Текст книги "Зверь"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

5

____

Как и большинство газет, «Эко дель комерсио» состояла из четырех страниц – по пять колонок на каждой, и заметки теснились так плотно, словно им приходилось расталкивать друг друга локтями. Первая страница была посвящена национальной и международной политике; две следующие – местным новостям и историям с продолжением; на четвертой печатали происшествия, светскую хронику и отзывы о спектаклях. Неудивительно, что, затерянные среди коротких сообщений, заметки Диего Руиса, Дерзкого Кота, не получали отклика, о котором он мечтал. Издательство занимало помещение в доме главного редактора и владельца газеты Аугусто Морентина. Находилось оно на улице Хакометресо, над типографией, также принадлежавшей Морентину, где газету и печатали.

– Ты слышал, кто умер от холеры? Падре Игнасио Гарсиа, – этими словами встретил его издатель.

– Понятия не имею, кто это.

– Теолог и целитель, раскрывший средневековые тайны лечения травами. Выдающаяся личность. Его дом на Каррера-де-Сан-Херонимо ограбили. Надо написать заметку о мародерстве в домах умерших от холеры.

– Вас удивляет, что ограблен дом священнослужителя? Народ зол на духовенство, ведь святые отцы продолжают винить бедняков в распространении холеры.

– Боюсь, не без оснований.

– Вы с Церковью заодно? С амвонов твердят, что холера – кара Господа за то, что народ от Него отвернулся. Признайтесь, уж не карлист ли вы?

– Напиши о том, о чем я сказал.

– Напишу, обещаю. Но сейчас я принес другую заметку, поважнее: Зверь вернулся и на этот раз оставил следы, по которым его можно будет найти.

Аугусто Морентин – хороший журналист, хороший руководитель и энтузиаст своего дела – обладал прекраснейшим, с точки зрения подчиненных, качеством: платил щедро и без проволочек. Морентин мечтал превратить свою газету в такое же успешное и престижное издание, как «Обсервадор», где печатался сам Мариано Хосе де Ларра, знаменитый мадридский журналист. По мнению Диего Руиса, у Морентина был лишь один недостаток: его вообще не интересовали новости из жизни низших слоев общества.

– Я уверен, что за пределами городских стен у нас нет ни одного читателя. Приди в себя, Диего, – или хочешь всю жизнь проторчать на четвертой странице? Разве ты не понимаешь, что кровавые подробности этой жуткой истории никому не интересны?

– Прочтите! Вот увидите, вас это заинтересует.

Диего постарался вложить в заметку о гибели Берты весь свой пыл и использовать все профессиональные навыки, которые, как он знал, ценил издатель.

– Золотая эмблема в гортани?

– Два скрещенных молота. Теперь надо узнать, были ли подобные знаки на телах других жертв. Если таких сведений нет, можно потребовать эксгумации трупов. Найденная улика сводит на нет доверие к домыслам, что мы имеем дело с каким-то фантастическим созданием. Зверь – это человек.

Морентин не ответил. Он продолжал читать, время от времени покачивая головой.

– Убийца, разрывающий девочек на куски?

Издатель встал с кресла, достал из коробки сигару. Раскурив ее, он несколько раз свирепо затянулся. Его лицо исчезло в клубах дыма.

– Последняя статья о Звере, которую ты написал…

– О девочке, найденной у ворот Лос-Посос.

– Да, так вот, та статья еще представляла какой-то интерес. Мне запомнилось, как один из свидетелей описывал Зверя: воющий олень с лицом человека.

– Мы оба прекрасно понимали, что это не может быть правдой.

– Послушай, Диего, одно дело – мифический зверь, свирепое животное, медведь, олень или еще бог весть кто… Тому, в кого невозможно поверить, какому-нибудь персонажу из романа с продолжением самое место на последней странице нашей газеты. Но совсем другое дело – если мы пишем о свирепом убийце, который рвет детей на куски и отрезает им головы прямо в Мадриде. И к таким выводам вы пришли на основании, в общем-то, пустяка – найденной на трупе эмблемы?

