Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Игорь недолго приспосабливался к работе, и через десять минут уже привык к станочку. Работал он спокойно и молча. Светлана Ивановна, чтобы дать ему обвыкнуться в новом месте, не задавала ему вопросов. Она что-то делала за рабочим столом, стучала по чему-то маленьким молоточком, выходила за чем-то из кабинета, возвращалась, принося что-то. Игорь занимался своей работой и лишь изредка, когда проверял глазом обточку очередной коронки, бросал на неё ничего не выражающие взгляды.

Вскоре начали приходить и посетители-заключённые. Светлана Ивановна беседовала с ними, у некоторых осматривала зубы, усаживая их ещё на один стул, стоявший у маленького рабочего столика с каким-то механизмом на нём, который Игорь не успел рассмотреть. Кого-то из пришедших заключённых, она приглашала для примерки или установки коронок в кабинет зубного врача, которого уже давно не было видно в больнице. В разговорах с заключёнными она всегда была вежлива, называла их всех на "вы" и не сказала ни одному заключённому грубого или высокомерного выражения.

Игорь "автоматом" отметил это в своём сознании, и подумал о том, что так же просто с зэками разговаривала и вела себя Таисия Александровна на областной больнице. Дверь в кабинет Светланы Ивановны часто была открыта настежь, но она не стеснялась этого, работая в кабинете. Лишь когда заходил очередной посетитель, она просила его прикрыть дверь за собой.

После того, как приём в санчасти был прекращён, и входная дверь в больницу была закрыта, Светлана Ивановна села на свой стул у рабочего стола и дружелюбно с улыбкой спросила у Игоря, – Ну и как ваши успехи? Вы не устали? Отдохните, выключите станок. Сколько ему уже гудеть? Хочется уже и тишины. -

Игорь выключил станочек, и, откинувшись на спинку стула, повернул к ней голову. До этого он работал то стоя, то сидя, в зависимости от того, как было удобнее обрабатывать коронки. Он уже отметил давно это неудобство, и подумал о том, что стул должен быть выше, а лучше бы такой, какие были на промзоне, с вращающищимся на винтовой ножке сидением, которое можно таким образом поднять выше или опустить ниже.

– Вот, смотрите, – указал он рукой на лежавшее слева от станочка грязное, от вытирания об него обрабатываемых коронок, и собранное в комок вафельное полотенце, на котором, в образовавшейся из складок ямочке, лежала кучка зубных коронок.

– Да снимите вы повязку, и полотенце с шеи. Отдохните спокойно, – улыбаясь, сказала Светлана Ивановна.

Игорь начал развязывать завязки от врачебной повязки у себя на затылке.

"Знает, что у неё очаровательная улыбка, поэтому всегда и улыбается, – подумал он без какой-либо неприязни, – А чего ж не улыбаться с такой улыбкой? Ведь тепло людям дарит".

– О-о-о. Я и не ожидала, что вы так много сделаете, – говорила Светлана Ивановна, пододвинув поближе к себе полотенце с коронками, беря в руку и рассматривая каждую из них, – Хорошо... Хорошо... Хорошо, – повторяла она, – Да вы просто молодец. Ну-ка, посчитаем. Одиннадцать штук! Да я просто не ожидала такого, – вновь улыбнулась она Игорю.

– Только курить хочется. Надо бы мне сходить, покурить, – начал было говорить Игорь, но Светлана Ивановна прервала его.

– Нет-нет! – сказала она, – Курите здесь. Я сейчас дверь прикрою и вытяжку включу. -

Она прикрыла дверь и нажала кнопку пускателя у металлического шкафа-ящика с площадкой, выложенной огнеупорным кирпичом, который был за спиной Игоря. У шкафа была конусная крыша с вытяжной трубой, уходящей через простенок возле окна на улицу. За окном "зачухал" воздушный компрессор.

– Подходите сюда, здесь дым вытянет наружу, – сказала она, стоя у проёма шкафа.

Игорь встал, подошёл к своему больничному халату, вытащил из его кармана пачку "Примы", коробку спичек и подошёл к шкафу, оказавшись рядом со Светланой Ивановной.

