Текст книги "Лиловый (Ii)"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

   – Стало быть, вы отрицаете, что у каждого из нас свои таланты и особенности? – спросил его Теодато. – Что мой двоюродный брат куда лучший охотник и боец, нежели я, хотя нас связывает единая кровь?

   – Нет, господин Теодато, я совсем не это имею в виду, и вы наверняка меня прекрасно поняли, только притворяетесь. Вы и господин Виченте равны в своих правах и возможностях; пусть лучший охотник – он, никто не мешает вам взять в руки ружье и отправиться в лес. Однако есть другие люди...

   Он многозначительно замолчал; позади них ехали их спутники, ближе всех – о чем-то будто бы задумавшийся Витале Камбьянико, сразу за ним его жена и двое беспечно болтавших с нею мужчин. Ничего не могло быть сказано серьезного в таком положении, и Теодато тоже замолчал, потом сделал вид, что вглядывается в серебрящуюся дымкой даль.

   – Опять они ускакали черт знает куда, – пробормотал он. – Оба носятся, как дикие дьяволы. Готов покляться, сегодня на ужин у нас опять будет оленина.

   ...В тот вечер Теодато был прав, однако близость города все-таки давала знать о себе: на следующий день охотникам не удалось подстрелить никого крупнее кролика. Наконец и вовсе шпили показались на горизонте: то были здания Централа, находившегося на взгорье у берегов реки, а пониже окружили его неказистые трубы заводов. Приключение завершилось.

   Люди, проведшие в диких степях и потом в лесах добрых полторы недели, разъезжались по своим городским домам, и кто-то не уносил в себе ничего, кроме запаха костра, насквозь пропитавшего плащ, а кто-то уносил грозящие обрушиться миры.

   Братья оба были встревожены изменениями, произошедшими в настроении Орсо Кандиано; они мало говорили об этом, но, не сговариваясь, принялись внимательно наблюдать за ним и с тех пор неоднократно являлись к нему с визитами, будто бы просто поболтать за чашкою чая. О чем они разговаривали, никому не могло быть известно, однако раз за разом Моро и Дандоло уходили от своего старшего друга в раздраженном состоянии духа.

   Наведывались они и к супругам Камбьянико, и те были неизменно любезны с ними, особенно леди Беатриче, конечно же; муж ее в последние дни сетовал на несварение и часто бывал не в настроении.

   Истинных причин братья не знали.

   Витале Камбьянико был человек с рассеянным складом ума, не блиставший сколь-нибудь серьезным интеллектом, однако и дураком его назвать было бы нельзя; он быстро понял, что рогат. Конечно, не то чтобы этого не случалось раньше: он прекрасно догадывался, что его ветреная и легкомысленная женушка изменяла ему и до того, но никогда не мог точно угадать, с кем, и это не слишком злило его. Немного иначе было на этот раз; Витале Камбьянико совершенно наверняка был уверен, кого осчастливила своей мимолетной благосклонностью Беатриче.

   И, будь это какой-нибудь молодой глупый повеса-аристократ, Витале Камбьянико мог бы устроить из этого светский скандал, демонстративно вызвать оскорбителя на дуэль, зная, что тот стушуется и принесет свои извинения, каким-нибудь образом избежав поединка.

   Ничего подобного нельзя было и представить в отношении Виченте Моро.

   Все же натура Витале требовала от него хоть какой-нибудь мести; изыскивая малейшие лазейки для того, чтобы нанести свой удар, он стал втрижды против обычного бдителен и даже мнителен.

   Он слышал разговоры между Кандиано и Дандоло, и хотя разговоры эти были очень смутными для его понимания и вроде бы ничего, кроме заумных философских идей, в себе не несли, все-таки можно было сделать определенные выводы. Потом, эта дружба между эксцентричным Кандиано и двумя братьями, которые чуть ли не каждый день бывали у него; наконец, смуглый плосконосый гигант Мераз, всюду следовавший за Кандиано, кажется, готовый выполнить любой приказ хозяина...

