Текст книги "Зверь"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

17

____

Хосефа Львица была родом из Кордовы, но с пятнадцати лет жила в Мадриде. Она бежала от нищеты и от отца, который насиловал ее каждый раз, когда приходил домой пьяный. После того как умерла его жена и Хосефа стала его единственным развлечением, это случалось несколько раз в неделю. Она жила так, сколько себя помнила, но однажды решила, что с нее хватит. Ночью она забралась в телегу, на которой в столицу возили оливковое масло, предварительно расплатившись с возницей своим телом. В родные места она больше не вернулась, даже после того, как разбогатела. Первое время ей везло гораздо меньше, чем Лусии: прежде чем попасть в дорогой публичный дом, Хосефа работала на улице за жалкие гроши, рискуя, что ее изувечат. Да и продать девственность, украденную отцом, она уже не могла. Сто реалов, которые заплатила девчонке Хосефа, сама она скопила, ублажив не менее полусотни клиентов.

Счастье улыбнулось ей, когда она познакомилась с Сабриной, владелицей публичного дома на улице Клавель, которая носила прозвище Львица, впоследствии перешедшее к Хосефе. Сабрина подобрала ее на улице, дала ей возможность работать в таинственной полутьме среди вышитых подушек и восточных благовоний. Сабрина умерла десять лет назад, оставив свое состояние Хосефе. С тех пор Хосефа больше не работала, но сохраняла одного клиента, судью, который уже пятнадцать лет посещал ее каждую неделю. Его звали Хулио Гамонеда. Обычно он приходил даже не ради утех. Они просто завтракали вместе горячим шоколадом и гренками (он всегда появлялся по утрам, когда, по мнению жены, должен был заседать в суде), разговаривали и смеялись. Судья в очередной раз признавался ей в любви.

– Если бы ты любил меня, давно ушел бы от жены.

– Не говори так. Ты же знаешь, ей принадлежит все, что у меня есть. Если я ее брошу, она выставит меня на улицу. Ты готова меня содержать?

– Не понимаю, почему я все еще с тобой путаюсь. Лучше бы заработала денег, став любовницей какого-нибудь виноторговца.

– Но тогда ты не испытала бы и половины удовольствия, которое я тебе доставляю.

За их игривой пикировкой скрывалась настоящая привязанность, гораздо более прочная, чем у многих законных супругов. Однако сейчас мысли Львицы были заняты не любовником, а новой девочкой, Лусией.

Хозяйка поручила Дельфине вызывать Лусию не слишком часто, к двум-трем проверенным клиентам в день – к тем, кому в доме доверяли. Конечно, так она заработает меньше, но Львица не хотела, чтобы рыжая сбежала, не успев толком начать. Пусть лучше потихоньку привыкает к этой жизни и к хорошим деньгам, с которыми будет трудно расстаться. Хосефа уверяла себя, что ее решение основано не на личной симпатии, а объясняется исключительно коммерческим интересом. Лусия была красива, рыжие всегда пользовались спросом, и от нее веяло чем-то таким, что встречалось здесь редко, – то ли злостью, то ли гордостью. Хоть она и выросла в самом захолустном квартале, в ее осанке и взгляде было что-то царственное. В глубине души Львица чувствовала странную связь с Лусией. Девочка напоминала ей себя в юности, когда она еще верила, что, сколько бы мужчины ни втаптывали ее в грязь, она все равно воспрянет как птица феникс и станет еще сильнее.

– Слышал, у тебя новенькая.

Иногда Хулио Гамонеде удавалось ее удивить: казалось, он не хуже самой хозяйки знает, что творится за закрытыми дверями борделя.

– Кто тебе доложил?

– Один из тех, кто проиграл аукцион. Он сказал, что ты получила за нее тысячу реалов.

– Тысячу? Да таких денег я не получила бы даже за девственность королевы-регентши! Пятьсот, и на том спасибо.

– Разрешишь мне ее опробовать?

– Если ты опробуешь ее или любую другую из тех, кто здесь работает, сразу лишишься привилегии навещать меня. Выбирай.

Обычно, когда Хулио приходил к Хосефе, ее никто не беспокоил, но сейчас в дверь постучалась Дельфина. Она была так встревожена, что даже забыла поздороваться с судьей:

– Хосефа, ты не видела Хуану?

