Текст книги "Лиловый (Ii)"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 44 страниц)

   И вот теперь Морвейн снова пошел наперекор указаниям Лекса. Он возвращался на станцию едва ли не самым последним, и в его шаттле сюда прибыл единственный выживший руосец, потерявший сознание, и, конечно, это поставило их в сложное положение: вернуть руосца на его родную планету уже не представлялось возможным, противоречило и логике, и этике, потому профессор Квинн, несколько обескураженный, вынужден был оставить все как есть.

   Прекрасно все осознавал и сам Морвейн, с угрюмым видом стоявший напротив. И все-таки, невзирая на это, приволок несчастного мальчишку с собой.

   – Ну и что? – наконец спросил профессор.

   – Он пришел в себя, – отчитался Морвейн. – Ведет себя крайне тихо. Не задает никаких вопросов.

   – Конечно, несложно угадать, каково его состояние, – пробормотал Квинн. – Надеюсь, ты понимаешь, Беленос, что это был крайне опрометчивый поступок с твоей стороны?

   – Разумеется, профессор, – напрягся тот. – Но я все же думаю, что у него есть все шансы ассимилироваться.

   – Он никогда не ассимилируется до конца, – возразил Квинн, и в его голосе впервые, кажется, прозвучали жесткие нотки. – Он не в состоянии будет усвоить столь большое количество информации, наша культура будет слишком чуждой для него, и, помимо всего прочего, всегда остается определенный риск.

   – Я знаю.

   – И тем не менее, ты приволок его сюда. О чем ты думал, Беленос? О том, что спасаешь жизнь? Ты не подумал, что иной раз быстрая смерть лучше того, что ждет человека в будущем?

   – Я много раз думал об этом, профессор.

   Квинн взглянул на него, хотел было что-то сказать, но остановился, вздохнул снова; махнул пухлой рукой.

   – В твоих логических построениях есть ошибки, которые ты никак не хочешь замечать.

   Морвейн сжал губы, но глаза его смотрели твердо.

   – Я все-таки не согласен с вашей точкой зрения, профессор. Научный подход требует воспроизводимости экспериментов, но вы поставили эксперимент лишь единожды и отказались повторять его. Что, если повторное проведение даст совершенно иной результат?

   – Эти эксперименты бессмысленны, Беленос, и это признал не только совет, но и Лекс. Более того, они потенциально опасны. Не я ли рассказывал тебе на лекциях о том, что случилось с выжившими ятингцами?

   – Я прекрасно знаю, что с ними случилось, профессор. Но он один. Он по отношению к собственной расе атавистичен, у него близкий к нашему склад ума. У него есть шансы, или вы станете отрицать это?

   Профессор Квинн по-прежнему вроде бы хранил строгое выражение лица, но взгляд его несколько смягчился; он слишком хорошо знал Беленоса Морвейна.

   – Не стану, – согласился он. – Да будет тебе известно, что с Кэрнана пришел ответ. Научный совет не возражает; Лекс особенно указал, что с этого дня руосец становится

твоей

ответственностью, Беленос. Однако, разумеется, тебе в одиночку не справиться, потому на совете было постановлено, что руосец будет находиться в ксенологическом институте, под моей непосредственной опекой. Так и быть, – нахмурился он, – я лично буду обучать этого молодого человека, однако не забывай, что помогать ему с адаптацией – твоя задача.

   Морвейн церемонно склонил голову.

   – Спасибо, профессор.

   – Не стоит благодарности. А теперь иди. Не следует оставлять его одного надолго.

   ***

   Он больше всего был похож на потерявшуюся пичужку, попавшую в место, откуда она не знает, как ей выбраться; нахохлившись, подобрав ноги, сидел на койке, уперся сгорбленной спиной в стену, смотрел перед собой сосредоточенным взглядом, который Морвейн уже знал у него: Леарза о чем-то думал. Часто и раньше Морвейн замечал за ним, когда остальные руосские спутники их выглядели встревоженными или мрачными, возможно, опять слышали голос Асвада или просто переживали о том, что предстоит им, – молодой китаб совершенно мог позабыться и размышлял о вещах, которые его друзья считали бессмысленными и глупыми.