   Тем утро Витале, ни о чем не сказав своей жене, – та еще, кажется, мирно почивала в собственной спальне, – собрался и отправился нанести визит человеку, которого, в общем-то, почти не знал, лишь был ему представлен на каком-то званом вечере.

   Он заметно нервничал. Как это иногда бывает, от нервного напряжения что-то будто прояснилось у него в голове; некоторые другие события сложились воедино, добавившись к уже выстроенной схеме, и когда Камбьянико достиг места своего назначения, он уже даже мысленно составил свою грядущую речь.

   Хозяин чрезвычайно богатого особняка встречал его в темном кабинете, заставленном книжными шкафами, а на стене над его письменным столом висела картина, на которой изображен был сам Арлен, указующий перстом, видимо, в сторону светлого будущего (так выходило, что перст его оказался направлен на входящих в помещение людей). Горящий взгляд пророка смутил Витале, едва не сбил его с толку, и еще больше того – скучающее выражение лица пожилого человека, сидевшего в огромном кожаном кресле.

   – ...А, – произнес тот, поднимая на гостя выцветшие широко расставленные глаза. – Витале Камбьянико, организатор и глава общества по защите прав бездушных, если не ошибаюсь?

   – Да, это так, господин Зено, – отозвался Витале, – и я здесь по очень важному делу.

   – Еще бы, вы вряд ли хотели видеть меня просто так. Садитесь, говорите.

   Витале осторожно присел на краешек стула для посетителей и раскрыл рот, но начать сумел не сразу: все заготовленные слова в первый момент улетучились из его головы.

   Потом он все-таки произнес следующую речь.

   – Это действительно правда, что я организовал общество по защите бездушных, вдохновившись философским трудом господина Контарини. Но я и предположить не мог, что это общество, по существу своему в высшей степени мирное и стремящееся лишь к состраданию, привлечет к себе

таких

людей... Не столь давно к нам присоединился наверняка знакомый вам господин Орсо Кандиано, которого я ранее уважал за его любомудрие, а вместе с ним и молодые братья, вычислитель Теодато Дандоло и его кузен Виченте Моро, родом из Вакии. В первое время я был чрезвычайно польщен тем, что они разделяют мои убеждения, но потом мне довелось... услышать некоторые их разговоры. Я не могу держать услышанного в тайне, господин Зено. Орсо Кандиано и его ближайшие подручные, Моро и Дандоло, создали заговор. Судя по тому, что я слышал, Кандиано мечтает убить самого Наследника и занять его место!

   – ...Вот как, – протянул Реньеро Зено, сложив руки замком возле собственного подбородка. – И как же он планирует это исполнить? Всем известно, что Наследник предвидит будущее.

   – Я не знаю, – сознался Витале. – Но у него действительно опасные союзники, господин Зено. Этот Виченте Моро... я своими глазами видел, сколь он хорош в драке! При мне он дрался с человеком на кулаках, но я готов поклясться, если он возьмет в руки хотя бы нож, он окажется смертельно опасен.

   Зено промолчал, продолжая рассматривать своего посетителя. Витале занервничал еще хуже прежнего: ему вдруг показалось, что ему не верят.

   – Вы вправе усомниться в моих словах, господин Зено, – добавил он, – но, если это будет мне дозволено отметить, мудрый человек проверяет даже самые ничтожные слухи об опасности... А я уверен, если вы проверите этих троих, вы непременно обнаружите, что в моих словах было зерно истины. Я всего лишь пекусь о безопасности Наследника, насколько это в моих силах...

   Зено коротко поднял руку; Витале напуганно замолчал.

   – Хорошо, – сказал начальник стражи Централа. – Я обо всем доложу господину Фальеру.

   ***

   Корвин был счастливый обладатель просторной светлой квартиры в одной из высоток Ритира, и в этих комнатах были огромные, во всю стену окна, закрывавшиеся плотными темными шторами при необходимости, а еще страшный беспорядок.

