Текст книги "Пытка любовью (СИ)"

Автор книги: Константин Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

– Лады, – согласился Игорь, и хотел уже оторвать подпись от листа бумаги, а потом сказал Иванычу, – А ты распишись у меня внутри пустой пачки сигарет. И пусть она тогда в ящике стола лежит. Никто не подумает, что это твой образец. А я ещё что-нибудь на ней накалякаю, чтобы не одна твоя подпись на ней была, а просто какие-то каракули, цифры. -

Иванычу эта идея понравилась, и он расписался на внутренней стороне пустой пачки "Прима", которую Игорь достал из нижнего ящика стола, где она и валялась до этого. А Игорь оторвал верхние пол листа бумаги, на котором были подписи, скомкал его в комок и сжёг в пепельнице. Шариковую ручку Иваныч оставил у Игоря. "Пусть будет у тебя", – сказал он, кивнув на неё, и Игорь убрал её в ящик стола вместе с оставшейся чистой половиной листа бумаги.

С этого дня Иваныч штемпелевал документы шофёрам только за первые две-три машины, пока ему не привозили выпивку с закуской. Потом он приносил Игорю печать с "подушкой" и запирался у себя для "бухалова". Игорю было жаль смотреть на такое дело, и он говорил Иванычу о том, что надо бы "завязывать" с этим. А Иваныч лишь махал рукой на это и говорил, что "завяжет", но чуть позже, не сейчас.

Ушлая шоферня, за пару дней увидела в Игоре нормального парня, "без заё...в". На третий день один из них сказал Игорю:

– Послушай, Игорь, у меня тут такое дело, – бетон нужен на гараж, одна машина. Отметишь мне две перевозки за один раз? Я в долгу не останусь. Сразу же и привезу полтора литра и закусь. -

– Чего полтора литра? – спросил его Игорь спокойно, глядя ему в глаза, не поняв ещё, как следует, в чём, в сущности, дело.

– Водки. Чего ж ещё? Не вина же, – ответил шофёр так, как будто увидел, что Игорь сомневается в нём, – Всё будет "как положено", – на двадцать рэ. Не сомневайся. Я никогда никого не наё...вал, любой скажет. -

Тут только Игорь и понял о чём идёт речь. Но он уже научился в зоне не афишировать свои эмоции, поэтому лицо его оставалось таким же, как и до этого.

– Сейчас мне выпивки совсем не нужна. Нельзя мне щас, – пасут, – сказал он шофёру, со вздохом, – Привези мне на эти деньги чаю, курить, супы и каши в пакетах, – перечислял Игорь, вспоминая чем они питались в кильдыме Андреева, – конфет, белый батон, халвы можешь. Короче, смотри в магазине то, что долго может храниться, и из чего можно приготовить что-нибудь путное поесть в простых условиях. Ты же, наверное, на рыбалку, на охоту ходишь? -

– А как же. Хожу, – ответил шофёр, – Всё сделаю, как те надо. -

– Ну, тогда лады, договорились, – сказал ему Игорь.

С этого дня в одном из сейфов у Игоря лежали пачки и плиты чая, пачки сигарет и папирос, конфеты, сгущёнка, пакеты супов и каш, рыбные консервы, белый хлеб и другие продукты, заказываемые им через шоферов. Они возили на свинокомплекс зимой в основном бетон, иногда керамзит, реже – кирпич. Для них, продать кому-нибудь машину бетона или керамзита, было неплохим побочным заработком. И получалось так, что за два-три дня кто-нибудь из них находил на это заказчика. Ведь многие частники в городе строили свои гаражи, дачи, дома, но покупать стройматериалы в строительных организациях было делом дорогим и слишком хлопотным. Им проще было заказать машину бетона или керамзита у какого-нибудь шофёра за пятьдесят-семьдесят рублей и освободить себя от всей сложной, долгой и дорогой волокиты по этим вопросам.

Прапора с козлами по-прежнему приходили к Игорю на склад со своими проверками, но водки или наркотиков у Игоря не было, и они уходили ни с чем. Игорю интересно было наблюдать за козлами, когда при таких проверках у них пальцы растопыривались, как бы для того, чтобы что-то схватить. Но хватать им было нельзя, потому что, нарушив приказание капитана Коробова, к ним бы незаметно "пришёл пушной зверёк по имени песец".

