355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Колин Маккалоу » Цезарь, или По воле судьбы » Текст книги (страница 8)
Цезарь, или По воле судьбы
  • Текст добавлен: 8 июня 2020, 16:31

Текст книги "Цезарь, или По воле судьбы"


Автор книги: Колин Маккалоу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 52 страниц)

Верцингеториг язвительно засмеялся:

– Вы насилуете, а не управляете! Что вы, что германцы – разницы никакой!

Цезарь мгновенно отреагировал:

– У нас множество отличий. О некоторых я уже говорил. Ты просто не слушаешь меня, Верцингеториг, потому что не хочешь слушать. Ты взываешь к чувствам, а не к разуму. Это привлечет к тебе много сторонников, но ты не сможешь дать им того, в чем они нуждаются, – мудрого совета и обоснованного мнения. Задумайся о сжимающемся мире. Задумайся о том месте, которое в этом мире займет Косматая Галлия, если она свяжет свою судьбу с Римом, с германцами, или продолжит бесконечные внутренние распри. Я не хочу сражаться с вами, но это не значит, что я откажусь от борьбы. После пятилетнего римского присутствия в лице Гая Юлия Цезаря вы должны это знать. Рим объединяет народы. Рим дает гражданство, вносит улучшения в уклад жизни. Всюду, куда входит Рим, воцаряются мир и изобилие, расширяются торговые связи, местные производители получают возможность продавать свои товары во всем подвластном Риму мире. Например, вы, арверны, лучшие гончары в Косматой Галлии. Став частью Римского мира, вы сможете продавать свои горшки не только в Британии. С римскими легионами, охраняющими ваши границы, вы обретете достаток и уверенность в завтрашнем дне, вам не нужно будет бояться ни набегов, ни грабежей.

– Это пустые слова, Цезарь! Что сталось с атуатуками? С эбуронами? С моринами? С нервиями? Их ограбили! Истребили! Продали в рабство!

Цезарь вздохнул, сделал широкий жест правой рукой, левой он поддерживал складки тоги.

– У всех этих племен был шанс, – возразил он спокойно. – Они нарушили наши договоренности и предпочли им войну. Хотя дешевле было бы подчиниться. Подчинение гарантировало им мир, избавление от набегов германцев, более легкую и плодотворную жизнь. Они бы по-прежнему поклонялись своим богам, владели бы своими землями.

– Под чужой властью, – презрительно выдохнул Верцингеториг.

Цезарь наклонил голову:

– Такова цена, Верцингеториг. Цена того, что я сейчас перечислил. Или легкая рука римлян, или тяжелая германская длань. Иного выбора у вас нет. Независимости больше не будет. Косматая Галлия выходит к Нашему морю. Все вы должны это понять. Возврата нет. Рим уже пришел к вам. Он уже здесь. И останется здесь. Потому что он тоже должен удерживать германцев за Рейном. Около полувека назад они уже подминали под себя вашу Галлию. Семьсот пятьдесят тысяч германцев вторглись к вам, и вы их терпели, пока Рим в лице Гая Мария вас не спас. Он и теперь спасет вас, в лице племянника Мария. Заклинаю вас: не противьтесь. Если вы примете Рим, от вас ничего не убудет. Спросите у любого племени в нашей Провинции – у вольков, воконтиев, гельветов, аллоброгов. Подчинившись Риму, они не сделались меньше галлами. И теперь процветают.

– Ха! – фыркнул Верцингеториг. – Сладкие речи! А на деле они только и ждут, чтобы кто-нибудь избавил их от иноземного ярма.

– Ты сам знаешь, что это не так, – парировал Цезарь. – Ступай к ним, поговори – и сам лишний раз убедишься в моей правоте.

– Если я и приду к ним, то не для расспросов, – сказал Верцингеториг. – Я покажу им боевое копье. – Он засмеялся и недоверчиво покачал головой. – Как вы надеетесь победить нас? Вас же только жалкая горстка! Рим – это гигантский блеф! Народы, с которыми вы до сих пор сталкивались, покорны, трусливы, глупы. В Косматой Галлии больше воинов, чем во всей Италии и Италийской Галлии! Четыре миллиона кельтов и два миллиона белгов! Я знаком с результатами вашей последней переписи. Цезарь, вас только три миллиона. Всего!