   Никогда раньше не бывавший у него в гостях Леарза только диву давался: он привык считать этого младшего довольно собранным и даже в чем-то педантичным, по крайней мере, в сравнении с Сетом. Корвин часто носил пиджаки и вообще выглядел, как добросовестный трудоголик, если только не забывал в очередной раз постричь бороду, – и тут оказалось, что его собранность и пунктуальность дальше его собственной персоны не распространяется. Впервые заглянув в спальню (по совместительству кабинет) журналиста, Леарза ошеломленно присвистнул: впечатление было такое, будто перед ним открылся некий лабиринт, в котором проложены были заранее установленные маршруты. Стены сплошь были залеплены фотографиями и какими-то схемами, письменный стол завален горой бумаг, в которой ютились три грязные кружки. Тут и там висели рубашки, пиджаки и другие элементы одежды, в углу обнаружилась стопка печатных книг, и отдельной гордостью хозяина, видимо, выступал плоский шкаф со стеклянными дверцами, за которыми аккуратно (на удивление) выставлены были различные награды, представлявшие собой или маленькие фигурки, или наколотые на бархат значки.

   – Э, можешь чувствовать себя, как дома, – предложил ему хозяин всего этого беспредела. – У меня есть комната как раз для таких случаев, я думаю, ты можешь ее занять...

   Предложенная комната чистотой тоже не отличалась, но бардак здесь был необжитый, так что руосец, вздохнув, взялся это исправить.

   Здесь начинался какой-то новый этап его жизни; так странно Леарза давно себя не чувствовал. Кочевье закончилось, табор встал на зиму, а назавтра вечером у Леарзы было назначено свидание с Эннис в одном из маленьких уютных кафе с отличным видом на город, каких в Ритире было полно. Ни Асвад, ни Эль Кинди в последнее время не являлись к нему во снах, отчасти потому, может быть, что спал он, как убитый.

   Внучка именитого профессора была совсем даже недурна собой, хоть и мало отличалась по поведению от большинства кеттерлианских женщин, с которыми доводилось ему иметь дело: та же ровная улыбка на все случаи жизни, и однако, когда Леарза практически по старой привычке пригласил ее, она пожала плечами и согласилась, мило предположив, что ему пойдет на пользу перемена привычных занятий. Хотя он ждал и даже опасался этого, она ни разу не упомянула своего дедушку, не предложила навестить ксенологический, будто догадывалась, что Леарзе туда совсем не хочется.

   И вот они встретились на стоянке для аэро, расположенной на крыше одного из небоскребов, и действительно какое-то время сидели в кафе, но Леарза чувствовал себя неуютно: напиться здесь точно не получилось бы, уже хотя бы потому, что алкоголь в меню не значился, а быть трезвым в женской компании он отвык. Эннис будто бы заметила это и сама предложила пойти прогуляться; так они обнаружили себя в мемориальном парке, окружающем самое старое здание города.

   – ...больше всего удивляло, когда я только открыл это для себя, – говорил Леарза, размахивая руками, – но человек, как говорится, ко всему привыкает, теперь это и для меня такая же повседневность, как для любого кеттерлианца...

   – Удивительно, – неожиданно перебила его Эннис, взглянула в его острое лицо. Он сбился с мысли, умолк; девушка вовсе остановилась, и они остались стоять друг напротив друга в неширокой аллее. – ...Прости, что перебила тебя, но я только сейчас заметила, что у тебя практически исчез акцент.

   – Акцент?.. – не понял Леарза.

   – Ну да, акцент... я помню, когда я впервые встретила тебя, ты очень забавно говорил на нашем языке, смешно растягивал некоторые звуки и часто путался в падежах. А теперь только иногда можно расслышать... и то если знать, что искать.

   – Ну, я ведь уже два года живу на Кэрнане, – криво ухмыльнулся он. – И все вокруг меня говорят на вашем языке, должен же я как-то с вами общаться?..

   – Да, но... – Эннис смутилась будто, хотя на ее ровном лице сложно было что-либо прочесть с однозначностью. – У тебя нет биокарты...

   – И что, это делает меня обезьяной? А впрочем, по сравнению с вами я действительно и есть обезьяна. Вот Малрудан выучил руосский за два дня, а мне понадобилось два почти года, чтобы осилить чужой язык.

