Текст книги "Лиловый (Ii)"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

   – Ты говоришь о будущем, – горько сказал Леарза, – будто я могу изменить его или хотя бы сыграть хоть какую-нибудь роль! Я ведь не могу видеть его, Хубал не наделил меня своим Даром!

   – А если бы ты мог? – спросил тот, и в его голосе сквозила улыбка.

   – ...Не знаю, – Леарза слегка растерялся. – Я бы попытался что-нибудь сделать. Я слаб и всегда был слаб, но у меня были очень сильные друзья. Быть может, если бы я сказал им, что нужно изменить...

   Человек в плаще рассмеялся.

   – Даже если бы это грозило тебе сумасшествием?

   – Да пусть бы лучше сошел с ума я один, чем погибла целая планета!

   – ...Ну, так было определено судьбой, и вот уже ты говоришь словами своих спасителей.

   Леарза нахохлился и обхватил себя руками за колени. Ладони ощутили грубую плотную ткань, и он осознал, что не просто говорит словами спасителей – носит одежду, какой в Саиде никто никогда не носил, и...

   – Я не из них, – помотал он головой. – Я чужой для них!

   – Ты не из них, – спокойно согласился человек в плаще, который за все это время ни разу не пошевельнулся. – В тебе течет наша кровь. Моя кровь. Я знаю, что говорю. Я в твоих жилах, Леарза. Тебе никуда не уйти от нас.

   – ...Кто ты? – напуганно спросил парень.

   Человек в плаще повернул голову и посмотрел на него своими странными глазами; на мгновение в темноте блеснули желтые огоньки. Он улыбнулся...

   Мир медленно принялся заваливаться набок.

   ...В чувство его привел сильный удар: просыпаясь, Леарза резко дернулся и впечатался локтем в стену. Все еще ошалевший, не до конца пришедший в себя, парень сел в постели и зашипел, потирая ушибленное место. Он не сразу сообразил, где он находится, тусклый блеск чего-то металлического напугал его было, и лишь потом Леарза, вглядевшись, понял, что это одна из малопонятных научных штучек деда Бела и Волтайр Морвейн.

   Дом Морвейнов. Кэрнан, за миллионы световых лет от Саида с его песками.

   Он вздохнул и взъерошил и без того спутанные волосы. В саду негромко ухала сова или кто-то очень похожий; было видно тусклый свет ночного фонаря, в котором медленно колыхались яблоневые ветви. Темно.

   Леарзе отчего-то было донельзя тревожно, он никак не мог успокоиться и не вытерпел, поднялся с постели, напялил штаны и выполз в коридор. В доме царила полная тишина, если не считать резко отдалившейся совы (окно в его комнате было приоткрыто). Леарзе было страшно, одиноко и очень хотелось с кем-нибудь поговорить, но сунуться в комнату Морвейна он не решился. Самым его любимым местом в доме была кухня, – там обычно было тепло и светло, – и потому китаб спустился по лестнице, отыскал знакомую дверь. Кухня разочаровала его: все та же пугающая темнота обволокла очертания комнаты, большая кадка с цветком, которая ему всегда нравилась, в потемках казалась притаившимся чудовищем. Леарза не стал включать свет и уныло плюхнулся на табуретку.

   Тревога никак не покидала его, и тогда он прибег к старому способу борьбы с ней: принялся методично раскладывать напугавший его сон по полочкам.

   Сон напугал его, потому что был слишком реалистичным. Хотя, по правде говоря, Леарзе всегда снились яркие цветные сны, – или почти всегда, – на этот раз... да, этот сон был слишком мрачным. Вроде бы в самой черной реке не было ничего такого, и ночной лес был всего лишь ночным лесом, но...

   И этот человек. Леарза быстро понял, что больше всего насторожило его: последние слова незнакомца в плаще.

   "Тебе никуда не уйти от нас".

   От самой этой фразы веяло пугающей безысходностью.

   Неизвестно, сколько бы он так просидел один, охваченный тревогой; возможно, и до утра, но тут на лестнице его напряженный слух различил человеческие шаги. Леарза почти с облегчением вскинулся.

