Текст книги "Цезарь, или По воле судьбы"

Автор книги: Колин Маккалоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 52 страниц)

– Хорошая стратегия, – с облегчением сказал Афраний. – Он терпит лишения, Магн, весьма большие. Бибул почти задушил все морские поставки. Цезарь теперь может надеяться на продовольственные поставки только из Греции и Южного Эпира.

– Хорошо. Зима основательно истощит их. В этом году она обещает быть ранней и прийти внезапно.

Но зима оказалась недостаточно ранней, да и наступила не столь уж внезапно. С Цезарем был Публий Ватиний. Близость двух лагерей привела к тому, что часовые стали переговариваться через узкую речку. Потом к ним присоединились остальные легионеры с той и с другой стороны. Цезарь это не пресекал. Овеянным боевой славой ветеранам Галльской войны люди Помпея задавали много вопросов. Оценив это подсознательное уважение, Цезарь решил на нем сыграть. Он послал Публия Ватиния на среднюю фортификационную башню с наказом как следует обработать неприятельскую аудиторию. Ребята, неужели вам хочется проливать римскую кровь? Зачем впустую мечтать о победе, когда всем известно, что Цезарь непобедим? Кстати, почему Помпей не предлагает сражения? Похоже, он просто боится. Тогда что вы вообще здесь делаете?

Когда Помпей узнал о происходящем, он тут же послал за Лабиеном и Цицероном: первый умел решать проблемы, второй мог запросто переплюнуть Ватиния в краснобайстве. В результате к нему прибыли все кабинетные полководцы, включая Лентула Круса, которому в тот момент усердно предлагал деньги Бальб-младший. Разумеется, посланный Цезарем. Но Лентул Крус потянулся за всеми, и Бальб-младший, молясь, чтобы в стане Помпея его не узнали, потащился за ним.

А у реки дело дошло до того, что к Цезарю собралась делегация с северной стороны, возглавляемая одним из Теренциев Варронов. Встреча так и не состоялась. Прибыл Лабиен, перекричал Ватиния и приказал метнуть в южан копья. Запуганные Лабиеном сторонники Помпея позорно ретировались, отказавшись от мысли о переговорах.

– Не будь дураком, Лабиен! – взывал Ватиний. – Переговоры нужны! Спасай, кого можешь! Спасай солдатские жизни!

– Пока я здесь, никаких сделок с изменниками не будет! – орал Лабиен. – Но принесите мне голову Цезаря, и мы попробуем столковаться!

– Ты не меняешься, Лабиен!

– И не изменюсь никогда!

Пока шла эта пикировка, Цицерон посиживал у Помпея, радуясь теплу и уюту и попивая вино.

– У тебя очень бодрый и уверенный вид, – уныло заметил Помпей.

– Тому есть повод, – провозгласил Цицерон, распираемый жгучим желанием похвастаться своей удачей. – Я только что получил довольно приличное наследство.

– Уже получил? – спросил, прищурясь, Помпей.

– Да, Магн, и очень вовремя, очень! – пел Цицерон, не замечая сгущавшихся над ним туч. – Туллия вышла замуж, ей нужно приданое. Первый взнос я уже сделал. Не полностью, правда. Пришел срок делать второй. Двести тысяч, как тебе это нравится! А я все еще должен Долабелле шестьдесят тысяч от первого взноса. Он ежедневно мне пишет. Напоминает. – Цицерон захихикал. – Я полагаю, у него хватает времени, чтобы марать бумагу, поскольку он флотоводец, оставшийся без флота.

– И сколько ты получил?

– Около миллиона.

– Именно такая сумма мне и нужна! – сказал Помпей. – Как мой соратник и друг, Цицерон, одолжи мне эти деньги. Я ума не приложу, чем платить армии, я занимаю у своих же солдат. Немыслимое положение для полководца! Мои войска – мои кредиторы. А тут еще Сципион застрял в Пергаме, наверняка до весны. Я надеялся выкрутиться, получив сирийские денежки, но… – Помпей пожал плечами. – Твой миллион очень выручил бы меня.

Во рту у Цицерона пересохло, горло перехватило. Он сидел, не в состоянии что-либо сказать, пока ясные голубые глаза Немезиды обшаривали его мозг.

– Я же посылал тебя к знахарке в Фессалонике, да? Она ведь вылечила твои глаза?