– А я вас, за вашу хорошую работу, хорошей сигаретой угощу, – сказала она, и, подняв руку в вытяжном шкафе, вытащила длинную пачку каких-то иностранных сигарет со швеллера, приваренного вверху, – Берите, пожалуйста, – открыла она пачку, и протянула её Игорю, как-то по-женски, двумя руками.

– Берите, берите, не стесняйтесь, – улыбнулась она, – Я тоже хочу покурить с вами. А если кто-нибудь заглянет в кабинет, то подумают, что курите вы, а я с вами лишь просто разговариваю.

– Хорошо, спасибо, – вежливо сказал Игорь, беря из протянутой пачки сигарету, – Только я сейчас не накурюсь такой. -

– Ну, а потом вы закурите ещё и свою, – и, достав себе сигарету, и положив пачку опять на швеллер, улыбнувшись, сказала женщина.

Игорь, как этого он уже давно не делал, протянул зажжённую спичку к её сигарете во рту, и она прикурила от огня. Игорь тоже прикурил от этой же спички и с наслаждением затянулся дымом.

– О! Как красиво вы курите, – сказала Светлана Ивановна, тоже выпуская слабую струю дыма в шкаф, – Ну, вот... Как помощник вы мне уже просто необходимы... А вы как? Не захотелось убежать от меня?

– Ну что вы. Мне было приятно здесь работать... От вас убежать? Да в зоне мечтают о такой работе. -

– Ну, раз вы согласны, я завтра зайду к заместителю начальника колонии, майору Баранчину, и он подпишет мне заявление, о том, что я хочу взять вас к себе помощником на время, пока вы болеете. Ну, а позднее посмотрим, что можно будет ещё сделать. -

– Баранчин не подпишет вам такое заявление, – спокойно сказал Игорь, затушив быстро выкуренную им слабую сигарету с фильтром, и быстро достал, и прикурил уже свою сигарету без фильтра.

– Мне не подпишет? – с какой-то лукавой интонацией спросила она, как всегда улыбаясь, – Посмотрим, как это он мне не подпишет, – она затушила свою сигарету о потемневший от огня кирпич в вытяжной камере, – Завтра надо принести пепельницу... А как ваша фамилия и отчество? Мне надо будет указать в заявлении. -

– Григорьев Игорь Александрович, – ответил Игорь, выпустив дым от сигареты, – А у вас какая фамилия? – спросил он, и сразу же укорил себя в мыслях, – "Ну чего я полез с дурацким вопросом?"

– Месяц, – услышал он голос Светланы Ивановны.

– Чего, месяц? – спросил он, посмотрев ей в лицо.

– Моя фамилия – Месяц, – улыбнулась она, – Ну, такая уж у меня фамилия. -

Игорь докурил сигарету и затушил её о кирпич.

– Можете умыться под умывальником. Там есть и мыло и полотенце. А потом можете идти отдыхать. Мне сегодня нужно пораньше придти домой. -

– Сейчас я только уберу на столе, – повернулся к столу Игорь.

– Сегодня не надо убирать. Завтра я сделаю генеральную уборку. -

Игорь быстро скинул белый халат, накинул свой больничный, и, затянув на нём пояс, сказал, – Не волнуйтесь Светлана Ивановна, я в своей палате умоюсь. До свидания, – и он пошёл к двери.

– До свидания. Завтра, Игорь, обязательно приходите после обеда. Я буду вас ждать, – услышал он за спиной.

– Хорошо. До свидания, – оглянулся он в дверях и вновь увидел очаровательную улыбку Светланы Ивановны.

МИХАЛЫЧ

Выйдя от Юрки из Отдела труда, Игорь сразу же пошёл в свой отряд. Он был в пятом отряде, в котором бригады заключённых выезжали на объект ЖБК. Этот выездной объект считался у зэков лучшим в зоне. На него выезжало три отряда, расположенные в одном локальном жилом секторе, втором по счёту от входа в зону.

Два отряда, седьмой и шестнадцатый, располагались в одном бараке, напротив барака с пятым отрядом, в котором сейчас числился Игорь. Пятый отряд занимал правую половину своего барака от входа в него, а левую половину занимал единственный маленький из выезжавших на "Свинокомплекс" отрядов, – тринадцатый.