   Когда разведчик вошел в комнату, Леарза быстро поднял на него взгляд, но тут же вновь опустил глаза. Морвейн прошелся по помещению, облюбовал себе прежний стул и вновь оседлал его.

   – Мы... летим? – спросил его китаб.

   – Да. Через шестнадцать часов мы прибудем на Кэрнан.

   Леарза помолчал.

   – Что это за место? Там... все по-другому, да?

   – Ну, там тоже живут люди, которые дышат воздухом, если ты об этом, – отозвался Морвейн. – Кэрнан – одна из планет в звездной системе Кеттерле. Звезда Кеттерле – такое же солнце, как ваше... чуточку похолоднее, может быть. Люди на Кэрнане обитают вот уже много тысяч лет. Это, можно сказать, наша столица, сердце нашей цивилизации. Именно оттуда в свое время по галактике расселились люди, оттуда прибыли первые поселенцы и на вашу планету, привезли с собой животных и растения с Кэрнана; так что там будут и знакомые тебе вещи. С другой стороны, наша цивилизация все эти тысячелетия шла по другому пути, мы развивали свою технику, а не душу, поэтому... я думаю, тебе будет интересно.

   Леарза и не улыбнулся, продолжал смотреть куда-то в пол.

   – А что будет с Саидом? – вместо того спросил он.

   Морвейн нахмурился; понятное дело, всем существом Леарза еще принадлежал Руосу, все его помыслы были по-прежнему направлены туда.

   – Ничего, – сказал Морвейн. – Ваше бессознательное... темный бог повлиял на притяжение планеты, как уже говорил Дагман, ось ее наклона изменилась, вращение сильно замедлилось и дальше будет только останавливаться. Сначала рухнет луна, а потом орбита планеты будет становиться все меньше, пока она не упадет на поверхность солнца.

   Леарза молчал.

   – Мы пытались предотвратить это, – признался разведчик. – Долгие годы мы находились здесь, но мы не многое могли сделать.

   – Разве не было способа уничтожить темного бога?

   – Теоретически, он был, – прозвучал ответ. – Мы пытались проверить на практике, возможно ли это, но эксперимент не удался.

   – Как же можно было бы сделать это?

   – Ведь Асвад – это массовое бессознательное руосцев, – пояснил Морвейн, глядя в сторону. – Ваш мозг...

душа

устроена по-иному, не так, как у нас. Долгими тысячелетиями твои предки развивали в себе эту силу, пока действительно не пробудили в себе то, чего искали. Человеческое сознание – своего рода инструмент; ваше сознание перестало быть чем-то сугубо нематериальным и начало воздействовать на окружающий мир. Изъян этого инструмента заключается в том, что в душе каждого человека есть тьма. Мысли о смерти, об убийстве, о насилии. Дурные чувства, наконец: ненависть, зависть. Когда человеческое сознание заключено в черепной коробке и остается там, эти вещи сравнительно безобидны, они могут влиять на реальность только опосредованно, через человеческие руки. Если я захочу убить кого-то, я могу пойти и зарубить его ятаганом, а если такой человек, как Острон, захочет кого-то убить...

   – Острон никогда не хотел никого убивать, – тускло возразил Леарза.

   – Да, но я говорил тебе, что эти мысли все равно невольно посещают каждого из нас. Это что-то вроде темноты, подкрадывающейся сзади, ты можешь видеть ее только уголками глаз, а когда поворачиваешься, она поворачивается вместе с тобой. ...И теперь представь себе, что у каждого из вас была эта тьма внутри, и вся она оказалась направлена против слуг Асвада... это она сделала их безумными, вывернула их собственное сознание наизнанку. Именно массовое бессознательное племен создало черное сердце Эль Габры, исподволь влияло на саму планету, пока не начались необратимые процессы в ее ядре. ...Это можно было бы остановить, если бы... изменить фокус; рассеять его, может быть. Если бы племена перестали даже думать о безумцах.

