Текст книги "Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

– Бога ради! Что ты задумал, отец? – испуганно закричал его сын. – Вода отравлена! Стой! Остановись!

– Я должен посмотреть на это, посмотреть! – ответил старший с непонятным волнением.

– Но почва прогибается под твоими ногами!

– Пусть прогибается!

Теперь он добрался до чистой воды и стоял по колено в болотной жиже, и его засасывало все ниже. Мы увидели, как он зачерпывает ладонями воду и также нюхает ее. Его засосало уже повыше колен, тогда он энергичными движениями выбрался из трясины и подошел к нам. Он не стал садиться в седло, а подошел ко мне и спросил:

– Не жаловались ли вы, что у вас осталось всего сто долларов?

– Да, было дело.

– Так я могу купить у вас это болото. Сколько вы за него хотите?

– Странный вопрос! Вы отдадите мне те четыре сотни долларов, которые я заплатил?

– Нет, я дам вам больше, много больше.

– Сколько?

– Очень много. Ну, скажем, сто тысяч или даже полмиллиона долларов!

Я буквально онемел от изумления, потому что его слова не могли быть шуткой. Аккерман вообще шутить не любил, а теперь его лицо приняло совсем серьезное выражение. Я ничего не ответил, и он продолжал:

– Молодой человек, да вы не представляете, какой вы счастливчик, настоящий баловень судьбы! На поверхности этой воды плавает нефть. Здесь она выходит на поверхность. В недрах ее должно быть огромное количество. Вы – миллионер!

– Мил… ли… о… нер! – повторил я заикаясь. – Вы ошиблись, вы, должно быть, что-то перепутали!

– Нет, ни в коем случае. Я долго жил по ту сторону от новых штатов [5]5
  Новые штаты – автор имеет в виду штаты Айдахо, Монтана, Северная и Южная Дакота, Вайоминг и Вашингтон, принятые в Союз в 1889–1890 гг. Видимо, сюда же следует отнести и Оклахому, провозглашенную в 1890 г. федеральной территорией.


[Закрыть], в нефтяном районе. Я хорошо знаю, как выглядит нефть. Поверьте мне!

– Не-е-е-фть! Мил… ли… о… нер! – все еще растягивал я слоги, как будто бы Бог отнял у меня разум.

– Да, вы – настоящий миллионер! Таких здесь называют нефтяными принцами. То есть вы еще им не стали, но станете. Для этого недостаточно владеть землей, в которой скрыта нефть. Требуется еще добыть ее, а для этого нужны деньги.

– Добыть!

– Да, а это делают машины, которые дорого стоят.

– Тогда я не стану миллионером. Где же мне найти денег, чтобы купить машины?

– Дорогой мой сосед, не будьте таким наивным! Денег вам не надо, ни одного пфеннига. Дайте в газеты объявление, и сейчас же найдется сотня, а то и больше богатых людей, которые предоставят свои кассы в полное ваше распоряжение.

– А ведь верно! Да, это может быть!

– Но эти люди должны получить выгоду от вложения денег. Вам придется с ними поделиться прибылями, и весьма значительной долей. Но я знаю одного человека, который не надует вас, как эти господа.

– Кто же это?

– Он перед вами – это я, старый Аккерман, собственной персоной. Я поступлю с вами не только по-соседски, но и по-дружески. Хотите заключить сделку?

– А почему же не захотеть! Вот только хватит ли у вас на это денег?

– Да уж я как-нибудь наберу деньжат, не беспокойтесь об этом. А если моих денег не хватит, мы возьмем кредит, тогда как другие взяли бы с вас более высокие проценты. Подумайте над моим предложением! Ну, а теперь поедем дальше, чтобы осмотреть все болото и прикинуть, на что здесь можно рассчитывать.

Увиденное нами удовлетворило его до такой степени, что он тут же на месте предложил очень выгодный договор, который мы вскоре и подписали. Не буду рассказывать вам во всех подробностях, как дальше развивались события. Короче говоря, Аккерман оказался честнейшим человеком и не обманул меня, а вскоре слава о нашем Ойл-Свомп прошла по всем Соединенным Штатам и даже за их пределами. Нам предложили свои услуги крупные предприниматели, а наше предприятие достигло огромных размеров. Теперь, по прошествии неполных двух лет я назван нефтяным принцем, стал миллионером и приехал сюда, чтобы забрать с собой мать.

