Текст книги "Зверь"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

69

____

Второй раз за короткое время Ана Кастелар была вынуждена выслушивать упреки мужа.

– Все из-за твоей связи с этим журналистом… Ты ведешь себя неосмотрительно. Как тебе в голову взбрело организовать сбор денег для этой девчонки? Уж не кажется ли она тебе плодом вашей любви?

– Терпеть не могу твою иронию.

– Тебе придется терпеть все, что я сочту нужным, потому что приказ разыскать ее хоть под землей придется отдавать мне. Сначала я приказал убить Гамонеду, теперь – эта девица… Даже я не могу что ни день отдавать подобные распоряжения, не привлекая внимания.

– Пусть ее найдут, но не делают с ней ничего плохого.

– Ты расстроишься, если ее убьют?

– Если они это сделают, мы не узнаем, удалось ли им с Диего завладеть списком падре Игнасио Гарсиа, не попал ли этот список к Томасу Агирре и где этот карлист скрывается.

– Я предпочел бы ничего этого не знать и увидеть наконец ее труп. Она и так доставила нам слишком много хлопот.

– Твои предпочтения, Бенито, давно никого не интересуют.

Герцог в ярости попытался поймать взгляд супруги. Он уже давно заметил, что ей нравится демонстрировать ему свою власть.

В гостиную вошла горничная, Бланка.

– Донья Ана, Лусия вернулась. Она в своей комнате.

Ана с ледяным презрением впилась взглядом в герцога. Похоже, новость его успокоила. Теперь можно немного расслабиться. У Лусии просто случился припадок строптивости, взыграла бедняцкая гордость – такое случается, но планов Аны это не нарушит.

– Отнеси ей что-нибудь поесть и стакан молока, а я сейчас поднимусь.

Ана хотела поговорить с девчонкой немедленно, но решила, что разумнее не показывать свою обеспокоенность: пусть помучается вопросом, ждет ли ее наказание, пусть ее терзают сомнения, даже страх. Так она быстрее себя выдаст.

– Что ты собираешься с ней делать? – поинтересовался герцог.

– Отругать, а потом простить. И не спускать с нее глаз.

Лусии было не по себе. Служанка принесла ужин, девочка уже переоделась в ночную рубашку, а герцогиня все не появлялась. В голове звучали предостережения Томаса Агирре: «Ты лезешь в волчью пасть. Уходи из этого дома. Ты подвергаешь себя опасности». И все-таки она решила вернуться и сделать вид, будто ничего не произошло, изобразить сироту, благодарную своей покровительнице, и втайне продолжать расследование. Это единственная возможность найти Клару. Однако сейчас, лежа в постели, Лусия уже не была уверена, что ей хватит духу до конца сыграть свою роль.

Ей отвели огромную комнату, намного больше их жилища в Пеньюэласе. Пожалуй, размером с квартиру Диего Руиса, а ведь та казалась Лусии почти роскошной. В кровати можно было потеряться. В первый день Лусия спала в другой комнате, гостевой, пока, как объяснила Ана, для нее готовили эту. На следующее утро в ее распоряжении оказались не только комната, но и целый шкаф одежды. Лусия, забыв обо всем на свете, бросилась ощупывать шелк, вышивку, кружева, перебирать тонкие блузки… Но теперь она смотрела на это богатство с презрением, даже со злостью: Ане Кастелар больше не удастся ее обмануть. Ни ей, ни ее мужу.

– Наконец-то явилась.

Силуэт герцогини возник в дверном проеме. Свет, падавший из коридора, окружал ее голову нимбом, как на изображениях Богоматери.

– Простите, что ушла посреди праздника. Но эти дамы…

Ана медленно приблизилась к кровати, и Лусия почувствовала, как по телу побежали мурашки.

– Я знаю, они невыносимы и обращались с тобой, как с ярмарочным уродцем. К тому же они начали говорить гадости о прачках, и ты вспомнила маму. Мне рассказали о том, что произошло.

– Да.

– Но эти дамы пришли, чтобы сделать пожертвования для таких семей, как твоя, для больных женщин, неспособных содержать своих детей. Видишь ли, не всегда можно делать то, что хочется, часто приходится терпеть и глотать обиды похуже этой.