Цицерон с трудом сглотнул и кивнул:

– Да, Магн, конечно. Я дам тебе денег.

Он поерзал в кресле, хлебнул немного вина, чтобы снять горловой спазм.

– Э-э-э, я полагаю, ты оставишь мне что-то, чтобы я мог уплатить Долабелле?

– Долабелла на стороне Цезаря! – с праведным гневом воскликнул Помпей. – Это бросает тень и на тебя, Цицерон.

– Ты получишь миллион, – дрожащим голосом произнес Цицерон. – О боги, что я скажу Теренции?

– Ничего из того, что ее бы обрадовало, – ухмыльнулся Помпей.

– А бедняжке Туллии?

– Скажи ей, что с Долабеллой расплатится Цезарь.

Обосновавшись на острове Коркира, Бибул принялся действовать. И гораздо решительнее, чем оробевший Помпей. Плохо, конечно, что Цезарь успешно миновал выставленный на море заслон. Но еще хуже, что он сам сообщил Бибулу об этом, послав к нему легата Помпея, плененного им. Ха-ха-ха, получай, Бибул! Ничто не могло пришпорить Бибула сильней, чем эта оскорбительная насмешка. Он всегда до самозабвения отдавался работе, но после визита Вибуллия стал еще безжалостнее подгонять и себя, и других.

Каждый новый полученный им корабль шел патрулировать Адриатику. Цезарь сгниет, прежде чем увидит остальные свои войска. Первая кровь – пустяк, но все-таки это кровь! Выйдя сам в море, Бибул перехватил тридцать транспортов Цезаря и сжег их. Вот! Получите, Антоний и Кален! Этих судов у вас теперь нет!

Он поставил перед собой две задачи. Во-первых, не дать Антонию и Калену набрать флот, достаточный для переброски восьми легионов и тысячи германских конников в помощь Цезарю. Чтобы добиться этого, он послал Марка Октавия патрулировать италийскую часть Адриатики севернее Брундизия. Скрибонию Либону было велено следить непосредственно за Брундизием, а Гнея Помпея обязали перекрыть все подходы к нему с греческой стороны. Если Антоний и Кален попытаются получить корабли из портов северной части Адриатики, или из Греции, или из портов Италии с западной стороны, им это не удастся!

Его второй задачей было лишить Цезаря возможности получать морем продовольствие, поэтому без внимания не остались ни Коринфский залив, ни Пелопоннес.

Тут прошел слух, что Цезарь, обеспокоенный этой морской блокадой, попытался инкогнито, чтобы не встревожились его люди, вернуться в Брундизий на небольшом открытом полубаркасе. Но у острова Сасон разразился ужасный шторм. Когда капитан суденышка решил повернуть назад, переодетый Цезарь открылся ему, умоляя продолжить путь. «Я Цезарь, – сказал он, – удача сопутствует мне!» Была сделана вторая попытка, но в конце концов полубаркас вернулся в Эпир. Правда ли это, Бибул не знал. Не знал он и того, что Цезарь собирался предпринять в Брундизии такого, чего не могли сделать два его толковых легата. Зато он знал, что Цезарь способен на авантюры, и стал действовать еще энергичнее, принимая все меры, чтобы сорвать любой его план.

Когда штормы обложили Брундизий, Бибул вполне мог бы расслабиться, но он себе этого не позволил и, поскольку возглавить патруль между Коркирой и Сасоном было некому, отправился в море сам. В любую погоду он вел наблюдение, всегда продрогший, всегда промокший, всегда голодный, ибо ел он урывками, как, впрочем, и спал.

В марте он простудился, но отказывался вернуться на базу, пока не потерял способность соображать. Голова в огне, руки-ноги как лед, дыхание сбилось. Он упал на палубу, и его помощник Лукреций Веспиллон приказал флоту идти к Коркире.

Там Бибула уложили в постель, но состояние его не улучшилось, и Лукреций Веспиллон принял еще одно решение: послать за Катоном в Диррахий. Тот, боясь не увидеться с дорогим ему человеком, нанял для перехода самое быстроходное судно.

Войдя в комнату, Катон с облегчением понял, что Бибул еще здесь. Но уютный каменный домик словно содрогался от его прерывистого дыхания.