   На кухню вошла Волтайр в шелковом халате, накинутом на плечи, увидев его, от неожиданности воскликнула.

   – Это я, – смутился Леарза. – Извини, я напугал...

   – Ничего, – переведя дух, ответила женщина. – Что ты тут делаешь в темноте?

   – Я, ну... в общем... ловец снов действительно не помогает, – криво улыбнулся он. Волтайр подошла к столу и включила крошечную лампочку в тканевом абажуре; темнота рассеялась немного, и их лица окутало золотым сиянием.

   – Кошмар приснился? – поняла она. Леарза уныло кивнул.

   – Мне вообще... иногда снятся пугающие сны, – признался он. – Странные. Я боюсь, что это может значить что-нибудь плохое.

   – Да брось, – мягко сказала Волтайр, ставя чайник. – Всем время от времени снятся кошмары. А ты столько всего пережил. Когда Бел впервые ушел на задание, мне полгода потом снились вариации на тему его гибели. Не самое приятное было время, – она коротко рассмеялась.

   Она была такой домашней в тусклом свете маленькой лампочки, в своем шелковом халате с крупными цветами, чем-то напомнившем ему о Каине... тогда еще Абу Кабиле. Леарза почувствовал, что немного успокоился.

   – А ты знаешь, почему он решил стать разведчиком? – спросил Леарза, желая переключиться на более реальный, спокойный мир, к которому он уже успел понемногу привыкнуть.

   Волтайр пожала плечами.

   – Бел из тех людей, которые вечно идут по пути наибольшего сопротивления, – сказала она просто. – С его характером у него было меньше всего шансов стать хорошим разведчиком, но он добился своего. ...У нас ведь большая разница в возрасте, он говорил тебе? Когда я была маленькой, – она рассмеялась, – Бел был моим кумиром. Я тоже хотела стать разведчиком, пока он учился в ксенологическом, даже пыталась читать его учебники, но ничего почти не понимала.

   – И поэтому раздумала?

   – Нет, нет, – улыбнулась Волтайр; чайник вскипел, она достала две кружки и принялась наливать чай. – Со временем я поняла, что технологии интересуют меня куда больше. Да и с математикой у меня складывалось лучше, чем с физкультурой.

   Леарза отхлебнул чай из кружки. Этот напиток ему нравился, хоть и меньше, чем привычный кофе. На кухню вернулся прежний уют и тепло, напротив него устроилась Волтайр, и ее волосы отливали рыжеватым от лампы, кадка с цветком превратилась из чудовища обратно в горшок, а за широкими окнами в лунном свете серебрились яблони.

   – Ведь Бел провел на Руосе добрых десять лет, – заметил Леарза, задумавшись. – Наверное, ты сильно скучала по нему. Разведчикам, должно быть, вообще трудно?..

   – У многих из них нет семьи, – просто сказала Волтайр. – Потому и Бел никогда даже не думал о том, чтобы жениться. ...Я привыкла. Это когда я была маленькой девочкой, я не отходила от него ни на шаг, – ее лицо даже посерьезнело, будто от каких-то воспоминаний. – Он сильно ругался с отцом из-за своей профессии, отец был против, так что со временем Бел стал приезжать к нам все реже и реже. Когда он улетел на Венкатеш, провожать его пошла я одна, и то он рассердился и прогнал меня.

   – ...Зря он, – неловко произнес Леарза. Волтайр пожала плечами.

   – На Венкатеше они пробыли три года с небольшим, – продолжала она. – За это время отец остыл, и когда Бел вернулся, мы позвали его обратно, но он большой упрямец, отказался и остался жить в общежитии для разведчиков. Только потом уже, когда мама с папой погибли в катастрофе, а я осталась совсем одна, он пожалел меня, и какое-то время мы жили здесь вдвоем.

   Леарза опешил.

   – Ваши родители погибли?..

   – Да, – спокойно подтвердила женщина. – Они были на лайнере, направлявшемся с Айолы, когда произошла ошибка в вычислениях бортового компьютера, и лайнер столкнулся с астероидом. Все погибли. Мы не боги, и подобные оплошности иногда случаются.

