Текст книги "Лиловый (Ii)"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

   – Свобода, – наконец медленно сказал Мераз. – Главное в жизни – свобода. А для того, чтобы ее получить, нужна сила. У меня есть сила, руосец. Хочешь, я размозжу тебе череп?

   Леарза насмешливо приподнял уголок рта.

   – Ты действительно сильный человек, Мераз, – согласился он. – Но свободы у тебя нет, и никогда не будет. Знаешь, почему?

   – Почему это? – мышцы на плечах Мераза вздулись: ему нестерпимо хотелось исполнить свою угрозу, еще одно слово...

   – Потому что ты – раб, – сказал Леарза, и не думая отступать. – Свобода и не нужна тебе, к чему она тебе? Ты не будешь знать, что с ней делать. Ты – раб, и ты нашел себе сильного господина, и будь счастлив этим.

   Тогда Мераз грязно выругался. Он нанес удар в мгновение ока, он уверен был, что никто не успел бы увернуться, да еще и на таком маленьком расстоянии, до ненавистного лица проклятого руосца было так близко!..

   Кулак его не нашел цели, а Леарза остался стоять, лишь немного наклонившись, – ровно настолько, чтобы удар миновал его. Мераз потерял равновесие и врезался в жесткие ладони руосца грудью, тот с силой отпихнул его, поднырнул у него под локтем и пошел прочь.

   Тяжело дыша, закованный медленно оглянулся. Дверь уже закрылась за руосцем.

   – Ублюдок, – пробормотал Мераз, не до конца понявший, что только что произошло. – Ублюдок!..

   Он осознавал только, что слова Леарзы попали в точку; Фальер – сильный господин, сильнее его на Анвине никого нет... не было.

   ***

   Дневной свет свободно проникал в широкое окно, заливал собой чистый пол, выбелил постельное белье, падал на лицо сидевшей на кровати женщины. Она поставила цветы в вазу, и теперь они медленно роняли пыльцу на поверхность тумбочки; тоже белые, с крупными загибающимися лепестками, они неуловимо шли ей теперь, особенно когда ее лицо казалось будто выцветшим.

   Корвин чувствовал себя неловко. Теперь, когда многие его друзья и коллеги выбыли из строя, черный рок каким-то непонятным образом миновал его, и у него по-прежнему было много работы, даже больше, чем всегда. Корвин находился в самом сосредоточии вихря из вестей, вся новейшая информация поступала к нему, и они постоянно его спрашивали...

   Он потому почти боялся идти к ней, но не прийти не мог, к тому же, и обещал. Он принес ей эти цветы, она мило улыбалась ему и благодарила его, но ее глаза смотрели на него с затаенным ожиданием.

   Он знал уже: ей сообщили о гибели брата, и хотя теперь она делала вид, что ничего не случилось, все же ясно было, что так легко ей это не далось. Волтайр заметно похудела, сделавшись совсем тонкой, и особенно хрупкими казались ее пальцы поверх больничной белой простыни. Под глазами ее были синяки.

   Другая новость, он знал, тоже потрясет ее, но понимал, что кто-то должен же рано или поздно сообщить ей об этом; он и шел сюда, уже собравшись с духом, готовый рассказать ей правду, но теперь, когда увидел ее, понял, что в горле что-то болезненно сжимается.

   Ни о Беленосе, ни об Анвине они сначала не говорили.

   – Они оба на самом деле лучше себя чувствуют, чем говорят, – рассмеялся Корвин, стремясь и ее развеселить своими разговорами. – Сет ноет, будто он лежит при смерти, но никаких серьезных неполадок у него не нашли, если не считать сезонного воспаления хитрости, а Тильда продолжает работать даже в моменты, когда ее обследуют, у нее только временами начинает сбоить голосовой модулятор, и она хрипит.

   – А ты? – мягко спросила его Волтайр. – Как ты себя чувствуешь?

   – Жив, – бодро ответил он. – Работы выше крыши. Можешь представить себе, в системе все просто гудит из-за этой эпидемии. К счастью, случаев с летальным исходом еще пока не было, все заболевшие находятся под присмотром. Врачи буквально на ушах стоят, что ни день, то у них конференции.