   Леарза поднял на него темный взгляд.

   – Значит, все, что мы делали, было лишено всякого смысла? Не было никакой нужды тащиться в горы Талла, рискуя всем, теряя время.

   – ...Да, – безжалостно ответил Морвейн.

   – Тогда почему вы не остановили нас? Ничего не сказали? И ты, и Абу, и Дагман, вы все шли с нами, когда надо было!..

   – Мы не могли. Наша значительная надежда была на Одаренного твоего племени, Леарза. Надежда не оправдалась... я искал его долгие десять лет, но так и не нашел никого, кто мог бы хотя бы предчувствовать будущее, а самым близким к этому оказался твой дед, и он ничего не сказал перед своей смертью, даже если и знал; хотя я так надеялся на него. Сам подумай, если бы мы сказали вам всю правду, поверил бы нам Острон? Он и без того никогда не доверял мне.

   – Он доверял Абу Кабилу.

   – И то, скорее всего, истина оказалась бы слишком странной для того, чтобы он мог ее принять. Другое дело – Одаренный Хубала, только этот человек мог бы что-то действительно изменить, пусть даже, возможно, пожертвовав собственным рассудком. В свое время Эль Кинди пытался сделать именно это. В тот раз у Эль Кинди не получилось: остальные Одаренные не поверили ему, сочли его трусом. Мы надеялись, что теперь с нашей помощью удастся склонить чашу весов в нужную сторону.

   Леарза промолчал.

   – Лучше не будем об этом сейчас, – резковато произнес Бел. – Тебе и без того придется непросто. Наша цивилизация... значительно отличается от всего, что ты знал раньше.

   – И на что похож этот Кэрнан? – послушно спросил китаб, хотя в голосе его не было особого любопытства.

   – Там... значительно зеленее, – одними губами улыбнулся разведчик, покачнулся на стуле, отклоняясь назад. – Там очень много воды. И небо там совсем не такого цвета. ...Уже скоро сам все увидишь.

   ***

   Лишь короткое подрагивание пола под ногами дало знать о том, что деформационные двигатели были выключены, и пузырь Алькубьерре рассосался; искаженное пространство вернулось в свой естественный вид, заработали линейные двигатели, тускло засветились сопла. Траектория полета была рассчитана безупречно, и космическая станция "Руос-1" снизила скорость и удачно вышла на стационарную орбиту. Люди, находившиеся на ней, группами покидали ее, и маленькие шаттлы один за другим отправлялись вниз крошечными звездочками.

   Леарза ничего этого не знал; для него шестнадцать часов полета прошли, как в тумане. Время двигалось будто неравномерными скачками, то замирая, то ускоряя свой ход, вот в очередной раз к нему явился Бел-Хаддат, – Беленос, – и позвал с собой. Леарза послушно пошел.

   Морвейн привел его в очередную неотличимую комнату, где их встречал господин Анвар, по-прежнему в черном, но одежда его была теперь неуловимо другого покроя, а борода аккуратно подстрижена, хоть лицо по-прежнему исполнено добродушия. Толстяк своим благожелательным голосом поприветствовал его:

   – Что ж, юноша, по милости нашего общего знакомого ты попадаешь под мое покровительство с сегодняшнего дня. Думаю, ребята уже рассказали тебе, что мое настоящее имя – Айнсли Квинн, и я действительно ученый. Таким образом, в некоторой степени можешь считать себя моим учеником.

   Леарза робко ответил:

   – Я всегда хотел узнавать новое, господин... Айнсли Квинн.

   – В Кеттерле люди обычно обращаются ко мне "профессор". О, я полагаю, объем информации, которую тебе придется усвоить, больше, чем в состоянии усвоить обычный человек. Но мы постараемся, конечно же.

   Квинн приглашающе поднял руку, и Леарза пошел следом за ним; все эти коридоры для него были совершенно одинаковыми, и он попросту не заметил, когда закончилась станция и начался шаттл. Начало движения тоже почувствовать было нельзя; Леарза скромно сел на указанное ему место и сидел, думая, что шаттл по-прежнему неподвижен, и потому удивился, когда Квинн поднялся и позвал его за собой снова:

   – Прибыли, – сообщил профессор.

