Текст книги "Цезарь, или По воле судьбы"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 52 страниц)

Он кивнул Требонию, и тот подошел с мрачным видом. Смеясь, Цезарь обнял его за плечи:

– Гай Требоний, улыбнись! Даю слово, до конца года у тебя будет уйма более интересной работы. Но сейчас твое дело – удерживать Агединк. Возьми пятнадцатый из Новиодуна Невирна.

– Я выступлю на рассвете, – сказал довольный Лабиен. Потом озадаченно глянул на Цезаря. – Ты не сказал, что думаешь о моем столкновении с Коммием.

– Жаль, что ты дал ему уйти, – сказал Цезарь. – Он теперь будет для нас колючкой в лапе. Но будем надеяться, Лабиен, что отыщется мышка, готовая ее вынуть.

На совете эдуев в Декетии все было настолько запутанно, что по окончании его Цезарь так и не понял, кто говорил ему правду, а кто лгал. Единственной пользой от всего этого было то, что он посмотрел на эдуев, а те, соответственно, на него. Цезарь выслушал их, они тоже послушали Цезаря. Котий был смещен, пост главного вергобрета вновь занял Конвиктолав, а младшим вергобретом стал молодой и энергичный Эпоредориг. Друиды стояли кучкой позади всех, кто клялся в верности Конвиктолаву, Эпоредоригу, Валетиаку, Виридомару, Кавариллу, а также Литавику, этому столпу верности Риму.

– Мне нужно от вас десять тысяч пехоты и все ваши всадники, – сказал Цезарь. – Они последуют за мной в Герговию. И привезут зерно. Это понятно?

– Я лично их поведу, – улыбнулся Литавик. – Ты можешь быть спокоен, Цезарь. Эдуи придут в Герговию.

Таким образом, была уже середина июня, когда Цезарь направился к реке Элавер и в Герговию. Наступила весна, реки так разлились от таявшего снега и дождей, что их надо было переходить по мосту. Брода не было.

Армия галлов раньше римлян переправилась на западный берег Элавера по мосту и разобрала его за собой. Цезарь вынужден был идти к Герговии по восточному берегу, а Верцингеториг, как тень, скользил по другой стороне, чуть опережая его и разрушая все переправы, что было нетрудно, ведь галлы обычно предпочитали дерево камню, а деревянный мост разбирался легко. Река ревела, бурлила. Но все-таки Цезарь нашел, что искал, – мост на каменных столбах. Деревянный настил, правда, сняли, но опоры остались. Этого было достаточно. Четыре легиона, растянувшись в длину, как шесть, продолжили путь, а Цезарь с двумя легионами засел в прибрежном лесу. Когда галлы прошли по другому берегу дальше, легионеры умело навели переправу, и вскоре все римляне перебрались через Элавер.

Верцингеториг спешил к Герговии, но не вошел в эту крепость арвернов, которая стояла на небольшом плато среди возвышающихся скал. Выступ Цевеннского хребта, простиравшийся в западном направлении, защищал город своими вершинами. Сто тысяч воинов, пришедших с царем Галлии, расположились лагерем на неровном возвышении позади и по бокам крепости и стали ждать прихода Цезаря.

Картина была удручающей. Каждая скала была прямо-таки усеяна галлами, и Цезарь с одного взгляда понял, что штурмом этот город не взять. Нужна блокада, а на нее уйдет много времени и продовольствия, которого было в обрез. Однако эдуи вот-вот его подвезут, а до того надо бы что-нибудь предпринять. Например, взобраться на небольшую гору, своими отвесными стенами почти прижимавшуюся к плато.

– Поднявшись туда, мы отрежем их от основной водной артерии, – сказал Цезарь. – И они не смогут делать вылазки за провиантом.

Сказано – сделано. Действуя в темноте, Цезарь за время с полуночи до рассвета одолел гору, оставил на ней Фабия с двумя легионами в хорошо укрепленном лагере и продолжил фортификационные работы, чтобы соединиться со своим основным лагерем с помощью двойного рва.

Полночь вообще оказалась критическим часом в действиях при Герговии. Через две ночи, тоже в полночь, к Цезарю прискакал Эпоредориг в сопровождении Виридомара, человека низкого происхождения, по протекции Цезаря введенного в правящий орган эдуев.