– А она еще жива?

– Надеюсь на это, хотя о ее судьбе совершенно ничего не знаю. Это была одна из причин, заставивших меня приехать в Германию.

– А у вас есть и другая причина возвращения? – спросил я, так как он перестал говорить и посмотрел на меня так, словно ожидал моего вопроса.

– Да, и я скажу вам о ней, потому что вы знаете хорошо Америку и не будете надо мной смеяться. А именно, я хочу разыскать в Германии кое-что… кое-что…

– Да говорите же, дорогой мой! Вам не стоит стыдиться. Если вы стесняетесь произнести это слово, то я скажу его за вас. Вы хотите найти здесь себе жену?

– Да, именно так!

– Потому что вам не нравятся американки?

– Верно! Что мне делать с женой, у которой маленькие ножки и крохотные ручки, но зато огромные претензии? Да, я мог бы легко удовлетворить эти требования, но я мог бы и себе кое-что позволить, а этого американка не потерпит. Я ведь никогда не знал семейного счастья, никогда. Я хотел бы понять, что это такое, почувствовать, ощутить. Тешу себя мечтой, хотя, может быть, это всего лишь предрассудок, что счастье можно найти только рядом с немецкой женщиной.

– Разделяю ваш предрассудок. Но вернемся к нашему разговору. Когда вы сюда прибыли?

– Вчера.

– И когда вы уезжаете?

– Завтра.

– И я тоже. Я поеду через Лейпциг, вам это по дороге. Хотите присоединиться ко мне?

– Охотно, если вы только позволите.

– Решено! Мы едем вместе!

Да, до Лейпцига мы поехали вместе. Там мы расстались. Мне надо было поехать в Дрезден, а его дорога шла на Цвиккау, в горы. Но перед расставанием он обещал разыскать меня в Дрездене, как только сможет, и рассказать о своей матери.

Он разыскал меня раньше, чем я ожидал – уже через два дня, и я узнал от него, что посещение родных мест оказалось напрасным. Матери в живых он не застал: она уже давно умерла от белой горячки. Он рассказал мне об этом таким равнодушным голосом, словно речь шла о совершенно чужом для него человеке. Конечно, он не знал материнской любви, но все-таки рассказ его я воспринял бы гораздо лучше, если бы он вложил в него хоть немного чувства.

Так как матери в живых он не застал, то бывшего своего учителя-сапожника разыскивать не стал и уехал со своей прежней родины, так и не сказав никому, кто он такой. Это странное бессердечие не позволяло судить о том, что происходит в его душе, но мне подумалось, что он вовсе и не пытался узнать, жива ли еще его мать. Он, так быстро разбогатевший человек, ни разу не помог ей, ни разу даже не написал. Это мне в нем очень не понравилось, хотя было достаточно причин, оправдывающих такое его поведение.

Он жил в лучшей гостинице города и ежедневно навещал меня, но мне все как-то не хватало времени пообщаться с ним так, как он этого хотел. Личность бывшего сапожного подмастерья, ставшего нефтяным принцем, представляла для меня определенный психологический интерес. Но это было и все. Я, правда, из вежливости принимал его визиты, но не чувствовал себя обязанным отвечать на них. Однако вскоре я должен был им заняться обстоятельнее.

Когда-то, на одной из прогулок по Рудным горам, я встретил в маленькой деревушке музыканта по фамилии Фогель [6]6
  Птица (араб.).


[Закрыть], который так великолепно играл на виолончели, что я завел с ним разговор. Это был забавный человечек, говоривший на потешном местном диалекте. Он рассказал мне о своем сыне и дочери, еще более музыкальных, чем он сам. Сын «играет на виолине [7]7
  Скрипка (нем.).


[Закрыть]совсем, как Паганини», а девушка будет «во всяком случае саксонским соловьем» – такой у нее прекрасный голос. Это так возбудило мое любопытство, что на следующий день я разыскал его домик. Семья его жила очень бедно, но отец не зря хвалился – дети у него были очень одаренные. Франц, так звали сына, моментально подбирал мелодию, которую я ему напевал, а Марта, дочка, обладала таким многообещающим голосом, что нищета отца просто удивляла.