   За прошедшие на станции сутки Леарза пытался представить себе, каким будет этот новый мир, Кэрнан, как все называли его, и единственным ориентиром были слова Беленоса Морвейна; воображение упорно отказывалось рисовать что-то слишком чуждое, и потому Леарза вообразил себе, что, может быть, это будет сплошной оазис, в котором построены большие и красивые дома, – в его воображении они были похожи на дома маарри, двух– и трехэтажные, с белыми ровными стенами. А если они еще богаче и красивее?.. Богаче в представлении Леарзы был только Эль Каф.

   Он взволновался, когда понял, что сейчас они покинут шаттл и окажутся на Кэрнане, но когда двери перед ними раскрылись, Леарза оказался разочарован: они вышли в новое помещение, почти ничем не отличающееся от всех предыдущих, и окон здесь тоже не было. Правда, помещение это было очень большим, – должно быть, снаружи здание действительно гигантское, – и потолок терялся в высоте, а из мебели здесь только тут и там стояли скамьи, и люди сидели и стояли повсюду.

   – За мной, за мной, – окликнул замешкавшегося парня Квинн. – У тебя еще будет время осмотреться, юноша, не переживай.

   И они пошли; самым сильным впечатлением после прибытия на Кэрнан для Леарзы оказалась движущаяся лестница. Мешанина коридоров и холлов в его памяти особо никак не запечатлелась, так что первым объектом, на который он обратил внимание, стала ярко-рыжая, просто ослепительная шевелюра встретившего их в одном из холлов человека.

   Профессор Квинн о чем-то говорил с этим человеком на их непонятном языке, потом сделал жест:

   – Это мой помощник, его зовут Гавин. А это наш подопечный, Леарза.

   – Привет, – беспечно сказал рыжий и поднял руку. – Я не очень на твоем языке, извини.

   – "Хорошо говорю", – поправил его Квинн. – Тебе следовало бы серьезней отнестись к этому. Мне кажется, или я уже объяснял тебе, почему?

   – Да, да, – согласился тот. Они снова перешли на свой язык и еще какое-то время разговаривали; наконец профессор Квинн повел Леарзу дальше. Вдвоем они вышли в небольшую совсем комнату, в которой наконец нашлось окно.

   Точнее говоря, Леарза поначалу подумал, что это окно, но усомнился: не очередной ли

монитор

? Оглянувшись на Квинна, который остановился возле двери, он все же рискнул подойти.

   Холодная, абсолютно ровная поверхность. За ней – то ли изображение, то ли в действительности глубокая ночь, и какие-то огни то и дело пересекают ее, туда и обратно, во все стороны, а далеко внизу – сплошное сияние, будто тысячи и тысячи звезд собрались на совет.

   – Мы... в самом деле на Кэрнане? – спросил Леарза, оборачиваясь к Квинну. Бородатый профессор благодушно кивнул. Он стоял, сложив руки на груди, и не очень-то напоминал Леарзе того китаба-ученого, каким он был в Саиде; Квинн был большой человек, во всех смыслах этого слова, но на вид не старше лет сорока, одет он был все так же во все черное, только никакого шахра, разумеется, уж не носил, и его длинные светлые волосы были завязаны в хвост. В Саиде он казался как-то старее, возможно, именно из-за головного убора, оставлявшего открытыми лишь его круглые щеки да бороду.

   – О да, это Кэрнан, – согласился профессор Квинн. – Это действительно окно, юноша, и в светлое время суток ты увидишь сам город и горизонт за ним. Должен тебя предупредить, мы находимся на очень большой высоте. Поэтому наутро не удивляйся, что все кажется таким маленьким и далеким. Мы сейчас находимся в месте, где собраны все ученые мужи нашей планеты, здесь мы работаем, и многие также живут. Думаю, тебе здесь понравится. Ведь ты увлекаешься пиротехникой, верно? Нам есть что показать тебе. Для начала, правда, тебе придется выучить наш язык. Конечно, я говорю на твоем родном, и мой непутевый помощник тоже кое-как его освоил, и Беленос говорит, но миллионы и миллиарды других людей не говорят, так что логичнее тебе выучить наш.