– Литавик переметнулся к Верцингеторигу, – сообщил, дрожа всем телом, Эпоредориг. – И вся его армия. Они идут к Герговии, как будто хотят присоединиться к тебе, но на деле намереваются наброситься на тебя, когда войдут в твой лагерь. А Верцингеториг нападет снаружи.

– Тогда времени для уменьшения размера лагерей у меня почти нет, – сжав зубы, сказал Цезарь. – Фабий, ты остаешься с двумя легионами удерживать большой и малый лагеря. Это все, что я могу тебе дать. Я вернусь, но день ты должен продержаться.

– Я продержусь, – ответил Фабий.

Вскоре после этого разговора четыре легиона, прихватив с собой всю кавалерию, почти бегом покинули лагерь и в двадцати пяти милях от него встретили приближавшуюся армию эдуев. Цезарь послал четыре сотни германцев немного их охладить, а после атаковал. Эдуи бежали, но удача покинула Цезаря. Литавику удалось пробиться к Герговии с большей частью своего войска и – что еще хуже – со всем продовольствием. Герговия будет сыта. А Цезарю грозил голод.

Пришли два солдата и сообщили, что галлы яростно пытаются захватить оба лагеря, однако Фабий пока отбивается.

– Ребята, надо пробежать весь путь! – крикнул командующий тем, кто мог его услышать, и сам подал пример.

Еле держась на ногах, римляне прибыли к своим укреплениям и убедились, что Фабий не сдался.

– Хуже всего стрелы, – сказал он, отирая кровь с уха. – Кажется, Верцингеториг теперь делает ставку на лучников, а они очень опасны. Я начинаю понимать, что чувствовал бедный Марк Красс.

– Не думаю, что у нас имеется другой выход, кроме отступления, – принял решение Цезарь. – Но есть проблема. Мы не можем повернуться и побежать. Они станут рвать нас, как волки. Нет, сначала мы вступим в бой, припугнем их как следует, а после уйдем.

Появление Виридомара, в очередной раз пришедшего с новостью, что эдуи открыто бунтуют, окончательно убедило Цезаря в правильности принятого решения.

– Они изгнали из Кабиллона трибуна Марка Аристия, отняв все, что принадлежало ему. Он собрал какое-то количество римских граждан, отступил в небольшую крепость и там держался, пока несколько моих людей не передумали и не пришли просить у него прощения. Но много твоих соотечественников погибло, Цезарь, и провизии тебе не пришлют.

– Удача меня покинула, – сказал Цезарь, поднявшись к Фабию в малый лагерь. Он пожал плечами, посмотрел на цитадель и вдруг весь напрягся. – Ага!

Фабий мгновенно насторожился. Что значит это «ага»?

– Думаю, я нашел вариант для атаки.

Фабий посмотрел в ту же сторону и нахмурился. Поросшие лесом скалы, прежде усыпанные галлами, были пусты.

– Рискованно! – сказал он.

– А мы их обманем, – откликнулся Цезарь.

Кавалерия была слишком ценна, чтобы жертвовать ею. К тому же эдуи, большей частью ее составлявшие, могли решить, что своя шкура дороже. Досадно, однако у Цезаря под рукой имелись четыреста германцев, не знавших страха и любящих риск. Чтобы увеличить этот отряд, Цезарь придал ему большую группу нестроевых солдат, одетых как всадники и восседающих на вьючных мулах. Все эти конники получили задание наделать как можно больше шума, не особенно приближаясь к позициям неприятеля.

Из Герговии оба лагеря римлян были, конечно, видны, но не слишком отчетливо. Галльские наблюдатели могли лишь отметить там некоторую активность. Кавалеристы скакали туда-сюда, легионы прилежно маршировали, перетекая из большого лагеря в малый.

Но успех предприятия, целью которого было взять штурмом цитадель, зависел, как всегда, от сигнала горна. Каждый вид маневра имел свой специальный короткий сигнал, и войска учились немедленно подчиняться такому звуку. Другую трудность представляли эдуи, которые толпами покидали Литавика и Верцингеторига и которых Цезарь вынужден был использовать вместе с эдуями, верными ему с самого начала. Они должны были образовать правое крыло при атаке. Но на большинстве из них были галльские кольчуги вместо привычных кольчуг эдуев, оставлявших оголенным правое плечо. Одетые для боя и поэтому без своих отличительных накидок в красно-синюю клетку, без открытого правого плеча, эти эдуи были неотличимы от людей Верцингеторига.

