Текст книги "Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

Глава четвертая
В ТУНИСЕ

О нашей поездке в Александрию особенно нечего рассказывать. Мы расположились там в гостинице, а потом Босуэлл пошел искать Хантера.

Мы было предположили, что он просто-напросто сыт по горло нашим обществом, но ошиблись, потому что вскоре он с Эмери вошел к нам, чтобы выразить нам признательность за совместное путешествие.

Когда я по зрелом размышлении вырабатываю себе какое-то мнение о человеке, то – даже если окажется, что я заблуждался, – мне необходимо побыть некоторое время одному и подумать, чтобы окончательно убедиться в его неверности. Если бы я был менее опытен и проницателен, то при виде этого молодого человека сразу бы отказался от всех своих подозрений. Он производил самое приличное впечатление, и я уже не удивлялся, что Эмери назвал его порядочным парнем. Ни в его внешности, ни в поведении нельзя было раскрыть какой-либо черты, которая могла бы подтвердить наши подозрения. Он держался свободно, открыто, безо всякого следа какой-либо неуверенности или даже скованности, какую можно было ожидать от человека, имеющего за собой прегрешения. Либо мы в нем ошиблись, либо он, несмотря на молодость, был отъявленным мошенником.

Пароход, который мы выбрали для своего плавания, пришел из какой-то палестинской гавани и отправлялся через Тунис и Алжир в Марсель. Как только мы вчетвером поднялись на борт, к нам подошел капитан и сухо сказал:

– Месье, это не пассажирский пароход. Потрудитесь освободить палубу.

Теперь надо было выяснить, предупредили ли капитана о нас, и Хантер спросил:

– А не возьмете ли вы пассажира, которого зовут Хантером?

– Хантер? Не вы ли этот господин?

– Я.

– Тогда вы, разумеется, можете остаться, Калаф бен Урик просил меня взять вас на борт. Но о других пассажирах речи не было.

– Эти трое господ – мои друзья, о которых Калаф бен Урик не знал, и я прошу вас принять их. Мы будем вам очень благодарны, если вы найдете место для всех.

– Место приготовлено только для вас, и мне придется потесниться самому и стеснить своего первого помощника. Однако ради Калафа бен Урика я нарушу правила и на этот раз сделаю исключение, чтобы принять ваших друзей.

Значит, французский капитан был чем-то обязан тунисскому офицеру. Казалось, что их дружба вовсе не имеет отношения к военной службе, а касается каких-то темных делишек, которые не принято оглашать. Иначе чем еще мог быть обязан капитан торгового судна офицеру другого государства? Это обстоятельство укрепило сложившееся у меня мнение о Калафе бен Урике, вследствие чего меня уже не могло обмануть открытое и честное лицо Хантера.

Мы получили на четверых две маленькие каюты, в каждой из которых еле разместились койки. Было интересно, с кем же захочет разделить компанию Хантер. Я был убежден, что выбор компаньона нужно было предоставить ему самому. Его решение могло и должно было прояснить ситуацию.

Наши вещи отнесли в одну из кают, а мы, пока судно снималось с якоря, поудобнее расположились на палубе. Мы сидели под тентом, покуривая и болтая о всякой всячине, причем я заметил, что Хантер исподтишка изучает нас. В особенности это касалось меня, потому что Эмери он уже знал. Я держался как можно непринужденнее и был с ним очень вежлив, чем хотел завоевать его доверие. Было бы очень хорошо, если бы он выбрал меня своим соседом, потому что в этом случае я бы уж нашел возможность хорошенько понаблюдать за ним.

Но мои усилия, кажется, не принесли успеха, потому что, незаметно поглядывая на него, я замечал, что он пристально смотрит на меня. Встретившись с моим взглядом, он немедленно отводил глаза в сторону. Я был уверен – ничто во мне не может ему показаться подозрительным; значит, недоверие, которое он, видимо, питал ко мне, просто-напросто было вызвано неосведомленностью.

Позже, когда Александрия давно осталась за кормой и мы оказались в открытом море, он подошел ко мне. Я в то время стоял у фальшборта, наблюдая бесконечную игру волн. До сих пор мы говорили только о самых общих вещах, не касаясь личного. Теперь он, пожалуй, решил побольше узнать обо мне. После нескольких ничего не значащих вопросов он перешел к сути:

– Я слышал, вы возвращаетесь из Индии, мистер Джоунс? Долго вы там пробыли?