Этот, третий по счёту от входа в лагерь барак, был расположен своей "тыльной" стороной к бараку "карантинному". В тринадцатом отряде, в его половине барака, целыми днями никого из заключённых не было, кроме завхоза, отрядного шныря и кое-кого из заключённых, которые в тот день были "на кресту". В половине барака пятого отряда, так же как и в противоположном бараке, заключённых вывозили на ЖБК в три смены, и в них всегда днём были заключённые. В пятом отряде, в единственном из всей колонии, не было опущенных. А в тринадцатом, расположенном в другом крыле барака был самый большой "гарем" в зоне.

Войдя в барак своего отряда, Игорь чуть "нос к носу" не столкнулся с начальником отряда младшим лейтенантом Владимиром Михайловичем Бынбазовым. За ним, видимо, провожая его до выхода из барака, стоял завхоз отряда, парень среднего роста, Саня Стариков.

– Здравствуйте, Владимир Михалыч, – поздоровался Игорь.

– Здравствуй, Игорь. Как хорошо, что ты мне попался. Зайдём-ка ко мне, – сказал Игорю начальник отряда и повернул обратно в барак. Он открыл ключом свой кабинет и, заходя в него, сказал, обернувшись, – Проходи, Игорь. А ты, Александр, прямо сейчас сходи к коменданту зоны и узнай, в чём тут дело, – сказал он завхозу, стоявшему у Игоря за спиной.

Прикрыв за вошедшим Игорем дверь, начальник отряда подошёл к своему письменному столу, стоявшему поперёк кабинета, ближе к окну, и бросил на него коричневую папку-планшет из кожзаменителя, бывшую у него под мышкой. Он сел на свой стул, а Игорь сел напротив стола на стул, стоявший к столу боком, а спинкой к стене.

– Территорию для хозработ нам, говорит, увеличили. С чего это? Вот пусть идёт и узнаёт, – сказал начальник отряда, – Я вот что тебя позвал, Игорь. Тут у одной моей знакомой день рождения через неделю. Я тут принёс её фотографию. Посмотри. Успеешь ли за это время? – он повернулся, открыл самодельный сейф голубого цвета, стоявший у стены по левую руку от него, достал оттуда фотографию и протянул её Игорю.

– Михалыч, ты же знаешь, что успею, – ответил Игорь, разглядывая лицо женщины на фото, – Нормально... Тени хорошо видны. Сделаю, – и он положил фото на стол, ближе к начальнику отряда. Тот выдвинул ящик стола и смахнул туда фотографию.

– Здесь будет лежать. Я тебе тут же оставил пару пачек сигарет. И чай есть в целлофановом пакете. Сколько в папке пронёс. Ну, как ты? Как со здоровьем? – спросил он Игоря.

– Да, нормально, Михалыч, не кашляю. Я же не вижу, что там есть, – ответил Игорь, – А у тебя как? Есть проблемы?

– Сашка, вон, уже суд "на химию" прошёл. Совсем ничего делать не хочет... И не знаю, кого после него завхозом ставить. Ты на кресте. Другие, кого можно бы было, в ШИЗО недавно побывали. Кумовья уже в глаза лезут, – всё своих хотят мне подсунуть. Начальник колонии уже спрашивал, кого хочу поставить. Говорю, мол, есть пара кандидатур, выбираю. В общем, после тебя чёрт знает что твориться началось. За хоз. работы по территории "неудовлетворительно"... Не знаю что делать.

Всучит опять Баранчин какого-нибудь "своего" татарина. Тогда и мне каждый день на ковре у хозяина отвечать надо будет. Помнишь, как было, когда я только пришёл, а Сагиров завхозом здесь был? И сейчас наверно кого-нибудь из своих кумовок начальнику колонии советует. Знает, что у меня с людьми туго. Просто не знаю, что делать. -

– Ладно, Михалыч... Ты же знаешь, что я тебя всегда выручу, – серьёзно сказал Игорь, – Ставь меня, когда Саня уйдёт. Я ведь на кресту,.всё равно ничего не делаю. -

– Да нет, Игорь, зачем тебе здоровьем рисковать? Его ведь потом не купишь, – сказал начальник отряда.