– Цифры мало о чем говорят, – весело сказал Цезарь, который увлекся этой полемикой. – Рим обладает тремя преимуществами, которых нет ни у кельтов, ни у белгов. Это организованность, техника и стопроцентная эффективность.

– О да, ваша хваленая техника! Ну и что? Помогли вам стены, которыми вы отвели воды океана, захватить хоть одну крепость венетов? Помогли? Нет! Мы тоже овладеваем техникой! Спроси своего легата Квинта Туллия Цицерона. Мы построили осадные башни, мы освоили ваши орудия. Мы не рабы, не глупцы и не трусы. С тех пор как ты пришел в нашу Галлию, мы постоянно учимся у тебя. И будем учиться, пока ты здесь! Но таковы не все ваши военачальники. Рано или поздно ты вернешься в Рим, а к нам пришлют какого-нибудь дурака, вроде Кассия, проигравшего под Бурдигалой, или Маллия и Цепиона, которые потерпели поражение под Аравсионом.

– Или вроде Агенобарба, наголову разбившего арвернов семьдесят пять лет назад.

– Сейчас арверны сильнее, чем были, когда пришел Агенобарб!

– Арверн Верцингеториг, послушай меня, – громовым голосом сказал Цезарь. – Я жду пополнения. Здесь вскоре появятся четыре боевых легиона. Это двадцать четыре тысячи солдат. Через четыре месяца после зачисления на военную службу они уже готовы сражаться. Они все одеты в кольчуги, на их поясах будут отличные кинжалы и мечи, на головах – шлемы, в руках – копья. Они прошли строевую подготовку и назубок знают распорядок. У них будет артиллерия. Они будут знать, как строить осадные орудия и укрепления. На марше они покрывают минимум по тридцать миль и могут шагать целыми днями. Ими командуют опытные центурионы. Они придут сюда, желая ненавидеть врага, и, если вы толкнете их к этому, они вас возненавидят. У меня будут пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый, одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый легионы. Все в полном составе. Пятьдесят четыре тысячи пехотинцев! И добавьте к ним еще четыре тысячи всадников из эдуев и ремов!

Верцингеториг возликовал:

– А ты глупец, Цезарь! Ты только что рассказал нам, какая армия у тебя под рукой!

– Действительно, рассказал. Но не по глупости, а чтобы предостеречь вас. Будьте благоразумны. Вы не сумеете победить. Зачем же пытаться? Зачем губить цвет вашего народа в безнадежном предприятии? Зачем оставлять ваших жен без мужей, а земли без пахарей? Кончится тем, что я поселю там своих ветеранов, а ваши женщины будут рожать от них преданных Риму детей!

Вдруг железное самообладание изменило Цезарю. Он выпрямился и чуть наклонился, нависая над всеми. Верцингеториг инстинктивно отступил.

– Этот год будет сокрушительным, если вы вынудите меня! – загремел Цезарь. – Выступите против меня на поле боя – и вы мертвы! Меня нельзя победить! Рим нельзя победить! Наша мощь и умение столь велики, что я смогу восполнить любые потери и, если пожелаю, в мгновение ока удвою количество своих войск. Предупреждаю, будьте осторожны! Я посвятил вас во все это не ради сегодняшнего дня, но ради будущего! Римская организованность, римская техника и римские возможности – залог вашего поражения. И не надейтесь, что вместо Цезаря Рим пришлет в Косматую Галлию какого-нибудь менее компетентного правителя! Ибо к тому моменту вы будете уничтожены! Цезарь сотрет вас в порошок!

Он быстро сошел с возвышения и покинул зал, оставив в ошеломлении как галлов, так и своих легатов.

– Ну и темперамент! – буркнул Требоний.

– С ними нужно говорить прямо, – сказал Гирций.

– Теперь моя очередь. – Требоний встал. – Как после этого мне с ними общаться?

– Дипломатично, – ухмыльнулся Квинт Цицерон.

– Не важно, что там будет лепетать Требоний, – сказал Секст. – Цезарь внушил им страх.

– Но этот Верцингеториг рвется в бой, – заметил Сульпиций Руф.

– Он молод, – возразил Гирций. – И малопопулярен среди своих. Арверны сидели, скрипя зубами. И похоже, были готовы его пришибить. Его, а не Цезаря, заметьте.

