Текст книги "Зверь"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

12

____

Когда, возвращаясь в пещеру, Лусия проходила мимо Пеньюэласа, на город уже опускались сумерки. Это были ее родные места, здесь она чувствовала себя как рыба в воде, но сейчас – возможно из-за новой одежды, которую ей выдали в публичном доме, – все виделось ей более убогим, чем раньше. Лусия велела Кларе купить на ужин бараньих потрохов, но не знала, выполнила ли сестра ее поручение или им придется лечь спать голодными.

Она прошла мимо забора, окружавшего склад заготовок при фабрике кроватей. По соседству чудом сохранилось несколько домишек. Чуть в стороне стоял свинарник Горбуна, который пас своих свиней среди огромных мусорных куч. Наконец Лусия дошла до начала оврага и дома дядюшки Рило – самого мерзкого места даже по меркам этого квартала. Здесь в одном бараке в страшной тесноте ютилось человек триста, не меньше. Кандида всегда просила дочерей быть очень осторожными, если им придется проходить мимо. Именно тут Лусия вдруг подумала, что с ней что-то не так: одна женщина, увидев ее, отвела глаза, зато местные парни, наоборот, нагло таращились на нее. Воздух словно сгустился, стало трудно дышать.

Почти добравшись до пещеры, она заметила под деревом обшарпанную миску, из которой они обычно ели. Схватив ее, Лусия принялась торопливо карабкаться по склону.

– Клара! Клара!

Едва войдя в пещеру, она споткнулась о котелок, и он с грохотом покатился по земле. Одеяла были свалены бесформенной кучей, старые, почти непригодные к использованию ложки и вилки блестели в темноте. Сестры нигде не было видно.

– Клара!

Наконец Лусия услышала в глубине пещеры что-то вроде тихого стона и бросилась туда, почти на ощупь. Бледный свет луны едва проникал внутрь.

– Я ходила за бараньими потрохами, честное слово, ходила, – всхлипывала Клара.

– Да забудь ты про эти потроха, расскажи, что случилось!

Лусия стала ждать, когда сестра немного успокоится, крепко сжала ее в объятиях. Клара была не такой, как Лусия, и отчасти в этом была вина Кандиды: та всегда боялась, что мир будет слишком жесток к ее дочерям. Ее рассказы об убитых за кусок хлеба и изнасилованных женщинах, которые отправились в путь одни, без сопровождения, превратили Клару в робкое существо, искавшее защиты у матери, а теперь, когда ее не стало, – у старшей сестры.

– Они приходили за амулетом. Ты меня обманула, он ни от чего не защищает! – со злостью выкрикнула Клара.

Лусия наконец начала понимать, что произошло. Ее сестра, как ей и было велено, отправилась за бараньими потрохами. Обычно лоточник торговал около мукомольной фабрики, но на этот раз Кларе сказали, что он перебрался к дому дядюшки Рило.

– Зачем ты туда пошла? Перстень был у тебя на пальце?

– Да. Мне было страшно, но ты ведь говорила, что он защищает, как броня.

Лусия тяжело вздохнула. Ей хотелось успокоить сестру, сочинить новую небылицу о волшебной силе перстня, которая иногда пропадает. Но сначала следовало выяснить все подробности случившегося.

– И что было дальше?

– Они его увидели, и кто-то пошел за мной.

– Ты знаешь, кто?

– Нет, но кто-то из местных.

Они проследили за Кларой до самой пещеры.

– Меня били, пинали, таскали за волосы. Кричали, чтобы я отдала им перстень, перерыли здесь все вверх дном. А потом унесли мамин сюртук и одеяла.

– Ты отдала его? Клара, пожалуйста, это важно: ты отдала им перстень?

– Нет, когда я услышала, что они идут, я его сняла. Он там.

Перстень был зарыт в золе, оставшейся от картошки, которую Лусия пекла в очаге пару дней назад.

– Он потерял свою силу?

