Текст книги "Цезарь, или По воле судьбы"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 52 страниц)

В эту атмосферу всеобщей неуверенности и лихорадочных попыток учуять, куда подует ветер, и попал Помпей, когда с двумя Лентулами ступил на причал гавани Митилен. Некогда остров Лесбос присягнул ему и другой присяги пока не давал, однако принимать его, побитого, поджавшего хвост, было и затруднительно, и опасно. Впрочем, его прибытие означало, что он еще не согнан с арены и что со временем возможен новый Фарсал. Только сумеет ли он победить? Ведь Цезарь еще не проигрывал сражений. (В большую победу Помпея возле Диррахия теперь никто не верил.)

Однако Помпей достойно справился с ситуацией. Оставаясь в греческой одежде, он сказал городским этнархам, что Цезарю свойственно милосердие.

– Только держитесь с ним повежливее, вот и все.

Корнелия Метелла и молодой Секст ожидали его. Печальное воссоединение. Секст бросился к отцу, обнял его и заплакал.

– Не плачь, не плачь, – бормотал Помпей, нежно поглаживая каштановые волосы сына.

Секст был единственным из его детей, унаследовавшим от Муции Терции смуглую кожу.

– Я должен был быть там – с тобой!

– И ты был бы, если бы события не развивались так быстро. Но и вдали от меня ты мне помогал, оберегая Корнелию.

– Ерунда!

– Нет, вовсе не ерунда, мой мальчик. Семья – это главное достояние каждого римлянина. А жена Помпея Магна – главное достояние Помпея Магна. Так же, как и его сыновья.

– Я больше никогда не оставлю тебя!

– Надеюсь, что так все и будет. Сделаем подношение ларам и пенатам, а также Весте за этот радостный день. – Помпей отпустил Секста, вручив ему свой платок, чтобы тот мог вытереть нос и осушить слезы. – А теперь ступай. Начни писать письмо Гнею. Я вскоре приду и закончу его.

Секст, сопя и комкая платок, вышел, и у Помпея появилась возможность взглянуть на жену.

Та не переменилась. Все такая же надменная, высокомерная, замкнутая. Но серые глаза покраснели, припухли и смотрели на него с искренней болью. Он подошел и поцеловал ей руку.

– Грустный денек, – сказал он.

– Мой отец?

– Полагаю, он в Африке. Со временем мы это узнаем. Он не пострадал при Фарсале.

Как тяжело выговаривать эти слова!

– Корнелия, – сказал он, перебирая ее пальцы, – я разрешаю тебе развестись со мной. Если ты разведешься, твое приданое останется у тебя. По крайней мере, у меня хватило ума записать виллу в Альбанских горах на твое имя. Я не продал ее, когда продавал все, чтобы финансировать эту войну. И вилла на Марсовом поле сохранена. И дом в Каринах. Но это мое имущество. Цезарь может отнять его у тебя.

– Я думала, что проскрипций не будет.

– Не будет. Но имущество опальных вождей конфискуют. Таковы традиции. Он не пойдет против них. Поэтому безопаснее и разумнее для тебя начать процедуру развода.

Она покачала головой, улыбнулась, что редко бывало.

– Нет, Магн, я твоя жена. И останусь ею.

– В таком случае пойдем в дом. – Он отпустил ее руку. – Я не знаю, что будет со мной! Я не знаю, что надо делать. Не знаю, куда мне идти, но и остаться здесь не могу. Жизнь со мной будет несладкой. Я человек заметный. Цезарь вынужден опасаться меня. Я для него – постоянный источник угрозы.

– Как и Секст, я тебя больше не оставлю. Но конечно, нам следует поскорей добраться до Африки. Мы должны немедленно отплыть в Утику, Магн.

– Должны?

Голубые глаза на одутловатом лице загорелись и снова потухли. Но она успела разглядеть в них и муку, и боль, и обиду, и вообще всю ту гамму горьких переживаний, с какими теперь он был вынужден втайне справляться.

– Корнелия, это было ужасно. Я не имею в виду действия Цезаря или поражение, которое он мне нанес. Я имею в виду поведение моих союзников. О, к твоему отцу это не относится! Он – воплощение мудрости, силы. Но большей частью его не было рядом. А они постоянно изводили меня пререканиями, недоброжелательностью, колкостями, нытьем, недовольством.