Пока шло собрание, Рианнон сидела в каменном доме Цезаря с писцом-эдуем.

– Прочти письмо, – велела она.

Он сломал печать (уже один раз сломанную; письмо запечатали повторно при помощи кольца Квинта Цицерона, поскольку Рианнон знать не знала, как выглядит печать Сервилии), развернул небольшой свиток и принялся сосредоточенно его изучать.

– Читай! – прикрикнула Рианнон, нетерпеливо ерзая.

– Прочту, когда разберу, – был ответ.

– А Цезарь читает не разбирая.

Писец поднял голову и вздохнул:

– Цезарь есть Цезарь. Кроме него, никто не читает с листа. И потому чем больше ты говоришь, тем дольше я буду молчать.

Рианнон утихла, теребя золотые нити, вплетенные в ее длинное темно-малиновое платье.

Наконец секретарь поднял глаза.

– Я готов, – сказал он.

– Тогда начинай!

Ну что ж, не могу сказать, что ожидала когда-нибудь получить письмо, написанное на странной латыни галльской любовницей Цезаря, но это забавно, должна признать. Значит, у тебя сын от Цезаря. Поразительно. А у меня дочь от него. Как и твой сын, она не носит его имя. Это потому, что я была в то время замужем за Марком Юнием Силаном. Кстати, его дальний родственник, тоже Марк Юний Силан, служит сейчас у твоего покровителя. Он легат. А дочь мою зовут Юния, и, поскольку она третья Юния, я называю ее Тертуллой.

Ты говоришь, что ты – дочь царя. Я знаю, у варваров есть царевны. Ты считаешь, что это что-то значит, но ошибаешься. Для римлянина имеет значение только римская кровь. Самый жалкий воришка в трущобах лучше тебя, потому что в нем течет римская кровь. Никакой ребенок, чья мать не римлянка, не может надеяться встать вровень с Цезарем, ибо Цезарь – самый родовитый из римлян. Его кровь чиста. Его предки были царями, и в других обстоятельствах он мог бы быть римским царем. Но Рим не приемлет царей. И Цезарь никогда не допустит, чтобы Рим имел царя. Римляне ни перед кем не встанут на колени.

Мне нечему тебя научить, дикарская царевна. Но, пожалуй, ты должна знать, что римлянину вовсе не обязательно иметь кровного отпрыска, который наследовал бы его положение и имя, ибо он всегда может кого-нибудь усыновить. Римляне со всей серьезностью относятся к этой традиции, и каждый, кто выбирает наследника, тщательно проверяет чистоту крови того, кому суждено будет принять его имя. Кстати, мой сын был тоже усыновлен. Его, правда, и теперь зовут Марк Юний Брут, но по завещанию моего брата, умершего без наследника, он стал также Квинтом Сервилием Цепионом, законным представителем знатного рода, к которому принадлежу и я. Но он из гордости предпочел вернуть себе имя Юниев, ибо предок его, Луций Юний Брут, свергнул последнего царя Рима и провозгласил Римскую республику.

Если у Цезаря не будет сына, он усыновит кого-то из Юлиев, с безупречными римскими предками. Так делается в Риме. Зная это, Цезарь пребывает в уверенности, что, если у него не будет собственного сына, он все уладит в своем завещании.

Не трудись отвечать. Мне не нравится, что ты считаешь себя женщиной Цезаря. Ты не женщина Цезаря. Ты для него не больше и не меньше, чем простое удобство.

Писарь умолк, и свиток в руках его снова свернулся.

– Нам, варварам, опять указали наше место, – сердито проворчал он.

Рианнон схватила письмо и порвала его в клочья.

– Уйди! – прорычала она.

Хлынули слезы. Она пошла проведать Оргеторига, который был с нянькой из ее личных слуг. Сын возил на веревочке фигурку троянского коня, подаренную Цезарем. В боку коня имелась дверца, за которой прятались греки – пятьдесят искусно вырезанных и раскрашенных деревянных фигурок. У каждой имелось имя. Рыжий Менелай, Одиссей, тоже рыжий и коротконогий, и красавец Неоптолем, сын убитого Ахилла, и даже погибший Эхион, у которого голова болталась на сломанной шее. Цезарь пытался рассказывать сыну легенду и назвать имена, но на малыша история времен Гомера впечатления не произвела. А игрушка понравилась: она двигалась, в ней сидели маленькие человечки, их можно было вынимать из деревянного брюха и опять прятать туда. Она восхищала всех, кто видел ее.

