Текст книги "Зверь"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

65

____

Кабинет судьи Гамонеды находился в отдельном павильоне в саду. Прежде это строение, вероятно, служило конюшней, но сейчас оно было обставлено с беззастенчивой роскошью. Здесь были и полки с книгами в кожаных переплетах, и неиспользуемый в это время года камин, и располагавшие к отдыху уютные кресла…

– Не могу понять, зачем человеку, у которого есть все, наживать неприятности.

Витийствовать и читать нотации судья привык давно и не собирался уступать пальму первенства какому-то монаху.

– Кто вас прислал? И почему вы позволили себе упомянуть Хосефу Арлабан?

– Не по-христиански это – женатому католику иметь любовницу. Тем более если это хозяйка публичного дома. Впрочем, перед смертью вы, конечно, исповедуетесь и получите отпущение грехов. Даже не знаю, хорошо это или плохо, что отпущение грехов стало таким доступным.

По дороге в павильон Хулио Гамонеда успел немного прийти в себя. Он смело смотрел в глаза монаху, упомянувшему имя его возлюбленной: Гамонеда вновь стал гордым и суровым чиновником, хорошо известным своей бескомпромиссностью.

– Чего вы хотите? Денег?

– Нет, господин судья, так легко вы не отделаетесь.

Альбасетский нож сверкнул в руке Агирре. Он помнил слова боевого товарища, всегда повторявшего, что нож ищет крови, поэтому вытаскивать его нужно только тогда, когда твердо решил пустить в ход. Агирре всегда следовал этому совету и сейчас действительно намеревался воспользоваться ножом.

– Возможно, вам доводилось обо мне слышать. Мое настоящее имя Томас Агирре.

– Соратник генерала Сумалакарреги?

– Бывший; теперь мы, скажем так, не столь близки, как прежде.

– Я тоже карлист, поэтому можете убрать нож.

– Ходят слухи, что на мне лежит вина за расстрел стражей Алавы, но на самом деле я к этому непричастен. Однако мне приписывают и кое-что другое, на этот раз не без оснований. Однажды я отрезал носы и уши шести шпионам из армии сторонников Изабеллы. Этим самым ножом – он, знаете ли, никогда меня не подводил.

– Мне обязательно выслушивать ваши россказни? Говорите, что вас интересует.

– Карбонарии, перстни с молотами, жертвоприношения девочек, эликсир от холеры… Все, что газеты связывают со Зверем.

Нескольких секунд, пока судья собирался с духом, чтобы солгать, он избегал взгляда Агирре.

– Я ничего об этом не знаю.

– Думаете, я случайно заглянул к вам? У вас два уха, и одно я сейчас отрежу. Второе пока останется. Как видите, я прямо-таки одержим отрезанием ушей.

Хулио Гамонеда попытался оттолкнуть Томаса, но в отличие от баскского лжемонаха, он не привык к физической борьбе. Агирре легко схватил его одной рукой за ухо, а другой занес нож.

– Это ваш последний шанс. Итак, скрещенные молоты?..

– Я все расскажу, клянусь! Отпустите меня!..

Агирре разжал руки, и бледный от страха судья заговорил. Слова полились потоком, как кровь из свежей раны.

– Карбонарии – это тайная секта, посягающая на устои нашего общества. Они хотят либерального короля, отделения Церкви от государства… Поэтому я и внедрился в их общество. Не я один, многие из тех, кто ходит на собрания на улице Карретас, – наши единомышленники.

– Вы отлично понимаете, что я не об этом спрашиваю… Я жду рассказа об обособленной группе, о двенадцати наставниках.

– Если я о них расскажу, они меня убьют.

– А если не расскажете, вас убью я.

– Вы там у себя на севере даже представить не можете, что значит жить в Мадриде, когда кругом зверствует холера, когда днем и ночью умирают люди. Каждый готов на все, лишь бы спастись.

– В том числе убивать девочек? Как вы могли поверить в эти средневековые сказки? Их ритуал – лишь обман, которым прикрывают убийство вступивших в общество карлистов. Вам не показались подозрительными смерти Игнасио Гарсиа и Асенсио де лас Эраса? Вы не только негодяи, но еще и болваны.

Судья молча смотрел в пол. Он не привык к оскорблениям. Ему хотелось возмутиться, но приставленный к уху нож заставлял его сдерживаться.

– Кто эти двенадцать наставников? Их имена!