Какой он маленький! Меньше, чем был. Или это кровать такая большая? Седые волосы и седые брови почти сливаются с мертвенной чешуей, в которую превратил его лицо морской ветер. Только серебристо-серые глаза, огромные на этой усохшей маске, кажется, еще живы. Они отыскали Катона, увидели, увлажнились. Маленькая рука шевельнулась.

Катон сел на край кровати, взял руку друга в свои. Наклонился, поцеловал Бибула в лоб. И чуть не отпрянул – так горяча была кожа. Ему казалось, что слезы, скопившиеся в уголках глаз умирающего, вот-вот зашипят, пыхнув струйками пара. Он весь горит! Грудь вздымается с хрипом! С болью! Но в застланных слезами глазах светится истинная любовь. Любовь к Катону, которому вскоре опять суждено испытать горечь потери.

– Теперь, когда ты здесь, ничто не имеет значения.

– Я буду здесь, сколько ты захочешь, Бибул.

– Я проявил слишком большое рвение. Нельзя дать Цезарю победить.

– Мы никогда не дадим Цезарю победить. Даже ценой наших жизней.

– Он разрушит Республику. Его надо остановить.

– Мы оба с тобой это знаем.

– Остальные мало стараются. Кроме Агенобарба.

– Я подгоню их.

– Помпей – сдувшийся пузырь.

– А Лабиен – чудовище. Я знаю. Не думай о них.

– Присмотри за Порцией. И за маленьким Луцием. Теперь он – мой единственный отпрыск.

– Я позабочусь о них. Но сначала разделаюсь с Цезарем.

– О да. Сначала возьмись за него. У него сто жизней.

– Ты помнишь, Бибул, как в твое консульство ты заперся у себя в доме, чтобы следить за небом? Как он тогда возмущался? Но и мы испортили ему консульство. Заставили пойти против закона. И заложили основы для будущих обвинений. Когда все кончится, ему придется держать ответ…

Его резкий от природы, каркающий голос звучал сейчас очень мягко, даже нежно. Он словно пел колыбельную, погружая товарища в вечный нескончаемый сон. Это подействовало: Бибул заулыбался, как ребенок, слушающий самую замечательную сказку на свете. И так, с улыбкой, не отрывая глаз от лица друга, он отошел в иной мир.

Последние слова его были:

– Мы его остановим.

Теперь все воспринималось не так, как в прошлом, когда умирал Цепион. Ни опустошающего взрыва горя, ни исступленного отрицания смерти. Когда затихли предсмертные хрипы, Катон встал, сложил руки Бибула на груди, закрыл ему глаза. Он знал, конечно, что произойдет, и потому в его поясе нашелся денарий. Катон опустил монету в раскрытый рот, потом поджал холодеющий подбородок и чуть раздвинул мертвецу губы. И Бибул снова словно бы улыбнулся ему.

– Vale, Марк Кальпурний Бибул, – сказал он. – Не знаю, сможем ли мы победить Цезаря, но он никогда нас не победит.

Луций Скрибоний Либон ждал за дверью с Веспиллоном, Торкватом и прочими.

– Бибул мертв, – громко объявил Катон.

Либон вздохнул:

– Это многое осложняет. Вина?

– Спасибо. Побольше. И неразбавленного.

Катон выпил до дна, но от еды отказался.

– Возможно ли при таком шторме развести погребальный костер?

– Его уже готовят.

– Мне шепнули, Либон, что Бибул пытался переиграть Цезаря как дипломат и пригласил его в Орик на переговоры. И что тот будто бы даже явился туда.

– Да, это правда. Хотя на встречу Бибул не пошел из опасения взбелениться. Я сказал это Цезарю и попробовал разговорить его, мы хотели усыпить его бдительность и понять, есть ли в обороне побережья лазейки, через которые мы могли бы протаскивать для себя провиант.

– Но замысел не удался, – сказал Катон, вновь наполняя бокал.

Либон поморщился, развел руками:

– Иногда, Катон, я думаю, что Цезарь не из смертных. Он засмеялся мне в лицо и ушел.

– Цезарь смертен, – сказал Катон. – Однажды он умрет.

Либон наклонил свой бокал, выплеснув часть вина на пол:

– Это богам. Чтобы я дожил до этого дня.

Катон улыбнулся, покачал головой:

– Нет, я свое вино выпью сам. Что-то мне говорит, что я умру раньше.