Хосефа нетерпеливо поморщилась:

– Как ты можешь догадаться, твоей дочери в моих апартаментах нет.

– Я послала ее купить молока, и она до сих пор не вернулась. Ее тряпичная кукла лежит на ступеньках. Хуана никуда без нее не ходит. С ней что-то случилось.

– Зачем сразу думать о плохом? Спроси девочек, наверняка они ее видели. Лусия уже освободилась?

– Она с доном Венансио, – ответила Дельфина, стараясь держать себя в руках.

Дон Венансио, которого на самом деле следовало называть падре Венансио, дожил почти до восьмидесяти лет. Он был слишком дряхлым, чтобы пользоваться девушками, но запирался с ними на долгие часы, заставлял их наряжаться, рассказывал им разные небылицы, усаживал к себе на колени…

– Не надо было ей к нему идти. Этот человек крайне неуравновешенный, он может ее напугать.

– Ему я доверила бы даже свою Хуану…

– Иди, оставь меня. И не волнуйся, наверняка твоя дочь скоро объявится.

Но словами встревоженную мать было не успокоить. Дельфина бегала по публичному дому, сжимая в руках, как талисман, тряпичную куклу дочери; она заглядывала во все комнаты, хотя знала, что это запрещено, выбегала на улицу, оглядывалась по сторонам. Ее внимание привлекла девочка, притаившаяся за телегой. Рядом возница разгружал мешки с люцерной.

– Я ищу свою дочку, девочку твоих лет! – выпалила Дельфина, не успев подойти. – Не видела такую?

– Ты работаешь в этом доме? – Девочка указала на дверь заведения.

– Видела ты мою дочку или нет? У нее веснушки и длинные темные волосы, немного кудрявые. Ее зовут Хуана.

– Отвечу, если расскажешь, чем в этом доме занимаются.

Дельфина удивленно посмотрела на соплячку. Затем дернула вниз лиф платья и вывалила наружу груди:

– Вот чем занимаются в этом доме.

Ее ответ был настолько красноречивым, что девочка сразу все поняла. Дельфина схватила ее за руку:

– Теперь говори, ты видела мою Хуану?

– Я видела девочку с кувшином молока. К ней подошел какой-то человек, предложил помочь и увел ее за руку.

– Человек? Как он выглядел?

– Очень высокий. Весь в черном.

– Куда он ее повел?

Собеседница кивнула в сторону одного из переулков, и Дельфина в отчаянии ринулась туда. Она не знала, что девочка, с которой она только что говорила, – Клара, сестра Лусии.

В тот вечер Клара пошла за сестрой. Она решила узнать, где работает Лусия, потому что не поверила, будто та нанялась к кому-то прислугой. По ночам она несколько раз слышала надрывный плач Лусии, и знала: с сестрой что-то не так. Клара чувствовала: происходит что-то плохое, и теперь ее подозрения подтвердились.

Войти в этот дом и вытащить оттуда Лусию? Мама наверняка так и сделала бы. Она кричала бы и таскала дочь за волосы, ругая за то, что та сгубила себя в доме терпимости, позволила мужчинам пользоваться собой. Но Клара знала: так она ничего не добьется. У нее был другой план: дождаться, когда Лусия придет ночью на спичечную фабрику, и попросить ее больше не заниматься проституцией, потому что она, Клара, достанет денег. У девочки был золотой перстень, и она знала, где можно его продать. Ей рассказал их сосед Педро.

Он предупредил, что в католический ломбард «Монте-де-Пьедад», что напротив монастыря Дескальсас, перстень нести нельзя. Клара много раз ходила туда с мамой. Когда у Кандиды не было денег даже на еду, она закладывала маленький кулон, подаренный ей умиравшим отцом. Как только дела немного налаживались, Кандида выкупала его, чтобы затем повторить все сначала. После смерти матери девочки так и не нашли кулон – он наверняка остался в залоге, и они больше никогда его не увидят. В Монте-де-Пьедад всегда интересовались происхождением драгоценностей, там не принимали краденого и назначали справедливую цену. Но перстню с двумя скрещенными молотами такую проверку ни за что не пройти.