– Я не знаю: они всегда в капюшонах. Скрывать свое имя – главное из правил.

Быстрым движением Агирре повернул голову судьи и одним взмахом ножа отсек ему левое ухо.

– Я предупреждал!

Гамонеда поднес руку к дыре, оставшейся на месте уха, зажал рану, зарыдал, но сумел сдержать крик.

Кровь лилась на ковер. Судья сделал из носового платка нечто вроде жгута и пытался остановить кровотечение. Агирре с невозмутимым видом наблюдал за ним.

– Повторяю вопрос: кто входит в эту группу?

– С какой стати я должен вам это рассказывать? Ваши угрозы на меня не действуют, я все равно уже покойник с той минуты, как повез туда Хосефу, чтобы получить для нее эликсир. Но я ни о чем не жалею. Мне безразлично, что об этом узнали…

– Кто узнал?

– Великий магистр – Ана Кастелар.

Агирре ошеломленно уставился на судью:

– Герцогиня Альтольяно?

– Я этого не знал, пока не увидел, как она вошла. На ритуалах ее лицо было скрыто капюшоном, но теперь все встало на свои места. Это она выбирает тех, кто входит в общество. Она занимается наставниками, девочками…

– Где она их прячет?

Ослабев от боли и потери крови, судья сполз на пол.

– Не знаю, клянусь вам, не знаю.

– Отдайте мне перстень. Я знаю, что без него на ваши сборища не попасть. Давайте его сюда!

Судья подполз к письменному столу. Пачкая все вокруг кровью, он открыл выдвижной ящик и достал шкатулку, инкрустированную перламутром. Вместе с ключом он передал ее монаху. Агирре быстро достал золотой перстень с двумя молотами.

– Не убивайте меня…

– Где проводятся ритуалы?

Внезапно павильон сотряс страшный грохот, за которым последовало два выстрела.

Агирре выбежал в сад и через стеклянную дверь увидел группу солдат, готовых ворваться в дом судьи. До него донеслись крики прислуги и пронзительный вопль Леоноры Уррутии. Судья с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся к дому.

– Оставьте мою жену! Не трогайте ее!

Один из солдат выстрелил ему в голову. Гамонеда рухнул замертво, как птица, сбитая на лету. Леонора с диким криком бросилась на солдата. Агирре воспользовался моментом, чтобы перепрыгнуть через забор, и побежал по улице Лимон. Он чувствовал пульсирующую боль в лодыжке, но не останавливался до самой Анча-де-Сан-Бернардо, где смешался с толпой. На улице Киньонес Агирре нашел убежище под сводами церкви Монсеррат. Он опустился на скамью и попытался привести мысли в порядок.

Гамонеда был мадридским карлистом, и, безусловно, его голова имела цену, но солдаты не ведут себя так, как те, кого Агирре видел в доме судьи: они не могут безнаказанно убивать. Возможно, их использовали для исполнения приговора, но приказ явно отдали карбонарии, иначе и быть не могло. Им нужно было заставить Гамонеду замолчать.

Томас Агирре ощупал карман, где лежал золотой перстень – ключ к двери, за которой скрывались двенадцать наставников, но пока было не ясно, где сама эта дверь и когда будут проводить следующий ритуал.

66

____

Что значит стать взрослой? Клара дрожала от холода в углу клетки. Кровь пропитала кусок ткани, который ей дала Мириам. Девочка вынула его и увидела кровавые сгустки. Ноги болели нестерпимо, но она не чувствовала, что изменилась. Когда-то давно, еще в Пеньюэласе, мама говорила, что менструация ее изменит, превратит во взрослую женщину, способную иметь детей. Почему же Клара чувствовала себя такой же девочкой, как прежде?

Наверное, уже наступило утро. Свет не попадал в подземелье, и пленницы постоянно дремали, молча ожидая, когда по винтовой лестнице спустятся люди в капюшонах. Когда это случится, Клару заберут. Перепачканную кровью, ее потащат наверх. Она помнила, как Хуана описывала жертв Зверя, и не могла представить, какие муки им пришлось вытерпеть. Что чувствуешь, когда тебе отрывают руку, ногу?

Она стала не женщиной, а жертвой. Может, в этом и есть настоящий смысл месячных?