В вагончике Саня каждый день варил на электроплитке супы и каши. Ели они вдвоём с Игорем, и иногда, когда это каким-то образом узнавал Саня, он относил поесть супу и Иванычу в его походной металлической эмалированной тарелке. В отряде в тумбочке Игоря всегда были чай и сигареты с папиросами. И некоторые работяги иногда одалживали у него что-либо. В воскресные дни Игорь с чаем, конфетами и сигаретами заходил к Юрке Яковлеву в отдел труда, там они чифирили втроём или четверо, если приходил Саня Шашников. Марик в воскресенье не работал, а "отдыхал" в отряде.

В общем, Игорь на свинокомплексе уже не "пахал" так, как он "пахал" в школе с утра до ночи, и в последнее время имел уже на свинокомплексе неплохое продовольственное обеспечение "с воли". Правда, потом получилось так, что с "помощью" Китика и там его вновь "нашёл" Баранчин, который и списал его ранее из школы в летние школьные каникулы, когда замполит, в чьём ведении находилась школа, ушёл в отпуск. А в этот раз Баранчин "подарил" Игорю ещё и три ШИЗО подряд, списывая его после каждого ШИЗО в другой отряд на свинокомплексе и в другую бригаду. После третьего ШИЗО Игорь уже держал голодовку, во время которой ему пришлось вновь начать курить.

– И чего эта падла на меня тогда взъелась? – подумал Игорь, – Ведь я же сделал для его жены в школе так, что она первой получила паспорт на свой кабинет математики. Хотя я с ней даже и не разговаривал почти. Все заказы от неё приносил главный школьный шнырь. Он и развешивал тогда в её классе все стенды, сделанные мной, и рамочки для них делал. -

Года через два Игорь узнает, что главный школьный шнырь Кривков, у которого из-за его фамилии было погоняло Кривой, был кумовкой Баранчина. У этого засранца маленького роста, оказывается, был ключ и от библиотеки, о чём Игорь тогда даже и не подозревал. Кривому, единственному из четырёх зэков, работавших в школе, было разрешено спать в школе ночью, в своём маленьком кильдымчеке. Второму шнырю этого уже не разрешалось. Даже завхозу школы этого не разрешалось. И Кривой иногда шарился по ночам в библиотеке, в столе Игоря, когда тот уходил спать в барак. И по наколке Кривого Баранчин послал тогда Ваню-Ваню делать повальный шмон в школьной библиотеке, чтобы найти тетрадь, которую писал Игорь, и которую сожгли тогда Юрка Яковлев с Саней Шашниковым за бараком отдела труда.

Все эти воспоминания за какие-то секунды пронеслись в мозгах Игоря, даже с некоторыми подробностями. Возможно, подобное бывает у людей, на которых жизнь нагрузила тяжкий груз неразрешённых пока проблем, которые нуждаются в обязательном их разрешении, чтобы не быть раздавленными этими проблемами.

Дня через три вечером Игорь сидел с Михалычем в его кабинете. Они пили чай, который как всегда принёс им отрядный шнырь. Михалыч, видя, что Игорь ещё не отошёл, как следует, после суда, говорил ему о том, что Игорю нужно немного перетерпеть до следующего раза. Говорил, что и сам будет уже умнее, и не будет сам светиться Баранчину перед судом. Что он попросит помочь ему в этом Василия Георгиевича, который и проконтролирует всё.

– Михалыч, – сказал Игорь, – Если бы ты знал, как я устал за это время. Мне нужно отдохнуть немного. -

– Хочешь опять побыть "на кресту"? – спросил Михалыч.

– Да нет. Зачем? – ответил Игорь, – Пусть все видят, что я не больной и выезжаю на работу. Просто сними меня с бугров. -

– А кого же поставить вместо тебя? – спросил Михалыч, зная что "просто так" Игорь никогда ничего не говорит.