   – У-ужасно, – растерялся он, не зная толком, как реагировать, но Волтайр улыбнулась ему.

   – Ничего, это было уже давно. Хотя, может, наша семья в этом плане немножко невезучая. Я в те дни, помню, очень боялась, что Бел погибнет на одном из заданий, и пыталась заставить его бросить свою работу, – она даже рассмеялась. – Дело в том, что его родная мать тоже умерла не своей смертью, она тяжело болела и согласилась на эвтаназию... ассистируемое самоубийство. – Увидев выражение лица Леарзы, она спешно добавила: – Но это было еще давней того, что ты. Бел был еще мальчишкой.

   – Я как-то... даже не думал, что в

этом

мире случаются такие вещи, – пробормотал Леарза. – Мне казалось, здесь все умирают только от старости, ну, или... как мне говорили, если надоедает жить, но это ж сколько лет надо прожить, чтоб надоело!..

   Волтайр пожала плечами.

   – Да нет, всякое случается, – сказала она. – Люди погибают в несчастных случаях, и до сих пор существуют некоторые болезни, которые еще не научились лечить, и даже самоубийства случаются, – я имею в виду, не те, о которых тебе говорили. А уж среди разведчиков умереть от старости считается плохим тоном. Один из учителей Бела, которым тот особенно восхищался, когда почувствовал, что старость приближается, разогнался на своем персональном шаттле до третьей космической и направил корабль точно по центру звезды. Конечно, его шаттл сгорел без следа. Я слышала, Каин говорил, что мечтает сделать так же когда-нибудь.

   – Дурак, – вырвалось у Леарзы; женщина беззаботно рассмеялась.

   – Ну, – произнесла она, – зато ты успокоился после своего кошмара, я погляжу. ...Может, ловец снов уже просто слишком старый? Хочешь, я сделаю еще один?

   – Д-для меня?

   – Почему бы и нет, вспомню детство.

   Он смутился.

   – Спасибо.

   Она убрала чашки со стола, улыбнулась ему на прощанье и пошла к себе.

   ***

   Окружающий его мир преимущественно состоял из двух цветов: черный и золотой с вкраплениями алого.

   Он давно привык и мало представлял себе иную жизнь, даже когда ему снились редкие сны о невозможном, когда в этих снах он видел себя аристократом в богатом красивом особняке на холме, особняк был монохромным, а потом широкие пустые комнаты заливало багрянцем.

   По правде говоря, остальные считали его туповатым и редко думали о нем, остальные рабочие воспринимали его, как объект обстановки, к тому же, жил он прямо при заводе в маленькой тесной каморке и редко выходил наружу.

   Его бедная сумасшедшая мать видела в новорожденном уродце будущего принца и дала ему нелепое, звучное имя; имя это совершенно не шло ему, потому на заводе все его звали просто Черным: он и вправду вечно был покрыт толстым слоем пыли и казался чернокожим, только поблескивали белки глаз в темноте, а в его темных зрачках отражалось желтое пламя.

   Он давно привык и откликался. Собственно говоря, он откликался и на "эй", и на "посторонись", потому что это были самые распространенные слова, обращаемые к нему.

   Черный занимался тем, что сгребал шлак и следил за тем, чтобы чаши не переполнялись.

   Черный мало разговаривал, и казалось, что он вообще плохо знает язык; многие слова для него и вовсе оставались загадкой, он не очень понимал, чем день отличается от ночи и что такое весна. Ему было все равно. Доменная печь работала круглые сутки, работу останавливать было нельзя и на минуту, поэтому и днем, и ночью на заводе были люди, сменявшие друг друга трижды, а Черный продолжал копаться в шлаке, часто не замечая, что отработал уже две смены вместо одной, и только уходил в свою каморку, когда вспоминал, что давно не ел и не спал.

   Мир Черного был строго поделен на части, на противоположные стороны, между которыми зияли бездонные пропасти. Как был черный цвет и желтый цвет, так были бездушные и аристократы. Он страстно мечтал быть аристократом, но знал, что никогда не сумеет одолеть непреодолимую пропасть, за которой – огромные особняки, ясное небо и богатые платья. Он ненавидел мир, окружавший его: мир шлака и чугуна, но это было единственное доступное для него место.