Недалеко от их дома, на улице Ареналь, было другое место, куда обращались те, кто не мог объяснить, откуда вещи, принесенные под залог. Подъезд выглядел омерзительно, Клару охватил страх, но она все-таки заставила себя подняться на второй этаж и вошла в большую комнату, где толпились какие-то люди. Грязные унылые лица, отчаянный вид и бедность не произвели на Клару особого впечатления – такого она навидалась. Девочка дождалась своей очереди и подошла к окошку:

– Я хочу продать вот это.

Владелец ломбарда Исидоро Сантамария держал несколько лавок по всему городу, а также ювелирный магазин на Калле-Майор. Он взял перстень и стал с интересом рассматривать его сквозь увеличительное стекло.

– Откуда он у тебя?

– Нашла.

– Он очень дорогой, но для воровки ты еще слишком мала.

– Я не украла его, просто нашла на улице, на земле.

Исидоро впился в нее цепким взглядом.

– Я дам тебе за него пятьдесят реалов. И скажи спасибо, что не зову полицию.

Клара не знала, что делать.

Она чувствовала, что ее обманывают, но понимала, что единственный способ уговорить Лусию не ходить в тот дом – показать ей деньги. И уже готова была согласиться, когда за ее спиной прозвучал женский голос:

– Девочка не продаст его за такие гроши.

Клара обернулась и увидела сеньору де Вильяфранку из Благотворительного комитета, которая навещала их мать.

– Клара, перстень стоит гораздо дороже. Я не буду спрашивать, где ты его взяла, но дам тебе за него намного больше денег. Пойдем.

Женщина смотрела на нее ласково и решительно. Клара пошла с ней, уверенная, что на помощь ей явился сам ангел-хранитель. Обе не заметили, как Сантамария, процедив сквозь зубы пару ругательств, велел одному из своих людей проследить за ними.

18

____

Прожив в Мадриде шесть лет, Диего научился откладывать осуществление своих планов: он не стал известным репортером, не поставил ни одной пьесы и не заработал денег, чтобы жить в свое удовольствие и хвалить себя за решение перебраться в столицу. Но в то утро, возвращаясь домой, он был готов поверить, что несбывшиеся мечты не так уж важны. Даже перспектива признать поражение перед родными не страшила его. С той минуты, как он проснулся рядом с Аной Кастелар, его переполняло счастье, и оно служило щитом ото всех прежде казавшихся такими болезненными ударов судьбы. Даже отказ Морентина публиковать очередную заметку о Звере теперь не мог испортить ему настроение. Он не бросил дело, хотя успехов в расследовании пока не добился. Эмблема с двумя молотами, похоже, была единственной в своем роде и не совпадала ни с одним из известных ему геральдических изображений. Информация о последних перемещениях Берты и показания родственников девочек, которых нашли при сходных обстоятельствах, – например контрабандистов, потерявших свою дочь Фернанду, – так и не пролили свет на личность загадочного Зверя. Другой на месте Диего давно забросил бы расследование, если не из-за его безнадежности, то от безденежья, но репортера не смущали даже пустые карманы.

Задумавшись, Диего забыл о привычных мерах предосторожности – избегать встречи с Басилией, квартирной хозяйкой, и та, как назло, возникла у него на пути.

– Сеньор Руис, вы задолжали мне уже за три месяца.

– Не беспокойтесь, на этой неделе я заплачу все, что должен.

– То же самое вы говорили на прошлой неделе.

– Я помню, но у меня возникли непредвиденные расходы. Я заплачу, вы же знаете: в конце концов я всегда с вами рассчитываюсь.

– Предупреждаю в последний раз: или плати́те, или освобождайте помещение. Здесь вам не богадельня!

Диего уже и не помнил, сколько раз за годы, что он жил в этой квартире, хозяйка делала ему последнее предупреждение. Сейчас он задолжал за три месяца, но два года назад срок доходил и до пяти. Тогда он готов был вернуться в родную Саламанку, отказаться от мечты стать журналистом и работать на семейном ткацком предприятии, которым руководил его брат Родриго.