– Всего лишь четыре месяца. Больше не позволили мои дела.

– Значит, вы не служите, а занимаетесь торговлей?

– Да.

– Не сочтите нескромным, если я поинтересуюсь вашей профессией.

– Я имею дело только с двумя товарами, и притом с самыми простыми: с мехом и кожей, – ответил я, потому что старина Хантер раньше тоже приторговывал кожами.

– Это и вправду прибыльное дело. Но я еще никогда не слышал, чтобы торговцы мехом и кожей ездили в Индию!

Тут, конечно, он меня подловил, но поскольку я все-таки однажды бывал в Индии, то попытался выкрутиться.

– Но вы не подумали о сибирских мехах.

– А разве их не везут оттуда в Китай?

– Конечно, везут, но я же англичанин. Китай слишком далек, да и берет за посредничество очень высокий процент. И вот мы вспомнили о том, что наши индийские владения очень далеко заходят в глубь Азии; оттуда легко организовать торговый путь к Байкалу, а тогда мы получим возможность удовлетворять свои потребности в сибирских мехах, не обращаясь ни к царю, ни к китайскому императору.

– Ах, так! Но главный-то источник товара для вас Северная Америка?

– Кожи я ввожу с берегов Ла-Платы, а меха – из Северной Америки. Я сам не раз отправлялся за товаром в Новый Орлеан.

– Новый Орлеан? У вас там, конечно, есть знакомые?

– Только купцы.

– Тем не менее разве вам никогда не попадалось на глаза мое имя? Правда, мой отец давно ушел на покой, но он все еще тесно связан с тамошним деловым миром.

Теперь он загнал меня в тупик, но я к этому сам стремился. Я сделал вид, что крепко задумался, а потом ответил:

– Ваше имя? Хантер? Хм! Хантер… Хантер… Нет, я никогда не сталкивался с такой фирмой. Хантер…

– Это не фирма. Он занимался поставками для армии и очень много – торговлей кожами.

– Армейский поставщик? Ну, это же совсем другое дело! «Хантер» – это ведь переводится как «охотник»?

– Да.

– Знавал я одного очень богатого человека. Он был немцем по происхождению и носил фамилию Егер [22]22
  Немецкая фамилия Егер имеет то же значение, что и английская Хантер, а именно – «охотник» (прим. перев.).


[Закрыть]. Правда, он стал поставщиком военного ведомства и превратился в Хантера.

– Так это был мой отец! Стало быть, вы его знали?

– Собственно говоря, я не очень хорошо его знал. Как-то раз меня ему представили – вот и все.

– Где же? Когда?

– Не помню, к сожалению. При такой подвижной жизни, как моя, мелочи легко забываются. Видимо, это было у одного из моих партнеров по бизнесу.

– Разумеется! А так как вы не смогли его ближе узнать, то, вероятно, не получали и сведения о его смерти?

Здесь он дал маху. Большей ошибки просто нельзя было совершить. Я немедленно ею воспользовался, словно просовывая ногу в приоткрытую дверь:

– О его смерти? Так он умер? И давно, мистер Хантер?

– Да уже больше трех месяцев.

– А вы в этот тяжелый час, значит, оставались на Востоке?

– Да.

– У вас есть братья или сестры?

– Нет.

– Тогда вам надо срочно возвращаться домой. Богатое наследство не может долго ждать!

Он покраснел и закрыл глаза. Теперь-то он понял, какую ошибку совершил. Желая поправить дело, он стал выкручиваться:

– Вы не знаете, что это печальное известие я получил всего несколько дней назад.

– Ну, тогда совсем другое дело! Значит, теперь вы торопитесь домой?

Мой вопрос снова поставил его в неловкое положение.

– Не совсем, – ответил он, – но я постараюсь поспешить. Как бы я ни торопился, я должен побывать в Тунисе.

Это замечание было еще большей глупостью. Стало быть, он просто вынужден ехать в Тунис! И я быстро продолжал, чтобы не дать ему времени опомниться и осознать свою новую ошибку:

– Вынуждены? Это из-за дел с Калафом бен Уриком?