   По словам управляющих, Черный отличался непроходимой тупостью, вследствие которой не мог даже работать слесарем, потому что металл в его заскорузлых руках гнулся и ломался в самый неподходящий момент.

   И вот Черный стоял и сгребал шлак, позабыв о том, что не спал двадцать часов, что не ел почти столько же.

   Он сгребал шлак, когда услышал незнакомый голос, заставивший его остановиться с широкой лопатой в руках: голос был слишком неподходящим для его мира, слишком неправильным... слишком веселый голос.

   – Эй, парень, – окликнули его. – Ты уже давно отработал свою смену! Иди поешь и отдохни!

   Черный медленно обернулся. Человек, стоявший на площадке, был одет в мешковатую форму рабочего доменной печи, а каску снял и держал в руках, его лицо было перепачкано сажей, но ясно блестели зубы.

   На его правом плече была повязка надзирателя, потому Черный послушно шагнул на платформу и поставил лопату в угол. Чужой человек стоял и улыбался, у него были длинные растрепанные волосы, кое-как завязанные в хвост, и открытое приветливое лицо.

   – Да оставь ты его, Кэнги, – окликнули его. Черный без выражения посмотрел туда: по лестнице на площадку спустился второй надзиратель, которого он давно знал. – Это наш местный дурачок, только и знает, что копаться в шлаке.

   – Сколько я за ним смотрю, он все работает, – пожал тот плечами. – Даже дурачкам нужно отдыхать. Эй, как тебя зовут?

   Черный не сразу понял, что обращаются к нему, и вместо него ответил второй надзиратель:

   – Мы зовем его Черным, ха-ха, потому что он чумазый, будто из земли вылез!

   – Ну, тогда тут всех нужно звать черными, – беззаботно рассмеялся новый человек. – Ну? Как твое настоящее имя?

   Черный медлил.

   – А я уж и забыл, – сообщил надзиратель, – как-то очень смешно! То ли Абуксигун, то ли Ахупутун...

   – Аллалгар, – сказал Черный, не обратив внимания на издевку.

   Незнакомец опять улыбнулся ему и поднял руку.

   – А я – Кэнги, – ответил он. – Иди-иди, отдыхай.

   Черный пошел прочь, но пару раз оглядывался на странного человека.

   Кэнги явился на сталелитейный всего лишь две недели тому назад и поначалу настороженно был принят управляющими, но этот темноволосый человек буквально излучал собой веселье, располагая к себе любого, кто имел возможность поговорить с ним, и помимо того прекрасно знал свое дело. Продержав его неделю на испытательном сроке, они назначили его надзирателем и поручили следить за доменной печью номер два, вместе с пятнадцатью другими рабочими.

   Кэнги говорил, что пришел с севера, и задорно улыбался при этом. Он, в общем, ничем особо не выделялся среди других закованных, кроме чересчур светлой кожи, да за стеклом каски это было и незаметно. Он обосновался при заводе, в одной из многочисленных каморок, в которых обитали в основном холостые рабочие, и быстро обзавелся знакомыми, так что уже через пару дней всем казалось, будто он тут всегда и был.

   Лишь один Черный смотрел на него не так, как на остальных; для Черного Кэнги вдруг обратился в уважаемого аристократа, невесть зачем обрядившегося бездушным.

   Кэнги обращался с Черным, как с человеком.

   Конечно, даже Кэнги было бы не о чем поговорить с Черным; о чем говорить со слабоумным? Каждый день Кэнги, обходя доменную печь и проверяя, как идет работа, окликал Черного, напоминая, что смена закончилась. Черный спешно бросал работу и почти бежал, – если б ему позволяла кривая нога, он скакал бы вприпрыжку, – к платформе, ему казалось, что неукоснительное выполнение слов Кэнги продемонстрирует его уважение. Кэнги смеялся и шел дальше. У него была по-настоящему аристократическая белозубая усмешка. Мало того, Кэнги был лишь ненамного ниже самого Черного, огромного ростом; не каждый мог с такой легкостью заглянуть в раскосые темные глаза Черного.