– Да, я очень виновата.

Ана впервые улыбнулась, и Лусия почувствовала себя спокойнее.

– Хотя в целом я с тобой согласна: эти сеньоры – настоящие какаду.

Убеждая Агирре в том, что ей лучше вернуться в особняк, сделать вид, что ничего не произошло, и тайком продолжить расследование, Лусия не могла предвидеть, что будет чувствовать к Ане почти физическое отвращение. Любая ее ласка стала для нее подобна прикосновению змеи. Оставалось надеяться, что она сумеет это скрыть.

Герцогиня рассказывала о дамах, которые побывали на обеде, о том, сколько каждая из них пожертвовала и на что пойдут эти деньги, а Лусия мечтала о том, как убьет ее. Одного человека она уже убила, Марсиаля Гарригеса, и это оказалось совсем не трудно – ее даже угрызения совести не мучили. А то, что она узнала о герцогине Альтольяно, и подавно их исключало. Но она взяла себя в руки, понимая, что должна избегать таких мыслей, притворяться, вызывать доверие.

– Ты не рассказывала, как забралась в квартиру священника. В ту, где украла перстень.

Лусию охватила тревога: Ана Кастелар впервые проявила интерес к этим событиям ее прошлого. Паучиха начала плести сети.

– Там не было ничего ценного. Много книг… Конечно, теперь, когда ты учишь меня читать, я понимаю, что книги тоже имеют ценность, но тогда я этого не знала. Перстень золотой… но лучше бы я его не брала.

– Во всем, что случилось, виновата холера и царящее в этой стране бескультурье, а не какое-то кольцо, – попыталась не показывать своего интереса герцогиня.

– Не знаю. Мама говорила, что некоторые вещи приносят несчастье, и была права. Перстень принес мне много бед.

– А что еще ты взяла в том доме?

– Несколько подсвечников и столовые приборы. Я думала, они серебряные, но мне почти ничего не дали за них, всего пятнадцать реалов. Недалеко от улицы Анча-де-Сан-Бернардо я продала их старьевщику по кличке Калека. Лавка состоит из двух частей: в передней всякий хлам и железяки, все свалено как попало, а в задней порядка побольше, там он скупает краденое.

– Хорошо, что тебе больше не придется ничего ему продавать. Я позабочусь, чтобы ты всегда жила в достатке.

Наступил момент, которого Лусия так боялась: Ана потянулась к ней ласковым, материнским движением, от которого тело девочки покрылось мурашками. Но ей удалось справиться с собой и даже улыбнуться.

– А больше ты ничего там не брала?

Герцогине было все труднее скрывать мучительное беспокойство.

– Больше ничего. Я поискала бы еще, но появился верзила, и пришлось убегать.

– Ни одной книжки?

– Зачем они мне? Я искала деньги. Или драгоценности. То, что легко продать.

– Если еще что-нибудь вспомнишь, расскажи. Как знать, вдруг это поможет найти Клару. А сейчас спи – ты, наверное, очень устала.

Вернувшись в спальню, Ана увидела, что герцог ее ждет.

– Только что принесли.

Он протянул ей конверт с отклеенной сургучной печатью. Но она взяла его не сразу.

– Кто?

– Лакей секретаря, как обычно.

Ана с мрачным видом кивнула, взяла наконец конверт и открыла его. Внутри лежало уведомление об очередном ритуале.

– Это будет завтра, – произнес герцог, не скрывая, что прочитал письмо. – Тебе нужно отдохнуть.

Ана кивнула, глядя на себя в зеркало, и начала снимать драгоценности. На Мадрид опустилась ночь, темная как деготь. Птичьи клетки были накрыты, в саду стояла тишина. Птицы спали.

– Она мне лжет, – вдруг произнесла Ана. – Не хочет говорить про список.

Бенито предпочел не отвечать. Он наслаждался минутной растерянностью жены, ее страхом перед тем, что воздвигнутое ею сооружение может рухнуть.