Я решил усыновить обоих, а, вернувшись в Дрезден, рассказал о детях моему знакомому дирижеру, у которого я когда-то брал уроки. К моему удовлетворению, он сразу же понял меня; нам удалось уговорить нескольких состоятельных любителей музыки организовать сбор пожертвований, чтобы скопилась сумма, достаточная для обучения молодых людей. Мы привезли их в Дрезден. Дирижер сам занялся детьми, а я, как только возвращался из путешествий на родину, давал детям понять, что мой интерес к ним ничуть не уменьшился. Они полностью оправдали наши ожидания, и вскоре Франц Фогель стал первым скрипачом знаменитого оркестра, а его сестра стала любимицей публики. Они стали зарабатывать столько, что смогли обеспечивать своих бедных родителей, а также старую бабушку. Позднее Франц оставил оркестр, решив учиться дальше. Он хотел стать виртуозом, и обладал для этого и природными данными, и огромным трудолюбием. При этом он рассчитывал на поддержку прежних покровителей, а также на помощь сестры, которая к тому времени превратилась в настоящую красавицу. Оба были особенно благодарны мне за все, что я сделал для них, и выражали свою признательность очень сердечно всякий раз, как я появлялся в Дрездене.

Разумеется, вокруг Марты Фогель роились молоденькие ухажеры, окружая ее поклонением. Ей представлялись не раз возможности сделать блестящую партию, но ни одному из ее почитателей не удалось достичь этой цели. Казалось, она жила только для родителей и своего брата.

Кстати сказать, от ее бабушки я узнал, что сын ее, а значит, дядя молодых Фогелей, когда-то уехал в Америку и там исчез. О нем больше никогда ничего не слыхивали и считали его погибшим.

Вернувшись из Южной Америки, я прежде всего поспешил к Фогелям. Франц был близок к цели, а Марта стала еще прекраснее. Но у меня создалось ощущение, что они что-то мне не договаривают, хотя и не показывают вида, что появились трудности. Оказалось, что во время моего странствия умерли оба их благодетеля, и брат мог теперь положиться только на заработки сестры. Это бы мало что меняло, если бы их родители оставались такими же скромными в своих потребностях людьми, какими они были прежде. Но мастерство их детей вскружило им головы, особенно отцу.

Он оставил свою маленькую деревушку и переселился в столицу [8]8
  Столица – Дрезден, был с 1806 г. столицей Саксонского королевства (до его присоединения в 1866 г. к Пруссии); с 1485 г. он был резиденцией саксонских герцогов Веттинов. Официально в Германии Дрезден назывался «столичный и резидентский город».


[Закрыть], живя там на широкую ногу, словно заработки его дочери сравнялись с доходами оперных звезд. Я узнал это не от нее, а от посторонних людей и вознамерился поддержать ее, но совершенно неожиданное обстоятельство помешало мне это сделать.

Случилось так, что «нефтяной принц», который вот уже несколько дней не был у меня, вдруг объявился и торжествующе сообщил, что он пришел пригласить меня на его обручение с певицей Мартой Фогель.

Я был скорее озадачен, чем поражен. Как это могло произойти столь быстро? Правда, я знал, что он посещал ее концерты, но и понятия не имел, какие планы он при этом строит. Любила ли она его? Вряд ли я мог этому поверить. Он был миллионером, однако, плохо его зная, я сомневался, достоин ли он такой чудесной девушки.

Я сразу же отправился к певице и нашел ее в таком хорошем и веселом настроении, что сразу же оставил намерение изложить ей свои сомнения. Я не хотел, чтобы она стала его женой, потому что не считал Вернера мужчиной, способным сделать Марту счастливой, однако у меня не было ни малейшего права копаться в тайниках личной жизни моего подопечного. Она выходила замуж за американского нефтяного принца, то есть делала «необычайно выгодную партию», как выражался ее отец. Против этого мне нечего было возразить, однако я нашел подходящее извинение, чтобы не присутствовать на помолвке.