От Аполлонии до Брундизия по морю миль восемьдесят, не больше. Утром второго апреля Цезарь снарядил в путь баркас и передал капитану письмо. Он еще в Британии понял, что баркасы быстры и надежны. Море успокаивалось, ветер с юга дул слабый, а горизонт был незапятнанно чист. Ни единого корабля, не говоря уже о флотилиях.

На закате того же дня Марк Антоний ознакомился с содержанием доставленного ему в Брундизий послания. Цезарь писал его сам, читать было легко. Почерк почти каллиграфический, хотя и очень характерный, а первая буква каждого нового слова помечена точкой над ней.

Антоний, штормы прошли. Наступила зима. Ждем обычного для этого времени затишья. Мы можем надеяться на два спокойных рыночных интервала до следующих штормов.

Я буду очень признателен, если ты поднимешь свою толстую задницу и переправишь ко мне еще хоть какие-то легионы. Немедленно. На всех имеющихся у тебя кораблях. В первую очередь отправляй ветеранов и кавалерию, потом новые легионы.

Сделай это, Антоний. Мне надоело ждать.

– Цезарь раздражен, – сказал Антоний Квинту Фуфию Калену. – Труби сбор! Через восемь дней отплываем.

– У нас достаточно транспортов для ветеранов и кавалерии. И для четырнадцатого, только что прибывшего. У него будет девять легионов. Это хороший кулак.

– Он и с меньшим количеством утирал всем носы, – сказал Антоний. – Шугануть бы Либона с моря, но где нам взять флот?

Сложнее всего было погрузить тысячу лошадей и четыре тысячи мулов. Семь дней и семь ночей не прерывался блестяще организованный, но весьма и весьма трудоемкий процесс. Большая гавань Брундизия с множеством бухточек позволяла отчалившим от пристани кораблям ожидать остальных, встав на якорь. Они и ждали – с животными, конюхами, а также с германскими воинами, втиснутыми между лошадьми. Повозки и артиллерию погрузили скорее. А уж с пехотой разобрались и вовсе легко.

Отчалили в ночь на десятое. Дул юго-западный ветер. Это значило, что всю основную работу возьмут на себя паруса.

– Нас понесет так, что никакой Либон не догонит! – смеялся Антоний.

– Будем надеяться, что нас не растащит, – угрюмо откликнулся Кален.

Но везение Цезаря не подвело его бравых парней. Так, по крайней мере, считали шестой, восьмой, одиннадцатый, тринадцатый и четырнадцатый легионы. Ветер гнал корабли кучно, паруса раздувались. В обозримом пространстве – никакого Либона, над головами – никаких туч.

Но у острова Сасон ветер вдруг посвежел, изменил направление, откуда-то появилась вражеская флотилия и стала их нагонять.

– О боги! Нас сносит к Тергесте! – крикнул Антоний, когда маяк Диррахия пронесся мимо.

Но вдруг, словно по велению богов, ветер стих.

– Поворачивай к берегу, пока можно, – велел капитану Антоний.

Капитан кивнул двум рулевым. Те налегли на весла с таким напряжением, словно ворочали валуны.

– Это Копоний, – сказал Кален. – Он нас нагоняет.

– Пусть нагоняет. Мы успеем причалить, если будет такая необходимость.

В тридцати пяти милях севернее Диррахия был город Лисс, и здесь Антоний повернул свои корабли носом, чтобы встретить таранный удар боевых галер Копония, находившихся меньше чем в миле от его отставших кораблей и набиравших скорость для атаки.

Вдруг ветер переменился, задул с севера. Вне себя от радости все на кораблях Антония смотрели, как корабли противника стали уменьшаться и скрылись за горизонтом.

Жители Лисса собрались, чтобы приветствовать армию Цезаря. К ним присоединились селяне и стали помогать выгружать тысячи животных на берег, где не было такой удобной пристани, как в Брундизии.

Счастливый Антоний провел в Лиссе несколько часов, чтобы дать своим людям отдохнуть и перекусить, а потом трибуны, центурионы, командиры кавалерии построили войска в маршевую колонну, которая двинулась к югу. Чтобы встретиться с Цезарем.

– Или с Помпеем, – прибавил Кален.

Антоний раздраженно хлопнул себя по бедру:

– Кален, не мели ерунды. Неужели ты и вправду считаешь, что этот слизняк развернется быстрее, чем Цезарь?