Жилище Диего было скромным, но удобным, и искать другое он не хотел. Доходный дом стоял на улице Фукарес, рядом с пустырем Костанилья-де-лос-Десампарадос, где время от времени возникал небольшой стихийный рынок. При первом посещении квартиры Диего узнал, что буквально в нескольких метрах отсюда было напечатано первое издание «Дон Кихота», и счел это счастливым предзнаменованием: отблеск успеха великой книги коснется и его статей. Войти в дом можно было через широкие, но не слишком высокие ворота. За долгие годы верхняя перекладина искривилась из-за непогоды и термитов. Длинный проход вел во двор, окруженный деревянными галереями, куда выходили пронумерованные двери. Комната Диего была обставлена скудно: сундук, обитый потертой и растрескавшейся кожей, стол с чернильницей, пером, пресс-папье и писчей бумагой, таз для умывания и миска для бритья, старое настольное зеркало, покрытое пятнами, и кое-какие туалетные принадлежности: бритвенный прибор, расческа, лосьоны… Единственным украшением была ветка с сухими листьями, стоявшая в подставке для зонтов.

Диего упал на кровать, не раздеваясь, – он слишком устал. Сонливость навалилась свинцовым грузом, но вскоре рассеялась от настойчивого стука в дверь. Это не могла быть донья Басилия, ведь с ней Диего только что говорил, и он озадаченно подошел к двери. На пороге стояла женщина лет сорока, еще красивая, несмотря на поблекшую кожу. Ее большие темные глаза, окруженные глубокими тенями, как у человека, немало страдавшего на своем веку, жадно всматривались в Диего.

– Вы Диего Руис? Дерзкий Кот? Вы ведь так подписываете свои статьи, верно?

– Кто вы?

– Простите, что явилась к вам домой. Я насчет вашей статьи. Можно мне войти?

Не дожидаясь разрешения, незнакомка шагнула внутрь, положила на стол вырезку из старого номера «Эко дель комерсио» и разгладила ее рукой. Это была последняя опубликованная статья о Звере, в которой Диего еще говорил о нем как о мифическом чудовище.

– Вообще-то, я собирался поспать. Не могли бы вы зайти позже?

– Зверь убил мою дочь.

От посетительницы пахло спиртным, ее взгляд немного блуждал, но слова прозвучали так твердо, что Диего решительно закрыл входную дверь. Гостья опустилась на кровать и тяжело вздохнула, прежде чем заговорить.

Ее зовут Гриси. Она актриса и участвует в предстоящей премьере Театро-де-ла-Крус. Ее имя ни о чем не говорило Диего, но он знал, что актеры, игравшие в этом театре, равно как и в Театро-дель-Принсипе, известны по всей Испании.

– Зверь не впервые убивает девочек. Он убил мою дочь, но это было не в Мадриде, а в Париже.

– Думаю, вам лучше рассказать все с самого начала…

Теперь женщина говорила невнятно. Может быть, из-за смерти дочери она лишилась рассудка? Однако Диего начал постепенно улавливать смысл в ее словах: год назад Гриси отправилась во Францию, чтобы изображать испанку на парижской сцене. В поездке ее сопровождала двенадцатилетняя дочь.

– Мы должны были провести там два месяца. Я подумала, лучше взять девочку с собой, а не оставлять снова с бабушкой и дедом, с которыми она прожила всю жизнь. Все-таки я ее мать…

Дела шли хорошо, Гриси становилась знаменитой в парижском театральном мире. Она даже привлекла внимание влиятельных людей, и ей обещали главную роль в нашумевшей постановке. Но однажды вечером, когда после спектакля она вернулась в их съемную каморку, Леоноры там не оказалось.

– Жандармы не хотели меня слушать. Я была для них безалаберной испанкой, заявлявшей об исчезновении дочери, а они даже в ее существование не верили. Целый месяц я прожила в ужасной неизвестности. А потом нашли ее растерзанный труп…

– С момента исчезновения Леоноры до того, как ее нашли, прошел месяц?

– Пять недель. Я смогла опознать ее только по родинке на бедре. Ей оторвали голову. Да, и голову нашли еще через неделю, на берегу Сены. В горло изнутри был воткнут золотой значок.

– Какой? Вы его видели?

Диего начал взволнованно мерить шагами комнату. Если бы у него была выпивка, он налил бы рюмку себе, а другую – гостье, которая нуждалась в этом так же, как и он, а может, и больше. Он пожалел, что у него нет найденного доктором Альбаном значка, однако ему удалось нарисовать скрещенные молоты, и он протянул листок женщине:

– Такой?