– Но разве она не доказывает, что преступления совершены человеком?

– В тяжелые времена никому не нужны слухи, способные напугать людей еще больше.

– Это не слухи, а реальность, дон Аугусто! Я видел жертву своими глазами. Эта девочка, Берта… Возможно, если бы вы были там вчера…

– Не этого ждут от нас читатели. А ведь мы пишем именно для них, пишем то, чего они хотят.

– И чего же они хотят?

– Понимания. В городе свирепствует холера, дома умерших грабят, карлисты продолжают наступление на Мадрид, королева-регентша заперлась в Ла-Гранхе. Многие потеряли близких и боятся, что смерть постучит в их двери. Наша газета должна показать людям: они не одиноки, мы понимаем, какие страдания выпали на долю мадридцев.

– А кто скажет родным убитых девочек, что и они не одиноки?

– Если захочешь написать о медведе, который бродит вокруг стен города, – пожалуйста! Да хоть о гаргулье, оживающей в полнолуние. Легенды – такое мне нравится! Но убийства девочек – нет. Очень жаль, но это не для моей газеты.

– Потому что вас больше волнует спокойствие благополучных семейств, чем моральный долг перед жителями предместий, – заключил Диего с горечью и оттенком сарказма.

– Если хочешь и дальше со мной работать, не строй из себя умника. – Издатель ткнул в сторону Диего сигарой. – Забудь ты этого Зверя и напиши-ка некролог отца Игнасио Гарсиа. Не так много в этой стране выдающихся людей, и одного из них мы потеряли.

Диего вышел на улицу. Он был рассержен, но спорить с главным редактором смысла не имело: газета принадлежала Морентину, и только он решал, что печатать. Да и ссора Диего была не нужна: у него были долги, ему требовались деньги, чтобы заплатить за квартиру. Он и так задержал оплату на несколько недель. Работа в Эко дель комерсио стала его последним шансом занять свое место в профессии и привнести в довольно бурную жизнь немного стабильности. По вечерам он часто напоминал себе: моральные принципы хороши для обсуждения с друзьями, но в холода ими не согреешься.

Пока он шел по Хакометресо, ему вдруг пришло в голову: что-то странное было в упорстве, с которым Морентин отказывался публиковать его заметку. Единственное, чем Диего мог похвастать, так это умением разбираться в людях. Ему достаточно было встретиться с женщиной глазами, и он уже понимал, готова ли она принять его ухаживания. По решительным шагам в подъезде он узнавал обманутого мужа, который явился, чтобы навести о нем справки и призвать к ответу, и предчувствовал, кто из соседей его выдаст. Он мог представить себе внутренний мир человека. Когда он впервые увидел Аугусто Морентина, в его голове мгновенно сложился образ честного малого и прирожденного журналиста. Трудно поверить, что такой человек откажется от статьи о Звере. Пусть главный редактор и правда опасался напугать читателей, но подчеркнутая беспечность, с которой он упускал такую тему, настоящую золотую жилу, казалась Диего необъяснимой.

Все это подтолкнуло Диего к решению: он продолжит расследование. И найдет столько доказательств, что Морентину придется опубликовать статью. Если бы Диего обладал более практическим складом ума, он засел бы у себя в комнате и стал писать некролог почтенному священнослужителю, но безрассудный, романтический характер был его проклятием с юных лет. Именно он заставил Диего направиться в сторону Корраль-де-ла-Сангре, что в самом начале Камино-Реал-де-Андалусиа, – в грязное, зловонное место, отравлявшее воздух нескольких кварталов вокруг. Управлял им некий француз, скупавший кровь забитых на скотобойне животных. В его заведении кровь смешивали с другими компонентами (в основном с птичьим пометом), изготавливая гуано – ценное удобрение для огородов.

