Текст книги "Шипка"

Автор книги: Иван Курчавов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

III

– Верещагин, что же я могу вам предложить, если я сам не имею должности? – спросил Скобелев, прочитав письмо1 Василия Васильевича.

– Михаил Дмитриевич, или, извините, ваше превосходительство, я не могу понять, как генерал может быть без должности, – пожал плечами Сергей Верещагин.

– Может, – пояснил Скобелев, – Вы похожи на своего брата?

– Внешне – да, талантом – нет.

– Меня в данном случае талант не интересует, – сказал Скобелев, – Меня интересует мой собеседник. Умеет он держать язык за зубами?

. – Умеет.

Скобелев поднялся со стула и стал медленно ходить взад и вперед, словно мерил шагами вытоптанный, полинялый ковер. Подошел к окну, заметил во дворе дерущихся петухов, усмехнулся, запустил в одного карандашом. Вернулся к столу, сел, принялся расчесывать бакенбарды.

Верещагин с интересом рассматривал жалкое пристанище генерала: стул, табурет, старенький, расхлябанный стол, тусклая картинка на стене, изображающая какого-то богатыря в окружении красавиц, остаток свечи на изъеденном жучком комоде, большие стенные часы с неподвижным маятником. И запах – затхлый, душный: похоже, что комната не проветривалась много лет.

– Я, Верещагин, командовал войсками в Средней Азии и все бросил, чтобы воевать за освобождение Болгарии, – начал генерал. – Я получил должность начальника штаба при своем отце. Должность незавидная, если знать странный характер моего отца. Но я согласился, И вот отец потерял дивизию, а я потерял должность.

– Василий Васильевич не понимает, как это могло случиться, – сказал Сергей.

– Как могло случиться, – повторил Скобелев, – да очень просто, Верещагин. У государя императора есть родственники, и он решил дать им хорошие должности – для чинов и орденов.

– Но при чем же тут вы? – недоумевал Сергей.

– Не я, а дивизия, которой командовал отец. У государя императора есть не один, не два, а много родственников, и все они хотят иметь высокие должности. А государь император у нас добренький. Вот и решил он из двух дивизий сделать четыре бригады. Теперь должностей хватило на всех.

– Не исключено, что они окажутся прекрасными полководцами, – предположил Сергей.

– Нет! – Скобелев безнадежно махнул рукой. – Я их хорошо знаю, Верещагин! Родственники царя отчасти и мои родственники. Его высочество герцог Евгений Максимилианович женат на моей родной сестре Зинаиде Дмитриевне. Если бы у меня спросили, что ему можно доверить, я сказал бы, что только роту, да и то после окончания военного училища. А теперь им дали но бригаде, и Евгению Максимилиановичу, и Николаю Максимилиановичу. Третьему брату, малышу Сереже, бригаду пока не нашли, но он уже флигель-адъютант, с него хватит и этого!

– Герцогам, видимо, нельзя давать низкие должности, – промолвил Верещагин, не знавший, что и ответить Скобелеву.

– А при чем тут я или мой отец? – рассердился Скобелев.

– Вы тут пострадали невинно, – искренне посочувствовал Верещагин.

– Пострадает еще и русская армия, а это похуже! – бросил Скобелев.

Он еще раз прочитал рекомендательное письмо, внимательно посмотрел на Сергея и спросил:

– Чего же хочет Верещагин-младший?

– Воевать, – быстро ответил Сергей.

– И, конечно, отличиться?

– И, конечно, отличиться, – подтвердил Сергей.

– А вы странные люди, Верещагины, – произнес с ухмылкой Скобелев. – Я получил письмо от вашего брата, от Александра. Просит взять его на самую трудную должность.

– А чем это плохо?

– Тем, что у меня при самой трудной должности могут убить в первом же бою.

– Скажите, ваше превосходительство, а не лучше ли геройски погибнуть в первом бою, чем трусом в последнем? – спросил Сергей.

