Текст книги "Зверь"

Автор книги: Кармен Мола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

20

____

Некоторые врачи говорили, что холера передается через воду, но немало было и тех, кто утверждал: это кара божья. Достоверно было известно только одно: больные страдали ужасным поносом и жесточайшей рвотой, жар становился все сильнее. Заразившись, люди умирали уже через несколько дней. Выживало не больше трех заболевших из десяти. Никаких официально утвержденных мер лечения не было, и все сводилось к тому, чтобы позволить бедолаге умереть наименее мучительным образом. Были опробованы все виды припарок. Одни советовали пить растопленный снег, другие предлагали в качестве лекарства порошки из аристолохии, или змеиного корня, – растения, широко распространенного в Пиренеях, но в Мадриде дорогого и недоступного.

Были и доктора, которые утверждали, что холера – заболевание крови, поэтому ее и надо изгонять из тела, уменьшая количество яда внутри. Кровопускание, успевшее уйти в прошлое как пережиток Средневековья, во время эпидемии вновь обрело популярность. Вспомнили и о пиявках. Беда была в том, что эти твари давно перевелись. Цена за баночку пиявок взлетела до небес, и торговали ими уже не в аптеках, а на черном рынке, который образовался у ворот Аточа. Туда и отправился Педро с полученными от Лусии деньгами.

Луис – Луисин, как называл его отец, – болел уже несколько дней. Мария не хотела обращаться в больницу, потому что знала: там мальчик обязательно умрет. Это был их единственный ребенок, и врач, во время родов спасший жизнь Марии, сказал, что других детей у них не будет. У Луиса был шанс выжить, только если пиявки отсосут из тела яд.

Проведя несколько дней в тщетных поисках, Педро наконец раздобыл всего четыре пиявки, на большее просто не хватило денег. Пиявки были похожи на зеленовато-коричневых червей с красной полоской вдоль всего тела.

– Не знаю, хватит ли четырех, – с беспокойством заметила Мария.

– Луисин еще маленький, должно хватить. Говорят, что от крови пиявки раздуваются раз в десять.

Педро был настроен более оптимистично, чем жена, к тому же ей тяжело было видеть, как к тельцу трехлетнего малыша присасываются страшные черви. Луисин был настолько слаб, что даже не сопротивлялся. Те, кто пережил эту процедуру, говорили, что пиявки кусают несколько раз, прежде чем найдут подходящее место, чтобы присосаться. Затем они начинают пухнуть, увеличиваться в размере, и пациенту становится легче… Вот только Луисину легче не становилось, наоборот: он таял как свечка.

– Ничего, сразу-то улучшения не бывает, – успокаивал жену Педро, хотя и сам уже почти потерял надежду.

Сидевшая неподалеку от них Клара перехватила печальный взгляд сестры и догадалась, о чем та думает: мальчик не переживет эту ночь, хоть с пиявками, хоть без них. Лусия старалась никогда не падать духом, развлекать младшую сестренку выдумками, нашептывала ей сказки и легенды перед сном или когда замечала, что той грустно. Но сейчас у Лусии не осталось ни сил, ни желания прятаться от реальности в мире фантазий. Она изменилась, и Клара хотела знать почему. Она решила действовать напрямик:

– Я знаю, где ты работаешь.

Несколько секунд потрясенная Лусия молчала.

– Я тебя выследила. Мама хотела, чтобы ты стирала в реке.

– Мама умерла, а на реке мне не заработать на двоих.

– Если я достану денег, ты перестанешь туда ходить?

– Ты? Интересно, как же?

– Я ходила закладывать перстень.

– Закладывать? Ты с ума сошла! Он же краденый.

– Я его не заложила. Там была сеньора де Вильяфранка, и я отдала его ей; она поможет получить за него кучу денег.

– Зачем ты отдала перстень? Она же его прикарманит. Какая ты глупая!

– Она богатая, ей деньги не нужны.

– А что она делала в ломбарде? Думаешь, богачи ходят в такие места? Она хотела украсть у тебя перстень, а ты сама его отдала.

– Неправда!

Лусия схватила Клару за плечи и начала трясти, повысив голос:

– Никому нельзя доверять! Слышишь? Никому!

– Мне больно, – прошептала Клара, на глазах у нее выступили слезы.

– И не смей говорить мне, чтобы я не ходила в тот дом. Я знаю, что для нас обеих лучше. Ты понятия не имеешь, что с нами может случиться, если мы останемся в городе, да еще без гроша в кармане.

Наконец Лусия отпустила сестру. Клара потерла плечи. Завтра на них появятся синяки.