   Однажды Кэнги, проходя мимо, с улыбкой похлопал Черного по плечу.

   Черный потом долго не мог опомниться и стоял, глядя надзирателю вслед. Сердце у него билось. Это было все равно, что прикосновение божества! И никто, никто не придал этому никакого значения, и Кэнги уходил в багровую темноту завода по платформе, насвистывая себе под нос.

   Возможно, если б Черный не привык к тому, что все вокруг него обращаются с ним, как с малохольным, эти отношения вылились бы в обычную дружбу, но Черный не представлял себе нормальных человеческих отношений и смотрел на Кэнги, как на бога (в его системе ценностей богами были аристократы, и потому Кэнги тоже был аристократом).

   Кэнги между тем поначалу не обращал на Черного особого внимания, пока в один прекрасный день Черный не заметил, что надзиратель-аристократ стоит на платформе молча и смотрит на него пронзительным темным взглядом. Увидев, что Черный обратил на него внимание, Кэнги улыбнулся и вскинул руку.

   – Смена закончилась, Аллалгар!

   Черный так и не понял, что мог бы означать этот странный взгляд.

   ***

   Беленос Морвейн почти что валялся на диване в одном из холлов института и курил электронную сигарету, запрокинув голову. Его ноги в высоких сапогах были вытянуты, глаза прикрыты. В последнее время Морвейн выглядел совсем мрачным и разочарованным, и профессор как никто другой знал причину.

   Морвейн сильно переживал из-за решения Лекса и подозревал, что отныне на его карьере разведчика поставлен жирный крест, ему даже в голову приходили мысли о самоубийстве: иной жизни он себе не представлял.

   Разведывательные операции на Анвине между тем шли уже больше года. Планета была обнаружена весной четыреста двадцать девятого, и вплоть до недавнего времени они исследовали общество, населявшее ее, чрезвычайно осторожно, издалека, не сразу отправили людей непосредственно на ее поверхность, стремились разузнать как можно больше, прежде чем рисковать.

   Но вот не столь давно последние группы разведчиков отправились на космическую станцию, находившуюся под прикрытием астероидного пояса в системе Сеннаар, и в их числе – Эохад Таггарт и Каин.

   Морвейн же остался на Кэрнане, в бессрочном отпуске.

   – Пока что Лекс не рекомендовал тебе покинуть ксенологический корпус, – возразил ему профессор, стоявший у широкого окна с привычно заложенными за спину руками. – Просто не дал тебе никакого задания, связанного с Анвином. Быть может, он всего-навсего полагает, что тебе необходимо свободное время для руосца. И это, между прочим, тоже твои обязанности как разведчика. Помнится, в свое время ятингцами занималась большая команда.

   – Мое присутствие для него не столь уж важно, – разозленно отозвался Бел, приоткрыв зеленоватые глаза. – Да и что я могу для него сделать? Пересказывать содержание учебников по ксенологии? Таскать по Кэрнану?

   – И поэтому ты так много времени бесцельно проводишь здесь, вместо того чтобы оставаться в Дан Уладе? – почти строго перебил его профессор. – Тогда как научный совет подтвердил решение Лекса лишь потому, что они сочли, будто ты будешь наблюдать за руосцем. Ты же постоянно оставляешь его наедине со своей сестрой, и это рискованно.

   – Он не опасен, – повторил Морвейн и выпрямился, раздраженно поправил рубашку.

   – Этого мы не можем знать наверняка. Да, действительно у него большие шансы на ассимиляцию, но он точно такой же несдержанный, как и его соотечественники, поведение которых тебе доводилось наблюдать вплотную на протяжении добрых десяти лет.

   – Он уже в значительной мере адаптировался, профессор. Я знаю, что вы все думаете, но я не согласен с вашим мнением.

   – Можешь сколь угодно отрицать это, – спокойно отозвался Квинн. – Однако он никогда не станет одним из нас, это очевидно. Более того... как ни смешно это говорить теперь, но противостояние между Кэрнаном и Катаром до сих пор продолжается, пусть в изменившейся форме, и Леарза – представитель

той

стороны.