Вонь, мухи, привязанный к столбу мул, котелок, в котором булькала кровь… Дышать было нечем, и Диего ощутил рвотный позыв. Француз же только смеялся, наслаждаясь своей невосприимчивостью к невыносимому зловонию.

– Хенаро? Да, хороший был покупатель. Толковый парень: однажды я узнал, куда он сбывает товар.

– И куда же?

– В монастыри. Монахи и монахини обожают ухаживать за своими садами. А в Мадриде полно монастырей. Вот он и ездил из одной обители в другую, продавая гуано.

– Почему вы говорите о нем в прошедшем времени? Что с ним случилось?

– Мы в Мадриде, mon ami⁴: тут холера… Он заболел, и его увезли в лазарет Вальверде. У тех, кто туда попадает, остается не много времени. Не знаю, застанете ли вы его живым.

6

____

Пробираться в Мадрид с каждым днем становилось все труднее. Власти считали, что запертые городские ворота помешают болезни проникнуть на каждую улицу и площадь, в каждый дом. Арка Портильо-де-Хилмон, через которую Лусия входила в город накануне, сегодня была уже закрыта, Толедские ворота тоже. Ворота Святого Винсента еще стояли открытыми, но входить в них имели право только слуги королевского двора да прачки. Проповеди священников возымели действие: многие поверили, что холера – нечто вроде казни египетской, невидимый убийца, посланный Господом Богом в наказание за то, что беднейшие жители города перестали видеть в Церкви единственную мать, хотя эта мать никогда не заботилась о том, чтобы накормить их. Но кому есть дело до того, что творится за городской стеной? Духовенство указало виновного: это бедняки, и власть решила от них избавиться. Запретить им входить в город. Пусть помирают, но за его пределами.

Бывший сосед Лусии по Пеньюэласу заметил, что она ищет способ обмануть охрану, и пришел ей на помощь:

– Пойдем со мной, тут уже вырыли туннель.

Сосед был здоровенным беззубым детиной, немного не в себе. Лусию удивило, с какой решимостью он повел ее к Толедским воротам. Там, в безлюдном месте, у самой городской стены была замаскирована нора.

– Я не пролезу, – улыбнулся сосед, а потом зашелся гортанным хохотом: – А уж ты-то протиснешься!

Лусия стояла, ожидая привычно неприятного поворота дела: платы, которую этот человек попросит за помощь. В ее собачьей жизни бескорыстных благодеяний не существовало. Но она ошиблась: бывший сосед лишь пожелал ей удачи.

– Береги свою матушку, хорошая она женщина. Я бы давно помер с голоду, если бы не Кандида.

Туннель, не больше двух метров в длину, оказался очень узким, а грязь, скопившаяся в нем после вчерашней грозы, сделала его еще теснее. Лусия ползла на животе, почти без помощи рук, боясь застрять и задохнуться. Она волокла за собой сумку с небогатой добычей – все, что стащила в доме священника: столовые приборы, канделябр… Когда она вылезла по другую сторону стены, то была вся в глине, даже ее рыжие волосы потеряли цвет под слоем грязи. Отплевываясь, Лусия убедилась в том, что охрана ее не заметила. Прежде чем идти в город, нужно было привести себя в порядок. У нее оставалось еще два часа, чтобы добраться до площади Ленья, где Элой назначил ей встречу, – всего в двух шагах от Пласа-Майор.

Во время своих вылазок Лусия кое-что узнала: например, к каким людям можно обращаться, а каких лучше обходить стороной. Она обнаружила, что священники и монахи – ее главные враги. Что есть женщины, которые ищут на улицах клиентов, желающих получить доступ к их телу. Такие женщины называются «уличными», они выбирают самые укромные уголки, чаще всего неподалеку от церкви. К таким девочкам, как Лусия, они обычно добры и тоже избегают встреч с полицией. Если попросить уличную женщину о помощи, она, наверное, не откажет.