– Мама! – радостно воскликнул ребенок, выпустив веревочку и протягивая к матери ручки.

Слезы высохли. Рианнон села в кресло и посадила Оргеторига к себе на колено.

– Тебе и дела нет, – сказала она, прижимаясь щекой к блестящим кудряшкам. – Ты не римлянин, ты – галл. Но ты будешь царем гельветов! И ты все равно сын Цезаря! – Зубы ее вдруг оскалились, из горла вырвался хрип. – Я ненавижу тебя, Сервилия, хотя ты римлянка и знатная госпожа! Цезарь никогда больше не вернется к тебе! Сегодня я пойду в башню черепов к жрице и куплю заклятие на долгую жизнь в страданиях!

Наутро пришло известие от Лабиена. Амбиориг наконец добился некоторого успеха у свевов, живущих по ту сторону Рейна. Треверы, далеко еще не покоренные, опять подняли голову.

– Гирций, я хочу, чтобы ты и Трог продолжили совет, – сказал Цезарь, протягивая шкатулку с перевязью, символом его империя, Трасиллу, который упаковывал его снаряжение. – Мои четыре легиона дошли до эдуев, и я послал гонца с приказом идти к сенонам. Этих задир следует припугнуть. Я иду туда же с двенадцатым и десятым.

– А что будет с Самаробривой?

– Требоний с восьмым останется в ней. Но совет, пожалуй, разумнее куда-нибудь перенести, чтобы не искушать наших друзей карнутов. Переведи делегатов в Лютецию, к паризиям. Эта крепость на острове, ее легко защитить. Продолжай убеждать галлов в выгодности дружбы с нами. И возьми с собой пятый легион для охраны. С Силаном и Антистием.

– Будет большая война?

– Надеюсь, пока нет. Нам нужно время, чтобы вывести из новых легионов несколько неопытных когорт и ввести туда моих ветеранов. – Он усмехнулся. – Как сказал Верцингеториг, я начинаю блефовать по-крупному. Хотя сомневаюсь, что длинноволосые об этом догадаются.

Время поджимало, а ему еще надо было проститься с Рианнон. Он нашел ее в гостиной, и не одну, а с Верцингеторигом, о котором только что вспоминал. О богиня Фортуна, ты, как всегда, благосклонна ко мне!

Незамеченный, он постоял на пороге, пользуясь возможностью как следует рассмотреть своего недавнего оппонента. О его высоком положении свидетельствовали многочисленные золотые торки и браслеты, размер сапфира в застежке плаща, а также пояс и перевязь, усыпанная камнями помельче. Цезаря удивило, что арверн гладковыбрит, ибо кельты обычно не брились. Почти белые, смоченные известью волосы были уложены на манер львиной гривы и обрамляли костистое, мертвенно-бледное лицо. Черные брови, ресницы – да, он не походил на других! Худосочен – значит, живет на нервах. Атавизм. И очень опасный.

Лицо Рианнон просияло, но тут же померкло, когда она увидела кожаную кирасу.

– Цезарь, куда ты собрался?

– Встретить мои новые легионы, – ответил он, протягивая гостю руку.

Тот поднялся, продемонстрировав свой немалый рост, впрочем обычный для кельта. В синих глазах мелькнула опаска.

– Ну-ну! – добродушно воскликнул Цезарь. – Ты не умрешь, если дотронешься до меня!

Верцингеториг в ответ протянул длинную тонкую ладонь. Они обменялись рукопожатиями, крепкими, но короткими. Ни один из них не стал демонстрировать силу.

Цезарь вопросительно взглянул на Рианнон:

– Вы знакомы?

– Верцингеториг – мой двоюродный брат, – сдерживая дыхание, пояснила она. – Наши матери – сестры. Из племени арвернов. Разве я тебе не говорила? Я хотела сказать. Их обеих взяли в жены цари. Мою мать – Оргеториг, а его – царь Кельтилл.