– Вы задали мне нелегкий вопрос, – проговорил Скобелев, теребя щетками рыжие бакенбарды. – Героем почетно погибать в любом бою. Быть трусом плохо и в первом, и в последнем бою.

– Поэтому меня брат и рекомендовал только к вам, – медленно проговорил Верещагин.

– Это я понимаю.

– Вы знаете, ваше превосходительство, я почему-то никог да не задумывался о своей судьбе. Убьют – значит, так нужно, – сказал Сергей.

– А я, грешный, всегда думаю о своей судьбе, – сознался Скобелев. – Мне почему-то хочется стать или фельдмаршалом, как Кутузов, или генералиссимусом, как Суворов!

– Мое желание более скромное: я хотел бы получить такой же крестик, какой получил мой старший брат.

– А вы его и получите, – заверил Скобелев.

– Самое главное мое желание – повоевать, – сказал Верещагин.

– Повоюете. Конь у вас есть?

– Коня мне дал Василий, но с условием: срочно вернуть.

– Ему он пока не нужен, отсылать не торопитесь, – посоветовал Скобелев. Он подозрительно оглядел Сергея с ног до головы. – Во что же вас одеть, Верещагин?

– А я одет, ваше превосходительство, – не понял генерала Сергей.

– Одет, но не для войны, – возразил Скобелев. – Ладно, что-нибудь придумаем! А теперь отдыхайте!

– До каких пор? – спросил Сергей.

– Пока генерал Скобелев получит должность. Хотя бы командира роты.

– Дадут и больше, – в тон ему проговорил Сергей.

– Наверное, – подтвердил Скобелев.

Верещагин распрощался и вышел на улицу небольшого селения, в котором расположился штаб Передового отряда. И сразу же встретил князя Жабинского, которого знал по Парижу.

– Верещагин! – закричал тот, осаждая лошадь. – А вы тут зачем?

– Воевать, – повторил как самое заветное Сергей.

– Воюют военные. Штатские могут отдыхать. Для военных это самая прекрасная пора, Верещагин! Как видите, я уже капитан и у меня на груди желанный орден!

– А у моего брата – Георгиевский крест, – заметил Сергей. пожелавший хоть немного урезонить самодовольного князя.

– Случай исключительный, – сказал Жабинский.

– Но не единственный, – уточнил Верещагин.

– Тогда желаю удачи! – бросил Жабинский, – Я только что вернулся с передовой линии.

– А я как раз туда и спешу, – улыбнулся Верещагин.

IV

После боя на Систовских высотах рота подпоручика Бородина не имела серьезных стычек с противником. Вперед па рысях проскакали гусары и драгуны с конной артиллерией, давая понять, что идущим позади не будет жаркого дела и матушка-пехота может довольствоваться подсчетом трофеев, захваченных авангардом Передового отряда.

– Что же, турки и воевать больше не будут? – спросил озадаченный Шелонин у Егора Неболюбова, – Какой день идем, а турок не видим!

– Сейчас мы на них, Ваня, посмотрим, а дурака валять будут, то и потрогаем, – глухо отозвался Неболюбов.

– Какие это турки? – махнул рукой Шелонин. – Это как наши мужики – чего взять-то с них!

– Эх, Ваня, Ваня! – остановил его Неболюбов. – Плохо ты еще знаешь турок. Как бы сказал Панас Половинка: погано ты их уразумел. Много в твоей деревне ружей и ятаганов? То-то и оно! Ни одного. А тут в любом доме на каждого мужика приходится ружье да ятаган. Что ни деревня, то пеший батальон!

Рота получила распоряжение завернуть в сторону и обезоружить турецкую деревню. Задание не совсем боевое, но кому-то и это надо делать! Шелонину было бы приятней идти вместе с гусарами на Тырново: там, слышно, и войска турецкого много, и обороняться турок будет отчаянно. А здесь!..