– Поставь Бузая. Он хороший парень, толковый и обязательный. И совесть имеет, не скурвится, – ответил Игорь, – Я ему помогу держать бригаду процентов на восемьдесят – восемьдесят пять. А я буду просто выезжать, как работяга. Всё равно бригада будет лучшей в отряде, хоть и не по всей зоне. -

– Ну, что ж, можно и так, – согласился Михалыч, – Мне и не надо, чтобы она была лучшей в зоне. Мне нужно чтобы всё в отряде было лишь нормально. И всё. -

– И ещё одно, – сказал Игорь, – Мне в общем кильдыме будет как-то не очень. Разреши мне занять тот скворечник мастера, который над кильдымом бугра. -

– Конечно, Игорь, занимай его, – охотно согласился Михалыч, – У меня и ключ от него есть. Сейчас отдам тебе. Второй ключ есть только у Володи Михайлова, он же старший прапорщик, – говорил Михалыч, отстёгивая нужный ключ от связки ключей, вытащенных им из своего кармана.

– Я с Бузаем ещё не говорил ни о чём, – сказал Игорь, беря ключ у Михалыча, – Ты бы его сейчас вызвал к себе и переговорил бы с ним. -

– Хорошо, – сказал Михалыч, – К тому же у нас и чай уже закончился. Ты сейчас скажи дедку, чтобы он забрал кружки и стаканы, а я ему уже тут скажу, чтобы он позвал ко мне Бузаева. У тебя есть ещё что-нибудь ко мне? -

– Да нет, вроде бы всё. -

– Ну, тогда иди. Если что, я опять тебя позову. -

Через три дня, с начала нового месяца, Игорь выезжал на ЖБК уже как работяга. Но это было для него как отпуск, проводимый им на рабочем объекте. А бригаду выводил Бузай, для которого Игорь стал уже высшим авторитетом среди зэков зоны.

ПОДАРОК ОТ МОЦАРТА

На выездной объект ЖБК выезжали три отряда – пятый, седьмой и шестнадцатый. Начальником шестнадцатого отряда был капитан Василий Георгиевич Витлицкий, человек лет пятидесяти, среднего роста, с тёмно-русыми волосами. Уже по его внешности было видно, что он из хорошей интеллигентной семьи и порядочность в отношении с окружающими людьми была, как говорится, впитана им с малых лет с материнским молоком. Зэки с ЖБК его уважали, а Михалыч, начальник отряда, в котором был Игорь, считал его своим учителем по работе в зоне.

Вскоре после того, как Михалычу накинули сразу по две звезды на погоны за то, что его отряд занял первое место по области за год, Василию Георгиевичу также повысили звание до майора и перевели работать каким-то из помощников начальника колонии с кабинетом в штабе зоны.

Начальника седьмого отряда тоже куда-то перевели на другое место, а на их места были поставлены два молодых лейтенанта, недавно окончивших какое-то ментовское училище. Естественно, что Михалыч, как столь выдающийся начальник отряда, был для них авторитетом и учителем. Да Михалыч и сам вскоре тесно подружился с ними, потому что те были молодыми парнями и без ментовских комплексов.

Иногда начальникам отрядов нужно было дежурить по какому-то графику на ЖБК, как дежурным офицерам. Дежурный офицер был главным на объекте, у него была маленькая рабочая комната на КПП объекта, который все называли вахтой, и он мог зайти на объекте туда, куда он считал нужным. Однако Михалыч уже хорошо знал, что лишний раз не стоит просто так "светиться" по объекту перед зэками. Он понимал, что это только вносит лишнюю нервозность и сумятицу среди них, и тогда они хуже справляются с выполнением своих работ, потому что привычный ритм работы у них от этого нарушается. Он хорошо объяснил это новым начальникам отрядов, и они также в своё дежурство не ходили по объекту без надобности, а частенько даже вообще уходили на длительное время в город по своим "рабочим делам". И на объекте всегда было всё тихо и спокойно, без каких-либо происшествий. Так было потому, что каждый зэк и так дорожил своим местом, работая на ЖБК, где можно было заказать что-либо через шоферов, приезжающих на объект на грузовых автомобилях, либо получить "грев" от перебросов через забор с воли в определённом заранее месте и в определённое заранее время.