– С чего вы взяли? – удивился он, окинув меня быстрым, недоверчивым взглядом.

– Очень просто. Капитан же упоминал этого человека, которого он, кажется, знает. Калаф бен Урик, как я слышал, поручил ему вывезти вас из Александрии. Разве нельзя отсюда сделать вывод, что вы как-то связаны с Калафом?

Я, кажется, нашел его самое уязвимое место. Лоб его сморщился. Несколько мгновений он молча смотрел перед собой, а потом сказал:

– Раз уж вы слышали, что сказал капитан, то мне тоже можно кое-что рассказать вам о Калафе. Вы увидите его в Тунисе и… А оттуда вы поедете прямо домой?

– Вероятнее всего.

– Я тоже поеду через Англию. Значит, вполне возможно, что мы воспользуемся одним кораблем. Калаф собирался плыть со мной. Значит, вы все равно узнали бы то, что я расскажу вам теперь: Калаф – коларази.

– Кто? – спросил я, прикидываясь незнающим.

– Офицер в звании капитана. Родина его – Соединенные Штаты.

– Что? – удивленно вскрикнул я. – Американец? Значит, он христианин? Как же тогда ему удалось стать тунисским офицером?

– Он принял ислам.

– О боже! Вероотступник!

– Не судите его строго! О своей прошлой жизни он мне, правда, не рассказывал, но вы в нем, безусловно, найдете человека чести, и только тяжелые удары судьбы заставили его решиться на шаг, который вам кажется невозможным.

– Ничто в мире: ни страдания, ни пытки, ни угрозы – не могло бы побудить меня отречься от моей веры!

– Не каждый думает, как вы. Я не защищаю Калафа, но и не осуждаю. Однако мне известно, что он очень переживает, но мало что может сделать. Я хочу быть ему полезным, я решил освободить его!

– Освободить? Но ему же достаточно только подать просьбу об отставке!

– Он ее не получит, потому что тогда он, ясное дело, опять примет христианство.

– Тогда пусть возьмет отпуск и уедет за границу!

– Легко вам говорить. Предположим, что он получит отпуск и дезертирует – что потом? Он беден. На что ему жить? Нужен какой-нибудь состоятельный благодетель, который будет его опекать.

– Ну, так займитесь этим!

– Я думаю забрать его с собой в Америку, где, может быть, найду для него местечко. Я отправлюсь с первым кораблем, который оставит порт Голетту. Так как вы сделаете то же самое и к тому времени уже познакомитесь с Калафом, я вам обо всем рассказал. Если мне вдруг понадобится дружеский совет или поддержка, вы поможете мне?

– С превеликим удовольствием, мистер Хантер, – отвечал я, весьма обрадованный тем, что он вербует в союзники именно меня, своего тайного противника. – И каким образом я смогу быть вам полезен?

– Этого я пока не знаю. На первое время я попросил бы вас стать связным между мной и Калафом.

– Связным? Разве вы не намерены общаться с ним непосредственно?

– Нет, по меньшей мере – не сразу и не на виду у всех. Вы, очевидно, согласитесь, что если я решился помочь бежать офицеру, то у меня есть причины не показываться в городе. Если узнают, что я готовил этот побег, то у меня потом могут быть неприятности. Мне известно, что он покидал Тунис, но я не знаю, вернулся ли он назад. Вот это-то я и должен выяснить, не показываясь в городе. Не будете ли вы добры взять это на себя?

– Конечно же. С удовольствием.

– Тогда я вам скажу, что сойду на берег не в Голетте, тунисском аванпорту [23]23
  Аванпорт – внешняя гавань. Современное название Голетты (Ла-Гулет) – Хальк-эль-Уэд.


[Закрыть]. У капитана есть указание высадить меня у Рас-Хамара, а оттуда я отправлюсь к одному из друзей коларази в Загван, деревушку, расположенную к югу от Туниса. Друг этот торгует лошадьми, а зовут его Бу-Марама. Там я спрячусь и буду ждать судна, чтобы никто не догадался о моем участии в этом деле. А вы высадитесь в гавани, узнаете, вернулся ли Калаф бен Урик, и поедете в Загван к Бу-Мараме, а потом обо всем мне расскажете. Или я требую от вас слишком многого?