– Все для тебя делаю, а ты еще меня и судишь. Неблагодарная! Хочется плюнуть на все и уйти.

– Я сама уйду. – Клара с гордым видом поднялась на ноги.

– Куда это ты собралась?

– Не стану тебе отвечать!

Пройдя через фабричный двор, она направилась к воротам.

– Клара! – крикнула Лусия.

Но сестра даже не обернулась. Она исчезла в ночной темноте.

Газовый фонарь освещал вывеску магазина пиротехники сеньора Александра. Клара направилась к нему, привлеченная ярким светом. После недавних дождей лужи еще не высохли, шагать приходилось осторожно. Клара не знала, куда идти: наверное, побродит немного по центру города, а потом устроится на ночлег в каком-нибудь пустом дворе или в притворе церкви. Она спустилась по сумрачной улице. Тишину нарушал только звук ее шагов да редкий лай собак вдалеке. Скоро зазвонят колокола, с незапамятных времен отмеряющие в Мадриде каждый час.

Клара уже почти миновала лавочку скрипичных дел мастера, когда вдруг сообразила, что уже пару дней никого там не видела – возможно, хозяин подхватил холеру. А место неплохое: можно укрыться на ночь среди лютней и скрипок. Девочка внимательно осмотрела витрину: задвинутая в угол виола да гамба, испанская гитара… В полумраке за стеклом можно было различить кожаный саквояж рядом с тряпкой, перепачканной дегтем. Внутри двигалась какая-то тень; по крайней мере, так показалось Кларе. Но уже в следующее мгновение ее пронзила догадка: а что, если это отражение того, кто подкрадывается к ней сзади? Она резко обернулась. Ей показалось, что она заметила край черного плаща, скрывшегося за углом. Он лишь промелькнул, но этого оказалось достаточно, чтобы она пришла в ужас.

Клара помчалась на спичечную фабрику. Она была уверена, что кто-то преследует ее, но оборачиваться не стала: на это не было ни одной лишней секунды. Она шлепала по лужам, удивляясь, почему их так много. Он слышала свое учащенное дыхание, стук сердца, а еще – как невероятно громко шуршит плащ ее преследователя.

Подбежав к ограде фабрики, Клара поняла, что придется лезть через нее – добраться до ворот она не успеет. В одном месте из ограды выступал камень – он послужил ей ступенькой. Клара перевалилась через край стены и рухнула на груду опилок. Она вся исцарапалась, но наконец почувствовала себя в безопасности. Пройдя по галерее с арабским кессонным потолком, она оказалась во дворе с портиком, под которым уже устроилась на ночлег и пыталась заснуть Лусия. Педро и Мария бодрствовали у колодца возле сына, метавшегося в жару. Клара прижалась к сестре, сердце, готовое выскочить из груди, бешено колотилось.

– Мне страшно.

– Иди сюда. – Лусия обернулась и покрыла ее лицо поцелуями.

– Я хочу, чтобы мы никогда не расставались.

Лусия продолжала целовать сестру – в щеку, в лоб, в глаза, в нос…

– Ты не бросишь меня? – с надеждой спросила Клара.

– Никогда.

Они крепко обнялись, и сон постепенно сморил их. Через несколько часов они проснулись от громкого плача Марии:

– Сыночек мой!

Мария качала мальчика на руках, но не могла вернуть его к жизни. Педро в ярости сорвал пиявок с тела Луисина и принялся яростно топтать их. На землю брызнула кровь – кровь его сына.

– Пожалуйста, расскажи мне сказку, – прошептала Клара, зажмурившись.

Но даже плотно сомкнутые веки не смогли удержать слез.

21

____

В тот день – день Пресвятой Девы Марии Кармельской – впервые за три месяца существования «Эко дель комерсио» на первую страницу газеты попала статья об убийстве. Именно ее заголовок выкрикивали мальчишки-газетчики, нанятые, чтобы бегать по всему Мадриду, от одного кафе к другому, от одной площади к другой.

– Преступления Зверя! Преступления Зверя! Убийство четырех девочек в Мадриде… Преступления Зверя!

Рассказ Гриси о гибели ее дочери в Париже сломил сопротивление Аугусто Морентина. Улику – эмблему, которую обнаружили в горле Берты, – в сочетании с информацией о таком же преступлении, совершенном во французской столице, издатель проигнорировать не смог. Он признал, что совершил ошибку, отказавшись публиковать хронику Диего: без сомнения, в Мадриде орудует убийца, и предупредить горожан об опасности – первый долг журналиста. Впрочем, подготовить новость к печати оказалось не так-то просто. И дело было не в статье, написанной Диего и претерпевшей лишь незначительные изменения, а в ее заголовке.

