Текст книги "Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

– Не понимаю!

– Представьте, я тоже! Я думал, что оба они, Малыш Хантер и Джонатан Мелтон, находятся в Египте, и вот, к своему удивлению, вдруг узнаю, что Мелтон был здесь и застрелился прямо у вас на глазах!

В третий раз он испытующе долго посмотрел на меня. Кажется, теперь ему кое-что стало ясно; он понял, что я здесь появился не случайно и знаю о его планах куда больше, чем ему этого хотелось бы.

– Может быть, вы соизволите дать мне какое-то объяснение? – спросил я.

– Думайте что хотите, – буркнул он.

– Хорошо, последую вашему совету. Логические размышления привели меня к выводу, который может показаться вам странным: вы обознались в случае со своим сыном.

– Отец не может не узнать собственного сына!

– Вы полагаете? А разве вы никогда не слыхали про удивительное сходство разных людей? Такое бывает нередко, уверяю вас, двойников не так уже мало на свете.

Он насторожился, а потом разразился гневной тирадой:

– Пусть будут прокляты ваши воспитание и привычки! Вы что-то для меня приготовили! Вы готовите для меня какой-то удар! Что же вы медлите? Наносите его!

– Удар? Тут вы заблуждаетесь. Я полон сострадания к вам. Конечно, лучшим утешением для вас было бы доказательство, что вы переживали напрасно и ваш сын не умер, а пока еще жив.

– Бросьте дурачить меня своими россказнями! Мне совершенно непонятно, как только у вас возникают подобные мысли!

– Как? И об этом я вам скажу. Вы знаете, сколько у человека пальцев на ногах?

– Естественно, десять! – взорвался он. – Похоже, у вас действительно с рассудком не все в порядке, если вы задаете такие глупые вопросы!

Тон, которым он сказал эти слова, служил явным доказательством того, что он не знал об особенностях анатомического строения стопы Малыша Хантера. Поэтому я продолжал:

– Мои вопросы не так уж глупы, как вам это кажется. Многим известно, что у Малыша Хантера на каждой ноге было по шесть пальцев, а может быть, и больше.

– Что? Шесть пальцев? – спросил он удрученно, рассматривая меня во все глаза. Обстоятельство это было чрезвычайно важно для него.

– Да, по шесть на каждой ноге! И так как он был исключительно похож на вашего сына Джонатана, вы удовольствовались тем, что взглянули лишь на его лицо. Выходит, вы совершенно напрасно убивались по своему сыну. Но меня удивляет вот что: как это вы не заметили, что у мертвеца было двенадцать пальцев на ногах?

Он снова разразился проклятием.

– Да, удивительно! Вы ничего об этом не знали, а вот аяры подметили такую редкую особенность, потому что звали убитого между собой не иначе как Отец двенадцати пальцев.

Мелтон подавил возглас удивления и гнева, готовый было уже сорваться с его губ, выразив свои чувства только встряхиванием головы.

– И не только в самом человеке вы ошиблись, – продолжал я, – но и в смерти, которой он закончил свое земное существование. Вне всяких сомнений, это не было самоубийством. Мы выкопали труп и вскрыли его. Пуля прошла через сердце слева направо вниз, под седьмое ребро и там, у позвонка, застряла. Подобный выстрел самоубийца мог сделать только левой рукой. Но у мертвеца именно левая рука была повреждена таким образом, что он не смог бы удержать ею револьвер. Следовательно, он не мог убить себя, а был убит.

– Кто же убил его?

– Тот, кто был рядом с ним в это мгновение.

– Но это был я! Неужели вы думаете, что я был в состоянии убить своего единственного сына?

– Но он не был вашим сыном!

– Однако я принимал его за сына!

– В самом деле? Но даже если все было так, как вы говорите, я считаю, что вы вполне могли совершить детоубийство. Однако, поскольку мне, честно говоря, трудно это сейчас доказать, я просто вынужден оглядеться в поисках кого-то другого, кто совершил бы это преступление. Я подумал было об авторе письма, пришедшего из Туниса в Египет. В этом письме Малыша Хантера приглашал в Тунис будто бы его друг, адвокат Фред Мерфи. Возможно, вы слышали что-нибудь об этом письме?