Впрочем, сначала все шло хорошо. Восьмой легион первым ринулся в битву. Цезарь возглавил десятый. Три лагеря Верцингеторига пали, и царь нитиобригов Тевтомар, спавший в своей палатке, вынужден был бежать по пояс голый и на раненой лошади.

– Достаточно, – сказал Цезарь стоявшему рядом Квинту Цицерону. – Горнист, труби отход.

Десятый четко услышал сигнал, а потому развернулся и в полном порядке отступил. Но Цезарь не принял во внимание одну вещь – неровный рельеф местности. Металлический звук горна, взмывший над шумом боя, ударил в стены утесов и отразился от них многократным эхом. Легионеры, находившиеся далеко впереди, не могли разобрать, что им сигналят. В результате восьмой легион не отступил, как другие, а продолжил сражение. И тысячи галлов, защищавших дальнюю сторону Герговии, поспешили к месту боя, чтобы отбросить от стен передние ряды восьмого легиона.

То, что было началом разгрома, разрослось в тот момент, когда эдуев-перебежчиков на правом фланге приняли за врагов из-за их кольчуг. Легаты, трибуны, сам Цезарь бросились туда с криками, силой пытаясь повернуть назад измученных, остервенелых бойцов. Тит Секстий вывел из малого лагеря когорты тринадцатого, служившего резервом, и постепенно хаос сошел на нет. Легионы ретировались, оставив поле сражения галлам.

Погибли сорок шесть центурионов (в большинстве своем из восьмого легиона) и около семисот рядовых. Цезарь заплакал. Среди погибших центурионов были его друзья Луций Фабий и Марк Петроний. Оба умерли, спасая своих людей.

– Хорошо, но недостаточно хорошо для вас, – сказал он легионерам. – Местность была непригодной для боя, и все вы знали о том. Вы – солдаты Цезаря, а это значит, что от вас требуется не только отвага. О, это замечательно – рваться вперед, не обращая внимания ни на высоту стен вражеской цитадели, ни на предательские изломы ландшафта. Но я посылаю вас в бой не затем, чтобы гибли ценные солдаты и еще более ценные центурионы, доказывая всему миру, что моя армия состоит из героев! Мертвые герои бесполезны. Мертвых героев сжигают. Им отдают почести и забывают о них. Доблесть и боевой пыл достойны похвалы, но в жизни солдата это не все. Осмотрительность и самоконтроль в армии Цезаря ценятся ничуть не ниже. Мои солдаты должны уметь думать. Мои солдаты должны иметь холодные головы, какие бы страсти ни гнали их на врага. Ибо ясность мысли выигрывает больше сражений, чем храбрость. Не заставляйте меня горевать! Не давайте Цезарю повода плакать!

Ряды молчали. Цезарь плакал.

Потом он вытер рукой глаза, покачал головой:

– Это была не ваша вина, ребята, и я на вас не сержусь. Просто я огорчен. Я люблю видеть одни и те же лица, когда прохожу мимо строя, и я не хочу искать знакомые лица и не находить их. Вы мои ребята. Мне тяжело терять каждого из вас. Лучше проиграть бой. Но вчерашний бой не проигран, как и эта война. Вчера мы чего-то добились. Вчера и Верцингеториг чего-то добился. Мы разгромили его лагеря. Он отбросил нас от стен Герговии. Вовсе не особая храбрость галлов внесла хаос в наши ряды. Это сделали горная местность и эхо. Но результат боя не был для меня неожиданным. И он ничего не меняет, кроме того, что многие ушли от нас навсегда. Так что, когда вы будете думать о вчерашнем дне, вините в случившемся эхо. А когда будете думать о завтрашнем дне, помните вчерашний урок.

После этого легионы покинули лагерь и в боевом порядке построились на равнине. Но Верцингеториг отказался спуститься со скал и принять бой. Верные германцы с улюлюканьем, вызывавшим у галлов мурашки, спровоцировали столкновение с вражеской конницей и заслужили похвалу.

– Он не решается драться с нами даже на земле своих предков, – сказал Цезарь. – Завтра мы вновь здесь построимся и уйдем. И чтобы показать нашу сплоченность, эдуи будут замыкать колонну.