   Морвейн удивился.

   – Разве это теперь имеет значение? Все его сородичи погибли, а он остался совершенно один среди нас. И он не проявляет агрессии по отношению к нам.

   – Открыто не проявляет. Но он никогда не одобрял того, что сам называет нашим бездушием, Беленос. И не забывай о том, что Руос, может быть, и погиб, – но остаются другие цивилизации типа Катар, например, Анвин.

   Разведчик промолчал.

   – И если ему когда-нибудь доведется выбирать, Леарза предаст тебя.

   ***

   – Он в последнее время какой-то странный, – пожаловался Леарза. – Мне даже кажется, что он избегает меня.

   – Это не так, – Волтайр улыбнулась ему своей мягкой улыбкой.

   Они сидели на террасе и пили чай; на коленях у женщины лежал планшет, но его экран погас, а Леарза уселся на своем стуле совсем по-мальчишьи, оседлав его задом наперед, и положил подбородок на спинку. В последние дни Леарзе было едва ли не скучно. Дома бывала в основном одна Волтайр, Каин третью неделю не отвечал на звонки, хотя все остальные отвечали, а Морвейн, как только что пожаловался китаб, будто бы избегал его.

   – Понимаешь, Бел очень трепетно относится к своей работе, – пояснила Волтайр, отпив чая. – А теперь, судя по всему, Лекс отправил его в вынужденный отпуск. Ну, он и бесится.

   – А я-то тут при чем? – надулся Леарза. Волтайр вздохнула и посмотрела на него.

   – Ну, – сказала она, – отпуск, скорее всего, связан с тобой. Лекс полагает, что Бел несет за тебя ответственность. Но он... не из тех людей, которые умеют заботиться. Он не представляет себе, что с тобой теперь делать.

   – Ничего, – буркнул китаб. – Я и так предоставлен самому себе. Всем на меня наплевать. С самого начала всем на меня было наплевать! И чего ради он вытащил меня?

   Она просто возразила:

   – Мне не наплевать.

   – Ну да, да он просто сбросил меня на тебя, как ненужный балласт, – немного растерявшись, сказал Леарза. – А тебе и некуда деваться. Даже Каин, и тот не отвечает, когда я ему звоню!

   Волтайр вдруг рассмеялась, плюхнула чашку на стол и легко вскочила со стула, будто девочка, подошла к нему и взъерошила его кучерявые волосы.

   – Ты сейчас ужасно похож на надутого мальчишку! – воскликнула она. – Надо тебя чем-нибудь занять. Любой начнет хандрить, просидев столько времени без дела!

   – У меня есть дела, – возразил опешивший Леарза, но она уже отошла к перилам террасы, выглянула в сад, приложив палец к подбородку.

   – Яблоки совсем созрели, – сказала Волтайр. – Пора собирать их. Урожай в этом году хороший, вот и прекрасно! Иди переоденься, – и она сама снялась с места, вошла в дом. Леарза открыл было рот, да было поздно, и ему пришлось тащиться следом. Собирать какие-то яблоки ему не хотелось, – он не понимал, как это может поднять ему настроение, – но и перечить ей он тоже не желал, послушно напялил старые джинсы Бела, бывшие ему длинными, и влез в поношенную клетчатую рубашку. Волтайр уже нашлась в саду, где она деловито бегала между яблонями, а потом ушла в приземистое строение склада. Оттуда она вскоре вышла со связкой мешков.

   – Я как-то не думал, что вы тут собираете яблоки по старинке, – прогнусил Леарза, ожидавший какой-нибудь чудо-машины для сбора яблок. Волтайр рассмеялась.

   – Конечно, в общественных садах работают машины, – сказала она, – но собирать яблоки своими руками вообще-то весело! Хорошо умеешь лазать по деревьям?

   – Э, – опешил он. – Не знаю, не пробовал.

   – Да ладно?!

   – Только по скалам.

   Она фыркнула и пошла вперед, размахивая своими мешками. Она избрала своей первой целью высокое кряжистое дерево, в ветвях которого было больше крепких розоватых яблок, чем листьев, и оглянулась на китаба, тащившегося следом, с лукавой искоркой в глазах:

   – Ну что, залезешь?