– А ты, думаешь, что с каким-нибудь баранчиновским стукачём, оно у меня больше сохранится? -

– И то верно, – сказал начальник отряда, после минутного молчания – А вытянешь? -

– А помнишь, когда Куркина в ШИЗО за пьянку закрыли? Что ты мне говорил, когда тебе "бугром" ставить после него некого было? То же самое. А бригада за месяц с сорока процентов на восемьдесят скаканула. А потом и первое место всё время держала. А работяги мне говорили, что вроде и меньше вкалывать стали. Забыл? А сколько она сейчас процентов даёт? -

– Семьдесят. Но неплохо же? Хорошие показатели. -

– Хорошие, – проговорил Игорь, – А мне мужики говорят, что как кони маймулить опять стали. И в лавке на трёшку меньше отоварка. -

– Ладно, Игорь, – сказал начальник отряда, – Спасибо за поддержку. Придётся тебя ставить. Больше некого. Если за это время не найдётся мне кто-нибудь, то буду тебя ставить. Ключ от кабинета пусть у тебя будет. Завхозу только отдавай, когда не нужен будет, чтобы с ключами в кармане какому-нибудь прапорщику не попасться. Да ты и сам знаешь.

Ну, пойдём. Мне в штаб сейчас нужно. Одеяла на окно – на прежнем месте, в шкафу. И кружка с кипятильником там же. -

Они вышли из кабинета. Начальник отряда закрыл дверь ключом и незаметно положил его в боковой карман Игоря.

– До свидания, Владимир Михалыч, – сказал Игорь, чтобы было слышно в их половине барака. -

– До свидания, – также громко сказал начальник отряда и пошёл к выходу.

Игорь познакомился с Михалычем, когда "досиживал" второй год своего срока, сразу же после своей голодовки. Он держал голодовку двенадцать суток в ШИЗО. Игорь объявил её после того, как его третий раз подряд закрыли в ШИЗО за нарушение, к которому он был непричастен.

Стояла уже зима. В камере в четыре нары, куда его закинули (поместили), чалились (отбывали срок наказания) уже шестеро зэков-мужиков. Потусовавшись какое-то время между столом, вмонтированным металлическими ножками в пол камеры, и дверью, Игорь начал стучать кулаком в кормушку двери. Остальные зэки молча наблюдали, находясь на нарах, отстёгнутых от противоположных стен камеры на поворотных шарнирах.

Нижние нары ложились своими концами на бетонные тумбы, торчащие из пола, а верхние нары поддерживались цепями, натянувшимися от углов нар к сенам. После нескольких повторных попыток стучания в кормушку двери, в глазке двери, защищённом оргстеклом, открылась наружная задвижка, и показался глаз, уставившийся на Игоря. Потом дверца кормушки, расположенной на уровне чуть выше живота человека открылась, и Игорь присев на корточки, увидел прапорщика, смотрящего на него сверху вниз.

– Командир, – сказал Игорь, – принеси ручку и бумагу. Я объявляю голодовку. Хочу заявление написать. -

– Бумаги нет, – услышал он ответ.

– Тогда запиши сам в журнале или скажи ДПНК. Я объявляю голодовку. – (ДПНК – дежурный помощник начальника колонии).

– Без письменного "заявления" голодовка считается недействительной. В зоне надо было писать "заявления", – сказал прапорщик и захлопнул кормушку.

– Это слова ментов и пидоров для зэка недействительны, – сказал Игорь зэковскую поговорку, распрямляясь.

С этого дня Игорь не ел, а первую свою пайку чёрного липкого как пластилин хлеба, которую баландёр ШИЗО всё же пытался протолкнуть в кормушку двери камеры, при раздаче хлеба, Игорь просто выбил из его рук ударом кулака, и она улетела на пол коридора.

Через три дня голодовки Игоря перевели из холодной и сырой "общей хаты" в одиночную камеру. Игорь знал, что при строительстве нового крыла ШИЗО в строительный раствор специально добавляли соль, а стены полностью выкладывались из белого силикатного кирпича. Делалось всё так, чтобы в камерах было сыро и от этого, естественно, холодно. Это крыло строили зэки хоз. двора в первый год пребывания Игоря в лагере, и заключённые лагеря узнали о том, как его строили. Но одиночная угловая камера ПКТ, куда его перевели через три дня, оказалась столь тёплой, что Игорь выстирал обмылком хозяйственного мыла, "закуркованного" в ней, под металлической эмалированной раковиной, свои трусы и майку. Они быстро высохли на толстой трубе отопления, которая проходила по двум стенам угловой камеры.