На объекте ЖБК были и свои, как бы "постоянные" дежурные прапорщики. Каждый прапорщик дежурил в свою смену. В чрезвычайных ситуациях дежурному прапорщику должны были помогать четыре солдата, которые проверяли в огороженном колючей проволокой предзоннике въезжающие и выезжающие грузовые автомобили. Один из солдат был со служебной овчаркой. Но чрезвычайных ситуаций на ЖБК никогда не было, поэтому у дежурного прапорщика были в подчинении два "козла", которые уже не один год выезжали на этот объект. Этих "козлов" могли по заранее написанному рапорту от дежурного прапорщика занарядить в любую смену, если это требовалось по обстоятельствам. Но, как правило, они выезжали на объект в первую смену, потому что вторая и третья смены по численности зэков были наполовину меньше, чем первая.

Всех прапорщиков и "козлов" на этом небольшом выездном объекте зэки хорошо знали в лицо. И даже знали, кто из прапоров должен дежурить в какую смену, и в какие ближайшие дни.

"Козлами" на ЖБК были два зэка из седьмого отряда. У одного было погоняло Вилей, данное по его фамилии Вилеев, а у другого – Моцарт, по его фамилии Мациевский. "Козлы" эти были не борзые, и с ними всегда можно было договориться, если это было необходимо, поэтому зэки их не очень-то и опасались и не хаяли, как зоновских "штабных козлов" и "козлов" с промки или со свинюшника. Да они и сами не шерстили по объекту, и появлялись, как правило, лишь с дежурным прапорщиком, которому также не хотелось лишний раз нюхаться по объекту, где и без того всё всегда было нормально.

Вилей был неприметным зэком, а вот Моцарт был известен в зоне как зэк, у которого почти не было места на его теле, где не было бы партаков (наколок). Лишь голова и верхняя часть шеи у него были без этих зэковских "украшений", хотя на его веках было наколото "не буди", а всё остальное тело было испортачено. Сразу под кадыком у него выглядывала наколка головы змеи, как бы выползавшей из под воротника его лепня. На правой руке была синяя "перчатка", почти до локтя, левая кисть была в перстнях до самых ногтей, на спине был какой-то собор. В общем, на теле, руках и ногах Моцарта сложно было бы отыскать даже квадратный сантиметр неиспортаченной кожи.

Как правило, зимой эти постоянные "козлы" ЖБК сидели на вахте с дежурным прапорщиком, а летом, да иногда и зимой, частенько помогали солдатам делать в предзоннике досмотры въезжавших и выезжавших грузовых автомобилей.

На объекте ЖБК был и свой гараж, в котором находились три или четыре грузовика, автокара и автокран с постоянными вольными шоферами. Была и бригада зэков, работавшая в этом гараже. В нём частенько ремонтировались и легковые автомобили начальства завода, а порой и начальства зоны. В общем, по взаимовыгодной договорённости зэков с "козлами", те могли, "помогая" солдатам в досмотре "нужного" грузовика, пропустить "грев", завозившийся на этом грузовике на объект. Поэтому с чаем и едой у "козлов" проблем не было, и они, как правило, снабжали чаем и дежурных прапорщиков, которые также любили попить крепкого чайку. Да и проверенным надёжным зэкам они могли при случае одолжить или продать чай или сигареты или папиросы.

На ЖБК у каждого авторитетного зэка был свой "кильдым". "Кильдым" – это какая-либо самодельная каморка, сделанная где-либо самостоятельно, где зэк мог переодеваться, принимать пищу, заварить чаю и чифирнуть с теми, кого он пригласит. Как правило, "кильдым" строили и считали его "своим" один, два или три зэка. В "кильдыме" обязан был быть топчан, на котором можно было бы прилечь и немного отдохнуть, стол или тумбочка, стул или табурет, настенная полка и электрическая розетка, чтобы можно было вскипятить воду самодельным кипятильником для заваривания чая.