Новиодун Невирн стоял на левом берегу реки Лигер, в непосредственной близости от места ее слияния с рекой Элавер. Через четыре дня после ухода от Герговии Цезарь прибыл туда и обнаружил, что мосты через Лигер разрушены бунтующими эдуями. Они вошли в Новиодун Невирн и сожгли его, чтобы лишить Цезаря провианта, после чего побросали в воду все, что не спалил огонь. Римские граждане, жившие на землях эдуев, были убиты. Эдуев, симпатизировавших им, тоже убили.

Эпоредориг и Виридомар, нашедшие Цезаря, не улучшили ему настроения.

– Литавик держит все под контролем, Котий опять в фаворе, а Конвиктолав делает все, что ему велят, – с грустью сообщил Эпоредориг. – Нас с Виридомаром лишили имущества и изгнали. Верцингеториг собирается организовать в Бибракте всегалльское совещание, после чего проведет общий сбор.

Цезарь внимательно слушал.

– Изгнали вас или нет, я хочу, чтобы вы вернулись к своему народу, – сказал он, когда Эпоредориг умолк. – Я хочу, чтобы вы напомнили соплеменникам, кто я и что я. Если они попытаются встать у меня на пути, я раздавлю их с той же невозмутимостью, с какой вол давит жука. Эдуи пока еще имеют статус друзей и союзников Рима. Но если безумие не окончится, они потеряют его. А теперь ступайте и делайте, что вам сказано.

– Я не понимаю! – вскричал Квинт Цицерон. – Эдуи уже сто лет с нами. Они помогали Агенобарбу разгромить арвернов. Они настолько романизированы, что говорят на латыни! В чем же причина такой перемены?

– В Верцингеториге, – коротко объяснил Цезарь. – И не будем забывать о друидах, а также об амбициозном Литавике.

– И о реке Лигер, – сказал Фабий. – Эдуи уничтожили на ней все мосты. Мои разведчики проверили это на расстоянии в несколько миль. Все уверяют меня, что весной перейти Лигер вброд невозможно. – Он улыбнулся. – Но я нашел одно место.

– Молодец!

Последнее, что Цезарь потребовал от эдуйской конницы, – это войти в реку и встать против течения. Тысяча всадников образовала буфер между бурным потоком и легионерами, которые легко переправились на тот берег, хотя и брели к нему по пояс в воде.

– Теперь, – сказал, дрожа всем телом, Мутил, центурион тринадцатого легиона, – среди нас не осталось ни одного настоящего mentula!

– Ерунда, Мутил! – весело сказал Цезарь. – Вы все mentula! Разве это не правда, ребята? – спросил он у посиневших от холода легионеров.

– Правда, командир!

– Хм! – хохотнул Цезарь и ускакал.

– Нам повезло, – сказал Секстий, выехавший его встретить. – Эдуи сожгли Новиодун Невирн, но у них не хватило духу сжечь свои амбары. В сельской местности полно провизии. Следующие несколько дней мы будем сыты.

– Хорошо, тогда организуй продовольственные отряды. И если встретишь эдуев, убей их.

– В присутствии твоей кавалерии? – удивился Секстий.

– О нет. С меня хватит эдуев, и к их коннице это тоже относится. Если пойдешь со мной, то увидишь, как я ее распущу.

– Но ты же не можешь обойтись без кавалерии!

– Без кавалерии, которая целится в спины моих солдат, я как-нибудь обойдусь! Но не беспокойся, кавалерия у нас будет. Я уже послал за ней к ремам и к убиям. Дориг и Арминий мне не откажут. Отныне я стану использовать галльскую конницу только по мере необходимости. А германцам отдам самых лучших коней.

Ночью в лагере состоялся военный совет.

– С поддержкой эдуев Верцингеториг полностью уверится в своей скорой победе. Фабий, как ты считаешь, чего он ждет от меня?

– Что ты отступишь в Провинцию, – не задумываясь, ответил Фабий.

– Да, вероятно. – Цезарь пожал плечами. – В конце концов, это разумная альтернатива. Мы бежим, – по крайней мере, он так считает. Мы вынуждены отступить, не взяв Герговии. Эдуям нельзя доверять. Как мы можем продолжать существовать в совершенно враждебной стране, где все против нас? И где мы постоянно без еды, что самое важное. Без продовольственной помощи эдуев мы не можем здесь находиться. Поэтому – Провинция.