   – Разумеется, – растерянно отозвался Леарза, вновь повернулся к окну. Сияющая тьма немного пугала его. – Скажи... профессор, а... я один только спасся? Вам не удалось вытащить никого, кроме меня?

   – Увы, это было невозможно, – прежним ничуть не поменявшимся тоном произнес Квинн. – К сожалению, в тот момент, когда мы поняли, что все уже потеряно, ты был чуть ли не единственным, кто сохранил здравый разум. Мы обладаем многими умениями, большинство которых тебе, должно быть, поначалу будет казаться волшебством, но способа вернуть рассудок человеку из вашего народа мы не знаем.

   – Беленос сказал, что вы пытались помочь, – неуверенно произнес китаб.

   – Конечно, мы пытались помочь, – согласился профессор. – Мы только делали это втайне, потому что наше существование... могло стать значительным потрясением для вас, как оно стало для тебя, я вижу. Действительно, мы обнаружили Руос вот уже больше десяти лет тому назад, и с тех пор наша станция находилась на орбите над ним. Мы довольно быстро поняли, какая опасность поджидает вас, и все это время вели свою работу. Беленос Морвейн, как он уже, должно быть, сказал тебе, занимался тем, что разыскивал Одаренного твоего племени; Каин изучал ваши пророчества и следил за тем, не объявятся ли Одаренные в Тейшарке, именно он первым установил, что Острон обладает Даром, еще до того, как тот открыл это сам.

   – Острон рассказывал, что... Каин спас ему жизнь, – вспомнилось Леарзе.

   – Да, конечно, нашей задачей было помочь вам, насколько это было возможно, – кивнул Квинн. – Нам было очень важно попытаться получить результат... установить, есть ли способ действительно уничтожить Асвада.

   – У вас не вышло.

   – Нет, но это не означает, что задача не имеет решения. ...Впрочем, я думаю, эти разговоры нам лучше отложить на потом. Пока стоит заняться более приземленными вещами: твоим размещением здесь. Это твоя комната, и если тебе что-нибудь понадобится, можешь смело обращаться к моему бестолковому помощнику...

   ***

   В ту ночь разведчики, которых Леарза знал как Бел-Хаддата, Абу Кабила и нахуду Дагмана, впервые за долгие годы ступили на родную землю; возможно, следовало ожидать от них хоть какого-то проявления радости, но их лица оставались ровными, и никто не бросился поскорее к своей семье, потому что они давно уж не чувствовали единства с людьми, которых не видели десять лет. В чем-то их, наверное, можно было назвать потерянными существами, хоть и потерянными добровольно; потому все трое вместо того, чтоб пойти домой, направились в определенное заведение.

   Да и что, собственно говоря, можно было назвать домом?.. Беленос Морвейн давно уже считал себя перелетной птицей: дома у него не было. Он еще помнил, конечно, время, когда называл своим домом старую усадьбу в Дан Уладе, помнил и эти стены из тускло-рыжего, древнего кирпича, и яблони, каждую осень усыпавшие своими яблоками желтеющую траву под собой, но все это было так давно и быстро закончилось, а теперь уже многие годы он, когда возвращался на Кэрнан, жил во временной квартире для разведчиков в одной из высоток Ритира, и это, конечно, было еще одно безликое место, где он просто ночевал, пока снова не наступало время лететь к звездам.

   То же самое по большей части касалось остальных.

   И потому они, привыкнув друг к другу сильнее всякой семьи, по инерции пошли вместе. Бар на окраине высотного города пользовался славой места сбора всех разведчиков; и действительно, они здесь были не одни и вскоре здоровались с ребятами из археологической группы, которые заняты были в основном бывшей научной базой на Руосе и с местными жителями не общались. Не все из них даже знали язык. Обменявшись несколькими фразами, они разошлись: археологи за свой столик, трое разведчиков – за свой. Симпатичная официанточка, – андроид, и Каин немедленно состроил ей глазки, – принесла заказ; вертя холодный запотевший стакан в пальцах, Таггарт мрачно заметил:

   – Сдается мне, нас сдернут раньше положенного в этот раз.