70

____

Напротив монастыря Святой Варвары, по другую сторону одноименной площади, возвышалась старая солильня, построенная по проекту Вентуры Родригеса. Изначально здание предназначалось для забоя свиней, но снаружи выглядело очень нарядно. В последнее время здесь размещалась тюрьма, знаменитая Саладеро, нагонявшая страх на разбойников, убийц и воров. Сейчас, когда жизнь в Мадриде вращалась вокруг холеры, здание снова переделали, превратив на этот раз в холерную больницу, а заключенных перевели в другие тюрьмы.

– Ее называют больницей, но единственная задача персонала – держать больных в изоляции, пока не умрут.

Доктор Альбан скрепя сердце согласился сопровождать Доносо в Саладеро. Бывший полицейский пришел в Городскую больницу, когда Альбан уже заканчивал смену и был еле жив от усталости, как, впрочем, и в любой другой день эпидемии. Доносо решил, что ему все-таки следует сходить в больницу и убедиться, что он потерял Гриси именно из-за холеры. Они с доктором не были знакомы, но едва Доносо произнес имя Диего, как равнодушие Альбана сменилось готовностью помочь: репортер умел пробуждать в людях дружеские чувства, которые не исчезали даже после его смерти.

Предупрежденный Морентином, директор Саладеро разрешил им войти. Альбан смотрел по сторонам, ужасаясь условиям, в которых работали его коллеги и страдали больные. В помещениях, где прежде забивали животных, теперь пытались лечить людей. Полутемные коридоры между клетушками, заставленные койками с живыми и мертвыми пациентами, не проветривались. Это лишало больных последней надежды на спасение.

– Предупреждаю: за все, что с вами может случиться, несете ответственность вы сами. Разгуливать здесь даже не безрассудно, а просто глупо. Не знаю, что именно вы ищете, но уверяю вас: шансов заразиться холерой тут гораздо больше, чем где-то еще.

Эти слова директора звучали в голове Доносо, пока он вслед за Альбаном шел по больнице, больше похожей на морг. Числу умерших давно потеряли счет, и, когда Доносо с Альбаном проходили по залу, где больные, сидя на ржавых стульях, плакали от боли или, бледные как смерть, давились рвотой, Доносо показалось, что он слышит предсмертные хрипы не отдельных людей, а целого города. Мадрид утопал в сточной канаве – его будто засасывало в черный колодец, где погибнет все живое. Останутся только пустые дома, но когда-нибудь разрушатся и они, и никто уже не вспомнит, кто в них жил, борясь за существование и пытаясь обрести счастье на этом клочке про́клятой земли.

– Женщины лежат на втором этаже.

Стражник показал им дорогу. Этот зал выглядел немногим лучше, чем остальные больничные помещения. Здесь рядами стояли двадцать коек. За столиком у дверей сидела пожилая монахиня с густыми бровями.

– Куда вы? Сюда нельзя.

– Я врач.

– Этим женщинам врачи не нужны. Им больше пригодился бы священник.

– Мы ищем одну женщину, Гриси.

– Это не христианское имя.

– Милагрос Пенья Руис.

– Она там, в последнем ряду, но советую быть осторожнее и ни к чему не прикасаться, если не хотите выглядеть так же, как эти бедные грешницы.

Доносо прошел между кроватями, как шел бы между надгробными плитами, искоса бросая взгляд то в одну, то в другую сторону, пока не добрался до нужного ряда. В одной из умиравших он с трудом узнал Гриси. Доктор Альбан осмотрел ее, пощупал пульс, проверил зрачки, прослушал легкие…

– Я думаю, у нее нет холеры.

– А что же с ней?

– Вы не знаете, не употребляла ли она какие-нибудь вещества? Доводилось ли вам слышать что-нибудь об опиуме?

Доносо рассказал врачу о пристрастии актрисы к опиуму, но заверил его, что до поступления в больницу она несколько дней ничего не принимала. Неужели кто-то продолжал снабжать ее этой дрянью?

– Это сможет сказать только она сама, если мы сумеем привести ее в чувство.

– При помощи териака?

На такое предположение врач ответил улыбкой. Териак был старинным средством, которое готовили из растений, минералов и даже змеиного мяса; еще древние греки применяли его как универсальное противоядие. В народе он считался чем-то вроде магического зелья.