Глядя на море с вершины самого высокого холма в районе его лагеря в Апсе, Цезарь заметил вдали свой флот и облегченно вздохнул. Но потом сжал в бессилии кулаки, увидев, как ветер уносит корабли на север.

– Сворачивай лагерь, мы выступаем.

– Помпей тоже снимается, – сказал Ватиний. – Он будет там первым.

– Помпей заурядный командир. Он не пойдет прямо на север, поскольку сам хочет выбрать поле битвы, а та местность ему неизвестна. Думаю, он пойдет к реке Генус и остановится у Аспарагия. Это немного южнее Диррахия, но – на Эгнатиевой дороге. Помпей ненавидит плохие дороги. К тому же он должен помешать мне соединиться с Антонием. Так почему бы ему не встать там, где, по его мнению, пойдут мои войска?

– Ну а ты? – нетерпеливо спросил Ватиний.

– А я его обойду. Я перейду Генус вброд и в десяти милях от побережья двинусь по местной дороге, которую мы разведали.

– А-а-а! – воскликнул Ватиний. – Но ведь тогда Антоний подойдет к Аспарагию раньше, чем ты!

– Антоний прошел галльскую выучку и передвигается быстро, как я. Но он не дурак, наш Антоний. Далеко не дурак.

Точная оценка. Антоний действительно двигался быстро, но не вслепую. Разведка вскоре доложила, что Помпей стоит лагерем около Генуса. Антоний тут же остановился и далее не пошел.

Пятнадцатого июня армии Антония и Цезаря соединились – радостное событие для ветеранов.

Приплясывая от возбуждения, Антоний сказал Цезарю:

– У меня есть сюрприз!

– Надеюсь, приятный.

Как фокусник, которых он так любил включать в свою дикую свиту, Антоний жестом показал на толпу офицеров. Те расступились, и появился высокий красивый мужчина лет сорока пяти, рыжеватый и сероглазый.

– Гней Домиций Кальвин! – воскликнул Цезарь. – Вот это сюрприз!

Он шагнул вперед, схватил Кальвина за руку:

– Что ты делаешь в такой сомнительной компании? Я был уверен, что ты у Помпея.

– Только не я, – с жаром возразил Кальвин. – Да, я был верным приверженцем boni в течение многих лет. Фактически до марта прошлого года. – Взгляд его посуровел. – Но, Цезарь, не мог же я с этими жалкими негодяями в трудный момент бежать из страны. Помпей и его клика своим бегством разбили мне сердце. Теперь я твой, и уже до конца. Ты хорошо обошелся с Италией, с Римом. Разумные законы, разумный сенат.

– Ну и оставался бы там с моими лучшими пожеланиями.

– Нет! Я – воин, а не законник. И не хочу в решающую минуту отсиживаться в кустах!

За скромным обедом (хлеб, масло, овощи, сыр) Цезарь рассказал о своих планах. Присутствовали Ватиний, Кальвин, Антоний, Кален, Луций Кассий (двоюродный брат Гая и Квинта), Луций Мунаций Планк и Гай Кальвизий Сабин.

– У меня девять плотно укомплектованных легионов и тысяча конников, – сказал Цезарь, сосредоточенно жуя редиску. – Слишком много, чтобы Эпир мог прокормить их зимой. Помпей на такой местности драться не будет, тем более в такую погоду. Весной он пойдет на восток, в Македонию или в Фессалию. Сражение, если оно вообще состоится, будет именно там. Мне же пока надлежит склонить на свою сторону Грецию. Поддержка и снабжение для нас сейчас очень важны. Поэтому я разделю нашу армию. Луций Кассий и Сабин, вы возьмете седьмой легион и займетесь Западной Грецией – Амфилохией, Акарнанией и Этолией. Ведите себя хорошо. Кален, ты с пятью старшими когортами четырнадцатого легиона и с половиной моей кавалерии убедишь Беотию принять правильное решение. Таким образом, центральная Греция будет нашей. Но в Афины не лезь. Не трать зря сил. Сосредоточься на Фивах.

– Цезарь, а что ты оставишь себе? – хмуро спросил Планк.

– Думаю, пары легионов мне будет достаточно, – спокойно ответил Цезарь. – Помпей ждет Метелла Сципиона и до тех пор активности не проявит.

– А вдруг проявит? – воскликнул Кален. – Если он ударит всей своей мощью, тебе конец.

– Я знаю. Но он не ударит.

