну вытряхивал, – вставил Геннадий, – Ж... вот такая, – развёл он руки в два раза шире своих плеч, – С дочкой своей маленькой шла. Я ж тебе говорил, Юр, – посмотрел он на Юрия.

– А-а-а. В больничке, говоришь, увидел, – уточняя, сказал Юрий, – Так это зубной техник. Мансур вчера говорил, что ему завхоз санчасти сказал. Фиксы и протезы будет зэкам ставить. -

– Елизар говорил? – уточняя, спросил Гена. И после утвердительного кивка головой Юрия, отхлёбывавшего в это время свой чай, добавил, – Если Мансур сказал, – значит, так и есть. Евреи всегда всё первыми узнают. -

Мансур Елизаров, один из подпольных советских миллионеров, "сидел" в этой зоне со сроком пятнадцать и пять. Пятнадцать лет зоны и пять лет ссылки после зоны. Сидел он уже семь лет. Эта зона была у него третьей за этот его срок. Он числился за КГБ, и его гоняли этапами из одной зоны в другую, чтобы он не смог нигде "пустить корни". По его "делу", ему можно было работать лишь на общих работах, но он уже побывал в этой зоне и завхозом санчасти, и завхозом столовой, и завхозом тех училища. Однако после каждой проверки КГБ в зоне, его "снимали" с работы завхозом и "отправляли" простым рабочим в какую-нибудь бригаду на промзону.

О Мансуре был даже отдельный рассказ в последнем выпуске книги из серии "Записки следователя". Игорю попала эта книга в руки от начальника его отряда, которому её тоже дал кто-то "на воле" лишь на один день. "С условием – не больше, чем на пятнадцать минут. Потом я ухожу", – сказал тогда начальник отряда, давая книгу Игорю. Игорь с Юркой, как-то, пару лет назад, около трёх месяцев занимались уроками скорочтения, и Игорь успел за пятнадцать минут прочитать этот довольно-таки большой рассказ.

С Мансуром он познакомился здесь же, у Юрки. К еврею Марику часто приходили по вечерам другие зэки евреи. Мансур был "бакинским евреем". Он родился и жил в Баку.

"У евреев принято кучковаться", – объяснял это Игорю Юрий, – "Здесь я узнал много всяких их повадок и штучек. Кое-что надо об этом знать. Есть чему и поучиться, – резюмировал он тогда, – Но, Игорь, никогда не говори при них фактов компрометирующих тебя или твоих друзей и близких. Они всё это точкуют в своих мозгах. И в любом случае, если им будет это выгодно, они используют этот компромат против тебя, когда ты и не будешь ожидать ни от кого ничего плохого. А сами они будут после этого улыбаться тебе в лицо, как лучшие друзья. И будут делать вид, что сочувствуют тебе, как будто это сделали не они, а кто-то другой".

Как-то, встретив Мансура, Игорь сказал ему в разговоре, что прочёл о нём рассказ в "Записках следователя". А когда спросил, точно ли всё описано, то Мансур лишь поморщился.

"Ну, ты же уже хорошо знаешь ментов. Вранья там на семьдесят процентов. А может и больше. Вот, хотя бы. Какой срок там мне дали?" – спросил он. "Двенадцать и три", – ответил Игорь. "А у меня пятнадцать и пять. Даже по этому можно судить об их правдивости. Я тоже читал этот рассказик".

За время чаепития Игорь, Юрий и Геннадий разговаривали о зоновских новостях и курили. Была хорошая дружеская атмосфера.

– А чё у тебя крыша-то поехала в санчасти? – спросил через какое-то время Юрий.

– От такой ж... у любого крыша поедет, – хохотнул Геннадий.

– Да нет, Юрка, – грустно сказал Игорь, – Просто увидел сегодня гигантскую разницу. И понял, насколько мы оскотиниваемся здесь. -

– Не надо, Игорь. Попади эта баба в такие же условия, она, может быть, и действительно оскотинилась бы. Ты же её не знаешь. Да ты сам видишь, как из большинства зэков здесь уже сделали быков и баранов. А из остальной части – больше половины козлов да уродов...

Но ты же не оскотинился. Помнишь, какой ты был после голодовки? Скелет из Бухенвальда. А сколько уродов за корку хлеба на х... лезут или в козлы?

Не надо, Игорь. Ты уже не оскотинишься, – прерываясь, говорил Юрий, допивая горячий чай из стакана и, время от времени, нервно затягиваясь дымом сигареты без фильтра. Он обжёг пальцы ставшим маленьким уже окурком, затушил его в старой консервной банке, служившей сегодня пепельницей, и откинулся на спинку стула.

– Подправь лучше мне гравюру, – нарушил он возникшее минутное молчание, – Ты же спец. Да и учитель мой. За неё мне индюхи принесут. Да и пожрать чего-нибудь. -

– Давай, посмотрим. О-о-о! Да ты делаешь успехи, – сказал Игорь, посмотрев на прямоугольник толстой фанеры, вытащенный Юрием из-под каких-то папок с полки, висевшей на стене, – Ты уже начал и портреты строгать. -

– Да какие там портреты. Ты посмотри на фото. Разница как между быком и курицей, – Юрий положил на стол фотографию женщины, – Нужно волосы строгануть. Я ещё не умею этого делать. И сделай, чтобы она хоть чуть-чуть была похожа. Можно? Или совсем нельзя? -

– Доставай резаки, морилку и ручку с пером, – сказал Игорь.

Через полчаса, кое-где подрезая и подправляя резцом, вырезая им же локоны и пряди волос, и подправляя, пером, обмакнутым в морилку, там, где Юрий вырезал больше, чем это было нужно, Игорь закончил работу.

– Ну, вот и всё, – сказал он, распрямляя плечи.

– Вот это да-а-а-а! Лучше, чем на фотке. Из г...на конфетку сделал, – восхищался вошедший Геннадий. Юрий до этого всё время неотрывно наблюдал, как и что Игорь делает. Геннадий же был на стрёме или на шухере, что в прямом смысле означает одно и то же. Он следил за безопасностью, чтобы они не попались за запрещённым в зоне занятием.

Всё это время он то курил, стоя на крыльце, то выносил вытряхнуть из банки-пепельницы окурки в урну, стоявшую у крыльца, то выходил и бросал в урну какие-то изорванные бумаги. В общем, тусовался взад-вперёд, больше времени находясь на крыльце, чем в помещении. Стоять на крыльце просто так, и столь длительное время, могло быть подозрительным в зоне, где везде есть лишние глаза и уши.