Дверь в "кильдым" делали металлической, благо, что металла на объекте хватало и для этого. А замок на дверь делали, как правило, самодельный ригельный, который заказывали в зоне на промке. Однако такой замок не так-то просто было бы кому-либо и открыть, потому что ключ в такой замок вставлялся по изогнутой железной трубе, общая длина которой была по пятьдесят – шестьдесят сантиметров, а иногда и более. Такая труба, как правило, дюймовой толщины, была плавно изогнутой в двух-трёх местах в разных направлениях. Замок крепился с внутренней стороны двери и изогнутая труба, соединённая с ним была там же, с внутренней стороны двери. А с внешней стороны в металлической двери было лишь круглое отверстие, к которому изнутри и приваривалась эта изогнутая труба. Поэтому, чтобы ключ мог пройти по трубе до замка, и открывать и закрывать замок, он приваривался к гибкому валу толщиной с мизинец и нужной длины. С другого конца к гибкому валу перпендикулярно приваривался металлический стерженёк, за который этот вал можно было бы крутить в правую или левую стороны, поворачивая его рукой, для открывания или закрывания такого "хитрого" дверного замка. Сам ключ был, как правило, или с различного рода зацепами или с резьбой. У каждого ключа были свои хитрые зацепы или разная резьба, – левая или правая, разного шага и разного диаметра. Это делалось для того, чтобы ключ мог зацепиться с цангами замка, а затем, потянув гибкий вал на себя, и отодвигая этим сцепленные с ключом цанги замка, можно было открыть замок. Находясь внутри "кильдыма", дверь можно было закрыть на замок или открыть замок при помощи отодвигания рукой небольших специальных штырьков на самих цангах. Замков с одинаковыми ключами на промке не делали. Каждый замок с двумя ключами делался в единственном экземпляре. Это была "левая" работа зэков-специалистов на промке для их пропитания в зоне.

"Простые" зэки, живущие "мужиками", переодевались в "общих кильдымах", в отведённых для этого комбинатом помещениях-раздевалках, в которых было электрическое освещение, были длинные столы с лавками и шкафчики для переодевания, такими, как в общих банях "на воле". Естественно, в "общих кильдымах" были и электрические розетки, поэтому и там можно было заварить чайку и чифирнуть. Но свой "кильдым", – это была привилегия для бугров и авторитетных зэков.

Сейчас Игорь имел свой "кильдым" в сварочном цехе. Ранее это был как бы рабочий кабинет вольного мастера этого цеха, и был построен для него зэками по распоряжению вольного начальства комбината, по оплаченным нарядам. Но когда этот мастер уволился, и никто из вольных работников не хотел идти работать с зэками, это небольшое помещеньице больше года пустовало. Его Игорь и занял под свой "кильдым" с разрешения Михалыча.

Это была маленькая комнатка над "кильдымом" бугра сварочного цеха и подниматься туда можно было по наклонной металлической лестнице с одним поручнем, приваренной другим боком к наружной стене "общего кильдыма" бригады. Входная дверь была металлической с обычным заводским ригельным замком. В комнатке было одно маленькое зарешёченное толстыми прутьями окошечко, выходящее в цех. Размеры помещения были где-то три метра на три, а высота до потолка была чуть более двух метров. Из мебели был небольшой старый однотумбовый письменный стол, три стула из толстой фанеры на металлических трубчатых ножках, небольшая тумбочка, топчан и настенная вешалка для одежды.

Освещался "кильдым" одной лампочкой, и была одна электрическая розетка. Но самое главное, в этом "кильдыме" была телефонная распредкоробка, закрытая крышкой, привинченной двумя болтиками. Игорь понял её важность тогда, когда к нему на объекте подошёл Моцарт и отозвал его в сторонку для разговора.

– Слушай, Игорь, – заговорил он, – можно я зайду к тебе в "кильдым" через полчасика. Мне нужно позвонить кое-кому "на волю".

– Но у меня нет телефона, – ответил Игорь. А сам подумал, что это же феноменально для зэка иметь телефонный выход в город. Он и не подозревал, что в этой распредкоробке есть такой выхол.

– Да я со своим приду, – сказал Моцарт, – ты только выйдешь из "кильдыма" минут на пять, когда я буду разговаривать. Хорошо?

– Лады, – ответил Игорь, – заходи, если без подлянок.

– Да какие здесь могут быть подлянки?! – возразил на это Моцарт, – У тебя чай есть?

– Нет, – ответил Игорь.

– Ну так я тебе индюхи на замутку принесу. Ну, пока, – сказал Моцарт, и они разошлись.

И действительно, через полчасика к Игорю в "кильдым" пришёл Моцарт. Игорь отвинтил болтики и снял крышку с коробки телефонного распределения, увидел, к каким клеммам Моцарт подсоединяет провода принесённого им телефона и вышел за дверь. Минуты через три-четыре вышел Моцарт и, сказав Игорю "пока", спустился по лестнице и ушёл. На столе в "кильдыме" Игорь обнаружил полпачки индийского чая. Так Моцарт договаривался с Игорем и заходил ещё раз пять или шесть.

И вот Игорь случайно узнал, что Моцарт построил себе свой "кильдым" и уже неплохо обустраивает его. Даже установил себе входной дверной звонок, как в квартире "на воле". Делает себе в "кильдыме" душевую кабину, провёл телефон, соединённый с вахтой, и обставляет "кильдым" старой мебелью, которую заказывает через вольных шоферов в гараже. Живёт он в своём "кильдыме" один, а Вилей живёт, как и прежде, без "кильдыма".

Игорь не знал и не интересовался, в каком именно месте сделал себе "кильдым" Моцарт. Ему это было "до фени". Через какое-то время Игорь вновь случайно узнал, что недавно Моцарт взял себе "щегла" из пришедшего в зону маленького этапа, и "щегол" тоже стал жить с ним в его "кильдыме". Игорь и на это мало обратил своего внимания, хотя впервые услышал в зоне, что "козёл" взял себе "щегла". Такого в зоне вроде бы ещё не было. Но и ЖБК был своеобразный выездной объект для зэков, где много было того, чего не было на других объектах зоны.

И вот Игорь узнаёт, что Моцарта наглушняк завалил его "щегол" заточенным для этого куском арматуры. Рассказывали, что Моцарта с его "щеглом" где-то позвали чифирнуть, а во время чифирения Моцарт в разговоре послал своего "щегла" на три русских буквы. "Щегол" тут же попросил Моцарта извиниться и взять свои слова назад, но Моцарту на это было неплевать, и у них начался серьёзный разговор, поэтому все чифиристы быстро рассосались кто куда. А вскоре "щегол" принёс свои шмотки в "общий кильдым" своей бригады.

По зэковским правилам, если кого-то при посторонних посылали на х..., то это означало как обвинение в том, что тот, кого послали, есть пидор, и его нужно отправлять жить в гарем к другим пидорам. Если это было не так, то тот, кого послали, должен был завалить того, кто его послал, и тогда обвинение считалось ложным. Но бывало и так, что такое матерное ругательство могло вылететь в разговоре при посторонних случайно. В таком случае, тот, у кого оно вылетело, должен был при всех взять свои слова назад и извиниться при этом перед тем, кого он случайно послал на эти три русские буквы. В таком случае инцидент считался исчерпанным. По-видимому "щеглу" Моцарта это хорошо растолковали ещё на тюрьме грамотные зэки.

Моцарт же с Вилеем частенько в разговорах между собой на объекте ЖБК могли употребить друг к другу выражения типа "да пошёл ты на х...", "да кусай ты сам за х..." и тому подобные. Зэки знали, что оба они не пидоры, и не обращали на это особого внимания, считая, что пусть "козлы" сами себя х...сосят, так им и надо. Однако в самой зоне, в секторе или в бараке, такого от них никто никогда не слышал, потому что там случайно мог услышать это и кто-либо из другого отряда зоны.

И в этот раз Моцарт послал своего "щегла" на три буквы как бы по своей старой козьей привычке, но "щегол", хоть он был и молоденький паренёк, дорожил своей честью. Он не стал больше жить в "кильдыме" Моцарта, уйдя от него в "общий кильдым", и, как говорили, раза два ещё при посторонних требовал у Моцарта взять свои слова назад. Однако Моцарт просто отмахивался от него, как от назойливой мухи, и даже ещё один раз послал его на три буквы.

В этот день Моцарт выехал на объект во вторую смену, а его бывший "щегол" работал в первую смену. На объекте ЖБК, работавшему в три смены, следующую смену зэков привозили из зоны на двух фургонах, а через некоторое время, минут через пятнадцать, по громкоговорителям объявлялось о выходе на посадку предыдущей смены зэков. Таким образом, на объекте минут десять-пятнадцать находились зэки двух смен.

В это время и нажал кнопку входного звонка в "кильдым" Моцарта его бывший "щегол". По-видимому "щегол" ещё раз спросил у Моцарта, будет ли тот при посторонних извиняться перед ним, взяв при этом свои слова назад или нет. А когда тот ответил отказом, то "щегол" засадил ему в сердце заточенный для этого кусок арматуры. После этого Моцарт как-то смог закрыть дверь, дойти до телефона, который был связан с вахтой, и снять телефонную трубку. Сказать он уже ничего не смог, потому, что упал замертво.

После того, как фургоны с зэками первой смены были отправлены в зону, дежурный прапорщик обнаружил, что телефон на вахте не работает, так как в трубке слышались лишь короткие гудки. Он вышел за вахту и, позвонив откуда-то с другого телефона, вызвал с комбината дежурного телефониста для ремонта. Естественно, что дежурный телефонист прибыл не мгновенно, и ему понадобилось много времени, чтобы найти причину, почему телефон на вахте не работает. Когда выяснилось, что эта причина находится в закрытом на замок "кильдыме" Моцарта, то дверь пришлось открывать при помощи бензореза. В "кильдыме" возле стола лежал мёртвый Моцарт с торчащим из груди куском арматуры, а над ним висела на проводе трубка с телефона, стоящего на столе.

Но для Игоря была важна не смерть Моцарта. Ему было безразлично то, что какой-то "козёл", пусть даже и не очень борзый, раньше времени отбросил свои копыта. Важным было то, что это случилось в то время, когда дежурным офицером на ЖБК был Михалыч. А его-то как раз на ЖБК и не было. Естественно, что в начале своего дежурства он приехал на объект, но вскоре сказал, что ему нужно сходить куда-то "по служебным делам", и ушёл. Его искали всю ночь, звонили к нему домой по телефону, но его жена отвечала, что он дежурит на работе. А под утро он пришёл на вахту, где уже были и другие офицеры из зоны, и было видно, что он с похмелья. Это уже означало, что у него предвидятся очень крупные неприятности по работе. И совершенно естественно, что это значительно повлияет и на жизнь Игоря в зоне. Такой вот "подарочек" на ближайшее будущее был им преподнесён от Моцарта.

НОВЫЕ СОБЫТИЯ

Эта осень и половина зимы, как оказалось впоследствии, были последними из того времени, когда Игорь выезжал на ЖБК. Но это время, также как и весь срок Игоря, не были лишены довольно-таки памятных для него событий. И это же самое время было именно тем временем, когда Игорь, имеющий реальную возможность чаще видеться со Светланой, не мог позволить себе делать этого потому, что сильно опасался за то, что это может навредить его любимой. Он прекрасно знал, что в зоне везде есть глаза, уши и болтливые языки, а болтливые языки рано или поздно могут донести увиденное и услышанное кем-либо и до работников оперативно-режимной части. И тогда на его Светлану свалятся большие неприятности.

Первое время Игорь выезжал на ЖБК в первую смену. В это время он раз в две недели просил Бузая занарядить его в третью смену. Тогда он утром после ночной смены приходил к Светлане в её кабинет. Светлана опять начала просить его согласиться прийти к ней как-нибудь в субботу, чтобы, провести с ней почти весь день в кабинете кардиологии, да к тому же и с шампанским. Игорь по-прежнему не соглашался с этим.

Однажды в пятницу, после приезда с ЖБК, Игорю сказали, что его спрашивает какой-то зэк у входа в их барак. Игорь вышел. К нему подошёл незнакомый ему зэк и, сказал, что его попросили передать Игорю маляву. Он достал пачку "Примы", вынул из неё и передал Игорю свёрнутую несколько раз до размера сигареты бумажку.