– Ты разве сама не видишь, что с тобой ничего не случилось? Если бы не перстень, кто знает, что могли натворить эти люди?

Лусия надела перстень Кларе на указательный палец. Девочка погладила его с таким чувством, как будто в нем заключалась вся ее жизнь. Она неохотно позволила сестре умыть ее и обработать ранку на лбу, у самых волос.

Нельзя было здесь оставаться: этот сброд наверняка вернется за перстнем, а Лусия не сможет сторожить Клару все время. Она велела сестре собрать скудные пожитки, и в полной темноте они побрели в сторону Мадрида. Лусия решила спрятаться в одном из мест, которые ей показывал Элой во время их скитаний по городу: например, на старой спичечной фабрике, которую закрыли из-за холеры. К этому зданию никто даже подойти не смел, но Лусия рассудила, что если они не заразились от умирающей матери, то уже никогда не заразятся.

Она столько раз пробиралась в Мадрид через канализационные трубы под городской стеной… Теперь нужно было только уговорить Клару последовать ее примеру.

13

____

Пленницы не знали его имени, но между собой называли Зверем – так же, как называли его в пригороде, где он совершал преступления. Девочка с темными волосами до пояса, которую звали Фернанда и которой с ними уже не было, слышала разговоры о нем у себя в поселке еще тогда, когда никто не знал, что происходит с пропавшими. «Смотри, утащит тебя Зверь в свое логово». Или: «Веди себя хорошо, не то придет Зверь, задерет кабаньими клыками», – так говорили Фернанде, как будто речь шла о мифическом чудовище, нападающем по ночам.

Они знали о нем очень мало: это человек, и носит только черное; в нем больше двух метров роста; лицо обожжено, кожа блестит в свете висящих на стенах масляных ламп; каждый день он раздевается догола и хлещет себя плетью, пока не упадет без сил в лужу собственной крови. Потом вытаскивает кого-нибудь из пленниц из клетки и заставляет лечить свои раны. Девочки уже не боялись, что он изнасилует их или изобьет: ритуал был неизменным, и они давно к нему привыкли.

Его выбор всегда казался случайным: он просто кивал одной из девочек на глиняный таз с мыльной водой и губкой, и та уже знала, что делать. Зверь ее не трогал, даже не заговаривал с ней, хотя иногда рычал, если от робости она совершала неловкое движение. От нее требовалось только облегчить боль в исхлестанной спине. Остальные наблюдали за этой сценой из полумрака подземелья, завороженные журчанием стекающей в таз воды. Это был мирный, даже приятный момент, когда они ничего не боялись, но в то же время и странный. Мнимое ощущение безопасности не могло обмануть: все знали, на что Зверь способен.

Однажды Кристина попыталась убежать, когда, обмывая раны Зверя, решила, что он задремал. Он догнал ее на каменной лестнице, ведущей из подземелья наверх. Схватил за волосы и изо всех сил ударил лицом о край ступеньки. Никаких нотаций или предостережений остальным пленницам. Толькой глухой стук и хруст ломающейся челюсти Кристины. Кровь потекла вниз тонким ручейком и вскоре соединилась с кровью Зверя, оставшейся после самобичевания. Потом Зверь оделся и ушел, волоча за собой тело девочки. На следующее утро ее клетка уже была занята другой девочкой. Пленница, дрожавшая от страха, как и все, кто сюда попадал, сказала, что ее зовут Берта.

Иногда Зверь вытаскивал девочку из клетки и уводил, и больше она не возвращалась. Некоторые верили, что ее отпустили и она вернулась домой; другие, наоборот, были убеждены, что Зверь убил ее так же, как Кристину. В последний раз его выбор пал на Берту. Теперь пленницы скучали по ней, потому что она целый месяц развлекала их в заточении песнями, почти всегда веселыми. Порой девочки даже забывали о своем положении, а иногда так оживлялись, что хлопали в такт песне в ладоши. Сейчас ее клетка пустовала, словно ожидая, когда в ней, как и в соседней, появятся новые пленницы.

Каждая из девочек винила себя за какую-то ошибку: выбрала не ту дорогу, пошла ночью туда, куда ходить было нельзя, да еще и одна, без родных… Все они жили в самых бедных районах Мадрида: в Инхуриасе, Пеньюэласе, в Лас-Вентас-де-Эспириту-Санто, рядом с ручьем Аброньигаль… Две из них даже были знакомы между собой, хотя попали сюда в разное время.

Они не представляли, где находится подземелье. Знали только, что клеток в нем восемь. Они были расставлены по кругу, и каждая девочка хорошо видела, что происходит в центре, там, где Зверь себя бичевал. Но друг друга они толком разглядеть не могли: Зверь зажигал светильники только тогда, когда спускался в подвал. Они жили в полутьме. Но к отсутствию света еще можно было привыкнуть…

Тянулись бесконечные часы, перемежаясь кошмарами, рыданиями, играми и приступами отчаяния, во время которых многие из них поранили руки, пытаясь раздвинуть прутья клеток. Зверь приходил каждый день, приносил еду и питье, забирал ночные горшки, заменял их другими – не всегда чистыми. Пока они ели, он раздевался, доставал плеть и зажимал между коленей. Затем происходило то, чего ни одна из них раньше не видела, – он яростно мастурбировал, пока не изливалось семя, а затем читал молитву на латыни, но так, что казалось, будто он ругает бога. И только потом брал в руки плеть. Отхлестав себя, Зверь в изнеможении валился на пол. Через некоторое время он выбирал одну из девочек, чтобы та обмыла его раны.

Когда Зверь уходил и они начинали переговариваться, Фатима, та, что пробыла в подземелье дольше всех, задавалась вопросом, почему ее никогда не выбирают, появляются все новые и новые девочки, а она по-прежнему сидит в клетке. Сначала она думала, что ей повезло, но потом ей стало казаться, что такое долгое заточение – особый вид наказания.

Как бы ей хотелось, чтобы Зверь обратил на нее внимание, выбрал именно ее, вывел из клетки на улицу, к солнцу, чтобы она могла вернуться к родным, на свободу! Но эту надежду омрачал страх… Что стало с Бертой? Вернулась ли она домой или умерла, как Кристина? Наверх, в темноту, спиралью уходили каменные ступени. Никто не знал, что происходит, когда Зверь уводит одну из них, как никто не знал, почему выбор падает на ту или иную девочку. Фатима проводила долгие часы в раздумьях о том, что в ней особенного, чем она отличается от других и почему ее никогда не выбирают.

14

____

– Тебе приходилось бывать здесь?

Доносо осмотрелся.

– Нет, никогда, только название слышал.

– Радуйся, что ты со мной, ты и представить не можешь, куда тебя занесло!

Подворье Санта-Касильда неподалеку от Толедских ворот было одним из самых зловещих мест Мадрида, но Диего это, похоже, мало беспокоило. Санта-Касильда представляла собой несколько бараков, объединенных общим двором. В разное время года здесь обитало до полутысячи человек из тех слоев общества, которым ничего не было известно о трудностях борьбы с карлизмом, сменяющихся правительствах и выборах, вознесших на политическую вершину партию умеренных. Те, кто жил здесь, не могли позволить себе думать ни о чем, кроме еды. Рано или поздно на подворье Санта-Касильда оказывались поденщики, приехавшие с севера поработать в сезон; здесь же можно было найти и бо́льшую часть столичных нищих, попрошаек, искателей легкой наживы. Жили тут и цыгане, с которыми Берта выступала вечером накануне своего исчезновения. Диего удалось узнать, что все они принадлежали к одному клану – Кабрерос, козопасы.