– Понятно, – вежливо кивнул Цезарь. – Я бы сказал, Кельтилл пытался стать царем, но у него это не получилось. Именно потому его и убили, не так ли, Верцингеториг?

– Да, Цезарь, убили. Ты хорошо говоришь на моем языке.

– Моя нянька Кардикса была из арвернов. А мой наставник Марк Антоний Гнифон был наполовину саллувий. А в инсуле, принадлежащей моей матери, наверху проживали эдуи. Можно сказать, я рос под звуки галльских наречий.

– Значит, первые два года ты нас дурачил. Говорил через переводчика.

– Будь справедлив! Я не знаю германских языков, а ведь большую часть моего первого года здесь я пытался договориться с Ариовистом. И потом, я не очень хорошо понимал секванов. Потребовалось время, чтобы освоить языки белгов, хотя язык друидов мне дался легко.

– Ты не таков, каким кажешься, – сказал Верцингеториг, снова усаживаясь.

– А разве все люди такие, какими кажутся? – спросил Цезарь.

Он тоже решил сесть. Несколько минут беседы с этим строптивцем могли быть полезны.

– Возможно, и нет, Цезарь. Что ты думаешь обо мне?

– Молод, горяч, отважен, умен. Только тебе недостает проницательности. Неразумно было ставить в неловкое положение своих старейшин на таком важном собрании.

– Кто-то должен был высказать главное! Иначе все сидели бы и молчали, как ученики в школе друидов. Я многих задел за живое, – удовлетворенно сказал Верцингеториг.

Цезарь медленно покачал головой:

– Да, действительно. Но это не мудро. Я, например, хотел предотвратить кровопролитие. Мне не доставляет удовольствия проливать океаны крови. Подумай, за что ты ратуешь, Верцингеториг. Рим все равно победит, можешь не сомневаться. Так стоит ли вставать на дыбы? Ты же человек, а не лошадь! Ты способен собрать сторонников и повести их за собой. Так делай это разумно! Не заставляй меня принимать меры, которых я не хочу принимать.

– Ты предлагаешь мне вести мой народ к вечному рабству?

– Нет, я предлагаю тебе вести его к миру и процветанию.

Верцингеториг подался вперед, глаза его сверкнули, словно сапфир на застежке.

– И я поведу его, Цезарь! Но не к рабству. К свободе. К прежней жизни, к героям, к царям. И плевать нам на Ваше море! Верным в твоих вчерашних словах было только одно: мы, галлы, должны стать единым народом. Я могу этого добиться. И я добьюсь! Мы переживем тебя, Цезарь! Мы выгоним тебя и всех, кто попытается сунуться сюда после тебя. Я говорил правду, когда сказал, что Рим пришлет дурака вместо тебя. Народное правление ведет к одному и тому же: они предлагают безмозглым идиотам выбор кандидатов, а потом удивляются, почему выбрали одних дураков. Народу нужен царь, а не люди, которые каждый раз меняются по чьему-то желанию. То одна группа выгадывает, то другая, но весь народ – никогда. Царь – вот единственный ответ.

– Цари для нас ушли в прошлое.

Верцингеториг вдруг засмеялся:

– И это мне говорит римский царь! Ты ведь царь, Цезарь! Это видно по тому, как ты ходишь, как говоришь, как смотришь, как относишься к людям. Ты – Александр Великий, ненароком поставленный дурнями над собой. После тебя все обратится в прах.

– Нет, – возразил Цезарь, позволив себе улыбнуться. – Я вовсе не Александр. Я лишь эпизод римской истории. Возможно, весьма славный, надеюсь даже, что потомки сочтут этот эпизод самым славным. Но только эпизод. Когда Александр Великий умер, Македония пала. Его страна перестала существовать вместе с ним. И не только страна. Он отрекся от своих греческих корней и создал империю, потому что мыслил как царь. Он делал что хотел и шел куда хотел. Он мыслил как царь, Верцингеториг! Он составлял славу созданного им государства. Но чтобы эта слава не померкла, ему надо было жить вечно. А я – слуга Рима, и только. И когда я умру, Рим породит мне замену. Я сделаю Рим богаче, сильнее, могущественнее, но тот, кто придет за мной, использует и увеличит мои достижения. Почему? Потому что у нас на каждого дурака приходится по умному человеку. Это замечательная статистика. Гораздо лучше, чем в царских династиях. Там на одного достойного правителя приходится дюжина полных ничтожеств.