   – Будут удалять биокарты? – она взглянула на него. Лицо ее хранило ровное выражение, но в глазах была тихая грусть.

   – Пока сделали такую операцию только одному человеку, – возразил Корвин, – там все было очень серьезно. Заново ввести биокарту не получится, и так ее удаление ведет к негативным последствиям... потому Лекс дал рекомендацию тянуть с этим как можно дольше. Ничего!.. Может быть, наши исследователи не зря просиживают в лабораториях сутками, что-нибудь еще придумают. Или...

   Он хотел было привычно уже высказаться насчет "ситуация на Анвине изменится, фокусировка их массового бессознательного собьется", но вовремя опомнился; Волтайр все равно поняла, что он хотел сказать.

   – Есть новости со станции, Корвин? – сама спросила она. – Как они там?

   Корвин отвел взгляд.

   – Держатся. В последний раз капитан Синдрилл передавал, что аппаратура продолжает выходить из строя, но пока они со всем справляются. У них уже восемнадцать человек лежит в медицинском крыле с такими же симптомами...

   – А... Леарза?

   Она доверчиво смотрела на него и ждала ответа; ее лицо внешне было ровным, но он хорошо понимал, что она чувствует. Набрав воздуха в легкие, Корвин решительно произнес:

   – Лучше тебе забыть о нем, Волтайр.

   – Почему?

   – Ну, потому что он сейчас на Анвине.

   Она так вскинулась, что он перепугался: зря он ей сказал такое!..

   – Почему... ему не удалось бежать? Но в новостях передавали, что спаслись все, кроме погибших, и его имени в числе убитых не было...

   – Он сам пожелал остаться, Волтайр, – пришлось признаться Корвину. – Сказал что-то вроде, "я вам больше ничего не должен", и остался. Надо отдать ему должное, – он по крайней мере помог спастись профессору и остальным.

   Волтайр замолчала и осталась сидеть; руки ее безвольно легли обратно на простыню.

   – Он с самого начала недолюбливал нас, – горько сказал Корвин. – Боялся. Неудивительно, что, когда он встретил этих людей, таких же, как он, он предпочел их сторону.

   – Может быть, нет, – мягко возразила ему женщина, подняла на него взгляд. – Вдруг он пытается таким образом помочь нам.

   – Волтайр, – удивился журналист, – о чем ты говоришь!

   Она грустно улыбнулась.

   – Я верю в него, Корвин. Может быть, это глупо, но позволь мне и дальше глупо верить, хорошо? Леарза... человек со своими сложностями, но он не такой. Неуравновешенный и нелогичный, – это да, но вот так вот менять стороны... это не в его духе. Я все же думаю, он действительно хочет нам помочь и даже знает, как именно это сделать.

   Корвин покачал головой.

   – Конечно, если тебе так легче, – сказал он. – Никто не знает наверняка. Время покажет...

   ***

   Над степью повисла глухая ночь. Было новолуние; в темноте невозможно было разглядеть ушей лошади. Всадники полностью положились на животных и отпустили поводья, а про себя ругали начальство, поручившее им такую скучную и очевидно бессмысленную работу.

   Однако Зено был непреклонен, и два патруля, в каждом по три человека, днем и ночью ездили по опушке леса, задачей этих людей было не выпускать никого из чащи, и у них даже были с собою ружья, хотя ружья им нужны были больше для защиты от диких зверей: в этих краях обитали бурые медведи. В распоряжении всадников были и собаки.

   – У них там, наверное, жизнь кипит, – бросил один конник второму, когда они в очередной раз медленно пробирались вдоль лесной опушки. Лошади шагали неспешно, фыркали, мотали головами; собаки отстали, и лишь изредка, бывало, донесется до них гавканье где-то к западу: должно быть, ошалевшие со скуки псы погнались за зайцем.

   – Да, – протянул другой всадник. Штык ружья еле заметно поблескивал за его плечом. – А мы даже не знаем, поймали они инопланетян или нет. Так начнется серьезная каша, а мы прохлопаем ее.