Все предложенные варианты издатель счел слишком скандальными. Гриси побрела домой по безлюдным городским улицам, а оба газетчика продолжили спор в кабинете Морентина. Из окна Диего видел, как актриса, сутулясь и пошатываясь, удаляется, растворяясь в темноте. Гриси почти слово в слово повторила Морентину то, что рассказала Диего на улице Фукарес, но сейчас, глядя ей вслед, репортер вдруг вспомнил нерешительные жесты, незаконченные, повисшие в воздухе фразы, которые он объяснял себе расшатанными нервами женщины и ее пристрастием к алкоголю. Теперь же он вдруг подумал: а что, если Гриси знает больше, чем говорит? Что, если она то и дело прерывала свой рассказ потому, что боялась сказать лишнее?

– «Расчлененные девочки»? «Четвертованные дочери Мадрида»? Это не памфлет, Диего, это серьезная журналистика.

Морентин разрешил Диего подписать статью как обычно: «Дерзкий Кот». Диего вовсе не стремился стать таким же знаменитым, как Ларра, подписывавший свои статьи в газете «Бедный болтун» звучным псевдонимом «Фигаро». Он лишь хотел, чтобы о гибели Берты и других девочек не забывали. Имел он и более прозаический интерес: гонорар за статью поможет погасить долг за квартиру. Если он добьется от Морентина, чтобы тот публиковал его материалы регулярно, то уже через неделю сможет рассчитаться с хозяйкой. Информацию нужно давать постепенно, не стоит вываливать на публику все новости сразу. И дело тут не столько в количестве статей и, соответственно, гонораров, сколько в том, что власти нельзя оставлять в покое. Как только перестанешь на них наседать, и поиски убийцы прекратятся.

По той же причине на следующий день после выхода первой статьи Диего встретился с Доносо Галем в «Таверне дядюшки Макаки» на улице Лавапиес, давшей название всему району. Диего хотел узнать, что уже известно полиции. Было еще довольно рано, колокола не пробили полдень, но Доносо уже успел выпить пару рюмок, и язык у него слегка заплетался.

– Мне никто ничего не рассказывает, я ведь изгой. Да и вообще, забудь ты про этих девчонок и Зверя… У меня есть несколько реалов, а у тебя сегодня вечером – шанс попасть вместе со мной в дом на Баркильо. Или в заведение Львицы.

«Таверна дядюшки Макаки» была также излюбленным местом Луиса Канделаса. Именно здесь Диего однажды услышал рассказ разбойника о его любовной связи с торговкой апельсинами Лолой, по слухам, одной из фавориток покойного Фердинанда VII. Луиса что-то давно не было видно – поговаривали, что он уехал в Валенсию с новой женой. Но Диего не сомневался, что скоро о нем услышит: среди мадридских бандитов Луис Канделас давно стал легендой, о нем даже слагали куплеты.

– Ты спросил у своих, не было ли золотых эмблем в горле у других девочек?

– Хочешь навести полицию на мысль, что я и есть убийца, или, того хуже, что собираюсь обвинить кого-то из коллег в краже? И не подумаю ничего у них спрашивать. Когда кто-то спрашивает меня о твоей статье, я всех уверяю, что это брехня, а Зверь на самом деле – это медведь. Или олень с физиономией светского франта.

– Хорошо, не спрашивай. Просто держи ухо востро и слушай, что вокруг говорят. Возможно, у них есть какие-то догадки о том, как именно девочек убивают или что значит эта эмблема.

– Я читал в газете описание. Ты просто фантазируешь и поддерживаешь бредни той женщины. Той, чья дочка умерла в Париже и «чье имя редакция предпочитает не разглашать из соображений безопасности». Угораздило же Морентина такое напечатать!

Диего утомило тупое упрямство Доносо. Какая мать будет лгать о гибели своей дочери? Он попытался описать приятелю Гриси, посвятил в детали, которые не попали в статью, упомянул и об особой ауре актрисы, чья красота постепенно меркнет, подобно красоте римских статуй, забытых на долгие века, но сохраняющих свое великолепие, несмотря на то что их почти поглотила растительность. Не желая лгать другу, он упомянул и о запахе перегара и о сбивчивой, с недомолвками, речи несчастной матери.

– Значит, ты написал статью, поверив словам алкоголички.

– Если бы ты ее знал, то не говорил бы так. Гриси вынесла столько, что и представить себе нельзя.