Верцингеториг ничего не сказал. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Ты не убедил меня, – наконец проговорил он.

Цезарь встал:

– Тогда будем надеяться, Верцингеториг, что нам никогда не придется выяснять, кто прав, на поле боя. Ибо если мы встретимся там, от тебя ничего не останется. – Голос его неожиданно потеплел. – Будь со мной, а не против меня! Мы поладим.

– Нет, – ответил Верцингеториг, не открывая глаз.

Цезарь покинул гостиную и пошел к Авлу Гирцию.

– Рианнон подбрасывает мне сюрприз за сюрпризом. Молодой Верцингеториг, оказывается, ее двоюродный брат. В этом отношении галльская знать походит на римскую: все тут друг другу родня. Присматривай за ней, Гирций.

– Значит ли это, что она тоже должна поехать в Лютецию?

– Конечно. Ей ведь приятно видеться с братом. Не препятствуй их встречам.

Маленькое некрасивое лицо Гирция сморщилось, карие глаза приняли умоляющее выражение.

– По правде говоря, Цезарь, я не думаю, что она способна тебя предать, кто бы ни были ее родственники. Она души в тебе не чает.

– Я знаю. Но она женщина. Она много болтает, делает глупости у меня за спиной. Пишет Сервилии. Глупее поступка нельзя и придумать! Пока меня нет, не говори ей ничего лишнего, Гирций!

Как и все посвященные в это дело, Гирций умирал от желания знать, что ответила рыжеволосой Сервилия, но Цезарь сам вскрыл письмо, а потом запечатал печаткой Квинта Цицерона, чтобы никто больше не прочел.


Завидев Цезаря с шестью легионами, сеноны сдались без боя. Они прислали заложников, повинились и немедля отправили делегатов в Лютецию, где галлы под не слишком бдительным надзором Авла Гирция ссорились, дрались, пили и веселились. Кроме того, эти несостоявшиеся мятежники послали отчаянное предостережение карнутам, ужасно напуганные грозным видом новых когорт – в блестящих доспехах и с новейшей артиллерией. Эдуи просили Цезаря за сенонов, ремы – за карнутов.

– Ладно, – сказал он Котию, вождю эдуев, и Доригу, вождю ремов. – Я буду к ним снисходителен. Тем более что мечи еще не были обнажены. Я очень хотел бы поверить, что они говорят то, что думают. Но я им не верю.

– Цезарь, им нужно время, – не сдавался Дориг. – Они как дети, которым раньше все дозволялось и от которых вдруг стали требовать послушания.

– Ничего себе дети, – кивнул Цезарь с усмешкой.

– Это образное выражение, – с достоинством отозвался Дориг.

– Сейчас нам не до образных выражений. Однако я тебя понял. Но кем бы мы их ни считали, друзья мои, будущее благополучие этих племен зависит от того, будут ли они соблюдать подписанные договоры. Это особенно относится к сенонам и карнутам. Треверы безнадежны. Их надо подчинять силой. Но кельты из центральной части Косматой Галлии достаточно умны, чтобы понимать значение договоров и обязанности, которые они накладывают. Мне не хотелось бы казнить людей, таких как Аккон у сенонов или Гутруат у карнутов, – но, если они предадут меня, я это сделаю. Не сомневайтесь, я это сделаю!

– Они не предадут тебя, Цезарь, – заверил эдуйский царь Котий. – Как ты сказал, они кельты, а не белги.

Цезарь вскинул руку, чтобы раздраженно взъерошить волосы, но передумал и лишь провел пальцами по щеке. Обладателям редких волос не стоит попусту тревожить прическу. Он вздохнул, сел и вновь глянул на галлов:

– Вы думаете, я не знаю, что всякое возмездие воспринимается как тяжелая пята Рима, попирающая права галлов? Я выбиваюсь из сил, стараясь заключить с ними мир, а в ответ меня обманывают, предают, презирают. Сравнение с детьми в данном случае неуместно, Дориг. – Он глубоко вздохнул. – Предупреждаю вас обоих, потому что вы решились просить за другие племена. Если эти новые соглашения не будут соблюдены, они пожалеют. Это измена – нарушать торжественные обещания, скрепленные клятвой! И если римские граждане будут убиты, я казню виновных, как Рим казнит всех предателей-неграждан и убийц, – я подвергну их бичеванию и обезглавлю. Речь идет не о простых людях. Я казню вождей племен, будь это предательство или убийство. Ясно?