   – Мне все равно, – буркнул Бел. Каин покосился на него и ухмыльнулся:

   – Да ладно? Для чего ж ты вытаскивал мальчишку, разве не ради гордого ощущения "я показываю этому жалкому, несчастному дикарю достижения нашей могучей цивилизации"?

   Морвейн ничего на это не сказал, и его лицо по-прежнему хранило свое каменно-ледяное выражение. Таггарт извлек из кармана куртки пачку сигарет и с явным удовольствием закурил. Для него это было что-то вроде ритуала: он будет курить весь вечер, пока не прикончит пачку.

   – Еще не решился завязать с разведкой, а? – немедленно и ехидно переключился на него Каин. – Уверен, и на новой планете с куревом будут такие же проблемы, а то, не дай небо, и вовсе там будет нельзя курить.

   – Да, пожалуй, тогда я попрошусь на не связанную с людьми должность, – невозмутимо согласился Таггарт. – Хоть вместе с теми ребятами в земле копаться.

   – А я за столько времени привык, – пробормотал Бел. – Даже странно кажется, что можно не носить на голове всякие тряпки.

   – Ха, интересно, как наш мальчишка, нескоро еще расстанется со своим платком?

   – Он не надел его, когда я отвел его к Квинну.

   Они помолчали. Бокалы Каина и Бела были еще наполовину полны, бокал Таггарта опустел; он всегда пил быстрее всех, больше всех.

   По крайней мере, после Венкатеша.

   Девушка-андроид принесла новый стакан и забрала пустой, улыбнувшись Каину.

   – Значит, расслабляться не стоит, – заметил Таггарт. – А я-то хотел погостить у брата на Эйреане.

   – На все воля божия, – с иронией отозвался Каин, – видишь, боженька-то не дает тебе насладиться семейной жизнью, чтоб не расслаблялся, значит.

   – Пошел ты.

   Каин, поняв, что на его приманку не клюнули, мгновенно обратился на Морвейна:

   – А ты, Бел? Соскучился по своей маленькой сестренке? Может, уже начнешь с ней разговаривать?

   – Не применяй свои категории ко мне, Каин, – холодно возразил тот. – Я, пожалуй, сейчас даже не узнаю ее при встрече, о чем может быть речь? И, к тому же, я понятия не имею, где она теперь и что делает.

   – Нянчит деток Фаррелла, – радостно брякнул Каин. Морвейн не ответил и отвернулся. Таггарт приложил ладонь ко лбу.

   – Слушай, я таких, как ты, с тринадцати лет навидался, – вздохнул он. – И в мозгах у них ковырялся, и сам программировал, но никак не возьму в толк, какого черта тебя создали таким пересмешником.

   – Ну, в моих мозгах ты не ковырялся, – беспечно отозвался тот. – А мой создатель умер, когда ты еще под стол пешком ходил, Таггарт. Так что гадай, гадай, а я посмеюсь!..

   ...Морвейн шел к себе на квартиру много времени спустя, один; он чувствовал себя немножко пьяным, немножко уставшим, немножко одиноким. Таггарт все-таки наплюнул на риск быть вызванным на работу в любой момент и отправился в порт, чтоб сесть на ближайший рейс до Эйреана. Можно понять: его племяннице не столь давно должно было исполниться три года, а он ее ни разу и не видел даже. Все ж любопытно. Каин присоединился к другой компании разведчиков и остался в баре; Беленос с ними сидеть не захотел, он со студенческих лет не любил большие сборища людей.