   – Не говори так, – она всплеснула руками. – Ты, может быть, другой, не такой, как мы, но это не делает тебя хуже или лучше. Ах!.. – она опустила голову. – Извини меня, пожалуйста, если я обидела тебя...

   – Нет, что ты, – чуть растерялся и Леарза, поймал ее ладони. – Нисколько. Это я должен извиниться, я... слишком остро чувствую свою непохожесть на вас и часто срываюсь из-за этого... ведь я совершенно неуравновешенный человек, – он усмехнулся, – не умею держать свои эмоции при себе, как вы.

   Уголки ее губ коротко дрогнули.

   – Мне кажется, – тихо сказала Эннис, – пока ты сам придаешь этому такое значение, ты никогда до конца не привыкнешь к Кэрнану. Не поймешь нас, пока не попытаешься понять... ведь ты даже не пытаешься.

   – Я-то не пытаюсь?

   – Да. Ты уяснил себе, что мы держим свои эмоции при себе, заклеймил подобное поведение, как дурное, и в глубине души презираешь всех нас за это. Так?

   – Что... нет, – нервно оскалился он. – Как я могу вас презирать. Ваша раса гораздо дальше моей ушла по пути развития, вы создаете машины, которые могут вести себя точь-в-точь как люди...

   – Презираешь, – упрямо повторила Эннис.

   Он скривился и отпустил ее руки; а она вдруг сама прянула к нему и мягко обхватила за шею, привлекла его к себе. Она была такая теплая, светлые длинные волосы лезли ему в лицо, мешая дышать, но Леарза совершенно растерялся от неожиданности и не сделал даже попытки убрать их, так и замер в нелепой позе, вдыхая запах ее духов.

   Потом уже она сама отстранилась от него и покраснела, когда услышала чьи-то шаги; одинокий прохожий, какой-то старик, прошел мимо них и не взглянул на них, но Эннис резко отвернулась и закрыла лицо руками.

   – Т-ты чего, – ошарашенно окликнул ее Леарза.

   – У нас так не принято, – еле слышно пробормотала она, – но мне ужасно хотелось это сделать.

   ***

   Это время перехода.

   Тысячи лет тому назад именно в эти дни с севера к берегам Атойятль пришли первые переселенцы; они несли с собою веру в Человечество, веру в существование души.

   Тысячи лет минули, но время Перехода по-прежнему празднуется на Анвине.

   День выдался пасмурный, но сухой, и казалось, вся природа застыла: ни дуновения ветерка, ни крика птицы. Толпа на площади перед дворцом тоже стояла практически неподвижно, все одетые в простые платья, с непокрытыми головами, несмотря на весенний холод. Все ждали.

   Ожидание распростерло свои безмолвные душащие пальцы над Тонгвой.

   Вот наконец свершилось; врата дворца открылись, и из мрака в свет тусклого дня вышел сам Наследник, одетый во все черное, высокий и худощавый, и на свету особенно четко проступили тонкие черты его строгого лица с глубоко посаженными глазами. Он ступил на каменные плиты, в молчании сделал шаг, потом другой...

   Молчание.

   Все знали, что сегодня он будет говорить перед собравшимися гражданами, все ждали этого часа; практически все население Централа столпилось на площади перед дворцом, желая выслушать его, как это делалось каждый год, и все с замиранием дыхания следили за ним. Фигура его хорошо видна была на свету против тени, отличная мишень. И он будто специально остановился, встал неподвижно, подняв глаза к небу, словно задумавшись о чем-то.

   Наконец сказал:

   – К сожалению, сегодняшний день мне приходится начать с дурного. Тысячелетиями Анвин чтил память Арлена, нашего бога-покровителя, но наступают смутные, тяжелые времена; вера наша подводит нас. Узрите! Вот человек, замысливший поднять на меня руку.

   Сотни голов повернулись в указанном направлении; люди остолбенели в изумлении.