Слова его звучали вполне спокойно, но в комнате вдруг повеяло холодом. Котий и Дориг переглянулись.

– Да, Цезарь.

– Тогда уведомите всех о моих намерениях. Особенно сенонов и карнутов.

Он встал и с улыбкой сказал:

– А теперь я могу сосредоточить все мысли и силы на войне с Амбиоригом.

Еще не покинув ставки, Цезарь уже знал, что Аккон, вождь сенонов, нарушил договор, подписанный всего несколько дней назад. Что же поделать с подлостью галльской знати? Вождь, через заступников умолявший о милосердии, тут же переступил через собственные обещания, словно они ничего для него не значили. Имеют ли галлы представление о достоинстве, чести? И если имеют, каково же оно? Зачем эдуи вступились за Аккона, хотя Котий должен был знать, что он нечестный человек? А вождь карнутов Гутруат? Он тоже таков?

Но первое – белги. Цезарь с семью легионами и обозом вошел в Неметоценну, главное укрепление атребатов. Оттуда он послал обоз и два легиона на Мозу – поддержать Лабиена, а сам с Коммием и остальными пятью легионами пошел вдоль реки Скальд на север, в земли менапиев, которые решили не сражаться и попрятались среди соленых болот на побережье Германского океана. Ответные действия внушали страх. На местах поселений остались целые просеки вырубленных священных дубов и пепелища. Посевы вытоптали, крупный скот и более мелкую живность закололи, курам, гусям и уткам свернули шею. Легионы наелись досыта, менапиям ничего не осталось.

Они попросили мира, прислали заложников. В ответ Цезарь оставил в их владениях Коммия с кавалерией атребатов, якобы для поддержания порядка, но на деле это значило, что земли менапиев были подарены Коммию, чтобы он присоединил их к своим владениям.

У Лабиена были свои трудности, но ко времени прибытия Цезаря с пятью легионами он сразился с треверами и разгромил их.

– Два твоих легиона пришлись очень кстати, без них я бы имел бледный вид, – сказал он, хорошо зная, что это признание не умалит его заслуг в глазах Цезаря. – Амбиориг уже готов был напасть, когда они появились. Поэтому он отступил и стал ждать германцев, которые собирались перейти Рейн.

– И они перешли?

– Если и перешли, то поджали хвосты и убрались восвояси. Я, естественно, не собирался их дожидаться.

– Естественно, – повторил Цезарь, чуть улыбнувшись.

– Я опять поймал треверов. На ту же удочку, ты не поверишь. Я пустил слух, что испугался и ухожу, – он в недоумении покачал головой, – хотя на этот раз я действительно ушел. Они обрушились на мою колонну своими недисциплинированными ордами, и тогда мои люди развернулись и стали метать в них копья. Мы убили тысячи нападавших. Так много, что я сомневаюсь, чтобы они еще когда-нибудь причинили нам беспокойство. Оставшиеся в живых треверы будут заняты на севере, отражая германцев.

– А что же Амбиориг?

– Перемахнул через Рейн с какими-то родичами Индутиомара. Цингеториг опять стал здесь вождем.

Цезарь задумчиво хмыкнул:

– Что ж, Лабиен. Пока треверы зализывают раны, хорошо бы построить еще один мост через Рейн. Ты не против наведаться в земли германцев?

– После нескончаемых месяцев сидения в зловонном лагере, Цезарь, я буду рад отправиться даже в Гадес!

– Твой лагерь и вправду зловонный, Тит, в этом ты прав. На твоей территории так много дерьма, что в течение десяти лет там можно будет собирать четырехсоткратные урожаи пшеницы. Но радоваться этому изобилию будут отныне не треверы, а Дориг.

Всегда с удовольствием бравшийся за выполнение титанических инженерных задач, Цезарь построил мост через Рейн немного выше по течению от того места, где он строил мост два года назад. Бревна все еще лежали на галльском берегу реки. Поскольку это был дуб, они только крепчали, а не гнили.