   – Ну, в чем-то это и хорошо, – буркнул третий, ехавший впереди них. – Целее будем.

   Они помолчали. Далеко в лесу ухала сова.

   – Этот там ноги еще не протянул, интересно? Окажется, что мы караулим труп.

   – Да ладно, если только его медведи не загрызли, все с ним должно быть в порядке. Лето, в конце концов, да и время близится к сбору урожая, с голоду точно не помрет.

   – Бр-р, как подумаю, что нам тут и зиму куковать...

   – И не напоминай...

   Путь их продолжался; вообще говоря, эти трое должны были по приказу ехать поодиночке, на большом расстоянии друг от друга, но сделали себе такую поблажку, чтобы было не так скучно.

   Никто из них не знал, что в темноте скрывается четвертый всадник.

   Этот человек уверенно направил собственного жеребца в сторону леса и спокойно проехал мимо лежавших в траве собак; одна из них забрехала, но не потрудилась даже подняться с места. Под этим всадником был вороной жеребец, в темноте ночи превращавшийся в неразличимое пятно, и сам он накинул на плечи черный плащ. Тенью он углубился в лес. Он ничего, казалось, не боялся, если и знал о медведях, и направлял свою лошадь с такой уверенностью, будто ездил здесь каждый день.

   Орсо Кандиано между тем находился в щекотливом положении. Давеча он рискнул довольно далеко отойти от своего жилища и нашел дикий улей; золотистые пирамидки сотов выглядели соблазнительно, и он решился добыть немного меда, собрал сухих и отсыревших листьев, поджег их. Эффект даже превзошел его ожидания, ему удалось отломить несколько больших кусков, хотя две пчелы пребольно укусили его в руку.

   Ничто не предвещало беды; он наслаждался лакомством, а оставшиеся соты положил на окно. Кто ж знал, что запах привлечет другого любителя дикого меда!

   Медведь был небольшого размера, однако у Кандиано не было из оружия ничего опасней мотыги. Стекла в окнах его убежища давно отсутствовали; зверь почуял человека и заинтересовался, принялся ходить кругами, время от времени поднимаясь на задние лапы и будто бы проверяя стены на прочность. К счастью, в окно влезть он бы не смог. Кандиано между тем сидел в темноте возле старой печки и лихорадочно соображал, как бы отогнать его.

   И тогда в глубине леса послышалось далекое ржание лошади.

   – Господи, если ты есть, – пробормотал Кандиано, – пошли мне помощь.

   Судя по звукам, медведь напрягся, заурчал. Уши Кандиано различили топот копыт; лошадь напуганно заржала, очевидно заметив зверя. Не удержавшись, Кандиано осторожно подобрался к одному из окон. В темноте ночи мало что можно было различить, но он видел силуэт хищника, слышал, как захрапел конь, потом что-то тускло блеснуло. Медведь взревел, поднялся на задние лапы, стремясь напугать противника. Кем бы ни был этот всадник, но он не испугался, и Кандиано запоздало сообразил, что в руке у него был меч; животное с рыком кинулось вперед, человек не отступил, и они столкнулись.

   Только потом уже, когда звуки борьбы стихли, Кандиано обнаружил, что все это время задерживал дыхание. Легкие шаги раздались у самой двери его убежища. Друг или враг?.. Только теперь это пришло ему на ум.

   Он замер, готовый, если что, защищаться, – хотя чем он мог защититься? Дверь открылась со скрипом, и вдруг ясный свет почти ослепил не ожидавшего такого Кандиано. Он не сразу различил силуэт стоящего перед ним человека.

   Он никогда раньше его не видел; это был худой мужчина, одетый в кожаную жилетку, какие часто носили стражи порядка в Централе, на ногах его были высокие охотничьи сапоги, на поясе висел самый настоящий меч. В поднятой правой руке ночной гость и спаситель держал обыкновенный электрический фонарик.