В бедных кварталах женщина, которая «пачкала одежду», прекращала работать. Мужчины не хотели о ней слышать, не пускали в дом, пока кровотечение не прекратится. Ей не разрешали мыться, потому что этим она якобы притягивала болезни. Но самый большой страх вызывало душевное состояние женщины в эту пору: она становилась очень ранимой и слабой, и в нее мог вселиться дьявол. Ее поведение зависело от фаз луны и морских приливов. В таком, особенно беспомощном состоянии ей следовало исчезать с глаз. Почти все женщины с этим смирялась. Но только не Лусия.

Несмотря на требования Кандиды, сестра Клары продолжала играть на улице, целыми днями не показывалась дома и возвращалась только ближе к ночи. «Что плохого в моей крови?» – спрашивала она мать, когда та ругала ее за непослушание.

В сказках, которые сестра рассказывала ей перед сном, женщины искали тайный подземный город и денежный фонтан, учили язык облаков, взбирались на дерево сожалений. Впрочем, именно поэтому рассказы Лусии и были сказками. Но жизнь устроена не так. В жизни женщины всегда заперты в каком-нибудь подземелье и ждут, когда мужчины их выпустят. В редких случаях – им во благо, но гораздо чаще – ради собственной выгоды: чтобы использовать их и причинить боль.

Тишину нарушил тихий плач. У Клары не было сил выяснять, что происходит. Какая-то девочка пыталась сдержать рыдания, но не могла и давилась судорожными всхлипами. Клара опустила голову на камень и закрыла глаза. Хорошо бы уснуть навсегда. Или проснуться среди облаков. Они будут летать с мамой, как яркие птицы, оказавшиеся наконец на свободе…

– У нее кровь!

Крик Мириам заставил Клару открыть глаза. Как она сумела разглядеть? Клара сжалась в углу клетки, обхватив руками колени.

– Не прячься, у тебя идет кровь!

К Мириам присоединились другие девочки:

– Это правда?

– Подойди к решетке!

– Что это на полу?

Клара испугалась, что ее кровь уже протекла под решетку, но это было не так. У нее по-прежнему было перепачкано только между ног.

– Оставьте меня в покое! – Злой крик Фатимы заставил пленниц замолчать.

Клара подползла ближе к решетке, чтобы разглядеть на противоположной стороне восьмиугольника силуэт Фатимы.

– Я видела твое платье. Это кровь, – не унималась Мириам.

В клетках снова поднялся шум. Фатима опять заплакала: у нее больше не осталось сил отвечать.

Металлический скрежет эхом отдался в подземелье: стук железяк, а вслед за ним – грохот распахивающейся двери. Янтарный отсвет лампы распугивал тени по мере того, как человек в скрывавшем лицо капюшоне спускался по винтовой лестнице. Вслед за ним двое несли лохань с ароматизированной травами водой.

– Раздевайтесь.

Приказ не вызвал должной реакции. Голос звучал не так, как раньше. Впрочем, какая разница? В капюшонах все одинаковы. И требуют одного и того же.

– Я сказал, раздевайтесь!

Некоторые девочки подчинились и начали стаскивать лохмотья, но Клара чувствовала, как напряжение в клетках растет. Как будто все они шли по лезвию ножа, едва удерживая равновесие. В возбужденном голосе Мириам слышался стыд:

– У нее идет кровь.

В два прыжка тюремщик оказался у решетки. Клара не осуждала Мириам: можно ли требовать от человека, чтобы он не боялся худшей из смертей? Бедняжка просто хотела продлить себе жизнь, хотя бы на одну ночь. Возможно, в других обстоятельствах Клара и сама бы так поступила.

– У кого?

Мириам трудно было произнести имя и указать пальцем на клетку напротив, тем самым обрекая Фатиму на зверскую расправу.

– У меня.

Клара выпрямилась во весь рост. Тканевый лоскут она бросила на пол. Держась за прутья, голая и окоченевшая, она не скрывала кровавых пятен на бедрах. Ее душил страх, но она понимала, что только так сможет его победить: приняв свой конец, а заодно подарив Фатиме и остальным девочкам еще один день жизни. Возможно, это и означало стать взрослой.

67

____

Лусия чувствовала себя как та коза в окрестностях Пеньюэласа, что принадлежала цыганам из клана Малявки Рамона и умела плясать в такт музыке на маленьком пьедестале. Восхищенная публика бросала монеты, хозяева козы их подбирали. А Лусию теперь с таким же любопытством разглядывали гости Аны Кастелар. Им любопытно было видеть простое лицо сироты, наблюдать ее грубые повадки. Они смотрели на нее и как будто сочувствовали. Разговор шел о помощи нуждающимся, а в это время слуги разносили подносы с едой, которой хватило бы, чтобы весь квартал, где раньше жила Лусия, был сыт целую неделю.