– Надеюсь, ты прав.

– Кальвин, для тебя есть особое поручение, – сказал Цезарь.

– Все, что смогу, я сделаю.

– Хорошо. Возьми одиннадцатый и двенадцатый легионы и попробуй найти Метелла Сципиона, прежде чем он присоединится к Помпею.

– Ты хочешь, чтобы я был в Фессалии и Македонии.

– Именно. Возьми эскадрон галльской конницы. Они замечательные разведчики.

– С тобой останутся только эскадрон галлов и пятьсот германцев, – сказал Кальвин. – У Помпея тысячи конников.

– И их надо кормить. – Цезарь повернулся к Антонию. – Как ты распорядился тремя легионами, оставшимися в Брундизии?

– Отправил их в Италийскую Галлию, – ответил тот с полным ртом. – Я решил, что ты перво-наперво захочешь обезопасить Иллирию, поэтому пятнадцатый и шестнадцатый идут в Аквилею. Третий сейчас шагает в Плаценцию.

– Мой дорогой Антоний, ты – бесценный перл! Делаешь именно то, что нужно. Ватиний, Иллирия в тебе нуждается. Поедешь сушей, это быстрее. – Серые выцветшие глаза опять обратились к Антонию и потеплели. – Не беспокойся о брате, Антоний, я слышал, что с ним обходятся прилично.

– Хорошо, – угрюмо сказал Антоний. – Я знаю, он немножко дурак, но он мой брат.

– Жаль, что ты позволил большой группе своих галльских легатов остаться в Риме, – сказал Кальвин. – Они пригодились бы тебе здесь.

– Им надо делать карьеру, – спокойно ответил Цезарь. – Они отслужили свое. Никто не может стать консулом, не побывав в шкуре претора. – Он вздохнул. – Хотя я скучаю по Авлу Гирцию. Отменный помощник.

Обед закончился, и все поспешили откланяться, но Ватиний и Кальвин задержались. Цезарь хотел услышать последние римские новости.

– Что случилось с Целием? – спросил он Кальвина.

– Долги, – кратко ответил тот. – Он ставил на то, что ты аннулируешь все заемные векселя, и просчитался. А способностей ему было не занимать. Цицерон души в нем не чаял. И он хорошо показал себя как эдил: прикрыл аферы с водой, провел несколько очень нужных реформ.

– Хлопотная и неблагодарная должность, – сказал Цезарь. – Знаю это по опыту. Эдилы всегда много тратят на то, чтобы устроить замечательные игры. А потом никак не могут выпутаться из долгов.

– Ты выпутался, – улыбнулся Ватиний.

– Лишь потому, что я – это я. Продолжай, Кальвин. Мы тут мало что знаем. На море блокада. Продолжай.

– Как претор по делам иноземцев, Целий, похоже, счел, что сможет сам все обстряпать. И попробовал провести закон об аннулировании долгов через трибутное собрание.

– Я слышал, что Требоний пытался остановить его.

– Безуспешно. Собрание было бурным. Очень многим хотелось провести этот закон.

– И Требоний пошел к Ватии Исаврийскому, – сделал предположение Цезарь.

– Ты знаешь этих людей, поэтому твоя догадка верна. Ватия сразу ввел senatus consultum ultimum. Два плебейских трибуна пытались противиться, но чрезвычайное положение было уже введено. Он их обставил, причем очень чисто. Я был восхищен.

– А Целий бежал из Рима, чтобы набрать возле Капуи войско. Это последнее, что я слышал о нем.

– А мы слышали, – ввернул Кальвин, – что ты очень обеспокоился и даже пытался прорваться на открытом полубаркасе в Брундизий!

– Edepol! Как быстро распространяются слухи! – ухмыльнулся Цезарь. – Но что сталось с Целием? Продолжай.

– Твой племянник Квинт Педий был претором, которому поручили привести четырнадцатый легион в Брундизий, и он находился в Кампании в тот момент, когда Целий встретил не кого иного, как Милона, тайком возвращавшегося из Массилии.

– А-а-а! – протянул Цезарь. – Значит, Милон замыслил собственную революцию? Полагаю, сенат, руководимый Ватией и Требонием, не был так глуп, чтобы разрешить ему вернуться.

– Нет, разумеется. Милон тайно высадился в Сурренте. Они с Целием обнялись и решили объединиться. Целию удалось наскрести около трех когорт из ветеранов Помпея – авантюристов, гуляк, выпивох. Милон вызвался набрать еще столько же.