Собственно говоря, Вернер как бывший беглец не имел документов. Не знаю, каким образом он достал необходимые для бракосочетания бумаги, но свадьба должна была состояться уже через четыре недели после обручения. Такая поспешность была вызвана его скорым отъездом в Америку.

Разумеется, меня пригласили на свадьбу, и я пошел – не ради него, а ради нее, потому что мое отсутствие обидело бы невесту. Через два часа после венчания Вернер был настолько… пьян, что вынужден был скрыться.

Его увидели опять только через несколько часов, и он снова принялся за шампанское. Вскоре он опять захмелел и показал свое настоящее лицо. Он хвастался своими миллионами и своей нищенской юностью, обливал пол ручьями шампанского, сыпал направо и налево оскорблениями и так нагло отвечал на обращенные к нему просьбы гостей, что те, один за другим, покидали вместе со своими дамами праздник. Я тоже намеревался удалиться, но новобрачная, со слезами на глазах, так искренне попросила меня остаться, что я выполнил ее желание. И вот вскоре остались только молодая чета, родственники Марты и я. Вернер все продолжал пить. Певица умоляюще посмотрел на меня. Я понял ее и с шутливым замечанием убрал бутылку. Он вскочил, вырвал бутылку из моих рук и, прежде чем я смог ему воспрепятствовать, ударил меня ею по голове, причем с губ его лился поток ругательств. Тогда я ушел, ни говоря ни слова.

Весь следующий день я прождал Вернера, полагая, что он придет извиниться, но он не появился, однако прислал мне письмо, в котором сообщал, что перед своим отъездом, который должен произойти сегодня же, вынужден сказать мне, что очень сожалеет о нашем знакомстве. Он, пожалуй, заметил, что я настроен против его брака, и строго-настрого запретил своей жене прийти попрощаться со мной.

Через несколько дней ко мне пришел Франц Фогель. Он не намерен был ехать в Америку и проводил новобрачных только до Бремерхафена. Франц передал мне несколько строчек, написанных рукой сестры, в которых она благодарила меня за все, но прежде всего за то, что на свадьбе я вел себя исключительно снисходительно по отношению к ее мужу.

Франц остался в Дрездене. Мне показалось, что его зять, несмотря на все свои миллионы, мало ему помогает. Время от времени Франц передавал мне приветы из-за океана. По его случайно оброненным словам, я понял, что его сестра не чувствует себя очень счастливой, а это ни в коей мере не способствовало изменению моего мнения о Вернере на более благоприятное. Я упрекал себя за то, что не сделал ни одной серьезной попытки воспрепятствовать браку славной девушки с этим негодяем.

Некоторое время спустя я снова оказался в Соединенных Штатах, потом был послан корреспондентом из Фриско в Мексику, пережил все, о чем было рассказано в предыдущих главах, и после всех этих приключений счастливо добрался до Техаса, где я на конфискованные мною деньги купил землю для немецких переселенцев и Плейера. Я долго оставался с ними, а потом вместе с Виннету поскакал через Льяно-Эстакадо в Нью-Мексико и Аризону, намереваясь поохотиться и посетить некоторые индейские племена. Наш путь шел через Неваду и Калифорнию, в Сан-Франциско, где Виннету намерен был превратить в наличные деньги слитки и золотые самородки, взятые им из его потайного «сберегательного ящика» во время нашего путешествия.

Мы рассчитывали пробыть там всего несколько дней. Во Фриско мы бывали часто и знали его столь же хорошо, как и сами горожане, а поэтому уговорили себя, что сможем там провести время гораздо плодотворнее, чем просто шатаясь по знакомому городу. Потом мы намерены были подняться в горы, проехать Неваду, Юту и Колорадо, где должны были расстаться, потому что я собирался из штата Колорадо, через Канзас и Миссури, податься на Восток и вернуться домой на пароходе.

Свои дела в Сан-Франциско мы закончили быстро и пошли прогуляться по городу. На мне был еще мой мексиканский костюм, а Виннету красовался в индейском наряде, но это не привлекло чьего-либо внимания, потому что подобные гости появлялись там чуть ли не ежедневно.