– Недовольством?

– Да. Это взвинчивало меня, не давало сосредоточиться. Возможно, я бы справился с Цезарем, если бы мне не мешали. Но меня вынуждали делать неверные шаги. И армией тоже командовал не я. Командовал Лабиен. Это не человек, это зверь! Не понимаю, как Цезарь мог выносить его! Про него говорили, что он получает физическое удовлетворение только тогда, когда вырывает кому-то глаза. Но он творил еще худшие вещи! А этот Агенобарб! Конечно, он умер в бою как герой, но он больше всех меня мучил. Он называл меня Агамемноном, ты только представь! Царем царей! И все они хохотали!..

Горести и неурядицы двух последних месяцев не прошли для Корнелии даром. Она стала отзывчивее, обрела прежде несвойственную ей проницательность и потому не совершила ошибки – не приняла излияния мужа за жалобы неудачника, ищущего себе оправданий. Помпей для нее все еще был скалой. Подточенной волнами, изъеденной бурями, но все же неколебимой громадой.

– Дорогой Магн, я думаю, беда в том, что они восприняли эту войну как еще один вид сенаторских заседаний. Они так и не удосужились понять, что политика не имеет ничего общего с реалиями военной жизни. Ты не проиграл, ты был обречен. Подумай сам, мог ли ты справиться с ними? Они провели senatus consultum ultimum только затем, чтобы Цезарь не встал выше их. Как же они могли допустить, чтобы ты встал над ними?

Он криво улыбнулся:

– Ты совершенно права. Вот почему Африка меня не манит. Туда отправился твой отец, это да. Но туда же отправились и Катон с Лабиеном. Так что же там изменится для меня? Они опять начнут меня мучить.

– Тогда мы должны искать убежища у парфян, – решительно заявила Корнелия. – Ты послал к Ороду своего родича Гирра. Он не вернулся, но он жив и здоров. В Экбатане тебя не достанут ни Цезарь, ни Лабиен.

– Но как это будет выглядеть, а? Я буду покорно смотреть на трофейные штандарты Рима. И жить с нависшей надо мной тенью убитого Красса.

– Тогда куда же?

– В Египет.

– Это недостаточно далеко.

– Да, но он послужит нам отправной точкой. Есть еще Индия и Серика. Думаю, там не откажутся хорошо заплатить, чтобы заполучить римского военачальника. Я могу завоевать мир для того, к кому поступлю на службу. Египтяне знают, как попасть на Тапробану. А на Тапробане кто-нибудь да знает путь в Индию и Серику.

Корнелия широко улыбнулась:

– Магн, это замечательная идея! Да, мы поедем в Серику! Ты, я и Секст!

Он не собирался задерживаться в Митиленах, однако, услышав, что великий философ Кратипп находится там, захотел с ним увидеться.

– Для меня честь принимать тебя, Помпей, – сказал старик в простой белой одежде, поглаживая длинную белую бороду.

– Нет, это честь для меня, Кратипп.

Помпей стоял, глядя в слезящиеся глаза и удивляясь, что не находит в них ни малейших признаков мудрости. Разве философы не должны выглядеть мудрецами?

– Давай пройдемся, – сказал Кратипп, беря гостя под руку. – Этот сад очень красив. У него римский стиль. Мы, греки, не умеем сажать сады. Я всегда думал, что уважение к природе – врожденная черта римлян. Мы, греки, выражаем нашу любовь к красоте через вещи, и только, а вы, римляне, имеете талант вписывать сделанное человеком в природу, причем весьма искусно. Мосты, акведуки… Такие воздушные! Мы никогда не понимали красоты арки. Но природа нелинейна, Гней Помпей, – продолжал Кратипп. – Природа кругла, как земля, на которой мы живем.

– Я никогда не мог себе это представить.

– Разве Эратосфен не доказал, измерив длину тени в Верхнем и Нижнем Египте, что земля – это шар? Плоскость имеет края. А если есть края, почему тогда воды океана давным-давно не стекли с них? Нет, Гней Помпей, мир – это шар, замкнутый на себя, как кулак. И в этом, знаешь ли, есть своя бесконечность.