Кальвин вздохнул, поменял положение.

– Ватия и Требоний послали Квинту Педию депешу с приказом справиться с ситуацией в рамках senatus consultum ultimum.

– Другими словами, они дали моему племяннику полномочия начать войну.

– Да. Педий развернул свой легион и встретил их неподалеку от Нолы. Произошло что-то вроде сражения. Милон был убит. Целию удалось бежать, но Квинт Педий нагнал его и убил. Вот и все.

– Молодец, племянник. Не растерялся.

Тут вздохнул и Ватиний:

– Надеюсь, Цезарь, в этом году в Италии больше не будет неприятностей.

– Я и сам искренне надеюсь на то. Но, Кальвин, по крайней мере ты знаешь теперь, почему я оставил в Риме так много моих самых верных легатов. Они – люди действия, а не скопище боязливых старух.

Помпей решил остановиться на реке Генус у Аспарагия, уверенный, что находится севернее главного лагеря Цезаря и что Диррахий в безопасности. Но Цезарь появился на южном берегу Генуса и стал ежедневно выстраивать войска в боевой порядок. Помпей был обескуражен. Он знал, что у Цезаря теперь вдвое меньше кавалеристов и что три легиона он отправил в Грецию за фуражом. Он также знал, что Кальвин переметнулся к противнику, но не знал, что тот уже подходит к Фессалии, чтобы перехватить там сирийские легионы.

– Как я могу принять бой? – брюзжал он. – Слишком мокро, слякотно, холодно. Я дождусь Сципиона.

– Тогда, – сказал Цезарь Антонию, – пусть немного погреется.

Со свойственной ему поразительной быстротой он свернул лагерь и исчез. Сначала Помпей решил, что нехватка еды погнала противника к югу. Потом разведчики доложили ему, что Цезарь перешел Генус в нескольких милях от лагеря и направляется через горные перевалы к Диррахию. Помпей взвыл. Он понял, что его вот-вот отрежут от огромных запасов провизии, и не мешкая тронулся в путь. По Эгнатиевой дороге, а не по каким-то проселкам. Он придет первым и посрамит Цезаря!

Цезарь шагал вместе с солдатами, окруженный молодыми, но уже видавшими виды ветеранами десятого легиона.

– Да, это марш, Цезарь! – сказал ему кто-то, перелезая через огромный валун. – На этот раз то, что надо!

– Перед тобой еще тридцать пять миль такой радости, парень, – сказал Цезарь, широко улыбаясь, – и их нужно пройти до заката. Я хочу, чтобы наш веснушчатый друг, шагающий по Эгнатиевой дороге, уткнулся своим курносым носом мне в зад. Он думает, что с ним идут лучшие римские легионеры. А я знаю, что это не так. Настоящие римские легионеры топают вместе со мной.

– Настоящих римских легионеров, – сказал Кассий Сцева, один из центурионов десятого, – воспитывают настоящие римские полководцы, а самый настоящий римский полководец это ты, Цезарь.

– Это как посмотреть, Сцева, как посмотреть, но спасибо на добром слове. А теперь, парни, берегите дыхание. Оно вам еще пригодится.

К концу дня армия Цезаря заняла высоты восточнее Эгнатиевой дороги, милях в двух от Диррахия. Поступил приказ окопаться, то есть построить большой лагерь с фортификациями.

– Почему ты не хочешь закрепиться там, где повыше? – спросил Антоний, указывая рукой на юг. – На том плато. На Петре, по-местному.

– Петру пусть занимает Помпей.

– Там ведь наверняка лучше с рельефом!

– Но слишком близко к морю, Антоний. Нас начнет доставать флот. Нет уж, благодарю, обойдемся без Петры.

На следующее утро марширующий по Эгнатиевой дороге Помпей обнаружил Цезаря между собой и Диррахием и незамедлительно занял плато.

– Цезарю придется попотеть, чтобы выкурить нас отсюда, – сказал он Лабиену. – Здесь хороший рельеф и Диррахий доступен, потому что мы возле моря. – Он повернулся к своему зятю Фавсту Сулле. – Фавст, пошли сообщение моим флотоводцам, что отныне разгружаться нужно здесь. И пусть начнут перевозку того, что есть в Диррахии. – Он иронически вздернул губу. – Нельзя, чтобы Лентул Крус жаловался, что его повара остались без гарума.