После обеда мы посетили знаменитые парки Вудворда, которые можно было бы сравнить с немецкими ботаническими и зоологическим садами. Мы как раз собирались зайти в аквариум, когда столкнулись с тремя людьми, которых я не заметил было поначалу, но они, как мне бросилось в глаза, остановились, завидев нас. Я на них совершенно не глядел. Это были чужестранцы, заинтересовавшиеся довольно необычным обликом Виннету. Но когда мы проходили мимо, я услышал прямо-таки родные слова:

– Черт побери! Не тот ли это доктор из Дрездена, который взял моих детей с собой в столицу?

Разумеется, я обернулся и увидел двух дам и одного господина. Одна из дам носила вуаль, поэтому я не мог различить ее черты. Другая была в весьма дорогом платье, которое ей не совсем шло, казалось, что внутри этого платья помещен совсем другой человек. Лицо ее было мне знакомо, но наряд и чужеродное окружение не позволяли мне вспомнить, где я ее встречал. Господин был одет как настоящий американец, но выглядел так смешно, что как только я взглянул на него, то сразу же засмеялся, воскликнув:

– Что за черт! Да вы ли это в самом деле? Вы стали самым настоящим янки!

Да, это был виолончелист Фогель из Рудных гор, отец Франца и Марты. После моих слов он гордо вытянулся на добрый дюйм вверх, стукнул себя в грудь и ответил:

– Мы стали не только американцами, но-о и мильонерами; подумайте только: настоящими мильонерами. А што это вы не спрашиваете о моей жене и о дочери? Вы што, больше их не знаете?

Стало быть, пожилая дама в платье с чужого плеча была фрау [9]9
  Женщина; жена; госпожа (нем.).


[Закрыть]Фогель, а другая – Марта, сестра опекаемого мною музыканта. Она подняла вуаль и протянула мне руку.

– Да, дочь моя – нефтяная принцесса, мильонерша, – важно кивнул отец. – Знаете ли вы, что за океаном, в Рудных горах, то-оже живут люди, из которых может выйти кое-что приличное! Но для этого нужны способности, подлинные способности!

– Отец! – попросила его дочь. – Ты же знаешь, что мы всем обязаны этому господину!

– Ну-у, собственно говоря – да. Как кто понимает. Он шунул к нам швой нос, а потом с ним и оштался, так что мы всего добились своей собственной хитроштью. Но из-за этого – ни-икакой вражды. Что же пригнало вас сюда, в Америку?

– Старые привязанности. Вы же знаете, что я часто путешествую.

– Да. И вы очень правы в том, что совершаете та-акое ба-альшое путешествие, потому что, кто та-ак постра-анствует, тот приезжает домой ка-ак образованный человек. Я узнал это на со-обственном опыте. Я приехал сюда са-авершенно иным, чем был та-ам, за океаном. Зна-аете, что та-ак можно ста-ать и одним из ба-альших людей. Начинаешь пря-амо-таки уважать самого себя. Здесь все по-другому: прекраснее, благороднее и дороже. Но вы же еще не-е видели на-аше оборудование, а потому да-алжны поехать с нами! Ни-ичего та-акого вы еще не-е видели. Мы живем сло-овно кня-язья или великие герцоги. Па-аехали! Са-адитесь в на-аш экипаш. Не-е бойтесь, ме-еста для ва-ас у нас хватит.

– Мне очень жаль, но я занят другими делами. Да к тому же я не один. Там вон стоит мой друг Виннету, о котором вы, фрау Вернер, и слышали, и читали.

До сих пор глаза ее были обращены только ко мне, и она совершенно не замечала апача. Теперь она повернулась к Виннету, протянула ему руку, а потом спросила меня:

– Значит, у вас нет времени? Очень жаль. И как долго вы будете находиться в этом городе?

– Сан-Франциско мы покинем уже завтра.

– А с нами вы поехать не хотите? Разве вы не понимаете, что это жестоко? Поехали! Я прошу вас!

– А ваш супруг…?

– Он обрадуется вам от всей души. Правда, вероятнее всего, его нет дома.

– Хорошо, я поеду. Позвольте мне только попрощаться со своим другом.

– Нет-нет. Я столько слышала и читала о знаменитом вожде апачей, что отношусь к нему с величайшим уважением. Попросите же его составить нам компанию!