– Ясно. Что ж, тогда познакомь меня с ней. Если жизнь меня чему-то и научила, так это видеть, когда женщина врет.

Доносо слегка нажал указательным пальцем на повязку, закрывавшую пустую глазницу, а затем снова начал разглагольствовать о том, насколько двуличны особы женского пола. Диего перестал его слушать – он наизусть знал все претензии, которые его приятель предъявлял дамам с тех пор, как его обманула жена и он подрался на той дурацкой дуэли.

Разве можно рассказать такому человеку о свидании с Аной Кастелар, случившемся две пятницы назад? Доносо сразу начнет изрекать зловещие пророчества – например, о трагическом конце, который неминуемо ожидает Диего. Он давно утратил веру в чистую любовь, которую воспевают в романах. И конечно, не сможет понять, что одно присутствие женщины, одна лишь мысль о ней заставляет быстрее бежать кровь по венам, вызывает дрожь, и ты чувствуешь то, чего не описать словами, – истинное, неподдельное счастье.

– Как ты не понимаешь, Диего? Я просто хочу защитить тебя, избавить от неприятностей.

Доносо глотнул алкоголя. Он знал, что, если начнет вспоминать о жене, тут же провалится в бездонный колодец обиды, до которой никому, кроме него, дела нет. Поэтому он заставил себя вернуться к разговору о Гриси.

– Она сказала, что играет в Театро-де-ла-Крус, – вдруг вспомнил Диего. – Давай к ней сходим. Поговорим. Если ты и после этого скажешь, что она лжет, возможно, я подумаю и перестану писать о Звере.

Доносо согласился. Он пошел бы на что угодно, лишь бы поскорей вернуть себе товарища по ночным пирушкам.

22

____

Во время работы лучше ни о чем не думать. Лусия провела в публичном доме на улице Клавель всего две недели, но уже знала, как добиться, чтобы клиент обратил на нее внимание и пригласил подняться в комнату – помимо китайской, в заведении было две римские, одна мавританская и две самые обычные, – и, наоборот, как следует вести себя, чтобы особенно неприятный клиент заинтересовался кем-нибудь другим. Иногда Хосефа посылала за Лусией служанку, и тогда она спускалась в зеленую гостиную, ту самую, где состоялось их знакомство и где теперь они вместе пили чай. Лусии этот напиток не нравился, но мадам утверждала, что пить надо именно его. Она прививала Лусии хорошие манеры и без конца одергивала: не сутулься, выпрямись, держи чашку правильно, не набрасывайся на пирожные так, словно никогда их не ела…

– Но я действительно никогда их не ела!

– Неважно. Этого никто не должен заметить.

Глядя на Лусию, Львица невольно вспоминала маленькую дикарку, какой была сама, когда приехала в Мадрид. Существо, озабоченное тем, как выжить, а не тем, как жить. Хосефа знала, что и Лусия попала в похожие обстоятельства: осталась сиротой с младшей сестрой на руках. Все равно что, не умея плавать, оказаться в открытом море и отчаянно молотить руками, чтобы только не пойти ко дну. В голове Хосефы начал вырисовываться план: нужно научить девочку плавать. Она поможет ей добиться такого положения, когда человека не мучают ночные кошмары от голода и страха.

Хосефа отлично понимала, что многие презирают ее занятие – продавать женщин, как овец. Слыша злые или насмешливые слова из уст церковников и жен знатных сеньоров, она вскипала от злости на этих лицемеров: чем еще зарабатывать на хлеб и кров неимущим горожанкам? Сами священнослужители и представители благородных семейств отворачивались от таких, как Лусия, выпихивали их за городскую стену, чтобы те не создавали неудобств. А она, Хосефа, нашла способ зарабатывать на всеми осуждаемой потребности в плотской любви, на необходимости чувствовать себя желанным. Именно по этой причине каждый день в ее дом на улице Клавель тянулись вереницы мужчин, готовых платить за иллюзию, будто они кому-то нужны. Иногда Хосефа даже пыталась убедить себя, что дает проституткам определенную власть над мужчинами, обеспечивает им ведущую роль. Она никогда не позволяла клиентам унижать и третировать девушек. В ее заведении девушки были на первом месте. Но в глубине души Львица понимала, что это обман: их профессия была тяжелой, а первые шаги на этом пути ранили. Девушки никогда не бывали полностью в безопасности. Они находились на низшей ступени социальной лестницы. Ниже стояли только те, кому приходилось работать на улице. Они, как домашний скот, удовлетворяли голод богачей. Почти любая участь завиднее, чем удел женщины, вынужденной продавать свое тело в публичном доме… Что уж говорить об обеспеченной жизни в браке или о честном труде, за который платят достаточно, чтобы ты не испытывала нужды. Но подобные замужество и работа почти так же недосягаемы, как американский берег. Львица смотрела на Лусию, все еще остававшуюся дикаркой: рыжие волосы растрепались, упали на глаза… Жизнь в конце концов приручит ее, подумала Хосефа.