Актриса кивнула и уронила голову на грудь.

– Не могли бы вы пойти со мной в редакцию газеты и повторить свой рассказ издателю?

Гриси сковал страх. Она встала и, шатаясь, подошла к окну.

– Я хочу, чтобы Зверя поймали, но… Но я не думаю, что… Если никто не пожелал слушать меня в Париже, с какой стати это сделают в Мадриде?

– Мы добьемся, чтобы статью напечатали на первых полосах всех газет. Власти не смогут больше врать, утверждая, что речь идет о животном, которое бродит где-то за городской стеной. Это человек, и он не только погубил четырех девочек в Мадриде, но убивал и в Париже, и кто знает, где еще. Мы будем давить на чиновников, пока его не поймают!

Голова Диего кружилась от возбуждения. У Аугусто Морентина больше не останется отговорок, чтобы не печатать этот материал. Скрывать подобное недопустимо!

19

____

Марсиалю нравилось разглядывать девочек, когда они об этом не знали, изучать их поведение, когда они думали, что остались одни. Нравилось подслушивать их беседы, наблюдать за вспышками гнева. Он не вмешивался, даже когда они обсуждали абсурдные планы побега, потому что сбежать отсюда было невозможно. А наверху он с удовольствием и усердием присматривал за садом. Его любимой клумбой была та, где росли георгины, теперь они как раз зацвели и покрылись желто-шафранными помпонами. Георгинам требовалась вода, как и девчонкам в подземелье, но георгины были гораздо более чистыми. Их тонкий сладковатый запах не имел ничего общего с вонью, окружавшей клетки. Тела девочек, совершенные, как у лесных нимф, не могли скрыть их внутренней гнили, отравлявшей воздух подземелья.

Спал Марсиаль урывками в каморке возле лестницы, спиралью уходившей вниз. Дверцу в подвал он оставлял открытой и слышал разговоры пленниц. Сейчас они были взбудоражены, как и всегда, когда он приводил новенькую.

Ее звали Хуана, она была дочкой проститутки Дельфины. С девчонки мигом сползла развязность, которую она выказала, когда он к ней подошел: «Как там погодка у вас наверху?» – спросила она нахально, явно намекая на его высокий рост. Паника быстро заставила ее заткнуться. Она даже не отвечала на вопросы других девочек, как будто боялась, что, заговорив, навсегда потеряет надежду пробудиться от кошмарного сна. Фатима, та, что сидела тут дольше всех, заверила ее, что это не сон. Она не проснется завтра дома, рядом с матушкой. Другие девочки пытались подбодрить новенькую фантастическими выдумками: их увезут в гарем, чтобы выдать замуж за шейха, за короля, за нищего, который окажется принцем… Фатима велела им замолчать: незачем давать новенькой ложную надежду. Их единственная реальность – эти клетки, и никто не знает, что происходит с девочками, которых уводит Зверь.

– Гвардейцы ищут Зверя? – нетерпеливо спрашивали остальные, желая узнать новости. – Что там вообще происходит?

– На воле все говорят только о холере, – наконец проговорила Хуана.

– Значит, Зверя никто не ищет?

Фатима не могла скрыть разочарования. Неужели никому нет до них дела? Хуану продолжали расспрашивать, но девочка снова надолго замолчала.

Марсиаль видел, как обитательницы подвала заключают союзы, создают группировки, дружат и враждуют. Он следил за ними с любопытством и вожделением. Демон терзал его всю сознательную жизнь: чистая кожа, детские формы, зарождающаяся чувственность разжигали в нем огонь, с которым он не в силах был совладать. Однажды он напал на дочку каких-то путешественников, которой едва исполнилось двенадцать. Как только он выплеснул в нее свое семя, его обуяли отвращение и ярость. Он бил ее, пока она не умерла. Установить его причастность к смерти ребенка не удалось, и он поклялся, что больше никогда не поддастся демону. Он ушел в монастырь и искал помощи у Бога, но понял, что это бесполезно: сам Бог вложил в него это больное семя. Влечение не утихало, наоборот, оно жгло огнем, стоило ему увидеть любую малолетку. Посылало ему кошмары, после которых он просыпался в невменяемом состоянии – настоящее животное, жаждущее совокупления с ребенком. Нечестивый Бог заразил его этой болезнью! Служба в армии помогла унять желание мстить этому неуловимому существу. Каждый убитый враг был ударом шпаги, который он наносил в брюхо Всевышнего. Он так долго чувствовал себя подонком, что даже подумывал о самоубийстве, а всему виной был Бог. Это Его он должен ненавидеть, а не себя.