– Нет-нет. Правда, по профессии я торговец, но характер у меня несколько романтический, и я с большим удовольствием готов выполнить ваши пожелания. Мне очень приятно, что я смогу внести свой вклад в освобождение капитана.

– Значит, договорились, вы мне поможете. Вы дружны с Эмери Босуэллом?

– Да.

– Тогда не хочу вас разлучать. Оставайтесь с ним, а ваш сомалиец может делить каюту со мной. Вас это устроит?

Я согласился, потому что боялся возбудить его недоверие, напрашиваясь к нему в соседи. Впрочем, теперь мне не надо было следить за ним, раз уж я должен помогать ему в освобождении коларази – во всяком случае тогда я более простым способом смогу узнать о нем все, что мне нужно.

Теперь я точно знал, с кем имею дело. Молодого человека звали Джонатан Мелтон, а тунисский капитан был его родным отцом Томасом Мелтоном, вроде бы навсегда исчезнувшим. Если бы этот Джонатан знал, что я ношу в кармане письмо, написанное самим Сатаной, его дядей Гарри Мелтоном!

Он хотел скрыться в Тунисе, якобы опасаясь неприятностей, грозящих ему за участие в побеге капитана, но я-то знал подлинную причину, которую он мне не назвал. Настоящего Малыша Хантера каким-то образом занесло в Тунис, к капитану, желавшему убрать его с дороги; прежде чем он исчезнет, должен, естественно, появиться его преемник, который и выдаст себя за Малыша. Отсутствие капитана в городе было несомненно связано с убийством Хантера. Если капитана все еще нет, то Хантера, может быть, и удастся спасти. Если же он уже появился в Тунисе – значит, Хантер мертв. Я почувствовал себя так, словно палуба корабля загорелась у меня под ногами. Мне захотелось сейчас же оказаться в Голетте, где я немедленно оставил бы корабль, чтобы, не теряя ни минуты, поспешить на помощь.

Мое возбуждение передалось и Эмери, когда он услышал от меня о самозванце. Виннету был по природе хладнокровнее нас, и внешне он казался гораздо спокойнее, а когда наступил вечер, безбоязненно пошел на ночлег к опасному человеку, словно тот был всем известен своей чрезвычайной добропорядочностью.

Предоставленные нам каюты разделялись маленьким помещением, предназначение которого мне осталось неизвестным. Стало быть, те, кто находился в одной из кают, не могли наблюдать за происходившем в другой. Тем не менее мы с Эмери, обсуждая наши насущные дела, говорили очень тихо. Мы, естественно, прибегли к обычным для нас мерам предосторожности, хотя в данном случае они могли оказаться ненужными.

То, что я узнал о мнимом Хантере – я пока еще буду называть его этим именем, хотя на самом-то деле он был Джонатаном Мелтоном, – привело в большое изумление Эмери. Он все не мог понять, почему этот мошенник не пригласил меня в свою каюту. При этом Эмери справедливо полагал, что, если бы такое случилось, я смог бы подробнее расспросить молодого человека. Виннету же в качестве ночного соседа Хантера будет нам совершенно бесполезен. Я придерживался той же точки зрения.

Но очень скоро мы поняли, что ошиблись. К тому времени – а было часа два пополуночи – мы уже давно спали. Внезапно я услышал легкий стук в дверь. Он был таким тихим, что Эмери продолжал спокойно спать, я же моментально проснулся.

Я прислушался. Стук повторился. Тогда я встал, подошел к двери и, не открывая, спросил:

– Кто там?

– Виннету, – ответил тихий голос.

Тут я открыл дверь. В каюту торопливо вошел апач. Должно быть, у него было какое-то важное сообщение.

– Здесь темно, – сказал он. – Не могли бы мои братья зажечь свет?

– Значит, ты не только хочешь нам что-то сказать, но кое-что и покажешь? – спросил я.

– Да.

– Это важно?

– Может быть. Я не знаю. Хантер так бережно хранил эту кожаную вещь, которую бледнолицые называют бумажником.

– Ты тайком взял его у Хантера?

– Я украл его, чтобы как можно скорее вернуть на место.

– Хантер держал его в кармане?