Через ночь дверь камеры с металлическим скрежетом распахнули на утренней проверке, и ДПНК Иван Иванович, самодур, которому зэки в зоне дали погоняло Ваня-ваня, сказал:

– Он здесь голодовку держит, нервы нам пьёт, а мы его как на курорте держим. Переведите его в седьмую, там ему и место для голодовки! -

Седьмая камера была камерой-вытрезвителем, куда, в основном, в те времена на ночь закрывали пьяных бугров, выявленных на общем шмоне по приезду зэков со свинокомплекса. Бригадирами в то время на объекте, где закладывали лишь фундаменты цехов, никто быть не хотел. Зэки могли обогреться там лишь у костров. Поэтому утром бугров выводили из камеры-вытрезвителя ШИЗО, чтобы они вновь выводили свои бригады на работу.

В большой для этого камере было всего две нары, пристёгнутые к боковой правой стене. Был вмонтированный в пол стол, и были две бетонные тумбы-подставки для нижних нар. Вдоль стены с маленьким, застеклённым в одну раму окном с решёткой, на высоте шеи человека проходила толстая труба отопления. Труба была так горяча, что к ней нельзя было касаться голыми руками, можно было обжечься.

От такой трубы отопления в камере должно было бы быть тепло, и так и было бы постоянно зимой, если бы не одно "но". Когда специально открывали наружную дверь из двойных торцовых дверей этого крыла ШИЗО, то под пол камеры шёл морозный воздух снаружи, делая температуру воздуха в этой камере не выше плюс пяти-шести градусов по Цельсию. В углу камеры по правую сторону от входа стоял фаянсовый унитаз, а рядом была металлическая эмалированная раковина с краном холодной воды.

Как Игорь ни пытался согреться у трубы отопления, из этого ничего не получилось. Горячая труба лишь обжигала тот участок тела, который к нему прикасался. Игорь снял майку, и, свернув её двойным слоем, чтобы не обжигаться, попробовал согреть хотя бы пальцы и ладони. Ладони и пальцы изнутри чувствовали тепло, но снаружи, с обратной стороны были холодными, и кисти рук даже не согревались. Телу же без майки было намного холоднее, чем прежде, в майке. Через два часа самых разнообразных попыток хоть как-то согреться у горячей трубы, Игорь бросил это бесполезное занятие.

"Тюремщики знают своё дело, – подумал он тогда, – А может быть и целый конструкторский отдел где-то работает над такими "изобретениями". Никому никогда бы раньше не поверил, что в камере у горячей трубы отопления невозможно будет согреться".

В этой камере Ваня-ваня устроил Игорю и хитрую пытку голодом. На другой день, после "переселения" туда Игоря, при утреннем обходе он сказал:

– Гаврилов, вы закрыты в камере, и администрация не видит вашу голодовку. А может быть, вы всё же питаетесь, скрывая это от нас. Вы должны не выбрасывать свои "тюхи" хлеба на пол в коридор, а держать их у себя в камере, на столе, чтобы мы могли их видеть не съеденными. А миски с едой ставить у дери, чтобы мы тоже их видели не тронутыми вами. А то, несмотря на ваше "заявление", мы не будем считать, что вы держите голодовку. Об этом есть "постановление" прокурора СССР. Отстегните ему нары от стены, – сказал он прапорщику.

Нары можно было и не отстёгивать от стены. Лежать или сидеть на холодных нарах всё равно было невозможно. Их доски лежали на раме из толстых металлических угольников, а сверху доски крепились к раме двумя широкими, сантиметров по десять в ширину, толстыми металлическими пластинами, проходившими поперёк нар. На этих нарах можно было лишь замёрзнуть. Игорь был одет в х/б костюм, на ногах были сапоги без портянок и носков, которые изымались при посадке в ШИЗО, чтобы на них нельзя было зэку повеситься.