   Маленькая безликая квартирка находилась на сто восемнадцатом этаже высотки, и в ней была всего одна комната, но ему больше и не было надо, к тому же, он все равно предполагал, что очень скоро отправится в космос снова: загадочный корабль многим не давал покоя. Наверняка уже Лекс отдал тысячи распоряжений, и люди просчитывают, откуда он мог явиться, а машины анализируют данные, полученные со встречи.

   Еще одна цивилизация – наследник Катара.

   Бел плюхнулся на узкую кровать и устало прислонился к стене, глядя выцветшими глазами в сияющее окно. Люди прогнали ночь из своей жизни, подумал он. На Кэрнане – по крайней мере, в Ритире, – ночи попросту не осталось.

   Те, другие люди предпочли сделать ее своей и жить в ней, не боясь темноты. Пусть им и приходится сурово расплачиваться за это право. Беленосу Морвейну теперь было пятьдесят шесть лет; он был еще совсем ребенком, когда обнаружили цивилизацию на планете Ятинг, вторую по счету из достигших достаточного уровня развития, и помнил, как с упоением слушал и читал все, что только удавалось найти про этих жалких спасенных людей, ему было страшно интересно и хотелось познакомиться с ними, хотелось подружиться. В те далекие годы он мечтал, как жители звездной системы Кеттерле протянут Ятингу руку помощи (еще когда планета не погибла, и лишь приходили новости о том, как идет первая секретная миссия разведчиков на ней), как спасут собратьев по разуму. Но Ятинг все равно был уничтожен. Теперь он знал, что тогдашние разведчики пытались сделать все, чтобы остановить разрушение; тогда мальчишке Белу казалось, что они недостаточно старались, что если бы на их месте был он, уж он бы всех спас.

   О судьбах спасенных пятнадцати человек знала вся система, и Морвейн был не исключением, хотя, пожалуй, только профессор Квинн, который уже тогда вплотную занимался наследием Катара, был свидетелем их печального конца.

   Два года спустя юный Морвейн поступил в академию и познакомился с Квинном лично. Со временем, конечно, наивные детские представления развеивались, иначе он попросту не сумел бы стать разведчиком, ну а потом...

   А потом был Венкатеш, реки крови, смятение в самой Кеттерле, сотни погибших разведчиков, погибшая планета. Тогда уже Лекс дал указание впредь ни при каких условиях не вступать в открытый контакт с катарианами, и научный совет только подтвердил это решение. Разумеется, они продолжали ставить эксперименты. Не один профессор Квинн посвятил всю свою долгую жизнь изучению наследия Катара; выдвигались теории, писались монографии. О том, чтобы спасать этих людей, и подавно не шло речи... хоть и мудрейшие из мудрейших, самые уважаемые и почетные профессора научного совета соглашались с тем, что существует маленький шанс удачной ассимиляции, все они решили, что это в любом случае бессмысленно.

   А он лично поставил на этот крошечный шанс, нарушив негласное правило.

   Он знал, о чем говорят между собой профессор Квинн, его рыжий веснушчатый ассистент, их коллеги. Цивилизации типа Катар опасны. Сам Таггарт отговаривал его от этой затеи, напомнил даже, что случилось на Венкатеше: а Таггарт предпочитал об этом не вспоминать.

   Беленос Морвейн с детства был упрямым, а некоторые говорили, что и недалеким.

   Он давно привык. Пожалуй, за всю жизнь им искренне восхищался только один-единственный человек: его младшая сестра. Впрочем, и она сделала свой выбор. Может быть, он всего лишь казался ей таким большим и сильным, когда носил ее, маленькую, на плечах, а потом она выросла.

   Он поставил на утро будильник, хотя в этом не было никакой необходимости: просто хотелось это сделать, чтоб вновь почувствовать строгие ритмы высотного города, да и надо было отучать себя от вкуса песка на зубах, от необходимости всегда быть настороже и сохранять каменное лицо. Он мог бы опустить штору, чтоб не мешало спать вечное сияние ночи, но специально оставил все как есть, хотя и долго не мог уснуть от этого, от бесконечного мерцания проносящихся аэро, от света прожекторов на высотках. Закрывая глаза, чувствовал шевеление барханов под хребтом, багровое мельтешение пламени за веками, открывая, погружался в сияющий мир Ритира.