– Интересно, – сказал Помпей, подбирая слова, – мог бы ты рассказать мне что-нибудь о богах?

– Я многое могу рассказать тебе, но что именно ты хочешь знать?

– Ну, что-нибудь об их обличье, а также о сути. Что такое божественная природа, например.

– Я думаю, вы, римляне, ближе к ответу, чем греки. Мы уподобляем богов людям, со всеми их ошибками, страстями, чаяниями и пороками. А римские боги – настоящие римские боги – не имеют лица, тела, формы. Вы говорите – numina. Воздух, составляющие воздуха. Бесконечность.

– Но как они существуют, Кратипп?

Водянистые глаза Кратиппа были очень темными, но с помутневшим кольцом вокруг радужки. Arcus senilis. Знак близкой смерти. Скоро он уйдет из этого мира. Соскользнет со своего шара.

– Они существуют сами в себе.

– Нет, на кого они похожи?

– На самих себя. Нам невозможно понять, как они выглядят, зрение тут бессильно. Мы, греки, наделяем их человеческим обликом, потому что ничего больше не можем придумать. И сверхъестественной силой, чтобы они отличались от нас. Но я считаю, – понизил голос Кратипп, – что все боги являются частью одного великого Бога. И тут опять вы, римляне, подходите ближе всех к истине. Вы знаете, что все ваши боги – часть одного великого бога, Юпитера Всеблагого Всесильного.

– И этот великий Бог живет в воздухе?

– Он, я думаю, живет везде. Вверху, внизу, внутри, снаружи, вокруг, около. Я думаю, что и мы – его часть.

Помпей облизнул пересохшие губы и задал главный вопрос:

– Мы будем жить после смерти?

– А-а-а! Извечный вопрос. Попытка соотнести себя с бесконечностью.

– По определению, боги бессмертны. А мы умираем. Но продолжаем ли потом жить?

– Бессмертие – это не бесконечность. У него много видов. Боги живут дольше нас, но бесконечны ли их жизни? Я думаю – нет. Я думаю, бог рождается, а потом возрождается несчетное число раз. А в бесконечности нет изменений. Она не имеет ни начала, ни конца. Что будет за смертной чертой, я не знаю. Но ты, Гней Помпей, без сомнения, обретешь бессмертие. Твое имя и твоя слава будут жить тысячелетия после того, как ты исчезнешь. Разве это не утешительно? Разве не в этом приближение к божественной сути?

Помпей ушел раздосадованный. Вот так всегда! Прижми грека, и ничего не получишь. Своего рода шар. Бесконечность.

Он отплыл из Митилен с Корнелией Метеллой, Секстом и двумя Лентулами, по пути изредка причаливая к островам восточной части Эгейского моря, но нигде не останавливаясь дольше чем на ночь. Никто из знакомых ему не встречался, пока корабль не обогнул Ликию и не причалил к Атталии. Там толклись около шестидесяти отцов-сенаторов из его бывшего окружения. Они ужасно смутились. Но Атталия не подкачала. Она уверила Помпея в вечной преданности и выделила ему двенадцать прочных трирем. Вместе с ними Помпей получил и письмо от Гнея Помпея-младшего, все еще находящегося на Коркире. Как, однако, быстро разносятся вести!

Отец, я разослал такие же письма во множество мест. Прошу тебя, не сдавайся! Об ужасе, какой выпал на твою долю, я узнал от Цицерона. Тот был здесь, но сейчас уже убыл. О негодяй Лабиен!

Цицерон приехал с Катоном и тысячью солдат, оправившихся от ран. Катон заявил, что надо бы переправить это подразделение в Африку, но что сам он, как простой претор, не может взять его под командование при живом консуляре. То есть он недвусмысленно намекнул, что долг Цицерона – возглавить новую волну сопротивления Цезарю. Цицерон, как ты понимаешь, его тут же послал. Он больше не хотел иметь ничего общего ни с сопротивлением, ни с армией, ни с идиотом Катоном. Катон взвился и набросился на обидчика с кулаками. Я еле-еле их растащил. При первой же возможности Цицерон сбежал в Патры, потащив с собой своего брата Квинта, ну и племянника, разумеется. (Квинт с сыном были тогда у меня.) Думаю, сейчас Патры кипят от их ссор. Катон же посадил людей на мои транспорты и отчалил, намереваясь добраться до Африки. К сожалению, путного кормчего я ему дать не мог. Но посоветовал держать корабли носом к югу, а ветер и волны с течением довершат остальное. Африка широка, он куда-нибудь да попадет.