Они пришли в деревню запыленные и усталые, изнемогающие от жажды. Пить хотелось так, что, казалось, колодца мало. Но ротный пить запретил: всякое могли сотворить турки! Чего им стоило подсыпать в колодец яду? Собирались они покорно, но смотрели на русских зло и настороженно. Женщины прикрыли лицо темной чадрой и старались не глядеть на солдат. Ребятишки бычились и таращили на пришельцев черные, ненавистные глаза.

Вскоре появился седобородый дед в чалме. Смотрел хмуро, настороженно, но на вопросы переводчика отвечал охотно. Заверил, что все оружие будет сдано. Он, дескать, хорошо понимает эту меру русской армии: в своем тылу она не должна, иметь вооруженные отряды.

Винтовки и кривые острые ножи турки бросали на зеленую траву в центре селения. Один хромой турок принес богато украшенный и сверкающий ятаган. Не успел он положить его в общую кучу, как из толпы выскочил маленький турчонок. Он схватил ятаган и пустился бежать вдоль улицы. Шелонин хорошо умел бегать, но парня он догнал с большим трудом. Турчонок так крепко держал ятаган, что Иван едва вырвал его из рук. Парень прикусил губу и смотрел на своего преследователя с лютой ненавистью. Потом прыжком хищного зверька он бросился на Шелонина и ухватился за ятаган. Вырвать не сумел – впился зубами в руку и стал рвать живое мясо, словно собачонка, которую не кормили две или три недели.

– Ах ты, – рассердился Шелонин и с силой оттолкнул от себя свирепого турчонка.

– Гяур! – зашипел тот и стал что-то говорить – быстро и сердито. Произносил он наверняка ругательные слова, но Шелонин понял только одно – «гяур».

Старик в чалме что-то сказал парню. Тот опустил голову и лишь изредка украдкой взглядывал на Шелонина.

– Ятаган отцовский, – пояснил старик в чалме, – За Крымскую войну его получил дед и перед смертью отдал сыну. Сын, отец этого мальчика, убит на Систовских высотах, когда русские перешли Дунай.

«Может, именно его заколол Игнат Суровов?» – подумал Шелонин. Ему не было жалко ни этого турчонка, ни его отца, убитого под Систовом. Он так много слышал о зверствах турок, что посчитал бы любую меру наказания справедливой. А вот этого мальчонку он избивать бы не стал, хотя тот и вырвал у нею кусок живого мяса: сопливый мальчишка, что с него взять?

– Тигра! – сказал он Неболюбову, показывая окровавленную руку.

– И что он в тебе нашел, Ваня? Вкусный ты, что ли? – пошутил Егор.

– Гяур я для него, вот кто. Он и сейчас плюется: кровь-то у него на губах моя!

– Ты бы перевязал руку, – посоветовал Неболюбов, – как бы хуже не было!

– Пососу да сплюну. Ничего не будет! – ответил Шелонин.

– Смотри! – предупредил Егор.

Четыре подводы были нагружены доверху. Волы тронулись. Переводчик прочитал туркам какую-то прокламацию. Они смотрели на него с тупым безразличием. Старик в чалме что-то сказал переводчику, а тот сообщил Бородину, что это село сопротивления оказывать не будет, но теперь они стали беззащитными перед болгарами, которые могут в любой момент совершить нападение и вырезать турок. Бородин ответил, что болгары зла чинить не станут. На этом разговор и закончился.

Рота шла неторопливо, так как спешить было некуда. Где-то впереди гпемели редкие артиллерийские выстрелы. Видно, большого боя там пока нет.

Их обогнала группа драгуп, потом проскакали на лошадях ополченцы с восьмиконечными крестами на фуражках.

– Вот кому надо торопиться! – усмехнулся Неболюбов. – В Тырнове кое-кого жопы и дети ждут. Я, Ваня, двадцать верст готов бежать, только бы с женой встретиться!

– Хорошо, когда у тебя жена есть, – сказал Шелонин.

– Еще лучше, когда она по всем статьям правильная женщина, – задумчиво проговорил Неболюбов. – Меня вот и наградил такой бог!