– Нет. Вы, наверное, видели маленький чемоданчик, который он всегда держал при себе. Я лег спать и притворился спящим. Тогда Хантер открыл чемоданчик, чтобы переложить находящиеся там предметы. Среди них был и бумажник, из которого он вынул несколько бумаг, перечитал их и положил обратно. При этом он очень внимательно и недоверчиво посмотрел на меня, из чего я заключил, что эти бумаги должны содержать тайну, которую Хантер никому не хочет доверять. Поэтому я сразу же решил украсть бумажник. Он сложил все вещи назад в чемодан, закрыл его и спрятал ключ. Значит, прежде всего мне пришлось позаботиться о ключе. Когда Хантер уснул, а это произошло весьма не скоро, я сумел вытащить этот ключ у него из кармана.

– Черт возьми! Кажется, у тебя появились отличные навыки карманника!

– Человек должен иметь все, что только пожелает, но добиваться этого он может лишь в тех случаях, когда это идет на пользу и приводит к добру. Потом, пока он еще продолжал спать, я открыл чемодан и вытащил бумажник. Вот он. Мои братья могут взглянуть, есть ли там что-либо представляющее для них интерес.

В нашей каюте висела маленькая лампочка, которую мы, ложась спать, погасили; теперь мы зажгли ее снова. Не стоит, пожалуй, и говорить, что Эмери уже проснулся. Я, естественно, опять запер дверь, да еще и закрыл ее на задвижку. После этого мы занялись осмотром бумажника.

Кроме ценных бумаг, которые нас нисколько не интересовали, и кое-каких пустяков, мы обнаружили несколько тщательно запечатанных писем. Я вскрыл их. Первое же письмо привлекло наше внимание. Оно было написано по-английски и в переводе читалось примерно так:

«Дорогой Джонатан!

Какое счастье, что тебе удалось тайно от Хантера вынести из консульства в Каире его абонентский ящик! Вот это сообщение! Отец его умер, и Хантер должен ехать домой! Известие верное, что доказывается просто: ему одновременно написали и власти, и его друг, молодой адвокат. Естественно, ты завладеешь наследством; это удастся очень легко, и тогда у меня будут средства, чтобы сменить мое унылое изгнание на лучшую жизнь где-нибудь в уютном местечке.

Совпадает ли это с твоими планами? Скажу тебе откровенно – ничего лучше придумать нельзя! Мы заманим Хантера письмом в Тунис, которое ты напишешь от имени адвоката. Ты ведь мастер на подобные штучки. Почерк адвоката будет так похож, что Хантеру и в голову не придет сомневаться в подлинности того, что его друг, изучивший все законы, находится теперь в Тунисе и хочет переговорить с ним по очень важному делу. Он сразу же соберется и отправится ближайшей оказией в Тунис.

Но ты, разумеется, приехать с ним сюда не сможешь, потому что вы так похожи, что это обстоятельство может разоблачить тебя. Ты должен пока оставаться в Египте. Отыскать причину ты не затруднишься – например, ты можешь внезапно заболеть. Если после отъезда Хантера ты поселишься в Александрии, у грека Михалиса, то следующее письмо я пришлю туда. В нем я расскажу о том, что ты должен делать дальше.

Ты очень здорово придумал, отправив Малышу Хантеру поддельное письмо, в котором написал, что адвокат Фред Мерфи живет у меня. Теперь Хантер, естественно, придет прямо ко мне, а я уж найду возможность быстро и тайно устранить его. Потом я вызову тебя, и ты его заменишь. Так как все его связи ты изучил достаточно подробно и тщательно, тебе будет нетрудно там, в Соединенных Штатах, изображать из себя Малыша Хантера, по меньшей мере – так долго, пока нам не выплатят наследства».

Таково было содержание основной части письма, и оно, судя по всему, непосредственно относилось к нашему делу. Потом шли различные замечания иного Рода, для нас неинтересные, но адресату они зачем-то были нужны настолько, что он сберег письмо. Иначе сохранение этого столь опасного для него письма выглядело не только непонятным, но и неразумным. В нем настолько ясно излагался весь преступный план, что каждый, к кому они попали бы в руки по случаю или же вследствие неосторожности, сейчас же должен был бы догадаться, о чем идет речь, а потом был бы вынужден официально заявить об этом властям.

Почти таким же было содержание другого письма, отправленного несколько позднее:

«Дорогой сын!

Ты очень хорошо справился со своим делом. Все идет как по маслу. Малыш Хантер прибыл сюда и живет у меня. Лишь одно мне не очень нравится: в Каире он оставил распоряжение пересылать возможную почту или еще какие-нибудь вещи сюда, на адрес Мусы Бабуама. Конечно, он представления не имеет, что отец его умер. Он рассказывал мне про тебя и очень сожалел, что вынужден был оставить тебя больным.

Само собой разумеется, что он сразу же спросил о своем друге, адвокате Фреде Мерфи. Я был к этому готов и придумал вполне правдоподобный ответ, объясняющий его отсутствие. Но воспользоваться им мне не пришлось, потому что в дело вмешался случай.

А случилось вот что: против тунисского бея восстало бедуинское племя улед аяр; им показалось, что подушная подать, которую с них собирают, слишком высока. Я получил приказ немедленно выступить со своим эскадроном против мятежников. Их следовало наказать: чтобы отвадить от попытки нового бунта, содрать с этих бедуинов двойной налог. Малыша Хантера я решил взять с собой. При этом я разъяснил ему, что адвокат не ждал столь скорого его приезда и на время уехал из города. Поверить в это было большой глупостью, тем более что улед аяр живут по меньшей мере в ста пятидесяти километрах южнее Туниса, если не дальше. Завтра мы выступаем: нас ждет бой, и во время сражения я постараюсь найти удачную возможность; Хантер никогда не вернется.

По моим расчетам, экспедиция продлится четыре-пять недель; потом я вернусь в Тунис. Ты мог бы так все устроить, чтобы приехать сюда в это же время. Мой друг, французский капитан Вильфор, отбывает на корабле отсюда в Александрию; там он возьмет тебя на борт. Он пообещал мне высадить тебя не в порту, а раньше, не доходя мыса Хамар, так что ты можешь себе позволить открыто появиться на людях лишь после того, как я переговорю с тобой. Прежде чем идти ко мне, узнай, вернулся ли я. Пока я буду в походе, ты должен ждать меня в укромном месте. На этот случай я договорился с одним торговцем лошадьми, Бу-Марамой. Он живет в деревне Загван, что к югу от Туниса, и многим мне обязан. Он охотно приютит тебя и так укроет, что ни один человек не узнает о твоем присутствии. Естественно, истинной причины того, почему ты должен прятаться, он не должен знать.

Само собой разумеется, я возьму у Малыша Хантера все, что он носит при себе, и передам эти вещи тебе, чтобы ты мог удостоверить свою личность. В мои планы вовсе не входит ожидание отпуска или прошение об отставке – я просто дезертирую. На первом попавшемся корабле мы отправимся через Англию в Соединенные Штаты. В Англии нам придется ненадолго задержаться – на то есть причины. А именно: мы должны завязать хорошие знакомства, по возможности – с видными людьми, которые запомнят тебя как Хантера и в случае чего смогут подтвердить твою личность».

Дальше следовало несколько страниц, на которых обсуждались отношения и обстоятельства, нас совершенно не касающиеся; видимо, они-то стали причиной того, что и это письмо не было уничтожено.

Прочие бумаги не содержали ничего интересного для нас. Вообще-то двух приведенных писем оказалось вполне достаточно. Они были такими подробными, такими ясными, что ни о чем не пришлось догадываться. Мы словно увидели перед собой постыдный план, как будто о нем нам рассказал сам коларази.

– Ну вот, теперь мы знаем, почему он хочет высадиться у мыса, – сказал Эмери.

– И почему он хотел познакомиться с тобой, – добавил я.

– Да. Я узнаю его как Малыша Хантера и в случае необходимости смогу поручиться за подлинность его имени. Мерзавцу придется услышать от меня, что подлинно, а что нет! Мы, конечно, оставим у себя эти письма!

– О нет! Если он заметит их отсутствие, то станет нас подозревать и когда-нибудь сыграет с нами неприятную шутку.

– Ты считаешь, что их надо вернуть?

– Несомненно.

– А если он их уничтожит?

– Я думаю, что раз до сих пор у него были причины столь тщательно их хранить, то, видимо, еще какое-нибудь время они будут ему нужны. Мы же не будем упускать его из виду; он верит нам, и мы в любой момент сможем заполучить письма.

– Ты прав! Сейчас ни в коем случае нельзя пробудить в нем недоверие. Виннету должен положить бумажник назад в чемодан, а потом запереть его.

Конечно, это было нелегкой задачей; но если уж апач смог добыть ключ, следовало ожидать, что при возвращении его он не позволит себя поймать. Виннету взял письма и выскользнул из каюты. На другое утро он сообщил нам, что Лже-Хантер спал, а значит, не заметил, как фальшивый сомалиец бен Азра ночью рылся в его чемодане.

В продолжение всего дня Хантер вел себя с нами непринужденно, но я напрасно надеялся, что он снова заведет речь о нашем договоре, – он этого не сделал. Разумеется, он опасался моей любознательности; он не хотел оказаться в трудном положении после какого-нибудь моего вопроса. Прошла еще одна ночь, а когда занялось новое утро, мы приблизились к цели нашего морского путешествия. Только тогда Хантер наконец-то подошел ко мне и спросил:

– Вы все еще расположены выполнить мою просьбу, о которой мы с вами говорили?

– Разумеется! – ответил я. – Если однажды я что-то пообещал, то всегда стараюсь сдержать свое слово.

– Итак, вы справитесь, вернулся ли коларази в Тунис, а потом поедете в Загван, чтобы сообщить мне об этом?

– Да.

– Лучше всего узнать об этом вы сможете в казармах на северной окраине города. Когда мне ждать вас в Загване?

– Вероятнее всего, вскоре после полудня.

– Отлично! Тогда у меня к вам еще одна просьба. Поскольку я вынужден совершить путь от мыса Хамар до Загвана, как можно меньше бросаясь при этом в глаза, то мне нежелательно брать с собой чемодан. Не будете ли вы добры позаботиться о нем, захватить с судна, а потом отправить с носильщиком в Загван, к торговцу лошадьми?

– Охотно.

– Тогда я с вами пока прощусь. Стало быть, до встречи после полудня!

Он пожал мне руку и ушел в свою каюту. Виннету по моему знаку последовал за ним, что не могло вызвать подозрения. Потом апач сообщил мне, что Хантер взял из чемодана бумажник и спрятал на себе. Именно это мне и надо было узнать.

Возле мыса капитан приказал лечь в дрейф, чтобы отправить Хантера в шлюпке на берег; потом мы продолжили путь в порт, где я не преминул передать чемодан хаммалю [24]24
  Хаммаль – носильщик (араб.).


[Закрыть].

Мне и в голову не пришло начинать обещанные розыски в казарме; я пошел сразу по верному адресу, то есть к моему другу Крюгер-бею. А где найти его, я знал очень хорошо. У него было две служебные квартиры: одна в касбе [25]25
  Касба – цитадель, замок правителя (араб.).


[Закрыть], городской резиденции правителя, а другая – в Бардо, укрепленном замке, расположенном в четырех километрах от города [26]26
  Бардо – сейчас этот населенный пункт входит в городскую черту Туниса. Дворец Бардо, о котором идет речь в романе, стал национальным музеем.


[Закрыть]и служившем правительственной резиденцией. Оставив своих спутников в одной из гостиниц нижнего города, я пошел сначала в касбу, где Крюгер-бея не оказалось; поэтому я отправился в Бардо. Каждый шаг по этой дороге мне был хорошо известен, потому что во время двух своих прежних приездов я так часто ходил этим путем к своему столь же любимому, как и оригинальному «господину ратей».

Придя в Бардо, я увидел, что в помещениях, куда я хотел попасть, ничего не изменилось. В приемной сидел старый унтер-офицер, который, как я знал, докладывал начальнику о посетителях. Он покуривал свою трубку, отстегнув для удобства саблю и положив ее у своих ног.

– Что тебе надо? – механически, даже не взглянув на меня, спросил он.

Я очень хорошо знал его, эту старую инвентарную рухлядь господина ратей. Прежде, еще в чине онбаши [27]27
  Онбаши – капрал, ефрейтор (тур.).


[Закрыть], он был моим приятелем, а теперь, как я сразу заметил, его произвели в чауши [28]28
  Чауш – сержант (тур.).