На столе в камере Игоря стояли уже пять его паек хлеба, а у двери стояла алюминиевая миска, до краёв наполненная настоящим борщом, с толстым слоем застывшего жира на его поверхности. Игорю специально наливали пищу, которую готовили в столовой для прапорщиков. Игорь выливал старую пищу из миски в унитаз, и шнырь ШИЗО и ПКТ вновь наливал ему, до краёв в его миску, горячее блюдо. От горячего супа или борща в миске, поставленной Игорем у двери, несколько минут шёл пар, и по камере разливался аромат вкусной пищи. Этот дразнящий аромат витал в воздухе до тех пор, пока не застывал слой жира на поверхности.

Пять дней, проведённых Игорем в этой камере, он не спал, не сидел, и не лежал. Он мог лишь тусоваться (ходить взад-вперёд) по камере, чтобы совсем не замерзать. В ночное время на отросшей щетине под носом, а иногда и на ресницах Игоря, от его дыхания появлялся иней. В дневное время "усы" Игоря были постоянно влажными от пара при дыхании носом. Дышать ртом было холоднее. Каждое утро, при утренней проверке, в камеру заходил Ваня-ваня, и говорил:

– Ну вот. Теперь немного видно, что вы объявили голодовку. -

На восьмой день голодовки Игоря вывели из камеры и завели в комнату, за поворотом коридора. В небольшой комнате был один старый письменный стол и два стула. На одном из них за столом сидел главный кум зоны, майор Баранчин.

Игорь поздоровался с ним, как и было положено здороваться с гражданином начальником, называя при этом свои фамилию, имя и отчество, статью, срок, начало и конец срока заключения. Майор Баранчин отпустил дежурного прапорщика, приведшего Игоря, а ему приказал пройти в кабинет, но присесть на стул не предложил. Игорь стал напротив стола и заложил руки за спину, как положено делать "на тюрьме".

– Ну что, Григорьев, из-за чего голодовку держим? – вкрадчиво спросил "кум".

– Меня третий раз "сажают" на пятнадцать суток за нарушения, которых я не совершал, – ответил Игорь, зная о том, что все три раза его садил именно Баранчин.

– Ах, во-о-он как, – протяжно проговорил "кум", достав из ящика стола чёрную кожаную перчатку и надевая её на правую руку, – Сейчас мы разберёмся, ... правильно вас наказывали или нет. -

При виде этого у Игоря возникла в душе такая ненависть, что в его груди похолодело, а челюсти сжались, сведённые мышцами. Он слышал в зоне о том, что Баранчин выбивал кому-то из зэков зубы, а кому-то ломал сапогами рёбра "в отдельных кабинетах", но ударить себя какому-то "гандону в погонах" Игорь позволить не мог.

"Спокойно... Держи руки за спиной... Отсюда, из-за спины, ты и убьёшь эту мразь ударом в висок... если он будет напротив... А если он будет сбоку или со спины, то нужно действовать быстро, по обстоятельствам... После того, как вырубишь его, бей, ломая висок или место соединения позвоночника с затылком... Реакция в норме... Прапора не успеют прибежать вовремя... Нужно делать всё мгновенно", – пронеслось голове Игоря за доли секунды.

Игорь вспомнил своими мышцами смертельный удар карате прямой рукой из-за спины, которому его научил когда-то один КМС, который также как и Игорь оставил спорт, но, так же как и Игорь, приходил иногда в спортзал позаниматься для себя.

Расстояние до противника, при этом ударе, координировалось корпусом туловища, отклоняемого назад, поэтому удар проводился незаметно для незнающего этого приёма соперника. Игорь, не напрягаясь, проверил мышцы спины, плеч и предплечий, поджал мышцы живота. На это ушло ещё две секунды.

"Ну, что ж, начинай сука свой последний спектакль", – спокойно подумал Игорь, и ни одна мышца его не дрогнула, лишь боковое зрение как-то "включилось", и начало видеть каждое движение кума в радиусе ста восьмидесяти градусов перед собой.

Такого с Игорем никогда прежде ещё не было. Он был готов ко всему. Он как бы видел, хотя и ни разу не повернул головы, даже какой ногой ступает кум за его спиной, и на каком расстоянии он находится. Игорь слышал его дыхание и по нему знал, какие движения тот делает. Игорь как бы всеми своими чувствами ощущал каждое его движение, и был готов молниеносно, одновременно с уходом от удара, нанести ответный удар. Когда-то на первенстве по городу он выиграл таким методом финальный бой у соперника, который был выше его, и руки его были длиннее.