– Боюсь, что териак – средство совершенно бесполезное. Кроме того, его делают как раз на основе опиума. Лучше сделать ей промывание желудка винным уксусом, а потом дать что-нибудь стимулирующее. Я поговорю с монахиней…

Оставшись наедине с Гриси, Доносо забыл совет ничего не трогать, он вытер пот с ее лица и заговорил с ней ласковым шепотом, хотя она и не могла ему ответить.

– Я постараюсь вытащить тебя отсюда. И увезу как можно дальше, где никто не сможет причинить тебе вреда.

Через несколько минут Альбан вернулся с монахиней и целым подносом склянок.

– Доносо, прошу, выйдите в коридор. Мы будем проводить неприятные манипуляции…

– Я хотел бы остаться.

– Вы будете только мешать. Уходите!

Доносо вышел в коридор, а Альбан влил в горло Гриси винный уксус, чтобы вызвать обильную рвоту. Дождавшись, пока ее желудок полностью очистится, он с помощью монахини приготовил настой из вина и листьев коки – южноамериканского растения, которое использовали в медицинских целях. Считалось, что смесь алкоголя и листьев коки вызывает мощный прилив сил. Через несколько минут монахиня вышла к Доносо:

– Можете войти. Но не утомляйте ее, она очень слаба.

Разница между Гриси, которую Доносо недавно оставил, и той, которую видел сейчас, была невелика: взмокшая от пота и обессиленная, она едва реагировала на обращенные к ней слова и больше походила на мертвеца, чем на живого человека. Доносо ждал объяснений Альбана.

– Я сделал все, что мог. Теперь нужно ждать: она либо придет в себя, либо навсегда останется в таком плачевном состоянии. Если верите в бога, молитесь. Если нет, запаситесь терпением. Уже поздно, завтра в шесть утра я должен быть в своей больнице.

– Я могу остаться?

– Да, я уже договорился с сестрой Адорасьон.

Ночь в Саладеро тянулась долго. У Доносо болело все тело, его пугали стоны не находивших себе места соседок Гриси. К его удивлению, сестра Адорасьон оказалась гораздо дружелюбнее, чем показалась ему сначала: она принесла ему свежей воды, хлеба и сыра и даже присела рядом, чтобы немного поговорить.

– Она правда актриса?

– Одна из лучших, и скоро должна была участвовать в премьере Театро-дель-Принсипе. Она и в Париже играла.

– Это ваша жена?

Доносо достал из кармана кольцо с фальшивым камнем, купленное в таверне на улице Пресиадос.

– Я как раз собирался сделать ей предложение.

– Как знать, может, вам повезет и вы еще его сделаете. Мне она кажется славной женщиной, хоть и видно, что ей немало пришлось пережить. Больница еще больше ей навредила: каждый день приходил какой-то врач и делал ей уколы. Если бы я знала, что это ей во вред, а не для пользы…

– Что за врач? Кто он?

– Не знаю. Врачи здесь появляются и исчезают так же быстро, как пациенты. Но вы не волнуйтесь, я его к ней больше не подпущу.

…Ночь близилась к концу, а надежды Доносо таяли как дым. Все тело у него затекло, он устал, и в какой-то момент его охватил страх: что, если и он заразился холерой? Но как он может бросить Гриси одну? Истощенная, измученная актриса – все, что осталось у него в жизни, единственное, за что имело смысл бороться.

Он уже почти уснул, когда его разбудил знакомый голос.

– Прости.

Гриси наконец открыла глаза. Казалось, она смотрит на него откуда-то из недосягаемой дали.

– Гриси, как ты себя чувствуешь?

– Я подвергла тебя опасности, я тебя обманула. Из-за меня Диего стал слишком глубоко копать.

– Копать? О чем ты?

– О делах карбонариев.

Она закрыла глаза – не то от сонливости, не то от стыда. Доносо снова охватил ужас: Гриси как-то использовала его в интересах карбонариев? Вот так запросто, парой сказанных шепотом слов она уничтожила все их мечты о будущем?

– Проснись, Гриси! Объясни, что все это значит!

Она открыла глаза и взглянула на него, словно моля о прощении:

– Ты меня возненавидишь.