– Да, – кивнул ее отец, – индеец должен то-оже ехать. Ему нас нешего бояться, потому что мы та-акие люди, ка-аторые ни одному дикарю не причинят зла. Но в наш экипаш не войдут пятеро. Я с женой найму дрошки, или как они здесь зовутся? Пошли, Ханне, ты поедешь со мной! Мы уже отправляемся и приедем да-амой вовремя.

И папаша увел свою супругу. Виннету, естественно, мало что понял из нашего разговора, который велся на немецком языке. Однако ему не нужно было слов. Когда я предложил Марте свою руку, апач немедленно занял место справа от госпожи и шел рядом с ней так гордо и уверенно, что ей нечего было стыдиться подобного эскорта.

Экипаж «нефтяного принца» ждал на стоянке. Таких лошадей и такую карету мог позволить себе содержать только миллионер. Мы сели, расположившись напротив дамы, а потом умчались со скоростью ветра.

Конечно, встреча здесь, во Фриско, со знакомыми была случайной, но удивляться этому не приходилось. Я с удивлением узнал, что у Марты здесь дом. Почему же Вернер жил в городе, а не в горах, на своем промысле? Конечно, я не высказал вслух этой мимолетной мысли, мелькнувшей у меня в голове. Через несколько минут я и так мог получить ответ на свой вопрос.

Карета остановилась перед зданием, которое по праву заслуживало название дворца. Во что должен был обойтись один только мраморный портал! А над входом были выбиты буквы из настоящего золота. Я не нашел времени прочитать их, потому что мы уже должны были выйти из экипажа, причем нам помогали при этом два негра, точнее – хотели помочь мне и Виннету. Потом мы прошли во внутренние покои через пышную прихожую и открыли дверь в маленькую комнатку, обставленную почти как будуар [10]10
  Будуар – небольшая гостиная богатых женщин для приема наиболее близкого круга знакомых.


[Закрыть]. Едва хозяйка дома опустилась на диван, как этот будуар пополз вверх.

Очаровательная комнатка оказалась подъемником, приводимым в действие при помощи пара. Кто-нибудь другой вскрикнул бы от восхищения и благоговения, но Виннету был молчалив и невозмутим, как будто такого рода сюрпризы были для него привычны и повседневны.

Мы оказались в расположенной на втором этаже гостиной. Она была обставлена с излишней пышностью. Было очевидно, что хозяин старался, чтобы его богатство бросалось в глаза, но различные мелочи и расстановка мебели показывали, что его жена постаралась смягчить это впечатление.

Теперь, когда мы вышли из лифта, Марта, казалось, обрела уверенность. Она протянула мне и Виннету обе руки и сказала сердечным тоном с такой душевной теплотой, на какую только могла собраться:

– Вот мы и дома. Вам не стоит торопиться. Вы можете остаться здесь на несколько дней и даже недель. Обещайте мне это!

Выполнить это желание было невозможно, потому что я не мог находиться под одной крышей с ее мужем. Поэтому я ответил:

– С удовольствием, если бы это было возможно, фрау Вернер, но нам и в самом деле надо завтра же уезжать.

– О, у вас есть время, очень много времени! Там, в диких краях, вам, может быть, надо будет преследовать врага, когда буквально каждая минута дорога, но я достаточно читала про вас, чтобы знать, что в таком городе, как Сан-Франциско, вы находитесь в безопасности.

– Вы действительно заблуждаетесь. Есть очень серьезные причины, по которым…

– Пожалуйста, без отговорок! – прервала она меня. – Давайте говорить прямо, совершенно честно. Ведь это ваши отношения с моим мужем являются причиной того, что вы не хотите остаться. Не говорите ничего! Не пытайтесь извиняться! Я вам сейчас же докажу, что ваш визит для него очень приятен. Я немедленно вытащу его из-за стола. Отпустите мне на это всего несколько мгновений!

Она удалилась. Виннету и теперь не знал, о чем мы говорили, тем не менее он сказал:

– Эта скво такая красивая, каких я еще, пожалуй, не видел в жизни. Мой брат должен мне сказать, есть ли у нее муж?

– Есть.

– А кто ее муж?

– Один бедняк с моей родины, который разбогател на том, что нашел месторождение нефти.