   Две башни возвышались на въезде, и на самой вершине одной из них было какое-то движение. Один человек схватил другого и с силою сдерживал, а тот, очевидно, пытался вырваться, заметил, что все смотрят на них, и тоже замер.

   – Брось ружье, – холодно произнес Тегаллиано, фигуры которого зрителям снизу не было видно: толстяк с ледяным взглядом стоял на противоположной стороне площадки, у самого парапета. –

Сейчас

.

   И руки разжались, выронив охотничью двустволку.

   – Орсо Кандиано, – ветер разнес слова Наследника по площади. – Решивший, будто я представляю собой опасность для Анвина. Я вынужден разочаровать тебя: кроме меня, у Анвина нет другого навигатора в космической бездне, и потому я не могу допустить воплощения твоих планов в жизнь.

   – Проклятье, – еле слышно прошептал Теодато, сжимавший кулаки в нервном волнении. – Этот глупец!

   – Теперь уже ничего не изменишь, – так же тихо ответил ему Виченте. Братья стояли в толпе, подняв головы; глаза их были устремлены к фигуре хорошо знакомого им человека, двоих хорошо знакомых им людей на площадке башни.

   Мераз держал Кандиано в медвежьей хватке своих сильных рук, не давая ему вырваться.

   – Однако я милосерден, – добавил Фальер, – и потому дарую тебе свободу, Орсо Кандиано. Ступай! Я верю, что ты найдешь истину. Что до закованного, который повиновался тебе... приведите его сюда.

   В толпе наконец поднялся говор; люди по-прежнему следили за происходящим на вершине башни. Бездушный, державший неудавшегося убийцу, покорно отпустил его.

   – Мераз! – тут же воскликнул Кандиано, стремительно оборачиваясь. – Мераз, не поддавайся ему!

   – Это бесполезно, – возразил Тегаллиано. – Тебе не дозваться до него. Так, а теперь медленно... руки держи на виду... так... подойди сюда.

   Ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться; тогда уже, когда они скрылись из вида стоявших на площади людей, другие руки перехватили Орсо Кандиано и скрутили ему запястья за спиной.

   – Фальер милосерден, – буркнул Реньеро Зено, стоявший на нижней ступеньке лестницы, – а я нет. Сегодня же велено тебя отправить в монастырь под Хагааденом, и если попробуешь вернуться в Тонгву – пожалеешь.

   Толпа ждала; вот появились стражи порядка, заставив людей расступиться, и по узкому коридору прошли двое. Любопытные глаза следили за ними. Первым шагал высоченный смуглый закованный, следом спокойно, будто на утренней прогулке, шел сам Марчелло Тегаллиано.

   Наконец они оба остановились в непосредственной близости от терпеливо ожидавшего их Наследника. Тот перевел взгляд на толпу.

   – Сегодня на Анвине отмечается время Перехода, – сказал он. – Время изменений, больших перемен. Большие перемены выпали на наш с вами век. Несколько тысячелетий назад наши далекие потомки оставили позади себя своих сородичей, избравших другой жизненный путь; эти люди, потерявшиеся в недрах космоса, почти истаяли из нашей памяти, обратились в детские сказки, однако они существуют, более того: они наконец нашли нас.

   Он коротко кивнул; двери вновь открылись, и на этот раз из сумрака дворцового холла вышли еще двое. Один из них был крепко сложенный молодой человек в форме стража порядка, а сразу следом за ним, понурив голову, ступал еще один закованный, одетый в грязный комбинезон рабочего, с руками, перепачканными машинным маслом. Лишь теперь, выйдя на площадь, он коротко вскинул напряженный взгляд.

   – Вот и ты, мой дорогой Яган, – мягко обратился к нему Фальер, – хотя, впрочем, ведь я не знаю твоего настоящего имени. Негоже посланнику далекой цивилизации работать простым техником, пусть даже в самом сердце Анвина. Я предложу это место несчастному юноше, которого обманул своими речами Орсо Кандиано, ты же должен обрести более подобающий статус дипломата.

   На площади воцарилось такое молчание, что казалось, все эти сотни людей прекратили дышать.