– Подбери волосы и запахни пеньюар. Не нужно раньше времени демонстрировать клиентам то, за чем они пришли.

Львица подошла к секретеру, открыла маленький ящик и достала из него серебряную булавку с фарфоровой головкой. Она протянула ее Лусии, чтобы та заколола края пеньюара. Хосефа не сказала, что эту булавку ей подарила предыдущая Львица, Сабрина, научившая ее иначе относиться к себе, воспитавшая ее такой, какой она стала. Теперь пришла ее очередь сделать то же самое для Лусии. У них еще будет время поговорить о Сабрине и о том, насколько дорога Хосефе эта булавка.

Лусия вышла из зеленой гостиной и вернулась к работе.

Остальным женщинам не нравилось, что Лусия стала любимицей Львицы, особенно Дельфине, которая исполняла в доме роль экономки. Впрочем, сейчас у нее не было ни времени, ни желания соперничать с Рыжей, как представляли Лусию клиентам. Прошло уже два дня, а о Хуане не было ни слуху ни духу, Дельфину душило отчаяние. Она часами бегала по улицам, прижимая к груди тряпичную куклу Хуаны, и расспрашивала людей в надежде, что хоть кто-нибудь видел ее дочь. Львица отнеслась к ней сочувственно и освободила от большей части работы.

Лусия быстро обучалась, и ни один новый клиент не причинил ей таких страданий, как Могильщик. Она научилась с помощью силы воображения покидать стены борделя и мысленно летать над далекими морями, совершать фантастические путешествия, иногда в компании Клары и Элоя, или капитана галеона, плывущего к Золотому континенту, где им предстояло стать правителями, милостивыми к бедным. Она могла теперь оказаться очень далеко от постели и потеющего клиента, сохраняя на лице гримасу удовольствия, которую следовало непременно демонстрировать мужчинам. Она уже знала, как заставить клиента побыстрее достичь кульминации, как правильно мыться, чтобы не подцепить заразу (хотя от холеры так просто не отмоешься, две девушки уже заразились и лежали в лазарете Вальверде), и что делать, чтобы избежать беременности, страшной беды, которая угрожала любой, избравшей тот же род занятий, что и она.

Она проводила последнего клиента, молодого и застенчивого человека, посетившего ее во второй раз, и тут появился колченогий Маурисио. Он принес тревожные вести:

– Около общественных бань в Эстрелье была драка: какие-то женщины схватили мальчишку и обвинили его в том, что он заражает воду. Говорят, он учится в иезуитской Имперской школе. Парень чудом от них сбежал.

Бани находились на улице Санта-Клара – недалеко от дома Хосефы. Обстановка в городе становилась все тревожнее. Лусии хотелось поскорее закончить работу и убежать на спичечную фабрику, чтобы приготовить им с Кларой вкусный ужин и отпраздновать примирение. Ей удалось отложить почти двести реалов. Заветная цель – накопить четыреста реалов и начать новую жизнь вдали от Мадрида, этого города-самоубийцы, – становилась все ближе. Сегодня у Лусии оставался только один клиент, и он уже ждал.

Иногда клиент не проходил через зал, чтобы посмотреть на свободных девушек. Если он был знаком с ними и имел определенные предпочтения, то мог подняться в комнату сразу, а девушку просил прислать к нему наверх. Лусия не знала, кто ждет ее в китайской комнате: Могильщик, Студент или Священник. Да она и не спрашивала.

Просто еще один голый господин с похотливым взглядом развалился на кровати в предвкушении удовольствия. Она была готова ко всему, но, когда открыла дверь, в комнате никого не было. «Ну что ж, наверное, это такая игра», – решила она. Она заглянула в уголок за шелковой занавеской. Никого. Щелчок задвижки сообщил, что клиент вошел. Она обернулась и в тот же миг пожалела, что при всем своем неудержимом воображении, которым так гордилась, не смогла предвидеть эту сцену.

Ни любовных игрищ, ни привычных фантазий, ни гротескной атрибутики. В комнате стоял великан с обгоревшим лицом.

– Думала, я тебя не найду?