– Куда это ты собралась в таком виде, детка? Да тебя упрячут в каталажку сразу, как увидят!

Лусия с первого взгляда распознала уличную женщину и вошла вслед за ней в крошечный, почти незаметный сквер рядом с монастырской стеной, где журчал небольшой фонтан.

– Разденься и вымойся. Здесь тебя никто не увидит. Уж я-то знаю: сколько раз сюда клиентов приводила.

Пока Лусия смывала грязь, женщина попыталась хоть немного отчистить ее одежду.

– Красивое у тебя тело, и волосы рыжие. Мужчины думают, что с рыжей грешат вдвойне, так что ты могла бы иметь успех. Глядишь, и взяли бы тебя в какое-нибудь шикарное заведение, вроде дома Львицы. Почему бы тебе не сходить на улицу Клавель? А внизу они у тебя такие же рыжие?

– Я не стану себя продавать.

– О гордости ты быстро забудешь, дорогуша. Если станешь здесь ошиваться и воровать, тебя поймают, и ты мигом скумекаешь, что улечься в постель с клиентом гораздо приятнее, чем провести ночь в каталажке.

– Меня никто не поймает.

Уличная женщина присела на край фонтана и улыбнулась наивности Лусии.

– Попомни мои слова: единственное, что есть у нас, бедняков, – это наше тело. Если не будешь дурой, сможешь взять за свое – а оно у тебя красивое – приличную цену. Даже я, в мои-то годы и с такими сиськами, и то заработаю на тарелку похлебки. Пользуйся, пока молодая.

Церковные колокола возвестили, что до двенадцати остается всего четверть часа. «Каково это – лечь в постель с мужчиной?» – думала девочка, попрощавшись с проституткой. В Пеньюэласе одни говорили, что это больно, другие – что вообще никак. Лусия до сих пор не могла понять, что в ее теле способно привлечь мужчину. Она много раз ловила на себе мужские взгляды, а то и чувствовала прикосновения. Неужели слова уличной женщины – правда и единственная ее власть заключена в ее теле? Но тут она отогнала глупые мысли, словно испугавшись, что мать может их подслушать.

Площадь Ленья только так называлась – на самом деле она представляла собой кривой переулок рядом с площадью Старой Таможни и улицей Карретас. Искать Элоя долго не пришлось: Лусия заметила его в компании таких же карманников. Шапка, смуглая кожа, оживленный вид – его было видно издалека. Лусия с удивлением заметила, что глаза у него ярко-синие. Слишком беспокойный вчера выдался денек, раз она разглядела это только теперь.

Увидев ее, Элой оставил приятелей.

– Я знал, что ты придешь, колибри.

– Вот твои часы. Тебя не сцапали?

– Удалось смыться. Повезло, а то хорошенько отмутузили бы.

– При тебе не было ничего краденого.

– Все равно бы избили – за бутылки из винного магазина. Я их немало расколотил.

– Хозяин магазина это заслужил. Ты бы видел, как он на меня пялился! Я принесла вещи, которые вчера украла. Не знаешь, где их можно сбыть?

– У Калеки. Я тебя отведу: мне тоже надо толкнуть часы.

Заведение Калеки находилось неподалеку от Анча-де-Сан-Бернардо, на улице Посо; по легенде, здесь некогда обитали два василиска. По дороге к лавке скупщика Лусия вспоминала рассказ матери о девушке по имени Хуста, которая заглянула в колодец на этой улице и за любопытство была обращена в пепел. Кандида любила рассказывать дочерям всякие поучительные истории. Впрочем, судя по тому, где теперь оказалась Лусия, толку от этих историй было немного.