– Где тоже раздор, – вдруг произнес кто-то.

Фабий, Квинт Цицерон и Секстий вздрогнули и повернулись к входу в палатку, который заполнила собой чья-то атлетическая фигура с непропорционально маленькой головой.

– Ну и ну! – весело воскликнул Цезарь. – Марк Антоний, наконец-то ты здесь! Когда закончился суд над Милоном? В начале апреля? А сейчас у нас что? Середина квинтилия? И как же ты ехал, Антоний? Через Сирию, а?

Антоний аккуратно закрыл вход пологом и сбросил сагум. Ироничное приветствие никак не подействовало на него. Идеальные мелкие белые зубы сверкнули в широкой улыбке. Он пригладил рукой курчавые рыжеватые волосы и без тени смущения посмотрел на кузена.

– Нет, не через Сирию, – ответил он и огляделся. – Я знаю, время обеда прошло, но нельзя ли чем-нибудь подкрепиться?

– А почему я должен тебя кормить, Антоний?

– Потому что меня распирает от новостей.

– Есть хлеб, оливки и сыр.

– Лучше бы жареный бык, но я буду рад и хлебу с оливками и сыром. – Антоний сел на свободный стул. – Привет, Фабий, Секстий! Как поживаете? О, да тут и сам Квинт Цицерон! У тебя странная компания, Цезарь!

Квинт Цицерон возмущенно всхрапнул, но колкость сопровождалась обезоруживающей улыбкой, и он принужденно улыбнулся в ответ.

Принесли еду, и Антоний принялся с аппетитом ее уминать. Он глотнул из бокала, который поставил перед ним слуга, сильно удивился и оскорбленно отставил бокал.

– Это вода! – воскликнул он. – Я хочу вина!

– Не сомневаюсь, – сказал Цезарь. – Но в моих лагерях ты его не получишь. Мы воюем на трезвую голову. И если мои легаты довольствуются водой, то почему бы скромному квестору не последовать их примеру? Кроме того, если ты начинаешь, тебе трудно остановиться. Явный признак нездорового пристрастия к вредному напитку. Так что служба при мне пойдет тебе только на пользу. Вскоре ты обнаружишь, что голова, которая не болит, способна здраво мыслить.

Антоний открыл рот, чтобы возразить, но Цезарь его опередил:

– И не вздумай плести чепуху о том, как ты жил при Габинии! Он не мог тебя контролировать. Я смогу.

Антоний закрыл рот, прищурился. Он походил на Этну, готовую извергнуть лаву, но внезапно рассмеялся.

– О, да ты ничуть не изменился с того дня, когда дал мне под зад. Я неделю потом не мог сесть! – сказал он, отсмеявшись. – Этот человек, – объявил он присутствующим, – бич всей нашей семьи. Он ужасен. Но когда он говорит, даже моя глупая мать перестает выть и визжать.

– Если ты сделался разговорчивым, Антоний, я бы предпочел услышать что-нибудь посущественнее, – серьезно сказал Цезарь. – Что происходит на юге?

– Я был в Нарбоне, виделся с дядюшкой Луцием. Нет, я не сам к нему завернул, просто в Арелате меня ожидало его приглашение. Он передал мне письмо для тебя. Объемом в четыре фундаментальных трактата.

Антоний сунул руку в переметную суму, стоявшую у ног, и вынул из нее толстый свиток:

– Я могу вкратце пересказать его, если хочешь.

– Хочу. Начинай.

– Все завертелось в начале весны. Луктерий послал габалов, а вслед за ними и южных арвернов на гельвиев. Кончилось это плохо, – мрачно сказал Антоний. – Гельвии вдруг решили, что одолеют габалов числом. Но они не учли, что с габалами будут арверны, и жестоко поплатились. Доннотавр был убит. Но Кабур и его младшие сыновья уцелели. Потом ситуация улучшилась. Гельвии заперлись в своих городах и пока отбиваются от наскоков.

– Кабур потерял старшего сына? – переспросил Цезарь. – Это большой удар для него. Ты имеешь представление, о чем думают аллоброги?