– От кого? – тихо спросил Игорь.

– От зубнички, – так же тихо ответил зэк, и, развернувшись, быстро пошёл к выходу из их сектора.

Зайдя опять в барак, Игорь заглянул в умывальник, и, увидев, что там лишь три зэка из их отряда, зашёл туда. Умывальники во всех отрядах считались ещё и местом для курения. Для этого в каждом из них была длинная лавка, стоявшая у стены с тремя окнами. Посреди умывальника в их отряде стояла большая четырёхугольная урна для мусора и окурков, с двумя ручками, чтобы её можно было выносить двум человекам, сделанная из листового металла на местной промке.

Мужики сидели на лавке и курили, переговариваясь о чём-то незначительном. Игорь достал сигарету, прикурил её и стал возле урны так, чтобы ему были видны и окна и входная дверь. Затем он незаметно развернул маляву, которая была у него всё время в руке. На ней было написано: "Игорь, приходи в субботу. Я принесла шампунь и всё прочее. Светлана". Почерк был женский, и он сразу же отпечатался в памяти Игоря. Он зажёг спичку и поджёг бумажку, держа её над урной в руке до тех пор, пока она сгорела, чуть ли не полностью. Остаток догорел в урне. Зэки, курившие напротив, даже не подали виду, что они это видели. Они уже хорошо знали, что в зоне не стоит показывать авторитетным зэкам то, что ты видел что-то из того, что те делают. Это может привести и к каким-нибудь неприятностям в будущем. А так, – ничего не видел, ничего не знаю, – и всё нормально, как и было.

Игорь стоял и курил сигарету, хотя ему хотелось бросить её в урну недокуренной, да ещё и плюнуть с матом ей в след, с расстройства. Но он не показал никакого вида своего душевного волнения, чтобы у троих куривших рядом зэков вообще стёрся из памяти даже эпизод о том, что Игорь сжёг какую-то бумажку. Он стоял спокойно и курил, а внутри его бушевал ураган.

"Ну, что она творит? Ну, как ребёнок в детском саду, – с возмущением думал он, – Передала записку с каким-то зэком. Кто он и откуда? Кто даст гарантию, что он сам не читал её и не скажет о ней больше никому? В записке и моё имя, и её имя. Всё ясно, – кому придти, когда придти, и куда придти. Какую шампунь? Она же и на воле дефицит, её у нас не выпускают, она вся импортная, а ты принесла её зэку в зону. Но зэков же стригут наголо. Зачем им шампунь?! Да ещё и выбрала субботу, чтобы отдать её и "всё прочее". Что это "всё прочее"? Ну, полная раскладка, даже для дурака, а не для работника оперчасти. Ну, дитя! Ну, ребёнок! Да ещё и глупый ребёнок! Да если "там" узнают, что ты писала такую записку, тебя же сразу начнут "пасти". Ты и не заметишь этого. И меня также будут "пасти", когда я буду приходить к тебе. Дай бог, чтобы "там" не узнали ничего об этой маляве".

Конечно же, Игорь не пошёл к любимой в субботу. Он всю неделю наблюдал, не проявляет ли кто-нибудь в зоне лишний интерес к его персоне, и не болтают ли чего лишнего в зоне о Светлане. Этого не происходило. Всё было "как и прежде".

В следующую встречу, он кратко рассказал Светлане, почему именно он не пришёл, и попросил её больше никогда не делать глупостей с подобными записками, если она не хочет нажить здесь себе серьёзных неприятностей. Для большей убедительности он сразу же сказал ей о том, что её неприятности сразу же отразятся на её детях, потому что она тогда сразу же потеряет работу с нехорошей записью в трудовой книжке. Светлана только хлопала своими глазами, когда Игорь кратко объяснял ей всю нелепость написания ей этой записки; и что она сама, своими руками отправила тогда с неизвестным зэком неплохой компромат на саму себя; и, что очень хорошо, что всё получилось так, как есть, а не так, как могло произойти.