– Нет, нет, нет! – заорал он, охваченный яростью и смущением одновременно.

– А может быть, вы знаете еврея по имени Муса Бабуам, которому должны были присылать кое-какие письма?

– Нет, нет!

– А торговца лошадьми Бу-Мараму из деревни Загван, у которого должен был прятаться ваш сын вплоть до вашего возвращения?

Мелтон напрягся, пытаясь вскочить, но веревки потянули его назад, и он закричал:

– Ты заключил союз со всеми чертями! Ты выдумываешь ложь за ложью только для того, чтобы помучить меня; но больше я не буду давать тебе объяснений и не стану отвечать, даже если ты прикажешь засечь меня насмерть! О исчадие ада, убирайся в свою геенну!

Наконец-то он понял, что я знаю. А чтобы ему это стало еще яснее, я пошел за его сыном. Я развязал молодому Мелтону ноги и повел его туда, где лежал на земле его отец. Я был убежден, что при встрече оба чем-то да выдадут себя, но обманулся в своих расчетах, потому что они едва взглянули друг на друга и не сказали ни слова – ну, словно бы уговорились обо всем заранее.

Джонатан Мелтон мог, конечно, догадаться, что его ведут на очную ставку с отцом. Следовательно, у него было время подготовиться, выбрать линию поведения. Он намеревался выдавать себя за Малыша Хантера. Отец его также решился на это и собирался как можно дольше оставлять сына в этой роли. Правда, после того, что он от меня узнал, Мелтон-отец мог изменить свое поведение, но посчитал за лучшее упорствовать во лжи, чем сознаться. А что касается Томаса Мелтона, то он был тертый калач, закаленный в переделках, способный на все, и никакая неожиданность не привела бы его к оплошности, после разговора со мной он, по меньшей мере, мог понять, что я каким-то образом имел дело с его сыном, потому что знал о таких вещах, которые мог мне сообщить только этот юноша.

Итак, они удивленно посмотрели друг на друга, – но не сказали ни слова.

– Ну, как, господа, вы знакомы? – спросил я.

– Разумеется, – ответил Томас Мелтон, и его распухшее лицо исказила торжествующая ухмылка.

– Вот как? Ну, это хорошо! Так скажите же мне, кто этот молодой человек?

– Малыш Хантер, вместе с которым некоторое время путешествовал мой сын.

– Прекрасно! А вы, молодой человек, скажите-ка мне, кто этот пленный?

– Томас Мелтон, отец моего прежнего спутника, – ответил юноша.

– Это вы здорово отработали! С точки зрения мошенника, я бы должен был дать вам хвалебный отзыв. Жалко, что у меня есть одна штука, которая всю вашу хитрость и ваше упорство отправит к чертям.

– Что бы это могло быть? – спросил старший Мелтон.

Я вытащил из кармана бумажник сына, показал его, а потом уже ответил:

– Скоро вы это узнаете, Томас Мелтон. И все остальное, что вы присвоили из вещей Малыша Хантера, я тоже скоро вам покажу.

– Показывайте! – рассмеялся он.

– Я все найду!

– Ищите где и сколько хотите! Но меня оставьте наконец в покое! Дайте отдохнуть от ваших глупостей!

Он отвернулся, и я понял, что самое время прерваться. Но я, конечно, не мог оставить их двоих вместе, и молодого Мелтона увели.

Глава шестая
НЕУДАЧНАЯ ОХОТА

Вне всякого сомнения, Томас Мелтон где-то спрятал хантеровское наследство, и я решился отыскать это место. При этом мне очень бы помогли проницательность Виннету и Эмери. Но прежде всего надо было составить документ об осмотре тела Хантера. Бумага, необходимая для этой операции, была в багаже Крюгер-бея. Текст мы написали по-английски и по-арабски, а потом подписались. Крюгер-бей и шейх, кроме того, приложили свои печатки. Я подумал, что этот документ сможет произвести нужное воздействие в Соединенных Штатах.

Мы уже намеревались приступить к розыскам, но шейх не дал нам заняться этим. Он сказал:

– Я свое обещание выполнил, не откажусь от своего слова и в дальнейшем, а теперь я прошу, чтобы и вы сдержали свое!