   Закованный, – тот, кто им притворялся? – остался стоять, но вот он поднял взгляд на Наследника. Действительно, лицо у него было не совсем характерное для бездушного, в дневном свете заметно стало, что его кожа слишком светлая, пусть и запачкана сажей, а лоб высок, почти как у урожденного аристократа.

   Наконец он ровно произнес:

   – Что же, вижу, вы раскусили меня, господин Фальер. Признаться, когда я отправлялся на Анвин, мы всерьез беспокоились и подозревали подобный исход. Мое настоящее имя – Дэвин Касвелин, и я действительно принадлежу к цивилизации, отличной от вашей. Надеюсь, вы не заклеймите меня чудовищем за это.

   – Конечно же, нет, – ответил Фальер. – Разве мы дикари, варвары, чтобы пытаться уничтожить все неизведанное, даже то, что пугает? ...Впрочем, я понимаю вашу осторожность: должно быть, в вашей практике были уже... случаи. Теперь, однако, когда правда открылась, попробуем установить контакт.

   Касвелин согласно склонил голову.

   Только тогда площадь взорвалась гулом потрясенных голосов.

13,80 пк

   С обеих сторон от него уходили вдаль стены, выложенные из тускло-красного кирпича, почти совсем почерневшего от времени. Щербатые, с черными оскалами окон, между стен – разбитая дорога, покрытая пылью, а над головою небо темно-малинового цвета, совершенно безумное, медленно вертящееся вокруг единой незримой точки – красной мигающей звезды.

   Все было как надо; он глянул себе под ноги и обнаружил, что кеды его тоже все в пыли, некогда белые носы их совершенно посерели, а джинсы заляпаны темной краской.

   Он шагнул вперед.

   Улица шла под откос, никуда не сворачивая, кособокие кирпичные дома, некоторые с глинобитными надстроенными вторыми этажами, некоторые наполовину разрушенные, – все они теснились вокруг него, давили, молчали. Красная звезда продолжала мигать далеко впереди, наверху.

   Вот глаза его различили еле видимый в багровом тумане силуэт другого человека, идущего ему навстречу. Он остановился; человек продолжал идти, приближаясь. Он знал, кто это.

Будь осторожен

, прошелестел в ушах тихий бесполый голос.

Ты никак не научишься контролировать себя

.

   – Может, и не хочу, – сердито отозвался Леарза.

   Человек был уже почти рядом. Видно стало, что он одет в изрядно запыленный плащ с высоким воротником, и само лицо его, казалось, вылеплено было из дорожной пыли, тонкое, ломкое, а глаза настолько светлые, что можно было подумать, что они мерцают золотом.

И ты ведь не думаешь, будто избавишься от нас.

   – Да черт с вами. Эй, Эль-Кинди! Что это за место?

   – Ты должен сам знать.

   Леарза принялся оглядываться, вертя головой; малиновое небо по-прежнему крутилось над ним, со звездою в центре, и убогие домишки вокруг жались друг к другу, как напуганные воробьи. Розоватая пыль медленно оседала в воздухе.

   – Ну и к одной матери, – буркнул наконец Леарза, опуская взгляд. Земля разверзлась под ногами; домишки резко взмыли, будто небо поглотило их, всосало в себя. Чернота окружила двоих стоящих ровно людей, а потом Леарза сделал шаг, другой... разбежался и прошел прямо насквозь, так что хлопнул чужой запыленный плащ; перед ним закружилась серебристая мерцающая дымка, начала опадать в пустоте, выкладывая собою тропинку.

   Он протянул руку в никуда, и другая рука встретила его ладонь. Это была женская рука, с тонкими пальцами, с черной грязью под ногтями, с кожей смуглой, красноватого какого-то оттенка; Леарза коротко рассмеялся и повлек ее к себе.

   Она вынырнула из бездны, шагнула на серебристую тропу рядом с ним. Она была чуточку выше его ростом, черноокая, лицо ее отлито из меди, неподвижное, как у статуи. Она молча сделала жест, приглашая его за собой, и он пошел, не отпуская ее горячей ладони.

   Безымянная женщина вела его в черноту, но где-то вверху, высоко над ними, по-прежнему мерцала неподвижная красная звезда. Звезда вдруг оказалась большим фонарем, висевшим в центре гигантского мрачного холла, со всех сторон сыпались ослепительные белые брызги, серебристая дорога превратилась в металлический мост. Женщина продолжала идти вперед, и Леарза шагал следом.

   Она что-то хотела показать ему; что-то важное. И он шел, он тоже хотел это узнать, увидеть...

   Мир покачнулся.

   – Скорее, – одними губами произнес Леарза.

   Еще один толчок.

   – Бежим!

   Они побежали; но поздно, мост уже заваливался, и искрами нещадно обожгло его правую щеку. Чужая ладонь в его собственной медленно начала таять. Все белело, заливало пламенем, падало, исчезало...

   – Черт побери! – заорал Леарза, вскидываясь.

   Корвин буквально отпрыгнул от него, непроизвольно выругался; на какое-то время в комнате воцарилась немного удивленная тишина, китаб сидел, тяжело хватая воздух ртом, в постели, андроид осторожненько отошел к самой двери, наконец негромко заметил:

   – Не ожидал, что ты так вскинешься. Извини.

   – Это ты извини, – выдохнул Леарза, принялся ожесточенно тереть лицо руками. – Мне снился сон...

   – Да я уже понял, – пробормотал Корвин, немного расслабился и опустился на стул. – У тебя тут будильник надрывался добрых полчаса, а ты дрых, как ни в чем не бывало. Я подумал, люди обычно не ставят будильник без особой нужды...

   – Точно... спасибо, что растолкал меня, – он потянулся за планшетом, экран которого все еще светился, и обнаружил, сколько времени. – Черт!..

   – ...Кажется, я лучше пойду...

   Все еще несколько удивленный, Корвин незамеченным выскользнул из комнаты, по которой метался руосец, очевидным образом едва не проспавший что-то важное для себя. Не прошло и пятнадцати минут, как Леарза, подхватив в холле свою ветровку, крикнул:

   – Вернусь вечером! Пока!

   И с этим убежал.

   Андроид, которому до вечера необходимо было закончить статью, только покачал головой и пошел к себе.

   Леарза между тем, чертыхаясь и дважды уронив на бегу планшет, добрался до стоянки аэро, расположенной на крыше дома, где плюхнулся на сиденье своей машины и тронул ее с такой скоростью, что едва не столкнулся с другим аэро, собиравшимся парковаться.

   Только тогда немного успокоился и еще раз посмотрел на часы.

   Они договаривались встретиться возле больницы; Эннис сегодня заканчивала суточное дежурство и освобождалась рано. Он страшно боялся опоздать, хотя в итоге оказался на месте за пять минут до назначенного времени и еще ждал ее, топтался на площадке для аэро, когда она наконец поднялась к нему и еще издалека окликнула:

   – Леарза!

   Он стремительно обернулся к ней. Она шла по площадке, и ветер швырял ее волосы, трепал короткий плащик. Оказавшись возле руосца, она с улыбкой протянула ему руку, которую он мягко пожал.

   – Куда пойдем сегодня? – весело спросила она; он смотрел в ее лицо, недоверчиво произнес:

   – Ведь ты устала.

   – Ничего, мне удалось немного поспать, – беспечно возразила Эннис. Потом склонила голову набок, подняла брови и коротко рассмеялась, потянулась к нему руками; Леарза несколько озадаченно стоял смирно, пока она поправляла ему воротник, но что-то все ей не нравилось, наконец она сообразила и воскликнула: – Да ты футболку наизнанку надел!

   – ...Правда? – глупо спросил он.

   – Признавайся: ты чуть не проспал и собирался за пять минут.

   – Ну...

   – Пойдем ко мне, – предложила Эннис. – Раз уж мы оба такие невыспавшиеся, поваляемся на диване.

   Возразить ему на это было нечего, и вскоре они уже направлялись к ней домой; в гостях у Эннис он ее ни разу не был и не без любопытства обнаружил, что она живет в пригороде Ритира, в районе, который уже нельзя было бы отнести к высотному городу, но все-таки дома здесь были в основном четырех– и пятиэтажные, кажется, очень старой застройки, – хотя, может быть, это была только имитация старины.

   Квартирка у нее была маленькая, всего две комнаты, и тоже будто в стиле давно ушедшего времени, и после королевского беспорядка Корвина, к которому Леарза успел привыкнуть, выглядела особенно опрятной. Они вдвоем неловко толклись на кухне, потом пили кофе с печеньем, наконец перебрались на тот самый диван; Эннис действительно залезла на него с ногами и обняла подушку, а Леарзе не сиделось, он вскоре поднялся и подошел к книжным полкам напротив, принялся рассматривать стоявшие на них вещи.

   – Давно ты живешь одна? – спросил он.

   – Несколько лет, – сказала Эннис. – С тех пор, как начала учиться на врача. Моя семья живет на Сиде, в Квинлане. Это милый усадебный район, очень старый, совсем маленький. Он построен в узкой длинной долине, на берегу морского залива.

   – Профессор Квинн говорил как-то, что твоя мама – его младшая дочь...

   – Верно, – улыбнулась она. – Дедушка и сам когда-то жил в Квинлане, и там до сих пор живут все мои родственники: дядя и две тети с семьями.

   – А бабушка? – вырвалось у Леарзы; его вдруг осенило, что если у профессора Квинна есть дети и внуки, то должна была быть и жена.

   – Бабушка умерла, когда я была еще маленькой, – сообщила Эннис; лицо ее сохранило свое безмятежное выражение. – Она тоже работала в научно-исследовательском институте, но она была физиком по образованию. Во время очередного их эксперимента что-то пошло не так, и вся лаборатория взлетела на воздух. Такое иногда случается.

   – ...Прости.

   – Да ничего, я ведь почти и не помню ее.

   Леарза смолчал и отвернулся к полке; спокойствие Эннис в очередной раз напомнило ему о том, что ему никогда не нравилось в обитателях Кеттерле.

   Тут взгляд его упал на двухмерную фотографию в рамке, стоявшую между кошачьей статуэткой и вазочкой.

   – Это... ты? – спросил Леарза, бездумно протягивая руку.

   – А... да, – отозвалась девушка.

   На фотографии изображены были трое; взрослые люди, мужчина и женщина, держали на руках крохотного совсем ребенка, годовалого, быть может. Оба счастливо улыбались; ребенок потешно раскрыл рот.

   – Это бабушка с дедушкой, – сказала Эннис. – Они тогда еще жили с нами в Квинлане. Это было незадолго до того, как бабушка погибла. Дедушка очень тяжело переживал ее смерть, не мог больше оставаться в доме, в котором они счастливо прожили много лет, а тут как раз разведчики обнаружили Венкатеш, и он уехал... а когда вернулся, то предпочел оставаться в ксенологическом.

   Леарза потерянно молчал, рассматривая людей на фотографии. Взрослая женщина чем-то определенно была похожа на саму Эннис, с такой же открытой и доброй улыбкой на лице. Муж ее держал обеими руками ребенка, выставив перед собой, словно дорогой приз, а она положила ладонь на его локоть.

   Леарза по-прежнему стоял спиной к ней и не видел, что улыбка сошла с ее усталого лица; Эннис опустила голову, разглядывая собственные пальцы.

   – Я знаю, ты думаешь, что мы такие бесчувственные, – тихо добавила она. – Что мы столь равнодушны к чужой смерти, – да хоть бы и к своей собственной, – что продолжаем улыбаться, кажется, даже на похоронах. Но понимаешь... это

наш

способ справляться с горем и болью. Тоже, наверное, неидеальный... не думать о плохом, не плакать, закрыть все в самом потайном уголке сознания и никогда не возвращаться, только наедине с собой, по ночам.

   – Извини, – глухо отозвался Леарза. – Я дурак.