Но его энтузиазм все же уверил меня, что война с Цезарем далеко не окончена. Сопротивление начинает набирать силу. Видимо, в Африке, поскольку все беглецы устремились туда. Мы живы, бодры и все еще господствуем на море. Отец, я прошу тебя, собери, какие получится, корабли и плыви ко мне или в Африку.

Ответ Помпея был краток.

Дорогой сын, забудь обо мне. Я уже ничего не могу сделать для Республики. Мое время прошло. И, говоря откровенно, мне претит мысль опять затевать что-то с Катоном и Лабиеном, дышащими мне в затылок. Моя гонка закончилась. Что ты будешь делать – это твой выбор. Но остерегайся Катона и Лабиена. Один – несгибаемый пустозвон, другой – дикарь.

Корнелия, Секст и я уезжаем. Очень далеко. Куда – не скажу: письмо могут перехватить. От Лентулов, которые сопровождают меня, я надеюсь отделаться, прежде чем им станет известно, куда мы направляемся.

Береги себя, Гней. Я тебя очень люблю.

В начале сентября Помпей покинул Атталию в тайне от Лентулов и шестидесяти сенаторов. Он взял лишь три триремы, а девять велел перегнать на Коркиру.

Они ненадолго остановились в киликийской Сиедре, потом направились на Кипр, в Пафос. Префектом Кипра теперь был один из сыновей Аппия Клавдия Пульхра Цензора, и он вполне искренне сочувствовал гостю.

– Мне жаль, что твой отец так безвременно умер, – сказал Помпей.

– И мне, – ответил Гай Клавдий Пульхр, но не очень печально. – Хотя, ты знаешь, он в конце совсем спятил.

– Я слышал. По крайней мере, Фарсал его миновал.

Как трудно выговорить это слово: Фарсал!

– Да. Мы с ним всегда были на твоей стороне, но поручиться за других Клавдиев я не могу.

– Это понятно. Сейчас все роды разделились.

– К сожалению, тебе нельзя здесь остаться. Антиохия и Сирия присягнули Цезарю, а Сестий в Тарсе всегда был склонен принять его сторону. В любой день можно ждать, что он публично заявит об этом.

– Может, махнешь со мной в Египет?

Гай Клавдий напрягся:

– На твоем месте я бы туда не ездил, Магн.

– Почему?

– Там гражданская война.

Третий разлив Нила в правление Клеопатры обещал стать самым катастрофическим за две тысячи лет. Контрольный промер показал не просто гибельный уровень – вода дошла лишь до отметки восемь футов, что стало новым минимумом.

Это значило, что в наступающем году урожая не будет даже в Фаюмском оазисе и вокруг Мериотиды. Клеопатра делала все, чтобы предотвратить надвигающуюся беду. В феврале она совместно с малолетним царем издала указ, согласно которому все зерно, выращенное или хранящееся в Среднем Египте, требовалось незамедлительно отправлять в Александрию. Среднему и Верхнему Египту предлагалось кормиться, самостоятельно орошая берега Нила от первого порога до Фив. Поскольку вся пшеница и весь ячмень, выращиваемые в Египте, были собственностью Двойной Короны, она имела полное право так поступить. Наказанием за несанкционированную торговлю зерном или попустительство служащих была смерть с конфискацией всего имущества. Доносчикам, сообщавшим о нарушениях, платили наличными, а рабов-информаторов еще и освобождали.

Зерно потекло. Но тонкой струйкой. В марте царица сочла необходимым издать второй указ. В нем подтверждались все положения первого, а также сообщалось, что всех людей, трудящихся на полях, освободят от налогов или от военной службы, если те займутся выращиванием злаков самым трудоемким способом, а именно искусственно орошая поля.