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Отдайте нам улед аюн.

– Ты их получишь, но при условии, что они смогут выкупить свои жизни.

– Ладно. Приведите их сюда! Я созову совет старейшин, на котором мы выставим свои требования к аюнам.

Я был готов к трудным переговорам, но они оказались куда более трудными, чем я полагал вначале. Выкуп в сто верблюдиц за каждую жизнь аюны нашли чрезмерным; они были убеждены, что мы сделаем значительную скидку, и только тогда согласились с нашими требованиями, когда убедились, что они окончательны, а шейх разъяснил им, что еще до полуночи все они умрут, если будут продолжать торговаться.

Чтобы не терять времени, двое из улед аяр были посланы во враждебное племя с сообщением о случившемся и о принятом решении. Разумеется, при этом обоим бедуинам ничто не угрожало, потому что послы, которых отправляют за выкупом, у всех народов считаются неприкосновенными.

За Глате я тоже потребовал сотню верблюдиц. Крюгер-бей пообещал, что его воины проследят, чтобы выкуп был выплачен полностью. Стало быть, женщина убедилась, что получит сотню верблюдиц или их стоимость в деньгах, а поэтому она со своим «господином и повелителем» пришла ко мне поблагодарить за спасение и за скорое обогащение.

Муж ее был, конечно, бедняком. На нем было его единственное платье – рубаха без рукавов, на голове – накидка. Тем не менее он говорил со мной тоном какого-нибудь могущественного князя:

– Эфенди, ты спас от смерти мою жену и моего ребенка, а теперь, благодаря твоей доброте, в мою палатку войдет богатство, которого, если честно говорить, у меня до сих пор еще никогда не было. Мое сердце наполнено благодарностью к тебе. Отныне ты находишься под моей особой защитой до тех пор, пока не покинешь нас!

Мы стали друзьями аяров, при нас собралось около четырехсот всадников, и я никак не мог понять, чем может быть полезна мне защита этого бедняка, но нет такого Божьего создания, и уж во всяком случае – человека, как бы слаб и ничтожен он ни был, привязанность которого я оттолкнул бы от себя.

Наконец-то у нас появилось время заняться наследством Малыша Хантера, но было уже поздно. Торг с четырнадцатью пленными аюнами продолжался так долго, что уже наступали сумерки. Пришлось нам отложить поиски до утра.

Но спешки особой не было, и к тому же обоих Мелтонов охраняли надежно. Возле старшего постоянно находились два кавалериста, сменявшиеся каждые два часа, а молодой находился вместе с пленниками, которых стерегли улед аяр.

Что до Томаса Мелтона, то его дальнейшая судьба вырисовывалась вполне отчетливо. Мы возьмем его с собой в Тунис, где его казнят как изменника. Какой именно смертью он умрет, будет зависеть от решения паши. Судьба его сына казалась менее определенной, но, поскольку он состоял в заговоре вместе с отцом, а значит, был фактически сообщником последнего, можно было ожидать, что и его дальнейший жизненный путь не будет усыпан розами.

Конечно, я очень сожалел, что мне не удалось сохранить жизнь Малышу Хантеру, однако оба Мелтона были теперь обезврежены, и я мог быть уверен, что семейство Фогелей, безусловно, получит наследство. Когда я думал о радости этих людей, то все свои труды, положенные ради достижения этой цели, считал не зря потраченными.

Солдаты и воины-аяры готовились к пирушке. Она должна была состояться вечером. Само собой разумеется, что без праздничного пиршества обойтись было нельзя – этого требовали местные обычаи.

Наши солдаты везли с собой большие запасы разных сушеных продуктов. Чуть южнее ущелья паслось небольшое стадо, принадлежащее аярам и специально предназначенное для нужд воинов, которые окажутся поблизости от него. Значит, мы имели мясо, муку, финики, да и всего другого – вдоволь. Была и вода: еще не замеченный мною родничок – он-то и послужил для аяров поводом разбить лагерь еще до нашего приезда. Свет для пирушки был не нужен, потому что скоро взошла луна и стало так светло, что никакого огня не требовалось.