   – Господин Кандиано? – со странным акцентом окликнул он. Обитатель убежища выпрямился, пытаясь хотя бы смотреть с достоинством, хотя вид у него, – он это знал, – был жалкий.

   – Это я, – ответил Кандиано. – Кто вы такой? Что вам нужно?

   – Это теперь не имеет значения. Я пришел, чтобы освободить вас. Надо поспешить; вы и сами наверняка знаете, что вас здесь караулят.

   – Да... конечно, – растерялся Кандиано, но долго думать было уж точно некогда, и он понимал: такой шанс упускать нельзя. Кем бы ни был этот загадочный незнакомец!.. – Сейчас... одну секунду...

   Он бросился к старому сундуку, в котором хранил свои немногочисленные вещи, и принялся лихорадочно копаться. У него оставалась здесь та одежда, в которой он некогда отправился в ссылку, он благоразумно хранил ее и теперь, вытащив наконец из сундука искомое, спешно принялся переодеваться. Незнакомец за его спиной молча ожидал, увидев, что Кандиано готов, повернулся и вышел.

   – Садитесь на коня, – негромко сказал он. – Сейчас я проведу вас через лес, а потом, когда я крикну, пустите его галопом и не останавливайтесь, пока он будет в состоянии скакать. В седельных сумках есть припасы, вам должно хватить их... Тонгва находится строго на юге, держитесь таким образом, чтобы солнце с утра было по левую сторону. В кварталах закованных вы будете в сравнительной безопасности.

   – Спасибо... – растерянно отозвался Орсо Кандиано и послушно пошел за своим спасителем к фыркавшему в темноте жеребцу. – Но все-таки кто вы? Ради чего вы спасаете меня?

   Незнакомец молчал; Кандиано взобрался в седло, и тот повел лошадь в поводу, светя фонариком себе под ноги.

   – Вы нужны в Тонгве, господин Кандиано, – наконец сообщил он. – Дело всей вашей жизни еще не закончено; нельзя, чтобы вы бесцельно состарились в этом лесу.

   – Я... польщен подобной оценкой, – пробормотал Кандиано. – Неужели у идей Контарини есть и другие последователи, кроме меня самого и кузенов Моро и Дандоло?

   – Можете считать, что есть. Сейчас, к счастью, Наследнику не до вас, но, когда доберетесь до города, будьте все же осторожны. Оставайтесь в тени. Дандоло сам найдет вас. Он теперь тоже в опале...

   – Где он? – не утерпел Кандиано. – Что сейчас происходит в Тонгве? Я совсем ничего не знаю.

   – В Тонгве военное положение, – негромко сказал незнакомец, не оглядываясь. – Наследник и его советники объявили, что отыскали инопланетян... однако никто до сих пор не видел этих инопланетян, ни их самих, ни их космического корабля. Бездушные все чрезвычайно напуганы такими новостями. Из-за военного положения им увеличили длину рабочего дня, а плату оставили прежней... они так боятся, что не сделали и попытки возразить. Что до кузенов... Дандоло, я уже сказал, сам найдет вас и все расскажет. Моро убит.

   – Виченте убит!.. – ахнул Кандиано, вцепившись пальцами в луку седла. – Как!

   – Люди Зено сделали это, – был ответ. – Они заявили, что он – инопланетянин.

   – Что за ерунда! Виченте Моро был действительно замкнутый и молчаливый, – воскликнул Кандиано. – Но он совершенно определенно был человек, точно такой же, как я или любой аристократ в Централе!..

   На это незнакомец ничего не сказал.

   Лес между тем редел; спаситель Кандиано выключил фонарик и продолжал пробираться в темноте, время от времени останавливаясь и будто прислушиваясь. Кандиано тоже умолк и даже старался дышать как можно тише, понимая, что на опушке их может ожидать кто угодно.

   Вот уже стало возможно различить ровную линию горизонта. Степной сухой ветер повеял в лицо Кандиано; рука незнакомца мягко вложила поводья в его пальцы.

   – Теперь, – еле слышно сказал тот. Тишина; вдруг поднялся собачий лай, а потом стало слышно и человеческие крики. – Галопом! – крикнул незнакомец; лошадь, кажется, была приучена к голосовым командам и оттого без понуканий со стороны своего всадника резко пустилась вскачь. Кандиано вынужден был припасть лицом к ее шее и ничего не мог разобрать, но, кажется, жеребец перескочил через одну из собак, гавканье раздалось совсем близко, да оказалось быстро заглушено свистом в ушах. Потом прозвучал выстрел... другой, третий.

   Орсо Кандиано не мог видеть происходившего за его спиной; трое всадников вылетели из темноты, в руке у одного из них тоже был фонарь, выхвативший из мрака спокойно стоявшего человека в плаще, небрежно наброшенном на одно плечо.

   – Стоять! – рявкнул другой конник, а чужак равнодушно сделал шаг вперед, и еще один. – Стоять, стреляю!

   Неизвестному будто было совершенно все равно; собаки заливались лаем, и один из патрульных действительно вскинул ружье и выстрелил. Странный человек продолжал идти точно на них, и они отчего-то испугались; второй патрульный опустил ружье и выстрелил над самой головой чужака, тот и не вздрогнул, не остановился. На ходу сунул левую руку под полу кожаного жилета. Третья пуля цвинькнула мимо, едва не задев вьющиеся волосы неизвестного, а тот вскинул руку, и раздался четвертый выстрел.

   Ни вскрика; двое патрульных не сразу обратили внимание, что третий их спутник покачнулся и сполз из седла, перепуганная лошадь попятилась от тела, захрапев. Один человек обернулся, это сгубило его: чужак не мешкал, прежде чем нажать на курок. Оставшийся последним патрульный перепугался, пришпорил коня и попытался сбежать, позабыл о том, что тоже вооружен; пуля нагнала его и вонзилась ему в основание черепа.

   Неизвестный убийца передвигался легко, будто тень, поймал поводья одной из потерявших всадников лошадей, успокоил ее немного и вскочил в седло. Собаки надрывались где-то вдалеке: в отличие от своих хозяев, они погнались за верховым, но сами по себе были не слишком опасны. Жеребец под Кандиано вынослив, его хватит на добрый час быстрого галопа, и животные без приказа так долго преследовать его не будут.

   Но оставались другие трое стражей, которых наверняка переполошили уже далекие выстрелы. Неизвестный убрал пистолет в кобуру, пристегнутую на ремне с правой стороны его груди; ненадолго, сейчас оружие понадобится ему снова.

   Бросив короткий взгляд в сторону, в которую умчался Кандиано, он нахмурился и направил трофейную лошадь вперед, туда, откуда уже доносились человеческие крики.

   ***

   Сияние окружало его. Привычная дорога; привычные тонкие струны под пальцами. Вселенная тихо, еле слышимо звучала, и мелодии мириадов жизней обволакивали его, и он сам мог вплести собственный звук в эту симфонию.

   Серебристые нити уводили вперед, в будущее; бесконечные их потоки лились вокруг него, и одного он никак не мог различить: что там, в конце?

   Это начинало серьезно беспокоить его.

   Марино Фальер тревожился и мог проверить собственное беспокойство только одним образом. Оставив нити человеческих решений, он принялся углубляться в собственное сознание. Он всегда, почти с рождения, кажется, считал, что подобным умением наделил его Господь Бог; что бы там ни утверждали проклятые инопланетяне, хотя он внимательно слушал их разъяснения в свое время...

   Возможно, в эти мгновения его мозг всего лишь просчитывал миллионы вероятностей, а возможно, Бог вел его.

   Темнота становилась все необъятнее. Гасли звезды; что-то шевелилось во мраке, вызывая у него омерзение. Здесь, глубоко внутри, все было совсем по-другому. Талант Фальера позволял ему не просто видеть вероятности грядущего; видеть самих людей, стоящих за этим грядущим, и понемногу даже влиять на них. Эти люди были наги и слепы, для будущего они были подобны безвольным, ничего не видящим куклам, потому это было возможно.

   Но один конкретный человек теперь интересовал Марино Фальера, и он погружался еще глубже, он искал.

   Он чувствовал уже, что что-то изменилось раз и навсегда.

   Он помнил это место; хотя описать его в привычных человеческих понятиях не удалось бы. Миллионы тончайших паутинок здесь стягивались к одному человеческому существу, опутывая его с ног до головы. Фальеру ясно было: от этого человека зависит даже слишком многое. Этот человек...

   Будто кокон гусеницы, который вот-вот разрушится и выпустить из себя что-то новое.

   Одна паутинка скользнула мимо него. Вторая... третья. Он приближался; он знал, что сейчас увидит

его

, и боялся. В последний раз, когда Фальеру хватило храбрости явиться сюда, этот человек уже не был таким неподвижным.

   Паутинок становилось все больше. Казалось, само пространство в этом месте начинало искажаться, и...

   Острая боль пронзила ему висок; ослепительный свет ударил в глаза, больше невозможно было терпеть, оставалось только бежать, как можно скорее!..

   Он не выдержал и закричал, слепо хватаясь за что-то, потом с огромным трудом взял себя в руки. Сердце колотилось, как бешеное. Мокрые, трясущиеся пальцы нашарили расшитое покрывало постели; Фальер сидел на собственной кровати, сгорбившись, и пытался опомниться. Не сразу у него удалось открыть глаза.

   Темнота была вокруг, но его зрачки все еще помнили безумную боль от ослепительного неземного света.

   Все было безрезультатно, и он неслышно, одними губами выругался.

   Он в самом деле понимал: ожидание опасно. Чем дольше длится бесполезное ожидание, тем сильнее устают люди. Самая горячая ненависть остывает со временем. Необходимо предпринять что-то, потому что люди слабы духом и не в состоянии долго преследовать даже самую важную жизненную цель.

   Но что он мог сделать? Он не знал, каким путем они должны теперь идти! Будущее оставалось сокрыто! И этот таинственный, пугающий человек; Наследник даже ни разу не видел его лица! Если бы знать, кто он!

   Если бы можно было доверять этому Леарзе, уже спокойнее подумал Фальер. Леарза утверждает, что обладает таким же даром. Видит ли он то же, что сам Фальер? Знает ли он, что это за загадочный человек в паутине?

   Но руосец, несмотря ни на что, никакого доверия у него не вызывал. Да; руосец с горечью в голосе рассказывал, как инопланетяне убили его сестру, как они могли спасти его друзей, – но не спасли, а того человека, который все же пожалел самого Леарзу, собирались наказать за его добрый поступок. Фальер знал, что Леарза говорит правду: это все так и было. Десять долгих лет кеттерлианцы наблюдали за тем, как разрушается Руос, как жители планеты губят сами себя, но ничего не предпринимали. Пусть теперь понаблюдают за тем, как рушится их собственная родина. ...И все-таки что-то было в этом чертовом прищуре серых глаз, в этой тонкой, будто немного насмешливой улыбке.

   Марино Фальеру было страшно. Он запустил пальцы в волосы, взъерошил их, пытаясь окончательно успокоиться; страх никак не желал уходить. Ответственность давила на него. Миллионы людей ждали его решений.

   Он не уверен был, что ему предпринять.

   Кажется, никогда еще в жизни его собственный талант настолько не подводил его.

   И этот клятый руосец! Только сегодня вечером они снова разговаривали в библиотеке, и Леарза стоял, скрестив руки, возле окна, на его угловатом лице была привычная кривая, на один бок улыбка, а Фальер смотрел на него и втайне мечтал придушить его.

   – Мы оба знаем, какой путь необходимо избрать, – сказал ему руосец. – Сомнений быть не может; когда видишь грядущее на годы, десятки лет вперед...

   – Как далеко видите вы? – почти грубо спросил его Фальер.

   – О, я уверен, что не дальше вашего, – улыбнулся Леарза.