– Это тупик, – мрачно сказал Лабиен. – Цезарь нас тут обложит.

Удивительно точное предсказание. Несколько следующих дней старшие офицеры Помпея наблюдали за тем, как Цезарь укрепляет линию холмов на расстоянии полутора миль от Эгнатиевой дороги, начиная от стен своего лагеря и прямо на юг. Затем он соединил укрепления траншеями и земляными валами.

Лабиен с досады выругался:

– Cunnus! Он строит циркумвалацию. Он собирается отрезать нас от моря и пастбищ.

Чуть ранее Цезарь собрал свою армию.

– Сейчас мы в тысяче миль от Косматой Галлии, ребята! – весело крикнул он. – Прошедший год должен был показаться вам странным в сравнении с теми, что мы провели там. Пришлось больше шагать, чем копать! Не так много голодных дней! И по ночам вы не очень-то мерзли! Время от времени ерундовые стычки! А в солдатских кубышках денег все больше! Приятное, краткое путешествие по морю, чтобы проветрить ноздри! Все это хорошо, – продолжал он спокойнее, – но в таком режиме вы потеряете форму! Можем ли мы это допустить, а, ребята?

– НЕТ! – радостно взревели солдаты, от всей души веселясь.

– Я думаю то же. А еще думаю, что пришло время этим cunni в моих легионах заняться тем, что они делают лучше всего! А что вы делаете лучше всего, ребята?

– КОПАЕМ! – в один голос ответили солдаты и засмеялись.

– Ну так покажите свое мастерство! Будем копать! Похоже, Помпей в ближайшие годы все же решится дать нам сражение! А можем ли мы идти в бой, не перетащив для начала несколько миллионов корзин земли?

– НЕ МОЖЕМ! – закричали хохочущие солдаты.

– Вот-вот. Значит, займемся этим. Наверстаем упущенное! Будем копать, копать и копать! А потом покопаем еще. Я хочу, чтобы Алезия показалась вам праздником. А еще хочу отрезать Помпея от моря. Как, ребята? Вы согласны копать вместе с Цезарем, вместе со мной?

– ДА! – заревели они, размахивая платками.

– Циркумвалационная линия, – задумчиво промолвил Антоний.

– Антоний! Ты не забыл это слово!

– Как можно забыть Алезию? Но, Цезарь, зачем?

– Чтобы Помпей нас зауважал, – сказал Цезарь таким тоном, что нельзя было понять, шутит он или нет. – Ему нужно прокормить больше семи тысяч лошадей и девяти тысяч мулов. Здесь это легко, поскольку зимой в этой местности идет дождь, а не снег. Трава не жухнет, продолжает расти. То есть если он сможет пасти животных. Но если я обнесу его лагерь стеной, у него возникнут проблемы и его конница перестанет быть силой. Когда нет места для маневра, конница бесполезна.

– Ты меня убедил.

– Но это не все. Я хочу унизить Помпея в глазах его союзников и клиентов-царей. Я хочу, чтобы такие властители, как Дейотар и Ариобарзан, грызли бы ногти, гадая, даст ли Помпей мне сражение. Его войско по численности и по мощи вдвое превосходит мое. Но он не решается атаковать. Если так пойдет и дальше, союзники могут в нем усомниться и отозвать своих солдат. В конце концов, они платят, а люди, которые платят, хотят видеть результат.

– Убедил, убедил! – крикнул Антоний и поднял руки, показывая, что сдается.

– Надо еще продемонстрировать Помпею, на что способны пять с половиной таких легионов, как мои, – продолжил Цезарь, игнорируя его восклицание. – Он хорошо знает, что перед ним галльские ветераны и что за последний год они прошагали две тысячи миль. Но они будут копать, несмотря на усталость и недостаток провианта. Зная, что я связан и что еды мало, Помпей наверняка будет постоянно патрулировать море, а я не заметил, чтобы его флот стал действовать менее эффективно после смерти Бибула.

– Как ни странно, но это так.

– Бибул всегда делал больше, чем от него требовалось. И сейчас флотоводцы используют его наработки, Антоний. – Цезарь вздохнул. – Говоря откровенно, мне горько, что его нет. Из моих старых врагов он первым покинул этот мир. Сенат без него будет уже не тот.