Марсиаль научился наступать на глотку своему внутреннему чудовищу. Ему казалось забавным прозвище, которое ему дали в окрестностях Мадрида. Зверем он себя и ощущал, когда возбуждение начинало причинять невыносимую боль. Тогда он спускался в восьмиугольное подземелье и с дикой яростью ублажал себя. Он плевал на Небесного Отца и бичевал свое тело, чтобы боль заглушила противоестественное желание. И всякий раз ему казалось, что это его победа над Богом.

Марсиаль закрыл дверь в подвал. Спуститься туда сейчас он не мог. В голове, как назойливая муха, жужжала мысль о воровке, укравшей перстень. Дважды он чуть не поймал ее, дважды она улизнула. Он мог бы запереть ее в пустующей клетке, хотя эта девка была слишком взрослой. Но нет, он найдет ее и не оставит ей выбора. Никакой отсрочки она не получит.

Население Мадрида насчитывало уже двести тысяч человек, но город по-прежнему теснился внутри городской стены, выстроенной два века назад по приказу Филиппа IV. Поговаривали, что стену снесут, как и прежние, что мешали городу разрастаться. А пока в Мадриде, в отличие от других европейских столиц, даже не было общественного транспорта. Горожане, за исключением богачей, которые разъезжали в собственных или наемных экипажах, передвигались пешком. Именно так, на своих двоих, добрался Марсиаль до ломбарда Исидоро Сантамарии, расположенного на улице Ареналь. Исидоро первым из знакомых скупщиков краденого откликнулся на его просьбу.

Несмотря на огромный рост и специфическую внешность, а может, именно благодаря им Марсиаль научился быть незаметным и подслушивать разговоры на рынках, площадях и в кафе… Сейчас все говорили только об одном: монахи-де заражают в Мадриде воду, хотят убить всех его обитателей. Некоторые даже знали, как именно церковники это делают: чтобы отвести от себя подозрения, используют приютских мальчишек. В городе полно беспризорников двенадцати-тринадцати лет, вот они якобы и заражают воду в колодцах, фонтанах и даже в бурдюках водоносов… Марсиаль не считал эти слухи совсем лишенными смысла; он сам жил среди монахов, и ему была хорошо известна низость тех, кто постоянно толкует о Боге. Ради помощи карлистам они пошли бы на такое не моргнув и глазом.

Когда Марсиаль появился в ломбарде, его не заставили ждать, как нищих и карманников, приходивших сбывать украшения и безделушки. Исидоро немедленно принял его в кабинете, где в столь поздний час, кроме него, никого не было.

– Я видел перстень со скрещенными молотами.

– Вы уверены?

– Такой же, как на рисунке, который вы показывали.

Таким мог быть только один перстень: тот, что рыжая девка стащила из дома падре Игнасио Гарсиа.

– Он у вас?

– Нет, но я знаю, где его найти.

– И где же?

– Послушайте, так дела не делаются. Вы обещали заплатить, так что давайте поговорим о деньгах.

Марсиалю хватило бы нескольких минут, чтобы узнать все, что нужно, и притом совершенно бесплатно, но заплатить было проще.

– Я приказал выследить девчонку, которая принесла перстень, – сказал Исидоро. – Она живет на заброшенной спичечной фабрике, недалеко от городской стены, ниже улицы Орталеза.

– Знаю это место.

– Но перстень не у нее. Его забрала одна дама, сеньора де Вильяфранка – она приходила, чтобы выкупить побрякушку какой-то арестантки.

– А краденый сюртук девчонка не пыталась продать? Коричневый…

– Нет, только перстень.

Что ж, Марсиаль знал: напасть на след золотого перстня, украденного обычной воровкой, будет легче, чем найти сюртук. Но его интересовало и то и другое. Придется, видимо, заглянуть на старую спичечную фабрику.