   – Чего тут сложного, – раздулся Леарза, поддавшись на провокацию, и подошел к темному стволу дерева вплотную. Взобраться по корявым сучьям было действительно просто, только мешались ветви, он залез на самую вершину дерева и осторожно сорвал первое яблоко.

   – Кидай их мне, – предложила женщина снизу. Он последовал ее совету.

   Вскоре Леарза обнаружил, что яблоки в самом деле созрели и отрываются легко, иной раз стоит лишь прикоснуться к круглому плоду, – и вот он уже летит вниз, в траву, а Волтайр уворачивается от падающего снаряда и хихикает. Листья лезли ему в лицо, цеплялись за волосы. Собирание яблок оказалось монотонным занятием, но отчего-то ему и вправду стало весело и спокойно. Волтайр внизу тоже было скучновато, она топталась в траве и время от времени заводила разговоры.

   – Привык уже к местному климату? Подожди, скоро начнется осень, – сказала она, – ты, наверное, никогда еще такого не видел! И в Ритире времена года просто друг от друга не отличаются. А у вас же была сплошная пустыня?

   – Я жил в горах, – коротко ответил ей Леарза, швыряя очередное яблоко. Ему было видно Волтайр сквозь кружево листвы, она стояла внизу, задрав голову и подняв руки, чтоб поймать фрукт, и ее глаза казались такими прозрачно-зелеными, будто вода в озере, почти что не по-человечьи. – Высоко наверху там был даже снег.

   – А листья на деревьях желтели?

   – ...Нет, – удивился он. Женщина довольно рассмеялась.

   – У нас они сначала становятся желтыми, потом красными, а потом вовсе опадают. Выглядит очень красиво, надеюсь, тебе понравится!

   – А почему они так делают? – спросил Леарза.

   – Потому что планета вращается вокруг солнца, – пояснила Волтайр, – под определенным наклоном. И скоро наступит время, когда эта ее часть будет получать чуточку меньше солнечного света, чем южная. Это называется смена времен года. У вас ведь тоже было такое понятие?

   – ...Да, – согласился он, набрал в руки целую охапку яблок и принялся кидать их ей одно за другим. – Зимой даже в пустыне становилось холодно, а весной шли дожди, и пустыня расцветала. Из-за дождей в ней появлялись временные реки, русла которых мы называли

вади

. Летом эти реки пересыхали, и наступала страшная жара, тебе такая и не снилась! В полдень, если не спрятаться в тени, можно было серьезно обжечься прямо о песок.

   – Наверное, на нашей планете тебе все кажется очень странным, – задумчиво протянула Волтайр, потом наклонилась к мешку и ссыпала в него яблоки. – Но еще страннее погода на Эйреане. Это вообще странная планета! Я думаю, надо тебя как-нибудь туда свозить, посмотришь.

   – Я не против.

   – Вот Бел вернется, поговорим с ним...

   Леарза злился на Бела, и разговор сам собой иссяк; к тому же, пора было перебираться на следующее дерево.

   Они занимались сбором яблок добрую половину дня, и уже понемногу начинало смеркаться. Волтайр надоело все время топтаться внизу, и она предложила сама залезть на дерево, а Леарза, у которого руки уже были все в царапинах, и согласился. Тогда женщина немного неловко ухватилась за толстый сук яблони и подтянулась, потом кое-как взобралась на нижние ветви и поползла вверх. Леарза стоял внизу, подняв голову и наблюдая за ней, и не сразу сообразил, что в этом не так.

   Волтайр по-прежнему была в платье и не утрудилась переодеться.

   Он еще несколько мгновений стоял, глядя наверх, потом резко отвернулся; уши у него покраснели. Волтайр тем временем уже сочла, что залезла достаточно высоко, и крикнула:

   – Я кидаю, лови!

   Он не успел, и яблоко больно стукнуло его по затылку.

   – Ой, – воскликнула женщина и рассмеялась. Леарза не сразу решился снова поднять голову, но ветвями деревья, к его счастью, закрывало ее почти полностью, оставляя видимыми лишь некоторые кусочки ее тела: длинную ногу в тапочке, торчащий локоть, локоны темных волос. – Ты ловишь?