– Вернешься, в гости пригласишь? – спросил Шелонин.

– А то как же, первым гостем будешь, – задорно ответил Неболюбов. – Ты, Инат, Панас Половинка. Панас-то, слышно, скоро из госпиталя вернется, а Игнату придется полежать. Его далеко, отправили, аж в самый Бухарест! Ротный сказывал, что его к Георгию и унтер-офицерскому чину представили. Придется нам еще перед ним тянуться, Ваня!

– Что ж, и потянемся, – согласно проговорил Иван. – А унтера и Георгия ему дадут по честности!

Вечером они вступили в‘Тырново. Мало видел за свою жизнь Шелонин, но если бы’ и много повидал, все равно этот город мог показаться ему чудом. Здания поднимались террасами, и Шелонин, заломив кепи, смотрел и удивлялся: как это они держатся над гранитными обрывами и не скатятся вниз! Он пробовал даже считать, сколько этажей в этом городе, и насчитал в одном месте девять рядов – дом над домом. А внизу текла речушка Янтра, и в ней отражался весь город. И уже было не девять рядов домов, а все восемнадцать.

– Егор, вот это город! – восхитился Шелонин.

– Сказка, а не город! – подтвердил Неболюбов.

По узким улочкам Тырнова гарцевали гусары и драгуны на сытых, отдохнувших лошадях. Кавалеристы сообщили, что боя большого тут не было, что в стычке было ранено два артиллериста и убито восемь коней, что турки покидали, город в панике, а гражданский губернатор Тырнова Саиб-паша даже не дождался, когда подадут лошадь, и бежал пешком, проклиная все на свете.

Гусары и драгуны были не прочь похвалиться, чем угощали их болгары. Шелонин и сам бы протянул стаканчик вина, но с опаской поглядывал на ротного: если болгары поднесут, что скажет им подпоручик? Может, заставит вылить под ноги и не прикасаться губами к мерзкому зелью? Болгары вынесли и вино, и жареную баранину, которую они называли агнешкой, и сушеные фрукты. Иван взглянул на ротного, а тот смотрел на голубое небо: вероятно, не желал мешать солдатам испробовать винца. Шелонин опрокинул стакан. Вино было кислое, совсем не похожее на то, что пивал он дома по большим праздникам. Зато пить его было легко даже без закуски. Иван выпил еще один стаканчик, по от третьего отказался наотрез: пьяному в поход идти трудно.

Молодая болгарка, впервые увидевшая белобрысого парня, спросила, как его имя, и очень обрадовалась, что зовут его точно так, как и ее старшего брата: Иваном. Потом Шелонин увидел хромого старика с палочкой. Был он худ и бледен, редкие волосы совершенно седые, такие же седые и его лохматые усы.

– Генерал Скобелев или полковник Артамонов, – чуть слышно промямлил старик, показывая какую-то бумагу.

Шелонин никогда не слышал про полковника Артамонова, а Скобелева видел позавчера: он подъезжал к ним на белой лошади, когда рота располагалась на бивуаке. Где он сейчас – сказать трудно. Шелонин подвел старика к ротному, и тот стал читать помятый лист бумаги. Видно, там было что-то важное, так как Бородин подозвал унтер-офицера и велел мчаться к генералу Гурко, который, по сведениям, расположился где-то у собора.

– Спасибо, отец, – сказал Бородин и пожал старику руку, – Не на мене – Йордану. Он всичко сделал, – сказал ста= рик. Увидел окровавленную руку Шелонина, спросил тихо и участливо: – Братушка ранен?

– Турок чуть руку не откусил, – пояснил Бородин.

– Ай-ай-ай! – покачал головой старик. – Трябва помощь, ръка-та се е подула и посиняла, опасно е [7]7
  Рука распухла и посинела, опасно это (болг.)


[Закрыть].

– А и верно! – согласился Бородин, оглядывая руку. – Сильно болит, Шелонин?

– Сильно, ваше благородие. Ничего, пройдет! – ответил Шелонин.