– Где он с ней познакомился?

– В том же краю, где он родился. Двадцать лун назад она последовала за ним сюда.

Виннету ненадолго задумался, а потом продолжал:

– Это было время, когда Олд Шеттерхэнд тоже был на своей родине. Мой брат хорошо ее знал в родном краю?

– Да.

– Значит, ее муж получил эту женщину от тебя. Хуг!

Когда он произносил слово «хуг», а это всегда случалось в конце утверждения или предостережения, то это было признаком того, что он твердо верил в правоту своих слов и никакие уговоры и убеждения не могли заставить его изменить мнение. Я снова удивился его проницательности: он сразу же понял то, о чем другой не догадался бы за всю свою жизнь.

И вот Марта вернулась. Она сообщила нам с явным разочарованием:

– Моего мужа, к сожалению, нет в бюро, а раз это так, то рассчитывать на его быстрое появление не приходится. Он так занят!

При этом она так вздохнула, что скорее, казалось, надо бы было говорить об обилии работы у нее.

– Занят? – спросил я. – Но у него же есть, разумеется, служащие, которые ему помогают и на которых он может положиться.

– Конечно, но дела часто бывают такими запутанными, а его компаньон недостаточно занимается ими, и так получилось, что большая часть работы легла на плечи мужа.

– Запутанные, говорите вы? Я бы об этом не подумал. А его компаньон Аккерман, судя по тому, что я о нем слышал, очень деятельный и предприимчивый человек.

– Аккерман? Но я не о нем говорю. Мой муж давно уже перестал сотрудничать с Аккерманом. Теперешнего его партнера зовут Поттером, и он вовсе не немец, а янки.

– Почему же он порвал отношения с надежным немцем, который ему так помог и…

– Вы спрашиваете, почему, – прервала она меня. – Ах, мне и в голову не пришло, что вы еще ничего не знаете о случившемся. Разве вы, выходя из кареты, не прочли над дверью название фирмы?

– Нет.

– Значит, вы ничего не знаете о том, что мой муж теперь стал совладельцем земельного коммерческого банка?

– Понятия не имею! Земельный коммерческий банк? Хм! Но при этом он еще и владеет Ойл-Свомпом?

– Нет. Он расстался с Аккерманом и консорциумом.

– Но почему же? Почему?

– Вы с какой-то робостью спрашиваете, герр [11]11
  Господин (нем.).


[Закрыть]доктор! Ему перестала нравиться жизнь в горах, на болоте, ну, а мне с родителями здесь, в городе, естественно, гораздо приятнее. Мы познакомились с Поттером, очень деятельным предпринимателем, хотя он и перекладывает много работы на плечи моего мужа. Он кое-что нам посоветовал, и мы последовали его рекомендации. Мой муж уступил свои права на Ойл-Свомп за три миллиона долларов. Мы переселились в город и основали на эти деньги наш земельный банк.

– А какую сумму выложил Поттер?

– Ничего он не заплатил. Мой муж дал капитал, а Поттер – знания. Вы же знаете, что у Вернера нет никакого опыта в финансовых делах.

– Почему же он тогда расстался с надежным предприятием, обменяв его на рискованное?

– Вы считаете наше теперешнее положение рискованным?

– Я не могу оценивать вашего положения, потому что не знаю ваших дел. Я знаю только, что ваш бывший сосед Аккерман был надежным партнером.

– Поттеру тоже можно верить. Но я слышу, что пришли мои родители. Не говорите в их присутствии о делах. Не хочу, чтобы их охватывало беспокойство, которое, весьма вероятно, не имеет под собой каких-либо оснований.

Подъемник доставил наверх стариков.

– Вот и вы зде-есь! – крикнул нам бывший виолончелист, выходя вместе со своей супругой из лифта. – Я все еще путаюсь в английском языке, а здесь так мало кучеров, понимающих по-немецки, в итоге мы немало поколесили по городу, пока парень не остановился перед нужной дверью. Ну, теперь-то мы не скоро устроим выезд!

– Тем не менее вы очень недолго сможете тешить себя видом нашего дорогого соотечественника, – сказала Марта. – Скоро он хочет покинуть нас.