Если первый мост был большим, то второй обещал стать огромным, ибо Цезарь не намеревался разбирать его полностью после визита к германцам. В течение восьми дней легионеры неустанно трудились, вколачивая в вязкое дно Рейна сваи, устанавливая опоры для настила, защищая их от напора стремительного течения длинными, поставленными под наклоном волнорезами.

– Есть ли на свете что-то, чего он не может? – спросил Квинт Цицерон у Гая Требония.

– Если и есть, то мне это не известно. Он, если захочет, уведет у тебя и жену. Но инженерное дело Цезарю больше по душе. Одно из его величайших разочарований: что галлы еще не дали ему шанса превратить осаду Нуманции в веселую ночь в борделе. Если хочешь разговорить его, оброни слово о тактике Сципиона Эмилиана под Карфагеном. Он перечислит тебе все его промахи.

– И все это идет ему впрок, – усмехнулся Фабий.

– Думаете, он польстится на мою Помпонию, если ее как следует нарядить? – мечтательно спросил Квинт Цицерон.

Требоний и Фабий расхохотались.

Марк Юний Силан кисло посмотрел на них:

– А по-моему, все это напрасная трата времени. На тот берег можно переплыть и на лодках. Мост ничего не решает, он только для помпы.

Опытные вояки презрительно покосились на Силана, которого недолюбливали.

– Да-а, переплыть туда можно, – медленно проговорил Требоний. – А как тогда отступать? Что будет, если все эти свевы и убии – кстати, их миллионы – хлынут на нас из леса? Цезарь никогда не рискует по-глупому, Силан. Заруби это себе на носу. Видишь, как расставлены наши орудия? В случае поспешного отступления они вмиг разнесут этот мост на куски, чтобы ни один германец не прорвался за нами. Одно из правил Цезаря – скорость. Другое – готовность к всякого рода случайностям.

Лабиен понюхал воздух. Ноздри его орлиного носа раздулись.

– Я чую этих cunni! – объявил он. – О, нет ничего лучше, чем заставить германца пожелать, чтобы его сожгли в плетеной клетке!

Прежде чем кто-либо нашелся с ответом, подошел Цезарь, довольно улыбаясь.

– Стройте когорты, ребята! – сказал он. – Время загнать свевов в их леса.

– Что значит «загнать»? – недовольно спросил Лабиен.

Цезарь засмеялся:

– Если мне не изменяет чутье, Тит, так все и выйдет.

Легионы – по восемь солдат в шеренге – потекли через мост. Грохот шагов усиливался вибрацией досок и многократным эхом, отлетающим от воды. Этот грохот разносился вокруг на многие мили. На германской земле римлян уже ожидали военачальники убиев. Одни, без охраны и войск.

– Это не мы! – крикнул их вождь, которого звали Герман. – Цезарь, клянемся! Это свевы послали людей на помощь треверам, мы этого не делали! Ни один воин убиев не пересек реку.

– Успокойся, Арминий, – сказал ему Цезарь через толмача, назвав встревоженного вождя на латинский манер. – Если это так, вам нечего бояться.

С вождями убиев стоял один аристократ, чья черная одежда говорила о том, что он принадлежит к херускам, могущественному племени, жившему между сигамбрами и рекой Альбис. Цезарь с изумлением смотрел на него. Белая кожа, золотисто-рыжие кудри и незабываемый взгляд Луция Корнелия Суллы. По слухам, тот шпионил для Гая Мария среди германцев. Он и Квинт Серторий. Сколько лет этому человеку? У германцев трудно определить возраст. Лицо спокойное, кожа моложавая. Но ему могло быть лет шестьдесят. Да, вполне возможно.

– Как тебя зовут? – спросил он через переводчика.

– Корнель, – ответил херуск.

– У тебя есть брат-близнец?

Светлые глаза расширились, в них вспыхнуло уважение.

– Да. Но мой брат погиб во время войны со свевами.

– А кто твой отец?

– Великий вождь, мать говорила, что он из кельтов.

– Как его звали?

– Корнель.

– А теперь ты – вождь херусков?

– Да.

– Ты намерен воевать против Рима?

– Нет, никогда.

Цезарь улыбнулся и повернулся к Герману.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю