Текст книги "Зверь"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

62

Мадрид, 25 июля 1834 года

Окутанный туманом Мадрид погрузился во мрак. Газовые фонари не горели, высоко в беззвездном небе светила полная луна. Воздух был пропитан сыростью, Лусия обхватила себя за плечи, чтобы унять дрожь. Переулки по обе стороны улицы разевали черные рты, готовые извергнуть из своих недр бродяг, грабителей и проституток. Лусия ускорила шаг, ее пугала мертвая тишина. Ни в одном окне не горел свет. Слева и справа возвышались серые дома, безмолвные и настороженные. На самом верху чудовища, демоны и гаргульи с разинутыми в крике пастями, пытались выбраться на крыши.

Что она здесь делает? Почему город кажется необитаемым? Когда он стал похож на призрачную декорацию? Она вышла из дома Львицы… Решила пойти к Ане Кастелар. За ней, словно шлейф подвенечного платья, тянулись остекленевший взгляд мертвой Хосефы и безразличие проституток, мелких хищниц, готовых передраться из-за оставшихся в доме ценных вещей. Но ведь потом горничная открыла ей, впустила ее в особняк на улице Орталеза… И Ана приняла ее с распростертыми объятиями…

Вокруг было тихо, но в висках у нее будто стучали барабаны, да так сильно, словно кто-то пытался пробить их насквозь. Голова Лусии готова была взорваться. Полная луна напоминала затянутый бельмом глаз.

Что же это – барабанная дробь или цокот копыт? Лусия вспотела… Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, но возможно, это было и к лучшему. Перед ней вдруг остановился огромный конь. Она с трудом подняла голову, чтобы его разглядеть. На спине коня, держась за гриву, сидел Элой. Его синие глаза сияли так ярко, что все вокруг поблекло. Он смеялся так же, как тогда, когда ему удавалось обчистить карманы незадачливого студента. Элой был не один: из-за его спины, обхватив его руками, выглядывала светловолосая девочка. Клара.

– Лусия, не ищи меня больше! У меня все хорошо. Ты помогла мне встретиться с мамой.

– Нет, ты не умерла! Я знаю, что ты не умерла!

Лусия бросилась к сестре, но Элой развернул коня и пустил его в галоп. Ничего, Лусия все равно его догонит! Она будет бежать очень быстро, схватит Клару, вытащит ее из мира мертвых. Копыта высекли искры из камня – Элой заставил коня резко повернуть и скрылся в каком-то доме, проехав между двумя колоннами. Лусия побежала следом, но, едва переступив порог, на что-то налетела.

Она попыталась разглядеть, что же это – такое влажное, холодное, мягкое… Наконец луна выглянула из-за домов и осветила останки Клары – руку, ногу, тело и голову. Кровь хлестала из ее членов так, будто их только что оторвали. Лусия в ужасе пыталась сложить кровавые куски вместе. Приставила руку к телу, плотно прижала ее, и вдруг голова разинула рот и выкрикнула: «Это ты виновата! Ничего уже не сделать… Моя кровь на твоей совести!»

Лусию отшвырнуло в сторону. От удара в живот перехватило дыхание. Кто-то ударил ее кулаком. Мужчины и женщины, скрывавшиеся в полумраке, подкарауливали ее. Сотни рук и ног не давали ей встать. Ядовитое дыхание этих людей пахло тухлым мясом. Они казались сплошной массой, пока вдруг одно лицо, освещенное насмешницей-луной, не приблизилось к Лусии вплотную. Это была Кандида, ее мать.

– Так ты заботишься о своей сестре?

Кандида плюнула Лусии в лицо, но чьи-то руки удерживали ее, она не могла утереться, и слюна текла по ее щеке, щекоча губы.

– Я виновата, мама! Пожалуйста, отпустите меня! Я виновата!

– За что ты извиняешься, воровка? За то, что крадешь у мертвых?

Кандида исчезла в тени, и теперь над Лусией нависло лицо старика, падре Игнасио Гарсиа, с тем же безжизненным выражением, с каким он смотрел на нее, когда она пряталась под кроватью.

– Зачем ты украла мое кольцо? Если бы не ты, Клара была бы жива!

– Мы все были бы живы!

Кто-то лез через груду рук, ног и тел, не дававших Лусии двигаться и дышать. Это была Хуана.

– Ты шлюха! Шлюха!

Лусия почувствовала, что ее куда-то тащат. Какая-то сила наконец отняла ее у этих людей и вышвырнула обратно на улицу. Оглушенная, обессиленная, она понимала, что кошмар не закончился и будет терзать ее, пока не замучит насмерть. Слез у нее не осталось, и она думала только об одном: любого наказания ей будет мало. Она сама открыла портал в ад. Пусть же придет боль, пусть придут страдания – она все это заслужила.

Она наклонилась, ища камень, чтобы разодрать им кожу, и увидела под ногами разбитый стеклянный пузырек. К донышку присохла свернувшаяся кровь. Лусия подняла осколок и поднесла к запястью, но та же рука, что спасла ее от бесновавшейся толпы, остановила ее и теперь. Она узнала эту руку.

– Даже когда тебе кажется, что пришел конец, надежда все равно не умирает. Этот город состоит не только из мрачных теней. Есть Доносо, ты должна сказать ему, чтобы он перестал бояться. Есть Томас Агирре. В твоих силах изменить их обоих.

Диего отпустил руку Лусии и ласково погладил по щеке.

– Мадрид не оставит тебя одну.

– Если бы ты был со мной!

Лусия не могла сдержать слез. Она попыталась обнять Диего – ей так не хватало дружеского участия, которое он подарил ей в тот последний вечер, когда они, не подозревая об этом, простились навсегда. Его руки, тепло его дыхания подарили ей уверенность, что долгий путь, каким бы мрачным он ни оказался, все же приведет к счастливому концу. Вместе они смогли бы выбраться из этого туннеля. Но когда она почти дотянулась до Диего, он растворился как дым.

Город снова превратился в кладбище, безмолвное, холодное, незнакомое. Полная луна искала свое отражение в осколке стекла, который Лусия держала в руке. Не раздумывая ни секунды, она вонзила его в запястье и криво вспорола руку до локтя. Боль казалась невыносимой, но она решила довести дело до конца. Она закричала, чтобы не сдаваться, чтобы не думать. Она кричала и кричала.

Горло саднило от крика, но рука была цела. Пот лил с нее градом, и она не сразу поняла, где она – что это за роскошная комната и мягкая постель? Дверь отворилась, вошла Ана Кастелар.

– Не волнуйся, тебе просто приснился кошмар!

Ана села рядом с Лусией, вытерла ей лоб платком. Девочка наконец вспомнила, что, когда пришла, Ана проводила ее в эту комнату и она сразу рухнула в постель. За окном по-прежнему было темно.

– Я услышала твой крик из спальни. Тебе теперь не о чем беспокоиться. Ты в безопасности.

Лусия вдруг перестала плакать.

– Здесь никто не в безопасности. Весь Мадрид – сплошная ложь и смерть. Мою сестру, наверное, уже выбросили в какую-нибудь канаву. Или выбросят завтра, какая разница. Она умрет, как и все остальные. И это моя вина.

– Ты не виновата, виноват город. Мадрид уничтожает себя, но однажды он станет другим. Междоусобная война закончится, и он будет жить без карлистов, без инквизиции, без убийств, к которым все мы уже привыкли. На это уйдет много времени, но этот день обязательно наступит.

Ане все-таки удалось заставить Лусию еле заметно улыбнуться.

– Сегодня мой муж возвращается из королевской резиденции. Он человек влиятельный, я попрошу его заставить полицию – если надо, даже военных – продолжать поиски до тех пор, пока Клару не обнаружат.

Лусия положила голову Ане на колени, и та погладила ее по коротким рыжим волосам, напоминавшим теперь бархатную шапочку. Еще несколько минут назад Лусии казалось, что конец неотвратим. Возможно, так и есть, но Лусия не прекратит поисков. И если найдет Клару мертвой, то лишит себя жизни.

63

____

Умерших все еще хоронили на маленьких церковных кладбищах – таких, например, как кладбище Святого Себастьяна или Буэна-Дича, – хотя король Жозеф Бонапарт еще в 1809 году распорядился вынести кладбища за черту города, чтобы, когда пожары и другие стихийные бедствия разрушают могилы, город не наполнялся тошнотворным запахом человеческих останков – как после пожара 1773 года в церкви Санта-Крус. С тех пор за городской стеной появилось много новых кладбищ.

Самое дорогое из них, Северное, находилось недалеко от ворот Фуэнкарраль, также называемых воротами Бильбао. О значимости города можно судить по количеству упокоившихся в нем мертвецов. В Мадриде их давно было больше, чем живых, и велика была вероятность, что вскоре они и места займут больше, чем живые. Вот почему, взяв за образец парижское кладбище Пер-Лашез, архитектор Северного кладбища Хуан де Вильянуэва спроектировал участки с рядами каменных стен с нишами.

В нише самого дорогого из шести участков, рядом с большим каменным крестом, направо от часовни в неоклассическом стиле, которую тоже построил Вильянуэва, среди блистательных и знатных мертвецов обрела вечное пристанище Хосефа Львица. Получить разрешение на похороны в таком престижном месте было непросто – проститутке, даже если ей принадлежал лучший публичный дом в городе, лучше бы упокоиться где-нибудь еще. Томас Агирре был уверен, что тут не обошлось без вмешательства влиятельного лица.

Народу на похороны пришло совсем не много – из-за запрета на скопления людей, а также потому, что мужчины, прибегавшие к услугам мадам, не стремились это афишировать. Агирре наблюдал за скромной церемонией издалека. Отек на ноге еще не прошел, добираться до кладбища пешком было нелегко. Он стоял, прислонившись к высокой стенке фонтана, над чашей которого тонкой струйкой била вода. Поспав несколько часов в заброшенном доме, он вспомнил о Лусии и о спичечной фабрике, где, судя по ее рассказам, девочка пряталась с сестрой. Он представлял, как она одна бродит по улицам в поисках Клары. Воспоминание о том, как две ночи назад он бросил Лусию у дверей больницы, теперь вызывало у него угрызения совести. Сегодня утром Агирре решил, что должен найти ее, но в квартире Диего уже поселился какой-то туповатый семинарист, которого ему удалось – благодаря монашескому облачению – уговорить разделить с ним завтрак в таверне. Семинарист с аппетитом съел несколько кусков поджаренного хлеба и кусок колбасы, а в придачу Агирре скормил ему парочку страшных историй о резне в мадридских церквях и монастырях. «Вот чем заплатит тебе этот город за преданность Богу. Готовься стать мучеником». Ему нравилось пугать семинариста. Агирре уже и сам не знал, верит ли в Бога и считает ли обрушившийся на монахов гнев горожан несправедливым. Похоже, его вера и преданность оказались никому не нужными, как маски после маскарада. Но это его не огорчало, наоборот: если бы он по-прежнему стремился во что бы то ни стало выполнить свою миссию, то не отказался бы от грубой силы, чтобы выяснить у Хулио Гамонеды, не он ли выдал двух своих товарищей. Но теперь у него появилась новая цель. Он хотел спасти Лусию, Клару и других девочек, похищенных карбонариями. Эта задача казалась ему гораздо более благородной, чем все, что он делал в жизни. Умереть на фронте рядом с Сумалакарреги было бы глупо. Умереть за этих девочек – нет, и неважно, встретит ли его Бог после смерти.

На кладбище Лусии не оказалось. Около ниши, где упокоился прах Хосефы, собрались несколько проституток, некоторые уже в таком возрасте, что было очевидно: работу они давно оставили. Внимание Агирре привлек одноногий инвалид, стоявший немного в стороне. Опираясь на костыль, он что-то рисовал в блокноте. Судя по одежде, человек этот был беден. Явно не он добыл Львице это место на кладбище.

Когда церемония закончилась, Агирре подошел к молодой женщине в глубоком трауре. Она назвала свое имя – Дельфина, и он тут же вспомнил рассказ Лусии: перед ним была мать одной из погибших девочек.

– Я не знаю, где сейчас Лусия. Хосефа перед смертью хотела только одного: поговорить с ней. Может быть, она бредила, у нее был сильный жар. Но она умерла так быстро… Когда Лусия пришла, Хосефа была уже мертва.

– Куда она могла пойти? Она просила меня помочь: я знаю, что ее ищет полиция, и хочу увезти ее из города.

Агирре солгал, чтобы Дельфина поверила ему, монаху в грязной сутане. Но она уже отвернулась и с презрением смотрела на одноногого. Вздрогнув, как от пощечины, тот захлопнул блокнот и заковылял прочь, опираясь на костыль.

– Мерзавец! Львица дала ему кусок хлеба, когда никто его и близко к себе не подпускал… А теперь, после того как она умерла, он, видимо, вообразил, что сможет выйти сухим из воды.

– Дельфина, как мне найти Лусию?

– Я же сказала: не знаю.

– Но я надеюсь спасти оставшихся в живых девочек. Таких же, как твоя дочь.

Карты на стол, решил Агирре. Не время и не место скрывать правду. Если Дельфина что-то знает, ему эти сведения нужны немедленно. Они отошли подальше, чтобы поговорить спокойно: он рассказал ей о карбонариях и об их ритуалах, жертвой которых стала и ее дочь.

– Для Хуаны уже ничего нельзя сделать, но у других пленниц еще есть шанс на спасение.

– Хосефа читала мне статью того журналиста, что приходил в публичный дом. Я была уверена, что все это выдумки и Зверь притащился к нам вслед за Лусией. Это был тот жуткий великан с обожженным лицом.

– Зверь был у карбонариев всего лишь пешкой. Что еще говорила Львица?

Дельфина приблизилась к нишам. Она разглядывала каменные плиты: на некоторых были вырезаны ангелы, на других – портреты усопших.

– Я даже не знаю, где похоронена моя девочка…

Затем резко, словно задергивая штору, она стряхнула с себя печаль и обернулась к Агирре:

– В последние свои часы Львица бредила и твердила, что Зверя привела она, а не Лусия. Что именно она виновата в смерти Хуаны. Но у нее был сильный жар…

– Как ты думаешь, почему она так говорила?

– Лусия вроде бы обвинила в этом одного из наших клиентов. Сказала, что он велел Зверю похитить Хуану.

– Кто оплатил похороны Хосефы?

– Ее возлюбленный, они были вместе много лет. Городской судья, его зовут Хулио Гамонеда.

Агирре быстро нашел дом, который искал, – особняк на улице Конде-Дуке, рядом с площадью Гуардиас-де-Корпс. Хулио Гамонеда был в городе известной персоной. На него Агирре уже указали двое: Дельфина, а накануне – Теодомиро Гарсес. От аптекаря Томас узнал и о том, что судья был любовником Хосефы, и о том, что, вынося приговоры, явно сочувствовал карлистам. Инициалы Х. Г. стояли в списке падре Игнасио Гарсии рядом с прозвищем Вечный Восток. Судья был одним из двенадцати наставников карбонариев.

Агирре решил не расставаться с монашеским облачением; даже грязное и потрепанное, оно служило ему пропуском в любое место. Дверь открыла служанка, и Агирре сказал, что хочет видеть хозяйку. Ему предложили подождать в прихожей, и через несколько минут супруга судьи вышла к нему.

Леонора Уррутиа, дама лет сорока пяти, с суровым лицом и собранными в пучок седыми волосами, была в черном старомодном платье. Так выглядят набожные ханжи, как правило отзывчивые к просьбам монахов. Агирре позволил себе неблагородную, даже скабрезную мысль: неудивительно, что, имея такую жену, судья искал общества Львицы.

– Что вам угодно, брат мой?

– Я хотел попросить помощи у доброй христианки. Часовня нашего монастыря разрушена из-за разразившихся на прошлой неделе беспорядков.

– Не понимаю, как правительство могло допустить такое! За одно это они должны гореть в аду. Испанию терзают силы зла, и одному Богу известно, когда этот кошмар закончится.

– Да услышит вас Всевышний! Вы даже представить не можете, насколько верны ваши слова. Нашему монастырю повезло, никто из братьев не погиб, но устроенный этими дикарями пожар уничтожил все: картины, украшения… У нас теперь нет даже потира, чтобы благословлять тело и кровь Христову.

– Проходите, пожалуйста. Не желаете ли чаю? Я поговорю сейчас с супругом. Уверена, он будет щедр к вашему монастырю. Но вы не сказали, как он называется.

– Монастырь Святого Людовика, на улице Монтера.

– Оттуда все и началось. Говорят, орды преступников вышли с площади Пуэрта-дель-Соль. Как же это все ужасно!

Томас Агирре ждал в маленьком кабинете, пока донья Леонора ходила за мужем. Единственным украшением комнаты служила картина «Христос, проповедующий в храме», старинная, но безвкусная, а немногочисленные предметы обстановки в классическом кастильском стиле выглядели дорого, но были явно неудобны для использования.

– Добрый день, брат мой. Жена не сказала, как вас зовут.

– Брат Браулио.

– Она сообщила, что вы из монастыря Святого Людовика. Но я не слышал, чтобы и он подвергся атаке.

– Это потому, что никто из братьев не погиб, – по сравнению с другими монастырями мы легко отделались. Но мы лишились часовни. На нашу беду, особа, которая была особенно к нам щедра, скончалась.

– Мне очень жаль.

– Возможно, вы даже знали ее. Речь идет о донье Хосефе Арлабан.

Как и рассчитывал Агирре, удар попал в цель: добродушное лицо Хулио Гамонеды мгновенно изменилось. Появление в дверях его супруги в сопровождении служанки с тремя чашками чая и вазочкой печенья заставило Гамонеду взять себя в руки.

– Леонора, я думаю, мы поможем монастырю, поскольку утраченные предметы имели большую ценность. Но будет лучше, если мы с братом Браулио поговорим наедине. Пусть нас никто не беспокоит.

64

____

Дон Бенито Гранадос, герцог де Альтольяно, супруг доньи Аны Кастелар, будучи человеком утонченным, не допускал проявления чувств на публике и позволял себе подобную вольность лишь в исключительных случаях, оставаясь с кем-то наедине. Но сейчас его обуревал гнев, и он разговаривал с женой довольно сурово. Она, однако, была совершенно спокойна и позволяла мужу изливать душу, зная, что тот не отступит от правил из-за такой ерунды, как супружеская измена.

– Уговор был предельно ясен: от тебя требовалось только одно – не допускать пересудов. Но даже об этом ты забыла.

– В городе все становится известным едва ли не раньше того, как случится.

Герцог и герцогиня уже давно стали объектом сплетен из-за легкомысленного поведения Аны. Но только одному человеку, известному адвокату, пришло в голову сказать об этом герцогу в лицо. Храбрецу пришлось столкнуться с несоразмерно бурной реакцией Бенито Гранадоса, который вызвал неосторожного юриста на дуэль и доказал, что слухи о его искусстве владения шпагой небеспочвенны. По условиям дуэли они должны были драться до первой крови, и герцог изуродовал противнику лицо.

– Да еще с репортером! Вот уж не думал, что ты можешь пасть так низко.

– Ради бога, Бенито… Ты прекрасно знаешь, что мужчины у меня бывают из разных сословий. Репортер не хуже иных, не говоря уже о том, что выбирать мне не приходилось.

– Явиться на похороны тебя тоже вынудили обстоятельства?

– Обстоятельства вынудили меня сделать многое, о чем ты, находясь при дворе, даже не подозревал.

Герцог налил себе бокал хереса. Некоторое время он перекатывал напиток во рту, а проглотив его, возобновил упреки:

– Рыдания над гробом, вероятно, тоже входили в число вынужденных действий?

– Слезы были настоящими.

Ана устала от этого спектакля. Затеянная супругом игра в оскорбленную честь казалась ей совершенно неуместной. Бенито налил ей хереса.

– Ты влюбилась в Дерзкого Кота?

– Тебе это покажется смешным, но да, влюбилась. Его гибель разбила мне сердце. Ты наверняка сочтешь меня идиоткой, но я несколько дней раздумывала, не отправиться ли следом за ним. Естественно, не для того, чтобы встретиться в раю, – ты ведь знаешь, в загробную жизнь я не верю. Мне хотелось покончить с собой, потому что я не могла смотреть в зеркало и сознавать, что все это сделала я, а не какой-то убийца. Не могла думать о том, что Диего видел во мне кого-то совсем другого. Неужели я превратилась в человека, которого сама ненавижу?

– Насколько я могу судить, романтические чувства покинули тебя так же быстро, как приступ лихорадки.

– Ты верно подметил: как приступ лихорадки. Кости до сих пор ломит, но я уже пришла в себя. Конечно, на войне потери неизбежны. Мы сражаемся не за свои интересы, а ради будущего, за то, чтобы оставить следующим поколениям более счастливую страну.

Ана допила херес. Сладкое вино смягчило саднящее горло. Ее сердце ныло всякий раз, когда в памяти всплывало лицо Диего. Хотя она сказала мужу, что справилась с тоской, это была неправда: в самый неожиданный момент она вдруг видела его, улыбающегося, на этом самом месте, в особняке на улице Орталеза, вспоминала их поцелуи в постели, его самоотверженную работу в лазарете. Она не хотела забывать об этом, понимая, что больше никогда не испытает такого чистого чувства, состоящего из восхищения, благоговения и страсти. Все могло сложиться иначе, если бы они познакомились не из-за Зверя, не из-за статьи в «Эко дель комерсио». О, если бы Диего отказался от расследования! Любви подвластно многое… Она могла бы избавить его от одержимости этой историей. Но ничего не вышло.

В последнее время Марсиаль Гарригес – Зверь, как метко прозвали его по ту сторону городской стены, – вел себя неосмотрительно и оставлял слишком много улик. Дело было не столько в перстне, который Лусия украла в доме падре Игнасио, сколько в списке, составленном монахом-карлистом. В нем фигурировали прозвища и инициалы двенадцати наставников карбонариев, включая ее собственное: Восхождение, А. К. – имя Великого магистра, королевы двенадцати избранников.

– Что ты узнала о списке?

– Если кто-то и может сообщить нам, где он находится, так это Лусия.

– Рыжая? Я видел, что ты поселила ее в одной из гостевых комнат.

– Она мне доверяет. Ее сестра сидит у нас в подземелье, и она готова перевернуть небо и землю, чтобы ее найти.

– Мы не можем все потерять из-за какой-то девчонки.

– Она сумела окружить себя надежными союзниками.

– Вроде этого журналиста? Ана, мне кажется, ты сдаешь позиции!

– Диего мертв, меня очень беспокоит монах, который вертится около девчонки. Некий Томас Агирре, бывший сподвижник Сумалакарреги на северном фронте. Несколько агентов сообщили мне о нем. Список оказался у него в руках, но я найду способ получить его обратно, прежде чем кто-нибудь расшифрует наши инициалы.

– Впервые слышу в твоем голосе страх.

– Не боятся только глупцы, дорогой супруг. К сожалению, мы все очень рискуем. Даже ты, уютно устроившийся под крылышком королевы-регентши, не останешься безнаказанным, если все выплывет. Хотя ты всего лишь информатор.

– Ты недооцениваешь мою роль.

Не выдержав взгляда жены, герцог отвернулся, снова наполнил бокал хересом и удобно устроился в кресле. Алкоголь помогал ему мириться с жизнью в особняке, где он находился в тени супруги, которой ничего не стоило отправить его на тот свет. Он видел, как она отдает приказы о казнях, как выбирает девочек за городской стеной, и читал в газетах, в каком виде их находят.

– Чего ты от меня хочешь? Вряд ли ты вызвала меня для того, чтобы познакомить с этой девчонкой.

– Хулио Гамонеда нарушил клятву. Притащил с собой в особняк проститутку, чтобы священнослужитель дал ей зелье. Вероятно, из-за эмоций у него просто отключился мозг, иначе я даже вообразить не могу, что заставило его думать, будто он его получит. К сожалению, он видел, как я подъехала к особняку.

– Не прошло и нескольких дней, как ты обращалась ко мне с такой же просьбой по поводу Асенсио де лас Эраса. Мы не можем слишком часто поднимать такой шум. Оставим его в покое, пока…

– Делай, что я сказала, Бенито. Хулио Гамонеда должен умереть. Он узнал, кто я. Монах тоже может обо всем догадаться. Возможно, этот Агирре не так уж умен, но выстроить логическую цепочку и добраться от проститутки до судьи тоже не сложно. А судья откроет ему имя Великого магистра. В любом случае мы и так планировали его убить во время следующего ритуала.

Ана не собиралась обсуждать с герцогом свои решения. Она уже давно этого не делала. На том пути, который она выбрала, ее супругу оставалось только почтительно следовать за ней.

– Хорошо, я все сделаю.

Бенито Гранадос поставил пустой стакан на стол. Он вышел из гостиной, мысленно уверяя себя в том, что не трусость заставляет его исполнять желания жены, а здравый смысл: возражений она не потерпела бы. Пока она считает его полезным, он сохранит место при дворе, которым так дорожит.

Ана села в кресло, с которого только что встал ее муж. В окно был виден внутренний двор, где птицы состязались в пении. Она уже почти не помнила, какой была ее жизнь до того, как все это началось.

Однажды летом в Париже у Аны завязался короткий роман с итальянским дипломатом Микеле Сильвати. Он и рассказал ей об обществе карбонариев. Его участники сражались за свободу и использовали в своей борьбе ритуалы и символы, позаимствованные у масонов, но делали это по-солдафонски тупо: насилие было для них лишь способом достижения цели, неизбежным злом. Ана сразу заинтересовалась их взглядами. Ей хотелось узнать больше, стать частью избранного круга. Она настояла на том, чтобы Микеле взял ее на одну из тайных встреч.

Двенадцать человек в капюшонах. Двенадцать человек, скрывающихся под тайными именами. Они собирались в зале заброшенной тюрьмы Ла-Форс на улице Сицилии. Разговоров о политике не вели. Речь шла о том, что, будучи кастой избранных, они должны выжить в любой ситуации. Ведь им предстоит построить будущее! Выживание – их главная задача, их обязанность. А самой серьезной угрозой в то парижское лето стала холера. Болезнь уже распространилась по городу, и никакие лекарства не помогали.

Страх перед холерой поразил всех наставников, подогревая интерес к мистическим суевериям. Один из избранных (его имени Ана так и не узнала) принес на собрание старинное руководство по алхимии. Одно это слово отпугнуло ее, но остальные внимательно слушали: в восемнадцатом веке некий Иоганн Конрад Баркгаузен, преподававший химию в Утрехте, собрал записи неизвестных алхимиков и опубликовал их чуть ли не ради забавы. В этом руководстве, помимо способа получения философского камня, упоминались и магические зелья. В состав одного из них входила менархе, первая менструальная кровь. Этот эликсир якобы излечивал от всего на свете, даже от «черной смерти». Впрочем, просто использовать менструальную кровь было недостаточно: нужно было принести в жертву девочку, у которой ее взяли.

Подобная гнусность оттолкнула Ану, и она решила вернуться в Испанию. На родине она узнала, что карбонарии начали создавать свою группу и в Мадриде. Она решила сходить на их собрание в Доме Королевской Филиппинской компании на улице Карретас – туда, где прежде встречались масоны Восточной ложи. В ту пору карбонариев было мало, но Ана Кастелар сразу увидела в этом обществе потенциал для борьбы с карлизмом, все усиливавшим свои позиции. Это движение могло стать самой серьезной угрозой для будущего страны. Так, во всяком случае, считала герцогиня.

Она сразу начала свой путь к титулу Великого магистра. Эликсир из крови, снадобье от холеры, магия, суеверия и страхи вознесли ее на вершину, наделили тайной властью, хотя она всегда оставалась в тени.

Она восстановила круг из двенадцати наставников, пообещав, что достойные и избранные узнают главный секрет карбонариев и получат средство от всех болезней. Теперь она напоминала прекрасный, но хищный цветок, который ярким цветом и ароматом заманивает насекомых в смертоносную ловушку.

Антикарлистские речи и обещания открыть доступ к тайным знаниям привлекали именитых карлистов. Одни хотели быть в курсе предпринимаемых сторонниками Изабеллы действий, других, как Асенсио де лас Эраса и падре Игнасио Гарсиа, соблазняли секреты, доступные только избранным. Убитые девочки были просто сопутствующим ущербом, жертвами, которые неизбежны в любом бою, – именно так научилась думать Ана Кастелар.

После ритуала она незаметно добавляла в пузырек мышьяк. Не считая Асенсио де лас Эраса и падре Гарсиа, от ее зелья скончались не менее пятнадцати карлистов, хотя все они были признаны жертвами холеры.

Она продолжала бы делать это и дальше, если бы Лусия не украла тот перстень. И если бы не Диего. Ирония судьбы заключалась в том, что единственный человек, которого она полюбила, едва не погубил ее дело. Если бы он был сейчас жив, Ана объяснила бы ему, что она вовсе не чудовище, ведь утвердившись в Мадриде, карбонарии стали бы творить такие же зверства, как в Париже. Двенадцать человек со скрытыми под капюшонами лицами продолжали бы приносить в жертву невинных девочек и без ее участия. Она лишь извлекала из этого пользу. Необходимо было покончить с ненавистными карлистами, которые подрезали испанцам крылья, не позволяли избавиться от пережитков прошлого и построить справедливое общество!

Ана попыталась прогнать печаль еще одним глотком хереса.

Диего был мертв, оправдываться перед ним ей не придется, а тайна карбонариев будет сохранена, если ей удастся добраться до Томаса Агирре. И уничтожить Лусию. Никто не вспомнит их имен и не узнает, что они чуть было не раскрыли ее секрет.