   – Ловлю, – откликнулся он и протянул руки.

   Какое-то время Волтайр действительно швыряла ему яблоки, которые Леарза бездумно совал в наполовину полный мешок, наконец она сказала:

   – Что-то уже слишком темно и прохладно становится! Пожалуй, пора закругляться, и Бел наверняка скоро вернется. Я испеку яблочный пирог, он их очень любит.

   – Хорошо, слезай, – сказал Леарза, все еще чувствуя смущение. Зашуршали листья, дерево затряслось; Волтайр осторожно спускалась, нашаривая ногами ветви, невыносимо медленно, боясь упасть. Вдруг ее тапочка соскользнула с ветки, женщина громко перепуганно завизжала, что-то наверху треснуло. Леарза только увидел, как ее светлое платье в сумерках ухнуло вниз, и едва успел подскочить к дереву, чтобы поймать ее.

   Вовремя; Волтайр всей тяжестью своего тела рухнула прямо на него, молодой китаб не удержался на ногах, и они оба шлепнулись на землю с криком и визгом, но, по крайней мере, женщина была спасена и оказалась лежащей поверх Леарзы.

   – О-осторожнее, – ошалев, сказал он. Ее глаза были совсем близко, и он мог чувствовать, как что-то колотится у нее в груди.

   – Кажется, лучше мне было этого не делать, – чуть нервно рассмеялась Волтайр и стремительно соскользнула с него, села в траве рядом. – Извини, пожалуйста. Ты не ушибся?

   – Нет, а ты?

   Она не успела ответить; на террасу вышел Морвейн, видимо, только что вернувшийся домой, и негромко окликнул их:

   – Что это вы там делаете?

   – Яблоки собираем! – потом крикнула Волтайр и рассмеялась. – Иди сюда, поможешь нам затащить мешки в дом!

   ***

   Бел Морвейн за ужином выслушал предложение сестры насчет поездки на Эйреан и спокойно согласился, даже сам задумчиво перечислил несколько мест, которые там можно было бы посетить, и соизволил вкратце рассказать Леарзе об истории заселения планеты (к жизни она в первоначальном виде была не пригодна, и ее биография оказалась запятнана многочисленными катастрофами, унесшими не одну сотню жизней ее упрямых обитателей). Разведчик вообще выглядел погруженным в какие-то свои раздумья, но настроение у него вроде бы было не слишком мрачное, и он даже посмеялся в ответ на шутку Волтайр.

   Леарза вечером ушел к себе, сел на широкий подоконник раскрытого окна, хотя уже было прохладно, и на планшете читал энциклопедическую статью об Эйреане, хотя слова статьи плохо укладывались у него в голове, и он то и дело отвлекался, выглядывая в окутанный мглой ночи сад.

   До него кое-как дошло, что астрономический год на Эйреане значительно короче, чем на Кэрнане, а день сменяет ночь за это время и вовсе лишь два раза; Леарза недоуменно пытался сообразить, отчего так происходит, и поначалу решил, что эта планета, наверное, летает вокруг солнца с большой скоростью, пока не догадался, что просто Эйреан является ближайшей к светилу, и, следовательно, у нее самая маленькая орбита.

   Больше из этой статьи он ничего не вынес.

   Сил читать не было, и Леарза сунул планшет на подоконник под свои согнутые в коленях ноги, запрокинул голову, легонько стукнувшись ей об откос окна. Небо было черным, без единой звездочки, только светило два круглых спутника планеты. Две луны; Леарза читал про них в какой-то книжке и знал, что там тоже кто-то живет, там построены шахты и заводы, но теперь он смотрел на два шарика, серебристый и голубой, и воспринимал их как вырезанные в черном кружки. Подняв руку с растопыренными пальцами, он убедился, что кончик его мизинца полностью закрывает кружок поменьше. Какое все огромное, подумал он: какие на самом деле огромные эти спутники и как велики расстояния, разделяющие планету и эти два шарика, а Эйреан отсюда и вовсе кажется крупной сияющей звездой.