71

____

Днем особняк герцога и герцогини Альтольяно был полон света, который проникал сквозь большие окна. В коридорах, где солнечного света не было, тени разгоняли масляные лампы. Но по ночам, даже в полнолуние темнота в доме была почти такой же, как та, которой боялась Клара в Пеньюэласе. Тогда Лусия отвлекала сестру всякими выдумками, а их измученная мать, целый день работавшая в прачечной, умоляла дочерей замолчать и позволить ей наконец уснуть.

Вооружившись тяжелым подсвечником, Лусия отправилась на поиски какой-нибудь подсказки. Зажечь свечу сразу она не решилась и собиралась сделать это уже в кабинете Аны Кастелар, поэтому двигалась на ощупь, обмирая от страха, что налетит на что-нибудь и разбудит хозяев.

Библиотека находилась на первом этаже – огромное помещение, высокие книжные шкафы из темного дерева тянулись вдоль стен. Здесь хранились сотни книг в кожаных переплетах, а на единственной свободной стене висели географические карты в рамах. Двери по обе стороны библиотеки вели в кабинеты хозяев: правый принадлежал герцогу, левый – герцогине. Лусия никогда в них не заходила, только мельком заглядывала. Именно в кабинете ее «благодетельница» проводила больше всего времени.

Мебель в обеих комнатах была одинаковой, но оформлены они были по-разному: в кабинете герцога – портреты предков, в кабинете герцогини – идиллические сельские пейзажи, у него на столе – фолианты со сводами законов, у нее – газеты и любовные романы.

Некоторые из этих газет Лусия помнила: «Эко дель комерсио» со статьями Диего Руиса. Там же лежал «Обсервадор» с портретом Лусии, который колченогий инвалид когда-то нарисовал в публичном доме Львицы. Однако то, что она искала, вряд ли лежало на самом виду.

При скудном свете свечи Лусия открывала ящики, пролистывала книги, заглядывала под стопки документов. Наконец она наткнулась на что-то интересное: незаметный запертый ящик в тумбе у стены, позади письменного стола. Воспользовавшись ножом для бумаги с герцогским гербом на рукоятке, Лусия быстро вскрыла замок. Тихие щелчки звучали в ночной тишине как грохот канонады. Ящик оказался заполнен бумагами, и на самой верхней Лусия увидела два скрещенных молота…

Она обернулась к двери. Шаги в коридоре, или ей показалось? Сердце отчаянно колотилось в груди, листва в саду шумела на ветру, но птицы спокойно спали в клетках, накрытых платками. Шагов уже не было слышно, но Лусия была уверена, что кто-то приближается. Она едва успела спрятать листок под рубашку и подбежать к книжному шкафу, когда негромко скрипнула дверь. В кабинет вошла Ана Кастелар.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Не могла уснуть, решила что-нибудь почитать…

Герцогиня молча смотрела на нее, затем подошла мягкой кошачьей походкой. Она улыбалась, но Лусии показалось, что она с трудом сдерживает гнев.

– Так я тебе и поверила! Возвращайся в постель. И никогда не входи в мой кабинет без разрешения.

Улыбка исчезла с лица Аны Кастелар. Она проводила Лусию в спальню и подождала, пока та заберется в постель.

– Так что ты искала?

– Я просто хотела почитать… Мы ведь будем завтра учиться?

– Не знаю, найдется ли у меня время. Я очень занята. Найду кого-нибудь, кто сможет учить тебя гораздо лучше, чем я.

– Но мне нравится, когда меня учишь ты.

– Я ведь уже сказала, что очень занята.

– Ты на меня сердишься? Я что-то сделала не так?

– Конечно нет, дорогая. Мне просто кажется, что… что ты не доверяешь мне так, как доверяла Диего. Я понимаю, это не твоя вина. Я до сих пор чужая тебе, но надеюсь, что скоро все изменится, и обещаю: я помогу тебе найти сестру. Если вспомнишь хоть что-нибудь – любую мелочь, которая могла бы помочь делу, обязательно расскажи мне. К несчастью, времени у Клары осталось совсем немного.

– Я знаю! Клянусь, я рассказала все.