– Во всяком случае, не о том, чтобы примкнуть к Верцингеторигу! Я пересек их земли и всюду видел бешеную активность. Везде укрепления, все селения охраняются. Они готовы к войне.

– А вольки-арекомики?

– Рутены, кадурки и часть петрокориев атаковали их по всей границе между реками Вардон и Тарн. Но дядюшка Луций вооружил и очень эффективно организовал пограничные племена, так что они успешно обороняются. Некоторые отдаленные поселения, разумеется, пострадали.

– А что с Аквитанией?

– Немногим лучше. Нитиоброги присоединились к Верцингеторигу. Их царю Тевтомару удалось навербовать конников среди аквитан. Но он посчитал себя слишком важной персоной, чтобы идти под начало к Луктерию, и ускакал к Верцингеторигу. А к югу от Гарумны – мир и покой. – Антоний помолчал. – Все это есть в письме дяди.

– Твой дядя будет рад узнать, что случилось с заносчивым Тевтомаром в дальнейшем. Он был разбит и едва сумел ускользнуть от нас. Без рубашки, на раненом скакуне. Иначе ему довелось бы увидеть Рим и принять участие в моем триумфальном шествии, – сказал Цезарь.

Он кивнул родичу, причем так, что вдруг показался легатам величайшим из земных властелинов. Как странно! Аристократ Марк Антоний не изменил своей позы, но словно бы съежился перед ним до размеров червя.

– Благодарю, Антоний.

Командующий повернулся к легатам. Это опять был Цезарь. Обычный, такой, каким они видели его в тысячах других ситуаций. «Почудилось», – подумали Фабий и Секстий. «Он – царь, – подумал Квинт Цицерон. – Неудивительно, что мой брат с ним не ладит. Они оба – цари своего рода».

– Хорошо, обстановка в Провинции зыбкая, но стабильная. Нет сомнения, что Верцингеториг осведомлен о ней так же, как я. Он полагает, что я отступлю туда. И я, пожалуй, не обману его ожиданий.

– Цезарь! – ахнул Фабий, глаза его округлились. – Ты так не поступишь!

– Конечно, сначала я пойду в Агединк. В конце концов, нельзя же бросить Требония и обоз, не говоря уже о стойком пятнадцатом легионе. И еще о четырех легионах, которые возглавляет блистательный Тит Лабиен.

– Как у него дела? – спросил Антоний.

– Как всегда, хорошо. Не взяв Лютецию, он пошел вверх по течению реки к Метиоседу, расположенному на другом большом острове. Метиосед пал очень быстро – они не успели сжечь свои лодки. После этого Лабиен возвратился к Лютеции. Завидев его, паризии подожгли крепость и в панике разбежались. – Цезарь нахмурился и передвинулся в курульном кресле. – При этом они кричали всем и каждому, что под Герговией меня разгромили и что эдуи бунтуют.

– Как? – удивился Антоний, но под тяжелым взглядом умолк.

– Согласно письму, которое я получил от него, он решил не ввязываться в продолжительные бои севернее Секваны. Поразительно, как хорошо он знает мой образ мысли! Он понял, что мне понадобится вся армия. – Нотка горечи вкралась в звучный непререкаемый голос. – Но прежде он решил показать паризиям, которых ведет один из авлерков, старик Камулоген, и их новым союзникам, что Тита Лабиена нельзя раздражать. В союз с паризиями вступили атребаты Коммия и некоторые белловаки. Лабиен обманом завлек их в ловушку. Обман всегда действует. Большинство паризиев теперь мертвы, включая Камулогена и атребатов. А сейчас он идет к Агединку. – Цезарь поднялся. – Я ложусь спать. Утром выступаем. Но идем не в Провинцию. В Агединк.

– Цезарь действительно потерпел поражение под Герговией? – спросил Антоний у Фабия, когда они вышли из палатки командующего.

– Он? Потерпел поражение? Разумеется, нет. Это была боевая ничья.

– Ничья, которая могла бы стать победой, – добавил Квинт Цицерон, – если бы предательство эдуев не вынудило его отступить. Галлы – трудный противник, Антоний.

– Кажется, он не очень доволен Лабиеном, несмотря на щедрые похвалы в его адрес.

Легаты печально переглянулись.