– Тогда ему не стоило во-обще приходить к нам! Если уж я схвачу его за полу, то ни за что не отпущу.

– Мы еще поговорим об этом. Сначала я хотела попросить господ остаться хотя бы до обеда. Тогда появится Вернер и уговорит их подольше погостить у нас. Я займусь мамой, а ты отведи господ в курительную. Возможно, тебе удастся на время занять их беседой.

Нам не оставалось ничего другого, как последовать за стариком. Курительная комната была обставлена столь же роскошно, как и остальные помещения. И здесь мебель излишне украшена позолотой. Старый Добряк Фогель чувствовал себя не очень-то уютно среди этих светильников и картин, среди этой пышной мебели. Он не знал, куда девать руки и ноги, и наконец сел в кресло-качалку, потому что оно оказалось самым низким и самым удобным. Некогда в родном своем домишке он сиживал только на табуретке.

Не ожидая приглашения, я взял себе сигару, и Виннету последовал моему примеру. К сожалению, он не смог принять участие в нашей беседе.

– Мы ве-едь а-адни, – начал старик, – са-авершенно а-адни среди разумных людей, а стало быть, мо-ожем а-аткрыто га-аворить между собой. Не-е та-ак ли?

– Конечно, – кивнул я.

– Что вы ска-ажете о мильонере, моем зяте?

– Я его не знаю.

– Я думал, что вы его узнали на нашей родине?

– Я был знаком с ним очень недолго. А с тех пор я его не видел, да и ничего не слышал о нем.

– Хм, да! Он бы мог по меньшей мере ра-азок написать вам, но он та-ак плохо га-аворил пра-а вас. Как только моя дочь упоминала вас, он сразу же сердился.

– У него были для этого причины?

– Не-е, никаких. Но он начинает опрокидывать рюмки с утра, а поэтому весь день ходит как в тумане.

– Не может быть!

– Да, это так! Должно быть, он унаследовал это от матери, которая умерла а-ат белой горячки.

– А что думает по этому поводу ваша дочь?

– Что она должна думать! Ей нечего сказать. Если она хочет, чтобы муж чего-то не делал, ей нужно только попросить его, чтобы как раз это он и сделал.

– Ах вот что! О Боже! Но это же ужасная жизнь…

– Кошки с собакой! – выхватил он у меня изо рта окончание фразы. – Но, знаете, мы, мильонеры, можем себе такое позволить. Он живет внизу, она наверху. За целый-целехонький день они не перекинутся ни а-адним словцом, разве что он выйдет к обеду.

– И он держал себя так с самого начала?

– Не-ет. Наверху, в Ол-Швомп, он вел себя иначе. Там мы жили как бы единой семьей, но с тех пор как нашим компаньоном стал мистер Поттер, мой зятек стал са-авсем другим и начал жить очень странной жизнью. Знаете, я очень хорошо отношусь к этому Поттеру. А он придерживается та-акже высокого мнения а-а ма-аей дочери.

– Справедливы ли жалобы вашей дочери на то, что вашему зятю приходится много работать?

– Глупости! Не-е ве-ерьте этому. Поттер ведет все дело. Он и бегает, и пишет, работает день и ночь. А Вернер… тот просто лодырь. Он стал членом клубов и всяких там других обществ, где изрядно напивается и играет в карты. Да он был бы а-аслом, если бы этого не делал, потому что он теперь мильонер, и может па-азволить себе та-акое. А Поттер обязан за него работать.

Он все продолжал и продолжал говорить в подобном духе и заходил все дальше и дальше. Старик нес полный вздор, защищаясь только миллионами своего зятя. Он и не думал о том, в каком свете предстают передо мной хозяйственные и семейные отношения в доме, что меня сильно встревожило. При этом мне было не особенно ясно, любит ли Марта своего супруга. Если истинной любви не было, то она старалась скрыть это. Супруги первое время жили довольно хорошо, но потом появился Поттер и познакомился с четой Вернеров. Мне показалось, что этот янки охотится за состоянием Вернера. А тот все передоверил американцу, все глубже и глубже заходя в западню, в которой его подстерегала финансовая катастрофа. Вероятно, Поттер хотел довести до краха дело своего компаньона, а сам получить вместе с его состоянием и прекрасную юную фрау.