– Вот если бы я могла отыскать этого брата Браулио… Диего говорил, что он, скорее всего, что-то знает.

– После ночной резни я его не видела.

Лусия старалась вести себя как можно осторожнее. Ана Кастелар уже с трудом сдерживала гнев, и девочка надеялась, что успеет сбежать прежде, чем испытает на себе его силу. Оставшись одна, она дождалась, когда сердце перестанет так отчаянно биться, и достала из-под рубашки украденную бумагу – возможно, она поможет найти Клару… Но не смогла разобрать ни слова.

Она пыталась вспомнить уроки Аны и постепенно соединила написанные под эмблемой буквы в слово: «М-И-Р-А-Л-Ь-Б-А».

Что это значит? «Миральба» или «мирабла»? Может, это на чужом языке? Томас Агирре, конечно, завтра разберется – они договорились встретиться утром. Он велел ей прийти на площадь Святой Варвары, когда колокола пробьют десять.

72

____

– Когда я расскажу правду, ты возненавидишь меня, но я это заслужила. Я не безвинная жертва, на мне такая же вина, как и на остальных членах тайного общества.

Слова Гриси ошеломили Доносо. Правда оказалась ужаснее, чем он мог себе представить.

– Я познакомилась с Асенсио де лас Эрасом, когда играла в парижском театре. Он тогда был испанским консулом во Франции. Однажды он увидел меня на сцене, а потом прислал огромный букет и пригласил на ужин. С ним я посетила места, где прежде не бывала: лучшие рестораны, самые блистательные заведения Парижа. Мы стали любовниками. Именно Асенсио впервые отвел меня в опиумную курильню в квартале Марэ… Она была совсем не такой, как мадридская курильня на улице Крус, где все валяются на вонючих матрасах. Там было роскошно, китаец-управляющий подавал трубки, отделанные серебром. Будь проклят тот день, когда я впервые попробовала опиум! Асенсио показал мне не только курильню, он ввел меня в тайное общество…

Гриси умолкла. Было видно: она собиралась с духом, чтобы сказать наконец то, говорить о чем ей было труднее всего.

– В общество карбонариев? – подсказал Доносо.

– Да. Я сопровождала его на собрания, хотя они казались мне ужасно скучными. А потом до Парижа добралась холера. Прошел слух, что от нее есть верное средство, но знает о нем только узкий круг избранных. И Асенсио ввел меня в компанию чудовищ.

– Почему чудовищ?

Костлявые руки Гриси вынырнули из-под простыни и яростно вцепились в Доносо.

– Поверь, я не знала, что за ритуалы они проводят! Не знала…

– Успокойся, Гриси. Расскажи по порядку.

– Собрания проходили в одном из залов заброшенной тюрьмы Ла-Форс. Нас было двенадцать человек, но глубокие капюшоны скрывали наши лица, и, кроме Асенсио, я никого не знала. Возможно, там не всегда собирались одни и те же люди. Руководил ритуалом Великий магистр. Я не знаю, кто Великий магистр в Мадриде, тот же человек или другой. Они привели в зал голую девочку и привязали к кресту. У нее как раз начались первые месячные, и они собрали немного крови в потир, смешали с каким-то зельем… Асенсио называл это кровавым напитком. Он верил, что это средство защищает от холеры. Потом девочку принесли в жертву…

Гриси душили рыдания, и несколько секунд она не могла произнести ни слова. Доносо не торопил ее.

– Эти люди разорвали ее на куски, чтобы избавиться от нечистого тела, – наконец заговорила она снова. – Когда я поняла, что происходит, то онемела от ужаса. С тех пор я больше ни разу не была ни на собраниях, ни в театре. Я не могла думать ни о чем, кроме того кошмара, который увидела. Единственным местом, где мне удавалось забыться, стала опиумная курильня. Я потеряла интерес ко всему, даже к собственной дочери, которая целые дни проводила в одиночестве. Иногда я подолгу не возвращалась в нашу мансарду, и ее кормила сердобольная консьержка, валенсийка, с детства жившая в Париже. Однажды Асенсио нашел меня в курильне и заявил, что, вступив в общество, я уже не могу из него выйти. Но я не хотела возвращаться. И тогда исчезла моя дочь…

– Он похитил ее, чтобы купить твое молчание?