Пока приятели бродили среди убогих бараков, местные обитатели разглядывали их с опаской и даже враждебно. Кто-то уже наверняка задавался вопросом, что привело сюда этих чужаков, сколько монет звенит у них в карманах и не пора ли с ними разделаться и прибрать к рукам их имущество. Доносо с опаской поглядывал на тех, кто, как стервятник, кружил вокруг. Он был безоружен и надеялся, что его форма внушает людям хоть какое-то уважение. А еще он надеялся на их суеверный страх из-за отсутствия у него одного глаза. Он любил повторять: «Никто не хочет встретить одноглазого»⁶.

Наконец один из местных жителей решился подойти ближе.

– Что вы забыли в этой глуши?

– Мы ищем семейство Кабрерос.

Услышав знакомое прозвище, мужчина успокоился и даже попытался ответить любезно:

– Это вон там, в доме с побелкой.

Дом, стоявший неподалеку от бараков, был довольно крепким и выглядел симпатичным и ухоженным, как домики в андалузских деревнях. Он был не только побелен, за окнами даже виднелись горшки с геранью.

– Местные богачи, – заметил Диего.

Возле дома играли дети лет трех или четырех. Всего их было пятеро, двое щеголяли в чем мать родила. Доносо презрительно оглядел их единственным глазом.

– Богачи своих детей голышом во двор не выпускают.

Из дома с ведром воды вышла старуха и направилась в огород.

– Я ищу семью Кабрерос, – обратился к ней репортер. – Мне сказали, что они живут в этом доме.

– Здесь все Кабрерос. Скажите, зачем пришли, и я скажу, кто вам нужен.

– Мы ищем тех, кого с месяц назад наняли играть в Мадриде. С ними была девочка, Берта.

– Та, которую убил Зверь? Мой внук Балтасар знал бедняжку. Говорил, она пела не хуже цыганки.

Старуха ушла в дом, не предложив им войти и ни слова не сказав о том, собирается ли позвать внука. Диего и Доносо вынуждены были ждать, надеясь, что она из тех, у кого за внешней суровостью скрывается доброта. Минут через десять на пороге появился Балтасар, молодой цыган чуть старше двадцати лет, высокий и стройный, но где-то потерявший кусок уха. Впрочем, даже это его не портило. На праздниках и в трактирах, где посетителей развлекают пением, он наверняка пользовался успехом.

– Кому это я тут понадобился?

– Меня зовут Диего Руис. Я репортер из «Эко дель комерсио».

– А ваш дружок – полицейский?

– Я – никто, считайте, что меня здесь нет. Поговорить с вами хочет он, – отозвался Доносо.

Балтасар рассказал, что Берта стала приходить к ним на праздники фламенко. Как-то раз она отважилась спеть, и все удивились, что пайя, не цыганка, способна петь так красиво. Девочка была симпатичной и бойкой, и они стали часто звать ее с собой.

– Она всегда умела развести богачей на щедрые чаевые. Проклинаю могилы предков той мрази, которая убила Берту.

– Говорят, это был Зверь.

– Тогда проклинаю могилы предков этого Зверя. Я слышал, девочке оторвали голову, как волки отрывают голову овце.

– Животные так не поступают. Они убивают от голода, а не ради развлечения. Но бедную Берту и других девочек убили для потехи. – Диего раздражало, что вину кровавого убийцы продолжают сваливать на животное, поэтому он ответил слишком резко. Однако такой тон не годился для доверительного разговора. – Извините, но мне даже вспоминать об этом больно. Я познакомился с отцом Берты, Хенаро. Дочь сказала ему, что в тот вечер, после выступления в богатом мадридском доме, за ней кто-то шел, когда она возвращалась домой.

– Мы всегда провожали ее до Серильо-дель-Растро и оставляли среди своих, чтобы не ходила по ночам одна. Но в тот раз – сам не знаю, как это вышло, – она отвлеклась, отстала и… Мы беспокоились, но на другой день нашли ее дома, в Серильо. Мне она тоже говорила, что испугалась и что кто-то преследовал ее ночью. Кто-то или что-то.