Посыпались письма протеста. И еще просьбы прислать зерно и снизить поборы. Ни на то, ни на другое Двойная Корона пойти не могла.

Что еще хуже, Александрию охватили волнения. Цены на продукты росли и росли, бедняки продавали пожитки, а люд с достатком прятал деньги в кубышки или тратил их на продукты длительного хранения. Малолетний царь и его сестра Арсиноя ухмылялись. Потин и Теодат в сопровождении командующего Ахиллы разъезжали по городу, сочувствуя всем и внушая, что нехватка еды – это происки Клеопатры, якобы намеревающейся таким способом искоренить бунтарство в Александрии, ибо голод заставит многих покинуть ее.

Египет

В июне эта тройка выступила открыто. Александрия бурлила. Толпа двинулась с рыночной площади к громаде дворца. Потин и Теодат широко распахнули ворота, и толпа, ободряемая Ахиллой, ринулась во дворец. Но Клеопатру там не нашли. Ну и ладно! Арсиною объявили новой царицей, а малолетний царь пообещал народу улучшить условия жизни. Толпа разошлась по домам. Потин, Теодат и Ахилла были довольны. Но они сами столкнулись с серьезными трудностями. Запасов провизии обнаружить не удалось. Новая власть могла зашататься. И, почесав в затылке, Потин послал египетский флот пройтись по зернохранилищам Иудеи и Финикии, твердо зная, что война между Помпеем Великим и Гаем Цезарем занимает сейчас все внимание римлян. Даже если грабеж и будет замечен, то наказания не последует. Потин был хитер и умен.

Однако вторая трудность была серьезней. Клеопатра исчезла и теперь пряталась неведомо где, представляя нешуточную угрозу. Ведь она ни за что не смирится с тем, что произошло. Но куда она делась? Все свергнутые Птолемеи уплывали за море. Однако не имелось ни прямых сообщений, ни каких-либо иных свидетельств, что Клеопатра отчалила на корабле.

Она и не покидала египетских берегов. В сопровождении Хармионы, Ирады и гигантского чернокожего евнуха по имени Аполлодор Клеопатра покинула царскую резиденцию верхом на осле, в одежде зажиточной простолюдинки. Проехав через Канопские ворота всего за два часа до прорыва толпы во дворец, она села в небольшую барку в городке Схедия, где канал от озера Мериотида впадал в Канопский рукав Дельты. Оттуда до Мемфиса, расположенного на самом Ниле, было не более восьмисот греческих стадиев, что равнялось приблизительно ста римским милям.

Мемфис опять сделался самым мощным религиозным центром в Египте. Возросший на почитании бога-создателя Птаха, он при фараонах Древнего и Среднего царства стал набивать свои сокровищницы золотом и драгоценностями. Там же сосредоточились и самые почитаемые жрецы. Но со времени правления фараона Сенусерта культ Птаха начал приходить в упадок, вытесняемый культом Амона. Религиозная власть перешла из Мемфиса в Фивы. Туда же перетекли и сокровища. Однако все меняется, и в Египте тоже. После смерти последнего египетского фараона бога Амона тоже стали забывать. Пришел черед Птолемеев и Александрии. Мемфис возродился. Возможно, потому, что был гораздо ближе к Александрии, чем Фивы, ибо первый Птолемей, задумавший привязать Александрию к Египту, принудил верховного жреца Птаха, некоего Манефона, создать синкретический культ во главе с божествами Зевсом-Осирисом-Аписом и Артемидой-Исидой, соединявший египетскую и греческую религии.

Падение Фив произошло, когда город восстал против правления Птолемеев во времена девятого Птолемея Сотера II, получившего в народе прозвище Латир, что на латыни означало «бараний горох». Этот Латир собрал еврейскую армию и на галерах с низкой посадкой поплыл по Нилу, чтобы преподать урок Фивам. Он разграбил город и сровнял его с землей. Досталось, конечно же, и Амону.

Однако египетским жрецам к грабежам было не привыкать. Каждый фараон, погребенный в набитой несметными сокровищами усыпальнице, становился приманкой для толп изощренных грабителей, которые пускались на разные ухищрения, чтобы проникнуть в его гробницу. Пока Египет был в силе, эти попытки умело и действенно пресекались. Однако в пору иноземных вторжений никто за гробницами фараонов особенно не следил, и многие из них были разграблены. Кроме тех, чье местоположение хранилось в тайне. Они остались нетронутыми, как и жреческие сокровищницы.