   Покоя не было; Фальер поднялся с постели. Наступало уже утро, и темнота перестала быть столь вещественной, на первом этаже продолжали заниматься своими делами люди. Выносить это становилось невозможным; Марино Фальер решился в этот момент. Может быть, прозрачный предрассветный сумрак повлиял на него, однако ему вдруг пришло в голову: будь что будет! Напрямик спросить упрямого руосца, даже если это будет означать, что он раскроет свой секрет.

   И, решив таким образом, он направился в комнату Леарзы. Если тот и спит теперь, будет даже лучше: спросонья человек хуже соображает, чем всегда. Припереть его к стенке, заставить его ответить однозначно, а не обычными его загадками. Он уже даже нашел необходимые слова. "Встречали ли вы в своих видениях человека, окутанного паутиной?"

   Он распахнул дверь без стука, раскрыл было рот, не намеренный терять и секунды.

   Комната была пуста.

   Какое-то время Наследник стоял на пороге, обескураженный и сбитый с толку; потом в голову ему пришла короткая мысль: этот ублюдок сбежал!

   В ярости он бросился вниз, на первый этаж; первым, кого он встретил, был заспанный усталый старик Зено, и Фальер буквально схватил его за грудки, почти крикнул:

   – Где руосец?

   – Ведь он еще с вечера покинул дворец, – будто удивился тот.

   – Как, когда? Вы видели это и даже не спросили его ни о чем?

   – К-конечно, спросили, господин Фальер! Он ничуть не скрывался и спокойно сказал, что вы знаете!

   – Что я знаю, – выдохнул Фальер, отпуская воротник Зено. – Что я знаю!..

   – Ну да, – напуганно подтвердил старик. – Он так и сказал, "будущее для господина Фальера, разумеется, открыто точно так же, как и для меня, он знает, что мне настало время отлучиться на несколько дней". Ведь это так?..

   – ...Да, – упавшим голосом ответил ему Наследник. – Конечно, я знаю. Я не думал, что это должно было произойти уже сегодня.

   Зено немного успокоился и коротко поклонился ему, поспешив выйти; возможно, старик догадывался, что Наследник только что солгал ему.

   ***

   Он мчался галопом добрый час, не меньше; его окружала ночь. Собаки какое-то время преследовали его, но от страха перед ними жеребец лишь ускорял бег, и наконец псы отстали, побежали назад. Орсо Кандиано не имел ни малейшего понятия о том, что там случилось, и ему оставалось лишь верить, что его неизвестный спаситель сумел сбежать сам.

   Во всяком случае, теперь он был свободен. Уже светало, когда он решился остановиться на отдых; усталый, тяжело поводящий боками вороной какое-то время неподвижно почти стоял, потом принялся щипать сухую траву. Кандиано обнаружил в его седельных сумках то, что обещал ему незнакомец: фляжку с водой и небольшой пакет с сухими галетами.

   Орсо Кандиано был уверен: уж он использует эту нежданно доставшуюся ему свободу. Теперь, когда у него есть шанс, прежних ошибок он не совершит.

   Он добирался до Тонгвы еще два дня. Галеты кончились, и пришлось голодать, но по пути ему встречались ручейки, так что с водой проблем не было. Сердце его колотилось о грудную клетку, когда на вечер третьего дня глаза его различили на горизонте блеск крыш: впереди была сиятельная Тонгва, с ее Централом, вознесенным над кварталами бездушных, с ее заводскими трубами и вышками.

   С ее людьми.

   Царила глубокая ночь, когда Кандиано добрался до окраин города. Здесь царила разруха и запустение, и жалкие домишки смотрели в темноту выбитыми окнами, и несколько раз по дороге Кандиано встречал людей: в основном это были или старые и немощные бездушные, или калеки, приползшие сюда доживать свой горький век. Они взглядывали на него без интереса и почти сразу отводили глаза. Но домишки вокруг становились все более чистыми и обжитыми, и наконец Кандиано понял, что оказался в южной части города, не очень уже далеко от промышленной зоны, разрезавшей Тонгву. Он одет был слишком заметно для этих мест: хотя его одежда поизносилась, все-таки это был наряд аристократа. В седельных сумках вороного нашлось и некоторое количество денег, потому Кандиано, приметив угрюмого бездушного примерно с себя ростом, приблизился к нему. Этот человек был уже стар и явно привык к тяжелой нищете, когда Кандиано подошел к нему, напуганно поднял взгляд; один глаз его затянуло бельмом.