Описание трапезы я дам в двух словах. Бедуины очень умеренны в еде, но в подобных случаях они поглощают невероятное количество пищи. И в этот раз они не ограничивали себя, потому что были уверены, что очень скоро улед аюн приведут большое стадо.

Оживление в обоих лагерях улеглось только после полуночи. Пресытившиеся бедуины улеглись спать. Вскоре все затихло. Я отправился к палатке, выделенной нам с Виннету, но, прежде чем улечься, обошел лагерь, взглянул еще разок на Мелтонов. Оба находились под неусыпным наблюдением сторожей, и для беспокойства, как мне показалось, не было повода. У входа в свою палатку я заметил бедуина, в котором узнал мужа Глате.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я его.

– Сторожу, эфенди, – ответил он.

– В этом нет необходимости. Ложись спать!

– Эфенди, я выспался днем и могу посторожить ночью. Ты же находишься под моей защитой.

– Однако я в ней не нуждаюсь!

– Ты уверен? Один Аллах может знать об этом! Я очень тебе благодарен, но я беден и ничего не могу дать тебе. Порадуй меня хотя бы разрешением остаться здесь. Собственная бдительность – вот единственное, чем я могу отплатить тебе!

– Ну ладно! Не хочу тебя огорчать, а потому не буду тебя прогонять. Да пребудет с тобою Аллах, мой добрый друг и защитник!

Я подал ему руку и вошел в палатку. Я назвал его другом, отчего бедуин почувствовал себя гордым и счастливым.

Виннету тоже очень устал, потому что не спал, как и я, всю предыдущую ночь, и скоро мы оба заснули. Неожиданно, часа в три ночи, то есть совсем скоро, я был разбужен раздавшимся снаружи криком:

– Кто там? Назад!

Я прислушался. Виннету тоже поднял голову.

– Назад! – раздалось еще раз снаружи.

Мы вышли. Мой друг и защитник вскочил на ноги и вслушивался в ночные звуки. Луна уже зашла.

– Что там такое? – спросил я.

– Я сидел у дверей, – ответил бедуин. – Вдруг я увидел крадущегося человека и окликнул его. Он мгновенно исчез. Я встал и обошел вокруг палатки. Там я увидел еще одного, убегающего, и тоже окликнул его.

– Может быть, это были какие-то зверушки?

– Ну, да! Это были люди, которые хотели прокрасться к тебе!

Я вошел в палатку в полном убеждении, что этот человек ошибся. Того же мнения был и Виннету. Но, забегая вперед, должен сказать, что мы тогда совершенно напрасно не поверили бедуину.

Вскоре мы снова заснули, но примерно через час были опять разбужены ужасным шумом. Мы схватили ружья и выскочили из палатки. На востоке только-только разгорался день, но видно было уже хорошо. Первым человеком, на кого наткнулся мой взгляд, оказался Крюгер-бей, который подбегал к нашей палатке. Задыхаясь, он кричал, и притом – от возбуждения – по-немецки:

– Пленники бежали с тремя верблюдами!

– Какие пленники? У нас же много пленных: двое Мелтонов, четырнадцать аюнов. Кого вы имеете в виду?

– Не аюнов.

– Значит, Мелтонов? Черт побери! Вот это штука! Мы должны немедленно догнать их. Но ваши люди разбежались во всех направлениях, они определенно затопчут следы. Дайте-ка им приказ застыть на месте!

Он прокричал этот приказ воистину громовым голосом, и сейчас же над обоими лагерями воцарилась тишина. В это время к нам подбежали шейх и Эмери, и тогда Крюгер-бей рассказал:

– Десять минут назад новая смена подошла к коларази, но того уже не было. На земле валялись веревки, а возле них – часовой с ножом в груди.

– Этого мертвеца еще не трогали?

– Нет.

– Идемте туда!

Да, там лежал он, этот бедняга! Клинок вонзился ему в самое сердце. Он не смог сказать ни слова, не издал даже ни единого звука. Самое странное, что только после этого ужасного открытия заметили отсутствие и молодого Мелтона. К тому же вместе с отцом и сыном исчезли три лучших верблюда-скорохода!

Виннету ни слова не понял из сказанного. Он вопрошающе смотрел на меня, и мне пришлось рассказать ему об этом совсем не радостном происшествии. Он опустил голову, немного подумал, а потом сказал:

– Часовой мертв. Но где же другой?

– Он тоже сбежал! – ответил Крюгер-бей, которому я перевел вопрос.

– Значит, он сговорился с Мелтоном, – догадался апач. – Вот почему Мелтон сказал тебе, что он не так уж бессилен, как тебе кажется.

– Верно! – согласился я. – А мы оба избежали опасности только благодаря бдительности нашего сторожа. Мелтоны подбирались к нашей палатке, а этот человек спугнул их.

– Мы должны догнать их!

– Да, и отправляться в путь надо немедленно. К сожалению, они забрали лучших верблюдов. Мы должны выбирать из оставшихся.

Я сообщил о нашем решении командиру отряда и попросил его выбрать трех самых резвых животных, снабдив их водой и провизией на несколько дней вперед.

– Только трех? Почему же не больше?

– Потому что мы поедем только втроем: Эмери, Виннету и я.

– А я?

– Нет. Ты должен оставаться с отрядом.

Когда мы говорили по-немецки, то обращались друг к другу на «вы»; когда же переходили на арабский, то употребляли привычное в этом языке «ты».

– Не дать ли вам несколько офицеров и толковых солдат? – предложил он.

– Спасибо, но я вынужден отказаться от твоего предложения. Главное сейчас для нас – быстрота. А сопровождение будет только сдерживать нас. Мы трое получим лучших верблюдов, а остальные скоро останутся далеко позади; стало быть, они не принесут нам никакой пользы. Нам придется скакать втроем. Распорядись, чтобы твои люди поторопились!

Он выполнил мою просьбу, а Виннету уже выезжал из лагеря, намереваясь побыстрее отыскать след. Потом он вернулся и сказал:

– Они поехали на север.

– Значит, в Тунис, – рассудил Крюгер-бей. – Это можно было предположить.

– Нет, – возразил я. – Могу поспорить, что туда они не поедут – это слишком опасно для коларази. Его в городе знают. Если не случится в порту судна, он вынужден будет ждать. Ну а если тем временем до города доберется погоня, он рискует быть арестованным.

– Но ты же знаешь, что он стремился попасть туда!

– Когда-то стремился, но теперь уже больше не хочет. Тогда, когда он вызвал сюда сына, обстоятельства были другие. Теперь он знает, что Эмери, Виннету и Олд Шеттерхэнд не только находятся здесь, но и готовы пойти по его следу. Мы отправимся за ним в Тунис; это он знает очень хорошо. И если только он не найдет там сразу же судна, то может быть уверен, что мы его обязательно поймаем. Нет, в Тунис он не поедет, скорее всего, он направится в какой-нибудь другой порт залива Хаммамет. Именно этого берега можно быстрее всего достичь отсюда.

– Но Виннету же сказал, что они поскакали на север! А ведь именно на севере расположен Тунис!

– Это меня не обманет. Мелтон долгое время жил в прериях среди охотников и вестменов; он знает их уловки, хотя и не достиг в них большого мастерства. Он хочет нас обмануть и поэтому поскакал сначала на север. Потом он рассчитывает добраться до твердого грунта, на котором нельзя различить никаких верблюжьих следов, и, как только это произойдет, он сразу же повернет на восток.

– Но в Тунисе он нашел бы деньги. На побережье залива Хаммамет нет таких людей, у которых он мог бы разжиться.

– Это ему и не нужно. Во-первых, кое-что есть у сына. Поскольку я не предвидел такого поворота событий, то не отобрал у молодого Мелтона наличность. Во-вторых, Малыш Хантер определенно имел при себе значительную сумму.

– Но перешла ли она к Мелтону? Мы же ничего у него не нашли!

– Он их спрятал и, без сомнения, не уехал отсюда, не вытащив деньги из тайника. Но я вижу, что три наших верблюда оседланы и навьючены. Мы можем выступать.

– Когда вы вернетесь?

– Когда поймаем беглецов.

– Не будь самоуверен! Вспомни, что у них куда более быстрые верблюды, чем у нас, да и кой-какое преимущество во времени они получили.

– Верно. Да мы потратим еще время, пока отыщем след, тогда как они могут беспрепятственно уходить все дальше и дальше, но мы поймаем их – можешь быть уверен. Если они уйдут от нас здесь, то уж тем вернее в Америке попадутся в наши руки.

– Машалла! Так далеко вы за ними погонитесь?

– Пока не схватим.

– А если здесь вы их не поймаете, то наверняка ведь завернете в Тунис?

– Заранее я об этом ничего сказать не могу. Но своих верблюдов ты получишь в любом случае, об этом я позабочусь.

– Это такая малость! Главное состоит в том, чтобы оба негодяя не ускользнули от нас. Знаешь ли ты прямой путь к заливу Хаммамет?

– Отсюда – не знаю, но уж как-нибудь мы его найдем, ведь у нас есть великолепный указатель пути – следы.

– Все же я хочу дать тебе несколько советов. Прямой путь отсюда на Хаммамет идет через вади Будавас, потом – через руины Эль-Химы и Джебель-Уссала к морскому побережью. Из бедуинских племен ты встретишь мейджери, уссала и улед саид, все они – мирные люди, которые не доставят вам неприятностей, если вы им представитесь как мои друзья.

При перечислении племен он пропустил одно, и самое многочисленное, и эта недомолвка принесла нам впоследствии много бед. Я имею в виду враждебных нам улед аюн, от которых мы потребовали такой большой выкуп. Они со своими стадами часто доходят до вади Будавас, где соседствуют с мейджери. Об этом господин ратей не подумал, а я попросту решил, что мы больше не встретимся с этими людьми.

Дела не оставляли нам много времени на прощание. Всего через несколько минут после того, как верблюды были готовы, мы были уже в пути. Господин ратей не мог, однако, так просто с нами расстаться; он вскочил на лошадь и скакал рядом с нами еще с полчаса. Он хотел сделать еще несколько важных замечаний и дать пару добрых советов, но мы не могли уделять ему достаточно внимания, чего он добивался, потому что нам то и дело приходилось отвлекаться в поисках следов, которые между скал мог различить только опытный глаз вестмена. Поэтому он наконец остановился, протянул руку к моему высокому седлу и крепким рукопожатием закончил прощание.

Когда мы миновали речную долину и перед нами снова широко раскрылась бескрайняя равнина, мы заметили, к своему большому изумлению, на некотором расстоянии от себя одинокого и, как нам показалось, беспомощного человека. Он также заметил нас и повернулся, словно желая убежать, но вскоре остановился, потому как понял, что мы очень быстро догоним его. Это было действительно странно – встретить человека на своих двоих в подобной пустыне.

Объяснилось все очень быстро: как только мы подъехали ближе, то увидели, что на нем форма наших кавалеристов.

– Сбежавший часовой! – сказал Эмери.

– Точно! – кивнул я.

– Но почему же он оказался здесь?

– А его просто бросили. Надо знать Мелтона! Он наверняка наобещал этому парню с три короба – лишь бы добиться своего, а когда это удалось, Мелтон оставил его здесь, не сдержав ни одного из своих обещаний.

– Тогда солдата можно только пожалеть. Что он теперь будет делать?

– Увидим!

– Дезертирство и освобождение пленника. Разумеется, его расстреляют! Ты хочешь его спасти?

– Это будет зависеть от его поведения.

– Но это потребует от тебя значительных усилий.

– Нет. Крюгер-бей, конечно, сделает мне такое одолжение.

Мы подъехали к беглецу. Он ожидал нас стоя, но при нашем приближении упал на колени и взмолился, вытягивая к нам руки:

– Пощади, эфенди, пощади! Я и так уже наказан!

Он обращался ко мне, потому, вероятно, что видел раньше: из нас троих господин ратей близко общался только со мной.

– Наказан? – ответил я. – Ты же дезертир! Ты дезертировал во время похода! Ты знаешь, какое наказание за это полагается?

– Смерть.

– Кроме того, ты освободил пленника. За это ты получишь жестокую порку, прежде чем тебя расстреляют.

– Я знаю это; но, эфенди, твое слово очень много значит для господина ратей. Умоляю тебя – вступись за меня!

– Расскажи мне сначала, как удался побег!

– Мы сторожили пленника вдвоем. Я сидел, а мой товарищ ходил туда-сюда; когда он отошел достаточно далеко и не мог ничего слышать, коларази тихо заговорил со мной.

– Ну, и что он сказал?

– Он попросил назад свой пакет.

– Какой пакет?

– Который я для него сохранял.

– О! И когда же он его тебе дал?

– Когда вы блокировали ущелье. Мы оставались там пленниками, но я находился не с пленными солдатами, а рядом с коларази, потому что я был его слугой. Вы освободили наших плененных товарищей, и тогда шейх ушел на переговоры. Потом мы увидели, как он возвращается вместе с тобой, и тогда коларази злобно сказал: «Теперь надежды нет; этот пес уговорит аяров, чтобы они выдали меня Крюгер-бею!» Он быстро сунул мне в руки сверток, а потом стал делать все, чтобы настроить шейха против тебя. Это у него не получилось, и скоро его принесли связанным и с разбитым лицом. Он стал пленником. В какой-то момент он приказал мне остаться. Он подумал, что ты придешь и будешь обыскивать его, а не найдя ничего у него, обыщешь и меня. Значит, мне надо было отойти в сторонку, оставив при себе пакет.

– Почему?

– Чтобы отдать его ему по первому требованию.

– Вот как! Он рассказал тебе, что находится в пакете?

– Да, Коран, привезенный из паломничества в Мекку, и кусок погребального полотна из одной мечети в Кайруане [65]65
  Кайруан – город в Тунисе.


[Закрыть].

– Достойные почитания вещи!

– Но это было не так!

– Конечно, и я это знаю. Как же ты убедился, что это не так?

– Он сам мне об этом сказал. Когда я сторожил его ночью, он тихо-тихо стал уверять меня, что в пакете находится много, очень много денег. Он пообещал мне пять тысяч пиастров из них, если я соглашусь развязать его.

– Но как он мог что-то обещать, если пакет с деньгами все еще находился у тебя?

– Он сказал, что я не смогу ими воспользоваться. Это были не сами деньги, а бумаги, которые дают на них право, их он лично должен передать в Тунисе серафи [66]66
  Меняла, банкир (араб.;пер. автора).


[Закрыть], никто другой никаких денег получить не сможет. И он должен бежать с ними в Тунис, а там, как только он обменяет свои бумаги, я немедленно получу пять тысяч пиастров.

– Предложение коларази ослепило тебя?

– Да, эфенди. Бедный солдат, и вдруг – пять тысяч пиастров! Он поклялся Мохаммадом и всеми праведными халифами, что я получу эту кучу денег, как только мы прибудем в Тунис.

– Его клятва ничего не стоит, потому что он вовсе не мусульманин, а неверный, язычник, не признающий Бога.

– Если бы я об этом знал! Но я поверил ему и освободил. Да еще дал ему свой нож.

– А твой товарищ, другой часовой?

– Тот ничего не знал и ничего не видел, потому что я договорился с коларази, что он полностью освободится только после того, как мы сменимся. Но коларази не сдержал слова, потому что сразу же, как только получил нож, освободил руки и ноги, но продолжал лежать, притворяясь связанным. Потом к нам подсел мой товарищ. Коларази внезапно напал на него и всадил ему нож прямо в сердце.

– Чудовищно! А ты что в это время делал?

– Я хотел закричать, но от ужаса не мог даже рта раскрыть. Коларази хотел меня успокоить, но это ему не удалось. Тогда он стал угрожать мне. Он был свободен, а мой нож торчал в груди моего товарища. Это свидетельствовало против меня. Если бы я остался, то погиб бы, поэтому мне пришлось бежать вместе с ним.

– Но вы же уехали не сразу?