Несколько минут назад хозяйка дома произнесла прочувствованную речь. Она говорила о трущобах по ту сторону городской стены, о крайней бедности, о тяжелом положении тех, кто не может попасть в город из-за холеры, о лазарете Вальверде и о лепте, которую все они должны внести, чтобы помочь неимущим. Еще она говорила о Звере, о растерзанных девочках, чем вызвала возгласы ужаса у присутствовавших дам, а также о несчастных, которые пропали и, возможно, находятся в руках похитителей… Внимательный наблюдатель мог бы заметить кислую мину герцога, недовольного тем, что жена о нем даже не упомянула. Сегодняшний прием был устроен в его честь и предназначен для того, чтобы оповестить высшее общество о его возвращении в Мадрид после продолжительного пребывания при дворе. Но о нем не прозвучало ни слова. Все внимание было приковано к изысканным кушаньям, сплетням из жизни аристократии и билетам благотворительной лотереи, в которой будут разыграны изделия Королевской фабрики фарфора в Буэн-Ретиро, разрушенной британскими войсками во время войны за независимость.

Многие дамы подходили поприветствовать Лусию, которую нарядили в дорогое платье и светлый парик, скрывавший ее слишком короткие волосы. Одни интересовались Пеньюэласом, другие расспрашивали о жизни в публичном доме Львицы, который упомянула Ана Кастелар, или о том, как она учится грамоте… Но Лусия не чувствовала искренности в их словах; для них она была чем-то вроде пантеры из зверинца: опасная, но безобидная, пока их разделяют прутья клетки. Затисканная сеньорами, сочувственно ей улыбавшимися, она казалась себя еще более грязной, чем в борделе на улице Клавель.

Среди многочисленных гостей оказалась и сеньора де Вильяфранка. Лусия прекрасно помнила, что сеньора очень помогла их матери, снабжала их едой и лекарствами, когда они особенно в этом нуждались. Наверное, справедливо было бы смотреть на нее другими глазами, но девочка все равно ей не доверяла. Конечно, Инмакулада де Вильяфранка вернула ей перстень, но она наверняка пыталась обмануть Клару, когда встретила ее у ростовщика на улице Ареналь.

– Тебе хорошо у герцогини? Я спрашиваю только потому, что ты можешь перебраться ко мне, если захочешь. Я вдова, детей у меня нет, и с тобой мне будет гораздо веселее.

– Мне здесь хорошо. Ана помогает мне искать Клару, а вы для этого ничего не сделали.

Стрела попала в цель. Сеньора де Вильяфранка вымученно улыбнулась и не попыталась удержать Лусию, когда та повернулась к ней спиной.

Лусии не хватало воздуха, и она вышла в сад. Между растениями и колоннами прохаживались фазан нелепого вида и павлин с миллионом распахнутых глаз на перьях хвоста. Гулявшие по саду дамы пугались, когда они подходили слишком близко. Деревянные клетки с певчими птицами напоминали маленькие дворцы: некоторые были подвешены на деревьях, другие стояли на земле, среди растений, проросших сквозь прутья. Воздух был напоен ароматом жимолости и петуний.

Райский сад Аны Кастелар, наверное, казался ее гостям слишком экстравагантным. Они и на Лусию таращились с тем же изумлением, с каким рассматривали павлиний хвост. Спрятавшись между клеток, девочка слышала сквозь птичьи трели обрывки разговоров.

– Как животные, они живут как животные! Мой муж не раз бывал в поселках за городской стеной и рассказывал мне о них.

– Скажу вам одно: они заслужили все, что с ними происходит! Эти люди, зачатые во грехе, их некрещеные дети, родители, обрекающие потомство на попрошайничество и проституцию…

– Вроде той девочки, которую герцогиня притащила из публичного дома и выставляет напоказ. Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы вернуться на прежнее место?

– Если бы в лотерею разыгрывали ее, а не фарфор, можно было бы заработать гораздо больше… Сразу видно, что это ее призвание.

Наслушавшись, Лусия отошла подальше, прячась между колоннами и растениями, но теперь до нее доносились сплетни другой стайки дам.