Кум ходил, как бы крадучись, вокруг Игоря, делал какие-то "ужимки", как пронеслось в мысли Игоря, корпусом или рукой, как будто хотел ударить. Он присаживался перед ним на крышку стола, и, вставая, и как бы отталкиваясь от неё, делал ужимку, как будто хочет ударить Игоря в живот, наклоняя плечо и проводя согнутой в локте рукой в перчатке в виде курса удара.

Игорь ни разу не дёрнулся, только ненависть к этому ублюдку становилась у него ещё сильнее. При всём этом кум задавал различные вопросы, а Игорь автоматически и чётко отвечал на них не громким голосом, чтобы слышать дыхание кума за своей спиной, и знать по этому дыханию, когда тот решится нанести первый удар.

Так продолжалось минут пять или чуть больше. Затем Баранчин открыл дверь кабинета и громко крикнул:

– Прапорщик! -

"Так. Если зовёт прапора на подмогу, то прапора нужно вырубить первым. Затем сразу нужно кончать эту суку", – пронеслось в голове Игоря, услышавшего, как кум сдёрнул с руки кожаную перчатку.

– Увести заключённого в его камеру! – приказал майор подошедшему к двери прапорщику.

"Что? Зассал? Мразь поганая!", – подумал Игорь, но сразу же в его голове пронеслось: – "А может это хитрость? Не расслабляйся".

– Выходи! – сказал прапорщик.

– До свидания, гражданин начальник, – сказал Игорь, как и было положено по правилам заключённому, но уже повернувшись спиной к куму.

В этот день Игорь всё же решил воспользоваться кобурой (отверстием в соседнюю камеру в нижнем углу сены, "просверленное" какой-нибудь деревянной палочкой зэками за несколько дней), обнаруженной им в камере в первый же день пребывания в ней. Осмотр камеры делает любой зэк, попавший на кичу (в тюрьму, в камеру). Игорь знал, что через стену находится хата (камера) с опущенными. Но за ней была хата с блатными. Игорь стал на колени и сказал тихо в кобуру:

– Есть кто в хате?. -

– Есть, – откликнулся через какое-то время чей-то голос.

– В следующую хату есть кобура? – спросил Игорь.

– Есть, – послышался ответ.

– Передайте туда, что я держу голодовку семь суток, и спросите курить со спичками и бумажку с карандашом, – сказал Игорь.

– Хорошо, – прозвучал ответ.

Пользоваться "кобурой" каждый зэк умел ещё с тюрьмы. Сначала в отверстие в стене просовывается тонкий прутик, чаще всего от метлы. К прутику привязана толстая нитка или шнурок, к которому привязан кусочек тряпочки. В эту тряпочку кладут то, что нужно передать в соседнюю камеру. Тряпочку для этого сворачивают тонкой трубочкой. Это приспособление называется чулком.

Минут через двадцать Игорь получил через кобуру чулок. В чулке было немного махорки, два кусочка газеты на две самокрутки, пять спичек и кусочек бумаги от коробка, чтобы зажечь спичку.

– А бумаги с карандашом нет? – спросил он в кобуру.

– У них нет. Но у нас есть пачка от "Примы" и кусочек карандаша, – прозвучал ответ.

– Засылайте, – сказал Игорь.

Игорь написал на внутренней стороне бумажной половинки пачки, которую ему заслали через кобуру: "Держу голодовку восьмые сутки. Третий раз сижу по пятнадцать суток ни за что. Требую прокурора по надзору, но его не вызывают. Помогите, если смо".

Больше слов не поместилось. На обратной, красной стороне половинки пачки с белой надписью "Прима", он написал адрес своих родителей, и сразу же загнал чулок в соседнюю хату.

– Нужно срочно передать на волю, чтобы отправили письмом по почте. Передайте кому-нибудь на выездной объект, – сказал Игорь.

– Не волнуйся. Отправим сами. У нас есть канал. Надёжный. Твоя ксива уйдёт письмом завтра. У нас один завтра выходит, – услышал Игорь из-за стены.