Так что к тому времени, как Птолемей Латир прошелся по Фивам в поисках спрятанных там несчетных богатств, эти богатства уже вновь перекочевали в Мемфис. А Латиру очень нужны были деньги. Ибо мать его (третья Клеопатра) была фараоном, но сделала все, чтобы сын фараоном не стал. Она ненавидела его, предпочитая ему младшего брата Александра, которого ей наконец удалось посадить на трон вместо Латира. Для Египта это была катастрофа, ибо Александр убил мать и братья стали пытаться отвоевать трон друг у друга. Когда оба были мертвы, римский диктатор Сулла послал править Египтом сына покойного Александра. Тот был последним правителем по мужской линии, поскольку не мог иметь детей. Он завещал Египет Риму, и с тех пор Египет жил в страхе.

Клеопатра высадилась на западном берегу и подъехала на осле к западному пилону ограды, внутри которой находился храм Птаха, где бальзамировали священных быков, там же располагались многочисленные святилища, воздвигнутые в честь давно почивших фараонов, и комплекс строений разного религиозного назначения. Под комплексом были камеры и кладовые, соединенные переходами. Некоторые туннели, пробитые до полей с пирамидами, тянулись на нескольких миль. В этот лабиринт можно было попасть из здания, где хранились мумии всех египетских священных быков вместе с мумиями кошек и ибисов. А к подвалам с сокровищами вел ход из секретной камеры, находившейся в самом храме Птаха.

Ее встретил верховный жрец в сопровождении жреца-писца, казначея и толпы жрецов разных рангов. Будучи ростом менее пяти римских футов и весом не более полутора талантов, Клеопатра стояла перед двумя сотнями бритоголовых мужчин, которые простерлись перед ней ниц, уткнув лоб в красный гранит плит, которыми был вымощен двор.

– Земная богиня, дочь Ра, воплощенная Исида, царица цариц, – приветствовал ее верховный жрец Птаха, поднимаясь и умело совершая серию сложных поклонов, постепенно сходящих на нет.

– Жрец бога Птаха, – ответила Клеопатра, улыбаясь. – Великий покровитель мастеров, я рада видеть тебя, Каэм!

Единственным предметом, который отличал верховного жреца от младших жрецов, был воротник-ожерелье. Верховный жрец брил голову и носил только юбку из льняной материи, начинавшуюся от груди и мягко спадавшую до середины икр. Воротник, знак должности верховного жреца Птаха с времен первого фараона, представлял собой широкую золотую пластину, закрывавшую плечи и грудь. Ее внешний край, усыпанный ляпис-лазурью, сердоликом, бериллом и ониксом, был украшен изображением антропоморфного шакала. Две зигзагообразные полосы плетеного золота соединялись лазуритовыми застежками у горла. Поверх воротника жрец носил три ожерелья из золотых нитей с дисками, украшенными сердоликом. И еще шесть ожерелий из золотых нитей – три ниже, три выше, – с равносторонними крестами, инкрустированными драгоценными камнями.

– Ты переодета, – сказал жрец на древнеегипетском.

– Александрийцы свергли меня.

– Так.

Жрец повел ее в свою резиденцию, небольшой дом из известняка, украшенный картушами каждого верховного жреца, когда-либо служившего богу, создавшему Ра, который был также Амоном. Статуи мемфисской триады стояли у входа. Сам Птах, в синем головном уборе, обернутый белым льном, Сехмет, его жена с головой львицы и бог растительности Нефертум в короне из священного голубого лотоса с белыми страусовыми перьями.

Внутри находилась белая комната с яркой настенной росписью. Из мебели только кресла и столы из слоновой кости, золота, черного дерева. На звук голосов вышла женщина. Египтянка, чья безупречная, неброская красота свидетельствовала о ее принадлежности к жреческой касте и уходила корнями в глубины веков. Черный парик, доходящий до плеч, льняное цилиндрическое нижнее платье и верхнее – полураспахнутое, прозрачное, из знаменитой египетской ткани, секретом производства которой владели очень немногие мастера.

Она тоже простерлась ниц.

– Таха, – сказала Клеопатра, обнимая ее. – Моя мать.

– Я была ею три года, это правда, – сказала жена Каэма. – Ты голодна?

– У вас хватает еды?

– Хватает, дочь Ра, даже в эти тяжелые времена. Спасает канал, идущий от моих грядок к Нилу. Слуги выращивают там кое-что.

– Вы можете накормить моих людей? Их только трое, но бедный Аполлодор ест очень много.

– Ничего, всем достанется. Садись, садись!

За простой трапезой, состоявшей из пшеничных лепешек, жареной рыбы, фиников и ячменного пива, Клеопатра рассказала свою историю.

– Что ты намерена делать? – спросил Каэм, прикрыв глаза.

– Приказать тебе дать мне достаточно денег, чтобы я могла завербовать воинов в Иудее и Набатее. А также в Финикии. Потин намерен разграбить зернохранилища этих стран, так что, думаю, желающие найдутся. Метелл Сципион отбыл из Сирии, там теперь нет никого, кто мог бы мне помешать.

Таха кашлянула.

– Муж, тебе следует сообщить кое-что фараону, – сказала она ровным, свойственным всем женам тоном.

– Терпение, женщина, терпение! Закончим сначала с первым вопросом – с Александрией. Как нам с ней быть? Я понимаю, почему этот город построен, и я признаю, что хорошо иметь такой порт, менее уязвимый и более просторный, чем старый Пелузий. Но этот порт словно паразит! Он забирает все у Египта, а в ответ не дает ничего.

– Я знаю! Разве не ты говорил мне все это, когда я здесь жила? Если бы моя власть была прочной, я постаралась бы что-то исправить, но сначала мне нужно вернуть трон. А потом, тебе прекрасно известно, Каэм, что Египет не может отколоться от Александрии. Мы без нее практически беззащитны, пойми. Допустим, я покину ее, чтобы править Египтом из Мемфиса. Но что будет тогда? Александрия наймет огромные армии и раздавит нас. Египет – это Нил. Нам некуда бежать от реки. Разве Латир не доказал это? Ведь добраться до нас легче легкого. Ветры гонят галеры с воинами вверх по Нилу, а течение несет вниз набитые трофеями корабли. Египет будет порабощен македонянами, а потом римлянами. Ибо римляне своего не упустят и непременно придут.

– Твои слова подводят меня, земная богиня, к весьма деликатной теме.

Желто-зеленые глаза сузились. Клеопатра нахмурилась.

– Нил не разлился? – уточнила она.

– Два года подряд. Последний промер – восемь футов. Неслыханно! Народ Нила ропщет.

– Из-за голода? Естественно, ропщет.

– Нет, из-за фараона.

– Что ты имеешь в виду? Объясни.

Таха не удалилась. Она имела свои привилегии как жрица и как жена главного жреца.

– Дочь Ра, было предсказано, что Нил не выйдет из берегов до тех пор, пока женщина-фараон не забеременеет и не родит дитя мужеского пола. Долг женщины-фараона быть плодовитой. Тем самым она умиротворит Крокодила с Гиппопотамом, и те перестанут втягивать Нил в свои ноздри.

– Я это знаю так же, как и ты, Каэм! – резко оборвала его Клеопатра. – Почему ты все время говоришь со мной как с несмышленой девчонкой? Я сама думаю об этом и день и ночь! Но что я могу тут поделать? Мой брат-муж еще мальчик и предпочитает мне свою родную сестру. Моя кровь испорчена кровью Митридата. Как быть?

– Ты должна найти другого мужа, земная богиня.

– А где его взять? Поверь мне, Каэм, я придушила бы эту маленькую гадюку своими руками! И его младшего братца! И Арсиною! Мы славимся тем, что убиваем родню! Но вся линия Птолемеев свелась сейчас только к нам – к двоим девочкам и двум мальчикам. И нет других мужчин, равных мне! Просто нет! Во имя Египта я не могу подпустить к себе никого, кроме бога! – Она скрипнула зубами. – Моя сестра Береника попробовала! Но римлянин Авл Габиний ее обманул. Предпочел восстановить на троне моего отца. И тот убил Беренику. Если я оступлюсь, меня тоже убьют.