– Трябва да се помогне… – повторил старик. – Аз имам голяма къща. Лекарь-болгарин близко. Той бързо ще помогне [8]8
  Требуется помощь… У меня есть большой дом, доктор-болгарин рядом. Он быстро поможет (болг.)


[Закрыть].

Бородин строго взглянул на Шелонина.

– Побудешь у старика, – приказал он. – А ты, Неболюбов. посмотри, где останется Шелонин. Потом придешь за ним и приведешь его в роту. День-два поживет у доброго человека!

Шелонину не хотелось отставать от роты, но он не решился, да и не мог ослушаться подпоручика. К дому старика они отправились втроем. В душе он проклинал злого турчонка, который на время вывел его из строя. «Только бы не застрять надолго! – с тревогой думал он и тут же себя успокоил – Задержусь на день-два, а потом сумею догнать своих, далеко они не уйдут!»

V

Врач, осмотревший руку Шелонина, удивился, покачал головой: «Он что же, с зубами волка, этот турчонок? Отхватил целый кусок!» Доктор учился в Петербурге и хорошо говорил по-русски. Он сказал, что рана не опасна, но лучше обождать здесь дня два-три, а может, и неделю: погода стоит жаркая, легко занести инфекцию. Шелонин согласился, что лучше посидеть лишний день в доме гостеприимного старика, но все же попросил вылечить его как можно быстрее, чтобы он мог настичь полк недалеко от Тырнова. Он предполагал, что и дальше пехота будет двигаться не быстро, что впереди, как и прежде, пойдут гусары и драгуны, а на их долю придется лишь пыльный след, оставляемый скорой конницей.

Врач сделал все, что нужно, и уже к вечеру рука почти не болела. Забежавший в дом Егор Неболюбов сообщил, что рота расположилась верстах в трех от города и пока никуда не спешит, пусть не торопится и Иван Шелонин. Так передал ротный Бородин, пославший рядового Неболюбова проведать своего товарища.

Старик Димитр куда-то вышел, и Иван остался в доме один. Он с любопытством рассматривал внутреннее убранство болгарского дома и находил, что хотя оно и мало похоже на русское, но к нему легко привыкнуть. Ему понравились длинные скамейки вдоль стен с мягкими сиденьями и вышитыми подушками. Болгары, как убедился Иван, любят яркие цвета: много красного, зеленого, голубого. В переднем углу висит икона, и перед ней, точно как и в России, теплится маленькая зеленая лампада. На иконе нет золотистых или серебристых украшений, да и Никола угодник очень мрачен лицом. Димитр даже пошутил, что лик Николы еще посветлеет, как только русские освободят Болгарию. Может, так и будет.

Левая сторона дома как бы состоит из внутренних шкафов. Дед Димитр хотел повесить в шкаф и шинеленку рядового Шелонина, но увидел прожженную дырку и покачал головой. Иван объяснил, что зима была холодной, а жили они в дырявых палатках. Только и согреваешься, когда сидишь у костра. Старик утвердительно кивнул и куда-то ушел, прихватив с собой шинель, наверное к соседу-портному: тут у него все знакомые, живет в городе всю жизнь, а город не так велик, хотя болгары и называют его Велико Тырновом.

Много раз подходил Шелонин к окну и смотрел на город, но никак не мог убедить себя в том, что город взаправдашний, самый настоящий. Вернется Иван в свое село, начнет рассказывать, где был и что видел, а ему никто и не поверит. Как это, скажут, может стоять дом на дому? И как там живут люди? В нижнем доме и уснуть нельзя: все время будешь думать, что на тебя вот-вот обрушится не один, а все пять, семь или восемь домов. Только присмотревшись, Иван понял, что дом на дому не стоит. Их разделяют узкие улочки, неприметные издали. Но что из того? Некоторые дома повисли одним углом или задней стенкой над пропастью, а над другими нависли дома соседней улицы. Обвались один такой дом – сколько он натворит бед! А тут, говорят, и землетрясения еще бывают. Беспокойная должна быть жизнь у жителей этого города, хотя он и похож на что-то сказочное!

Старик объявил, что спать они будут на полу. На полу так на полу! На родине Ивана, в селе Демянке, почти все смят на полу. Хорошо, если есть матрац, набитый соломой, а то бывает и одна, ничем не прикрытая солома. А по весне и солому скармливают скоту… Болгары, хотя и спят на полу, не выглядят такими бедными. Вон тот большой ковер из грубой козьей шерсти кладут на пол, а поверх – тонкий, мягкий и очень красивый. Иван пощупал его руками, улыбнулся: на таком можно проспать все на свете! Ему вдруг захотелось прилечь, и он едва пересилил себя: сел у окна и стал любоваться диковинными теремами.

Вернулся старик, еще с порога потряс шинелью.

– Облекло! – радостно заулыбался он. – Готово!

Шелонин догадался, что «облекло» – это, наверное, «шинель» или вообще «одежда», а «готово» не требовало пояснений.

– Спасибо, дедушка, большое спасибо! – потряс он руку старику.

Дед Димитр заговорил о чем-то быстро-быстро. До слуха Ивана долетали слова, уже ставшие знакомыми: «болгари», «русци», «турци»; были тут и «братушки», и «една вера». Многого не понял Шелонин, но главное уяснил: старик готов сделать и не такое, не будь он преклонных годов; русские пришли умирать за болгар, для них болгарин ничего не пожалеет: его дом – это и дом русского. Все, что у него есть, – это и для братушки, для дядо Ивана, которого ждали пятьсот лет. И, словно желая доказать, что говорится это не ради красного словца, старый Димитр вышел за дверь и быстро вернулся с куском шпига и бутылкой холодной ракии. Иван пробовал было отказаться, но старик или не понял этого отказа, или не пожелал понять. Он налил Щелонину глиняную чашку, а себе «малко-малко», с наперсток.

– Аз болен, – как мог, пояснил он. – Станах, когато братушките доидоха Тырново [9]9
  Встал, когда братушки пришли в Тырново (болг.)


[Закрыть].

Иван выпил, крякнул, закусил куском шпига и, не будучи дипломатом, простодушно сказал:

– Как наш самогон, но пить можно, дедушка!

– Може, може! – обрадовался Димитр, решивший, что Иван интересуется, можно ли ему выпить еще или достаточно одной глиняной чашки. – Може, може! – повторил он. – Всич-ко това еза  [10]10
  Все это (болг.)


[Закрыть]тебе, Иван!

Шелонин покосился на графин и пришел к выводу, что дела его будут совсем плохи, даже если он вытянет не «всичко», а половину графина: быть ему тогда под столом. Не дай бог забрести сюда ротному! Старик потянулся к графину, руки у него дрожали, но он продолжал улыбаться и что-то тихо, но быстро говорил. Иван решительно покачал головой. Но это не остановило старика.

– Добре, Иван, много добре, Иван! – не уставал повторять хозяин, пододвигая посудину гостю и радуясь тому, что напиток, который он так долго хранил, нашел достойное применение.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, не появись на пороге дома стройная девушка с веселыми карими глазами.

– Дядо Димитр! – воскликнула она и бросилась старику на шею.

– Еленча! – обрадовался старик.

Он поцеловал ее и до того растрогался, что тут же всплакнул. Скупая мужская слеза повисла на его седом усе и заблестела прозрачным стеклышком, но он уже не замечал ее и не мог оторвать взгляда от нежданной гостьи. И, только взглянув на солдата, старик словно опомнился и сказал:

– Русци солдат Иван!

– Иван? – изумилась она. – Вы так похожи на другого Ивана! Я встретила того в Кишиневе.

– Наверное, это я и был, – сказал Шелонин. – Это когда вы брата искали, из болгарского ополчения.

– Тодора! – подтвердила она, – Здравствуйте!

– Здравствуйте, Лена, – сказал он и протянул здоровую левую руку.

– А что у вас с правой? – удивилась она. – Вы ранены?

– Укусил турчонок.

– Надо же – укусить руку!

– Он бы и горло перегрыз, столько у него было злости! – улыбнулся Шелонин.

– А за что?

– Ятаган отцовский я взял в руки…

– И малые, и старые – все они звери! – вырвалось у Елены.

Старик стал расспрашивать, где была все эти годы племянница и как она добралась до Болгарии. Елена отвечала не спеша: ей хотелось, чтоб ее понял и дядо Димитр, и этот русский солдат. Говорила она то по-болгарски, то по-русски. Рассказывала о работе в русском госпитале, о переправе через Дунай, о передвижении вместе с русской армией к Тырнову. Улыбаясь, заметила, что русские ее не обижали, а, наоборот, везли на повозках, кормили. Ее сундучок с одеждой и сейчас движется где-то в обозе.

Выглядела Елена усталой, но держалась бодро и все время улыбалась, отвечая на вопросы старика.

– Крестного не встречала? – спросил он.

– Дядю Данчо? – Елена привстала со стула. – Нет. А где он?

– Ко мне заходил, важную бумагу оставил для русского генерала. Очень торопился куда-то. Думаю, подался он на Стара Планину [11]11
  Балканские горы


[Закрыть].

– Как бы я хотела увидеть этого доброго человека! взволнованно произнесла Елена.

– Увидишь еще… У меня-то долго пробудешь?

– Побуду, пока русские не освободят наше Габрово, – ответила девушка. – Ванюша, – обратилась она к солдату, – наше Габрово – лучший на земле город!

– Да, да, хубов  [12]12
  Хороший (болг.)


[Закрыть] град, – подтвердил старик и с улыбкой проговорил еще что-то.

– Дядо Димитр сказал, что в Габрове живут веселые, по очень скупые люди, – чуть слышно сказала Елена, почувствовав, что Шелонин не понял последних слов старика. – Но это неправда, Ванюша, это про себя сами габровцы придумали, такой они народ! Я потом о них расскажу!

Старик засуетился и вышел из комнаты. На этот раз он задержался на целых полчаса. Вернулся с посудиной, похожей на русские крынки для молока.

– Перцы, ты их любишь! – пояснил старик.

Елена перцам очень обрадовалась, она ела сама и угощала Ивана. Зная свой лютый красный перец, Шелонин пытался отказаться, но эти перцы были сладкими и вкусными, и съесть их можно было много. Иван ел и похваливал.

– Плох тот болгарин, – сказала Елена, – который не заготовит перцы на целый год!

– Как у нас капусту и огурцы, – заметил Шелонин.

– У нас делают и огурцы, и капусту, но перцы!.. – Елена подложила гостю еще полдюжины перцев. Старик попытался было налить ему и ракии, но Елена так решительно запротестовала, что рука Димитра повисла над столом, не дотянувшись до большого кувшина с крепкой болгарской водкой: – Ему больше нельзя. Он солдат, а у русских очень строгая дисциплина. Потери-то у вас на Дунае были или бог миловал? – вдруг спросила Елена.

– Были, Леночка, были! – Шелонин вздохнул, – В нашей роте турка пятерых потопил, двоих убил, а семерых ранил. Нашего ротного контузило, да он все равно в строю остался.

– Много! – вздохнула Елена и невольно понизила голос: – А война еще только началась!

– Может, она скоро и кончится, – высказал предположение Шелонин. – Может, и без потерь больших обойдемся. Турки-то по всем линиям бегут, мы их догнать не можем.

– Хорошо бы без потерь, Ванюша, люди у вас такие хорошие!

После обеда Елена стала спешно прибирать запущенную стариком квартиру. Деду и Ивану она сказала, что ей надо засветло наведаться на окраину Тырнова, где, по слухам, сегодня расположатся болгарские ополченцы. Возможно, там удастся встретить и брата Тодора.