Часть магазина, открытая для посетителей, выглядела неопрятно: она представляла собой что-то вроде склада, куда старьевщики из квартала Лас-Инхуриас свозили на продажу одежду, выброшенные вещи и шерсть из старых матрасов – из нее делали бумагу для газет. Встретившему их работнику Элой решительно объявил:

– Мы к Калеке.

– Что принесли?

– Ишь какой шустрый. Что принесли, ему и покажем, а не тебе.

Маленькая дверца в глубине магазина вела во двор, через который можно было попасть на другой склад. Хранившиеся здесь вещи казались ценными; тут был даже огромный колокол, еще недавно украшавший колокольню одной из церквей. За столом сидел лысый сутулый старик в рубашке, которая когда-то была белой. Лусия сразу поняла, почему его прозвали Калекой: вместо левой руки из рукава торчал кожаный чехол, прикрывавший культю.

– Что там у тебя, Элой? Опять какой-нибудь мусор?

– Это ты платишь мне как за мусор, а вещь, между прочим, хорошая.

Орудуя правой рукой, Калека внимательно осмотрел часы на цепочке, которые ему протянул мальчик.

– Шесть реалов.

– Ты же знаешь, они стоят дороже.

Калека равнодушно вернул часы Элою:

– Вот и отнеси их туда, где платят больше.

– Ладно, шесть реалов.

– А у тебя что?

Лусия получила пятнадцать реалов за столовое серебро и канделябр из дома падре Игнасио. Золотой перстень, который остался у сестры, стоил бы, наверное, вдвое больше. Но жаловаться не приходилось: за пятнадцать реалов она могла купить лекарство для матери и еды на неделю.

Они вернулись на площадь Ленья.

– Я здесь каждое утро, колибри. Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

– Почему ты называешь меня колибри? Ладно, не важно, мне пора.

– Как будешь выбираться из города?

– Под стеной у Толедских ворот есть туннель. А если его уже засыпали, можно проползти по сточной трубе, как контрабандисты.

– Будь осторожна, смотри в оба. Городские патрули строго следят за тем, чтобы никто из предместий сюда не пробрался.

Лусия беззаботно кивнула, давая понять: она отлично знает, как увернуться от патрулей. Но не успела она пройти и нескольких шагов, как снова услышала голос Элоя:

– Однажды я был посыльным у королевского министра и зашел в его особняк. Там во дворе была уйма диковинных птиц из Азии и Америки. В одной клетке сидела малюсенькая птичка, и головка у нее была красная как огонь. Горничная сказала, это колибри. Тебе бы она понравилась – она так быстро махала крыльями, что зависала в воздухе в одном месте, а потом раз – и оказывалась совсем в другом. Ее почти невозможно было разглядеть.

Лусия выслушала Элоя с любопытством. Только теперь она заметила в его голосе смущение.

Два часа спустя, выбравшись из города и подходя к месту, где еще вчера стоял их дом, Лусия продолжала думать о птице. Она представляла, как садится на корабль, чтобы переплыть океан, и попадает в джунгли, где живет это крошечное огненное создание. Птичка порхала вокруг изумительно красивого лилового цветка и собирала пыльцу, которую Лусия затем ссыпа́ла в пузырек, чтобы приготовить для матери целебный эликсир.

Она подняла глаза – их дом, как и другие дома Пеньюэласа, превратился в черное пепелище. Кругом обломки рухнувших зданий и все еще тлевшие костры – никто даже не пытался их погасить. Власти постарались сделать это место непригодным для жизни. Лусия ускорила шаг, стараясь побыстрее убраться отсюда. Она направлялась в поселок Малявки Рамона, цыгана, к которому это прозвище прилипло с детства; теперь Рамону было далеко за тридцать. Цыган торговал козлятиной и сыром собственного изготовления. Лусия купила у него по куску того и другого. Ей хотелось сварить матери суп из мяса, картошки и лука. Она пересекла овраг и вскарабкалась по каменистому откосу, покрытому пучками травы и изрезанному черными ртами пещер. Грязь подсохла, и до норы, ставшей их домом, теперь можно было добраться без труда.