   Утром Беленос действительно проснулся от пронзительного звука, но это был не будильник, до которого оставалось еще пятнадцать минут, а звонок. Кое-как взяв коммуникатор, он ответил не глядя, а в голове только успело мелькнуть сонное: "что, уже?"

   – Бел? – услышал он смутно знакомый женский голос.

   – Очевидно, да, – буркнул он, соображая, кто бы это мог быть: со своей последней женщиной он расстался еще до отбытия на Руос и вовсе не помнил ни ее лица, ни имени. – А ты кто?

   Она рассмеялась. Что-то у него внутри больно екнуло: он точно раньше слышал этот смех. Немного хрипловатый и прерывистый.

   – Волтайр, – сказала она. – Ты, значит, еще не проснулся. Ты в Ритире? Я что-то не сообразила, а то позвонила бы на пару часов позже.

   – Волтайр, – безголосо повторил Морвейн. – Что тебе нужно?

   – Я надеюсь, ты еще помнишь наш уговор, – посерьезнев, произнесла женщина. – Одно из его условий вступило в силу... я думаю, нам нужно увидеться, Бел.

   ***

   Сухой воздух Хафиры резал глотку; невнятное беспокойство охватывало его. Какая-то чудовищная опасность ждала их впереди, что-то... а они шли и шли вперед, он кричал им:

   – Стойте, подождите, нельзя туда идти...

   Никто не слушал его.

   Он пытался бежать следом, но не мог пошевелиться. Голос сорвался и охрип. Наконец Острон оглянулся на него.

   – Острон, – кричал Леарза, – Острон! Не уходите туда!

   – Чего ты ждешь? – еле слышно донесся до него голос друга. – Пойдем скорее. Нас ждет серьезная битва...

   – Нет, не надо!..

   Он резко вскинулся, хватая воздух ртом.

   Потом медленно осел в постели. Вокруг него по-прежнему был этот чужой, странный мир, и на какое-то мгновение Леарзу охватил дикий ужас: ему казалось, что сейчас эти стены схлопнутся и раздавят его...

   Потом он поднял голову и увидел небо.

   Оно было огромное, так и норовило заползти в комнату, заполнено крошечными облачками, похожими на перышки, разбросанные тут и там. Облачка бежали слева направо, гонимые неощутимым ветром.

   Он соскользнул с кровати и решился подойти к окну, осторожно выглянул туда. Легкий страх снова кольнул его, но уже не столь сильно, сон его отпускал, и Леарза окончательно вспомнил, кто он и где он. Там, далеко внизу, кажется, была широкая площадь, на которой что-то посверкивало, и маленькие точки людей перемещались по ней. Вокруг площади высились гигантские столбы, – так сначала ему показалось, – зеркальные, отражающие в себе небеса. Похожие виднелись и в отдалении, расчертили собой горизонт.

   Все это действительно было так чуждо и странно, и он не знал, нравится ему это или нет.

   ...Когда он вышел в соседнее помещение, он обнаружил, что окна там занимают две стены, гигантские, и в них опять видно эти столбы; в помещении находился рыжий помощник профессора, он сидел на диване и вроде бы читал какую-то книгу, при появлении китаба он поднял голову. Они поздоровались; не зная, о чем еще говорить с ним, Леарза опять подошел к одному из окон и принялся рассматривать исчерканное зеркальными полосами небо.

   И вдруг он заметил, как между линиями столбов что-то порскнуло с необычайной скоростью. И еще, и еще; приглядевшись, Леарза с изумлением понял, что какие-то маленькие предметы в действительности летают туда и обратно, шныряют между столбами по своим запутанным маршрутам, а вдалеке он и вовсе углядел целую непрекращающуюся вереницу этих летучих муравьев.

   Он следил за ними и следил; заметил, что некоторые опускаются вниз, до самой земли, а иные исчезают в зеркальных столбах, в которых, кажется, были для них отверстия, какие иногда делали в домах сабаина для птиц. Может, это животные?..