– Спасибо! Смотрите, что б не попался! Это очень важно! – сказал Игорь, и услышал в ответ:

– Сделаем. Будь уверен в этом. -

– Хорошо. Расход, – сказал Игорь слова, обозначавшие "конец связи".

Игорь бросил курить, войдя в лагерь, как и приказал себе ещё в тюрьме. Он не курил уже более года. Но сейчас ему нужно было хоть как-то воздействовать на свой организм, постоянно требующий пищи. Игорь подошёл к двери камеры, прислушался, и свернул самокрутку с махоркой. Этому он научился в тюрьме.

Прислушиваясь у двери, Игорь зажёг спичку, чиркнув спичку о бумажку от спичечного коробка, прижав его пальцами к косяку дверного проёма. Он прикурил самокрутку, выпустив раза два-три при этом дым в воздух, а затем сделал первую затяжку. От этого у него перед глазами пошли коричневые круги в чёрную крапинку. Он почувствовал, что его тянет назад, и, чтобы не упасть, он сделал несколько быстрых шажков, попятившись назад, пока не упёрся в стол, чуть не сев при этом на него.

Холодный металл рамы стола, сваренного из металлических угольников, холодом ожёг его. Игорь выкурил самокрутку, стоя у стены, рядом с дверью. В голове у него кружилось после каждой затяжки дымом, как от водки. Он выкурил всю самокрутку, и почувствовал, что как бы не чувствует голода.

"Ну, вот и нормально, – подумал он, – Теперь жить можно".

На девятый день, проведённый Игорем в камере-холодильнике, на утренней проверке был ДПНК майор Азаров, который был самым интеллигентным ДПНК в лагере. (ДПНК – дежурный помощник начальника колонии).

– А здесь что такое? – Изумился тот, чуть не споткнувшись о миску с борщём у порога и глядя на пайки хлеба, стоящие на столе.

– Я голодовку держу, гражданин начальник, – сказал Игорь, – Во всех "заявлениях" я просил встречи с прокурором по надзору. Когда он приедет? -

– В каких "заявлениях"? – спросил недоумённо майор.

– Я написал четыре "заявления" о том, что объявляю голодовку. Мне каждый раз говорили, что моё "заявление" где-то затерялось. -

– Сколько дней вы держите голодовку? – спросил он у Игоря.

– Двенадцатый пошёл, – ответил Игорь.

– Почему его здесь содержат? – обратился Азаров к дежурному прапорщику ШИЗО.

– Не знаю, товарищ майор, – ответил тот, – Голодающих через три дня отсаживают из общих камер в одиночки.

– Я только что из отпуска. Сейчас разберусь с вашим вопросом, – сказал Азаров Игорю и вышел из камеры.

Минут через десять дверь в камеру Игоря вновь открыли, и Азаров сказал, обращаясь к Игорю:

– Есть единственная пустая камера, которую подготовили к ремонту. Она на восемь мест, и в ней разбито окно, но там кажется теплее, чем здесь. Я чуть позже распоряжусь, чтобы окно застеклили. А сейчас я всё же переведу вас туда. -

В новой камере, несмотря на отсутствие куска стекла в четверть маленького окошка, Игорю показалось так тепло, что он через пять минут уже спал на одних из деревянных нар. Он спал почти целые сутки, не просыпаясь. Его, по-видимому, даже не разбудили на утреннем обходе.

Проснувшись и свесив ноги с нар, Игорь посмотрел на окно и увидел, что в него вставлен внахлёст кусок стекла, а сквозь решётку наискось бьют солнечные лучи. Справа от себя, на нарах, он с удивлением обнаружил чуть смятую сигарету, пять спичек и маленький кусочек от спичечного коробка, чтобы зажечь спичку.

– Тот зэк, кто вставлял стекло, был "со стажем", – подумал Игорь с благодарностью к неизвестному человеку.

Он подошёл к двери камеры, прислушался и, чиркая спичкой по кусочку от спичечного коробка, зажёг её, и прикурил сигарету. Стоя у двери и пуская дым в сторону вверх, чтобы дым быстрее рассеивался, он с удовольствием выкурил пол сигареты. Голова у него закружилась от дыма сигареты после первой же затяжки, и даже чуть потемнело в глазах.