Длинный столб света шел вниз из отверстия под потолком, в нем танцевали пылинки. Каэм ввел в него свои тонкие смуглые руки и растопырил пальцы, следя за тенями на черепичном полу. Потом положил одну ладонь на другую. Тень приняла форму солнца, испускающего лучи. Затем он отнял одну руку, а другой изобразил урея, священную змею.

– Знаки странные, необычные, – заговорил он словно во сне. – Снова и снова они говорят о боге, идущем с Запада… Бог, идущий с Запада, подходящий муж для женщины-фараона.

Клеопатра напряглась, вздрогнула.

– С Запада? – изумленно переспросила она. – Из царства мертвых? Ты хочешь сказать, что это Осирис? Он умер, однако Исида понесла от него.

– И родила мальчика, – сказала Таха. – Гора.

– Но… как же это возможно?

– Он придет, чтобы уйти, – сказал Каэм. Сначала он пал ниц, потом очень медленно встал. – А пока, о царица цариц, нам следует позаботиться об армии. Она должна быть хорошей.

Около двух месяцев Клеопатра странствовала по Сирии. Поставка наемников всегда приносила стране доход, как в лучшие, так и в худшие для нее времена. Сильными воинами считались идумеи и набатеи, однако в надежности они уступали евреям, и Клеопатра поспешила в Иерусалим. Там она наконец встретилась с Антипатром, и он понравился ей. При нем был Ирод, второй его сын. Он у нее симпатии не вызвал. Но симпатия симпатией, а дело делом. Главное – заполучить солдат. Стороны поторговались и договорились.

– Знаешь, – сказал Антипатр, заинтригованный тем, что тощая девчонка из вырождающейся династии говорит с ним на безупречном арамейском, – я очень сомневаюсь, что у Помпея Магна имеются шансы победить таинственного пришельца с Запада.

– Пришельца с Запада? – переспросила Клеопатра, вонзая зубы в гранат.

– Да. Так мы с Иродом зовем Гая Юлия Цезаря, покорившего дальний Запад. Теперь посмотрим, как у него все сложится на Востоке.

– Гай Юлий Цезарь? Я знаю о нем очень мало. Мне только известно, что он когда-то наделил моего отца статусом друга и союзника Рима, чем подтвердил его право на трон. За немалую цену. Расскажи мне, каков он.

– Каков Цезарь? – Антипатр наклонился, чтобы ополоснуть руки в золотом тазу. – Он римлянин, но в любом другом месте его бы провозгласили царем. Отпрыск древнейшего и очень знатного рода, восходящего к Афродите и Аресу через Энея и Ромула.

Желто-зеленые глаза дремлющей львицы расширились. И прикрылись ресницами.

– Тогда он – бог.

– Не для иудеев, конечно, но… да, пожалуй… на некоторую степень божественности он мог бы претендовать, – медленно проговорил Ирод, постукивая по чаше с орехами ногтями, покрытыми хной.

Какие они тщеславные, все эти сирийские маленькие народности! Ведут себя так, словно пуп земли находится здесь, в Иерусалиме! Или где-то поблизости. А ведь он, к сожалению, даже не в Мемфисе. И не в Александрии. Все-таки он в Риме.

С армией в двадцать тысяч человек царица Александрии и Египта прошла через Рафию по прибрежной дороге между большим соленым озером Сирбонис и морем, встав на сирийском песчаном склоне горы Касий в десяти милях от Пелузия. Здесь и решится вопрос, кто будет сидеть на египетском троне, а кто нет. У Клеопатры был доступ к пресной воде и неплохое снабжение. Антипатр с Иродом скупали по всей Сирии продовольствие и отправляли к ней. За хорошие комиссионные, разумеется, на которые она не скупилась.

Ахилла со своим войском выступил ей навстречу. В середине сентября он прибыл к горе Касий и окопался. Осторожный солдат, он хотел измотать Клеопатру, прежде чем вступить в бой. К середине лета жара достигнет пика, и наемники станут больше думать о домашней прохладе, чем о сражении. Вот тогда-то он их и сокрушит.