– Ее принесли в жертву на одном из ритуалов. Когда нашли ее растерзанное тело, я окончательно пошла ко дну, лишилась рассудка, меня спасал только опиум. Я потеряла работу в театре, мне пришлось торговать собой. Из курильни в Марэ я постепенно перебралась в другие, для бедняков, – на Монмартре, на площади Пигаль… Но однажды я решила побороть зависимость и поехала в Мадрид, готовая бросить опиум, вернуться в театр, жить дальше, пусть и с мучительными воспоминаниями.

Она снова зарыдала. Доносо предложил ей передохнуть и завершить рассказ на следующий день, но Гриси хотела покончить с этим сейчас.

– Я пошла к Хуану Гримальди, директору Театро-дель-Принсипе. Мы были знакомы много лет, я знала, что ему нравится моя игра. Я уговорила его дать мне главную роль в ближайшей премьере, начала репетировать… Но потом мне попалась на глаза статья о зверски убитой девочке. Я сразу поняла, что это продолжение кошмара, с которым я столкнулась в Париже. Я узнала – это было не трудно, – что под псевдонимом Дерзкий Кот пишет Диего Руис, отыскала адрес и пошла к нему. На следующий день после репетиции меня подкараулил Асенсио де лас Эрас. Он стал меня запугивать, заставил сесть к нему в карету. В ту ночь я попала в курильню на улице Крус, и месяцы воздержания пошли прахом. Я снова превратилась в заложницу опиума и этого человека…

– Почему ты ничего мне не сказала? Я мог бы тебе помочь.

– Когда я пошла к Диего, клянусь, я хотела сделать доброе дело! Хотела быть полезной, надеялась, что парижский кошмар не повторится в Мадриде. Но когда в следующей статье Диего упомянул девочку, которую нашли на берегу Сены с оторванной головой, Асенсио понял, что я обо всем ему рассказала. Он пригрозил убить меня, если я продолжу распускать язык.

– Этот человек был твоим любовником, наверное, так он пытался защитить тебя. Ты захотела вернуться к нему? Поэтому не рассказала мне правду?

– Нет, я просто боялась!

– Зато я рассказал о нем одному монаху, и вскоре Асенсио погиб. Ты ушла от меня, потому что он перестал быть для тебя угрозой?

– Нет!

– Тогда почему?

– За мной пришли какие-то люди и насильно привезли меня сюда. И снова подсадили на опиум – каждый день приходит врач и делает мне укол.

– Ты обманула меня, Гриси, – с горечью проговорил Доносо. – Заставила поверить, что Асенсио был всего лишь твоим поклонником, а он, оказывается, был убийцей. Я передал твои слова Диего, и Диего погиб. Скорее всего, по твоей вине.

– Я мечтаю только о том, чтобы мне хватило сил покончить с собой. Нужно было сделать это еще тогда, когда умерла моя девочка.

– А я-то хотел предложить тебе новую жизнь где-нибудь далеко от Мадрида. Вдвоем. Каким же я был идиотом…

– Конечно, мне нужно было пойти в полицию и все рассказать. Но я боюсь карбонариев. Они везде, Доносо! Однажды ночью я шла за Асенсио до особняка Миральба. Уверена, они совершают свои жуткие обряды именно там. Ты даже представить себе не можешь, какие люди съехались в особняк в тот вечер. Очень влиятельные! Я боюсь, Доносо. Просто боюсь.

Доносо раздраженно кивнул. Он не мог простить Гриси, но ему было трудно отвернуться от нее, оставить ее умирать в Саладеро. Может, она найдет способ покончить с собой или карбонарии снова столкнут ее в опиумный кошмар… Ему все равно, твердил он себе. Он не может смириться с ложью. Однажды его обманула жена, и этот обман изменил всю его жизнь. Та, прежняя боль еще жива в его душе. Второй обман – это уже слишком.

Доносо вышел из зала, чтобы больше не слышать тихих рыданий Гриси. Она плакала оттого, что не сумела полюбить единственного мужчину, который о ней заботился.