– Говорят, прачки на реке сморкаются в наши скатерти…

Лусия стояла рядом с клеткой, почти все пространство которой занимали синие петунии. Ее внимание привлек легкий шелест, похожий на гудение насекомого. Зависнув в воздухе и взмахивая крылышками так быстро, что их было не разглядеть, крошечная птичка с изящной трубочкой вместо клюва пила нектар из цветка. Огненной расцветкой она походила на вспышку пламени. Лусия сразу поняла: это и есть колибри, которую видел Элой и с которой сравнил ее из-за красоты и недоверчивого характера. Лусии казалось, что птичка смотрит на нее и говорит: мы обе заперты здесь как трофеи и нужны лишь для того, чтобы хвалиться нами.

Лусия вышла из своего укрытия и обратилась к сеньорам, обсуждавшим прачек:

– Моя мама стирала белье в реке и была чище любой из вас.

Дамы больше не пытались скрыть презрения под маской снисходительности:

– В таком случае она была исключением. Сразу видно, что и тебя она отменно воспитала…

В ответ Лусия только покачала головой. Воспользовавшись тем, что никто не обращает на нее внимания, она вышла на улицу. Близился вечер, небо Мадрида заволокло странной лилово-желтой дымкой. Ей хотелось избавиться от липкого, неприятного ощущения, которое ни на минуту не оставляло ее в доме герцогини. Город затих, она слышала только свое дыхание и эхо шагов. И вдруг почувствовала чье-то присутствие – реальное, не такое, как в ночных кошмарах.

На углу она остановилась, чтобы осмотреться. Впереди никого не было, но по другой стороне улицы шел человек с зонтом. Дождя не было, однако небо весь день хмурилось, пахло сыростью. Она уже почти успокоилась, как вдруг чья-то рука зажала ей рот. Лусия пыталась вырваться, укусить эту руку. Ее резко встряхнули, чтобы угомонить, и в следующий миг девочка поняла, что перед ней Томас Агирре.

– Не бойся, это я.

– Что вы здесь делаете?! Я не хочу больше иметь с вами никаких дел…

Томас молча потащил ее в неприметный переулок Вальгаме-Диос.

– Ты должна уйти из этого дома. Немедленно. Слышишь?

– Почему? Да и идти мне больше некуда.

– Я все выяснил. Я знаю, кто стоит во главе двенадцати наставников.

– Кто?

Томас молчал, и Лусия вдруг догадалась, каким будет ответ.

– Великий магистр – это Ана Кастелар, герцогиня де Альтольяно.

68

____

Аугусто Морентин уже видел этого человека, – повязку на глазу трудно забыть, – и почти сразу вспомнил, где именно: на похоронах Диего Руиса. Поэтому он разрешил незнакомцу подсесть к его столику в таверне «Пако Триго» на улице Крусада, несмотря на приобретенную во время эпидемии привычку завтракать в одиночестве.

– Диего Руис говорил, вы часто здесь бываете.

– Такая утрата… И я говорю о нем не только как о репортере. Боюсь, мы оба лишились друга.

Хозяин таверны поставил перед ними кувшин вина из Вальдепеньяса, два стакана и тарелку сыра манчего.

– Попробуйте, здешнее вино – одно из лучших в Мадриде.

Доносо Гуаль не раздумывая принял предложение, больше похожее на приказ.

– Итак, зачем я вам понадобился? – спросил издатель. – Предполагаю, это как-то связано с Диего. Может быть, он оставил долги? Он никогда не умел распоряжаться тем немногим, что зарабатывал. Но я чувствую ответственность за него и не откажу вам в помощи.

– Нет, это не имеет отношения ни к долгам, ни к деньгам вообще, только к памяти о нем и о его увлеченности работой. Вот, возьмите.

Доносо протянул Морентину стопку листков, исписанных угловатым почерком репортера.

– Это последняя статья Диего Руиса. В ней говорится о карбонариях. Он был уверен, что они связаны с убийствами девочек, которых находили расчлененными по ту сторону городской стены.

– Где вы это взяли?

Доносо не стал рассказывать о печальных событиях предыдущего дня, когда, выйдя из лазарета Вальверде, он отправился искать утешения в таверне «Троглодит». Не рассказал он и о том, что даже алкоголь не помог прогнать печаль и что после потери Гриси тоска по Диего стала ощущаться как физическая боль. Он отчаянно тосковал по другу, с которым мог бы поделиться историей о крушении робких надежд на счастье.