– Нет, я должен был подождать, а он ушел. Правда, через некоторое время он вернулся с каким-то молодым человеком, который должен был бежать вместе с нами. Не знаю, как уж он освободил его, да так, что никто ничего не заметил. Мы бесшумно оседлали трех лучших верблюдов господина ратей. Сделав это, мы отвели животных в сторону; я должен был остаться караулить верблюдов, а те двое еще раз вернулись в лагерь, чтобы пройти в твою палатку.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Я понял это из их разговора.

– Да, они хотели убить меня, но это им не удалось, потому что перед палаткой находился часовой.

– Я догадался об этом, потому что услышал несколько громких криков, а потом они торопливо вернулись и, изрыгая проклятия, забрались на верблюдов. Я сделал то же самое, и мы ускакали.

– Значит, они говорили между собой по-арабски?

– Да, первое время. Это было неосмотрительно с их стороны, потому что я услышал такие вещи, о которых мне не полагалось знать. Но потом они перешли на какой-то незнакомый мне язык, и я больше не понял ни слова.

– Ты знаешь, куда они направились?

– В Тунис.

– Этому я не поверю. Они точно так же поскачут в Тунис, как ты получишь свои пиастры.

– Их я, конечно, не получу. Они обманули меня, подло надули! Недалеко от этого места они спешились и потребовали, чтобы я сделал то же самое. Едва я оказался на земле, как они набросились на меня и отняли оружие. Теперь они могли сделать со мной что угодно. Я вынужден был отступить перед нацеленными на меня ружьями. Но они снова уселись в седла, взяли за повод моего верблюда и с издевательским смехом умчались. О, эфенди, зачем я так доверял коларази, этому поганому язычнику!

– Ты опять ступил на неверный путь. Не твое доверие привело к несчастью, а твои жадность и пренебрежение службой. Ты бы должен был воскликнуть: «Зачем я не остался верен своему долгу!» Ты совершил два тяжелейших преступления. Что ты теперь намерен делать?

– Разве ты меня не арестуешь? – удивился он.

– Нет. Я ведь ни начальник тебе, ни полицейский, ни судья. Ты можешь идти куда захочешь, мы тебя не задерживаем.

– Благодарю тебя, эфенди! Твоя доброта шире, чем пустыня, и выше, чем само небо! Но куда же мне идти? У меня ведь нет ни воды, ни еды, ни денег, ни оружия, ни лошади, ни верблюда. Да и кто меня примет? Я ведь дезертир, а значит, настолько нежелателен для всех племен, находящихся под защитой паши, что они скорее выдадут меня ему, чем дадут приют у себя. Коларази сделал меня несчастнейшим из людей, живущих в этой стране.

– Не коларази, а сам ты виноват во всем. Но ты раскаялся в своих поступках, и я узнал от тебя кое-что для меня важное; за это я укажу тебе выход. Вернись к господину ратей! Я передам ему с тобой записку, на которой напишу несколько слов, в которых я попрошу у него милости для тебя. Уверен, что тебе будет назначено мягкое наказание.

– Сделай это, эфенди, сделай! Твои слова облегчают мое сердце и укрепляют мой дух!

Здесь Эмери обратился ко мне по-английски:

– Ерунда! Мы вряд ли сможем ему помочь, а ведь парень-то не такой уж и плохой. Если он вернется к Крюгер-бею, его, конечно, не расстреляют, потому что ты за него заступишься, но нос и уши ему все-таки отрежут, в лучшем случае выпорют до полусмерти и выкинут из армии. И что ему делать дальше? А кроме того, своей просьбой ты доведешь господина ратей до того, что он вынужден будет нарушить свой долг, отпустить преступника, а все его солдаты убеждены, что такого он сделать не может. Значит, ты скомпрометируешь его перед подчиненными. Как далеко отсюда до алжирской границы?

– Если бы не нужно было останавливаться в деревушках и возле источников, они уже могли бы до нее добраться. Но на караванном пути, где время от времени попадается вода, а в деревушках можно купить или выпросить продукты, пешеход может за двадцать часов нагнать беглецов.

– А есть ли там какой-нибудь французский пост?

– Да, в Тебессе, в двадцати четырех часах пути отсюда.

– Так пошли дезертира туда! Я дам ему денег, а в Тебессе он сможет позволить завербовать себя в прославленную французскую армию.