– Лабиен – проблема для Цезаря. В нем нет ни капли того благородства, которое он так ценит в людях. Но это воин, и воин отменный. Мы думаем, Цезарю неприятно иметь с ним дело, но он вынужден его терпеть, – сказал Квинт Цицерон.

– Подробности можешь выспросить у Авла Гирция, – добавил Секстий.

– Где я сегодня буду спать?

– В моей палатке, – сказал Фабий. – Велик ли твой эскорт? Как у сирийских властителей, разумеется. Танцовщицы, актеры, колесницы, запряженные львами.

– Кстати, – усмехнулся Антоний, – я был не прочь прихватить все это сюда. Но решил, что кузен Гай меня не одобрит. Поэтому я оставил танцовщиц с актерами в Риме.

– А что же со львами?

– Скачут по Африке, как и всегда.

– Не вижу причин, почему эдуи должны признать арверна царем, – заявил Литавик на собрании вождей в Бибракте.

– Если эдуи хотят войти в состав нового, независимого государства, каким станет объединенная Галлия, они должны подчиниться воле большинства, – сказал Катбад с возвышения, которое он делил с Верцингеторигом.

Эдуи неодобрительно заворчали. Когда знатные эдуи вошли в собственный зал советов, то увидели на помосте только двоих – и ни тот ни другой эдуем не был. Что-то доказывать, стоя внизу и глядя вверх на арверна, – это уже оскорбление! Слишком большое, чтобы молчать и терпеть!

– А кто решил, что большинству по нраву Верцингеториг? – недоуменно воскликнул Литавик. – Разве были выборы? Если и были, то без эдуев! Просто Катбад настоял, чтобы несколько вождей склонились перед Верцингеторигом как перед царем! Мы этого не делали! И не сделаем!

– Литавик, Литавик! – крикнул Катбад, вставая с места. – Если мы хотим победить, надо ударить по римлянам единым фронтом. Кто-то должен нас возглавлять, пока не закончится эта война! Потом, на досуге, мы соберем совет всех племен и определим, какая структура правления нам нужна. А сейчас боги выбрали Верцингеторига, чтобы сплотить все наши племена.

– О, понимаю! Все созрело в Карнуте, – язвительно усмехнулся Котий, вставая. – Друиды попросту сговорились возвысить одного из наших традиционных врагов!

– Не было никакого сговора, и сейчас его нет, – терпеливо продолжал Катбад. – Все присутствующие здесь должны помнить, что вовсе не эдуй замыслил объединить Галлию против римлян. Вовсе не эдуй собрал сильное войско, доставившее большие неприятности Цезарю. Вовсе не эдуй объезжал многие галльские племена, убеждая их поддержать общее дело. Это был арверн. Это был Верцингеториг!

– Без эдуев у вашей объединенной Галлии ничего не выйдет, – возразил Конвиктолав, становясь рядом с Котием и Литавиком. – Без эдуев Герговия бы уже пала.

– И без эдуев, – сказал, гордо выпрямляясь, Литавик, – ваша так называемая сплоченная Галлия будет внутри так же пуста, как сплетенное из прутьев чучело! Без эдуев вам не добиться успеха! Все, что нам нужно сделать, чтобы вы потерпели крах, – это извиниться перед Цезарем и вновь начать сотрудничать с ним, поставляя ему провизию, конников, пехотинцев, сведения, в конце концов!

Верцингеториг встал и прошел к краю помоста, на который до сего дня восходили одни лишь эдуи. Или Цезарь (о чем эдуи предпочитали не помнить).

– Никто не отрицает важнейшей роли эдуев в нашей общей борьбе, – звонким голосом сказал он. – Никто тут не хочет их принизить, и меньше всего я. Но я – царь Галлии, и это уже непреложно. Вам нечего и надеяться, что народы Галлии захотят променять меня на кого-то из вас. Ты очень умен и очень настойчив, Литавик. Твой личный вклад в наше дело огромен. Я – последний, кто стал бы это оспаривать. Но не твое лицо народы видят под короной. Ибо я буду носить корону, а не белую ленту, как те, кто правит на Востоке!

Катбад встал рядом с ним.