[Закрыть]. Простодушному седобородому мусульманину уже давно перевалило за шестьдесят, но выглядел он таким же бодрым, как и прежде, когда был моим проводником к улед саид. Звали его вообще-то Селимом, но повсюду он был известен только как Саллам, потому что это слово было у него вечно на устах и он – как скоро увидим – придавал ему все возможные и невозможные значения. Когда у него вырывалось восклицание «о, саллам!», это могло равным образом означать выражение блаженства, стыда, радости, горя, осуждения, восхищения, презрения и сотню иных понятий. Значение зависело только от интонации и выражения лица, а также от движения рук, которым он сопровождал свою лаконичную речь.

– Дома ли господин ратей? – ответил я ему вопросом.

– Нет.

Он все еще не глядел на меня. Мне было знакомо такое поведение.

Он никогда не позволял своему полковнику быть дома, прежде чем не получал бакшиш [29]29
  Вознаграждение, чаевые (тур.).


[Закрыть].

– Но я же знаю, что он здесь! – возразил я. – Вот, возьми пять пиастров и доложи обо мне.

– Хорошо! Раз уж Аллах настолько просветил твой разум, ты сможешь попасть к нему. Ну, давай деньги и…

Он запнулся. Произнося последнюю фразу, он поднял глаза, перевел их с руки, протягивавшей ему деньги, на мое лицо. Слова застряли у него в горле, он вскочил и радостно вскрикнул:

– О саллам, саллам, саллам и еще раз саллам, и трижды подряд саллам! Это ты, о блаженство моих глаз, о восторг моей души, радость моего лица! В хорошее время Аллах привел тебя к нам; ты нам нужен. Позволь обнять тебя и спрячь свои деньги. Спрячь деньги! Пусть лучше отсохнет моя рука, чем я возьму у тебя бакшиш… по крайней мере, сегодня; позже ты можешь дать вдвое больше.

Он обнял меня, расцеловал, а потом помчался в соседнюю комнату, откуда раздались громкие возгласы: «О саллам, саллам, саллам!» Не подумайте, что я рассердился, когда простой унтер обнял и поцеловал меня. О нет! Его радость была искренней. Правда, свое лицо он не мыл, пожалуй, уже несколько недель, на седой бороде повисли застывшие капельки бараньего жира, попавшие туда во время какой-то давней трапезы, они так и висели на бороде, пока не падали сами собой; рот же его пропах испарениями трубки, которую он, верно, ни разу не чистил; но я старательно отер губы сначала правой рукой, потом левой и от всего сердца порадовался тому, что встретил моего старого Саллама таким здоровым и бодрым. Человек не может быть слишком гордым. Возможно, есть в мире люди, которые – поцелуй я их – столь же старательно отерли бы рот, особенно после того, как своим поцелуем наградил меня старый Саллам!

Теперь я напряженно ждал встречи с Крюгер-беем. Можно было быть уверенным, что он встретит меня характерными путаными фразами на диалекте немецкого языка. Дверь распахнулась: Саллам вышел в приемную, схватил меня за руку, втолкнул внутрь и крикнул вслед:

– Он там, наместник Аллаха! О саллам, саллам!

Потом он захлопнул за мной дверь. Я оказался в селямлыке [30]30
  Селямлык – здесь: гостиная (тур.).


[Закрыть]господина ратей, и сам он собственной персоной стоял передо мной – слегка постаревший, чуть более согнутый, чем раньше, но с сияющими глазами и смеющимся лицом. Он протянул ко мне руки и приветствовал меня на превосходном немецком языке:

– Вы опять в Тунисе! Прошу вас изволить принять благородную дружбу, тысячу приветов при сотне чувств и изволить остаться вам другом вследствие Германии и несмотря на всегдашнюю Африку!

Если кому-нибудь удастся прочесть эти слова так быстро, как только можно, то этот счастливец получит приблизительное представление о виртуозном искусстве, с каким милейший Крюгер-бей обходился со своим родным языком. Он обнял и расцеловал меня с такой же сердечностью, как и старый Саллам, даже еще сердечнее, усадил на свой ковер, рядом с собой, а потом резво продолжил беседу, но предложу его фразы своим читателям в несколько исправленном виде, иначе они, боюсь, не поймут ни строчки.