Войдя, она поняла, что мать цепляется за жизнь из последних сил – словно хотела дождаться Лусию, чтобы не оставлять младшую дочь одну. Ее голова лежала на коленях у Клары, девочка тихо плакала и теребила волосы умирающей, крошила пальцами засохшие комья грязи. Побелевшие губы, голубоватый оттенок щек, отстраненный взгляд Кандиды – все предвещало ее скорую кончину. Но Лусия не желала сдаваться. Во взгляде Клары она прочла страх и отчаяние, поэтому сама постаралась держаться уверенно.

– Бери ведро и ступай к колонке за водой. А я разведу огонь.

– Но, Лусия, кажется, она умирает.

– Делай, что тебе говорят.

Она была уверена, что Кларе нужен глоток свежего воздуха и возможность размять ноги, но главное – ей было необходимо заняться делом, отвлечься от боли, в которую она погрузилась. Сама Лусия принялась собирать ветки, листву, шишки и камни, чтобы соорудить очаг. Когда сестра вернулась, припадая под тяжестью ведра на одну ногу, Лусия налила в горшок воды, поставила на огонь, бросила в него луковицу, две картофелины и кусок мяса. По пещере поплыл густой аромат – запах рагу, которое Кандида столько раз им готовила.

– Я думаю, мама умерла. – Клара прижала ухо к груди матери, потрогала ее щеки, коснулась губ, чтобы уловить дыхание, а потом взяла ее руки в свои.

– Запах еды оживит ее. Вот увидишь.

Лусия помешала рагу, втянула носом аромат. Поднимавшийся от горшка пар словно растопил ее сердце, и по щекам побежали два ручейка. Она смахнула их тыльной стороной ладони. Нельзя, чтобы сестра видела ее слезы, нужно быть сильной. Но Клара и не могла ее видеть: она лежала съежившись, положив голову на плечо матери, вжавшись в нее, – прощалась.

– Говорят, запах вкусной еды помогает умершим вознестись на небо. – Лусия справилась со слезами, и ее голос прозвучал твердо.

– Кто говорит?

– Малявка Рамон.

– Он-то откуда знает?

– Он знает. Цыгане много знают про смерть. Душа не выходит из тела, если вокруг воняет какой-нибудь дрянью или крысами. А если запах хороший, то выходит.

Клара несколько секунд молчала; слышно было только, как трещит огонь и булькает бульон. Девочка словно обдумывала услышанное. Наконец она села и взглянула на сестру сквозь дрожащую пелену пара. Ей показалось, что в глазах Лусии она заметила влажный блеск.

– Тогда давай подвинем ее поближе к очагу.

Подняв тело матери под мышки, они подтянули его ближе к еде, усадили ее, как тряпичную куклу, поддерживая с обеих сторон. Лусия приподняла ей голову, чтобы вкусный аромат быстрее достигал ноздрей. Украдкой она следила за выражением лица сестры.

– Лусия, а куда девается душа, когда выходит из тела?

– Летит на небо и превращается в птицу. Вот и мама превратится в яркую птицу, крошечную, но такую красивую, что все, кто увидит ее полет, повалятся наземь от изумления. Она всегда будет летать над нами, но мы не сможем ее увидеть, потому что нас будет слепить солнце. Но она будет тут. Будет порхать на своих маленьких крылышках.

Клара улыбнулась и выглянула из пещеры, чтобы посмотреть на небо, на узоры облаков, к которым возносились запах рагу и душа Кандиды, готовая превратиться в яркую птичку. Лусия знала, что ей удалось немного унять боль Клары, но также она знала, что завтра наступит новый день. Горе со временем утихнет, но не голод. Пятнадцать реалов уйдут на оплату клочка песчаной почвы на Сан-Николас, ближайшем к Пеньюэласу кладбище. А на что они будут жить потом?