– Ответ прост, – сказал он. – Сегодня здесь представлены все племена свободной Галлии, кроме ремов, лингонов и треверов. Треверы прислали извинения и пожелали успеха. Они не могут покинуть свои земли, потому что германцы постоянно охотятся за их лошадьми. Что до лингонов с ремами, они – люди Рима. Мы разберемся с ними потом. Итак, предлагаю голосовать. Это не выборы! У нас только один кандидат. Теперь решайте, да или нет. Будет Верцингеториг царем Галлии или не будет.

Проголосовали практически единогласно. Против были только эдуи.

И тут же, на возвышении, Катбад выпростал из-под белой материи, украшенной белой омелой, крылатый золотой шлем, усыпанный драгоценными самоцветами. Верцингеториг встал на колени, и Катбад короновал его. Когда каждый вождь опустился перед ним на колено, эдуи сдались и сделали то же.

– Подождем, – шепнул Литавик Котию. – Он обречен на заклание, как жертвенная овца! Пусть себе использует нас, а мы найдем способ использовать его в наших целях.

Верцингеториг, очень хорошо понимавший, о чем они шепчутся, решил не обращать на это внимания. Как только Галлия отделается от Рима и Цезаря, он сможет бросить все силы на защиту своего права носить корону.

– Каждое племя должно прислать в Герговию десять заложников, самых знатных, – повелел он.

Об этой мере они заранее переговорили с Катбадом. «Свидетельство недоверия», – сказал тот. «Свидетельство осторожности», – возразил Верцингеториг.

– В мои планы не входит увеличивать численность пехоты до общего сбора в Карнуте, ибо генеральная битва с Цезарем состоится лишь после него. Но я требую от вас еще пятнадцать тысяч всадников, и немедленно. Таков мой царский приказ. С ними и с уже имеющейся у меня кавалерией я вообще лишу римлян возможности изыскивать для себя провиант.

Голос его набирал силу.

– Также кому-то из вас придется пожертвовать многим. Повелеваю, чтобы каждое племя, оказавшееся на пути следования римских войск, без колебаний сжигало свои деревни, зернохранилища и погреба. Те, кто с нами с самого начала, уже сделали это. Но теперь я приказываю это же эдуям, мандубиям, амбаррам, секванам и сегусиавам. Мои же прочие племена…

– Вы слышали? «Я приказываю»! «Мои прочие племена»! – проворчал Литавик.

– …пусть укрывают и кормят тех, кто пострадал во имя того, чтобы пострадал Цезарь. Это единственный способ его измотать. Воинской доблести в этой войне недостаточно. Мы воюем не с трусами, не с мифическими скандинавскими берсерками и не с глупцами. Наш противник силен, храбр и умен. Поэтому мы должны пользоваться любой возможностью его ослабить. Мы должны стать сильней, храбрей и умней. Мы выжжем наши священные земли, мы уничтожим весь собранный урожай, как и все, что может пойти на пользу нашим врагам. Цель наша стоит того. Эта цель – свобода, подлинная независимость, наше собственное единое государство! Мы свободные люди в свободной стране!

– Мы свободные люди в свободной стране! – подхватили клич вожди, топая сапогами по доскам настила.

Топот разросся и стал ритмичным, словно дробь тысячи барабанов. Верцингеториг стоял на помосте и смотрел на своих подданных. Корона его сияла.

– Литавик, повелеваю тебе послать десять тысяч пеших эдуев и восемьсот всадников в земли аллоброгов. Тесни их, пока они к нам не примкнут.

– Ты хочешь, чтобы я лично повел это войско?

Верцингеториг улыбнулся.

– Мой дорогой Литавик, ты слишком ценный человек, чтобы заниматься подобными мелочами, – сказал он тихо. – Пошли туда кого-нибудь из твоих братьев.

Царь Галлии повысил голос.

– Мне стало известно, – крикнул он, – что римляне покидают нашу страну, направляясь в Провинцию! Обстановка, начиная с победы в Герговии, меняется в нашу пользу!

Армия Цезаря снова была в полном сборе, хотя пятнадцатого легиона больше не существовало. Его людей распределили по другим воинским подразделениям, чтобы их пополнить, и особенно восьмой легион, потерявший десятую часть состава. Ведомая Лабиеном, Требонием, Квинтом Цицероном, Фабием, Секстием, Гирцием, Децимом Брутом, Марком Антонием и остальными легатами армия Цезаря со всем имуществом направилась на восток – в земли преданных Риму лингонов.