– Наверное, в ту ночь Зверь и наметил ее себе в жертвы. А где вы тогда выступали?

– На улице Турко, но потом нас пригласили петь на Каррера-де-Сан-Херонимо, в дом напротив винного магазина. Я хорошо это запомнил, потому что мы купили пару кувшинов вина перед тем, как подняться в квартиру. Дом был не из тех, в какие нас обычно приглашают, в нем было много книг и всего два жильца, молодой и старый – похоже, священники, – но заплатили они не торгуясь. Музыка им вряд ли понравилась. Думаю, они просто хотели, чтобы мы у них задержались.

– А кроме этих двоих в доме был кто-нибудь еще?

Дружелюбный тон Балтасара мгновенно переменился: цыган бросил презрительный взгляд на Доносо и Диего, словно угадав истинную причину их визита:

– Хотите свалить вину за то, что случилось с Бертой, на цыган? Верно? За этим и притащились в такую даль?

– Ничего такого у меня и в мыслях не было!

Диего попытался разубедить Балтасара. Он чувствовал, что мог бы получить от него еще немало ценных сведений, но парень не пожелал продолжать разговор и ушел, на прощание дерзко процедив сквозь зубы:

– Что вы еще скажете? Что цыгане заражают холерой колодцы? Это я уже слышал. Интересно, почему любого долгополого, стоит ему разинуть рот с амвона, объявляют святым? В этом городе они и есть главные сукины дети. Из-за них болезнь и распространяется. Не удивлюсь, если и смерть Берты на их совести.

Подобные слухи ходили уже несколько дней: дескать, священники и монахи, поддерживающие Карла Марию Исидро де Бурбона против Изабеллы Первой и королевы-регентши Марии-Кристины в так называемой карлистской войне, стараются сломить сопротивление Мадрида. И отравили воду в городе, чтобы заразить всех жителей холерой. Абсурдные слухи, которым верят невежественные люди. Но разубеждать кого бы то ни было оказалось бесполезно. Можно было хоть тысячу раз повторить, что холера пришла в Испанию из других стран и уже несколько лет косит людей по всему миру, но мадридцы с готовностью поверили слухам, обвинявшим Церковь, – вероятно глухая неприязнь к ней, которая давно росла и крепла, наконец достигла кульминации.

После этого Диего потащил приятеля на улицу Каррера-де-Сан-Херонимо, чтобы разузнать что-нибудь в доме, где жили те два священника. Он хотел поговорить с ними, расспросить о том, что казалось ему слишком необычным. Сам он, разумеется, был человеком терпимым и современным, но цыганское фламенко в доме священнослужителей даже ему казалось странным! У дома стояла повозка, кучер дремал на ко́злах. Диего резко свистнул в два пальца, и бедолага, подскочив от страха, проснулся.

– В этом доме живут два священника?

– Здесь в каждом доме живут священники, – меланхолично изрек кучер.

Доносо перешел улицу, чтобы заглянуть в винный магазин, о котором упоминал цыган. Хозяин сообщил ему, что многие служители церкви покупают здесь вино и лучшего места для торговли, чем улица, застроенная монастырями, он бы и придумать не мог.

– Да, этих двоих, молодого и старого, я помню. Одни из немногих, кто в мою лавку не захаживает. По-моему, у них квартира в этом доме. Домовладелец живет внизу, спросите у него сами.

Они постучали дверным молотком, из глубины помещения кто-то протяжно отозвался: «Иду-у-у!»

Дверь открыл сутулый лысый человечек со скудной растительностью на висках. Он разглядывал посетителей сквозь стекла пенсне, едва не падавшего с кончика его носа. Хотя этот квартал облюбовали для себя служители культа, домовладелец явно был человеком светским.

– …Не живут, а жили в этом доме! – подчеркнул он, подняв указательный палец. – Оба умерли пару недель назад, и старый, и молодой. Холера пожирает всех без разбора. Даже падре Игнасио Гарсиа не пощадила.

Услышав это имя, Диего встрепенулся:

– Игнасио Гарсиа, специалист по лечению травами?

– И теолог. Что ни день, таскал домой какие-то книги о растениях, некоторые даже на латыни. Настоящий ученый. Но в последнее время обзавелся странными привычками. Однажды пригласил к себе цыган и музыкантов. А я-то считал, что уж если есть на свете люди, неспособные устроить такое буйство, так это дон Игнасио и его компаньон, падре Адольфо. Наверное, это холера мозги дурманит.

Диего пытался сложить из обрывков информации общую картину, но это ему никак не удавалось. В квартире, где выступали цыгане, жил Игнасио Гарсиа, теолог, ученый-травник, а еще именно его Морентин упомянул как арендатора ограбленной квартиры. Диего не понимал, какая связь может быть между смертью священника и его помощника и историей Берты.

– Вы не будете возражать, если мы осмотрим квартиру? – спросил Доносо.

Диего с трудом удалось скрыть удивление – несмотря ни на что, в глубине души его приятель все еще оставался стражем порядка. Домовладелец не придумал отговорки, чтобы отказать человеку в полицейской форме, и передал ему ключи от квартиры падре Игнасио. Он признался, что только и ждет, когда пройдет положенное время, чтобы туда, не боясь подцепить заразу, вошли уборщики и вынесли все, что там оставалось: тогда квартиру снова можно будет сдать.

– Я думал, ты всего лишь молчаливый участник маскарада, – пошутил Диего, когда Доносо вставлял ключ в замочную скважину.

– Только не воображай, что я вижу в твоем расследовании хоть какой-то смысл. Однако чем быстрее мы с этим покончим, тем быстрее сможем погреть кости в таверне. Ты уже должен мне пару рюмок за помощь.

В квартире оказалось множество книг, в основном по богословию и ботанике. На небольшой консоли была расставлена коллекция растений. Комнату, что находилась ближе к гостиной, занимал молодой падре Адольфо, во второй, побольше, жил падре Игнасио. Здесь до сих пор оставались следы погрома, сопровождавшего грабеж: валявшаяся на полу метла, перевернутый стул, выдвинутые ящики.

– Что они могли унести? Это были обычные воры? Или здесь искали что-то конкретное? – Доносо взял книгу в кожаном переплете. – Думаю, для знающего покупателя эти книги представляют ценность.

– Да, такая библиотека стоит недешево. Похоже, вор был необразованный и, скорее всего, квартиру ограбили случайно. Сейчас нередко обчищают дома тех, кто умер от холеры.

Доносо и Диего обыскали все углы, но ничего не нашли, да и трудно что-то найти, если не знаешь, что именно ищешь. Вдруг полицейский обратил внимание на стеклянный пузырек с какой-то красной субстанцией.

– А это что такое? Удобрение для цветов?

Диего открыл крышку и сунул во флакон палец. Поднеся его к носу, он уловил легкий запах железа.

– Пахнет как свернувшаяся кровь.

– Ты уверен? – Доносо взял у приятеля пузырек, понюхал и кивнул: – Кровь. Интересно, какого животного? И зачем священнику кровь?

Диего задумался: интересно, существует ли какой-нибудь научный метод, позволяющий определить, чья это кровь? Он спрятал пузырек в карман и решил сходить к молодому доктору Альбану и расспросить его, но потом передумал. Теолог Игнасио Гарсиа лечил травами. Возможно, в пузырьке вовсе не кровь, а какой-нибудь бальзам, и любой садовод сможет это подтвердить. Как ни горько было признавать, он, похоже, оказался в тупике. Наверное, лучше потянуть за другую ниточку, связанную с эмблемой в виде скрещенных молотов, которую нашли в горле Берты. В любом случае, что делать дальше, он решит завтра утром – сейчас на это просто нет времени. Сегодня пятница, и у Диего назначено свидание, из-за которого он всю неделю провел почти без сна.