   – Эй, ты, – обратился к нему Кандиано. – Хочешь заработать?

   – О чем вы говорите, господин, – пробормотал закованный. Кандиано показал ему монеты, которые держал в кулаке; это явственно заинтересовало старика. – ...Что я должен сделать, добрый господин?

   – Всего лишь поменяться со мной одеждой, – предложил Кандиано. – Ты получишь мою одежду и эти деньги.

   Надо ли говорить, что старик не колебался ни секунды; какое-то время они оба спешно переодевались в тупике, потом Кандиано сунул горсть монет в чужую заскорузлую ладонь.

   Рубаха закованного провоняла машинным маслом, а штаны все-таки оказались ему коротковаты, но теперь он не столь сильно выделялся среди остальных обитателей квартала. Вороного пришлось отпустить; расседлав его, Кандиано спрятал сумки и сбрую в разваливающемся сарае.

   Он был совершенно свободен.

   Потом он рассудил, что лучшим способом узнать все последние новости будет визит в какое-нибудь питейное заведение; еще в былые времена, когда вдвоем с Меразом они ходили по кварталам закованных, Кандиано видел подобные места и теперь без особого труда отыскал то, что ему было нужно. Приземистый барак, должно быть, размещал на втором своем этаже жилые квартиры, а на первом расположилась рюмочная. Внутри было сумрачно и оглушительно пахло луком и спиртом; Кандиано, и не поморщившись, вошел туда. Сперва он оглядывался. Людей здесь было не очень много, но все-таки прилично. Потом взяв себе стакан виски (по крайней мере, это тут так называлось), он отошел в темный угол и устроился за хлипким маленьким столиком.

   Сидевшие люди были усталы и угрюмы. Кажется, все – рабочие с ближайшего завода; они сидели по одному, по двое и негромко переговаривались. Кандиано, немного разочарованный, – он надеялся, что услышит что-нибудь интересное, – решился сделать глоток из своего стакана и едва не закашлялся: судя по вкусу, именуемая виски жидкость на самом деле представляла собой разведенный водой спирт, в который что-то добавили для цвета. Хуже всего оказалось то, что закусывать здесь было явно не принято.

   Он уже решил, что посидит здесь еще минут пять, не больше, и отправится на поиски другого заведения, когда дверь распахнулась, и в рюмочную буквально влетел еще один закованный. Это был молодой еще, рослый человек, настолько смуглый, что казался почти черным, одет он был в старый грязный комбинезон. При появлении его все оглянулись, на лицах показалось ожидание.

   – Нет, говорит он! – крикнул пришедший. – Нет, мол, вы должны сами понимать, военное положение, приказом вводится шестнадцатичасовой рабочий день, ни часом меньше! Кто не согласен – того на улицу.

   Тогда только в рюмочной поднялся неразборчивый недовольный гул голосов.

   – А плата, Квенин? – спросил кто-то человека в комбинезоне.

   – Плата! – почти рассмеялся тот. – Плата остается прежней, кто не согласен?..

   – Хорош скулить, – сказал какой-то тощий старик. – Времена непростые. Слышали же? В Централе тоже все на головах ходят! А если эти инопланетяне сядут на нашу планету и всех перережут?

   – Тю-у, старая кляча! – возразили ему, – где эти твои инопланетяне? Уж третий месяц пошел, как нам про них сообщили, лето скоро закончится, а инопланетян ни слуху ни духу!

   – Ты погоди! – возмутился старик. – Если не Наследник, кто нас защитит? А еще эти слухи про разрушителей! Представьте себе только, если и вправду у кого-то из закованных есть таланты, прямо как у аристократов!

   – Верь больше, – почти рявкнул Квенин, усаживаясь за стол. – Только аристократам под силу разделаться с инопланетянами, не спорю, но и инопланетян что-то не видно!