Морентину он сообщил, что утром решил сходить на улицу Фукарес. Квартирная хозяйка отдала ему скромные пожитки Диего. Вернувшись к себе, Доносо начал перебирать их. Каждый предмет вызывал воспоминания: очередное любовное приключение Диего, их совместный ночной кутеж, поиски материала для статьи… А потом он нашел листки с неоконченной статьей и почувствовал себя виноватым, потому что всегда обращался к Диего за помощью, но сам ему ни разу не помог. Прихватив статью о Звере, он отправился на поиски Морентина. Пусть тот завершит его дело.

– Зверь… В последние дни мы только об этом и говорили, – задумчиво сказал издатель.

– Марсиаль Гарригес, тот верзила, которого, по слухам, убила одна из проституток Львицы, не был Зверем. Вернее, был, но он лишь исполнял чужие приказы.

– В день своей гибели Диего приходил ко мне за советом. Он хотел побольше узнать о карбонариях. Я помог ему, чем мог, но если ты сам не состоишь в подобном сообществе, трудно разобраться в их идеях и в том, как у них все устроено.

– Возможно, попытка проникнуть на их собрание и стоила ему жизни.

Морентин перелистывал записи, а Доносо молча смотрел на него.

– Видите ли, тут есть одна загвоздка, – заговорил наконец издатель. – Статья не окончена, в ней не хватает главного – доказательств.

– Диего всегда писал только правду! Он заслуживает того, чтобы его последнюю работу опубликовали. Хотя бы в память о нем.

– Я разделяю вашу печаль в связи с его смертью, но я главный редактор газеты, и единственное, что отличает мое издание от других, – отсутствие в нем непроверенных материалов. Я не публикую предположения и догадки. Обвинения слишком серьезны, и, если подозрения подтвердятся, потребуется вмешательство властей. Для того чтобы статья Диего вышла, расследование должно быть завершено. Мне нужны свидетельства очевидцев.

Морентин хотел вернуть статью Доносо, но бывший полицейский отказался забирать ее и встал из-за стола.

– Вы не хотите публиковать это не потому, что доказательств не хватает. Вы просто боитесь.

– Я не стану терпеть оскорбления!..

– Я сказал это не для того, чтобы вас оскорбить. Мы все трусы, и я в первую очередь. Всю жизнь я чего-то боялся, и вы тоже боитесь последствий. А вот Диего не сомневался: если то, что он пишет, никого не задевает, не обличает и не помогает восстановить справедливость, значит, и писать не стоит.

– Не думаю, что безрассудство – хороший пример для подражания.

– Он жил с высоко поднятой головой. Иногда он казался мне позером, но он ничего не боялся. Такие цельные и бескорыстные люди встречаются не часто.

Морентин осушил стакан и некоторое время молчал. Потом, покручивая ус, посмотрел на Доносо:

– Возможно, вы правы. Но не страх заставляет меня отказаться печатать статью, а здравый смысл.

– Дон Аугусто, я видел тела растерзанных девочек. Делал вид, что меня это не касается, но больше не могу. Я ложусь спать, закрываю единственный глаз, и передо мной встают эти страшные картины. Чтобы уснуть, приходится опрокинуть пару рюмок… Эти зверства надо остановить.

Морентин погрузился в раздумья.

– Если вы хотите закончить статью, найдите эту актрису…

– Гриси.

– Да. Диего приводил ее ко мне. Мне показалось, что эта женщина бредит, но, прочитав сейчас его заметки, я начинаю подозревать, что она знала больше, чем говорила.

Доносо горько усмехнулся, и это не ускользнуло от внимания Морентина.

– Вы с ней знакомы?

Доносо кивнул.

– Вчера ее увезли куда-то, потому что она якобы заболела холерой. Ее должны были поместить в лазарет Вальверде, но там ее нет. Возможно, ее убили, потому что она слишком много знала. А может быть…

– Может быть… – нетерпеливо повторил Морентин.

– Может быть, она просто устала от моей опеки. Достаточно взглянуть на меня, чтобы понять: партнер я незавидный.

– А в старой солильне вы искали? Там открыли еще одну больницу. Уже неделю всех больных направляют туда.

– На площади Святой Варвары? Где раньше была тюрьма Саладеро?

– Да. Я хорошо знаю ее директора и напишу ему записку. Он впустит вас и разрешит поискать актрису. Возможно, ее рассказ позволит нам завершить то, что начал Диего. И тогда, не сомневайтесь, я напечатаю статью.